ЧАСТЬ ВТОРАЯ АН ГАРД!
Глава 15. Брифинг
На экране отображалась карта северной части Неудоби. Перед ней стояли Клод и седой мужчина в чёрном камзоле.
Эскадронцы начали рассаживаться на креслах. Я двинулась было к карте, но вспомнила, что моё место больше не там. Заняла кресло среди остальных эскадронцев, хоть и не перед доской с картами, но в первом ряду, между Руди и Антуаном.
Была одета в новую форму Эскадрона. Утром тётя Наташа принесла её в мою комнату. Нашивка с именем ещё не вытерлась и не полиняла, как у остальных эскадронцев. Портной постарался на славу. Брюки ровно облегали тело, тогда как у той же Руди штаны висели на заднице дряблым мешочком, хотя задница у неё была большая. Забавно, что Клоду её задница нравилась. А я злорадствовала – если Руди будет продолжать расти в этом направлении, то придётся менять кресло пилота на размер побольше.
Вообще ощущала себя новенькой… и странно весёлой. Возможно, это та самая эмоциональная нестабильность, о которой упоминал Сенчин. Но мне хотелось думать, что весёлость происходила от ожидания новой миссии. Хотелось драки, хотелось продемонстрировать, что я не копия, чёрт подери, я такая же, как вы все, только лучше.
Окружающие пялились как на меня как некое чудо, но старались делать вид, что всё в порядке вещей. Ну, синтезан Клода, ну, женский. Всякое в жизни бывает.
Жан-Люк занял своё кресло возле столика у стены и приготовил ординатёр-табло для записей. На брифингах он выступал в роли писаря. Будто ему мало зарплаты управляющего директора.
Седой мужчина попросил внимания:
– Меня зовут Патрик Паск, старший техноархеолог Историко-Технологического музея имени Георгия Фуке. Вкратце изложу задачу. Необходимо выдвинуться в отдалённую часть Неудоби, на место древнего поселения, которое называлось Бретань Нуво.
Сколько не напрягала память Клода, не могла припомнить такого клиента. Значит, что-то новенькое… Чем дальше расходились во времени я и память Клод, тем меньше оставалось общего.
– Много веков назад, – продолжал техноархеолог, – в Бретань Нуво жили перемещённые граждане Соединённых Государств Америки. Их предки удачно избежали все четыре волны Большой Беды и погибли в Пятой. Именно там, где остановилась Пятая Волна, и проходит нынешняя граница Неудоби.
Патрик Паск показал на карте место. Гоша тут же задал вопрос:
– Но там же пустошь. Нет даже руин. Только радиация и вулканы.
– И реки раскалённой магмы, – добавил Патрик Паск. – Всё как положено для ландшафта Неудоби. Но ваша цель не на земле, а под ней.
Патрик увеличил карту местности и поставил звёздочку в нужной точке:
– Предположительно в данных координатах располагался бункер правителя Бретань Нуво. Если бункер сохранился, вам нужно проникнуть внутрь и вывезти предметы, представляющие историко-технологическую ценность. Основной упор – на носители информации. Древние ординатёры, табло, приборы связи, карты памяти. Эти предметы, в каком бы состоянии сохранности не находились, должны изыматься первыми.
Патрик Паск настойчиво обратился к Клоду:
– Командан, очень важно, чтобы ваши люди понимали, наш приоритет – информация, а не предметы быта.
Клод поблагодарил Патрика и сурово оглядел компаньонов:
– Всё поняли про приоритет? Есть вопросы к мосье Паску?
Я подняла руку:
– Почему в музейную экспедицию посылают не археологов, а приватные войска? Не дорого ли для музейного бюджета?
– Археологи не работают в зонах с красным уровнем опасности. Мадемуазель, мы даже в оранжевый уровень боимся ходить, – ответил Паск. – Обычно копаемся в зонах не выше жёлто-зелёной. Но там всё разграблено ещё до нас, в эпоху варварства. Поэтому, кстати, научные изыскания продвигаются так медленно.
– Можно нанять фрилансеров из выживанцев. За несколько сантимов или лишний гражданский чип, они вам всю Неудобь вынесут.
– Мадмуазель, вы хотите меня в чём-то уличить? Если Эскадрон Клода не желает принимать заказ, мы пойдём к другим. К Нуар Дель Финам, например. У них и цены ниже, раз вы так переживаете за наши расходы.
Клод приказал мне заткнуться и сесть на место.
Я села, продолжая молчаливый спор:
«Ага, Клод, сам бы хотел задать эти вопросы, да профессиональная этика не позволила? Знаю, что ты думаешь, командан: какая разница, что хочет клиент? Лишь бы платил».
Клод попросил пардона за то, что рядовой фраппировал5 неуместными вопросами. Патрик Паск принял пардон, пожелал всем удачи и ушёл.
Командан раздал роли и объяснил порядок взаимодействия между членами Эскадрона. Отчего-то миссия была очень срочной. Выдвигаться нужно в ближайшие два часа.
Гоша, который на всё смотрел презрительно-философски, заметил:
– Лежало это историческое говно под землёй сотни лет, что за спешка такая?
Помещение опустело. Дождавшись, когда Клод перестанет говорить с Антуаном, я подошла к нему:
– Ты ослеп? Этот Патрик Паск вовсе не…
Клод окинул меня суровым взором:
– Рядовой, знаешь ли ты, что еженедельно я обязан пересылать в Глапп Корпорасьён отчёт о твоей деятельности?
– Я не об этом. Ты разве не видишь…
– А ты разве не видишь? Ты как обращаешься к командану? У нас тут не клуб родившихся из пробирки. ПВК Эскадрон Клода – это, в первую очередь, дисциплина.
– Но я…
– Знаешь, рядовой Жизель, что я напишу в следующем отчёте? Что «Существо» так и не свыклось с ролью рядового эскадронца, упорно путая чужие воспоминания со своими достижениями, которых у данного существа ровно ноль.
Я вытянулась, приложила два пальца к виску:
– Так точно, командан, признаю нарушение субординации. Прошу слова…
– Отказано. Выполняйте приказ, готовьтесь к миссии.
– Клод, послушай же… У меня есть сомнения. – Я замолчала. Опустила руку: – Есть выполнять подготовку к мисси. Разрешите идти!
– Разрешаю.
Перед тем как уйти посмотрела на Антуана, который во время разговора отводил взгляд. Демонстрировал поддержку Клоду тем, что коротко кивал каждому его слову.
Я развернулась и строевым шагом покинула зал для брифингов.
Глава 16. Родное существо
Стычка с Клодом вызвал серию головокружений. Крапинки белого мусора словно затеяли вокруг меня хоровод, возвращая в то состояние, какое было в колбе с электролитом.
Я была вынуждена присесть на один из пустых контейнеров, готовых к погрузке в бронепежо. Вытряхнула на ладонь сразу две таблетки блонамина.
Как же я так сплоховала?
Клод всюду прав.
Я ничем не доказала право участия в делах Эскадрона. Я – рядовое существо. Даже мои боевые качества – наследство, а не результат собственных усилий.
У блонамина вкус мела. Это, кстати, вызывало подозрения, не плацебо ли мне прописали мясники из корпоративной лаборатории? Надо спросить у д’Егора результаты анализа вещества.
– Запивон, – сказал Антуан, протягивая свою флягу. – Ты как Клод, так же игнорируешь запас воды.
– Мешает при беге, – ответила я. – Кроме того, рядом всегда есть мой аджюдан.
– Рядовой, вы обязаны иметь при себе аптечку и флягу с водой. Их отсутствие – нарушение дисциплины.
– Слушаюсь, мой аджюдан.
Я поднялась, чтоб отправиться в хозчасть за флягой.
– Жизель, – сказал напоследок Антуан. – Я тоже считаю, что Патрик Паск не тот, за кого себя выдаёт. Клод это прекрасно знает.
– Да. Я должна следить за своими мыслями и не смешивать их с чужими воспоминаниями.
– Э-э-э, ну, типа того.
До пункта экоконтроля на въезде в Санитарный Домен бронетехнику и личный состав доставили на грузовых эликоптерах. Затем Руди пересела за руль первого бронепежо. В салоне разместились остальные члены эскадрона.
Во втором бронепежо демонтировали оборудование и заполнили пустыми контейнерами для артефактов. За рулём находился помощник Руди, второй пилот Эскадрона Карл Дженго. Молодой негрянин, недавно окончивший военную академию.
На лавку рядом со мной сел пулемётчик Захар Легрет. Косил на меня глазами, иногда поворачивался и спрашивал отрывисто:
– Так ты клон, значит?
– Угу. Синтезан.
Через пару минут снова покосился:
– Клон Клода, значит?
– Угу. Но синтезан.
– Разноголовая, значит. Ну и чё, как?
– Нормально, Захар. Когда вернёшь Клоду двадцатку, что занимал в прошлом году?
– А-а-а-а. Вот какой ты клон, значит? Ясно. – И Захар отсел.
На его место опустился профессор Сенчин. Одет в старый китель со споротыми знаками отличия. Китель хранился в кладовке каптенармуса так долго, что пыль стала частью окраски. Скафандр и шлем держал на коленях, оттягивая необходимость переодеваться.
– Ты-то как здесь очутился, дед? – спросила я.
– Клод предложил должность научного консультанта в Эскадроне. Эта миссия будет для меня испытанием. Ведь я физиогенетик, а не историк.
– Надо было думать, прежде чем работать на врагов, дед, – сказал Антуан. – Не понимаю, почему тебя в острог не бросили.
– Я бы гильотину прописал, – заявил Гоша.
– Ни в острог, ни на казнь меня нельзя. У меня был титул. После суда и вынесения приговора, Глапп Корпорасьён прибрала себе материалы моего эксперимента. За измену родине и сотрудничество с потенциальным противником, лишили профессорского титула, а с ним и пожизненной ренты.
– Не жди, что пожалею, – сказала я.
Захар поддержал из дальнего угла:
– Получай по заслугам.
– Признаю свою ошибку. Но имеешь власть, имей и милосердие. Я готов искупить вину работой. Корпорация не дала мне этого шанса.
– Ага, выдадут тебе кредитный ошейник путы и отправят в бордель. Вдруг и на тебя клиент найдётся.
Не обращая внимания на насмешки, Сенчин продолжал:
– Глапп-Банк де Моску заявил, что не желает иметь дела с ренегатом. Аннулировал мои пенсионные накопления в пользу ветеранов войны в Нагорной Монтани. Я вернулся в провинцию Вилле, рассчитывал протянуть последние годы в родовом имении, но дом поджёг ветеран, когда узнал, что меня осудили за измену. Я еле успел выбраться из огня. Вот так вот, на шестьдесят шестом году жизни, остался без дома и денег. И всё от любви к науке.
– Любовь наказывает строже пьяного жандарма, – изрёк Гоша.
– Неделю назад, в приюте, где я обитал, появился Клод. Дал мне сутки, на изучение истории добедового и бедового периода человечества. Я не спал, готовился к миссии. Теперь я профессор и в области истории.
– Дед, а зачем ты мне всё это рассказываешь?
– Ты же немного и моё дитя, Жизель. Родное существо. Я дал тебе жизнь…
– Да ну, не гони дед.
Я отвернулась, чтоб он не заметил слезу в уголку глаза. Этот чёртов блонамин делал меня чрезвычайно слезливой и нервной.
Гоша философски резюмировал:
– Жизель – это дитя Клода и Сенчина. Поздравляю, командан, у тебя наконец-то наладилась семейная жизнь.
Глава 17. Кое-что о брюхоногах
За постом экоконтроля простиралось несколько десятков километров Санитарного Домена. Каёмка как бы ничейной земли, опоясывающая границы Империи Ру́сси, Ханаата, а так же мелких городов-государств и прочих якобы независимых территорий, граничивших с Неудобью.
Санитарный Домен, как марлевая прокладка вокруг открытой раны, отделял Неудобь от мира, пригодного к жизни. Правда, при взгляде на карту можно было перепутать, что является аномалией: Неудобь с её ядовитой атмосферой, радиацией и вулканической активностью, которая покрывала большую часть планеты, или пятна территорий, где существовала жизнь, где небо изредка, было синим, где текли реки и бродили по лугам овцекоровы.
Очень медленно, как и всё в природе, Неудобь отъедала сантиметр за сантиметром земли, оставшиеся во владении биологии. По прогнозам специалистов из Лаборатории Динамики и Баланса Неудоби и Санитарного Домена через пятьсот-шестьсот лет и Неудобь расширится настолько, что существование двух атмосфер на одной планете станет невозможным. Наш воздух перестанет отфильтровывать газы из Неудоби, вода смешается с мутными потоками кипящих химикатов. Щупальца новых мелких разломов в земной коре дотянутся до наших городов. Вытекающая из них магма прогреет воздух так, что сгорит всё живое…
Пять-шесть веков – и конец жизни. Можно будет не трепыхаться, не бороться за территорию, не совершенствовать биотехнологии в стремлении повысить урожайность каждого метра чернозёма…
Смерть неизбежна, и эта смерть будет для всех.
Скептики верили, что аномалия – это мы, а Неудобь – фаза существования планеты. Оптимисты… оптимисты продолжали жить, рожали детей по лицензии, воевали за пару лишних метров территории, отобранные друг у друга, словом, вели себя так, как и должны вести живые: верить, что никогда не умрут.
Из-за близости к Неудоби в Санитарном Домене постоянно дул однообразный горячий ветер, нагоняя одинаковые барханы.
Здесь мало что росло, кроме температуры.
Поэтому растительность в Санитарном Домене тоже была переходной фазой от безумия к нормальности. Кое-где встречались непробиваемо каменные деревья с колючками вместо листьев. Саблемусс вспарывал барханы лезвиями своих клиновидных веток, на которые можно напороться насмерть. В редких оазисах землю застилал колючий, как гвозди, Эрб – трава с мощной корневой системой. В период цветения, который у неё длился чуть ли не весь год, кончики травы затвердевали так, что протыкали подошву стандартного армейского ботинка.
Среди этого великолепия бродили брюхоноги, звери которые выглядели как куча тряпья, с воткнутыми в неё собачьими лапками и пастью, словно их создал обиженный на мир таксидермист-халтурщик.
На самом деле под «брюхоногами» подразумевалось несколько видов зверей, но внешне они были так похожи, что разницу видел только зоолог, да и то – после вскрытия.
Эти территории стали прибежищем для людей, не поладивших с цивилизацией. Беглые преступники, дезертиры всех армий, пудрилы, просто психи или романтики, желающие острых ощущений.
Издревле этих людей называли «выживанцами», хотя, признаться, если ты владеешь оружием, выжить в Санитарном Домене проще, чем в цивилизации, с её законами, «долгом перед Родиной» и кредитной историей на гражданском чипе.
Глава 18. Странный вопрос
Зона Неудоби проявлялась по ходу движения через Санитарный Домен.
Сначала исчезли все растения. Земля стала чёрной и твёрдой. Температура в салоне бронепежо резко повысилась, заработали кондиционеры. Клод приказал не курить. Дышать стало труднее, включился автономный режим.
Скорость передвижения снизилась. По пути постоянно попадались огромные расщелины, из которых валил дым и пар. Через некоторые удавалось установить перекидные мосты. Другие расщелины объезжали, наворачивая ненужные круги. Снимки бес-пилотной аэрофотосъёмки столетней давности давали лишь примерную карту местности. Детальное расположение разломов и озёр магмы приходилось уточнять на ходу.
После долгого блуждания, наконец прибыли на заданные координаты. Местность ничем не отличалась от той, что видели ранее. Слева небольшая расщелина с вибрирующей струёй газа. Напротив – небольшой холм, с которого стекала ярко-красная ниточка ручейка расплавленных горных пород.
Клод дал сигнал, и все надели скафандры. Проверили связь. Гоша философски рассудил:
– Это ж как надо любить историю, чтоб сунуться в Неудобь за осколками чашек?
Профессор Сенчин услужливо ответил, отрабатывая звание научного консультанта:
– Странный вопрос. Ты разве не знаешь о роли археологических находок в становлении науки и культуры современной цивилизации?
– Ты, дед, из тех, кто верит, что без древних находок мы оставались бы неразвитыми дикарями?
Гоша прикинулся невежественным солдафоном. Его любимая игра при общении с интеллектуалами.
– Да я… да ты… Ты! В школе не учился? – Сенчин даже замахал кулаками: – Одно изучение архивов по добедовой истории, обнаруженных в Сен-Брянске, позволило обществу перепрыгнуть на несколько веков в развитии! Электричество, ординатёры, воздушная аутомоция, порох, радио, гражданские чипы, биодизельное топливо… Куда ни сунься, везде используются знания добедового человечества.
Гоша сделал глупое лицо:
– Ну-у-у, не знаю дед. У меня папаня умный, маманя не дура. Братишка в унир-ситете учицца. Мы и без древних людей могём забабахать технологию. Сами изобрели бы и порох, и радиву, и горючку из навоза.
– Это у тебя в голове навоз. Да, мы многого достигли, благодаря тому, что мудрый Володимар Первый объединил племена Ру́сси, прекратив бесконечную междоусобицу. Появилась возможность развивать науку и культуру. Но ещё больший вклад в развитие привнесли первые исследователи Неудоби. Именно они рисковали жизнями и проникали вглубь, вытаскивая оттуда крупицы знаний и технологий. Остаётся только гадать, какие богатства таятся на территориях недоступных нам… Древние были прогрессивнее нас.
– Да ладно, – не поверил Гоша. – С чего бы это?
– А ты оглянись. Большая Беда была спровоцирована людьми. Даже если и мы и Ханаат напряжём все свои ресурсы, всё равно не сможем сотворить и сотой части подобных разрушений.
– Сломать – не значит владеть.
В переговоры вмешался Клод:
– Отставить засорять эфир. Мерси за инфу, профессор. Сержант-шеф, отставить стебаться над дедулей. Говорим только по делу. Высаживаемся.
Люк десантного отделения открылся.
Атмосфера Неудоби ворвалась внутрь бронепежо. Один за другим бойцы вышли наружу. Руди осталась на шофёрском месте и начала настраивать термобур. Пилотша всё так же вызывающе меня игнорировала.
Клод и профессор посовещались о возможных точках бурения. Придя к согласию, дали сигнал Руди и указали место. Она подвела бронепежо и включила лазер. Толстый сноп света вонзился в пропечённую землю.
– Как строители какие-то, – выразил недовольство Гоша. – Любой пейзанин справился бы с этой работой. В кого тут стрелять? В вулканы?
В Неудоби я была… то есть Клод был, несколько раз.
Неудобь использовалась для тактического манёвра: незаметно подойти к неприятелю через Санитарный Домен или наоборот – скрыться в ней, после военной операции на территории Ханаата или города-государства, граничащего с Доменом. Вести же боевые действия в самой Неудоби было примерно так же комфортно, как петь под водой.
Видимость ограничивалась плотным дымом, сочившимся из разломов или небольших вулканов. Радио не пробивало дальше, чем на полкилометра, потом превращалось в стационарный шум. И это только в начале зоны Неудоби. Чем дальше вглубь, тем меньше видимость, выше температура, а радио едва позволяло общаться на расстоянии в десять метров.
Эликоптеры глохли через пару минут, набрав ядовитого воздуха. Все боевые электронные системы начинали глючить, искажать показания или вырубались.
Время пребывания в Неудоби ограничивалось запасом воздуха, а любая стычка могла привести к полному поражению. Одна дырка в скафандре – и ты труп. Поэтому любой командан избегал боевых действий в Неудоби.
Во время учёбы в ВАВО (Военная Академия имени Володимара Объединителя) Клод, как и все «вавоны», проходил практические занятия в Неудоби.
В специальных усовершенствованных скафандрах, плотных и неповоротливых, как шкафы, курсанты выдвинулись как можно дальше в Неудобь. Вместо радио использовалась контактная связь: на тыльной стороне перчаток располагался разъём, для разговора следовало присоединить его к разъёму собеседника.
Курсанты доходили до максимально доступной точки. Пока температура не поднималась так высоко, что датчики скафандров начинали пищать.
В дальних регионах можно было испытать действие гравитационных аномалий, которые, по гипотезам учёных-неудобистов, располагались в центре Больших Разломов. Можно было испытать или лёгкое изменение силы тяжести. Кто-то слышал голоса внутри своей головы, кто-то уверял, что за секунду переживал несколько жизней в чужом теле в неизвестном мире.
Ни Клод, ни кто-либо из его знакомых ничего подобного не испытал. Как всякое малоизученное явление, Неудобь стала тем местом, о котором сочинялись небылицы. Наличие слабых гравитационных искажений подтверждали в Лаборатории Динамики и Баланса Неудоби, но доказательств о сверхъестественных влияниях не было.
Или о них не рассказывали.
Глава 19. Prezident
Антуан расставил бойцов по периметру буровой площадки. Отправил меня и Захара за холм, разведать обстановку:
– Не отходить дальше радиуса действия связи.
Мои ноги утопали в перегретой почве. Каждый шаг поднимал в атмосферу облачко иссушённой пыли, которая смешивалась с узорами жёлто-зелёного дыма, стелющегося по земле. Иногда тяжёлый дым поднимался так высоко, что мы брели в нём по колено, ощупывая подошвой почву, прежде чем шагнуть.
– Неудобь, как пункт назначения – первый случай в практике Эскадрона, – сказал Захар по рации.
– Это меня и бесит.
– Тебе-то какое дело, разноголовая?
– Клод так соблазнился деньгами, что пренебрёг принципом полного владения информацией, прежде чем идти на миссию?
– Эй, разноголовая, ты забываешься. Ты не командан, Клод не обязан отчитываться.
Мы поднялись на вершину холма и огляделись. Те же самые кипящие озера химикатов, сияющие прожилки магмы, теряющиеся в дыму. Связь ещё работала, Захар доложил Клоду:
– За холмом такая же адская херня, что и везде.
Когда вернулись к точке высадки, обнаружили, что наши уже пробурили несколько пробных скважин. Инфракрасный сканер просигналил об обнаружении полости на глубине двухсот метров.
Клод дал сигнал Руди, она расширила толщину луча.
Вскоре в земле образовалась круглая дыра, из которой бил воздух. Даже сквозь скафандр чувствовалось, что прохладный. Над дырой установили лебёдку. Клод и Антуан пристегнулись и первыми опустились вниз. За ними я, Гоша, профессор и Захар. Последним спустился д’Егор.
Руди и Карл остались наверху.
Коридоры бункера завалены обломками скал или спёкшейся землёй. Тем страннее было ощущать под ногами хлюпающую воду. Клод и профессор обсуждали, куда повернуть и стоит ли задерживаться у найденных предметов?
Фонарики выхватывали из темноты очертания окаменевшей бронетехники странной конструкции. Вдоль стен стояли шкафы с оторванными дверцами. В них навечно приросли автоматы, покрытые слоями минералов или каплями застывшей века назад магмы.
Я попробовала выдернуть один образец, но он развалился на куски, как плохая бутафория.
– Древнее оружие, безусловно, очень интересная находка, – сказал профессор, – но наша задача найти кабинет правителя. Боюсь, для оружия останется мало места в ящиках.
– Ничего, – ответила я. – Отвезём первую партию артефактов, вернёмся во второй заход…
– Второго не будет, – сказал Клод. – Патрик Паск приказал взорвать бункер, после выноса нужных предметов.
– Это же варварство, – ужаснулся профессор. – Да тут артефактов столько, что хватит заполнить целый музей.
– Клиент заказывает, мы выполняем.
Я помахала лучом фонарика, привлекая внимание Клода:
– Откуда ты знаешь, найдём ли мы что-то важное или нет? Вдруг важное как раз упустим. Второй заход на разграбление добедового бункера – логичная процедура…
– Отставить обсуждение заказа. Сенчин научный консультант. Он и решит, что важно, а что нет.
Хоть я и слышала голос по рации, а сам Клод шёл где-то впереди, отчётливо представила, как морщится его лоб.
Несмотря на запутанность коридоров и завалы, цель была найдена.
– Однозначно здесь, – Сенчин посветил на стену с дверью наполовину залитой старой магмой. Сохранилась табличка с выпуклыми старо-франковскими буквами
P R E Z I D E N T
Антуан присел перед наплывами магмы и поковырял ножиком, который умудрился хранить даже за сапогом скафандра:
– Крепко взялось. Нужно взрывать.
– Не-не-не, – запротестовал Сенчин. – Иисус-дева-мария, вам лишь бы взрывать.
– Да мы её до утра колупать будем, – возразил Антуан.
– Или лазерный бур настроить, – предложила я.
– Отставить высказывание противоречивых мнений, – вмешался Клод. – Делаем, как велит профессор.
Профессор велел лучшим воинам в Империи Ру́сси взять кирки и начинать работать. Разбивание монолита магмы заняло несколько часов. Профессор отказался применить хотя бы микроскопические заряды взрывчатки. Гоша клялся, что сможет рассчитать направление и дозу так, что ударная волна будет «не сильнее пуканья младенца». Но профессор мстительно отвергал все варианты, наслаждаясь властью над теми, кто его недавно унижал.
Работали посменно. Пока одни стучали – другие бегали на поверхность, пополняли запасы кислорода.
Профессор и Клод отправились вглубь коридоров, исследовать.
– Добедовые бункеры, – слушали мы по рации лекцию Сенчина. – Настоящие сокровищницы. Депозиты знаний – называют их археологи, или, более шутливо, – консервы, подразумевая, что в бункерах законсервированы знания и технологии народов более развитых, чем мы.
– Щедрые были предки, – пыхтел Гоша, орудуя киркой. – Читал где-то, что за последние три века открыто более сотни бункеров разных эпох и степени сохранности. Не считая давно известных бункеров, разграбленных ещё в дикие времена.
– Всё дело в Большой Беде, люди пытались укрыться от катаклизма, спасти себя и цивилизацию, – пояснил профессор. – Нет лучшего способа спастись от гнева планеты, чем спрятаться в её недра.
– Но разве это их спасло? – спросила я. – Все эти бункеры находятся на территории Неудоби. Стоило так напрягаться ради того, чтоб сдохнуть в бункере, не имея возможности выйти.
– Их не спасло, а вот наших предков – спасло. Не забывайте, мадемуазель, мы все потомки людей, которым повезло выйти из бункеров живыми.
Эфир заполнил грохот, сопровождаемые возгласом Гоши:
– Открыли, профессор, возвращайтесь.
Глава 20. Борьба с собой
Мы установили в комнате Prezident несколько прожекторов. Сохранность интерьера здесь была лучше, чем в затопленных и заваленных коридорах. Нет наплывов магмы или воздействия потоков из химикатов, образующихся в недрах Неудоби. Вероятно, комната была дополнительно изолирована от общего пространства бункера.
Столы, стулья, многочисленные шкафы – всё было в сохранности. Если не приглядываться, можно подумать, что я находилась в заброшенном загородном доме.
Клод объявил по общей связи:
– Напоминаю, во время поисковой операции личный состав слушается профессора, как моего второго. Ясно? Сенчин, продолжай руководить.
– У меня просьба, ничего самовольно не трогать. О любой находке докладывать мне.
Под руководством Сенчина Клод и Антуан выбирали предметы, укладывали в ящики. Я и Захар оттаскивали их к дыре, подцепляли на верёвки и отсылали на поверхность.
Профессор восхищался сохранностью предметов в кабинете. Подбегал к решётке в стене, стучал кулаком и кричал:
– Только поглядите. Местами даже вентиляция работает. Умели же строить раньше. Взрывать исторический памятник – это дикость, дикость.
Ожидая новой партии ящиков с артефактами, я открыла наугад несколько дверок стола в углу комнаты.
Среди трухи и непонятных окаменевших предметов нашла плоскую металлическую коробочку. Замочный механизм проржавел и зарос каким-то минеральным налётом. Расковыряла замок ножом, поддев верхнюю крышку. Перчатки обдало сжатым воздухом, сохранившимся внутри коробочки. Вместе с воздухом выкатилось несколько мелких поролоновых шариков, сплюснутых от долгого хранения.
Внутри, под слоем шариков, лежал старинный ординатёр-табло. Очень тонкий, лёгкий. На пару секунд я сняла перчатку, поскребла ногтем корпус артефакта.
Остаточное сознание Клода сурово утверждало, что находку нужно положить на место: Сенчин решает, что брать на поверхность, а что нет.
Забыла, что я не командан, что приказ о недопустимости самовольного исследования бункера распространяется и на меня. Забыла или… игнорировала? При попытке разобраться в источнике моих решений, началось головокружение и мельтешение белого мусора в синем диссоциативном электролите. Принять блонамин не было возможности, кроме того, я и так закинулась двумя таблетками перед выходом в Неудобь.
«Раз Клод не желает знать, что в действительности ищет Патрик Паск, то я желаю», – убедила то ли себя, то ли воображаемого Клода в себе. – «Да и какой этот Патрик Паск техноархеолог музея? С военной-то выправкой? Да от него за километр несёт Имперской Канцелярией».
Оглянувшись и выбрав момент, сунула находку в свой вещмешок.
Наравне с желанием раскрыть тайну, зашевелилась совесть. Тянуло посоветоваться с Антуаном. Хотя бы намекнуть, провести собственное расследование, но было ясно, что верный аджюдан не оценит смелости моего поступка.
Лояльность к командану не распространялась на его синтезана.
«Почему мне так важно мнение Антуана? Почему мне нужно, что бы он поддержал меня в решении?»
Я несколько раз переключала рацию на двухсторонний канал с Антуаном, но не осмелилась начать разговор. Снова включила, но молчала.
– Жизель? Что ты хотела сказать? – голос Антуана звучал строго, но всё равно успокоительно.
– Я… Хотела бы спросить…
– Слушаю. Что-то случилось?
– Нет. Ничего. Пардон, аджюдан, я ошиблась.
И поспешно выключила двухстороннюю связь. Именно строгость в голосе Антуана заставила отказаться от признания.
Снова я жила памятью Клода, раз считала Антуана другом. Он не мой друг, но друг Клода. Для меня Антуан… Нечто большее?
Решительно поборола мысленный диалог:
«Ну, посмотрим, кто смелее, Клод или я?»
Проверила, чтобы артефакт надёжно улёгся на дно вещмешка, и вернулась к ящикам. В этот момент Сенчин заприметил этот стол и бросился к нему. Тщательно всё обыскал, приказал Гоше собрать какие-то предметы. И долго-долго с подозрением разглядывал поролоновые шарики, которые своей относительной свежестью выделялись среди прочего.
Через несколько часов однообразной работы контейнеры были заполнены электроникой и всем, что хоть немного её напоминало. Сенчин даже датчики температуры распорядился отодрать от вентиляционных решёток. Было найдено несколько устройств, в которых Сенчин удовлетворённо признал банки памяти.
Я присматривалась к Сенчину: можно ли его посвятить в мою тайну? К тому же, Сенчин разбирается в добедовых технологиях.
Профессор возмущался:
– Разграбить памятник старины, а после взорвать… Не удивительно, что в добедовая эпохе столько белых пятен. Настоящие археологи так не поступают.
Пространство кабинета «Prezident» опустело, будто за сотни лет ожидания владелец наконец-то решился на переезд.
Гоша устал так, что почти не ворчал. Клоду было стыдно, что заставил нас, лучших бойцов Империи Ру́сси, работать грузчиками. Он собственноручно установил заряды, Антуан поставил таймер на взрывателе.
Направились к выходу на поверхность, не отвлекаясь на запертые двери, таинственные шкафы и загадочные механизмы, которые хранил бункер. Профессор бурчал в общую волну про варваров и «тайны ушедших цивилизаций». Его поддержал Захар:
– В журнале «Имперские Технологии» читал статью про добедовые бункеры. В 851 году, Ханаате, при вскрытии бункера, были обнаружены капсулы с замороженными людьми.
– Не замороженными, а в состоянии гибернации, и не капсулы а…
– Иди к чёрту, профессор. Как хочу, так и поясняю. Короче, ханаатцы смогли вернуть некоторых из них к жизни. Представляете? У Ханаатцев оказались специалисты из добедовой эпохи.
Вмешался Клод. Иногда любил проявить эрудицию:
– Отставить пороть чушь. 851 год, говоришь? Это когда изобрели пудру? Всё ясно с журналистами: не рассчитали дозу. Нанюхались до галлюцинаций.
Сенчин подобострастно захихикал:
– Как научный консультант, поддерживаю скепсис командана. Гибернация – сложнейшая технология. Навряд ли она смогла бы проработать без сбоев несколько тысяч лет. Живые древние люди – сказки. А вот остатки криогенных камер, действительно имелись во многих бункерах…
Я отказалась от идеи поделиться находкой с профессором. Сенчин старый и беспомощный. Предложив работу в Эскадроне, Клод вытащил его из пропасти забвения и презрения. Он мне не союзник:
– Дед, ты же сам только что восхищался древними технологиями.
Профессор не ответил. Мы подошли к дырке и начали подъём на поверхность.
Глава 21. Грабители награбленного
Обратно ехали медленнее, из-за груза во втором бронепежо.
Конвой отошёл от дыры в земле на километр. Клод показал нам экран своего коммуникатора. Таймер, синхронизированный с миной в бункере, отсчитывал: 05… 04… 03…
Даже на этом расстоянии от эпицентра кузов бронепежо завибрировал. Я смотрела в окно: из-за подземного взрыва из вулканов и трещин выдавилась дополнительная порция магмы.
– Варвары мы, варвары… – вздохнул Сенчин.
Уставшие бойцы уснули. Превозмогая сонливость, Клод смотрел в лобовое окно. Руди несколько раз предлагала ему расслабиться и поспать. Но он упрямо мотал головой в скафандре. После разгерметизации салона, мы решили не тратить время, на очистку воздуха от ядов из Неудоби. Расселись по местам в скафандрах.
Я тоже сонно привалилась к плечу Антуана. Борясь со сном, как и Клод, смотрела в окно.
Бронепежо объехали очередной холм с вулканом на вершине. По склонам текли ручьи магмы, как талое оранжиновое мороженное из стаканчика.
Из дыма и пепла вынырнуло воздушное судно невиданной конструкции.
– По левому борту, авион! – крикнула я и прижалась к окну.
Гладкий фюзеляж без выступающих кожухов с лопастями пропеллеров или крыльев с гроздьями ракет. Ни смотровых окон, ни опознавательных знаков. В днище раскрылись люки и две ракеты полетели по направлению к нам, оставляя за собой дымный белый след.
– Мерде! Что за хрень? – крикнула Руди и резко крутанула руль.
Успела затормозить. Ракеты взорвались далеко впереди.
Захар проскользнул в пулемётную башню и открыл огонь по врагу. На связь вышел Карл:
– Тут второй летун. По мне не стреляет. Высадили десант. Пытаются взломать грузовой отсек. Что делать, командан?
– Держись за нами!
Оба бронепежо вновь загудели двигателями и понеслись по чёрной земле Неудоби. Пилоты уже не старались аккуратно объезжать ручейки магмы, а с разгону пересекали их, разбрызгивая светящуюся жижу. Иногда подпрыгивали на кочках, как на трамплине.
– Держи-и-ись, – предупреждала нас Руди.
Сенчин хватался за сиденье и поручни, попискивая в общий разговор:
– Иисус-дева-мария… Иисус-дева-мария…
В окно десантного отсека Клод и я видели, что неизвестные воздушные судна не прекратили преследование. Явное предпочтение отдавали бронепежо Карла, словно зная, что там ценный груз.
Я металась от окна левого борта к правому, следя за неизвестным авионом. Озвучила то, что думал Клод:
– Это австралийцы.
– Как австры забрались так далеко в Неудобь?
– Кто их знает. Если мы что-то не придумаем, нас укокошат.
– Есть план?
– Им нужен груз. Так давай отдадим.
Клод недоумённо посмотрел на меня, а потом кивнул:
– Карл, слушай мою команду. Метров через пятьсот останавливайся и жди. Тяни время. Позволь десанту австров взламывать двери. Заплачь, позови маму, обосрись и умоляй не убивать. Всячески демонстрируй покорность и сотрудничество.
Карл остановился возле озерца с магмой, возле которого невероятным образом сохранилось окаменелое дерево.
Руди направила свой бронепежо дальше. Авионы не стали преследовать нас, а зависли над Карлом.
Через сотню метров Руди принялась потихоньку поворачивать направо. Где-то на середине круга, Клод поочерёдно высадил бойцов с зенитными гранатомётами. Первым пошёл Антуан и залёг у камней. Потом Гоша и я. Клод вручим мне гранатомёт:
– Точно знаю, что умеешь работать с ним не хуже меня.
– Так точно, мой командан.
Последним высадились Захар и доктор Д’Егор. Перепрыгивая ручейки магмы, взобрались на холм. Сам Клод занял место в башне и сменил патроны на бронебойные снаряды.
Руди завершила обход и остановилась точно позади бронепежо Карла, прикрывшись за скалами.
По рации бойцы эскадрона поочерёдно доложили:
– Цель засечена. Готово. Ждём приказа, командан.
Только Карл не ответил, так как был вне зоны действия. Авион завис над бронепежо Карла. Десантники в необычных гибких облегающих скафандрах выпрыгнули из днища, Они не использовали верёвки или лестницы. Приблизившись к поверхности, они резко замедлялись в воздухе и плавно вставали на поверхность.
Далее австры действовали совсем как мы в подобной ситуации: часть заняла оборону, часть засуетились вокруг взломанного грузового отсека. Второй авион кружил сверху.
С первого авиона спустился поддон, но уже на обычных тросах, без фантастической магнитной силы. Австры достали первые контейнеры из бронепежо Карла и погрузили на поддон.
Клод прицелился в ближний австралийский авион.
Прокричал: «Огонь!» – и первым нажал спусковой крючок. Целился предположительно туда, где мог быть двигатель. Бронебойные снаряды раскалились от трения в жарком воздухе Неудоби и светились, как трассирующие. Кучно легли на цель. Авион задымился и завертелся вокруг своей оси.
«Не такие уж они и непобедимые, эти австралийцы» – подумала я.
Начала стрелять по австрам, положив гранатомёт рядом. Краем глаза отмечала успехи команды. Первый снаряд пролетел мимо. Это, скорее всего, Захар. Пулемётчик привык крыть врага по площадям, и прицельный огонь не был его сильной стороной. Тем не менее, авион дёрнулся, и груз посыпался с наполовину поднятого поддона.
Вторая ракета попала в раскрытый люк. Снайпер Гоша и здесь точен.
Авион взмыл вверх и опрокинулся вверх дном. Его крепкая конструкция выдержала разорвавшуюся внутри ракету. Выгоревшая оболочка рухнула в озеро с магмой и затонула. Отложив автомат, взялась за гранатомёт.
В Неудоби нельзя доверять электронным системам наведения или оптико-электронным прицелам. Прицелилась, полагаясь только на свой глазомер и чувство времени.
Выстрелила одновременно с Антуаном. Оставляя двойной след, наши ракеты полетели рядышком, как любовники. Авион сделал два колеблющихся рывка: ракеты не нанесли дымящемуся авиону особого урона, лишь опалили лобовую броню.
Молодчина Карл не растерялся. Выскочил из кабины и стал палить по десантникам, которые, криво отстреливаясь, залезли на поддон. Продолжая неровно вертеться в воздухе, австралийский авион скрылся в дыму Неудоби, унося убитых, раненых и парочку контейнеров с артефактами.
Только сейчас я услышала в шлеме всхлипывания и рёв. Это рыдал и молился профессор. Не привыкший к войне гражданский испытывал настоящий мистический страх перед загадочными австралийцами.
– Заткнись, профессор. Мы победили.
Глава 22. Ближе друг к другу
Двери грузового отсека не стали чинить. Побросали внутрь контейнеры и замотали двери проволокой. Карлу пришлось одеть скафандр и рулить в условиях разгерметизации салона.
Помчались к выходу из Неудоби. По пути обменивались впечатлениями.
– Знатная у них техника, – восхищалась Руди, – фантастика. Вот бы порулить такой. Интересно, на какой тяге ходят?
– Однозначно не винтокрылые, – сказал по радио Карл. – Наши эликоптеры и трёх минут не могут пробыть в Неудоби. А эти летают спокойно.
Антуан тоже поделился мыслью:
– Типа, это, ещё ясно, что их электроника тоже не пашет в Неудоби. Когда мы ракетами мочили их, пилот вручную уворачивался.
– Но зато их авионы способны летать в Неудоби, а наши нет, – парировала Руди.
– А скафандры? – восторгался Захар. – Я сам видел, пули отскакивали от них, как от брони.
– Карл смог подстрелить кое-кого, – вставил Гоша. – А значит и у мега-скафандров есть слабые места.
– Не ровня нашим лохмотьям! Австралийцы двигались свободно, а я себя чувствую, как на маскераде в картонном костюме.
Я спокойно возразила:
– Мы, такие отсталые маскерадные клоуны, отбились от численно и технически превосходящего противника.
– Верно, – резюмировал Клод, – всем объявляю благодарность. Каждому плюс один эльэкю к жалованию сроком на месяц. А новобранцу Карлу отдельное поздравление. Слышишь, Карл? Ты гордость негрянского народа. Мы в тебе не ошиблись, предложив работать в Эскадроне.
– Мерси боку, – отозвался по радио счастливый Карл.
Все мы испытывали не просто радость, сопровождающую любую победу, но и гордость. Австралийцы – самые загадочные люди на планете. Их существование окутано тайнами и легендами. Об их технологическом превосходстве слагали небылицы. А то, что австралийцы совершенно не интересовались жизнью остальных народов на планете, прибавляло к их образу мистического величия.
В приключенческих радиосериалах Австралия была тем местом, куда радиосценаристы, исчерпав все идеи, отправляли героев за дополнительными приключениями. Ведь сочинять небылицы о месте, где никогда не был, легче, чем встраивать героя в реальный мир.
В массовом искусстве сложился канон изображения австралийцев. В представлении сценаристов и художников, австры наполовину люди, наполовину рыбы. Считалось, что после Пятой Волны Большой Беды Австралию затопило Океан-море, вынудив жителей мутировать. На сушу, то есть к нам, они выходили в скафандрах, заполненных водой.
Этот образ был взят из единственной фотографии австралийца, сделанной во время стычки Ханаата с Австралией, (даже не стычка, а позорное избиение Ханаата). На снимках австр стоял на вершине холма. На голове гладкий шлем, на котором не было прозрачного забрала. Сплошная белая поверхность. Отсюда и пошла идея, что у них нет глаз, а мир осязали специальным внутренним органом, испускающим радиоволны, на манер эхолота.
Учёные и военные не подтверждали рыбоподобность австров, но и не отрицали. Ведь никто никогда не видел ни одного австра без шлема. Да и вообще, наша схватка с ними была, вероятно, последним наиболее близким контактом с этим народом за последние десять лет.
Конечно, если бы они напали не в Неудоби, мы были бы уничтожены первым же залпом.
Мы веселились, а профессор мрачно смотрел в пол. Ему не верилось, что встреча с австралийцами закончилась счастливым исходом. Ощупал себя, проверяя всё ли цело. Оглядел пассажиров, подозревая, не перевоплотились ли они в австралийцев. Говорят, они и не такое могут…
Бронепежо Эскадрона покинули тёмные земли Неудоби и катили по горячей степи Санитарного Домена.
До поста экоконтроля остался час езды, когда впереди на горизонте показалась стена пыли. Клод поднялся в башню. Посмотрел в бинокль и стал считать:
– Один, два, пять, десять, пятнадцать… более двадцати самосборных бронепежо и мотоциклистов. Будто бы все выживанцы Санитарного Домена собрались в единую орду и выехали на рандеву с Эскадроном.
Руди притормозила. Карл остановил свой бронепежо рядом. Мы спешно сбросили скафандры и переоделись в броню, превысив все мыслимые нормативы по скорости.
Все по очереди смотрели в бинокль. Недоумевали, как эта толпа имбецилей и недотёп смогла организовать сплочённую атаку? То, что целью выживанцев были наши бронепежо, стало ясно потому, как они зашли с флангов, отсекая путь к объезду.
– Едем обратно, – приказал Клод. – Тачки выживанцев неприспособленны к атмосферным условиям Неудоби.
Но только конвой развернулся, как со стороны Неудоби появилась вторая толпа выживанцев. Эскадрон взяли в кольцо.
Профессор упал в полуобмороке. Он вспомнил сообщения прессы, что выживанцы предпочитали вырезать гражданские чипы прямо из живых людей. Любили смотреть, как жертва медленно угасает.
– Мерде! – Выругался Гоша. – Как они могут ехать и не отвлекаться на междоусобицу?
Все сомнения развеяла Руди:
– Командан, тебя запрашивают по общей частоте…
Клод приказал включить громкую связь. По салону раскатился знакомый хохот:
– Клод, Клод! Вот и попался!
Клод не нашёлся, что ответить. Видимо, на этот раз Дель Фин действительно поймал его… и нас всех.
Весь Эскадрон напряжённо ждал приказа командана. Я и Антуан переглянулись. И вдруг одновременно сели друг к другу поближе.
Глава 23. Силь ву пле
Дель Фин продолжал угрожать по рации. Видимо, он даже в неё кричал с помощью громкоговорителя. Клод поморщился и выключил звук. Перезарядил автомат, проверил прицел:
– Эскадрон, слушай мою команду, готовимся к круговой обороне. Руди, успеешь активировать бес-пилотов?
Руди отрицательно покачала головой:
– Нет времени на экспорт карты окружающей среды. Без неё бес-пилоты заблудятся, а в режиме самоуправления нет толку от бортовых сенсоров: пыльно и слишком много наземных целей.
– Тогда работай из бортовых орудий обоих бронепежо. Карл, бери автомат.
Бронепежо поставили друг против друга. Ящики с артефактами подставили к бортам, чтоб можно было стрелять поверх крыши.
Захар спешно курил последнюю в жизни сигарету и проверял, хорошо ли движется пулемётная лента.
Наравне со всеми я выполняла приказ, имитируя воодушевлённость. Но слишком хорошо знала, что происходило на душе у командана: вдохновляя подчинённых на борьбу, он не находил поддержки для себя. Только я знала, что Клод, уверенно глядящий в прицел автомата, сейчас усердно молился и просил Деву Марию о быстрой смерти.
Я подошла к ящику с гранатами и рассовала их по подсумку. Огляделась. Антуан был неподалёку. Взяла несколько гранат и подошла к нему:
– Не забудь.
– Мерси.
Он разложил их в подсумок. Улыбнулся:
– Эй, у тебя же, типа, нет доступа к взрывчатым боеприпасам? Дядя Кирилл чётко прописал это в твоём формулярном списке…
– Ты же знаешь, что мы не справимся с оравой выживанцев.
– Это да…
Мы помолчали. Антуан первым отвернулся, сделав вид, что поправляет ремешок на автомате.
Я грубо развернула его за плечо:
– Мне лучше, чем тебе известно, что никогда нельзя терять время на то, чтоб подавлять чувства.
Притянув его за ворот, поцеловала в губы. Ожидающе отпустила.
– Я… Я… думал… – смущённо пробормотал Антуан. – Просто…
– Не трать время. Нам недолго осталось.
Антуан обнял меня и поцеловал.
– Вот ещё новость, – сказал Клод, глядя на нас. – Отставить внеуставное мацание6… Хотя, впрочем, продолжайте.
Руди вдохновил наш пример. Она оставила боевой пост и подбежала к Клоду:
– Перед смертью хочу сказать, что люблю тебя и всегда любила. Я знаю, ты против отношений…
Попробовала поцеловать. Клод отпихнул её:
– С ума все посходили? Я не собираюсь умирать. Капрал-шеф Руди Звягинцева, вернись в строй.
Руди успела коснуться плеча Клода губами. Вернулась обратно в башню бронепежо. Через секунду стала яростно стрелять в приближающихся врагов.
Гоша как всегда пофилософствовал:
– Перед смертью из людей, вместе с дерьмом, выходят все скрытые чувства.
Прицелился в свою снайперскую винтовку. Выстрелил. Один из вражеских бронепежо потерял управление и завалился набок, придавив мотоциклиста, что ехал рядом.
Обычно, после первых потерь, выживанцы поворачивали обратно, но сейчас, понукаемые Дель Фином, они ещё громче заорали. По нашим бронепежо защёлкали первые пули.
Я прицельно стреляла в толпу, успевая оценивать боевую обстановку в Эскадроне. Ненужная рядовому привычка командана.
Негрянин Карл неторопливо стрелял то одиночными, то тройными, то случайным количеством, залихватски переключая режим стрельбы. Именно таким способом, каким запрещают переключать на первых же занятиях в академии.
Гоша, опустив окровавленную правую руку, работал левой. Д’Егор поглядывал на него, прикидывая, что выгоднее: заняться рукой снайпера или продолжить стрелять из автомата?
Захар водил стволом пулемёта, спокойно попыхивал окурком, будто поливал из шланга грядки цикория. Любил понтонуться невозмутимостью.
Клод тоже стрелял, изредка окидывая взглядом эскадронцев:
– Что, Гоша, теперь есть в кого пострелять?
– Командан, ассортимент такой, что не знаю с кого начать и кем продолжить.
Антуан вдруг махнул автоматом и, не выпуская его из рук, упал с ящика. Я бросилась перед ним на колени и попыталась заткнуть рукой рану на его шее.
– Рядовой Жизель, – заорал Клод, – вернись в строй!
Я посмотрела на него. Вероятно, в моём взгляде было нечто такое, отчего Клод мягко повторил:
– Силь ву пле, в строй.
Я убрала руку с шеи аджюдана и схватилась за автомат. Д’Егор уже подполз к Антуану и осматривал ранение.
Выживанцы подобрались вплотную. Впереди всех ехал Дель Фин на мотоцикле с коляской, в которой вместо пассажира размещался концертный динамик. Дель Фин сдёрнул с себя майку и блестел на солнце чёрными накачанными бицепсами. Верещал в любимый громкоговоритель:
– Я мчусь к тебе, Клод! Пиши завещание!
Пулемёт Захара замолчал. Амбразуру башни залило пламенем из зажигательного снаряда. Руди стреляла из башни второго бронепежо. Ещё немного и всё кончено. Выживанцы просто задавят количеством.
Клод никогда не был так близок к проигрышу. Это я ощущала и по себе. Он сдался. Стал искать глазами Руди. Захотел перед смертью посмотреть на неё, ощутить ту нетребовательную любовь к нему, которую Руди всегда сдерживала, но при этом одновременно носила напоказ, как драгоценность.
Я знала: он пожалел, что так и не достал для тёти Наташи лицензию на деторождение. Общая черта Яхиных, мы сожалеем не о том зле, что причинили, но о том добре, что не успели принести нуждающимся.
Последний раз глянула на лежавшего без сознания Антуана, д’Егор обматывал его шею бинтом. На глазах моих выступили слёзы – одна из женских привилегий, которую память Клода не способна оценить.
Не хотелось умирать, прожив чуть больше месяца.
Нетерпеливый выживанец на мотоцикле подкатил к бронепежо и на ходу выпрыгнул, цепляясь за крышу. Ударом приклада я отправила его на землю, а кто-то добил выстрелом.
Тут нас накрыла волна горячего воздуха. Взметнулась пыль. Над головой что-то промелькнуло, а по степи пробежала тень. И только потом оглушил рёв реактивного двигателя, прорвавшийся сквозь шлемы.
В стену врагов врезались две ракеты. Раздулись огненными шарами, раскидывая машины. Колесо от выживанского мотоцикла стукнулось о крышу рядом со мной.
Рёв отдалился и снова стал нарастать.
Результат второго захода выживанцы ждать не стали. Не обращая внимания на усиленные динамиком окрики Дель Фина, развернулись и беспорядочно разъехались по степи. Бронепежо сталкивались друг с другом, сбивая мотоциклистов. Блестящая спина Дель Фина исчезла в пыли.
Штурмовик Тифон-34 с гербом Империи послал ещё несколько ракет в рассеивающееся войско выживанцев. Пролетел над обороняющимися и накренился вправо-влево, приветствуя Эскадрон.
Из бронепежо выскочил профессор Сенчин с рацией. Как безумный, повторял услышанное по радио:
– Патрик Паск вызывает Эскадрон Клода. Патрик Паск вызывает Эскадрон Клода.
Клод принял рацию и ответил:
– Клод на связи. Скажите, Патрик, все археологические экспедиции поддерживает имперская аэронавтика?
Патрик Паск хихикнул:
– Нет, только особо важные. Ведь знание – сила. А сила – это Империя.
Глава 24. Минус пять на два
Меня натурально коробило от того, что не владела информацией о происходящем в таком же объёме, что и Клод. Слишком сильна во мне команданская привычка анализировать, сопоставлять и оценивать.
Приноровилась узнавать о команданских делах из косвенных источников: из бесед с дядей Кириллом, из случайных высказываний Гоши, от словоохотливого, но почти бессодержательного Захара.
Насколько я смогла выяснить, Патрик Паск был доволен находками, хотя задавал Клоду странные вопросы. Точно ли мы не забыли никаких документов? Осмотрели все стены? Вдруг, там замаскированный сейф?
Отчёт про нападение австралийцев выслушал скептически:
– Скорее всего, это какие-то выживанцы. Зачем австралийцам наши исторические находки?
Клод возразил:
– Мы мало знаем об австралийцах. Быть может, поэтому стоит расследовать подробности инцидента?
– Я простой работник музея.
– То есть штурмовик, что нам помог, из музейной коллекции?
Паск ушёл от ответа:
– Внешняя политика это не моя компетенция. Тем более с такими полумифическими сущностями, как австралийцы.
– Был бы там, убедился, полностью они мифические или наполовину. Сама Иисус-дева-мария оберегал Эскадрон.
– Не Иисус-дева-мария, а твой ум и опыт, командан Клод. И немного штурмовик имперской аэронавтики, что случайно барражировал в том районе. Мы не зря обратились за услугами в Эскадрон Клода. Деньги получены? Дело закрыто.
Подробности беседы выложила тётя Наташа, которая присутствовала на отчётном заседании, подавая Клоду и Патрику Паску цикорий и оранжину.
Я убедилась, что украденный мною ординатёр-табло именно то, что искал Патрик Паск изначально.
Внутри меня словно что-то изменилось: теперь не моя крошечная личность забилась в угол, но остатки Клода оборонялись из последних сил, призывая то вернуть тайком ординатёр-табло, то признаться Клоду, то признаться Антуану.
В ответ я глотала блонамин, с удовлетворением отмечая, что Клод во мне становился тише, растворяясь как белый мусор.
От д’Егора я узнала, что Клод ходил в больницу к Антуану. Прочёл лекцию на тему внеуставных отношений. Напирал на то, что он не против любви, но она не должна мешать работе и дисциплине.
Антуан угрюмо выслушал:
– Так точно, командан. Клянусь, что отношения не повлияют на дисциплину.
Клод хотел сделать выговор и Руди (рассказал мне Захар), но посмотрел в её заплаканные глаза. Выражение затаённого ожидания так его смутило, что смог лишь потрепать её по щеке и пообещал, что не будет назначать дисциплинарное взыскание. Руди покорно поблагодарила. Ещё Захар клялся, что капрал-шеф и командан тут же, в коридоре офицерских квартир, занялись сексом.
Клод заявился и ко мне, чтоб сделать выговор. Но я первая пошла в атаку:
– У тебя в голове свои мозги или их тоже назначает совет депозантов?
– Рядовой Жи…
– Ты всю жизнь умудряешься уходить от разговора с самим собой, но от меня не отвертишься.
– Что ты от меня требуешь?
– В деле с артефактами что-то скрывается. Откуда снова взялся Дель Фин? Значит, тут и Ханаат замешан? Дай себе свободу мыслить самостоятельно.
Клод плюнул:
– Отставить пререкания. За манкирование воинской дисциплиной лишаю тебя премии в плюс один эльэкю. Назначаю штраф в минус два эльэкю в течение месяца.
– Ах ты, гад. На мне же кредит.
– Минус пять на два месяца.
– Ты меня без штанов оставляешь.
– Привыкай.
Клод вышел из комнаты, хлопнув дверью.
Я мстительно подумала, что теперь точно не расскажу Клоду про ординатёр-табло. Странное противостояние с Клодом вышло за пределы моих мыслей и началось на самом деле. Только вот сам Клод, кажись, не замечал, что с ним кто-то боролся. Типичный Яхин.
Ничего, кроме тайны ординатёра-табло у меня была возможность нанести Клоду удар по самому ценному в его жизни – по праву командовать Эскадроном. Это раньше он был безоговорочным наследником. Теперь у него появилась сестричка, которая может это право оспорить…
Ещё я трусливо задумалась, как мне общаться с Антуаном, после его выписки? То, что произошло перед атакой выживанцев, было одним из неосознанных импульсов, которые случались после приёма блонамина.
Но Антуан… Он отдавал отчёт в том, что делал. Я ему нравилась по-настоящему, без той шизофренической неуверенности, что иногда руководила моими действиями.
Глава 25. Разноголовая
Выражение «порыться в памяти» приобрело для меня буквальное значение. Я именно, что могла порыться в памяти Клода, как вор в квартире. Или как любопытный ребёнок на чердаке загородного дома.
Чердак Клода был завален занимательным хламом, оценить который он сам не мог, ибо не видел себя со стороны.
Чтоб увидеть чей-то внутренний мир, нужно посмотреть на внешний с того же ракурса, но своими глазами, например, стоя у человека за спиной. Клод не мог встать за собственную спину. Видел мир, как видим мы его все – из центра собственного сознания.
У меня было два таких центра. «Разноголовая», как верно подметил Захар.
Подобно пилоту, которому, для управления бес-пилотным роем, достаточно установить соединение с ведущим и замыкающим бес-пилотом, переключалась из головы Клода в свою голову. Из ведущего на замыкающего. Из прошлого в настоящее.
По воспоминаниям из детства Клода могла проследить те точки, которые формировали его личность. Сам он не видел в них ничего необычного: всего лишь обрывки сведений о прошлом, искажённые свойством памяти хранить образы. Для меня – подробный отчёт о том, как человек становился тем, кем являлся сейчас. Кем я сама была в значительной степени.
Особенно выделялось его восхищение отцом, который был самым отчаянным команданом ПВК за всю историю. Его поведение Клод до сих пор пытался то ли копировать, то ли исправить. Именно отвага папы, Шарля Яхина, граничащая с глупостью, сделал Клода сиротой.
Отец Клода… (не могу говорить «мой», не хочу, трудно) погиб на миссии во время подавления восстания в НФР, Негрянской Федеративной Республике.
НФР зажата между провинциями Иваново, Биюсер и Миркур. Не имела выхода ни к Океан-морю, ни к горам с их многочисленными реками. Негрянскую Федеративную республику создали под нажимом Фонда Негрянской Культуры, который требовал обеспечить негрян Империи Ру́сси собственным «клочком земли», где они могли бы «воссоздать подлинно негрянскую государственность».
Это была засушливая бесплодная территория, границы которой нарисованы по линейке, а не по ущельям или течениям рек, как у других провинций. Уже тогда, пару веков назад, никто этими землями особо не интересовался.
НФР была создана по решению чиновников, которые сами там жить не собирались. Не собирались там жить и рядовые негряне. Богатые или просто обеспеченные негряне жили где угодно, только не в специально огороженной для них стране. Не смотря на призывы Фонда, никто не хотел ехать «на новую родину».
Постепенно Негрянская Республика превратилась в филиал Санитарного Домена, сохранив, впрочем, признаки государства: локальную вертикаль власти, какой-то госбюджет, пополняемый из Имперской казны и разворовываемый имперскими же чиновниками в Моску. До НФР доходили какие-то крохи, которые растаскивали республиканские госслужащие.
Местная беднота не различала себя по цвету кожи. И обильно, неустанно плодилась, так как власти не следили за ограничителями рождаемости в гражданских чипах, выданных в НФР.
Сам Фонд Негрянской Культуры быстро потерял контроль над умами бедноты. То есть не следил за чистотой негрянской расы. Именно здесь, среди перманентной засухи и голода, рождались единственные в Империи мулатки и мулаты, судьба которых определялась лет с четырнадцати – бордели Моску, Лимузена, Кримеи, Сен-Брянска, а так же бордели богатых городов-государств Мизура и Балуна.
Из-за парадоксов существования НФР негряне Империи были представителями и самого богатого, и самого бедного слоя социума Империи Ру́сси.
Постепенно в НФР образовалась Партия Патриотов. Состояла в основном из тех негрян, что не имели средств для переезда в другие провинции. Партия Патриотов считала, что Империя намеренно уничтожает население республики, чтоб избавиться от подлинно негрянского государства.
С начала 1000-х годов в НФР надеялись на постройку дирижабледрома близ своей столицы, города Боку. Это придало бы республике веса в имперской торговле, оживило бы экономику, открыло бы источники дохода для местного бюджета. Но чиновники ТорФло (Торгового Флота Империи) решили построить дирижабледром в соседней ФРГ – Федеративной Республике Гобон, – второй национальной негрянской автономии, но с выгодным географическим положением.
Перенос строительства дирижабледрома стал формальной причиной того, что патриоты взялись за оружие.
В 1006 они провозгласили себя Новоафрикой, в честь прародины, которую много тысячелетий назад поглотила Неудобь. Потребовали выхода из состава Империи, с планами последующего присоединения к Конурскому Ханаату. Восстание было в первую очередь поддержано провокаторами из ханаатских спецслужб, которые вообще-то и создали патриотическое подполье в НФР.
Через пару месяцев усиленной пропаганды, поддержку восстанию оказало и всё население республики. Поверили, что присоединение к Конурскому Ханаату принесёт им блага роскошной жизни, которых не было в Империи.
Агенты не скупились на обещания. Ручались, что Конурский Ханаат поднимет экономику, выдаст всем новоафриканцам пенсии в десять раз большие, чем сейчас. Построят заводы, (не уточняя заводы по производству чего?) Проведут к городам новые дороги. Уверяли, что богатые ханаатцы давно хотят посещать туристические места Новоафрики.
Всё это было так красноречиво подано, что сами будущие новоафриканцы поверили в существование на своей бесплодной земле каких-то туристических мест.
Ханаатцы снабжали повстанцев оружием, провиантом и разведданными о передвижении имперских войск в период контртеррористической операции.
Для подавления восстания к операции были привлечены все ПВК.
То был хороший заказ и случай проявить себя на рынке, поэтому Шарль Яхин отправился на выделенный Эскадрону участок фронта, чтобы лично руководить спецоперациями. В 1009 погиб, прикрывая отход Эскадрона из-под артиллерийского огня ополченцев.
Клоду было всего девятнадцать, когда он стал наследником и команданом. С тех пор он всякий раз пытался воспроизвести поведение отца. Его глупую смелость почитал за доблесть, неумение планировать операции за чистоту помыслов, а общую бездарность в военном деле – нераскрытым потенциалом полководца.
Чем старше и опытнее становился Клод, тем больше понимал, что отец не герой, а дурачина, подставивший себя под снаряд неумехи-ополченца. И тем тщательнее скрывал это понимание от себя и окружающих.
И тем меньше я хотела быть похожей на кого-либо из них.
Глава 26. Кое-что о Клоде
Утром выходного дня в дверь моей комнаты постучали.
Я ещё не решила, перенимать ли привычку Клода, подниматься в шесть утра даже в выходные. Поэтому валялась в кровати, что мне понравилось.
Скинула одеяло и поднялась:
– Заходи, кто там?
На пороге стоял Антуан. На шее – полоска пластыря. Выздоровевший, отдохнувший, но напряжённый.
На мне были те великоватые трусики, что одолжила Наташа, и серая солдатская майка без рукавов. Трусики постоянно сползали, а титьки едва прикрывались майкой.
Мне пришлось смутиться и обернуть себя одеялом:
– Ты выздоровел.
– Д’Егор вовремя остановил кровь. Сама по себе рана ерундовая.
– Пардон, что не посещала тебя в больнице. Мне было неловко.
Антуан подошёл ко мне:
– Я, типа, так же чувствовал себя.
Короткий разговор почему-то воодушевил обоих. Я быстро умылась и начала одевать гимнастёрку и военные брюки. Антуан вдруг засмеялся и покачал головой:
– Ты оделась как Клод. Брюки в сапоги заправила. Да и сами брюки, пардон, совсем тебе не идут.
– Другого шмотья у меня нет. Как и других привычек. Наташа сказала, что после зарплаты вместе купим красивые платья да трусики кружевные. А пока всё уходит на кредит.
Упоминание о трусиках Антуан пропустил. Скрыл смущение за осмотром моей комнаты:
– Маленькая.
– Но хорошо проветриваемая. Не сырая, как большинство помещений Форт-Блю, – отозвалась я. – Не забывай, я не офицер. Должна в казарме спать.
Я выпростала штанины из сапог:
– Готова. Куда пойдём? У меня ни сантима. Всё за твой счёт.
– Поехали драться на саблях.
– А ты способен?
– Ищешь оправдание, чтоб не драться?
– Берегись, у тебя появится парочка новых ран.
Мы покинули Форт-Блю. Антуан повёл меня вдоль Староназванского бульвара до станции метро.
Солнечный выходной день. Вместе с нами в метро стекались толпы пейзан и горожан. Многие пейзане открыто хлебали из бутылок алкоситро, но быстро их прятали, завидев патрульных жандармов.
Я не знала, что сказать. Антуан, скорее всего, тоже. Мы усиленно глядели в разные стороны, словно наслаждались прогулкой, хотя видели этот многолюдный бульвар миллион раз. В толпе удобно молчать.
Спустились в подземку, привычно растолкали потных и загорелых пейзан, что на выходные съехались в Моску, заполоняя собой все вагоны. Сели на лавку.
– Так куда едем-то? – нарушила я молчание. – На спортивный сабледром или кабарешный?
– Лучше на кабарешный, на спортивные надо места резервировать. Но если хочешь, я могу договориться…
– Кабарешный устраивает. Но если мы едем в «Округ радости», как бы не наткнуться на Клода. Он по борделям сейчас шастает. Если увидит нас, сразу поймёт, что собрались фехтовать. Взыскание гарантированно. А у меня и без того штраф.
Антуан сказал:
– Кстати, мы с ребятами думаем, что Клод настроен против сабельных состязаний потому, что боится, что его победят.
– Он боится не этого. Клод сильный сабельщик. Он боится случайно убить кого-то на ринге, а не на войне. Считает это бесчестным. А фехтовать в защите ему неинтересно.
– Типа, Клод не может убивать на ринге, – усмехнулся Антуан, – но замочит тебя, если подумает, что ты подвергаешь насмешкам его драгоценный авторитет.
– Это я знаю. Но…
Антуан быстро взглянул на меня и посмотрел на рыжебородого пейзанина с баклажкой крепкого алкоситро «Пятая волна». Прихлёбывая пойло, тот переводил мутный взгляд с меня на Антуана, явно следя за беседой.
– Но… – повторила я настойчиво.
– Ладно, ладно, что значит твоё «но»?
– То, что многие мои чувства являются продолжениями клодовских. Даже блонамин против них бессилен. Д’Егор сказал, что особенности личности Клода стали этакими каркасами, на которые наращена моя личность.
– И, типа, что?
– Моя случайная страсть к тебе не так уж и случайна. Ваши отношения с Клодом – больше, чем дружба, Антуан. Уж мне это известно наверняка.
– Чего уставился, образина? – заорал вдруг Антуан на рыжебородого пейзанина. – В табло хочешь получить?
Пейзанин ухмыльнулся:
– А хучь и в табло. Лишь бы задницу тебе не подставить.
Антуан схватился за пистолет, но я остановила его:
– Не уходи от ответа.
– Нет никакого ответа, – буркнул Антуан. – Прими двойную дозу блонамина и успокойся. Мы просто, типа, едем фехтовать.
Глава 27. Ан гард!
Квадрат улиц Авеню Дефюнеса, Авеню Фортесс и реки Малая Петовка был занят многочисленными кабаре и борделями. Носил негласное название «Округ радости». Радости там были известные: шлюхи, сабли и пудра.
Причиной, почему там расплодились кабаре, стало название центральной улицы района, «улицы им. Пятидесятилетия пейзанского освобождения». Получив пару веков назад разрешение выходить из черты оседлости и посещать города, пейзане из провинции Моску стекались на эту улицу, чтоб выпить в честь события. Само собой, там возникли кабаре, предлагая к выпивке пудру (редкую в деревне) и сабельные чемпионаты.
Со временем пейзане позабыли о своём освобождении, а городские власти решили, что удобнее держать все кабаре в одном районе – и жандармам проще, и туристам. Между авиадромом Моску 19 и Округом Радости даже курсировал обветшалый прогулочный дирижабль, подвозящий вожделеющих развлечений туристов прямо к причальной мачте «Бара Сорокина», самого большого в Империи Ру́сси кабаре, вход в которое открыт для всех.
Я и Антуан прошли мимо блистательной громады кабаре-комплекса «Бар Сорокин» и свернули к кабаре «Компетисьён», вывеска которого виднелась с начала улицы: две перекрещённые сабли, под которыми сталкивались две рюмки, расплёскивая неоновую водку.
В главном зале кабаре было пусто. Основное развлечение этого часа находилось в подвальном помещении, на сабледроме, где установлено десять фехтовальных дорожек с подсветкой. Вдоль дорожек толпились зрители. Звенела сталь, на табло мелькали ставки.
Пейзане с горделивым презрением смотрели друг на друга и напоказ хлебали водку, разбавляя её не оранжиной, а густым гренадином. Каждый считал, что другие принимают его за горожанина.
– Клод не бывал здесь, – сказала я. – Но знает, что в Компетисьён идут безостановочные сабельные чемпионаты.
Антуан подтвердил:
– Саблисты любого уровня могут войти в соответствующую группу и принять участие. Сразу, без всяких приготовлений и очередей. Посмотри на список.
На отдельном табло, украшенном гербами и значками сабельных команд, светилась таблица:
Пять лучших саблистов Моску по версии кабаре Компетисьён
1. Прохор Фекан – 1544 победы. Статус: не участвует.
2. Алмаз Экорше – 1342 победы. Статус: активный участник
3. Антуан Рыбин – 445 побед. Статус: участник.
4. Ив де Гош – 437 побед. Статус: участник
5. Дель Фин – 429 побед. Статус: неизвестен
– Дель Фин тоже фехтует? – удивилась я.
– Конечно, у него же, типа, мания догнать и перегнать Эскадрон Клода. Всё надеется встретить тут Клода и скрестить с ним клинки. Но пока что, как видишь, двое из нашего Эскадрона занимают места в пятёрке лучших. С переменным успехом бьём Дель Фина. Но гад настойчив. Лезет на вершину.
– Клод знает, что ты и многие парни Эскадрона любители подраться на саблях. Иногда вы получаете увечья, которые скрывали от него. Что вынудило Клода вводить запреты на драки.
– У Клода на всё запреты, – махнул Антуан. – Свихнулся на своей дисциплине. А сам в любой свободный момент тащится в бордель.
Эх, знал бы Антуан, в какие игры Клод заставлял играть бордельных путан, не судил бы строго.
Мы прошли в зону регистрации. Антуана встретил интендант фехтовального зала. Распорядился освободить дорожку, где два пейзана, облачённые в глухую защиту, дрались незаточенными саблями.
Все с любопытством наблюдали, как мы переодевались в фехтовальные костюмы. Оба брезгливо отбросили защитные доспехи.
Тонкие белые гетры красиво подчёркивали мои ноги. Даже я сама залюбовалась.
– Секундочку, мадемуазель, – ко мне подскочил работник сабледрома, держа на вытянутой руке ординатёр-табло: – Снимочек для анонсика.
Я собрала волосы под шлем, приняла воинственную позу и улыбнулась. Работник сделал «снимочек» и убежал.
– Красивая, – признался Антуан и спрятал лицо под стеклом шлема. – Жалко, что могу повредить такую красоту.
– Лесть тебе не поможет, – покраснела я. – Пощады не жди.
– Это мы ещё посмотрим, кто кого пощадит, – глухо из-под шлема отозвался Антуан и вынул саблю из ножен.
Мы разошлись. На табло появились портреты с подписями «Антуан Рыбин» и «Жизель Яхина» с коэффициентом ставок. Большинство было за Антуана. Его все знали, как локального чемпиона.
Арбитр занял место и скомандовал:
– Ан гард! Алле!
Последний раз Клод фехтовал с Антуаном, когда оба были кадетами военной академии.
Клод обычно фехтовал без выкрутасов. Часто атаковал и чуть менее чем в половине схваток побеждал. Главной слабостью Клода было его неумение переступать ногами, не шаркая, а, отступая, не успевал переходить на бег. Знал об этом, но ни чего поделать не мог. В контратаке терялся, но отлично бил с ближней дистанции,
Антуан несколько раз одолевал Клода именно в контрударе с прыжковым выпадом, от которого тот не успевал уклониться. Именно так Клод проиграл на выпускном фехтовальном чемпионате.
Как синтезан Клода, я не должна сильно отличаться в стиле фехтования, решил Антуан, поэтому начал атаку с типового выпада, приберегая любимый выпад-прыжок на будущее. Я встретила сближение крепкой защитой, а при отходе скрещивала ноги так, что мой противник засомневался в выбранной тактике.
Тогда Антуан предпринял первую глубокую атаку. Скачок, выпад. Я легко отвела лезвие и отошла назад. В боку у Антуана расплылось кровавое пятно.
– 0:1 в пользу Жизель Яхиной, – оповестил диктор.
Пьяный пейзанин радостно взревел, демонстрируя сородичам знание терминологии:
– Удар по левому боку.
Толпа загомонила. Пейзане ринулись менять ставки. Они решили, что Антуан играет с путой, будучи в сговоре с букмекерами. Хотят создать видимость проигрыша, и, когда все поставят на бабу, быстренько выиграть. Но они-то не позволят городским прощелыгам обвести себя. Все пейзане удвоили ставки на Антуана.
– Хороший отбив, – сказал Антуан.
В ответ я сделала насмешливый финт клинком. Мы снова сошлись.
Подумала: отказ Клода фехтовать с Антуаном происходил не только от строгой дисциплины. Командан стыдился полового влечения к аджюдану. Само приглашение «скрестить клинки» вызывала в нём внутреннее сопротивление. Бедный Клод… Я-то теперь знаю, что Антуан тоже стыдился и боялся своей слабости к другу.
Законы Империи наказывали мужеложество унизительным судебным процессом, отлучением от церкви и штрафом. Мужеложцы Империи инкогнито посещали город-государство Мизур или Конурский Ханаат. Там давно отменили наказание за какие-либо формы половой ориентации. За это катохристанская церковь заранее прокляла их всех.
Проход, выпад, удар.
Антуан попал мне по гарде, прикрывающей вооружённую руку. Я чуть было не выронила саблю. Антуан ринулся развивать атаку, но я присела, нарушая все фехтовальные каноны, и провела лезвием по нижней части маски Антуана. Этот приём Клод подглядел в поединке ханаатских фехтовальщиков, которые дрались кривыми остроконечными саблями, не соблюдали правил классического фехтования. Клод не мог использовать приём из-за своего высокого роста.
Удар считался смертельным. В бою без правил Антуану отрубило бы голову – самый позорный вид поражения. Арбитр объявил завершение схватки.
Табло с пятёркой лучших изменилось и показало конец списка:
214. Жизель Яхина – 1 победа. Статус: участник.
Антуан обескуражено стоял на краю дорожки. Санитар наложил на рану лейкопластырь. Предложил пакетик с обезболивающим, но Антуан отказался.
Я подошла и погладила Антуана по плечу:
– Ты дрался сразу с двумя сильными саблистами. Почти победил. Не сильно я тебя порезала?
– Ерунда. Пошли, выпьем.
Глава 28. До потери сознания
Переодевшись, поднялись на второй этаж и сели за столик напротив сцены. Шансонье в красном пиджаке исполнял лирические куплеты под аккомпанемент лютни и скрипт-оркестра.
Гарсон проворно обставил столик банками с оранжиной и гренадином, принёс бутылку водки и тарелку сладкого сушёного картофеля. Антуан взялся за стаканы и банки, налил оранжину, добавил гренадин и корицу.
Я спросила:
– А как заказать пудру?
Антуан перестал смешивать коктейли:
– Продолжаешь самоутверждаться за счёт нарушения приказов командана?
– Могу позволить себе всё то, что он себе запрещает. Мне не нужно всё время поддерживать авторитет сурового командана. Можно парадоксально сказать, что сейчас я больший Клод, чем он сам.
– Ну, тут без пудры точно не разобраться.
Гарсон достал из кармашка камзола маленькое меню и протянул Антуану.
– Гарсон, мне пудру номер пять, а для мадмуазель «Золотую лилию».
Гарсон принял заказ и удалился. Антуан и я стукнулись бокалами, как недавно скрещивали сабли.
– Последний раз Клод нюхал пудру в кабаре лет семь назад, – доложила я.
– Он вообще последний раз был нормальным человеком лет семь назад, – задумчиво сказал Антуан. – Как стал команданом эскадрона. Сначала он был слишком занят, а теперь сверх меры горд.
Я возразила:
– Он тоже терзается от необходимости соблюдать границы. Пойми, что иначе нельзя. Тогда у нас будет не легендарный Эскадрон Клода, а Бардак Клода. Знаю точно, для него ты всё тот же братан, друг детства, которому можно доверять.
Антуан сокрушённо покачал головой:
– Но разве обязательно запираться от всех в своём форте? Вот мы сейчас нормально же общаемся? Почему он не хочет так же?
– Потому что я – не Клод. Не забывай.
– Я с радостью забыл бы, но ты говоришь, как он. И даже улыбаешься, типа, как он… Впрочем, тебе тоже нелегко?
– Нужно учится жить своей жизнью, а не Клода. Как сказал д’Егор, генотип переварит фенотип. Нужно просто ждать.
– А сколько ждать?
Я тихо ответила:
– Есть вещи, которые можно и не ждать…
Оба отвели взгляды и спрятали их в бокалы с коктейлем. Гарсон явился вовремя, чтоб развеять возникшую неловкость. Поставил перед нами подносы. Стеклянные трубочки гармонично звякнули.
На баночке с пудрой для меня красовался искусственный цветок с ароматизатором. Антуан отпустил гарсона и собственноручно подготовил порции пудры себе и мне:
– «Золотая лилия» – это лёгкая смесь. Её даже беременным разрешают.
– У моего чипа есть лицензия на рождение гражданина. Прикинь, я могу ребёнка родить, когда с кредитом раскидаюсь.
Антуан втянул через трубочку свою дозу.
Нанюхавшись, оба откинулись на диване. Некоторое время наслаждались игрой шансонье на лютне. Его красный пиджак резко стал самым ярким и притягательным пятном в кабаре.
Антуан подсел поближе:
– И всё же, каково это быть, типа, Клодом, но и не быть, и вообще вся эта бодяга?
– Это как в детстве остаться одной дома. Родителей нет и можно делать всё то, что они запрещали. В моём случае, родители – это фенотип Клода.
Приняли ещё по кучке пудры. Антуан сделал вторую оранжину с кальвадосом:
– Зря Клод не тусуется с ребятами. Много теряет. Может ты сможешь его убедить? Как фенотип фенотипа?
– Его убеждать так же бессмысленно, как растить кукурузу в радиоактивной Неудоби. – Я махнула трубочкой, рассыпая пудру: – Кукуруза вырастет и съест того, кто её посадил. Хватит о нём. Давай… о нас?
Антуан сел рядом и обнял меня. Поцеловал в шею. Ощутил, небось, как там пульсирует моя кровь, взбодрённая «Золотой лилией». Я мягко поддалась в объятиях.
Гарсон, дождавшись, когда Антуан оторвётся от моих губ, протянул ключи от номеров. Собрал напитки и остатки пудры и побежал вперёд, чтоб подготовить столик к приходу парочки.
Мне показалось, что взлетела и парила под сводами кабаре, покачиваясь на воздушных струях, которые источала лютня. Открыла глаза. Оказывается Антуан поднял меня и понёс вверх по лестнице. Закрыла глаза и продолжила целоваться.
В номере Антуан положил меня на кровать.
Не открывая глаз, представила, как музыкальные волны опустили меня в тёплую ванну. Между ног, ближе к животу, зашевелилось незнакомое возбуждение.
Продолжая то целовать, то поглаживать, Антуан расстегнул мою гимнастёрку и закатал майку. Отщёлкнул пряжку ремня с гербом Империи. На некоторое время задержался, расстёгивая тугие пуговицы на ширинке моих армейских штанов. Они с трудом выходили из петель.
– Завтра же пойду с Наташей по магазинам, – пообещала я. – Куплю кружевные трусики. К дьяволу кредит…
Волны музыки превратились в язык Антуана, который, как опытный боец, постоянно менял огневую позицию. То касался шеи, то вдруг возникал где-то между грудей. Снова прятался. И вот – уже выглядывал из окопа, где-то в районе влагалища, и вёл прицельный огонь.
Время от времени я открывала глаза, чтоб проследить действия Антуана и сопоставить с собственными ощущениями. Тот уже давно разделся и ёрзал среди моих раздвинутых ног.
Пауза затянулась. Основное действие давно должно начаться, но Антуан почему-то не спешил. Волны лютни просочились в вентиляцию и умолкли. Стало слышно, как внизу пейзане ругались с гарсоном из-за кролика в маринаде, которого они якобы не заказывали. Закрыла глаза, чтоб вернуть ощущение полёта. Но перед внутренним взором повисла только красная куртка шансонье.
Я открыла глаза, и села рядом с понурым Антуаном. Просунула руку ему между ног и потрогала вялый член:
– Что это, братан? В чём дело-то?
Антуан раздражённо вскочил с кровати и отошёл к окну:
– Я вдруг осознал, что трахаюсь с Клодом. Тут всё и опустилось…
– А разве ты не мечтал об этом?
– Что? – Взревел Антуан. – Что бы я, да мужеложил? Как ты смеешь такое обо мне думать… Ты! Ты – существо!
Быстро надела гимнастёрку и натянула штаны. Пуговицы на ширинке снова сопротивлялись. Сдерживая слёзы, сказала:
– Я урод и монстр… Я – существо. Но ты меня удивляешь, Антуан. У тебя в башке ещё больше мусора, чем у меня.
– Пардон. Ты самая красивая девушка… Я влюбился сразу, как увидел тебя в колбе АКОСа…
– Но тебе мерещится Клод?
Вместо ответа Антуан начал надевать брюки. Прежде чем уйти, я поцеловала Антуана в щёку:
– Возможно, нам обоим нужно время?
– Да, типа, время! – ухватился за мысль Антуан. – Подожди… это… ты только не рассказывай ребятам, а?
– Конечно, дружище. Буду всем говорить, что отодрал меня до потери сознания.