Глава 6. Гостиная
Открыв крашеную под дерево филенчатую дверь с четырьмя панелями, мы оказываемся в гостиной. Доктор Уотсон в «Этюде в багровых тонах» описывал снятую ими квартиру на втором этаже как состоявшую из «двух уютных спален и большой просторной гостиной, освещаемой двумя широкими окнами». Идеальная гостиная в те времена должна была быть длинной, с высокими потолками и эркером. Действительно, «гостиный» этаж всех старых георгианских домов на Бейкер-стрит имел очень высокие окна, что хорошо видно на фотографиях того времени. Они начинались практически от самого пола, как современные балконные двери, но никогда не использовались в таком качестве, хотя узенький декоративный балкончик в домах на Бейкер-стрит был обычным делом. Вероятно, уотсоновское определение окон как «широких» означало «больших» – т. e. бóльших чем окна этажей выше, поскольку ширина окон во всех домах по Бейкер-стрит была одинаковой. А вот эркеров в георгианских домах на Бейкер-стрит не было. Мода на них распространилась потому, что они позволяли увеличить площадь окон и, соответственно, количество света, попадавшего в помещения. На Бейкер-стрит эркеры стали появляться в начале ХХ века, как раз когда Холмс покинул свою старую квартиру и перебрался в Суссекс, но и тогда они устраивались только на первых этажах. Конечно, возможно, существовал эркер, устроенный по своему почину каким-нибудь арендатором, но, ввиду строгих обязательств, наложенных владельцем земли на домохозяев (я уже упоминал, что Бейкер-стрит была проложена по владениям Портмана), такое неправильное распределение оконных проёмов по фасаду маловероятно. Даже ради своего почитаемого квартиранта миссис Хадсон едва ли решилась бы на переделку, грозившую ей огромным штрафом вплоть до расторжения договора аренды. Так что упоминание эркеров в рассказах «Камень Мазарини» и «Берилловая диадема» является большой вольностью Конан Дойла.
Рассказ «Камень Мазарини» вовсе нельзя использовать для реконструкции жилища великого детектива по очень простым причинам. Короткая одноактная пьеса «Коронный бриллиант» впервые была поставлена Стенли Беллом на сцене Бристольского ипподрома (Колизеума) в мае 1921 с Деннисом Нельсоном-Терри в роли Шерлока Холмса. Сам же рассказ написан позже, по пьесе. То ли Конан Дойл на старости лет начисто забыл, куда он поселил Холмса 35 лет назад, то ли он писал рассказ в декорациях виденной им пьесы. А театральная сцена все же неизбежно горизонтальная, а не вертикальная и в рассказе тоже возникает ощущение протяженной по площади петербургской или парижской квартиры, занимающей один этаж.
План второго этажа
Насколько гостиная Шерлока Холмса была «большой и просторной» – судить трудно. По утверждению все того же брехуна Морриса, Дойл сказал однажды его отцу про № 21: «Этот дом действительно слишком велик для миссис Хадсон, потому что имеет фасад в двадцать шесть футов, и представляя его, я должен был отрезать по крайней мере шесть футов». Т. е., по представлениям Конан Дойла (или сэра Гарольда) гостиная должна была по фасаду иметь ширину примерно шесть метров. Кстати, выбранный нами в качестве прототипа дом 72 как раз имел примерно такую ширину.
В домах, где существовали столовая и гостиная, последняя считалась комнатой «дамской». Зимой здесь с раннего утра и до поздней ночи горел в камине огонь, здесь проводили семейные воскресные молитвы, эта комната также служила местом, куда дамы удалялись из столовой по окончании трапезы. В квартире Шерлока Холмса столовой не было, гостиная была единственной общей комнатой для обоих квартирантов. До переделки в меблированные комнаты большие двойные раздвижные двери, которые занимали почти всю ширину стены, отделяли гостиную от заднего помещения. Если эти двери открывались настежь, оба помещения образовывали обширную комнату, где устраивали приемы. При переделке помещений второго этажа под сдаваемую в наем квартиру раздвижные двери были демонтированы и заменены обычной одностворчатой дверью, а проем заложен кирпичом и заштукатурен. Образовавшаяся передняя комната, тянувшаяся по всей ширине здания, была отведена под гостиную, а задняя, несколько меньшая и выходившая окном на двор, стала служить спальней Холмса.
Гостиная была местом парадным и потому старательно украшалась. Полы в домах средней руки практически всегда делали из сосновых досок и покрывали ковровыми дорожками, стены облицовывали деревянными панелями. Древесина для панелей вообще говоря, должна была быть дубовой, но по причинам чисто практического характера чаще она делалась теплого темного цвета, например, красного дерева, что подразумевало сосновые фанерки, оклеенные шпоном красного дерева. Еще более экономичными были фанерки, крашенные морилкой под красное дерево. Часто же стены и вовсе обтягивались практичной, коричневатой тканью типа дерматина. В средне– и поздневикторианский период, то есть во времена Холмса и Уотсона, стали использовать рельефную бумагу типа «линкруста» (с 1877 г.), «анаглипта» (с 1887 г.) или «тайнкаслского гобелена». Поначалу они окрашивались так, чтобы придать им вид кожи. Позже они красились в оттенки главного цвета комнаты, например, в темно-бордовый или серовато-зеленый (цвета шалфейного листа). Модны были рисунки в виде свитков, винограда и птиц.
Оформление гостиной в доме 221-б на Бейкер-стрит представляет определенную проблему. Шерлок Холмс жил здесь с 1881 по 1904 год, причем переделка второго этажа под меблированные комнаты и последний ремонт там перед поселением квартирантов приходились, вероятнее всего, на середину 1870-х годов. На это время попадает расцвет нескольких стилей, каждый из которых имел собственные предпочтения. Так, неоготический стиль был популярен между 1855 и 1875 годом, стиль эпохи королевы Анны был популярен с 1860 по 1900 год, с 1867 стал популярен стиль, впитавший идеи Движения прикладного искусства Морриса. С 1860 примерно до 1890 был в ходу также эклектический стиль, смешавший в себе готические и итальянские элементы и элементы более поздних стилей. У нас слишком мало информации, чтобы утверждать, что миссис Хадсон (а позднее ее квартирант) придерживались какого-то определенного стиля.
Если миссис Хадсон была женщиной пожилой, то гостиная ее квартирантов, по крайней мере до первого ремонта, сделанного при Холмсе, имела, скорее всего, яркие флоковые обои или обои, имитировавшие муаровый шелк, с букетами позолоченных цветов, перевязанных позолоченными лентами, и шедших «симметричными рядами, подобно солдатам на параде». С равной вероятностью вместо описанных тканевых обоев стены гостиной могли быть оклеены обоями бумажными. Основной гаммой обоев, имевших мелкий рисунок из завитков, виноградных лоз и птиц, был красный с оттенками темно-красного и золотого либо зеленый или серый. Неудивительно, что Холмса, имевшего генетически предопределенную художественную натуру, тянуло издырявить эти стены из револьвера. На полу неизбежно лежал ковер, занимавший все пространство от стены до стены, с рисунком из гигантских цветов.
Особое место занимали драпировки. В 1860-1870-х драпировали все: цветочные горшки, лампы, часы, зеркала, каминные полки и даже ножки фортепиано. Как вспоминала американка Сара Данкан, «единственной вещью в комнате, которая не пыталась одеться, была кочерга, и по контрасту она выглядела совершенно голой».
Окна зашторивались одной или несколькими занавесками. В 1850-х годах повсеместно стали применять украшенные узорами позолоченные деревянные или штампованные металлические карнизы, украшенные оборкой с фестонами или кружевами – «ламбрекены». Ближнюю к окну штору изготовляли, как правило, из швейцарского или гардинного ноттигемского тюля. Внутренние гардины делали из более плотного непрозрачного материала. Большая часть гардин изготовлялась из хлопка, полотна или шерсти. Если позволяли средства, для придания гостиным и столовым более респектабельного и богатого вида использовали шелковую парчу, дамастную ткань, атлас, тафту, чинтс, репс, плюш и бархат. К дорогим внутренним гардинам из парчи, шерсти и шелка подшивали слой фланели. Поскольку шелк был слишком дорог, в гостиной у Холмса гардины были, скорее всего, из шерстяных тканей, тогда как в спальнях занавески были холщовые либо из вощеного или набивного ситца. В семидесятых годах было все еще модно иметь гардины такой длины, чтобы они, даже перевязанные или собранные при помощи особых булавок на высоте около метра, касались нижним краем пола и подметали пыль всеми многочисленными кисточками, лентами и гирляндами, которыми обычно украшались. Однако к началу 1880-х мода на перевязывание штор и на длинные занавески прошла. Летом богатые тяжелые гардины полагалось заменять на белые муслиновые. Кроме тюля и гардин многие окна защищались деревянными венецианскими подъемными жалюзи. Чтобы избежать преждевременного выцветания ковров и драпировок под солнечными лучами, жалюзи и занавески старались большую часть дня держать опущенными или полузадернутыми.
Известный парковый и интерьерный дизайнер первой половины XIX века Джон Клодьюс Лаудон писал: «Гардины придают комнате такую атмосферу комфорта, как для зрителя снаружи, так и для обитателя внутри, что мы могли бы пожелать, чтобы ни один коттедж, какой бы скромный он не был, не обходился без них. По той же самой причине мы должны пожелать окнам коттеджа быть большими, чтобы можно было показать гардины, не слишком мешая свету».
18 апреля 1881 года в «Таймс» появилось письмо к редактору, озаглавленное «Здоровый дом» и написанное без указания имени неким врачом-консультантом, членом Королевского колледжа хирургов, который тоже проживал в Портмановских владениях, т. е. неподалеку от Бейкер-стрит. В нем он описывал меблировку своего дома, приобретенного им за 10–12 лет до того, и те опасности, которые сулил традиционный подход к этому.
Рисунок из журнала “Punch”. 1892
«Я меблировал дом обычным для жилья его класса образом, – писал автор письма. – Были шторы на окнах в гостиной, шторы на окнах в консультационной комнате, шторы на окнах в столовой, шторы на окнах в спальнях. Были ковры на всех полах; были незащищенные обои на стенах; были платяные шкафы и другие образцы мебели, которым увеличили их подлинную высоту карнизами, внутри которых были полые пространства, по-видимому сделанные нарочно, чтобы образовывать пристанище для грязи. Были массивные книжные полки, содержавшие огромное количество печатаного хлама и еще более огромное количество пыли. Стены были старые, с неровными поверхностями, и к этим шероховатым поверхностям грязь цеплялась с почти трогательным упорством. Были всякого рода пушистые вещи, которые считались декоративными, модные циновки и тому подобное, которые чернили пальцы любого достаточно смелого, чтобы дотронуться до них. И наконец, но ни в последнюю очередь по значению, были постоянно увеличивающиеся скопления мусора, вроде старой одежды, старых игрушек, старых книг и брошюр, старых газет, старых нот и разной дряни всех видов. На все эти вещи грязь лондонской улицы сыпалась без перерыва. В сухую погоду пыль находила свой путь через каждую щель; во влажную погоду ноги посетителей приносили грязь, которая быстро высыхала в пыль. Если бы дети поиграли в течение десяти минут в покрытой коврами комнате, пыль лежала бы толстым слоем на столах и стульях, когда они закончили. Грязь, казалось, была вездесущей и всепроницающей. Она изобиловала в воздухе, которым мы дышали, она смешивалась с пищей, которую мы ели, и с жидкостями, которые мы пили.
Дом, таким образом устроенный, был сценой бесконечных недугов и болезней. Кто-нибудь всегда имел «насморк» или головную боль; первая болезнь, как теперь считается, имеет мало общего с температурой или с охлаждением, но вызывается ядовитым влиянием на слизистую оболочку дыхательных проходов зараженной пыли, которую люди вдыхают и которую, в большинстве случаев, они выбивают из своих грязных ковров. Дети проводили в Лондоне большую часть года; и было совершенно необходимо часто отправлять их подальше от города для смены обстановки, на побережье или в сельскую местность, где они вскоре меняли бледность щек на румянец. Две смерти произошли среди них, в обоих случаях от болезней, происхождение которых, казалось, невозможно проследить. В начале прошлого года другой ребенок страдал от опасной и продолжительной болезни; и после этого микробы болезни, которая слишком скоро оказалась смертельной, развились у моей жены».
В изданной в 1883 году книге «Наши дома, или Как сделать их здоровыми» Ширли Мерфи, в 1890-х старший медицинский чиновник Совета Лондонского графства, описывал другой источник опасности, таившийся в домах. Подлежащие окраске стены грунтовались обычно в два слоя свинцовым суриком и свинцовыми белилами; в краску для основного слоя также подмешивали свинцовые белила. Когда влажная краска впитывалась через кожу, она вызывала у маляров своего рода паралич. Обои тоже были не намного безопаснее: для получения более насыщенных оттенков желтого, красного и зеленого часто использовались краски, сделанные с употреблением соединений мышьяка, и в сыром климате плесневый гриб Penicillum brevicaule перерабатывал мышьяковистые краски в ядовитый газ с чесночным запахом – триметиларсин. Опасными были обои, розовые, сиреневые, различных оттенков синие и «французский серый», но особенно зеленые, «зелень Шиля», швейнфуртская (венская, императорская) зелень, парижская зелень – в их состав входили аурипигмент, мышьяковистый ангидрид или кислая медная соль мышьяковой кислоты (в некоторых случаях ее содержание достигало 59 %). Кроме того, ярко-красная краска разбавлялась обычно свинцовым суриком. В 1860-1870-х обои, в состав которых входил мышьяк, были объявлены вне закона в Пруссии, Баварии, Швеции, России и Франции, но до конца 1880-х они все еще были распространены в Великобритании. Оскару Уайльду приписываются слова, сказанные им якобы за несколько дней до смерти в 1900 году: «Я веду со своими обоями поединок не на жизнь, а на смерть. Кто-то из нас должен погибнуть».
Если миссис Хадсон была молодой вдовушкой, она должна была придерживаться более прогрессивных взглядов на убранство комнат и прислушиваться к советам медиков. Ковер в этом случае занимал бы только центр комнаты. Доктора рекомендовали заменять шторы и гардины на жалюзи, предпочтительно из глазированной (лощеной) ткани, которую можно было вытирать, или устанавливать в окнах матовые либо цветные стекла. Как бы то ни было, еще до женитьбы Уотсона на мисс Морстон в гостиной на окнах висели жалюзи, но из контекста не понятно, были они деревянными или тканевыми. Также можно было последовать одному из многочисленных советов по проверке обоев на содержание мышьяка и купить безопасные для здоровья. Скорее всего, после воскрешения Холмса в квартире производился ремонт, и на стенах появились обои с большими рисунками и цветным бордюром, который стали выпускать в виде отдельных бумажных лент.
Главным украшением гостиной был камин. Это было весьма неэффективное и дорогое средство обогрева. Однако идея камина как центра и символа дома преодолевала все его очевидные недостатки, и англичане предпочитали жариться с одного бока и замерзать с другого, но не переходить на континентальные печи. Как писал Ширли Мерфи, «открытый огонь имеет то преимущество, что один человек может греться у него и находиться так близко к нему, как ему нравится, а другой может держаться подальше от его лучей и все же находиться в обществе тех, кто пользуется его теплом. В комнате, обогреваемой железными дымовыми трубами или нагретым воздухом, такого не бывает».
Рисунок Сидни Паджета к рассказу «Скандал в Богемии». Журнал “The Strand Magazine”. 1891
Во времена Холмса и Уотсона камины снаружи облицовывались, как правило, мрамором, сланцем, изразцами или деревом, причем красное дерево в этом случае полировалось, а сосна красилась. Вероятно, когда в 1868 году, по смерти У. Ч. Родса, аренда дома 221-б была выкуплена новым владельцем и здание подверглось ремонту, камин был украшен модными тогда консолями, поддерживавшими каминную полку, и они сохранились при переделке второго этажа под меблированные комнаты. Чугунная внутренняя обделка камина имела призматическую форму и вставлялась в нишу топки; в 19 веке ее отливали целиком. Боковые стенки топки выкладывались под углом с задней стенкой – изобретение, сделанное американцем графом Рамфордом еще в XVIII веке и призванное отражать часть тепла не в дымоход, а в сторону комнаты. К обделке крепились топочная решетка (под), на которую клались угли и которая обеспечивала равномерный приток воздуха к топливу, и барьерная, предупреждавшая выпадение углей на пол. Внизу, ниже пода, устанавливался выдвижной ящик для золы. В викторианскую эпоху обделка имела декоративные железные наличники с одной или по обе стороны барьерной решетки. При помощи графитовой пасты барьерная решетка и наличники полировалась до тусклого блеска, хотя часто вместо полировки графитом решетку покрывали сперва слоем матовой черной краски, затем воском и опять же полировали.
Реклама камина. Ф. Эдуарде, Сын и Ко. 1855
У камина. Рисунок из журнала “Punch”. 1892
Основной сценой ярмарки тщеславия в викторианском доме была каминная доска над очагом. Она традиционно служила местом, где выставлялось напоказ все, чем гордились хозяева. Как правило, сюда ставились часы под стеклянным колпаком, вазы (тоже часто накрывавшиеся стеклом для защиты от сажи), различные украшения, веера, расписные фарфоровые тарелки и кувшин с лучинами для разжигания огня. Позади каминной полки вешалось зеркало, а на полку ставились подсвечники, чтобы свет, отраженный в зеркале, казался более ярким. Количество предметов, расставляемых на камине, быстро росло, и чтобы увеличить полезную площадь, сверху стали класть деревянную доску, покрытую бархатом и украшенную свисающим балдахином с бахромой. Позднее простую доску сменила сборная конструкция, включавшая, кроме полки над камином, газовые рожки вместо подсвечников, книжные полки, снабженные полоской кожи или кожзаменителя 5 см шириной, чтобы защищать верхнюю часть книг от пыли, и буфеты для фарфора. В гостиной Шерлока Холмса было, скорее всего, именно такое сооружение: мы знаем, что на полках рядом с камином Холмс хранил свои альбомы с вырезками и собственноручно составленные справочники о представителях лондонского преступного мира и высшего общества, переплетенные в толстые красные тома. На самой каминной полке (в гостиной на Бейкер-стрит она была деревянной, потому что в ее центре великий детектив складным ножом прикалывал корреспонденцию, ожидавшую ответа) хватало места для персидской туфли, в носке которой Холмс хранил крепкий дешевый табак, и ящика с трубками.
Около камина стояло угольное ведерко и кочерга, совок, ручной мех для раздувания огня и щипцы для горячих углей. Обычно ведерко (которое внешне было очень мало похоже на ведерко) использовалось для того, чтобы носить уголь из угольного подвала в гостиную в особый декоративный угольный ящик с навесной крышкой – пурдониум. В среднем ведерко вмещало 11–12 кг угля, и чтобы наполнить пурдониум углем на весь вечер, требовалось несколько раз подняться с ведерком на второй этаж. Шерлок Холмс дополнительно использовал ведерко как место, где он хранил сигары и старые трубки.
Угольное ведерко. Рисунок из “Illustriertes Haushaltungs-Lexicon”. 1890
Мех для раздувания огня. Рисунок из книги “Illustriertes Haushaltungs-Lexicon”. 1890
Чтобы защититься от слишком сильного жара, перед камином ставили декоративный экран. Декоративные экраны также использовали, когда камин не горел.
В гостиной полагалось иметь диван, одно или два мягких кресла, восемь стульев и шифоньер; один центральный стол, а также один раскладывающийся обеденный стол в задней комнате. Поскольку задняя комната второго этажа была переделана под спальню, специального обеденного стола в гостиной Холмса не было. Зато один из углов занимал простой стол с сосновой столешницей, обожженной каплями кислоты, на котором стояли бунзенова горелка, реторты и бутылки с химикалиями. В центре гостиной располагался большой стол квадратной, круглой или прямоугольной формы с простой столешницей, покрытой скатертью. По крайней мере, первоначально мебель была от миссис Хадсон, и если была куплена достаточно давно, то была обтянута красной тканью, а скатерть на столе была красная с изящным черным цветочным рисунком.
Диван. Рисунок из каталога “JUNIOR Army and Navy Stores”. 1893
Джентльменское кресло. Рисунок из каталога
Кресла с набитыми тростником сиденьями были удобными и недорогими, но часто имели существенный недостаток – они скрипели. К тому же классу принадлежали так называемые стулья-дерби, у которых не было подлокотников, и которые, если их не снабжали тростниковыми подушками в подражание креслам, изготавливались из деревянных планок. Если их снабжали подушкой и обивали ситцем или камвольным репсом, они превращались в наиболее удобные (с точки зрения современников) мягкие кресла для дам, в которых те могли работать или читать. Для обивки стульев использовали шерстяной репс, хотя лучшим для этой цели считался утрехтский плюш, который, однако, в Англии не был особенно популярен.
После стола и стульев, наиболее важными предметами мебели в гостиной были буфеты и серванты. Они имели зеркало, полки, ящики и широкую полку-столешницу. Деревянные части часто украшались резьбой – при наличии достаточного количества прислуги, которая бы могла вытирать с резьбы пыль. Дом 221-б избытком прислуги похвастать не мог, так что затейливая резьба вряд ли украшала какую-нибудь мебель в гостиной на Бейкер-стрит. Во время приемов – правда, Уотсон ни разу не сообщает о таком происшествии в жизни Холмса – большая часть блюд ставилась в буфет или сервант, и уже оттуда подавалась прислугой во время обеда.
Удобные низкие шифоньеры красного дерева, распространенные в предыдущее царствование и в начале правления королевы Виктории и часто выполнявшие обязанности серванта, если настоящий сервант был слишком дорог или комната была слишком мала, как, например, в гостиной у Холмса, стали постепенно выходить из моды в средних и высших слоях общества. Тем не менее, значительное их число все еще продолжало служить своим хозяевам. Если у шифоньеров над основной полкой надставляли верхнюю часть, ее использовали в качестве книжного шкафа. Вероятно, именно на таком шифоньере были расставлены книги доктора Уотсона.
Для письменных занятий было популярно украшенное инкрустацией бюро красного дерева, которое закрывалось гибкой скользящей крышкой, набранной из тонких деревянных планок, скрепленных между собой шарнирами.
Бюро. Рисунок из каталога “JUNIOR Army and Navy Stores”. 1893
Однако в квартире на Бейкер-стрит бюро, упоминания о котором отсутствуют у доктора Уотсона, видимо не было, и Холмс пользовался обычным столом. Не было в гостиной, скорее всего, и любимых викторианских украшений в виде округлых стеклянных витрин-горок, в которых выставлялись на обозрение фарфор, искусственные растения, восковые фигуры и даже чучела животных.
Существовало также большое количество мебели необязательной, но делающей жизнь уютной и удобной.
Буфет. Рисунок из каталога “JUNIOR Army and Navy Stores”. 1893
Барометр. Рисунок из каталога “JUNIOR Army and Navy Stores”. 1893
Можно упомянуть такие вышедшие из обихода вещи, как подставки под книги (они могли быть и настольными, и в виде отдельного пюпитра), особые прикроватные столики для чтения лежа, конторки, за которыми можно было писать стоя, столики для игры в нарды и шахматы, уже упоминавшиеся пурдониумы и специальные погребцы – ящики из красного дерева со льдом для охлаждения спиртных напитков. Был ли такой погребец на Бейкер-стрит – мы не знаем. В русских переводах «Скандала в Богемии» упоминается погребец и сифон, приобретенные Холмсом, видимо, во время проживания Уотсона отдельно с женой в Паддингтоне. В оригинале это spirit case, обычно небольшая шкатулка из ореха или красного дерева, куда ставились от двух до четырех хрустальных графинчиков со спиртными напитками. По традиции, введенной одним из первых американских шерлокианцев Кристофером Морли, считается, что у Шерлока Холмса была не шкатулка, а специальная подставка для трех хрустальных графинчиков с виски, бренди или другими спиртными напитками, остроумно названная «танталом» – их нельзя было вынуть, не имея ключа от замка.
«Тантал». Рисунок из каталога “JUNIOR Army and Navy Stores”. 1893
Традиционно стены викторианских гостиных были увешаны картинами в тяжелых золоченых рамах, семейными портретами и фотографиями. Не избежала этой участи и гостиная в доме 221-б. Уотсон упоминает, что одну из стен украшал портрет генерала Гордона (в 1887 или 1888 вставленный в новую раму), сверху на книгах доктора стоял без рамки портрет американского проповедника и противника рабства Генри Уорда Бичера, а слева от каминной полки висела фотография в рамке, изображавшая Уотсона в его бытность игроком университетской крикетной команды на фоне павильона и крикетного поля.
Генерал Гордон. Гравюра Дж. Кука с фотографии Адамса и Сканлана
Но основное место занимали все же не картины, а «научные диаграммы» Холмса.
Возможно, если миссис Хадсон позаботилась об этом, близ окон были выставлены горшки с аспидистрами – единственными растениями, выживавшими в атмосфере угольной пыли и газового освещения.