Вы здесь

Белоснежный лайнер в другую жизнь. 1. Опалиха. Июнь 2005 г. Cynomyia mortuorum (Анна Данилова)


1. Опалиха. Июнь 2005 г. Cynomyia mortuorum

И шампанское было куплено, и коньяк, и так любимые ею шоколадные трюфели «Mumm», не говоря уже о турфанском винограде и хамийской ароматной дыне, и теперь все это достанется им двоим – этой розовощекой и бесстыжей девке Сашке и ее хахалю, присутствие на даче которого она не сумела скрыть: просмотрела забытый на спинке венского стула полосатый красно-белый галстук, комочки темных носков под столом на кухне (вот мерзавец, дрянь!), бритву в тесной ванной комнате с налипшими на лезвии красно-медными волосками… Он к тому же еще и рыжий, как и Сашка!!! Эта пара рыжих превратила его, серьезного адвоката с солидной практикой и не менее солидными амбициями, в рыжего клоуна, в дурака…

Он гнал по ночной лесной дороге, едва успевая свернуть в черно-зеленом хвойно-зыбком пространстве в нужную сторону, чтобы не вписаться в жесткую ель… И вдруг этот звонок. Он знал, что звонит Сашка, чувствовал, кому же еще глубокой ночью, тем более что она кругом виновата, и ему бы перетерпеть, не открывать эфир, не слышать ее воркующего извинения голоса, но что-то толкнуло его и заставило все же включить телефон, прижать к уху, успеть вздохнуть…

– Немедленно приезжай и вызывай милицию… В погребе труп… Я же говорила тебе, что на даче был кто-то посторонний, что я здесь ни при чем и что не знаю, чьи под столом носки, но ты же упрямый как осел… Ты слышишь меня?…

И слезы. Она назвала его ослом, только этой женщине он мог позволить так называть себя, только ей он прощал все, вот только этого галстука с бритвой простить не смог, а ведь как завелся, аж побелел весь от злости (он мельком увидел себя в зеркале, уже в дверях, выбегая из дома, и испугался своего лица)… И вот теперь – какой-то труп в погребе! Да уж, с фантазией у этой женщины все в порядке, хорошо еще, что она не выдумала землетрясение или смерч… Он почему-то развеселился. Сладкое чувство томления и какая-то непонятная радость охватили его, когда он представил свое возвращение на дачу, Сашкин счастливый рев, россыпь ее теплых поцелуев, распахнутые, мокрые от слез глаза… Потом будет тихий ужин, вино, а потом – их любовь на широкой кровати под открытым окном, под шорох близкого, ухающего совами леса…

Он вернулся, но нашел Сашку – рыжую, растрепанную, с потемневшими от ужаса глазами, – да не одну, а с какой-то девицей, закутанной в павловопосадский синий узорчатый платок. Сашка на ухо ему сказала, что девицу зовут Катей, что она появилась сразу после того, как он уехал, что она видела, как он уехал, потому и постучала в светящееся окно. Сказала, что ее завез в лес мужчина, от которого она убежала, что он ее чуть не изнасиловал, Катя в шоке, ей было так плохо, что Сашка, зареванная, оттого что ее бросили, решила угоститься коньячком, но потом вспомнила про водку, которая легче пьется, а водку грех закусывать трюфелями, она вышла из дома, пошла в другой конец двора, в погреб, за солеными огурчиками, распахнула дверь, показалось, что дурно пахнет, включила свет, открыла люк и начала спускаться… «Чувствую, наступила на что-то мягкое… А в нос такой запах ударил… про все забыла, даже про тебя, ирод… Труп там, понимаешь? Разложившийся… Не веришь, сам посмотри…»

И был труп, и были трупные черви Cynomyia mortuorum, и были мрачные, непроспавшиеся люди, до утра допрашивающие всех по отдельности: мужчину, женщину и девушку…