Мир Шерлока Холмса
Сто двадцать лет назад, в ноябре 1887 года, в ежегодном приложении к журналу “Beeton’s Magazine”, носившем скромное название «Битонский рождественский ежегодник», был явлен свету новый литературный герой – частный сыщик-консультант Шерлок Холмс. Всего описанию его жизни были посвящены 4 повести и 56 рассказов, написанных Артуром Конан Дойлом. А также многочисленные подражания и стилизации (они же фанфики и пастиши), пародии и исследования, которые не перестают выходить до сих пор.
Сейчас почти все, о чем написано в этой книге, может узнать каждый, не вставая со стула и почти бесплатно. Нужна одна минута для того, чтобы выяснить, например, когда и на каком пароходе пересекал Атлантику Артур Конан Дойл, еще две секунды, чтобы обнаружить, что с ним плыл некий Баскервиль; еще 5–6 минут понадобится на то, чтобы узнать, где он жил, в каком году родилась в Лимерике его горничная и в каком приходе она похоронена. Но это не самое главное. Самое главное – это небывалая, немыслимая раньше возможность сквозного поиска в архивах. Если бы не это, каким образом можно было найти описание лондонского полицейского участка – в шотландском медицинском журнале, а жалобу на железнодорожные ланчи – в швейцарском психиатрическом ежегоднике? Одной минуты довольно, чтобы узнать, что за весь 1887 год в «Таймс» действительно ни разу не упоминались «торфяные болота». Иначе, не имея таких возможностей, остается только что читать все и держать все в голове. 17 лет назад, когда мы стали изучать историю Потрошителя, всех этих возможностей не было. И вот, приходилось читать все и все держать в голове.
Эта книга – не шерлокианская энциклопедия, хотя вы найдете в ней массу бесполезных сведений: от ассортимента лавок в окрестностях дома 221-6 по Бейкер-стрит до цен на газ и извозчика, от описания маршрута погони за Джонатаном Смоллом до жалованья полицейских констеблей. Возможно даже, что где-то обилие дат, фамилий и цен заставит вас перевернуть ту или иную страницу. Делайте это смело. Ведь если вы соберетесь писать, каждая такая дата и фамилия могут оказаться бесценными, и вы вернетесь к ним. Если же вы просто читатель, то дальше вы непременно найдете истории, которые вас заинтересуют. Сразу оговорюсь: многие стороны жизни останутся сокрыты от вас и потребуют собственных изысканий. Но я помогу вам выбрать дом на реальной Бейкер-стрит, чтобы поселить в нем Великого Детектива, расскажу о соседях и примечательных местах поблизости, покажу дом изнутри и дам необходимые замечания о его устройстве и содержании. Мы немного поговорим о еде, одежде и даже пошепчемся о семейной жизни доктора Уотсона, хотя такие темы и не принято обсуждать в респектабельном обществе. По пути к месту преступления мы проедемся с вами на тогдашнем общественном транспорте и ознакомимся со средствами связи, которые были в распоряжении Шерлока Холмса. На месте у нас будет возможность разузнать об устройстве лондонской полиции, а затем спуститься вниз по Темзе на полицейском катере. К концу книги вы будете знать о Холмсе и окружавшем его мире много такого, чего не знал и даже не предполагал сам Конан Дойл.
«Мое имя – Шерлок Холмс. Мое занятие – знать то, чего не знают другие…» – говорит о себе Шерлок Холмс в рассказе «Голубой карбункул». Но ведь детективу – все равно, частому или казенному, – совершенно не нужно знать то, чего не знают другие. Прежде всего, он должен знать все, что знают другие, а это не так уж мало. Он и вправду может не знать, что Луна вращается вокруг Земли, но должен совершенно точно знать фазы Луны и все, что связано с приливами и отливами по всему побережью Британии и на другом берегу Канала. Он должен знать лучше любого фонарщика, когда зажигаются фонари на тех или иных улицах. Он должен знать, в каких местах сушат белье прачки, обслуживающие дома на Парк-Лейн и по каким дням месяца меняют простыни в богадельне для моряков в Чатеме. Он должен знать в лицо всех старших стюардов на трансатлантических пароходах и всех буфетчиков на судах, пересекающих Канал; всех управляющих ночлежными домами к востоку от Сити и на южном берегу Темзы. Узнав только из газеты о месте преступления, он уже должен знать лучше любого клерка из управления общественных работ, где поблизости сидел ночной сторож, охранявший ночью раскопанную свинцовую трубу; мало того, он должен знать, в каком трактире можно найти жену этого сторожа и какую монету нужно дать жене сторожа, чтобы он разговорился. Если возникает вопрос, пыталась ли жертва грабителя в поезде, оглашая воплями окрестности, дернуть за сигнальную веревку, детектив уже наперед должен знать, из какого каната – манильского или русского делаются на данной дороге сигнальные фалы, какая погода – сухая или дождливая – была но маршруту. Хорошо, если детектив знает, на каких линиях подземки больше всего стрелок, но гораздо важнее знать, что такая-то смена фонарщиков так обильно орошает крыши вагонов маслом, что все соображения о стрелках могут сразу же обесцениться. Такого рода деталей, но не мелочей, – неисчерпаемое море, только черпай. Русские переводы рассказов о Холмсе и вправду выхолощены, и многие прелестные слова в них заменены нейтральными «соусами», «коврами» и «юристами»; но сколько же деталей, не упоминаемых и в оригинальном тексте, окружало самого мистера Холмса!
Узнать, какие существовали правила и узаконения, писаные или даже неписаные, относительно любой области викторианского быта, нетрудно, но эти правила были очень далеки от реальности, даже в таких областях, как форменная одежда, не говоря уже о делопроизводстве в Скотланд-Ярде. А вся область законов, регулирующих работу лондонских коммунальных служб и надзор, представляет собой огромное административное облако, проплывающее где-то уж совсем далеко над действительностью. Английское уголовное право времен Холмса настолько громоздко и непостижимо, что изучить его мимоходом, наряду с велосипедной промышленностью и обувной модой, невозможно, а имущественное право еще круче, и намного. Но, просматривая дела и судебные отчеты, можно понять мышление адвоката, коронера и инспектора. Одно время мы пытались рассмотреть всю жизнь Холмса, каждый его шаг через юридическую призму, раскладывающую всякое его действие на иски, поводы для исков, полюбовные соглашения и т. п. Например, револьверная пуля, испортившая обои, – безупречный повод для процесса Холмс против Хадсон, а вовсе не наоборот, как можно подумать. Но та же пуля, застрявшая в стене, становится собственностью наследников земельного владения Портмана, и приватное извлечение ее из стены может дорого стоить миссис Хадсон, и т. д. Современные исследователи находят в рассказах о Холмсе большое количество несообразностей и ошибок, но кажется, что сам Конан Дойл лучше этих исследователей ощущал, не зная законодательства, реальную практику своего времени. Но крайней мере, Холмс ни разу не совершил ничего противозаконного, включая вскрытие сундука с сокровищами в частном доме, во всяком случае ничего такого, что грозило бы ему неприятностями. Чтобы ясно понять, как действительно обстояло дело, нужно узнать множество деталей, и детали рассеяны в песке исторических развалин. А сохранившиеся в целости пирамиды парламентских актов и санитарных правил ничего не дадут.
И вот по мере того, как мы просеивали тысячи страниц и выбирали нужные крупицы, вроде бы известная картина стала меняться. Зная тысячу деталей, тысяча первую мы могли уже угадать и только потом получить подтверждение. У нас выработались собственные методы и правила. Например, верить можно только рекламе. Если в 1886 году рекламируется маркер с волоконным стержнем и полупрозрачными чернилами, то значит, он точно был и продавался – никто же не будет рекламировать того, что не продается. Но берегитесь рисунков, в них таится множество западней. Они переходят из книги в книгу десятилетиями, так что в книге 1890 года вы увидите дам, играющих в теннис в кринолинах. Хорошо, если газетный художник не получил академического образования, – если иначе, то на любой зарисовке из Олд-Бейли вы сразу узнаете гипсовых Гер, Зевсов, Бенер и итальянского мальчика-натурщика, который стоит в форме констебля с несуразным шлемом на непокорных кудрях. По этой же причине, если на картинке одна крохотная лошадь галопом несется за другой, еще меньше ее ростом, то это вовсе не значит, что собаки и крысы в те времена походили на лошадей. Художник в газете, набивший руку раз и навсегда, и в 1910 году рисует констебля с трещоткой, что для нас гораздо хуже галопирующей крысы.
Мы использовали и другие методы, например, изготовляли светильный газ и сальную свечу, чистили кирпичом медную посуду и многое другое. Это немного смешно, но, с другой стороны, стоит один час поиграть деревянной ракеткой в полтора фунта весом, чтобы понять, какая железная кисть была, например, у Мод Ватсон, блиставшей на кортах Англии и континента во времена Холмса. Вот и верь после этого, что теннис в те времена был «неатлетическим». Конечно, можно найти прочитать семь или восемь фундаментальных книг о теннисе, изданных во времена Холмса, но нужно еще найти в австралийском скаутском журнале воспоминания девяностолетней бабушки о том, как они в юности обшивали заново полысевшие мячики и какой шов, какая нитка при этом использовались. Правила для констеблей на дежурстве подробно расписаны и известны, но вот в пометке на коронерском рапорте суперинтендант пишет, что сомнения врача относительно времени смерти, скорее всего, объясняются тем, что констебль, как всегда, «передал» обнаруженный труп заступающему на дежурство коллеге, чтобы не задерживаться. Эта пометка стоит десяти томов уголовных актов и прецедентов. А вот шляпа из рассказа «Голубой карбункул». На ней сальные пятна от свечи, потому что владелец поднимается по лестнице, держа шляпу в одной руке, а подсвечник в другой. Звучит невразумительно, до тех нор, пока не будут восстановлены все детали этого акта. Вот человек в полной темноте входит в дом. В ста случаях из ста свеча в подсвечнике стоит на полу у входа, и, наклоняясь к ней наугад, человек снимает шляпу, чтобы она не свалилась и не закатилась в темноте под лестницу. Затем он зажигает свечу и начинает восхождение. Но все дело в том, что свеча – не фонарик. Если держать ее перед собой, то она будет слепить глаза, а кроме того, в ста же случаях из ста подсвечник представлял собой довольно широкую латунную плошку, с ручкой или без, и вот эта плошка отбрасывала тень вниз, как раз на то место, которое нужно было освещать. Выход один – нужно поднять свечу как можно выше над головой, откуда сало и будет капать на шляпу, даже если она и осталась на голове.
Общее ощущение быта и эпохи в пределе – не общее, а предельно конкретное. Оно точнее любого набора фактов – ведь исторических фактов не существует.
Таким образом, после примерно десяти лет работы, у нас получился маленький театр, своего рода коробочка на столе, в котором появлялись герои живые, но абсолютно достоверные. Вот, например, констебль. Он станет живым не тогда, когда будут изучены его шлем, пелерина, обязанности и жалованье, а только тогда, когда ясно будет понято, что для констебля хорошо, а что плохо. Например, такие вещи, как королева, долг и преступники, его совершенно не интересуют – не по каким-то циничным соображениям, а просто все это не имеет к нему никакого отношения. Что действительно его интересует – это его борола и усы. Они бережно подстригаются, иногда красятся и всегда окружены любовью владельца, как нимбом. Он бы с радостью перенес часть своего внимания на форменную одежду, но увы – она безнадежна, и никакие вставки, ушивания, заклспки и подкладки ее не спасут. Его шинель всегда мокра, даже в сухие недели она никогда не просыхает в обшлагах. Около пояса она неизбежно уделана маслом и сажей от фонаря. Вот он топает, герой, по ночной улице в районе доков. В одном кармане у него кусок горохового пудинга в газете, в другом кастет и обязательный складной нож. Этим ножом он вечером, когда свободен от дежурства, чистит морковку для своих кроликов, сидя на ступеньках в своем дворике.
А вот другой пример – кэбмен. Мы совершенно точно знаем, какое облако ароматов окружает его – запах мокрого столярного клея от экипажа, мокрой одежды и дивной смеси джина и пива. Его перчатки и руки иод ними навсегда пропахли креветками. А вот запаха лошади мы не ошущаем, потому что и современники его просто не замечали. В кармане у него хранится большая записная книжка в клеенчатом переплете, полностью посвященная сложным взаимно-кредитным расчетам, в основном в овсе и сене и частично в шиллингах. Вот он наклонился к собственному фонарю и, сопя, вносит туда очередные каракули.
Для того, чтобы точно и достоверно знать одну деталь, нужно знать еще тысячу, а это иногда невероятно трудно. Сотни врачей и полицейских оставили свои воспоминания, зеленщиков и молочников мы видим глазами их клиентов, но сколько воспоминаний оставили, например, газовые слесаря? Кассиры в банке? Кто нам достоверно скажет – «такой-то газовый счетчик я терпеть не мог настраивать – там вечно было то-то и то-то?» Кто скажет нам, во что укручивали стопки монет при передаче кассы – в газету? В коленкор? Однако и это можно выяснить, и выяснялось. Но некоторые вещи, даже будучи изученными, все равно остаются неопределенными но самой своей природе. Так, в этой книге почти нет ответов на самый интересный вопрос – что сколько стоило. Тут дело не только в том, что одна и та же шляпа могла стоить семь шиллингов в магазине, шиллинг в ломбарде и стакан пива, будучи сорванной с головы владельца, но и в широчайшей системе кредита, бытовой вексельной практике и прочих сложных обстоятельствах. Финансовые окрестности Бейкер-стрит – тема отдельной книги. В любом случае, вопрос «Сколько стоил саквояж?» так же лишен смысла, как и вопрос, который нам часто задавали: «Сколько лет во времена Холмса давали за убийство?»
Смешно и нелепо упрекать Конан Дойла за его ошибки и неточности. Холмс будет жить вечно и никогда не потеряет своей загадочной привлекательности. Из-за своих невысоких чисто литературных достоинств эта книга будет жить даже тогда, когда и английский язык прекратится. Может быть, среди прочего и потому, что почти всякому читателю сразу же хочется узнать то, чего нет в книге – как мистер Холмс одевался к завтраку, куда миссис Хадсон волокла грязную посуду, как выглядела станция метро Бейкер-стрит и где же находился этот самый Скотланд-Ярд и как он выглядел. Мы постарались собрать в этой книге ответы именно на те вопросы, которые чаще всего возникают, и не растекаться мыслью по древу. Ведь не только тема, например, железной дороги неисчерпаема, не только об обивке разнообразных купе можно написать отдельную книгу, но даже одна лишь дверь вагона – с классическим засаленным ремнем, который должен поднимать неподнимаемую скрипучую раму, продуваемую всеми ветрами и с прорехой в обивке, под которую поколения пассажиров засовывали прочитанные газеты, достойна целой главы.
Мы также вовсе не касаемся загадочного мифа об особых этических нормах викторианского общества, уж бог его знает, откуда он взялся, и на каких реальных крупицах наросло это нагромождение нудных и упертых запретов и повелений. Современники Холмса прекрасно ходили при дамах в рубашках, купались в костюме Адама, наливали как чай в молоко, так и молоко в чай, а многие и вовсе заваривали чай совершенно нормальным образом, без кипячения и вовсе без молока. Кроме того, они вовсе не сходили с ума при виде голых женских ног и не заворачивали ножки роялей тряпочками из скромности. Английское поведение и английское безумие были построены совсем на других принципах.
Эта книга – своего рода Шерлок Холмс, расширенный для опытного пользователя. Но необходимости, в ней нет того театра, о котором я писал выше, а только сведения. Что делать, читатель не обязан читать то, что может показаться ему фантазиями. Но мы надеемся, что книга все равно передаст читателю часть ощущения жизни на Бейкер-стрит, типичной английской жизни – скучной, немного неуклюжей и притягательной.
Один из авторов этой книги, Степан Анатольевич Поберовский, скончался 4 апреля 2010 года. По взаимному соглашению было решено ничего о том из нас, кто умрет или рехнется, в предисловии не писать, но для тех, кто знал Степана, я это соглашение нарушу. Известно, что нельзя создать ничего стоящего, да вообще ничего нельзя создать, не расплачиваясь собой физически. Степан обладал громадным талантом, и этот труд – далеко не самое важное, что Степан сделал и мог сделать, но он был самым прожорливым нашим детищем. Пусть эта книга будет ему памятью.
Автор приносит благодарность Е.Ф. Соковениной и И.Ю. Котину, без помощи которых эта книга не была бы написана.
Светозар Чернов,
2011
Итак, приступим. Game is afoot, Watson! Дичь поднята уже!