Глава четвертая,
которая начинается весьма приятно, а заканчивается стремительным бегством
– На лыжах? Ночью? Может, не стоит, госпожа? – Простоватое лицо Гнупа Три Пальца выразило искреннее удивление. Преданный слуга Рунгерд, настоящий скандинав, а следовательно, человек практичный, в принципе не мог понять, как можно без веской причины покинуть теплый дом, пиво и добрую закуску и отправиться шастать по ночному зимнему лесу.
Сказать-то сказал, но, увидев, что хозяйка уже надевает свою замечательную шубку из белого песцового меха, только крякнул и полез из-за стола.
– Без тебя, Гнуп! – остановила его Рунгерд.
– Кхе! – Теперь к удивлению прибавилось недовольство. – Как это – без меня? А если волки?
– Если волки, Три Пальца, то я с ними договорюсь, – уверенно ответила Рунгерд, опоясываясь коротким мечом и сдвигая его так, чтобы не мешал бегу. – Вдобавок я же не одна пойду.
– А с кем?
– Со мной, – сказал я, чуть раньше поймав приглашающий взгляд датчанки. – Не беспокойся, Гнуп.
Если нам встретятся волки, я буду только рад. Мех у них сейчас отменный.
– Это точно, – согласился Три Пальца и, счастливый, плюхнулся обратно на скамью. К пиву и свинине.
А я отправился надевать лыжи.
О здешних лыжах могу сказать следующее: в ходу были два типа. Широкие и короткие, чуть длиннее метра, – для охоты и передвижения по рыхлому снегу. И длинные, беговые. Эти размерами мало отличались от наших: шириной примерно сантиметров пятнадцать, а длиной – от ста шестидесяти до ста восьмидесяти – в зависимости от роста. О качестве и тех и других скажу только хорошее. К процессу их изготовления здешние мастера относились весьма тщательно. Как, впрочем, и к любому предмету, от которого может зависеть жизнь хозяина. Из «правильной» древесины, идеальной формы загнутые «носы», тщательно выверенные пропорции. «Подошва» подбита мехом, что очень удобно, потому что вперед, «по шерсти», такая лыжа скользит легко и бесшумно, а назад практически не отдает. Само собой, эти маленькие произведения искусства были «усилены» соответствующими рунами и просто узорами – для красоты. А крепление такое удобное и надежное, что даже я, знакомый с самыми разными вариантами оного, ничего не стал улучшать.
Да, лыжные палки в это время еще не придумали. Тоже понятно. Руки должны быть свободными. Вернее, заняты более полезными предметами. Например, оружием.
Ночь была необычайно светлая. Лунный свет отражался от снежной белизны, создавая ощущение сказки. Ни ветерка. Мир застыл в неподвижности и тишине, которую нарушал только скрип снега под лыжами.
Рунгерд легко бежала через поле, прокладывая лыжню. Я скользил за ней, не отставая и не обгоняя. Я чувствовал, что у Рунгерд есть какая-то цель, но сам лишь наслаждался великолепной сияющей ночью, слабеньким морозцем, пологим скольжением в пустынном диком мире.
Белая шубка Рунгерд почти сливалась с девственными сугробами, лишь кое-где испещренными нитками звериных следов. Вдали тоскливо взвыл волк. И умолк, не поддержанный собратьями. Мы пересекли поле и луг, миновали столб с вырезанной на нем недружелюбной рожей какого-то бога (Рунгерд на ходу бросила ему что-то съестное) и углубились в лес.
В лесу было почти так же светло. Ветви деревьев гнулись под тяжестью снега. Я знал, что дальше расположено небольшое болото, уже схваченное морозом, за болотом – изогнутое подковой озеро, а за озером – наследное владение-одаль моего соседа. От Пэра я слыхал, что соседа зовут Хегин. Но лично знаком с этим Хегином не был. Ничего, познакомимся. Весь остров Сёлунд – одна просторная деревня.
Рунгерд скользила между деревьями, не сбавляя темпа. Ходить на лыжах ей было так же привычно, как младенцу – сосать молоко.
Снова завыл волк. Довольно далеко, но я на всякий случай сократил расстояние между мной и белой шубкой Рунгерд. Мало ли кто бродит по зимнему лесу.
Деревья вокруг измельчали и искривились: мы достигли болота. Рунгерд не останавливалась. Я – тоже.
А вот и озеро. Белая сверкающая гладь.
Рунгерд съехала вниз, заложив петлю, как заправский горнолыжник.
Я не отказал себе в удовольствии: разогнавшись, прыгнул с крутого берега, как с маленького трамплина. Приземлился правильно… Но пробил наст, по колено погрузился в сугроб и упал. Хорошо хоть лыжи не сломал.
Смех Рунгерд сообщил мне, что мой конфуз не остался незамеченным.
Когда она оказалась рядом, я уже стоял на ногах и стряхивал налипший снег.
– Куда мы идем?
– Увидишь! – Загадочная улыбка, шикарный разворот – и вновь белая шубка летит над серебряным полем, оставляя четкий двухполосный след.
Да, она знала, куда меня ведет.
На противоположном берегу озера, среди нагромождения здоровенных камней, притулилось некое приземистое сооружение. Если бы не Рунгерд, я принял бы это строение за большой сугроб.
Угадав примерное расположение входа, я прорыл в сугробе метровую нору, откинул дверь из толстой промороженной шкуры и посторонился, пропуская вперед Рунгерд.
Надо полагать, мы покусились на чужую собственность. Но если это не смутило Рунгерд, то мне и вовсе пофиг.
Под сугробом оказался лодочный сарай. С просторной шестивесельной посудиной, законсервированной до весны.
В сарае было сухо. Вкусно пахло деревом, смолой и сеном, коего внутри хранился изрядный запас. Неплохое гнездышко.
Избавившись от лыж, Рунгерд извлекла кресало, ловко вышибла искру на пучок мха и зажгла найденную здесь же лампу. То есть лампа – это громко сказано. Плошка с жиром, в который воткнули фитилек.
То, насколько уверенно моя спутница ориентировалась в помещении, наводило на определенные мысли. Но я их изгнал. В моем прошлом тоже было немало событий.
Еще минута – и в куче сена образовалась уютная норка. Рунгерд сбросила пояс, нырнула в сено, распахнула шубку.
– Долго ты там будешь возиться?
Как в анекдоте. Чего еще хочет уважаемый чукча? Лыжи снять, однако…
И не только. Насыщенная разбойная жизнь научила меня осторожности. Наша лыжня выделялась на девственном снегу как откровенное приглашение призвать к порядку незваных гостей. Нет, я так не могу.
Прихватив удачно оказавшийся под рукой веник типа банного, я не поленился пройтись по собственной лыжне и отвести ее метров на пятьдесят в сторону – к нагромождению камней. Потом очень аккуратно вернулся обратно и замел полоски, ведшие к сараю. И сугроб у двери восстановил – благо она открывалась в обе стороны. И подпер дверь чуркой.
Вот теперь хорошо. Я избавился от лыж, аккуратно снял пояс, положил рядом, чтоб был под рукой, если что.
– А я и забыла, что ты – человек Одина, – полунасмешливо-полууважительно сообщила Рунгерд.
– Береженого Бог бережет.
Сказал бы мне кто-нибудь год назад, что я, оказавшись наедине с такой роскошной женщиной, буду думать не о… сами понимаете о чем, а о том, чтобы мне в самый интересный момент не перерезали горло.
И вновь перед моими глазами возник вольготно раскинувшийся на ложе убийца Сторкад. Думал ли он, укладываясь в койку с подружкой, что проснется от прикосновения железа к кадыку? И умрет от подлого (что уж душой кривить) удара шилом в ухо?
Нет, ну неужели это видение будет преследовать меня до конца жизни? Кому было бы лучше, если бы я ему нож в брюхо воткнул?
Ладно, нечего жаловаться. Зато покойник меня кое-чему научил.
– Эй, хускарл, может, я тебе не нравлюсь? – В низком хрипловатом голосе – легкое раздражение.
– Я еще не решил, – ответил я. – Сначала надо поглядеть, что там внутри.
И полез в глубины шерсти и меха, внутри которых пряталось кое-что теплое, нежное и упругое. Ага! Очень даже необычные ощущения возникают, когда всё самое интересное спряталось, как устрица в раковине.
Впрочем, никаких особых сложностей не возникло. Местная одежда неплохо приспособлена для подобных игр.
Вот так хорошо!
Пока мои усы и борода (мокрые, ну да ладно!) и, само собой – язык ласкали и дегустировали восхитительные, что на вид, что на ощупь, трепетные перси, рука уже добралась до сердцевины раковины – и время вопросов и ответов прошло.
Первый, самый нестерпимый голод мы утоляли почти впопыхах, кое-как расстегнувшись и прижавшись друг к другу так тесно, что почти невозможно было шевелиться. Да и второй раунд тоже вышел – наспех. Мы оба слишком изголодались (я-то уж точно!), чтобы тратить время на раздевание и благоустройство нашего любовного ложа. Я попросту перевернул мою красавицу на животик. Сначала она немного напряглась, но потом. О да, так ей понравилось намного больше! И намного громче. Но в этот момент мне было без разницы, есть ли кто живой в окрестностях нашего сарайчика. Услышат – так услышат.
Теперь я не сомневался, что Рунгерд – именно из тех женщин, что хороши до безобразия. А также во время оного. И надо полагать, после этого самого безобразия так же хороши. Но до «после» нам было еще далеко.
Теперь мы устроились с комфортом. Постелили на сено мой тулуп, скинули часть одежды (нижнюю), накрылись белой шубкой и принялись наслаждаться всерьез.
Если в этом мире существуют валькирии, то не думаю, что они сложены лучше, чем моя красавица ведьма. Я утверждаю это со всей ответственностью, потому что провел серьезнейшее исследование ее тела – и не нашел изъяна. Не скажу, что предпочитаю крупных женщин, скорее – наоборот. Но есть крупные женщины, а есть – безупречные. Когда ни рост, ни размеры не имеют значения. Рунгерд оказалась именно такой. Правда, не слишком искусной по понятиям начала третьего тысячелетия, зато после первого же успеха она отпустила вожжи и позволила мне делать с ее телом всё, что способно доставить максимум удовольствия.
И я так увлекся этим восхитительным действом, что забыл, кто я, где я и в каком времени нахожусь.
Позор мне! Шум снаружи Рунгерд услышала раньше меня! А я среагировал, лишь когда ее расслабленное ласками тело вдруг напряглось, и Рунгерд оттолкнула меня так резко, что я вмиг понял: это не любовная игра.
Одно движение – и я уже сжимаю в руке меч.
Ну да, сначала меч, а потом – штаны.
Нет, в сарай еще не ломились. Кто-то возился снаружи, под дверью. Этот кто-то пыхтел и сопел, как большой зверь. Однако при этом бормотал что-то, пусть невнятное, но членораздельное. Значит, все-таки человек.
Что ж, герр Ульф, ваш выход.
Я быстренько натянул штаны и сапоги, не удосужившись намотать портянки. В местном аналоге морга намотают, если понадобится.
За моей спиной негромко шуршала Рунгерд. Тоже одевалась.
Весь процесс занял секунд двадцать максимум. В армейский норматив я бы точно уложился.
Тот, снаружи, подарил нам эти секунды.
Он по-прежнему пыхтел и возился, причем один разок так толкнул сарай, что строение вздрогнуло. Я подумал, что это все же зверь. Но тут загадочное существо совершенно отчетливо произнесло «гот кьёт», «хорошее мясо». Нет, это не зверь. Ну а раз не зверь.
Я шагнул вперед, пинком отбросил чурку, решительным движением распахнул дверь.
…И увидел йети! Здоровенную, похожую на гориллу тварь, волосатую, как южнорусская овчарка. Сей облик, заботливо подсвеченный луной, настолько шокировал мое сознание, что я так и застыл с разинутым для решительного заявления ртом.
Вряд ли волосатый среагировал на мой открытый рот. Скорее – на обнаженный меч.
Но среагировал четко. Быстрый, как полет стрелы, тычок в грудь – и я, утратив контакт с землей, с грохотом впилился в нос лодки, перекувырнулся через борт, приложился спиной о скамью, чудом не напоровшись на собственный меч, вскочил. Чтобы увидеть две здоровенные лапищи – в непосредственной близости от моего горла.
Я, пожалуй, растерялся, но, тем не менее, рефлексы сработали. Секущий удар справа…
И меч вышибло из моей руки взмахом волосатой грабки.
Однако и сам йети притормозил на мгновение, чтобы обиженно взреветь и встряхнуть раненой, нет, скорее, просто ушибленной лапой.
Я схватился за нож (пришла тоскливая мысль – лучше бы это был медведь!), но достать его не успел.
Пронзительный свист рванул мои барабанные перепонки. Йети взревел, прижал лапы к голове (уши заткнул, надо полагать), подпрыгнул на месте, развернувшись в воздухе на сто восемьдесят градусов (лодка тоже подпрыгнула, а я опять приложился спиной – на этот раз о борт) и был таков.
Я обернулся. Свистела Рунгерд. В четыре пальца. Надо же, что мы умеем. И как удачно используем.
Поблагодарить за спасение я не успел. Рунгерд перестала свистеть (но в ушах еще звенело) и рявкнула не хуже йети:
– На лыжи – и бегом!
– Он вернется? – поинтересовался я уже в процессе выполнения команды.
– Он – нет. Другие прибегут.
Я не стал уточнять, кто это – другие. Может, кореша волосатого. А может, злые дядьки с холодным железом. Однозначно надо сваливать.
Через минуту мы уже чесали через озеро. И лыжню на этот раз прокладывал я. Надо же как-то адреналин выплеснуть.
Остановились мы уже на моей территории.
– Кто это был? – поинтересовался я наконец.
– Тролль, – последовал ответ. – Маленький йотун.
Если это маленький, то каковы тогда большие?
Но этого я уже не спросил. Не успел.
Рунгерд сгребла меня в охапку и поцеловала со всей мощью и темпераментом скандинавской ведьмы.
Потом отпустила, облизнулась сладко и пообещала:
– Я буду часто к тебе приезжать.
Тут уж я не утерпел и сграбастал мою королеву.
Целоваться на морозе вредно. Говорят. Мол, губы потрескаются. Врут. Проверено.
К моему немалому сожалению, на следующее утро моя сладкая вдовушка уехала.
Правда, пообещала вернуться не позднее чем через седмицу.
Но так вышло, что ее опередили.