IV
Чёрно-Белый, веди нас домой!
Йолла-лэй, веди нас домой!
Чёрно-Белый, через прибой!
Йолла-лэй, через прибой!
Чёрно-Белый, через волну!
Йолла-лэй, через волну!
Дай увидеть свою страну!
Йолла-лэй, свою страну!
Вёсельная песня сэйдов
– Хэ! —сказал старший, окончив недолгую трапезу. Все сэйды встали, осмотрелись и отряхнулись.
Пленника подняли, словно тушу дичи, и бросили в лодку, ближе к носу. Там, на днище, уже лежал какой-то свёрток – нечто, хорошо укатанное в шкуру зверя. Зверь этот был незнаком Энке – мех был плотный и густой, как у выдры, но не бурый, а серый со светлыми, почти белыми кольцами. Такие же шкуры были свалены в корме лодки – наверно, ими укрывались во время плавания. Ещё в лодке лежали раскрашенные вёсла с широкими резными рукоятями и заострёнными лопастями.
Сэйды столкнули лодку с берега и поместились в ней ближе к корме. Разобрали вёсла. Энке обратил внимание на прорезанные на лопастях знаки – они в точности совпадали с разрывными знаками на копьях. Стало быть, вёсла тоже могли быть оружием.
Повинуясь мерным движениям вёсел, лодка кормой вперёд пошла из камышей. Под днищем зажурчала, заплескалась вода Пограничной реки. Энке приподнялся на локте и выглянул через борт.
Мир раздвинулся. Ещё никогда он не видел так много воды вокруг. Противоположный берег был очень далёк – может быть, до него было четыреста, или даже пятьсот шагов. Там тоже рос камыш и где-то совсем далеко виднелась синяя полоса – лес тайверов.
Сэйды опустили руки за борт и смыли со своих лиц знак войны и смерти – красную охру. Они возвращались домой, и в грозном знамении больше не было нужды. Энке увидел обычные человеческие лица, ничем особенным не отличавшиеся от лиц его соплеменников и родичей. Заменить тёмные волосы на светлые, выплести раковинки из длинных кос – и получатся охотники Лососьего рода…
На корме сидел предводитель – немолодой уже мужчина с покрытым морщинами лицом. Он направлял лодку в нужную сторону короткими, точно отмеренными движениями весла. Рядом с ним расположились двое воинов помоложе. Они сосредоточенно работали вёслами, толкая лодку вперёд. Ещё ближе к Энке сидели четверо остальных – эти просто держали вёсла в руках. Зачем делать лишнюю работу, если сильное течение реки и так несёт лодку к Морю? Когда товарищи подустанут, они сменят их.
Был среди этих четверых и тот молодой, самый ненавистный, который распорол ножом рубаху Энке. Теперь юноша мог разглядеть его как следует. Беспокойное лицо этого сэйда всё время было в движении. Он кривил губы, морщил нос, часто переводил взгляд с неба на воду, с воды на своих сородичей.
«Не будь у меня связаны руки, – подумал Энке, – я бы тебе показал!»
Что именно он показал бы этому неприятному человеку – Энке не смог бы сказать. Он умел колоть рыбу острогой, а плотву и краснопёрок даже наловчился ловить руками. Хорошо стрелял из лука – из пяти его выстрелов по уткам три обычно приходились в цель. Неплохо – в сравнении с другими мальчишками Лососьего рода – плавал и бегал. Знал следы и повадки зверей и птиц. Но сражаться оружием против людей Энке толком не умел – научиться было попросту негде. Конечно, все подростки в селении то и дело боролись и дрались друг с другом – кто без этого вырос? Бывали у них и развлечения, опыт которых мог пригодиться на войне – например, уклонение от раскрученной жерди. Но так, чтобы выйти на войну с оружием и подвергнуть жизнь настоящей угрозе – такого не бывало никогда. Даже «большая охота» на хищную свинью, когда молодых ставят в первый ряд, никогда не устраивалась на памяти Энке.
Между тем перед ним сидели семеро настоящих воинов, каждый из которых – даже тот, молодой – уже не раз лишил жизни человека. Энке мог оценить, как они двигаются, как держат свои копья и вёсла – ни одного лишнего, суетливого, неверного движения, словно копья и вёсла для них – продолжение тела. Пленник ощущал ненависть к врагам, но… не только.
Ведь хорошо было бы стать такими, как они – сильными, ловкими, беспощадными?
Энке мотнул головой, отгоняя эту мысль. Они враги, захватчики, и хватит об этом. Он снова приподнялся и, высунув голову поверх борта, глянул вперёд.
Там, куда был устремлён раскрашенный нос лодки, больше не было берега. Не было видно ни леса, ни камыша, вообще ничего. Только огромная, бесконечная, покрытая волнами, вода, смыкающаяся с небом. Энке поспешно перевёл взгляд в сторону кормы – там ещё был виден камыш. Далеко справа и так же далеко слева, две желтоватые полосы. А вот синий лес исчез.
Со стороны большой воды доносился глухой шум. Чайки с криками сновали вокруг – и не те маленькие чайки с бурыми головами, которые встречаются на лесных реках и озёрах. Морские чайки были огромные, белые, с чёрными крыльями и яркими жёлтыми клювами. Хриплыми, низкими голосами они кричали:
«Море! Море! Пропал! Пропал!» – так, во всяком случае, показалось пленнику.
Запах большой воды стал меняться, в нём появилось что-то неприятное, острое, щекочущее ноздри. Скоро Энке показалось, что он почувствовал едва заметный вкус соли.
Значит, Море. Значит, конец…
Полоса камышей за кормой стала совсем тоненькой. Вновь мелькнул горбик синего леса, далеко-далеко.
Сэйды внезапно забеспокоились. Они вертели головами, заглядывали за борт. Один из воинов вскочил и прошёл в нос, больно наступив на руку Энке. Заглянул в воду впереди, что-то крикнул главному. Тот кивнул, и сделал движение веслом.
Под днищем зажурчало сильнее. Удары волн сделались реже и резче.
Сэйд на носу некоторое время продолжал всматриваться в воду, затем удовлетворенно мотнул головой и пошёл на своё место. И тут все разом сделали общий у всех Племён жест, отвращающий зло – махнули правой рукой под левую, словно отбрасывая плохое на нечистую левую сторону.
Энке уже понемногу приноровился понимать речь врагов. Они произносили слова несколько иначе, чем тавальды, и говорили быстрее, чем сородичи Энке, словно зажёвывая некоторые звуки. Но сам строй речи сэйдов был таким же, как у лесных племён. Поэтому, когда ухо пленника привыкло к говору «неназываемых», понятных слов стало значительно больше, чем непонятных.
– Ветер растёт, – говорил один из воинов, обращаясь к предводителю. – Туда-то против ветра шли, сейчас хорошо! Пригодился бы сейчас нам пэнгек, да ведь нет у тебя пэнгека.
– Нет пэнгека, – подтвердил тот, – порвался пэнгек, сильно старый был… Да этот тейтеан под ним плохо идёт, сильно качает. Хангла-мастер, когда делал, много ходил на тлакк, брагу пил, один край на полвершка толще сделал.
Послышался сдержанный смех.
– Ничего, – пробасил другой воин из старших, – теперь пойдём в Клеамат, сменяем холук, новый тэйтеан закажешь, и с пэнгеком сразу!
– Нет, – сказал владелец лодки, похлопывая по желтоватому борту, – не буду заказывать. Этот тейтеан хороший, а я стар, мне хватит…
И тут Энке вспомнил, что у него свободен рот! Лежать без дела, в ожидании непонятно чего, было невыносимо для него. Он вспомнил рассказы о героях, которые, уже будучи привязаны к столбу пыток, поносили врагов и насмехались над ними. Он, Энке, почти в тех же условиях. Хуже уже не будет. Они с ним в одной лодке, деться от его проклятий и поношений им некуда. В самом уж крайнем случае пленника выкинут за борт. Страшно? – конечно, но это лучше, чем жить в плену. Он всё равно не станет на них работать!
Вообще-то ему уже становилось страшновато – и не только от непонятности будущего. Лодку плавно покачивало с носа на корму, и у пленника понемногу начинала кружиться голова. Не духи ли Моря – а с Морем у лесных жителей всегда связывалось что-то страшное и неприятное – начинают потихонечку поедать его тело и душу? Или… или превращать его. Есть же старый рассказ о тайверской девушке и сэйдах. Те взяли в плен дочь вождя и повезли на Острова, но она сумела разрезать верёвки острием вражьего копья, прыгнула в Море и поплыла к берегу. Разгневался на беглянку бог Моря, и превратилась она в страшную рыбу, без чешуи и с человеческим лицом. С тех пор она плавает в Море и кричит жутким голосом, тоскуя о потерянных навсегда лесах. Кто услышит крик рыбы – начинает тосковать, а потом умирает.
Энке облизнул губы. Надо решиться. Это как в холодную воду ступить. Ну, сейчас – или никогда!
– Сэйды, – хрипло проговорил он, – я вас не боюсь.
Как же это хорошо – снова обрести возможность говорить, и без страха сказать врагу всё, что хочешь! Энке ощутил приятную лёгкость – он смог, он сказал! Вот теперь пусть хоть за борт! Надо только перед смертью обложить врагов пообиднее…
Враги, впрочем, не обратили особого внимания на его слова. Лишь один воин бросил на пленника удивлённый взгляд – как если бы вдруг заговорила человечьим голосом сама лодка или серая шкура. Остальные сэйды даже не прервали беседу.
– Вонючие пожиратели падали! – завопил Энке во всю силу своего голоса. – Вы бабы, вы убежали от хомяка, задрав хвосты! Ракушки вам склизкие собирать, а не воевать с тавальдами! Вы увешались зубами, а сами напали на меня сзади, чтобы не смотреть мне в глаза! Не спасут вас зубы, смердящие трусы!
Сэйды переглянулись, а потом свирепо захохотали. Может, не всё поняли? Но слова «трус» и «падаль» одинаковы в языках всех Племён, да и не так уж непонятно они сами говорят.
– Не боюсь вас! – снова закричал Энке. – Ваши пытки – простая щекотка, ваши копья не страшнее бабьих иголок! Ваш дух войны – жалкий червь, хомяк его зубами рвёт, глотает, испражняется им!
Молодой сэйд посуровел лицом и посмотрел на предводителя, но тот на все крики пленника лишь улыбался. Между тем солнце скрылось в облако, лодка раскачивалась всё сильнее и сильнее. Похоже, проняло не сэйдов, а самого морского бога. Вокруг уже не было видно никаких полосок суши – только волны, одна выше другой…
Наконец, старший враг снизошёл до ответа. Мешая понятные и непонятные слова, он сказал пленнику:
– Маленький хаквах, ты хоть и глуп, но как будто храбр. Побереги силы, тебе ещё кормить…
Кого кормить – Энке не разобрал, это было одно из тех непонятных слов, которые есть только в языке сэйдов. Все воины коротко хохотнули при этих словах предводителя, но почему-то сделали тот же отвращающий жест, как тогда, у берега.
Старший немного подумал и добавил:
– Что до пытки, то пытают воинов, а ты – хич.
Лодку вновь качнуло на волне, под крашеным носом плюхнуло, и в лицо пленника попали прохладные брызги. Ветер крепчал, и где-то внутри Энке проросло очень неприятное ощущение. К лёгкому головокружению добавилась тошнота, как будто в недрах тела заворочалось живое существо.
Энке сразу вспомнил рассказы матери о духах, вызывающих болезни. Каждый из этих духов имеет свой цвет. Например, дух лихорадки – красный, а дух поноса – бурый, как медведь, оттого-то и говорят: «медвежья болезнь». Головную боль вызывает зелёный дух, а цвет духа рвоты – жёлтый…
– Рвотный дух с едой заводится, – говорила мать. – Попадёт в человека, а потом на волю хочет, начинает метаться. Надо дать ему выйти. Он всегда через желудок идёт, сначала пищу вытолкнет, потом сам уйдёт, тогда и рвота кончается.
Сейчас Энке явственно ощущал беспокойство духа. Тот барахтался у него в животе, подступая всё выше и выше. Во рту появился неприятный вкус, похожий на вкус крови. Может быть, он, Энке, уже превращается в голую рыбу? Надо успеть швырнуть в лицо врагам побольше гостинцев, пусть это и будут лишь слова!
– Паршивые псы! – крикнул он. —Тавальду не бывать рабом! Вы не воины, вы позорные воры! Развяжите меня, и я утоплю вас вместе…
И тут жёлтый дух устремился наружу. Энке едва успел приподнять голову надо бортом лодки, как жестокий спазм скрутил его нутро, сдавил, вывернул наизнанку. Полупереваренный скудный завтрак полетел в море.
Сэйды радостно завопили:
– Вооо!
– Пошло!
– Порадуй бабушку!
– А ну ещё разок! Давай помогу – бяяяяя!
Звериная ярость вновь затуманила глаза Энке.
– Только развяжите – и я вас всех убью! Не боюсь вас, ненавижу вас, – выкрикивал он, уже не заботясь о подборе слов. – Я на ваши насмешки… бяяя…
И его снова перегнуло за борт. Дух не вышел с первого раза и продолжал выкручивать опустевший желудок. Голова кружилась. Энке обвёл взглядом горизонт – только волны, только вода… Нараставший ветер, как он понял, был от берега, то есть помогал врагам, облегчая путь к таинственным островам. В лицо сильно плеснуло солёным, он закашлялся, и снова согнулся от мучительного спазма.
Сэйды потешались от души.
– Эх, не довезём мы тебя до пыток! Все кишки выблюешь, выпустить нечего будет! А ну-ка бяя!
И Энке против воли ещё раз скрючился. Нутро его горело. Голова уже не просто кружилась – в ней заплескалось озеро боли, мучившее при малейшем движении. А проклятый жёлтый дух не унимался, всё кусал и крутил.
Правы сэйды – куда ему на пытку! Сами они смеются, балагурят и, кажется, не испытывают никаких неудобств. А гордый тавальд, которому не бывать рабом, извивается на дне лодки, словно опарыш, хотя его даже не начинали резать и жечь…
Он снова высунулся за борт и поспешно отпрянул назад – рядом с лодкой показалось чудовище.
На поверхности моря явился чёрный плавник, высокий и острый. Энке едва успел предположить, кому мог бы принадлежать такой плавник – и тотчас же из воды вылетело огромное, почти с лодку тёмное тело. На миг Энке увидел блестящую кожу, белое пятно у глаза и зубы в приоткрытой пасти. И тут же чудовище с шумом ухнуло в зеленоватые волны. В лучах солнца сверкнули неисчислимые брызги.
Сэйды почему-то обрадовались.
– Мэнгитен! Мэнгитен! – закричали они, потрясая вёслами. – Чёрно-Белый! Домой! Домой!
Энке сразу вспомнил своё недавнее видение. Вот он, бог Моря, бог сэйдов, тот, кого они зовут на помощь в бою! К вящему восторгу воинов, Чёрно-Белый снова выпрыгнул из воды, теперь с другого борта. И снова обрушился в волны, подняв тучу брызг.
– Веди нас! Веди! – кричали сэйды.
Бог скользил теперь вблизи лодки, разрезая воду чёрным плавником. Вот он вздохнул, пустив столбик пара, и исчез с поверхности моря, чтобы вынырнуть в некотором отдалении.
– За ним! За ним!
Предводитель налёг на весло, и лодка чуть повернулась, подставив волне заострённую корму.
Энке искренне захотел умереть. Никаких духов леса больше нет рядом. Даже этот хомяк остался там, на берегу. Никто не придёт на помощь. Он, Энке, во власти этого чёрно-белого существа и его свирепых детей, которые от века несли всем Племенам смерть и рабство. Его участь – сгинуть на чужбине Островов. Отец говорил – ни один из пленённых сэйдами не смог вернуться назад, и уж конечно, не потому, что не хотел…
Энке скукожился на дне лодки и забылся – провалился в странное состояние между сном и явью. Он слышал голоса сэйдов где-то далеко над собой, и ещё ему послышалось, что в глубине свёртка кто-то тихонько вздыхает. Перед глазами плясали бредовые видения. Ему мерещилось море с угольно-чёрными волнами, из волн показывали зубастые головы причудливые плавучие твари и бледные голые рыбы с женскими лицами. И над всеми этими волнами и чудовищами, оглашая солёный воздух пронзительным хохотом, мчался вперёд жёлтый дух рвоты.