В горках
Обычно Светлана Александровна Озёрская принимала пациентов у себя в кабинете. Само собой, сеансы не предполагали посторонних. Но если уж нарушать правила, то все разом.
На конференции по массовой истерии Света встретила своего друга и коллегу. Игнатий Аннушкин когда-то проходил у неё практику и по её же протекции попал в докторантуру к профессору Кибицу. По совету своего наставника, Игнатий вовремя бросил и психиатрию. И стал гипнотерапевтом. Да, обычным гипнотерапевтом. Лучшим в России.
И раз уж Светлана опять нашла какие-то приключения на свою медленно угасающую карьеру, то почему бы не поучаствовать? Один разочек. Для разнообразия. А потом вернуться к практике и дописать наконец пятую книгу по психосоматике.
Никакой промзоны, обещанной навигатором, поблизости не было. Вот контрольные пункты были. И идеально ровный участок шоссе, словно перенесенный из другой реальности – был. Если забыть о том, в какой стране находишься, то Тихие Горки вполне можно было принять за пригородный район Нюрнберга. Или Гааги.
– Мне вот интересно, – Игнатий помог коллеге выбраться из машины. – Если они все из себя такая элита, то почему живут здесь, у самой границы мкада? Да еще в обычных многоквартирных домах.
– Обычных? Я бы не спешила с громкими заявлениями. Роза мне рассказывала об истории и концепции городского Эдема. Этот небольшой клочок земли недоступен для спутникового наблюдения. Во всех документах и, что важнее, иностранных базах, территория принадлежит давно заброшенному заводу-гиганту.
– Тогда не проще ли жить в особняке?
– Есть у здешних жильцов и особняки, и всё остальное. В избытке. А вот информационно непроницаемой территории на всех не хватает. Они же не члены правительства, а всего лишь финансовая опора страны. Им надо где-то пережидать народные психозы, как сейчас. К тому же, эти господа боятся одиночества.
– А вот темноты, похоже, не очень. Даже фонари не горят.
Чтобы найти нужный дом, коллегам пришлось идти от подземной парковки через сквер. Близорукая Озёрская перла наугад, натренированная прогулками по лесопарковой зоне своего психологического центра. Быстро темнело, а винтажные фонарные столбы решительно молчали.
– Безлюдно тут.
Светлана не ответила. Ей-то было очевидно, что перевалочная база создана не для прогулок. И как только игра в прятки заканчивается, ничто уже не может удержать основной контингент в пределах района, столицы или страны.
Поэтому логично, что большинство квартир здесь брошены. Или предоставлены в безвременное пользование близким родственникам. Как в случае Лизы. А вот и её дом. Пять этажей, неоклассический стиль, единственный подъезд, больше похожий на соборные врата. От фасада отпочковалась башенка с часами.
И никакого освещения.
В парадной два охранника, при свете диодного фонарика, рубились в подкидного.
– Кто здесь?! – встрепенулся секьюрити.
– Озёрская, Аннушкин. К Ерофеевой.
– Вот это да!
– Вас разве не предупредили?
– Предупредили. Но я не про это. Как Вы вошли?!
– Через дверь.
– Ну дык она ж на магнитном замке. И верещит, когда её открывают.
– Лёх, ты чего, света нету, – второй секьюрити оказался сообразительней.
– А, точняк. Вы, это, извиняйте. Диверсия. Во всем комплексе нет света.
– Лёх, ты чего, зачем сразу пугаешь? Может, забастовка очередная.
– А, точняк. Бастуют же все. Погодь, а мы почему не бастуем?
– Лёх, ты чего, нам же деньги хорошие платят.
– А, точняк. Но по мне всё равно диверсия. Потому что зачем в охраняемом доме на охраняемой земле еще и магнитный замок? А затем, что шнырять стали по подъезду непонятные какие-то личности. Жильцов пугают. А мы почему-то никого до сих пор не поймали. Вот эти личности свет и вырубили.
– Лёх, ты чего, камеры же никого не зафиксировали. Сказало начальство, что это психологический эффект.
– А, точняк. Вы, это, психологический эффект изучать пришли?
Светлана и Игнатий переглянулись и кивнули, словно оба этих действия могли иметь смысл вне светового пятна от фонарика.
– Лёх, ты чего, ну кто ж так спрашивает?
– А, точняк…
Не теряя драгоценного времени, исследователи психологических эффектов поднялись на последний этаж. Игнатий был в чем-то прав, говоря об особняках. На каждом этаже была ровно одна квартира.
– Я уже подумала, что Вы заблудились и не приедете, – встретила их миниатюрная смуглая девушка, одетая в ночнушку и держащая большую ароматическую свечу. – Проходите скорее. Вау!
Последнее восклицание относилось к вошедшему следом за Озёрской гипнотерапевту.
– Я не успела предупредить Вашу бабушку, – виновато развела руками Светлана. – Это мой бывший ученик и нынешний коллега, Игнатий Валерьевич Аннушкин. Не беспокойтесь. Он может и не участвовать в нашей работе.
– Я не беспокоюсь! – весело засмеялась девушка. – Вам сам бог велел работать в паре. Просто вылитые Пинки и Брейн! Хи-хи… Идёмте на кухню. Там безопаснее.
Пациентка убежала куда-то в глубь тёмной квартиры, оставив врачей в некотором недоумении. Озёрская, по понятным причинам, не была в курсе молодёжной культуры. Её собственная дочь, едва достигшая среднего возраста, отличалась редкостным консерватизмом и некоторой социальной дремучестью. Что уж говорить о самой Светлане. Но даже она что-то слышала об амбициозных лабораторных мышах.
Заклятая парочка действительно производила яркое впечатление, особенно при совместных докладах или супервизиях. Низенькая, с безнадежно испорченной фигурой, спрятанной за похожим на балахон белым халатом, Светлана никогда не любила смотреться в зеркало. Она носила неприлично дорогие и брендовые вещи, но поверх них всегда развевался этот вечный накрахмаленный монстр, похожий на плащ-палатку. А волосы? Никакая краска не могла перекрыть их иссиня-чёрный цвет, который приводил в ужас многих суеверных пациенток. Причёска чем-то напоминала каре известной французской певицы, с той разницей, что певицы следят за прической.
То ли дело Игнатий! В свои сорок с небольшим он выглядел лет на тридцать. Высокий стройный блондин, даже брови по-есенински золотые. Ухоженный, с изысканными манерами, гипнотизирующим голосом, плавными движениями.
Контраст наблюдался и в профессиональных наклонностях.
Аннушкин глубоко и безвылазно закопался в психиатрию, его манили самые тёмные стороны человеческого разума, способность психики к внезапному и изощренному самоубийству. А ещё он обожал гипноз. Игнатий выплавил из различных техник свой собственный терапевтический инструмент. Коллеги ему страшно завидовали, кривясь и морщась при виде каждой новой монографии. А делиться своими мыслями и практическими победами Аннушкин любил. Пусть читают. Всё равно не поймут.
Озёрская довольствовалась классической терапией, не прибегая к трансовым техникам. Но она наполняла консультационное пространство такой теплотой и позитивом, что многие неврозы просто распадались изнутри под напором проснувшихся у клиента душевных сил.
Единственным значительным сходством был высочайший уровень мастерства. График приёма у обоих был расписан на полгода вперёд. Расценки не рекомендовалось озвучивать народным массам, дабы не провоцировать нового витка волнений.
И после насыщенного рабочего дня эти двое, не задумываясь и не сговариваясь, набросились на новый запутанный случай возможного психического расстройства. Мыши занимались тем же, чем и каждый вечер: изучали чужое безумие.