– Вот те на, шайтановы слезы! – раздался хриплый голос немолодой женщины. – Или я вконец обезумела, или провидение затащило в мой пансион занимательнейшую личность! Сам Охотник собственной персоной! Страшно представить, чем мы, скромные лекари возбужденной плоти, заслужили оказанную честь!
Знакомый голос бухнул по ушам, выволок старика из пыльных архивов памяти. Охотник инстинктивно укрылся за разлапистым цветком с мясистой листвой, огляделся. Взгляд моментально прикипел к огромной, неумолимо приближающейся фигуре в крепдешиновом платье цвета сливок. Бегемотоподобная, декольтированная сверх меры фигура бесцеремонно расталкивала гостей, извергаясь на робкие протесты потоками брани. При каждом ее шаге слышался звон. Бряцали драгоценности, которыми фигура увешалась точно жрица какого-нибудь варварского племени. По приблизительным подсчетам стоимость украшений равнялась цене наемного кавалерийского полка. Или двух полков пеших латников.
Охотник поморщился. Имя вояжирующей дамы было ему хорошо знакомо. Стелла Ларнэ или, попросту, Толстая Стелла – бывшая куртизанка и первая красотка Улара, а ныне – полноправная владелица «Сладких цыпочек». Любовница прославленного маршала Империи – графа Алесандро Чирроке, прозванного за молниеносность решений Черным Соколом. Единственная дочь Амели Ларнэ – опытной гетеры и фаворитки самого Охотника. Много лет назад ему показалось, что между Амели и ним существует настоящее чувство. Настоящее чувство оказалось ложью, и, хотя в те злые времена ложью оказалось слишком многое, именно эта ложь принесла сильнейшую боль. Стелла давно не нуждалась в деньгах (слухи утверждали, что Маршал обделил законную супругу и свое немалое состояние передал в распоряжение куртизанки). «Цыпочки» же приобрела в порыве ностальгических чувств. В этих стенах работали ее мать и бабка. Здесь же начинался постельный бой самой Стеллы.
Охотник витиевато выругался. Он не был рад встрече, будившей не самые приятные воспоминания. Охотник искренне не понимал граждан, утверждавших, будто бы с годами память воскрешает исключительно хорошие моменты, а плохие выбрасывает к шайтановой бабушке. Как бы не так! Может он озлобленный циник или извращенец, но его память почему-то помнила больше плохого.
Толстые руки Стеллы легли на плечи, прижали к огромной груди. От женщины пахло медом и мятой.
– Здравствуй, милая, – он высвободился из капкана объятий и улыбнулся, хотя улыбаться совершенно не хотелось. – Рад видеть тебя в добром здравии. Все хорошеешь, да и весу поубавила. На диету уселась?
– Здравствуй-здравствуй, дядюшка Ох! – рассмеялась бордель-маман, подставила для поцелуя напудренную щеку. – С моим задом только на диетах и сидеть! Раздавлю и не замечу! С нашей последней встречи лет тридцать прошло, не меньше, а ты как был неуклюж в комплиментах, так и остался!
«Поздно учиться галантностям, – подумал Охотник, – Вот Любовник владел этим даром в совершенстве».
Воспоминание о погибшем брате-гвардейце моментально углубило морщины стариковского лба.
Охотник попытался скомкать общение, но опоздал. Повинуясь хозяйской команде, для них уже очистили уединенный столик, подальше от шумной сцены и танцевального пятачка. В это самое время низенький мужичок исполнял посреди пятачка дерганные танцевальные па. Две симпатичные шлюшки, черненькая и беленькая, подбадривали танцора криками и болтающимися грудями. Пьяный до безобразия мужчина едва ли ощущал поддержку, но старался вовсю.
Смахивающая на окорок рука хозяйки приобняла, подвела к столу. Охотник вздохнул. Без приглашения сел на мягкий стул с высокой спинкой, вытянул ноги. Стелла, кряхтя и некрасиво ругаясь, втиснулась в широкое, золотисто-полосатое кресло, изготовленное по индивидуальному заказу и учитывающее ее выдающиеся размеры. На узорчатой скатерти моментально возникла пара кувшинов из радужного стекла. Задымились крупные ломти жареной телятины, изумительно запахло белым хлебом и соленым, ноздреватым сыром.
Охотник ухмыльнулся. Столько лет прошло, а Стелла помнила невзыскательные вкусы маменькиного любовника. На душе потеплело, но теплота тут же растворилась в холоде оледеневшего сердца. Слишком многое оказалось бывшим. Слишком многие заблудились в прошлом, оставив после себя силуэты и шрамы.
Конопатая девчушка в короткой юбочке и кружевном чепце сноровисто наполнила бокалы. Охотник поблагодарил конопатую и был награжден прелестной улыбкой. Он улыбнулся в ответ, немного жалея, что амурные дела выпадают сегодня из списка мероприятий.
Вино оказалось темно-красным и тягучим, что Охотнику определенно нравилось. Пахло оно солнцем и летом.
– За встречу! – предложила Стелла банальное, он поддержал тост.
Бокалы соприкоснулись. Выпили. Во рту расползлось вязкое, мягкое тепло. С удивлением Охотник понял, что пьет коллекционный «Закатный лик». Выдержанное, ароматное, богатое. Истинно благородная кровь солнечных ягод из знаменитых на всю Империю касдарских виноградников! Лета в его вкусе было предостаточно. Лет, впрочем, не меньше. Стелла не поскупилась, что наводило на мысль: «Случайна ли ненужная встреча?»
Он отогнал размышления о человеческой корысти. Отставил кубок и с наслаждением вонзился в сочное мясо.
Бордель-маман изучала гостя из-под полуприкрытых ресниц, поигрывала ниткой черного жемчуга. В дальнем конце залы раздавались крики. Смеялась хмельная женщина. Звенела бьющаяся посуда. «Цыпочки» веселились. Их не интересовали сомнения уставшего старика.
– Скажи мне, дядюшка Охотник, – промурлыкала Стелла наконец. – Зачем ты сюда явился?
– Соскучился, – ответил он, продолжая жевать.
– Даже так?! – она притворно изумилась. – Заскучал после пары десятилетий и заскочил пропустить бокальчик в старушечьей компании? За дуру меня держишь?!
Охотник невинно глянул на хозяйку.
– Не к лицу тебе грубость, милая. Я действительно вспоминал. Чаще, чем мне того хотелось. Кроме прочего я уже не молод, а старики становятся сентиментальны…
Стелла фыркнула.
– Сентиментальных стариков я навидалась по самое небалуй, но какое отношение имеешь к ним ты?! Я знаю тебя и помню, как моя взбалмошная родительница с тобой поступила!
Охотник напрягся, но внешне остался спокоен.
– Предательство твоей мамочки я давно забыл, и к тебе оно отношения не имеет. Ты из числа немногих, кто пользовался и по-прежнему пользуется моей благосклонностью. Вспомни, кто пеленал твою голенькую попку? Пел колыбельные и укладывал в кроватку? Ну и вредной ты была малявкой! Плакала, капризничала, мешала нашему с мамочкой уединению, да упокоят боги ее чистую душу.
– Да упокоят ее чистую душу…, – повторила Стелла задумчиво. – Я никогда не забуду тот буйволиный рев, что ты называешь песенками. А попка у меня уже не та. Пообносилась попка, да и все остальное – пообносилось.
Она рассмеялась, но в смехе звучала тоска. Под слоями румян и пудры пряталось лицо, знакомое с прикосновениями времени.
«Сколько ей сейчас? – без интереса подумал Охотник. – Около семидесяти или больше?»
Он не знал точных цифр, но и не стремился к познанию. Слишком неправдоподобным получался расчет. О собственном возрасте он предпочитал вовсе не думать.
Общество толстухи не доставляло радости. Раздражало скорей. Что бы он не говорил, а Стелла напоминала об Амели и настоящем чувстве, оказавшемся ложью. Ложь он презирал. Часто в ущерб собственной выгоде.
Стелла приложилась к бокалу. Пунцовая помада на пухлых губах заблестела сильней. Густо накрашенные глаза следили внимательно и настороженно. Охотник делал вид, что поглощен телятиной. Делать вид не составляло труда. Мясо готовил мастер. Квинтет заиграл любовный романс «Приди и возьми меня нежно…». Мелодия нравилась, и старик впервые пожалел, что сидит вдали от сцены.
– Дядюшка Ох?
– Да? – промычал он с набитым ртом.
– Не сочти за подозрение, я лишь любопытствую. Отбрасывая ностальгическую версию, ответь, зачем ты пришел? – Стелла крутанула ожерелье. – За мясом жаренным или мясом женским? Или ты здесь из-за последних событий?
«Началось, – подумал Охотник, продолжая сосредоточено жевать. – Интересно, в какую историю я невольно вляпался?»
Стелла ждала, покачивала бокал. В ее толстых пальцах талия кубка выглядела пошлостью.
Охотник промокнул губы салфеткой, деликатно отрыгнул и изобразил на лице улыбку.
– Не за тем и не за другим, но передай повару мое искреннее восхищение. А насчет последних событий… Не представляю, о чем речь.
– Так…, – начала Стелла, но умолкла. К столику подбежал запыхавшийся мальчишка-паж. Привстал на цыпочки, что-то зашептал в хозяйское ухо. Толстуха скривилась, отвесила пацану подзатыльник. Мальчишка пискнул и удрал.
С грохотом распахнулась центральная дверь. В бордель, крича, гогоча и толкаясь, ввалилась ватага парней в серых студенческих одеждах. Тот, который шел первым, розовощекий и свеженький, прихрамывая, подскочил к рыжеволосой метиске и сноровисто ущипнул за круглый задок. Рыжая пискнула и отвесила наглецу шуточную пощечину. Не прошло и минуты, как «Цыпочки» поглотили новичков.
Старики молчали. Охотник складывал фигурки из зубочисток. Ждал. Стелла разглядывала ухоженные ногти. Хмурилась, оглядывалась по сторонам.
– Начинай, дорогая, – проворчал он наконец. – Эти… последние события. Не стесняйся, рассказывай.
– Сначала скажи, почему ты приперся именно сегодня, – усмехнулась бордель-маман. – Свою наивность я потеряла вместе с невинностью, а ее я лишилась ой как давно. В совпадения я не верю, а значит, ты в игре.
Охотник скривился.
– Я стар для игр, Стелла. Извини за прямоту, но и ты тоже. Я не в восторге от «Цыпочек», но обстоятельства личного характера вынудили меня, как ты изволила выразиться, припереться. Мне нужен Шарманщик. Люди говорят, что по вторникам и субботам он поет в твоем заведении. Сегодня вторник, но я не имею удовольствия слышать его знаменитого на всю Империю голоса.
– И что за люди поделились с тобой? – толстуха подхватила кувшин. В момент разлития руки ее заметно дрожали. Лужица солнечного напитка растеклась по скатерти похожим на кровь пятном. Вновь запахло летом.
– Разные люди, Стелла. Да пойми ты, я не знаю ни о каких последних событиях, а играть умею лишь в кости и карты. Я давно не интересуюсь делами. Давно вообще ничем не интересуюсь! Живу в глухомани, в Дикой Степи. Промышляю зверье, редкие корешки собираю и травки. Гербарист я, цветовод и зверолов. Людей встречаю раз в полгода, а то и реже. В Арабай меня привели личные обстоятельства. Не хочу обременять тебя подробностями, они скучны и незначительны. Повторяю, мне нужен Шарманщик. Для разговора, по результатам которого я завтра же покину город. Один или вместе с ним.
– Помнится, вы никогда не были дружны. Зачем тебе вдруг понадобилась компания Певца Слез?
– Кого-кого?
– Певца Слез. Мои девочки так называют Шарманщика.
– Дурацкое прозвище.
– Какое заслужил! Как еще называть жалующийся на жизнь бурдюк с винищем?! Часто я спрашиваю, почему до сих пор не прогнала пьянчугу? Спору нет, певец он гениальный. Его баллады превосходны, но они не для борделя. У нас, что надо? Веселенькие тексты, легкий мотивчик о счастье, радости и прочих тра-ля-ля. На худой конец, что-то геройское, о всяких драчках, войнах и прочем мордобитии. Не знаю почему, но у мужиков от упоминания кровищи лучше работают их агрегаты. Не важно, худые или толстые…
Охотник положил подбородок на ладони и притворился, что слушает измышления Стеллы о воздействии музыкальных стилей на мужские агрегаты. Сам же осматривал главную залу «Цыпочек».
На первый взгляд происходящее не содержало ничего необычного. Все, как всегда: шумно, дымно и весело. Гремела музыка, лилось вино, поедалось мясо. Скользили меж столов полуголые прислужницы, следили за порядком хмурые здоровяки-вышибалы. Клиенты щупали девичьи прелести, девочки хихикали и тянули монеты из кошелей сластолюбцев. Все, как всегда, но тренированный глаз моментально усмотрел нечто, выпадающее из фантасмагории бордельного бытия. Нечто приняло форму троих серьезных мужчин в кожаных рубахах и при коротких мечах, удобных для комнатного боя. Кожаные парни казались трезвыми, а под рубахами у них просматривались плотные кольчужные сетки. Троица тоскливо поглядывала на веселящихся куртизанок и качающиеся грудки прислужниц, но ни к тем ни к другим приставать не пыталась. Парни крутились около неприметной двери, прикрытой от назойливых взглядов шкурой снежного медведя. Если Охотнику не изменяла память, за дверью находился один из пяти «кабинетов уединения». Спокойных мест для персон, отягощенных делами, стеснением и золотом.
«Может все переменилось? Бордель могли перестраивать, а приват-кабинеты – перекинуть в другие помещения…»
– Ты меня слушаешь, старик?! – голос Стеллы звенел злостью и страхом.
Охотник виновато потупился.
– Извини, дорогая, задумался. Продолжай, пожалуйста. Что там с худыми и толстыми?
Стелла недовольно засопела.
– Какие, к шайтану, худые и толстые?! Ты явился именно сегодня! И не случайно. Для чего тебе Шарманщик?! Говори немедленно или выматывайся! – она явно не шутила. – Знаю, что моя безмозглая охрана не в состоянии вышвырнуть твою тощую задницу, но я надеюсь на порядочность Гвардейца! Ты ведь помнишь, что такое порядочность?! Говори или убирайся! Хотя… Стоп! Я все поняла! Зачем ты согласился?! Как ты мог, Охотник?! Прийти именно сегодня! Сколько монет тебе отвалили за жизнь собственного брата?!
– Сдурела, дорогуша?! – от нелепого обвинения у Охотника отвисла челюсть. – Ты о чем болтаешь?! Я подрядился на убийство Шарма?! У тебя проблемы с головою?!
Стелла, до того сгорбившаяся, расплывшаяся в кресле огромной медузой, резко откинулась на спинку. Огромные груди колыхнулись.
– Я неправа?! – глаза бывшей куртизанки горели решимостью загнанной крысы. – Хочешь сказать, я ошибаюсь?!
– Не хочу, а уже сказал! Надо же такое придумать! Убить Шарманщика да еще и за деньги! Эх, дорогуша! Не представляю, что за гадость ты употребляешь, но настойчиво рекомендую прекратить. Она сведет тебя с ума.
– В таком случае поклянись, Охотник! Поклянись, что не лжешь! Я помню, что для тебя значили клятвы! Ты всегда был правдив, за это тебя уважали, но не любили, – она почти умоляла. – Поклянись, Гвардеец!
«Я уже много лет не Гвардеец», – подумал он, но получилось по-другому.
– Клянусь! – от нелепости ситуации хотелось смеяться и грустить, но лицо оставалось непроницаемо. – Клянусь честью, что не обижу Шарма. Клянусь жизнью, что и другие, кем бы они ни оказались, не пострадают от моего вмешательства. Ни словом ни делом я не причиню вреда твоим гостям. Я сказал.
– Все-таки знаешь, – обреченно протянула Стелла. – Но почему, Охотник? Зачем эта ложь, зачем притворство?!
– Я не притворялся, – он смотрел на нее в упор. – Догадался. Несколько минут назад.
Стелла шумно выдохнула.
– Шарманщик сегодня не выступает. Он занят. Пьет и разговаривает об опасных вещах, но ведь содержание беседы тебя не привлекает?
В голосе Стеллы вибрировала надежда. Возле дверей зашумели. Вышибалы волокли упирающегося молодчика в розовых бриджах и канареечной сорочке навыпуск. Вокруг процессии кружила полуголая мамзелька юных лет и норовила пнуть молодчика стройной ножкой в беленьком чулочке. Молодчик плакал и просил охрану оставить его еще на часок. Вышибалы безмолвствовали. Охотник взял очередную зубочистку.
– Меня не интересует, с кем встречается Шарм, – он прикусил зубочистку. – Мне наплевать, в какое дерьмо он старается влезть. Я лишь хочу с ним поговорить. О личном.
Вновь подбежал мальчишка-паж. На этот раз шепот перемежался обильной жестикуляцией. Стелла выслушала пажонка, кивнула и отослала, обойдясь без подзатыльника.
– Тебе повезло, мой старый друг, – сказала она до того торжественно, что Охотнику захотелось сплюнуть. – Они хотят тебя видеть. Через двадцать минут.
Зубочистка переломилась с приятным хрустом. Одна половинка упала на пол, вторая в тарелку, к остатками мяса и хлебным коркам. Охотник паскудно усмехнулся.
– Погоди-погоди, дорогуша. А если я не хочу видеть их? Или подобное предположение твоими гостями исключается?
Стелла натужно рассмеялась.
– Извини, если я неправильно выразилась. Они просят о встрече. Как я понимаю, Шарманщик нужен тебе позарез, иначе ты вряд ли явился бы в мой пансион… Не возражай! – прикрикнула она, увидав на его лице протест. – Я знаю, ты не забыл и не простил матушкиной измены! Так вот, Шарм сейчас там, с ними. Встреться с моими гостями и болтай со своим Шарманщиком хоть до конца времен. Считай это маленькой просьбой. Платой за доверие, которое, между прочим, может отправить меня на эшафот.
– Трам-пам-пам, – Охотник забарабанил по столу. – Будь любезна, Стелла, скажи своим девочкам принести еще один кувшинчик вина. Идиотизм ситуации прямо заставляет меня напиться.
Не прошло и минуты, как пузатый кувшин присоединился к стариковской компании. Охотник ухватился за изогнутую ручку. Стелла подставила бокалы. Вновь запахло летом.
– Твои гости, кто они вообще такие? – он сделал большой глоток.
– Просто люди. Хорошие люди, достойные граждане и патриоты, что желают идти собственным путем. Которые этот путь знают…
Охотник едва не выронил кубок.
– Заговорщики и революционеры?! Здесь, в «Сладких цыпочках»?! – он от души рассмеялся. – Чудные дела творятся в подлунном мире! Скажи еще, что и девочки твои сейчас не трахаются ради денег, а выполняют ответственное задание, собирают средства ради справедливости и всеобщих свобод!
– Поверь, Охотник, это не повод козырять остроумием. Все очень серьезно. И опасно, – она облизала губы. – Я боюсь. Не за себя. Мне давно наплевать на личные проблемы. Дело затрагивает небезразличных мне людей.
– Разве такие существуют?
– Представь! – надулась толстуха. – Прошу тебя, не шути на эту тему. Я и правда боюсь.
Охотник через силу спрятал улыбку.
– Что за люди?
– Руководители Фронта Свободного Улара, – Стелла перешла на шепот, хотя этого и не требовалось. Время перевалило за полночь, и «Сладкие цыпочки» веселились в полный голос. – Сегодня они здесь ради Шарманщика. Все вместе. Тайно, как ты понимаешь, но у тайн есть неприятное свойство. Рано или поздно они раскрываются. Мне даже представить страшно, если о встрече прознают живодеры из Имперского Сыска…
Руки бордель-маман затряслись. Охотник наполнил бокалы. Выпили.
– Я их знаю, этих хороших людей, милых твоему нежному сердцу?
Толстуха на миг задумалась, покачала головой.
– Вряд ли, они из молодых, – она глубоко, словно бросаясь в омут, вздохнула. – Валиант Верра – мастер-кузнец Механической Гильдии Арабая. Командир Лунной стражи Дижон Заклевский и… Карлес Чирроке… внук, сын моего любимого Алексо…
Охотник вздрогнул. Рука непроизвольно скользнула под рубашку, почесала витиеватую литеру «Б», выжженную на солнечном сплетении. Удивительно, но Охотник не помнил, при каких обстоятельствах клеймили Гвардейцев. Обозначенная литера – пунцово-красная, выпуклая и гладкая на ощупь, имелась у каждого. Во времена Ловли именно по клейму опознавали обезображенные трупы его братьев по оружию…
Жилистые пальцы старика застучали по столу, временами попадая в винное пятно. Стелла не сгущала краски и не преувеличивала опасности, а страх ее и нервозность имели достойную оправу.
После разрушительного хаоса Разлома, едва не ставшего концом Гарданской Империи, свободомыслящие радикалы, революционеры и прочие сторонники независимости превратились из неприятного атрибута смутных времен в первейших врагов государства. Подвыпивший пустозвон или философствующий мечтатель, неосторожный болтун или кропатель антимонархистских памфлетов… Позорная казнь ждала всякого подрывателя имперской целостности. Еще не остыла память о Лунном Братстве, еще помнили о Вольном Союзе Южных Городов… Имперский Сыск – коронная разведка и контрразведка, а также его полулегальная «дочка» – Служба Добровольный Дознавателей не жалели времени, сил и средств на выкорчевывание ростков вольнолюбия. Методы не имели значения. Предпочтение отдавалось результату. Подпитываемая кровью память нарушала сонное спокойствие всемогущих хозяев Гардана. Слишком дорого заплатили их предки за беспечность прошлого…
– Серьезно, – сказал он наконец. – Первых двух не знаю, хотя мне доводилось встречать клинки с клеймом мастера Верра. Отличная сталь, во всей Империи едва ли больше трех кузниц способны конкурировать с арабайским мэтром. В отношении третьего… Как я понимаю, Алексо – твой старший сын от Алесандро Чирроке. Единственный бастард, которого Черный Сокол официально признал?
– Да, – кивнула Стелла. – Карлес – младший сын Алексо. От одной южанки из рода Шарлизов.
– Владетельные графы прибрежного Адлара?
– Да.
Охотник поскреб клеймо.
– Я знавал графа Секста Шарлиза. Он храбро сражался в Кольвии, в битвах у Оборелого леса и Зеркального озера, а это, скажу, были серьезные потасовки. Встречал я его и позднее. В Элкстримском Побоище граф Шарлиз собственноручно зарубил шестерых Серебряных беретов из Лунного Братства, после чего прикончил Курама Зуля – третьего человека в иерархии этой проклятой организации. Курам был безумцем, безжалостным фанатиком и садистом, но и рубакой отменным. Барон Шарлиз умудрился поднять говнюка на копье. Да, Секст Шарлиз был хорошим воином и грамотным командиром. Смерть поцеловала графа в Карбакии. Степняки Шальной Девки – восставшей племянницы Старого Императора – утыкали бедолагу стрелами точно ежиную спину, – Охотник опрокинул в рот остатки вина. – Также я знавал Мирано Шарлиза. Этот не…
– Секст был дедом Карлесовой матери, – прервала воспоминания Стелла.
– В таком случае могу поздравить твоего внука. В его жилах плещется добрая кровь.
Бордель-маман с укором глянула на собеседника, но смолчала. Музыканты заиграли «Мой сладенький мальчишка…» – сборник шутливо-эротических куплетов, с незапамятных времен считавшийся неофициальным гимном «Цыпочек». Шлюшки завизжали, захлопали в ладошки и принялись подпевать, поддерживаемые нестройным хором пьяных мужских голосов. Охотник с удивлением заметил, что Стелла, несмотря на волнение и страх, шепчет с детства знакомые слова.
«Интересно, пела ли куплетики Амели? – подумал он и в который раз наполнил бокалы. Голова приятно кружилась. Охотник с удивлением понял, что порядком надрался. Кажущаяся легкость «Закатного лика» обернулась обманом. Возникло невольное: «А не подмешан ли в вино наркотик?». Он старательно отогнал подозрения. Было попросту наплевать.
Песня оборвалась на ноте тоскливого минора. Музыканты получили положенные аплодисменты, подслащенные порцией обязательных поцелуйчиков. Вечер продолжался.
Охотник ждал обещанную встречу и пьянел все больше. Алкоголь баламутил глубокий колодец души. Звучали голоса. Сгорали годы, отданные на откуп печали. Призрачный силуэт надежды маячил на толстом стекле будущего. Перед глазами возникал образ странного человека. Загадочного незнакомца, недавняя встреча с которым принесла живую струю в затхлый воздух его внутреннего склепа. Единственная встреча, один разговор, но они заставили Охотника отправиться в путь. Встреча и разговор, что сплели в единый колючий клубок прошлое, настоящее и будущее… И он, старый, покрытый шрамами бесчувственный воин бросился, точно пустоголовый котенок, за этим цветастым клубком…
– Пора, – раздался издалека голос Стеллы. – Пойдем, дядюшка Ох, тебя ждут.
Охотник мотнул головой, разгоняя алкогольную абстракции. Сделал попытку встать, но вместо этого спросил:
– А для чего заговорщикам нужен Шарманщик?
– Все помнят о Песенной Битве, – прозвучало в ответ.
Два слова. Простых, знакомых, но упоминание о связанном с ними событии прошило внутренности не хуже отточенного стилета. Зашевелились шестеренки памяти, возвращая Охотника в один из давно потерянных дней…