© Ксения Хорт, 2016
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Белый шум
Я врачую чужие души. Гормоном взросления. Собой, в общем-то.
Каждый день ко мне приходят люди. В основном, женщины. Разного возраста, телосложения, с разным разрезом глаз и тембром голоса. Но всегда с одним и тем же взглядом. В их глазах – тревога; и этот прыгающий взгляд, пляшущий по всему – моему кабинету, лицу, бумагам на моем столе, пейзажу за оконной рамой. Их руки нервно перебирают кисточки на их же палантинах, крутят кольца, играют с застежками браслетов, часов, сумок. Все эти женщины похожи на защемленный нерв. Страх и пустота. Истерики и апатия. Аффект.
Иногда, правда, приходят и мужчины. Совершенно другие. Подобные вору, которого застали врасплох и заставили написать чистосердечное. Подобные расщелкнутым орешкам.
Все они – и мужчины, и женщины – приходят ко мне сами. Боятся, но приходят.
За помощью.
***
Сегодня жарко. Кисельный воздух, немного влажный, и оттого только более удушающий. 36 градусов по Цельсию. Кажется, что воздух расплавляет реальность, вместе с тикающими на полке часами. Время – кисель, воздух – кисель, реальность – …
Белая раскаленная радиоволна режет новостями пространство. Новости! Бич современного человека. Откуда-то взялась же эта зависимость от плохих новостей. Вечерний выпуск без репортажа о теракте, разбившемся авиалайнере или хотя бы новой вспышке смертельной болезни – провал, попусту занимающий прайм-тайм. Люди хотят слышать о катастрофах, чтобы чувствовать, что у них самих все хорошо. Это мания. Это фобия. Это сегодняшний день.
Камера – крупным планом приемник, источающий ядовито-белый голос диктора. «По последним данным, умерло еще…» Диктор не успевает закончить – в приемник летит молоток.
У меня нет такой зависимости. Не люблю новости.
***
Сквозь кисель прорывается стук в дверь. Очередная пациентка – крашеная мочалка волос, тусклые глаза, нервные пальцы. В дополнение – застиранная рубашка и безобразный клатч со слоновьим орнаментом. Она садится напротив меня за белый стол, теребит серьги-кольца и начинает говорить.
Страх – вот то, что приводит этих людей ко мне. Страх, ужас, фобия. Пока она говорит, я встаю, чтобы налить холодного чаю. Даже отворачиваясь, ощущаю пляшущий по мне и бумагам на столе взгляд, слышу, как ее голос начинает дергаться. Вот, сейчас! Сейчас прозвучит и застрянет в густом воздухе то, чего она боится, что настигает ее в кошмарах, что уже давно выело ее изнутри.
Наливаю чай со льдом, ставлю перед ней. Поворачиваюсь в сторону холодильника. По сути, это не кабинет, а гостиная, куда иногда заходят абсолютно незнакомые мне люди. Все, что может напоминать кабинет – стол, захламленный бумагами. Только здесь нет ни одного постоянного посетителя, который бы заметил, что это – только декорация, и верхние листы уже давно выгорели, а под нижними – пыль. В остальном же – это мой зал, с креслами, книжными полками, разбитым радио; в углу стоят холодильник и чайник…
– Мыши, – доносится ее голос и на секунду затихает, – мне говорили, что Вы можете помочь. Я устала бояться…
Почему-то женщины боятся мышей. Не все, конечно. И не у всех страх перерастает в фобию. Но все же… Видимо, в качестве солидарности у нее на сумке слоновий узор. Неосознанно, конечно, ей «просто понравилась именно эта сумочка». Она никогда так и не поймет, почему «именно эта». Хотя, зачем, если уже завтра она ее выбросит. Или даже сегодня. Как только выйдет от меня.
– Не хотите пирога? – спрашиваю я, доставая треугольный кусок чиз-кейка из холодильника. Ставлю перед ней. Она поднимает глаза, переставая теребить слонячью сумку.
На пироге лежит мертвая мышь.
***
Конечно, она орала. От ужаса. От того, что страх застал ее врасплох. Шоковая терапия. Работает в 50% случаев. У меня срабатывает всегда.
Вы уже столкнулись со своим страхом. Лицом к лицу. Лицом к мертвой мыши. Это уже случилось с Вами. Вы УЖЕ напугались.
Больше бояться нечего. Страх исчерпан.
Я не врач. Не психиатр. Не шарлатан. Я – то же, что и Вы, читающие мою историю. Обычные глаза, обычные руки, обычные проблемы. Но это странное паломничество в мою квартиру выбивает обыденность из моей жизни.
Боятся. Приходят. Уходят, уже не боясь.
Я ненавижу эту работу. Всех этих людей, дрожащих от страха, боящихся, по сути, собственной головы, а не реальных вещей.
***
Кто-то принес новый приемник. И включил.
Я растекаюсь в кресле, смешиваюсь с раскаленным воздухом, с обивкой кресла, с собственным потом.
«Сегодня был взорван…» – радио хриплым голосом спаивает чужие мозги негативом. Яд заполняет мысли и начинает поражать центральную нервную систему.
Я подхожу к полке и макаю нервирующий приемник в аквариум.
***
Сегодня Она пришла позднее, чем обычно. И нервознее. Упала в кресло напротив меня. Заплакала. Начала кричать. Ее темные глаза выдавали усталость. Усталость бороться со мной. С моей жизнью, с моей обыденностью…
Она кричит, разбрасывает бумаги, сметает стулья и торшеры. Переиначивает мою жизнь. Говорит, что я плыву по течению, что я не могу справиться с собой. Что я боюсь.
Она достает очередной приемник из сумки, включает его.
«По последним данным, количество жертв…»
Выключаю.
Она включает снова.
«…расследование продолжается…»
Выключаю.
Она закрывает лицо руками. Шумный выдох.
Она подходит к спинке моего кресла, обнимает меня. Чувствую, как ее тяжелая голова облокачивается на мое плечо.
Щелчок.
У самого уха включился диктофон.
С записью новостей.
Ступор. Я не смогу выключить диктофон. Не успею.
Голос диктора режет мое нутро… «Террористы, захватившие заложников 2 дня назад, были обезврежены сегодня утром…» Чувствую, как сердце гонит кровь, как зашкаливает пульс, как растет давление. Кажется, белки глаз сейчас лопнут. Я не хочу это слышать, не могу! Выключите это!
«…за все время захвата…»
Нет…
«…было убито…»
Нет!..
«…9 человек».
Пол исчезает из-под ног, кресло расщепляется на атомы. Горизонт исчезает. Я плаваю в вакууме. Все белеет, заливается леденящим светом. Холодно. Куда-то исчез звук… я глохну? Реальность растворяется в белизну…
***
Это был мой страх.
Моя сестра разбилась на поезде, сошедшем с рельсов. Остатки тела, изрезанные металлом, доставали по частям из-под завалов. Хоронили в закрытом гробу.
Но о ее смерти близкие узнали по радио. Холодный голос журналистки врезался в мою память навсегда. Имя сестры не прозвучало, но мне хватило номера поезда, чтобы понять, что ее больше нет. «В аварии погибло 12 человек».
С тех пор я не могу слышать новости. Хотя теперь уже могу, наверное… осталось только выплыть из окружающей меня белизны…
***
Кажется, уже давно за полночь. Прихожу в себя. Лежу на полу, около кресла. Ее уже нет. Она ушла, оставив около меня очередной приемник. Скорее всего, последний. На столе лежит ее комплект ключей от моей квартиры…
Я не хочу вставать – двигаться все еще сложно.
Вместо этого я включаю радио.
***
Больше ко мне никто не придет. Шоковая терапия сработала на мне. И потеряла для меня всякий смысл. Невозможно бежать от своих страхов, излечивая чужие. По крайней мере, бежать долго. Мы слишком привыкли прятаться за маски – успешного актера, не ошибающегося лекаря, обычного человека. И всё-то у нас распланировано: свадьбы, разводы, роды, похороны, сколько сантиметров цинизма на лицо и пластинок жвачки в рот, чтобы не сболтнуть ничего лишнего или личного, и никакого намека на себя настоящего не позволить.
А время не резиновое. И не думается мне, что перед смертью мы будем вспоминать свои маски.
А больше-то и нечего.
Я хочу отдохнуть. От себя и своего страха. От врачевания, без должного на то права. От моей маски безразличности. Когда душа уже обросла панцирем, почти невозможно вернуть ее способность сострадать. И чувствовать боль.
Но я хочу попытаться.
Я просто хочу жить.
***
Всего этого не было. Ни мертвых мышей, ни разбитых приемников. Ни Ее. Мне просто захотелось немного отвлечь тебя от твоей реальности. От работы с 8 до 16.30, от мороза по утрам, от стоящих под окнами машин. И сейчас ты сидишь на диване, читаешь эти строчки и постепенно понимаешь, что за всей шелухой этих слов стоит твоя и моя жизнь. Ты меня слышишь?..