…Разлом рвал Империю на разноцветные лоскуты самостоятельных государств, но тот день ознаменовался успехом. Авангард Западной Армии принял капитуляцию пограничного фарийского замка Ле-Першерон. Принял без боя и осады, что радовало вдвойне.
Владелец замка, маркиз Жан Першерон отличался завидной смелостью в противостоянии с жареными кабанчиками и копчеными каплунами, но совершенно не годился для войны настоящей. Лишь только на горизонте обозначились знамена Западной Армии, как благоразумный маркиз тут же выслал парламентеров.
Сдачу Ле-Першерона принимали герцог Винчензо Фалль и генерал Язо, графы Умберто Пирро, Николя Буцэро и Марсело Чалло. Гвардию представляли Игрок, Воин и сам Охотник.
Было выпито много вина, и не один печеный кабанчик упокоился в желудках собравшихся, но настоящего пира не получилось. Имперцы держались напряженно и скованно, готовые к неожиданностям. Фарийцы хмурились и опускали глаза, стыдясь трусливого начальственного решения. Лишь необъятный маркиз Першером старался вовсю. Он ел за четверых, пил за шестерых, а могучая маркизова отрыжка разносилась на километр от замковых стен. Он пел имперские гимны, обнимал и целовал захватчиков-гостей. Он разошелся настолько, что клялся в верности Империи, называл Людовико Старого своим кумиром и утверждал, что древнею мечтой рода Першеронов было служение Гардану в целом и фамилии Корво в частности. Под конец новоиспеченный подданный Империи окончательно набрался и свалился под стол, правой рукой сжимая говяжью сосиску и сложив пальцы левой в фигушку.
Маркиза Луиза Першерон, женщина некрасивая, гордая и строгая, весь вечер просидевшая с прямою спиной, будто проглотившая копье, с ненавистью взглянула на храпящего супруга. Ее аристократический взгляд пробежался по гостям, задержался на усатом генерале Язо, а затем уперся в лоб Охотника.
– Милостивый сударь Гвардеец! Не будете ли вы настолько любезны проводить меня в опочивальню? Треволнения дня сегодняшнего порядком меня утомили…
Умолкли и фарийцы, и имперцы. Граф Чалло неопределенно крякнул, беспардонный Игрок определенно хмыкнул, а глава делегации, блудливый герцог Винчензо Фалль, плотоядно облизнулся.
Охотник поднялся на деревянных ногах и подошел к хозяйскому креслу. Луиза приняла предложенную руку, одарив своих соплеменников взглядом, в котором читалось презрительное:
«Я отдаюсь победителю, но ведь этого вы и добивались?!»
«Шарм, шайтанов племянник! – зло подумал он. – Я когда-нибудь оторву твой пакостный язык!»
Певец, наслаждаясь произведенным эффектом, подошел ближе и повторил с видом девичьей невинности:
– Куда, говоришь, хотел попасть?
– В порт, – ответил Охотник. – Я снял комнату в «Черной свече».
Шарманщик моментально позабыл о маркизе Першерон. Скривился, сплюнул.
– Паршивое место! Хозяин грубиян и прохвост, служанки страшные, а уж повар их вообще паршивейший из всех паршивцев! Мне рассказывал по секрету один подмастерье, как этот негодяй плюет постояльцам в еду, а в суп может наделать чего и похуже…
– Я завтра уезжаю. И суп не люблю.
– А я настаиваю! Сегодня же переезжай! Мой старинный товарищ не должен жить в гадюшнике, где с супом творят непотребства! Перебирайся в «Цыпленка и курочку»! Там, по крайней мере, владелец приличный. Лично его знаю, Дуртом зовут. А кухарки в «Цыпленке» вообще…
– Не ломай мне нервы, – буркнул Охотник и указал на Карлеса. – Поможешь?
Шарманщик уставился на умирающего, словно впервые увидал.
– Что прикажешь с ним сделать?! Могильщик из меня, как из некоторых герой-любовник! Ой, прости, забыл о сладостях маркизы Луизы…
– Поможешь, спрашиваю? Не сомневаюсь, ты знаешь пару-тройку лекарей, которые не станут задавать лишних вопросов. И к сыскарям не побегут.
Шарманщик шумно высморкался. Брезгливо обтер пальцы о ближайшую стену.
– Будто я могу отказаться! Ладно, отнесу юношу к Цинии. Она знахарка опытная, а политикой интересуется, как старая девственница мужскими причиндалами, – он хлопнул Охотника по плечу. – Согласись, старина, я сегодня настоящий молодец! Всю ночь тружусь точно фермерский мерин, на благо рода человеческого. Одного неумеху вывел, второго вынесу… Чтоб вы без Шарманщика делали, а, Охотник?! Померли бы или чего похуже!
– Прекрати трепаться! Монеты у тебя есть?
– Вот так всегда! Ругают, затыкают, а потом им еще и денег подавай! – фальшиво оскорбился певец и принялся хлопать по карманам. – Тебе много надо?
– Я предлагаю заплатить за лечение Карлеса.
Шарм хмыкнул и вдруг стал совершенно серьезным. Отлетело шутовство, пропала бравада. Певец сказал грустно:
– Пустое это, Охт. Лишнее. Ты видел, что за нами следят?
– Да. Бери мальчишку и иди. Я прикрою, – сказал Охотник, с любопытством наблюдая изменившееся лицо Шарманщика. Лицо певца без маски. Выглядело это лицо помятым и печальным.
– Обожаешь ты геройствовать, брат!
Маска вернулась на место.
– Жду тебя завтра, – Охотник прихватил Шарма за подбородок. – Не появишься до десяти тридцати утра, уеду один!
Шарманщик мотнул головою, освобождаясь.
– Я подумаю, – он переложил Карлеса с одного плеча на другое, не забыв поправить кобзу.
– Жду около Бродяжьих ворот, – уточнил Охотник. – Не перепутай!
– Да помню я, – махнул Шарманщик и легко зашагал по ломаной линии переулка, окруженного безвкусными коробами безликих корпусов складского района.
– Удачи, брат! – прошептал Охотник, и певец будто услышал, полуобернулся и послал на прощание воздушный поцелуй.
Охотник улыбнулся.
Гвардейцы были братьями духа, но отношения между братьями не всегда идеальны. Случались ссоры и ругань, порою доходившие до драк. Лишь Шарм всегда оставался в стороне. Он был всеобщим любимцем, которому прощались и болтовня, и колкости, и проказы. Если мозгом Гвардии выступал Лидер, духом являлся Воин, то Шарманщик был ее сердцем…
Охотник отогнал воспоминания, что вторгались в сознание назойливым мошкариным роем. Он устал питаться памятью о часах славы, друзьях и победах. Он хотел жить настоящим, но знал, что, лишь собрав рассеянные частички прошлого, сможет осуществить желание, переродившееся с годами в мечту…
Из-за облачных одежд выползла луна. Охотник стоял посреди проулка и глубоко вдыхал ночной воздух. Он не замечал зловония и смрада большого, грязного города. Он чувствовал только воздух, прохладно обтекающий бронхи и легкие. Сердце билось ритмично и правильно, как хорошие часы из мастерских Тулио Гарро. Замерзшая душа спала под колючим одеялом из потерь и опыта. Старик давно ощущал присутствие людей. Чувствовал кожей, чувствовал всеми органами лучшего в Империи следопыта и зверолова. И человеколова. Одного, двух, трех… Многих, и каждый из этих многих боялся. Кроме одного.
Смельчак неторопливо вышел на противоположную, облитую лунным серебром часть проулка. Отсалютовал двумя пальцами. Он прихрамывал, но двигался уверенно, явно привычный к недугу.
Охотник ждал, собранный и спокойный. Вино и кровь воспламенили нервы, вдохнули огонь в закостеневшее от безделье тело. Он оставался спокоен, но чувствовал струящуюся по жилам силу. Могучую силу человека, знающего смерть, но любящего жизнь.
Хромоногий приблизился к Охотнику и протянул позабытый в борделе посох.
– Мне кажется, это ваше? – сказал-спросил он, не то извиняясь, не то издеваясь.
– Благодарю. Я по нему скучал.
Мужчина сделал шаг назад и улыбнулся. Улыбался он хитро и аппетитно.
– Меня зовут Патрик Дидо. Мастер особых поручений Имперского Сыска в городе Арабае.
– Дидо, – задумчиво повторил Охотник, разглядывая человека, который изображал в «Цыпочках» предводителя лжестуденческой ватаги. – Графы Луастило? Желто-зеленый герб с горящей башней и двумя черными котами?
Патрик Дидо отвесил клоунский поклон. Охотник по- прежнему не чувствовал в мужчине страха. Лишь усталость и любопытство. Это вызывало невольную симпатию.
Граф Луастило ощутил настроение старика.
– Поговорим? – предложил он и еще раз вкусно улыбнулся.
– Хотелось бы, но нет времени, да и настроения. Подпортили сегодня какие-то хулиганы, – отточенным движением Охотник оперся на посох. Розовощекий щипатель женских задков определенно нравился, но старик не собирался раздавать комплименты. – Вы ошиблись, граф! Я не тот, кто вам нужен. Арабайские интриги никоим образом меня не затрагивают.
Патрик Дидо неожиданно щелкнул пальцами. Охотник напрягся, но ничего не произошло. Лишь тихое бренчание расслабляющихся арбалетных струн. Компаньоны хромоногого сыскаря подчинились отмашке.
– В таком случае, зачем вы пришли в бордель, Гвардеец? Для чего встречались с этой поганью?
Охотнику захотелось ответить честно.
– Точно не знаю, но для меня это важно.
– Можно рассчитывать на подробности?
– Вполне. В «Цыпочках» я искал Шарма. Остальное меня не привлекало.
Патрик Дидо скрестил руки на животе. Большие пальцы пришли в движение, закрутились.
– Вам известно, сударь, что Шарманщик дал согласие на сотрудничество с Фронтом Свободного Улара? Это коронное преступление и карается оно…
– Причитающаяся кара для меня не секрет, – оборвал Охотник. – Уверяю вас, Шарм никаким боком не причастен к какому-то Фронту. Его вина заключается в любопытстве да привязанности к хорошей выпивке.
– Простите?
– Он любит качественное вино, а те господа наливали.
– Это шутка?
Охотник воткнулся взглядом в хромоногого Патрика. Тот глаз не отвел.
– Послушайте, Дидо. Сегодня вы третий человек, назвавший меня шутником. Признаюсь, мне льстит такая оценка, но на роль острослова я гожусь много меньше других.
Патрик Дидо лимонно сморщился.
– Хотите сказать, наши сведения неверны?
– Вы удивительно догадливы! Нам с Шармом нет дела до заговоров и разных революций. У меня, знаете ли, от заговоров возникает запор, а от революций ветры. Шарманщик и того меньше любит смутные мероприятия. Они для него слишком хлопотны!
Патрик Дидо рассмеялся. Смеялся сыскарь еще вкуснее, нежели улыбался.
– Я вам верю, сударь, – сказал он наконец. – Добавлю больше, я точно знаю, что слова ваши правдивы от заглавной буквы и до точки.
– В таком случае, чего вы хотите?
– Поговорить.
Охотник стремился поскорее убраться из складского района, но бесстрашие графа Луастило заслуживало уважения, выраженного в десятке потраченных на беседу минут.
– Говорите, только ответьте прежде на один вопрос. Кто выдал вам место и дату встречи?
Патрик Дидо повторил улыбку. Он вообще охотно улыбался, этот розовощекий юноша, в котором погиб страх.
– А нужно ли вам это знание? Желаете поквитаться со стукачами? Что-то не вяжется стремление к мести с обычным поведением Гвардейцев! Вы ведь даже за своих не поквитались.
Охотник проигнорировал дерзость.
– Отмщение не входит в мои планы. Простое любопытство.
Патрик Дидо хмыкнул.
– Если скажу, что их выдал я?
Охотник кивнул. По-осиному жалящее чувство неправильности, нелогичности происходящего вот уже час не давало покоя его недоверчивому разуму. Теперь же внутренний скептик умолк.
– Что будет с плененными?
– Разве они есть?! Валиант Верра и барон Заклевский мертвы, а касательно юного Чирроке… Он мне неинтересен. Я приказал парням пропустит и Шарманщика, и мальчишку. Пусть идут хоть к Цинии, хоть к Бородатому врачу, хоть к самому шайтану. Подохнет он или выживет, мне дела нет. На все воля Создателя.
Граф Луастило сложил пальцы щепоткой и по разу притронулся к солнечному сплетению, кадыку и губам. Для последователей Культа Творца это означало «в разуме, душе, сердце» и подтверждало правдивость сказанного.
– Что насчет Стеллы? – Охотнику не было дела до религиозных предпочтений хромоногого агента.
– Арестована, вместе с бордельными вышибалами и парой неумных гостей, решивших поиграться в героев. За них я бы не беспокоился. Подержат пару дней в Серой Башне и пнут под зад. Да и вообще, Охотник, вам-то какое дело до судьбы этих изменников?!
Конец ознакомительного фрагмента.