Глава 2. Казанцев, Пончик и другие
Наблюдать за серой, уныло текущей жизнью толпы, снующей по улицам Сибирска, Пончику нравилось в любую погоду. Даже если день был серым, унылым и дождливым. Люди под дождем – в мыслях Пончика людишки – неуклюже пробегали мимо его автомобиля. Тогда на его вечно румяных щеках появлялись ямочки; пухлые губы раздвигались в довольной улыбке, а нога сама вдавливала до упора педаль газа, заставляя железного коня рваться вперед, окатывая прохожих потоками грязной воды.
Машины Пончик менял часто – гораздо чаще, чем перчатки. Пончик вообще предпочитал владеть всем новым, необычным. Таким, чего больше не было ни у кого в Сибирске. Потому неделю назад Александр Золотов, в городе больше известный как Пончик, пересел с новенького «Порше» на еще более свежий «Мерседес». Просил у мамы «Мазератти», но получил отказ – обидный, хотя и вполне объяснимый.
– Ты где будешь на нем ездить, – прищурила тогда глаз мамаша, – по площади Ленина? В других местах и десятка метров не проедешь, застрянешь.
– Вот и заставила бы мэра отремонтировать дороги, – буркнул недовольный Пончик, – погонять с пацанами негде.
– Заставить можно, – расхохоталась мамаша, у которой мэр города ел с руки, как голодный щенок, – а на что тогда тебе новую машину покупать будем? Так что выбирай – или дороги для всех, или машину для тебя. Выбрал?
– Выбрал, – опять пробурчал сынок, и поспешно ретировался, сжимая в руки ключи от «Мерседеса».
Сейчас на нежнейшей коже заднего сидения германского внедорожника скромно сжимала колени Тусенька – «Мисс Сибирь – 2016», успевшая пару недель покататься на «Порше». После того, естественно, как его покинула предыдущая «Мисс». Как звали Тусеньку по паспорту, Пончик не знал – так же, как и других подробностей ее жизни. Он, к слову сказать, мало кем интересовался, кроме собственной персоны. Разве что здоровьем и благополучием своей матери. Да и то лишь потому, что сам от нее зависел. Полностью и во всем.
Саша Золотов, которого Пончиком прозвали еще в детстве, работать не любил и не умел. Все его сумасшедшие траты финансировала мама. «Мама» с большой буквы – именно так ее называли жители губернского Сибирска. Называли кто с ненавистью, кто с восторгом; многие со скрываемой завистью и совсем немногие с любовью.
Лишь единицы горожан – в большинстве своем людей не от мира сего – не относились к ней никак, потому что не подозревали о ее существовании. Словно их жизнь совсем не зависела от этой властной женщины. В последнем эти немногие счастливцы глубоко заблуждались. Потому что каждый вздох, не говоря уже о словах и деяниях Мамы, разносились по городу, словно волны неспокойного моря и отражались на судьбах всех ее жителей. Уже не первый год Сибирск, словно муха в паутине, покорно барахтался в щупальцах организованной, не совсем организованной и совсем уже дикой преступности. А во главе этого мира стояла, умело дергая за нужные ниточки, Людмила Золотова. На этих невидимых нитях болтались и губернатор, и депутаты всех уровней, милиция с прокуратурой, и даже отмороженные кавказские кланы, которых в этом сибирском городе хватало.
Знающие люди поговаривали, что сама Мама тоже имеет поводок; но тот тянулся так высоко, что туда простым смертным даже заглянуть было невозможно.
Одним из тех «счастливчиков», что позволяли себе роскошь жить, не подозревая о существовании всемогущей Мамы, был Федор Казанцев. В это теплое июньское утро его мысли были заняты лишь собственной персоной – той безрадостной перспективой, что ожидала его в ближайшем будущем. По собственным прикидкам Казанцева, по улицам Сибирска он мог спокойно расхаживать не больше суток. А если забьется в какой-нибудь укромный уголок, мог ждать там полиции еще пару дней. В собственных умениях скрываться на городских улицах, среди горожан, он был абсолютно честен с собой – их у него попросту не было.
Между тем судьба, так круто повернувшая течение его жизни этим утром, не пожелала дать даже такой передышки. Она неслась ему навстречу со скоростью чуть больше ста двадцати километров в час, управляемая пухлыми ручками Пончика. Больше выжимать Золотов на своей обновке не решался даже тут, на центральном проспекте Сибирска.
Впрочем, они вполне могли, и должны были разминуться. В тот момент, когда Федор достиг перекрестка улицы Ермака с центральным городским проспектом, светофор услужливо зажег ему зеленый свет, одновременно заставив Золотова утопить педаль тормоза. Может быть, он бы и хотел сейчас наплевать на всех, как московские мажоры; он тоже никого не боялся в городе. Кроме Мамы, конечно. А ей – это он тоже знал – тут же донесут, что сыночек позволил себе гонять на красный свет. Мама на работала в «Лукойле»; она была покруче – в том числе и в отношении собственного чада. Нажимая на педаль тормоза, Пончик невольно вспомнил, как неделю назад любимая мамочка за подобное вот приключеньице сняла с него фирменные штанишки, и…
Золотов метнул взгляд на зеркало, туда, где видел кукольное личико Тусеньки; убедился, что мимолетных терзаний на его лице она не отметила и повернул голову, чтобы хищно улыбнуться. Он увидел нескладную фигуру Казанцева, который ступил на «зебру», помахивая тяжелым дипломатом. Пончик отпустил педаль тормоза; легкое нажатие на соседнюю педаль заставило «Мерседес» дернуться вперед, так что сверкнувший на солнце бампер остановился в считанных сантиметрах от бедра застывшего на месте Федора.
– Ха-ха-ха, – радостно заржал Пончик, – гляди, Тусь, кузнечика чуть не раздавили, с дипломатом.
Туся к его веселью присоединиться не успела. Казанцев, который через открытый люк иномарки расслышал каждое слово Золотова, как если бы тот стоял рядом, поступил совсем не так, как должен был поступить, и как поступил бы еще вчера. Теперь же он кивнул, словно благодаря Пончика за напоминание о чемоданчике, оттягивающем ладонь, приподнял его перед глазами, оценивая вес, и обрушил этот переносной сейф, обтянутый натуральной кожей черного цвета, на ветровое стекло золотовской обновки. Для этого ему пришлось согнуться под прямым углом, да еще вытянуть далеко вперед правую, ударную руку. Поэтому первый удар получился смазанным. Он лишь заставил «Мерседес» немного содрогнутся, а его хозяина прикусить язык.
Однако Пончик боли во рту не успел почувствовать. Длинная рука «кузнечика» описала еще один полукруг и дипломат врезался в стекло уже золоченым уголком, отчего прозрачный лоб иномарки покрылся густой паутиной трещин. В его центре – в том самом месте, куда пришелся удар Фединого оружия – теперь красовалось большое серое бельмо.
Золотов попытался зарычать. Однако при ста сорока килограммах живого веса он обладал достаточно тонким голосочком; рык получился совсем не грозным и сразу перешел в кашель. Так что из автомобиля он полез, сипя и давясь дыханием. Зато с пистолетом в руках. Двигатель «Мерса» продолжал мягко урчать; дверца беззвучно открылась и грузная фигура Пончика почти вывалилась на асфальт.
И опять Федор поступил несообразно ни своему, ни Сашкиному разумению. Ему бы бежать сейчас, петляя и уворачиваясь от пуль, а он уже обогнул переднее крыло автомобиля с застывшей ухмылкой на губах и оказался перед открывающейся дверцей. Затем он зачем-то подпрыгнул (подсмотрел в каком-то фильме, наверное) и пнул в нее подошвой сорок шестого размера. Эх, если бы он попал в нужную точку; да будь у него на ноге не растоптанная кроссовка, а кирзовый сапог; наконец – окажись под ударом не мягкая дверца чуда немецкого автопрома, а стальная плита, заменяющая дверцу в армейском «Урале»… да хотя бы и в «Запорожце»!
Тогда бы у Федора стало одной неотложной проблемой меньше. А может, наоборот, больше. Зато у Золотова проблем бы не было больше совсем. Пока же его, испуганного, и одновременно озверевшего от ярости, мягко втолкнуло обратно в салон, заставив жирный, никогда не знавший морщин лоб слегка покраснеть в месте удара. Мозги Пончика слегка встряхнулись, и оттого ярость сразу же стала холодной и расчетливый. Но опаска осталась. Из автомобиля полез совсем другой человек – осторожный, готовый немедленно выстрелить во все, что попыталось бы еще раз коснуться его самого или автомобиля.
Но стрелять было не в кого. Обидчик исчез, спрятался за подъехавшим на соседнюю полосу ЗИЛом с большой цистерной, от которой ощутимо тянуло свежевыгребенным дерьмом. Федор в это мгновение безуспешно дергал за ручку дверцы ЗИЛа с противоположной стороны. За его попытками абсолютно безучастно наблюдал водитель – судя по широченным плечам и лицу с квадратной челюстью, мерно жующей жвачку – человек геркулесовой силы. Казанцеву запрыгивать на подножку кабины не было необходимости: при его росте он и с асфальта смотрел почти прямо в глаза водиле. Смотрел сквозь стекло. Смотрел умоляюще. В это стекло он даже не подумал замахнуться дипломатом. Сейчас он скулил, словно не было несколько мгновений назад дерзких ударов:
– Слышь, друг, открой!.. Слышь – подбрось куда подальше… Я… все что хочешь… Вот, – потряс он дипломатом перед физиономией, ухмыльнувшейся за стеклом, – все отдам…
Водитель продолжал все так же мечтательно валять во рту жевательную резинку; он словно репетировал для телевизионной рекламы. Но одного едва различимого кивка головы в сторону стало достаточным для Казанцева. Он понял – водитель дверцу не откроет. Во всяком случае, для него.
В этот момент Федор скорее угадал, чем расслышал, как хлопнула, закрываясь, дверь «Мерседеса». Он метнулся вдоль машин; обогнул цистерну и скрылся за ее грязным боком.
И вовремя! Казанцев еще успел заметить ногу Пончика, целеустремленно повторяющего его маршрут к дверце водителя-ассенизатора, да пистолет, который обиженный сын грозной Мамы судорожно сжимал в потной ладони правой руки. Все остальное действо происходило без участия Казанцева; пока, по крайней мере. Он даже не мог теперь ориентироваться в передвижениях вооруженного противника по звукам. Потому что именно в этот момент светофор приветливо мигнул водителям зеленым глазом. По встречной полосе в два ряда помчались машины; позади ЗИЛа и «Мерседеса» возмущенно загудела многочисленная автомобильная рать.
Ассенизатор и рад был бы стронуться с места, да не больно поедешь, когда тебе сквозь стекло тычут в рожу пистолетом. Тут монтажка, которую водила заранее положил на соседнее сиденье, ничем помочь не могла.
– Где он?! – прохрипел Пончик, как только стекло дверцы поползло вниз, – где эта тварюга?
Водитель по инерции жевнул пару раз. Затем он увидел, как толстый палец на курке побелел, как еще сильнее побелело лицо толстого парня, что едва поместился на подножке его автомобиля, и от испуга проглотил потерявшую всякий вкус жвачку. Он открыл рот, и…
И оба они – и Пончик, и водитель – в это мгновение вздрогнули. Рев проносящихся мимо машин и истошные гудки нетерпеливых водил позади перекрыл истошный вопль. В нем смешались и настойчивое нетерпение пожарной сирены, и испуганный рев смертельно раненого зверя, и много чего другого. Не было в нем только человеческого начала – так показалось и Золотову, и ассенизатору, и даже Казанцеву, по вине которого, собственно, и затрубила эта иерихонская труба.
Он обогнул цистерну сзади и заметался взглядом по узкому проходу между автомобилями в поисках надежного убежища. Последнего не нашел, не успел, потому что взгляд остановился на толстом гофрированном шланге, предназначенном для забора и, соответственно, слива дерьма. Губы Федора раздвинулись в хищном оскале; в один миг он снова стал тем отчаянным мужиком, который бросал гранату в мусоропровод и лупил ногой по «Мерседесу».
С работой устройства, заставлявшей толстую кишку дерьмопровода заполняться и переполняться, Казанцев был хорошо знаком. Ветеринарная лечебница, в которой он имел сомнительное удовольствие трудиться в должности сменного врача, располагалась на окраине Сибирска, в старинном здании еще позапрошлого века постройки. Никаких удобств она не имела и потому ежегодно пользовалась услугами подобных автомобилей. Почему-то визиты ассенизаторов всегда приходились на дежурства Федора Казанцева.
Брезгливость в нем умерла сегодня утром. Он голыми руками ухватился за ребристый хобот ЗИЛа, какой не снился даже вымершим мамонтам и потянул его на себя, совершенно не опасаясь того, что с его конца, забранного внушительным фильтром, закапает, а может быть даже польется зловонная жидкость. При этом Федор машинально – сам не осознавая, что шепчет – костерил почем зря «проклятых буржуев, разъезжающих на таких машинах, когда простые люди…». Кого он имел при этом в виду, так и осталось неизвестным. Но то, что его справедливый во многом гнев выплеснулся на Пончика, а точнее на его автомобиль, стало ясно через несколько мгновений.
Три коротких шага – и осклизлый шланг полез в открытый люк «Мерседеса». Кто знает, дрогнула бы рука Федора, если бы он разглядел за тонированными стеклами иномарки Тусеньку? Однако «Мисс», впервые увидевшая Пончика в разъяренном виде, сидела тихо, как мышка, обожравшаяся сыра. Снаружи ее совершенно не было видно. Она не отреагировала ни на повторное появление «кузнечика», ни на вторжение в уютный мирок «Мерседеса» грязного и вонючего шланга, который по странной прихоти судьбы извернулся в салоне так, что его жерло почти уперлось в аппетитные коленки «Мисс Сибирск – 2016». Только ее носик чуть сморщился, на несколько мгновений раньше хозяйки осознав, что за испытание ей сейчас предстоит пройти.
Взгляд Тусеньки перепрыгнул налево – туда, где за темным стеклом нескладный «кузнечик» дергал за какой-то рычаг. Из шланга со сгустком пока еще только воздушных миазмов на ее колени выплеснулся какой-то утробный вздох, какого Тусенька никогда не слышала.
А вот Федор слышал уже подобные звуки. По долгу службы ему пришлось однажды лечить бегемота из заезжего зоопарка. Несчастный африканец объелся непривычной сибирской снеди и громко рыгал, разевая клыкастую пасть. Из его живота исторгалось мало аппетитное урчание, подобное только что прозвучавшему. Что потом творилось с больным животным… Казанцев до сих пор содрогался, вспоминая жуткое зрелище. Так что теперь он не удивился и не испугался. Зато едва не рухнул жилистым задом на асфальт, когда экологически чистое удобрение полилось, набирая силу, на коленки Тусеньки, и ее нежное горло выдало вопль, испугавший всех водителей проезжающих мимо автомобилей и пешеходов в радиусе доброй сотни метров.
Федору жалеть девушку было некогда. Неестественно обострившееся чутье подсказало ему, что на сцене, то есть в проходе между машинами вот-вот должно появиться злое лицо Пончика и все остальные части его тела; а главное – пистолет.
– Ба, знакомые все лица! – мог сказать Казанцев, но не сказал, потому что не стал ждать Золотова, а юркнул опять за цистерну – теперь уже по часовой стрелке.
Он бросил последний взгляд на злосчастный «Мерседес», чей практически герметичный салон стремительно заполнялся и оказался по другую сторону ЗИЛа, где его встретила лишь открытая дверца кабины. Водитель, подгоняемый и нездоровым чувством любопытства, и – главное – пистолетом Пончика, в это мгновение тупо разглядывал шикарную иномарку. В отличие от Золотова он сразу понял, что означает шланг, утопающий в люке автомобиля. И чем глуше и басовитей становился крик, доносящийся из этого люка, тем скорее заполнял его здоровое тело ужас. Каким-то шестым, или седьмым чувством он начинал понимать, что расплата за это зрелище будет страшной, и отвечать скорее всего придется именно ему. О ключе в замке зажигания он совершенно забыл, а Пончик о нем даже не подозревал. Но оба абсолтно одинаково вздрогнули, когда долгий вопль Тусеньки внезапно прервался, потому что последняя наконец закрыла рот, чтобы в него не заливалась подбиравшаяся к крыше кожаного салона жижа. На смену крику пришло удивительно тихое по сравнению с ним урчание двигателя ЗИЛа. Автомобиль, ведомый не очень умелыми руками Федора, дернулся вперед, натягивая шланг.
Последнего обстоятельства водитель с Пончиком как-то не учли и потому продолжали провожать взглядами отъезжающий автомобиль. Провожали до тех пор, пока не оказались на жестком асфальте, сбитые натянувшимся подобно струне шлангом. Оба, кстати, с оружием в руках – Пончик с пистолетом, а водитель с монтировкой.
Жижа наконец заполнила весь салон и полезла наружу вместе со шлангом. Последний, проехавшись осклизлым концом по лежащим рядышком людям, бодро поскакал вслед за машиной по проспекту, толчками выплескивая из себя содержимое цистерны. Только теперь Золотов опомнился и четко, как на учениях, прицелившись, выпустил вслед Федору весь запас патронов из обоймы любимого, зарегистрированного как положено оружия. И попал! Попал точно в цель – в цистерну, добавив на проспект еще несколько веселых струек дерьма.
А внутри «Мерседеса» вдруг что-то отчаянно забарахталось – это задыхающаяся Тусенька, совершенно позабывшая о боковых дверях, рванулась к верхнему – к маленькому спасительному люку. Своими формами она гордилась; как же – классические девяносто на шестьдесят на девяносто, ни больше и не меньше! Люк иномарки мог пропустить через себя разве что средние шестьдесят, но каким-то чудом Тусенька продрала сквозь него верхние девяносто, относительно свободно расположило средние шестьдесят, а вот на нижние девяносто рывка не хватило.
Миру явилась слепая, глухая и немая русалка. Впрочем, немой она оставалась совсем недолго. Сквозь чуть раздвинувшиеся губки снова стал прорываться какой-то дикий вой – теперь уже не такой громкий, как прежде. Она так и осталась торчать в открытом люке до конца инцидента, да еще и долго после него. Как пелось в старой песенке: «Вся покрыта зеленью, абсолютно вся…».
Пончик между тем поднялся на ноги, повертел бесполезный пистолет в руках и бросил его, удачно попав в коленку водителю ЗИЛа. Тот стерпел; не стал напрашиваться на еще большие неприятности. А Золотов совершил последнюю, самую противную глупость за сегодняшнее утро – он машинально открыл дверцу «Мерседеса». Хлынувшее из салона содержимое едва не бросило его обратно на асфальт. Лишь гигантский вес позволил удержаться Золотову на ногах. Теперь уже не имело никакого значения, в каком виде автомобиль прикатит в гараж – от его хозяина разило ничуть не меньше.
Золотов решительно нырнул в салон и – о, чудо! – «Мерседес» послушно завелся от легкого движения пальца. Пончик раздраженно велел Тусеньке заткнуться. Но нежное урчание мотора так и не смогло заглушить завываний. Автомобиль развернулся на проспекте, нарушив сразу несколько правил дорожного движения, что, впрочем, было для Пончика обыденной практикой. Только вот таким экстравагантным экипажем он никогда еще не рулил. «Мерседес» подобно ветру мчался туда, откуда выехал меньше часа назад – домой, к теплому гаражу; к мойке с горячей и холодной водой и богатейшим набором моющих средств; наконец, к всемогущей Маме.
А водитель злополучного ЗИЛатак и остался сидеть на асфальте. Он только сдвинулся с проезжей часть на поребрик и оперся широкой спиной на урну с мусором. Ноги – и ушибленную, и здоровую – он подтянул с своей могучей груди так, чтобы проносящиеся мимо автомобили не могли ненароком наехать на них. Он решил покорно ждать расплаты, откуда бы она не пришла.
Для гофрированного шланга между тем приключения в этот день еще не закончились. Федор неспешно рулил по проспекту, соблюдая все правила дорожного движения. Казанцев быстро освоился на водительском месте. Однако успокоиться окончательно ему не дали. Он резко затормозил, не решившись наехать на неторопливо пересекавшего проспект по полосатому переходу человека в форме подполковника полиции. Не потому, что стало страшно этого представителя власти; нет – просто не смог заставить себя наехать на живого человека, пусть полицейского. Не было у него еще практики наезда на живых людей.
– На мертвых, впрочем, тоже, – промелькнула в голове ветеринарного врача мысль, которая раньше никак не могла там родиться.
Вообще-то Федор сидел за рулем в третий, или в четвертый раз в жизни. А теперь, дождавшись, когда подозрительно сверкнувший глазами подполковник едва миновал бампер его автомобиля, он резко рванул с места, попытавшись сходу вписаться в крутой поворот на улицу Гагарина. И вписался-таки, едва не опрокинув автомобиль вместе с почти пустой цистерной на подполковника.
Шлангу повезло больше. Он поворачивал по гораздо большей дуге и зацепил-таки полицейского. С ног не сбил, но заставил машинально ухватиться за первое попавшееся под руки – за этот же шланг.
Подполковник пробежал довольно резво метров двадцать; затем бросил гофрированную змею, за что она его немедленно отблагодарила: шланг в последний раз неприлично вздохнул и окатил блюстителя правопорядка дождем мельчайших капель. Словно чихнул напоследок. Остатки, как говорится, сладки.
На этом погоня пока и закончилась. Хотя, пробеги господин подполковник еще столько же, да заверни за угол соседней улицы, которая, по странному совпадению обстоятельств, носила имя Казанцева (не Федора, конечно, а Ивана – одного из основателей сибирской столицы)…
Возможно Федор сдал бы на этой улице в цепкие и достаточно вонючие руки российского правосудия свое бренное тело и грешную душу, покинув для этого покореженную кабину ЗИЛа. Увлекшись зрелищем, которое устроил ему невольный преследователь в погонах, который потрясал на ходу руками и изрыгал из широко открытого рта что-то очень нелицеприятное для Федора, Казанцев задел круглым боком цистерны выступавший угол дома. В результате этого дорожно-транспортного происшествия прохожие – если таковые оказались бы в эти минуты на углу Гагарина и Казанцева – смогли бы оценить благосостояние семьи, проживавшей в квартире на первом этаже дома. В той комнате, к углу которой неслабо приложился боком автомобиль.
Самому Казанцеву на такие пустяки отвлекаться было некогда. Он отчаянно вывернул руль – круто вправо – и намертво перегородил неширокую улицу, сбив при этом два фонарных столба и распугав целую стаю бродячих котов.
И что удивительно – ни один из них не попал под колеса описавшего замысловатую траекторию автомобиля, но их предводитель, огромный рыжий одноглазый котяра, не сумел увернуться от ног спрыгнувшего на тротуар Федора.
– Да, парень, сегодня не твой день, – сочувственно подумал ему вслед Казанцев.
О том, что день сегодня не задался и для чемпиона с банкиром, да Пончика с полицейским начальником, он как-то не вспомнил. Зато вспомнил, что совсем рядом – через три дома отсюда – живет его сослуживец, почти приятель. И что приятель этот, воинствующий холостяк Гоша Андреев, сейчас отсутствует в городе по причине очередного отпуска. А еще – что ключ от Гошиной квартиры хитро спрятан за дверцей электросчетчика на лестничной площадке.
Туда, за эти ключом и направился Федор скорым шагом, не провожаемый ничьими взглядами. Лишь истошные вопли теперь уже и безхвостого рыжего кота заставляли его поторопиться. Когда на улице Казанцева появился подполковник полиции Петров, никого, кто мог бы заинтересовать его, рядом с автомобилем не было…