4. Москва. Сентябрь 2005 г. Лиля
Лиля тщательно готовилась к встрече с Борисом Желтухиным. Будь ее воля, она надела бы свое лучшее красное платье, но к Бантышевым полагалось идти в трауре, во всяком случае, в чем-то глухом, темном, и уж никак не с открытой грудью. А грудь у Лили была полной, красивой, и она по жизни не собиралась ее скрывать. Разве что у Бантышевых, и только сегодня.
С Лилей в последнее время было что-то неладно, но что именно, она пока не могла взять в толк. То ли галлюцинации, то ли фантазии. Внешне очень привлекательная молодая женщина, она тем не менее очень страдала от недостатка мужской ласки. И все потому, что Лиля не собиралась размениваться на мимолетные, оставляющие глубокий след в ее нежной душе романы и связи, ей хотелось иметь постоянного мужчину, пусть даже и женатого и не слишком молодого. Ну и что, что она носила кофточки с глубоким вырезом и красила волосы в огненно-рыжий цвет? Это вовсе не свидетельствовало о ее легкомыслии или доступности. Да, она стремилась к тому, чтобы привлечь к себе внимание мужчин, но все равно – красно-оранжевые тона, как ей казалось, призваны были согревать ее, не давать превратиться в ледяную статую, не более того… Быть может, поэтому внимание Бориса Желтухина, проявленное им в первый же вечер знакомства (это произошло как раз в день похорон Ирочки Бантышевой, Лиля много выпила, разрыдалась на плече незнакомого печального мужчины, и он долго успокаивал ее уже у нее дома, они разговорились, и Лиля, помнится, рассказывала о том, как несчастна была покойная со своим мужем, ведь она, Лиля, была ее маникюршей, и Ирочка нередко приходила к ней сделать маникюр с опухшим от слез лицом), показалось ей хорошим знаком. Так и случилось. Уже на следующий день Борис пришел к ней с букетом цветов и прямо на пороге, целуя ее в жирный от крема лоб (она так и не простила себе такого промаха – надо же, открыла дверь с маской на лице, даже не взглянув в глазок!), сделал предложение! Она была настолько потрясена его поступком, что не помнила себя от счастья… Да, они были мало знакомы, всего-то пару часов, но, вероятно, она сумела и за этот короткий срок произвести на него такое впечатление, что всю ее сущность он домыслил уже дома, все хорошенько обдумал и решил, что ему для жизни нужна именно такая женщина, как Лиля… А ведь он не знает, подумалось почему-то тогда Лиле, как она хорошо готовит, какая хорошая хозяйка и вообще – верный и не подлый человек!
Она извинилась за крем на лице и помчалась в ванную – приводить себя в порядок. Поручила Борису отнести цветы на кухню и положить на стол, чтобы не держать в руках, а она мигом… Не могла же она возиться с цветами с таким белым, жирным лицом… Но когда Лиля, умытая, в красивом розовом халате, вернулась из ванной, никого в квартире уже не было. Даже букет исчез, словно его и не было… Она подошла к двери – дверь оказалась запертой. Ни записки Желтухин не оставил, ничего, чтобы как-то объяснить свое поведение… Да и был ли он вообще? Не придумала ли она его визит? С какой стати ему просить ее руки, когда они едва знакомы?! Вот, значит, как устроена голова, мозги, сознание, вот, значит, какую злую шутку может сыграть с одинокой женщиной не в меру разгулявшаяся фантазия! Ей было жалко до слез, что Борис ей почудился, привиделся. И она решила забыть об этом, просто не думать. Но не выдержала и рассказала о том, что с ней случилось, причем со смехом, своей лучшей подруге… Та, в свою очередь, тоже поделилась с ней историей о домовом, с которым она, по ее словам, провела ночь («Моя сестра снимала тогда комнату в частном доме, я приехала к ней в гости, мы с ней полночи проговорили, потом она уложила меня спать в маленькую темную комнатку без окон… Чувствую ночью, кто-то ложится рядом со мной, потом переваливается через меня, страшно тяжелый, к стенке; мне страшно стало, но я и глаза открыть не могу и кричать – тоже… Проснулась, рассказываю сестре. А она смеется и говорит, что это домовой был… А мне до сих пор кажется, что это был хозяйский сын, пятидесяти лет, такой лысый, ненормальный, с идиотской улыбкой на лице, хотя сестра уверяет меня, что комнату она на ночь всегда запирает на крюк…»). И тут Борис приходит к Лиле еще раз, ровно через три дня. На этот раз без цветов, но с тортом. Красивая такая коробка, перевязанная бечевкой. Стоит он на пороге, значит, и спрашивает – решила она или нет, выйдет ли она за него замуж или нет… Она подошла к нему, взяла из его рук коробку и посмотрела ему в глаза. Мужчина как мужчина. Живой, теплый, ведь когда она брала торт, то коснулась его пальцев, они были настоящими! «Да, Борис, я согласна», – сказала она на всякий случай, подумав про себя, что, быть может, на этот раз все происходит в реальности. Борис обнял ее и поцеловал. Ей было так приятно, так приятно, что она аж зажмурилась. А когда открыла глаза… Слава тебе, господи, он стоял все так же перед ней и счастливо улыбался. Лиля пригласила Бориса войти, усадила в комнате в кресло, торт оставила на столе, а сама отправилась на кухню – включать электрический чайник… Надо ли говорить, что, когда она вернулась в комнату, ни Бориса, ни тем более торта уже не было… Она позвонила своей лучшей подруге и рассказала о случившемся. «Лилечка, тебе надо к врачу… Цветы еще пережить можно, но торт – это уже слишком… Ты что, влюблена в этого Желтухина? Он хотя бы интересный мужчина? Богатый? Что это ты так на нем зациклилась?» Как было ответить на этот вопрос? Лиля положила трубку, и в эту же минуту раздался звонок. Телефонный звонок. Она аж подскочила от неожиданного и резкого, как ей тогда показалось, звука… Осторожно взяла трубку и услышала знакомый до боли голос:
– Лилечка? Привет, это я, Борис. Ты как? В порядке?
У нее мороз пошел по коже. Да, она в полном порядке, полнее не бывает… Борис поинтересовался, можно ли к ней зайти, а то он все без предупреждения… Они договорились о встрече: вечером, в шесть. Но он не пришел. И не позвонил. Прошло три дня, и вот теперь они непременно уж должны встретиться у Бантышевых на поминках. Прошло три месяца со смерти Ирочки… Он не мог не прийти, ведь он друг Сергея, причем единственный друг…
Лиля взглянула на себя в зеркало в последний раз. Скромная, хотя и обтягивающая ее необъятную грудь «водолазка» темно-вишневого цвета, узкие темные брюки, рыжие волосы стянуты широкой шелковой лентой. Бледное напудренное лицо, немного розовой помады на губах и огромные, чем-то испуганные глаза…Чем?.. Лиля была так красива в эту минуту, что готова была пережить еще одну из своих таких реалистичных фантазий: она готова была даже отдаться Желтухину сразу после обеда, тем более что последствий – никаких, это же игра воображения…
Но все ее эротическое настроение как водой смыло, когда она увидела в дверях соседской квартиры просто-таки сногсшибательную Исабель. Во всем черном, с мертвенно-бледным лицом и кроваво-красным ртом. Ну, точно вампирша. Вцепилась своими крепкими зубами в Бантышева, пьет из него все соки, вытряхивает все деньги…
– А-а… Лилечка? Проходите, мы вас ждем…
Куда приятнее было бы увидеть на пороге Иру. Такую естественную, улыбающуюся, приветливую, живую… У Лили наступила запоздалая реакция, когда она вдруг поняла: только что, спустя три месяца, что Иру-то она больше никогда не увидит! Что она все-таки умерла, ушла из жизни, оставив сироту-дочь и неприкаянного, запутавшегося в своих отношениях с корыстной псевдоиспанкой Исабель Сергея. Как же она могла? Почему не вызвала «Скорую», когда у нее заболел живот? Какая же глупая смерть! От какого-то там аппендицита! Ком застрял в горле Лили, а на глазах выступили слезы.
– Лиля, привет! – Катя появилась за спиной Исабель, взяла Лилю за руку и повела за собой. Потом резко повернулась и клюнула ее в щеку. – Как хорошо, что ты пришла. Вот теперь все в сборе. Думаю, что можно начинать…
В сверкающей от солнца комнате стоял накрытый стол, за которым сидел Бантышев, сильно похудевший, какой-то серый, с розовыми глазами, рядом с ним – Борис, а перед ними стояли тарелки, наполненные, как показалось Лиле, алой, ну прямо-таки артериальной кровью…
– Это гаспаччо, – шепнула на ухо Лиле Катя. – Наша Исабель приготовила испанский поминальный обед, мать ее…
– Знаете, а у меня на плите горячие щи… – вдруг произнесла Лиля и спросила себя, наяву ли все это происходит или же с ней снова творится что-то непонятное. – Ирочка любила наши щи, русские… Хотите, пойдемте все ко мне…
Бантышев поднял на нее глаза и, как показалось Лиле, облегченно вздохнул:
– А что, Борис, пойдем к Лиле… А ты, Исабель, не обижайся… Ты же иностранка, тебе все равно не понять…
Все как-то очень поспешно, словно боясь, что Лиля передумает, бросились к выходу, прошли чуть ли не строем мимо позеленевшей Исабель…
– Чучело, прихвати кутью, – послышался звонкий Катин голос, обращенный к Исабель, и Лиля в очередной раз спросила себя: в действительности ли в комнате никого не осталось, кроме Исабель, или же ей это только кажется…
Но вечером она, реально обжигаясь намеренно горячей водой (чтобы прочувствовать до ожогов на руках, пусть!), мыла гору тарелок, а в кухне за столом, в двух шагах от нее, сидел и пил водку Сергей Бантышев. Не Желтухин, нет, а именно Бантышев. Все знали, что Исабель перед тем, как уйти, громко хлопнув дверью, устроила в квартире погром: побила посуду, вылила на ковер в гостиной томатный суп и сорвала зачем-то с окон новые портьеры… А еще позже Бантышев спал в Лилиных руках, как большой и уставший от слез ребенок… И утром он никуда не исчез, только повзрослел и был с ней необычайно нежен и ласков…