17 марта, четверг
Убийца вновь и вновь проигрывал в своей памяти каждую секунду того трудного вечера и не мог найти ни одной своей ошибки. Он понимал – так не бывает, к тому же опасность могла исходить и от внешних случайностей. Но бог, по-видимому, помогал ему в этом далеко не богоугодном деле.
Тем не менее расслабляться было нельзя.
О том, что Юра просил показать кардиограмму, Таня, конечно, забыла.
Впрочем, Юрий Васильевич сегодня был озабочен совсем другим, в отделение поступили два очень тяжелых больных, ему теперь не до выздоравливающей Крутицкой.
Таня помогла Инне Ильиничне одеться, пообещала навещать ее в палате. С грустью смотрела, как женщина смущенно улыбается, глядя, как Таня около нее суетится.
Сказать Инне Ильиничне, что вчера убили ее племянника, Таня не смогла.
Инна и сама это очень скоро узнает, Таня вручила ей мобильный телефон и зарядное устройство.
Дурные вести доходят быстро, всегда утверждала мама.
Свободная минута выдалась только в обед. Как ни странно, ординаторская была пуста. Таня налила себе чаю, села за свой любимый стол у окна. Хлопнула дверь, она повернула голову. Юрий Васильевич устало опустился в кресло у стены, прикрыл глаза.
– Голова болит? – посочувствовала Таня.
Вообще-то, она думала, что он попытается ее обнять, и заранее приготовилась отвести его руки.
– У Петьки температура, – не открывая глаз, сказал он.
– Высокая?
– Тридцать семь и пять.
– Простудился?
– Воспаления легких бы не было! Надо было его послушать, но он спал, когда я уходил. Не стал будить, пожалел.
– Ну почему сразу воспаление легких! Температура небольшая. Дети простужаются и болеют, это нормально.
– У тебя просто нет своих детей! – Юра резко поднялся и вышел.
Таня почему-то думала, что при этом он хлопнет дверью, но дверь закрылась тихо.
Пить чай расхотелось, Таня допила через силу.
«У тебя просто нет своих детей», – так же сказал он тогда, когда ей казалось, что в целом мире нет никого, кроме них двоих. Тогда заболел не Петька, а дочка Даша.
В тот вечер они, как обычно, дошли вместе до метро и, как обычно, доехали вместе до станции, где он делал пересадку. Он не вышел тогда из вагона. Стоял молча, ничего не объяснял, и Таня чувствовала, как под стук колес бешено колотится сердце. У нее никогда так не колотилось сердце, ни до, ни после.
У выхода из метро она замешкалась, остановилась.
– Я люблю тебя, – сказал он, беря ее за плечи. – Мне никто не нужен, кроме тебя.
Раньше он тоже много раз говорил ей это. Слышать такие слова было наслаждением, Таня даже рассказала о своем трепетном поклоннике подруге Варе.
– Конечно, ему больше никто не нужен, – хмыкнула Варя. – Ты молодая, красивая, зачем ему другую искать?
Варя была не права. Что-то связывало их с Юрой, что-то очень сильное, когда просто присутствие постороннего рядом меняло действительность.
Тане было хорошо рядом с ним, и о будущем она старалась не думать.
Они дошли до ее пятиэтажки и поднялись в квартиру, никого по дороге не встретив. Это было хорошо, потому что Юра никогда не снимал обручальное кольцо, а Тане не хотелось, чтобы это заметили соседи.
Он обнял ее прямо у захлопнувшейся двери, и она его обняла, и сначала даже не поняла, почему он внезапно отпустил.
Ему звонила жена.
Юра посмотрел на экран телефона, помедлил и ответил.
– У меня заболел ребенок, – через минуту объяснил он Тане.
– Я понимаю, – сказала Таня.
– Я не могу бросить своих детей, – мрачно заговорил он. – Понимаешь? Я никого никогда не любил так, как тебя, но я не могу бросить детей.
– Понимаю, – кивнула Таня.
– У тебя нет своих детей, и тебе трудно понять…
– Я понимаю…
Потом она смотрела из окна, как Юра скрывается за углом дома, и неожиданно почувствовала, как хорошо и правильно то, что сейчас произошло, вернее, то, чего не произошло.
Это лучшее, что могло с ней случиться.
Таня тогда выпила рюмку какого-то сладкого вина, которое оставалось от последнего приезда Вари, легла спать, сразу заснула и спокойно спала всю ночь.
Юра верный и надежный друг, и ничего другого ей от него не нужно.
Другое только все испортит.
В ординаторской появилась Ольга Петровна, тоже выпила чаю. Рассказала, как внучка вчера просила купить ей настоящую волшебную палочку. Тогда она сделает так, чтобы папа никогда не ходил на работу и всегда с ней играл. Посмеялись.
Потом Таня рассказала, что у них во дворе вчера застрелили человека. Посочувствовали родным и близким.
О том, что родным и близким является больная Крутицкая, Таня почему-то не сказала.
Ольга Петровна вышла, Таня принялась заполнять истории болезней.
Сосед Степан вчера решительно отодвинул ее от тела человека в машине, загородил собой и зачем-то обнял за плечи.
Это было глупо, поскольку она видела мертвецов побольше, чем он.
И потом, когда приехала полиция, он все время держался рядом и все время старался непонятно от чего ее оградить.
А когда решил поехать за женой убитого, проводил Таню до квартиры и посоветовал:
– Вы выпейте чего-нибудь.
– Чего? – не поняла Таня.
– Ну… Валерьянки какой-нибудь.
Ей стало смешно, но она не улыбнулась.
– Я кардиолог, – напомнила она соседу. – Я работаю в реанимации.
Он молча повернулся и пошел к лифту, а она заперла дверь.
Вспоминать, как вчера Степан топтался около нее, было весело и приятно, хотя Тане было очень жаль Инну Ильиничну.
В дверь заглянула медсестра, позвала Таню к новому больному. В окно светило солнце, и не верилось, что к вечеру должно резко похолодать. Во всяком случае, такой прогноз сообщили по радио.
Ночь Влада практически не спала. Приехав домой, в первую очередь сделала самое неприятное – позвонила свекрови. Вообще-то Влада боялась, что со свекровью случится обморок или что-нибудь в этом роде, но Елизавета Владимировна только молчала. Владе даже пришлось несколько раз спросить, слышит ли ее свекровь.
– Что? – повторяла Егорова мать. – Что?
Влада, как могла, рассказала, «что», и положила трубку. Думала, свекровь начнет перезванивать, но телефон молчал.
Ну и ладно. Хорошо, что не пришлось никого утешать. Свекровь несколько лет назад вышла замуж, пусть ее муж утешает. Владу бы кто-нибудь утешил.
Рассуждать так было жестоко, но и с Владой жизнь обходилась не слишком ласково.
Она легла в постель, поворочалась, встала и позвонила матери. Мама, в отличие от свекрови, заахала, заохала, а потом расплакалась.
– Приезжай, Владочка, – принялась уговаривать мама. – Приезжай, тебе сейчас нельзя оставаться одной. Хочешь, я приеду?
Этого Влада решительно не хотела. Ей действительно было сейчас плохо, ужасно, но едва ли от чьего-то присутствия станет лучше.
– Я хочу побыть одна, – твердо сказала она матери.
После разговора с матерью Влада ненадолго задремала, минут через сорок проснулась в полной темноте и потом не спала уже до утра.
Она мечтала о том, чтобы Егора не стало, уже несколько лет. Она была несчастной последние годы. Странно, но сейчас она казалась себе еще несчастнее.
«Это шок», – объясняла себе Влада. Она молодая, красивая, богатая женщина. Она недолго будет одна, у нее все впереди.
Влада уговаривала себя и плакала. Вставала, умывалась, снова ложилась и снова плакала.
Она успокоилась, когда решила, что утром позвонит Степе. Позвонит и попросит побыть с ней в тяжелую минуту. Он не откажет. Он всегда был жалостливым сверх меры, раньше Владу это здорово раздражало.
Однажды подобрал шелудивого кота. Кот лежал под деревом в сквере, где они любили гулять. Сквера давно уже нет, на его месте построили элитный дом.
Они гуляли. Шли, останавливались, целовались. И не заметили бы кота, если бы тот не зашипел.
– Что с тобой? – Степа присел на корточки, наклонился над пытающимся отползти животным.
Шерсть у кота была свалявшаяся, грязная.
– Не трогай его, у него может быть лишай, – предостерегла Влада.
Степа не послушал. Упрямый был.
– Да не бойся ты! – это он сказал не Владе, коту. – Покажи лапку.
Лапа у кота оказалась сломана. Но это они выяснили уже потом, когда Степа принес проклятое животное в ветлечебницу. Кот потом долго жил у Степкиных родителей, превратившись в огромного красавца. Характером, правда, обладал мерзким, никого, кроме Степы, не признавал, а Владу просто терпеть не мог. Кота приходилось запирать, когда она приходила.
Господи, какие они тогда были глупые и смешные!
Влада еле дождалась семи утра и облегченно вздохнула, услышав Степин голос.
– Степа, пожалуйста, приезжай, – попросила она. – Мне тяжело одной. Помоги мне, у меня нет никого ближе тебя.
А ведь она сказала правду. У нее действительно нет никого ближе Степки. Подружки не в счет, они, конечно, пособолезнуют. Только сами при этом будут радоваться, что не их мужьям сейчас нужно похороны готовить. К тому же подружки если не знали точно, то догадывались, что Егор верным мужем не был. Влада, конечно, старалась это скрыть, но все друзья у них общие, и рассказы про похождения Егора наверняка ходили.
Она и сама всегда замечала нелады в чужой семейной жизни. И обсуждать это любила, как любая женщина.
А мужчин-друзей у Влады просто не было. Тут она себя вела осторожно, старалась не давать Егору ни малейшего повода для ревности.
Влада была уверена, что Степа примчится немедленно, и совершенно растерялась, когда услышала:
– Извини, не могу. Мне нужно обязательно быть на работе.
– На работе? – не поняла Влада. – Но… у тебя погиб друг!
Егор не был ему другом, но это неважно.
– Извини, не смогу, – повторил он.
Она, конечно, выпытала – в фирме на сегодня назначена какая-то презентация, и раньше пяти Степа не освободится, и тогда попросила:
– Позвони, когда сможешь. Ты мне очень нужен.
Если он не изменился за прошедшие годы, обязательно позвонит. Или Влада позвонит ему сама.
Влада наполнила ванну, полежала в горячей воде. От бессонной ночи знобило. Ей очень хотелось, чтобы Степа позвонил. Как будто от этого звонка зависело главное в ее жизни.
Телефон она услышала, когда заворачивалась в халат, и побежала к нему только потому, что это мог быть Степа. Но оказалось, что звонили из полиции. Зачем-то им опять понадобилось с ней поговорить. Влада не возражала.
Парни из полиции приехали через час. Она успела уложить волосы и слегка подкрасила ресницы. От недосыпа под глазами лежали темные полукружья. Она выглядела как классическая вдова.
Влада надела черную водолазку и черные мягкие брюки. Подумала и поменяла водолазку на серую. Быть дома полностью в черном показалось некоторой фальшью. Все-таки она еще не на отпевании.
Полицейских было двое. Одного она помнила, вчера он задавал ей какие-то вопросы. Второй показался незнакомым.
Влада предложила парням чаю, полицейские отказались.
Тот, которого она узнала, опять стал расспрашивать про знакомых Егора, про бизнес, спрашивать еще какую-то ерунду. Второй походил по квартире, открыл Егоров ноутбук.
Влада хотела сказать, что к компьютеру муж почти не подходил, всю переписку вел по телефону, но промолчала. Пусть делают что хотят.
Она сказала главное. Все равно они узнают правду. Так пусть узнают от нее.
– Знаете… – замялась Влада. – У нас с Егором были сложные отношения. Мы очень любили друг друга, но… Егор любил ухаживать за женщинами. Понимаете… Есть такие мужчины, которых не переделать.
Влада помолчала. Парень напротив внимательно слушал.
– Конечно, мне это было неприятно, – продолжила Влада. – Но мы никогда не собирались ломать наш брак.
– Почему? – серьезно спросил полицейский. – Вы молодая красивая женщина…
– Я любила Егора. – Влада сцепила пальцы, как будто они замерзли. – Я бы никогда не поменяла его ни на кого другого. А для него я была хорошей женой. Я его устраивала, понимаете?
Она действительно устраивала Егора. Она была красивой, со вкусом одевалась, умела поддержать любой разговор. Ему было не стыдно ее показывать.
– И потом… Знаете, Егор меня очень любил. По-своему. Несмотря на всех своих девок. Это трудно объяснить, но это так…
Вряд ли полицейские что-то поняли, но согласно кивнули.
Потом ее опять спрашивали, на этот раз про Егоров пистолет. Про пистолет Влада мало что могла рассказать. Пистолет у мужа был, а было ли на него разрешение, она понятия не имеет. И самого пистолета в последние годы она не видела. Возможно, Егор держал его на даче, в квартире оружия точно не было.
Наконец полицейские ушли. Влада включила негромкую музыку, прилегла на диван и незаметно задремала.
Телефон Дробышев включил, когда приехавшие в фирму иностранные гости вместе с начальством отправились не то обедать, не то ужинать. Его тоже позвали, но он незаметно отошел в сторонку и сумел мероприятие пропустить.
Таких посиделок он терпеть не мог. О деле говорить уже не станут, каждая сторона взяла тайм-аут на размышления, а просто так выпивать с незнакомыми мужиками ему было неинтересно.
Пропущенных звонков было много. Несколько от Влады и несколько от соседки Татьяны.
Владе он перезванивать не стал, а соседку набрал немедленно.
– Как хорошо, что вы позвонили, – с облегчением выдохнула Татьяна. – Инна Ильинична решила выписываться, а отпускать ее одну я боюсь. Настоящего инфаркта не было, но все-таки… И ключи от ее квартиры у вас. Вы сможете отвезти ее домой?
– Смогу, – кивнул Дробышев и, помолчав, спросил: – Вы сказали?..
– Нет.
– А кто? – зачем-то спросил он.
– Не знаю. Я зашла к ней часа два назад, она уже знала. Кто-нибудь из родственников, наверное, звонил.
– Я приеду, как только смогу, – пообещал Дробышев.
Вероятность, что гости решат опять вернуться к обсуждению технических проблем и захотят вновь посмотреть работающее оборудование, была равна нулю, но Дробышев строго-настрого велел своим ребятам не расходиться, пока иностранцы не уедут. Ребята были надежные. От бездельников Дробышев избавлялся немедленно и своим помощникам доверял.
До больницы он доехал быстро, пробка у поворота сегодня не была катастрофической. Думал он при этом почему-то о том, что они с Татьяной обеспечили друг другу надежное алиби. Когда он вчера вошел в подъезд, машины Егора еще не было, а потом они с соседкой все время находились на глазах друг у друга. Конечно, едва ли кому-то придет в голову его подозревать, но все-таки…
У Влады тоже есть алиби. Он слышал, как она разговаривала с ментами, и понял, что в восемь она была уже у ресторана. По пустой Москве от места убийства до ресторана доехать можно запросто, а вечером по пробкам – сомнительно. То есть не сомнительно, а просто невозможно. Даже у их проклятого поворота в сторону центра обязательно нужно простоять не меньше десяти минут. И это еще если повезет.
На территорию больницы его пропустили не сразу. Пришлось снова звонить Татьяне. Наконец охранник поднял шлагбаум, и Дробышев сумел подъехать к кардиологическому корпусу.
Инна Ильинична, бледная, сосредоточенная, ждала его в больничном коридоре, держа на коленях целлофановую сумку с какими-то пожитками. То ли женщина постарела за прошедшие несколько дней, то ли и раньше была такой старой, только он этого не замечал.
Она не плакала. Слабо ему улыбнулась, дошла до машины, держа его под руку.
Что в таких случаях говорят, Дробышев не знал и поэтому молчал всю дорогу.
– Степа, помоги мне включить ноутбук, – попросила Инна, когда он вручил ей ключи от квартиры.
Небольшой ноутбук лежал на книжной полке.
– Зарядка к нему есть? – уточнил Дробышев. Ноутбук был покрыт тонким слоем пыли, его явно давно не включали.
Женщина достала откуда-то снизу зарядное устройство, протянула ему.
Компьютер включился и заработал сразу.
– Что-нибудь еще нужно? – поинтересовался он. – Может, в магазин сходить?
– Спасибо, Степа, не надо, – отказалась Инна Ильинична. – У меня все есть.
Он видел, ей не терпелось сесть за ноутбук. Дробышев слегка удивился, но это было не его дело.
Он попрощался и отправился к себе.
Соседка не рыдала, но Дробышеву было безумно ее жаль.
Он не интересовался и не знал, как она живет в последние годы. Раньше Инна любила гостей. У нее собирались занятные компании. Родителей соседка тоже обычно приглашала, и его приглашала, но он ходил в гости редко. У него была своя жизнь.
В последний раз, когда Дробышев был у Инны на таких посиделках, там присутствовали Максим Ильич и историк, имени которого он сейчас не помнил. Дядька был интересный, в последнее время вел какую-то историческую рубрику на одном из телеканалов. Дробышев телевизора не смотрел, мама рассказывала.
Теперешний телеведущий был убежденным монархистом. В тот раз он с искренним переживанием долго рассказывал о святом Николае II. Впрочем, возможно, последний монарх тогда еще не был объявлен святым, Дробышев точно не помнил.
Историк очень переживал за Николая Второго и за провал белого сопротивления и страшно возмущался, что из московских названий до сих пор не убрали фамилии детоубийц.
– Ужасная смерть, чудовищная, – робко возразила мама, не выдержав. – Но все-таки Николай – первый, с кого нужно спросить за то, что случилось с Россией.
– Страна скатывалась в кровавую мясорубку, а он удачно стрелял ворон, – напомнил папа.
О том, что у самодержца было такое пристрастие – стрелять ворон, историк не знать не мог, это даже Степан знал.
Дядька был возмущен и с печалью смотрел на родителей, даже возражать не стал, только морщился.
Дома мама долго не могла успокоиться и все вспоминала, что в Гражданскую войну детей шашками рубили, но их почему-то святыми не объявляют.
Впрочем, потом историк родителей простил, и сейчас они даже иногда перезванивались.
Дробышев вскипятил воду, бросил в нее пельмени, когда приготовились, сжевал без аппетита. Ехать к Владе совершенно не хотелось. Он даже подумал, не выключить ли снова телефон, но все-таки решил трусливого поступка не совершать.
Она позвонила сама минут через пятнадцать.
– Извини, – нашел он отличный способ отказаться от встречи. – Инна Ильинична выписалась из больницы, ей может что-то понадобиться. Мне бы не хотелось уходить из дома.
Потом он со спокойной совестью нашел старый томик фантастики и улегся на диван.
Владе звонили весь день. Она даже не предполагала, что какая-то новость может распространиться так быстро. Конечно, у Егора было много знакомых, соратников по бизнесу и по тусовкам, но количество звонков все равно удивило. Ей выражали соболезнования, она тихо отвечала.
Взять на себя хлопоты с похоронами предложили сразу несколько человек. Но это все-таки стоило согласовать со свекровью, и Влада, поблагодарив, пообещала позвонить, когда ситуация прояснится.
Без конца звонила мама, настойчиво предлагала приехать, пока Влада в конце концов на нее не наорала.
Ей хотелось видеть только одного человека – Степу.
Он один казался ей сейчас надежной опорой.
Степа, о котором она, несмотря ни на что, постоянно вспоминала все эти годы.
С ним ей было по-настоящему хорошо, спокойно. На третьем курсе она чуть не вылетела из института. Никак не могла сдать два «хвоста», казалось, что отчисления не миновать, и она холодела от ужаса. Теперь понимала, что ничего ужасного не случилось бы. Свой институтский диплом она так ни разу никуда и не отнесла.
Но тогда переживала страшно. Не столько за себя, сколько за мать, мама считала своим священным долгом дотянуть ее до диплома, и Влада всерьез опасалась, что у нее случится инфаркт.
Степа приехал, и еще до того, как он начал отчитывать ее за панику, она поняла, что все ее проблемы – сущая ерунда. В любой ситуации надо искать выход, и в самом страшном случае она восстановится через год. Или вообще поступит в другой вуз. Со Степой она была не одна и для нее не существовало неразрешимых проблем.
«Хвосты» Влада пересдала на четверки. Счастливо завершившийся кошмар они отметили в летнем кафе, а потом сидели в парке под распустившейся липой, и она знала, что для него на свете нет ничего важнее ее.
Воспоминания о Степе только и скрашивали тоску потерянных в институте лет.
Вообще-то, теперь Влада жалела, что даже не пыталась работать. С помощью свекра могла бы сейчас занимать какую-нибудь неплохую должность в неплохой корпорации. Конечно, Егоровых денег ни в какой корпорации не получишь, если не являешься генеральным директором, но и без копейки, как она сейчас, не осталась бы.
Или бизнесом можно было заняться. Но Егор денег бы не дал, он в ее способности делать деньги не верил и вообще считал, что баба годится только для одного – ублажать мужиков. Одиноких женщин он откровенно презирал. Впрочем, для одного человека делал исключение – для тетки. Инну Егор любил, хотя она и не вышла замуж после смерти мужа, а муж умер у нее давным-давно. Впрочем, тетку Егор любил ровно настолько, насколько вообще мог любить кого-то, кроме себя.
А вот свекор бы деньги Владе дал. Свекор был единственным человеком, который хотел, чтобы у Влады с Егором был хороший крепкий брак. Наверное, к концу жизни понял, что крепкий тыл надо иметь. Егор-то считал, что самый крепкий тыл – деньги. Вообще-то, и Влада так считала, в этом они с Егором были похожи.
Они во многом были похожи с Егором, наверное, поэтому и прожили вместе много лет. Жалеть нужно только себя, как-то сказал Егор. Влада тоже так считала, но тогда она Егору возражала. Он тогда подминал под себя фирму школьного друга Илюши Мансурова, и Влада Илью жалела. У Мансурова было двое детей, и вроде бы ожидали третьего. То есть она понимала, что муж действует правильно, и сама поступила бы точно так же, просто к тому времени привыкла не говорить того, что думает.
Захотелось есть. Влада подумала, позвонила в ресторан, заказала обед.
Потом в очередной раз позвонила Степе, телефон опять оказался выключенным.
Курьер принес еду, она с удовольствием пообедала и села за туалетный столик, внимательно рассматривая себя в зеркале. Нанесла немного коричневых теней, совсем чуть-чуть, как раз столько, чтобы выглядеть утомленной. Подкрасила ресницы и долго подбирала помаду. В конце концов остановилась на матовой, почти телесного цвета.
Макияж получился отличным. На нее смотрела бледная печальная вдова, только очень красивая.
Когда наконец дозвонилась Степе, и он сказал, что не приедет, Влада заставила себя не расстраиваться. Надела черную водолазку и черные брюки, накинула куртку, заперла квартиру и спустилась к машине.
К Инне во двор заезжать не стала, приткнулась на улице, заметив свободное место. Вошла в подъезд и поднялась к квартире, в которой когда-то бывала сотни раз. Даже, наверное, тысячи.
– Как хорошо, что ты дома, – с облегчением вздохнула она, когда Степа открыл дверь. – Хочу навестить Инну, но одной как-то боязно. Вдруг ей опять стало плохо, что я буду делать одна?
– Я никуда не собираюсь. – Он не сделал попытки впустить ее в квартиру. – Если что, звони, я здесь.
– Пойдем со мной, – попросила она. – Пойдем, ну Сте-опа!
Много лет назад ей не приходилось просить его дважды. Много лет назад его вообще редко приходилось просить, он умел угадывать ее желания и всегда старался их исполнить.
– Я дома и никуда не уйду.
Он все время смотрел мимо нее, Владе опять не удавалось поймать его взгляд.
Все шло не так, стало тошно, противно. Влада грустно вздохнула и пошла к двери Егоровой тетки. Зашумел лифт, из открывшихся дверей появилась девица, равнодушно посмотрела на Владу, потом на стоявшего в дверях квартиры Степу.
Влада напряглась, чувствуя, как бешено заколотилось сердце, но девка шагнула не к его двери, а к третьей на этаже.
– Вы к Инне зайдете? – спросил Степа, глядя на девицу.
– Обязательно, – кивнула она.
– Если нужно в аптеку сходить, скажите.
– Хорошо.
Они разговаривали так, как будто Влады здесь не было. Как будто их связывала совместная забота об Инне, а Влада здесь никто. Это было обидно и несправедливо, но Влада постаралась подавить обиду.
Степа закрыл за собой дверь, девка тоже. Влада нажала на кнопку звонка.
Инна шла к двери долго, но второй раз звонить Влада не стала, а когда тетка, наконец, открыла, обняла старуху и тихо заплакала.
Юра разыскал ее, когда Таня переодевалась после тяжелого дежурства.
– Как Петя? – спросила она.
– Нормально. Температура нормальная.
Юра подошел, глядя, как она надевает ботинки и куртку.
– Все равно надо послушать.
– Конечно. Подожди, – остановил он ее, не дав взять сумку. Оглянулся на дверь и тихо сказал: – Пойдем к тебе.
– Нет! – быстро ответила Таня.
– Ты меня не пускаешь, потому что у тебя кто-то есть?
Он наклонился над ней, взгляд был усталый, измученный.
– Я тебя не пускаю, потому что у тебя кто-то есть, – объяснила Таня.
Он злился на нее. Он очень устал, у него не было сил выяснять отношения, хотелось просто отдохнуть и побыть с ней, потому что с ней ему было легко и не утомительно. Так же, как и ей с ним.
– Тебе нравится меня мучить?
– Юр, ну кто кого мучает? – поморщилась Таня. – У тебя есть семья, ты туда спешишь, ты живешь ее проблемами. А я не хочу жить от встречи до встречи. Ты мне это предлагаешь?
– Тань, мне плохо без тебя.
Она понимала: он не врет. А еще она понимала, что никогда не сможет быть счастливой, если станет его любовницей.
Она живой человек, и ей хотелось своего счастья. Своего мужа, своих детей, и чтобы отец этих детей пугался до полусмерти, когда они заболевают.
– Юра, пожалуйста, не говори больше об этом. Считай, что я собственница и быть просто любовницей не могу. Я не хочу ни с кем делить своего мужчину.
– Таня!..
– Юра, это невозможно!
– Я не могу бросить детей! Ну пойми ты!
– Знаю. И не хочу, чтобы ты их бросал. Я себе этого никогда бы не простила.
– Тань, – устало вздохнул он. – Что нам делать?
– Ничего не делать, – сказала Таня, потянулась к сумке. Юра мешал ей пройти к двери, и она его обошла. Остановилась и посмотрела на него. – Наша жизнь могла сложиться по-другому, но она сложилась так, как сложилась.
– Просто ты меня не любишь, – тихо сказал он ей вслед.
Таня не ответила.
Полгода назад ей казалось, что она его любит. Очень любит. Любовь прошла, когда он ушел из ее квартиры к своему больному ребенку.
Он ушел, и она поняла, что это самое лучшее, что могло произойти. Лучше быть одной, чем делить его с кем-то.
Или это все-таки была не любовь?..
Вечер выдался по-настоящему весенний, теплый. Только слабый ветер дул в лицо. Обещали похолодание, но в это верить не хотелось.
Сосед Степан разговаривал, стоя у своей двери, с высокой красивой девушкой. Девушка смерила Таню равнодушным и брезгливым взглядом. Такой взгляд бывает у манекенщиц, демонстрирующих запредельно дорогую одежду. Манекенщицы смотрят вдаль, словно все, что поблизости, до смерти им надоело и совершенно недостойно их внимания.
Девушка звонила в квартиру Инны, и это поменяло Танины планы. Она устала за смену. Хотелось поскорее зайти к соседке, убедиться, что с той все в порядке, а потом спокойно поужинать, принять ванну, почитать в постели.
Таня выпила чаю, попробовала посмотреть телевизор, но смотреть было нечего. Время подходило к девяти, дольше тянуть не стоило, и Таня позвонила соседке.
– Инна Ильинична, давайте я вас посмотрю.
– Спасибо, Танечка, – согласилась она. – Спасибо. Приходи.
Звонить не пришлось, Инна уже отпирала дверь. Высокая красавица стояла рядом, слегка подвинулась, когда Таня вошла в квартиру.
– Простите, сколько мы вам будем должны? – шепотом спросила девушка Таню.
– В каком смысле? – удивилась Таня и сразу поняла, улыбнулась. – Спасибо, но для Инны Ильиничны врачебные услуги бесплатны.
– Извини, Влада, я устала, – сказала девушке Инна.
Красавица Влада помедлила, ей явно не хотелось уходить, но все-таки потянулась за висевшим на вешалке пальто, грустно кивнула, простилась. Хозяйка заперла за ней дверь.
Состояние Инны было вполне приемлемым, Таня ожидала худшего. Особенно учитывая недавний сердечный приступ.
Она просмотрела аптечку, кое-какие препараты следовало купить. Пообещала соседке принести через полчаса лекарства.
Вернулась к себе, оделась, сунула в карман ключи. Зазвонил телефон, она ответила соседу Степану.
– Нужно что-нибудь купить? – сразу спросил он.
– Нужно, – кивнула Таня, словно он мог ее видеть. – Я сейчас схожу в аптеку.
– Я схожу, – возразил Степан. – Скажите, что купить.
– Идти надо мне, – объяснила Таня. – Чего-то может не оказаться, я должна подумать, что взять взамен.
– Тогда я вас провожу, поздно уже, – твердо сказал он и отключился, даже не спросив, когда Таня собирается выйти.
Опять позвонили в дверь. Дробышев отложил планшет, который использовал как электронную книгу, нехотя поднялся с дивана, распахнул дверь.
– У Инны врач, – объяснила Влада и робко спросила: – Я подожду у тебя?
– Чего подождешь? – Он сделал вид, что не понял.
– Мне надо знать, что врач скажет, – удивилась Влада.
Она таращила глаза, когда удивлялась. Когда-то это его умиляло.
Дробышеву не хотелось пускать ее в квартиру. Он даже почему-то этого боялся.
– Степа… – Она посмотрела на него и отвернулась. – Если ты возражаешь, я подожду в машине.
– Я не возражаю, – пожал он плечами и посторонился. – Проходи.
Влада прошла на кухню. Села за стол, в уголочек. Подумала и попросила:
– Сделай мне чаю, если тебе не трудно.
Дробышеву было не трудно, он включил электрический чайник, поставил перед нежданной гостьей несколько пачек с чаем – выбирай. Влада выбрала какой-то чай с добавками, который Степан ни разу не пробовал. Чай покупала мама и его, по-хорошему, давно надо было выбросить.
Он нашел на полке заварной чайник, которым из-за лени не пользовался, предпочитая заваривать чай в кружке. Заварил, налил Владе и себе. Чай оказался вкусным, он даже не ожидал.
Влада погрела о чашку пальцы и печально посмотрела на него из-под полуопущенных век.
– Как ты живешь, Степа?
– Ты уже спрашивала. Нормально.
– Знаешь… я все время о тебе думаю, – призналась Влада.
Он нахмурился, словно пытаясь что-то вспомнить, отправился куда-то в глубь квартиры и вернулся, прижимая телефон к уху.
Собирается идти с соседкой в аптеку, поняла Влада.
– Врач уже ушла, – доложил Дробышев Владе.
– Тебе хочется от меня поскорее избавиться? – тяжело вздохнула она. – Так ты скажи, я уйду.
– Мне нужно выйти сейчас. – Он никак не хотел встречаться с ней глазами. – Извини.
Влада молча поднялась, вышла в прихожую, надела пальто. Пальто он ей не подал, раньше такое было невозможно. Влада подождала, когда он переобуется и оденется, сама отперла дверь. Ей было тоскливо и хотелось то ли разрыдаться, то ли швырнуть чем-нибудь в стену.
Они вышли одновременно с соседкой Татьяной.
Большого дела до соседки Дробышеву не было, но неожиданно он испугался, что Влада сейчас Татьяну чем-то обидит, и ему захотелось соседку защитить.
– Мне бы хотелось все-таки вам заплатить, – грустно обратилась к Татьяне Влада.
– Я не занимаюсь частной практикой, – сухо ответила Таня. Она как-то терялась при Владе, и Дробышеву было ее жалко.
Влада пожала плечами и отвернулась. Она не заслужила такой грубости. Она просто хотела заплатить за труд. Все же знают, что врачи получают мало.
Больше всего Дробышеву хотелось запереться от них обеих, но он молча шагнул в лифт, нажал кнопку первого этажа.
На улице Влада взяла его под руку, показала головой на детскую площадку во дворе.
– Как здесь все изменилось! Да, Сте-оп?
Он осторожно высвободил руку, сунул ее в карман.
– Помнишь, раньше здесь стояли качели?..
Дробышев кивнул – помню.
– А здесь стоял киоск с мороженым…
Влада говорила, они с Татьяной шли молча.
В аптеке Татьяна поговорила о чем-то с фармацевтами, расплатилась банковской картой, взяла пакет с лекарствами.
На обратном пути Влада не пыталась взять его за руку. Наверное, зря всегда он считал ее глупенькой, она отлично понимает, что и когда делать.
Когда лифт высадил их на этаже, Дробышев быстро кивнул обеим дамам и спрятался за своей дверью.
Он бы, наверное, даже не открыл, если бы Влада снова к нему сунулась, но в этот вечер к нему в дверь больше никто не позвонил.