Глава 2. Тревога
9 ОКТЯБРЯ. СУББОТА. 16.35.
Гудит на всю квартиру машина «Вятка». Нина Викторовна затеяла большую стирку.
Вера Осиповна, плотно прикрыв двери гостиной, чтобы машинный гул поменьше мешал, сидит на тахте, в руках мелькает крючок: она плетет кружева – это ее любимое занятие. Одновременно, смотрит телевизор, где показывают очередную серию фильма «Богатые и знаменитые». То и дело фыркает и комментирует вслух происходящее:
– Мафия… Да, ихняя мафия… Вот бы показали нашу мафию… Она покруче будет, – слово «покруче» бабушка переняла от внука. – Этот Лусиано… Забавный такой… Похоронил тайно… А кого – не знает: то ли свою бывшую жену, то ли совсем чужого человека… Ишь, Берта-то, какая… Ничего не боится… Ничего, допрыгает, укоротят.
Открывается дверь. Входит внучка.
– Уже? – спрашивает бабушка.
– Давно… Я еще с подружкой больше часа в подъезде болтала, – внучка присаживается на тахту, прислоняется к бабушке. – Опять эта… Наталья Орейра. Бабуль, она тебе нравится?
– Ничего девчонка… хорошая… Только в кого она? Ни в отца, ни в мать…
– Ты чего, бабуль? – удивляется внучка. – Это же не настоящие родители, это артисты, – Светлана вскакивает, подбегает к трюмо, стоящему между тахтой и сервантом, смотрится, принимает разные позы, строит разные рожицы. – Бабуль, а я лучше или хуже ее?
– Ты? Ничего. Тоже будешь красавицей…
– Буду? А сейчас, что? Уродина?
– Что ты, девочка! – бабушка машет рукой. – Ты у нас – красавица писаная. Вся в мать.
– В маму? – переспрашивает Светлана. – Но папа говорит, что я его дочь.
– Его то его, а не в него ты пошла. Ты в нашу породу, в хохлятскую. А он, черт лысый…
– Почему, бабуль, обижаешь папу?
– Обижаю? Я? – удивляется бабушка.
– Ну, да! Ты сказала: черт лысый.
Бабушка смеется и гладит внучку по голове.
– Я так… любя ведь…
– Любя… ничего себе, любя…
– Ты мне вот что, красавица, скажи: как в школе?
Девочка сразу скучнеет.
– В школе, бабуль, все о кэй… Как обычно.
– Ясно, – бабушка подтрунивает над девочкой, – пару отхватила. По какому?
– Ни по какому! – сердится девочка. – Забыла, что я отличница?
– И отличница может оконфузиться.
Светланка заливисто хохочет: уж очень забавляет бабулино слово «оконфузиться».
– Сегодня, бабуль, за диктант и по математике – пятерки. Ну, что скажешь? – бабушка недоверчиво качает головой. – Ты мне не веришь? Хочешь, дневник принесу, хочешь?!
Бабушка смеется.
– Внученька, верю я, верю. Шуток не понимаешь? – она наклоняется к уху девочки и шепчет. – Отцу сказала?
– О чем?
– Насчет пятерок.
– Нет еще. Он ушел по магазинам, за продуктами, обязательства завхоза исполняет.
– Скажи. То-то, черт лысый, возрадуется!
В гостиную заглядывает Нина Викторовна. Она вытирает влажный лоб передником, поправляет длинные и густые русые волосы на голове, собирая их в пучок.
– А где сорванец? Не пришел? Все еще?
Светлана отрицательно качает головой.
Бабушка заступается.
– С друзьями где-нибудь… Или в кино с подружкой пошел. В «Родине» сегодня мультсборник «Каспер и его друзья».
– Все-то ты, мам, знаешь о внуке.
– Нет, не знаю. Но… догадываюсь.
– Мог бы и позвонить, – укоризненно замечает Нина Викторовна.
Светлана смеется.
– Мама, откуда позвонить-то? Ни одного автомата работающего, все без трубок.
Нина Викторовна все равно возражает:
– У подружки дома есть телефон… Ладно, пойду. Машина отключилась.
Нина Викторовна уходит. Бабушка недовольно качает головой и ворчит.
– Сколько раз говорила: задерживаешься – позвони.
Светлана знает, о ком речь.
– Зато любимчик, – Светланка не упускает возможности подколоть бабулю.
– Глупышка, тебя я тоже люблю.
– Не так, как его.
– Девочка моя, он… как две капли воды, дед… Мне Витюшку напоминает, – бабушка крестится, – царствие ему небесное.
– Кому «царствие небесное»? – уточняет Светлана.
– Тьфу-тьфу, Бог с тобой, – бабушка вновь осеняет себя крестом. – Кому-кому… Деду вашему, а кому же еще-то?
9 ОКТЯБРЯ. СУББОТА. 17. 20.
Иван Андреевич, прикрыв за собой входную дверь, положив на стул сумки с покупками, стал снимать мокрые ботинки.
– Уффф, ну и погодка!
Из ванной выглянула жена.
– Сережку не видел?
– А, что, все еще нет? – вопросом на вопрос ответил Иван Андреевич. – И не звонил?
– Нет.
– Ну, мерзавец! Ну, я ему задам! Родители волнуются, а ему хоть бы хны.
– Все купил? – спрашивает Нина Викторовна, изучающе глядя на сумки.
– Кажется… Согласно твоим наставлениям.
– Мама! – громко кричит Нина Викторовна.
Из гостиной выходит Вера Осиповна, а за ней хвостик – Светланка.
– Не кричи так. Слышу.
– Я, мам, скоро закончу, а вы займитесь ужином. Пусть он будет сегодня праздничным.
– С чего бы? – интересуется Вера Осиповна.
– Ни с чего. Блинчики с мясом хочу. Ваня накрутит фарша, а ты, мам, заведи тесто.
– Блинчики с мясом? – переспрашивает Светлана. – Отлично! Люблю блинчики с мясом.
– А как насчет диеты? Ты же полнеть не хочешь? – язвительно говорит мать.
– Ничего страшного. Не каждый же день такое.
Нина Викторовна смеется.
– Голод – не тетка.
9 ОКТЯБРЯ. СУББОТА. 19. 10.
За столом, где на большом блюде отдают жаром румяные блинчики, собралась семья. Нет лишь Сергея.
– Ну и пусть… Семеро одного не ждут, – говорит Нина Викторовна и присаживается на свободный стул. – Давайте ужинать. А он… Болтается – будет есть остывшее.
Вера Осиповна встрепенулась.
– Ну, да! – она берет свободную тарелку, кладет на нее три блинчика, встает и ставит в духовку. – Сереженьке… После холода – будет в самый раз.
– Ну, бабушка, ну! – жуя блинчик, хитро подмигивает Светлана.
– Что, Светик, что? Внучёк же… Кто позаботится, как не бабушка?
– У него еще и родители есть… Не сирота.
– Они больно строги к мальчишке, уж больно строги!
– Мы? Строги? – удивляется Иван Андреевич. – Вернется, всыплю, как следует, – тогда узнает, что такое строгие родители.
– «Всыплю», – передразнивает Вера Осиповна. – Покуда жива – не будет этого.
Нина Викторовна укоризненно говорит:
– Портишь, мама, внуков.
Вера Осиповна обиженно поджала губы.
– Ну, конечно: кто виноват? Бабушка, а то кто же?!
Сидящая рядышком Светлана, прижалась к бабушке.
– Не обижайся, бабуль, на предков. Они же любя.
Вера Осиповна улыбнулась и погладила сухонькой ладонью по голове девочки.
– У, ты, моя красавица.
Светлана, хихикнув, замечает:
– Вот и я, наконец-то, удостоена…
– Брысь, – говорит бабушка, – язва этакая, – она встает и идет к плите. Она качает головой. – И в кого только? От горшка два вершка, а всё туда же.
9 ОКТЯБРЯ. СУББОТА. 19. 40.
Нина Викторовна вымыла посуду, насухо вытерла полотенцем и составила в пристенный шкаф. Глянула на часы.
– Нет, это надо же! – воскликнула она. – Скоро ночь, а парня все нет и нет. Пойду, позвоню.
Она идет в гостиную. В след за нею потянулись и другие.
Нина Викторовна набирает номер 5—24—24. Редкие гудки. Наконец, там снимают трубку.
– Добрый вечер… Извините, что беспокою, но нашего Сергея все еще нет дома. Может, ваша девочка знает. Она дома?.. Да?! Это новость… Мы думали, что она с моим в кино пошла… Может подойти к телефону?.. Здравствуй, Наташа… Не знаешь, где мой Сережа?.. Ты его сегодня не видела? Совсем?.. Странно, очень странно… Да, как не беспокоиться, Наташа, на улице темень, непогода… Позвоню… Конечно, позвоню.
Нина Викторовна кладет трубку, тотчас же снимает и набирает номер 5—26—48.
– Здравствуйте… Можно Веру?.. Нет-нет, ничего особенного… извините… Просто мой сын учится с ней в одном классе… Да-да… Вера, не знаешь, где может находиться Сергей?.. Да, до сих пор не вернулся… Как ушел в школу, так больше мы его не видели… Беспокоюсь… Как это «не стоит»?.. Поздно уже… Значит, не знаешь?.. А какие-то дополнительные задания или внеклассные занятия?.. Нет?.. Никаких?.. Нет-нет, звонила к его подружке. Та дома и его сегодня не видела… Возможно… Но раньше он всегда предупреждал родителей, да и не задерживался допоздна… Ладно, извини за беспокойство.
Нина Викторовна положила трубку.
– Где он?
Тревожный взгляд женщины бегал по присутствующим. Ее лицо постепенно покрывалось мертвенной бледностью.
К ней подошел муж и положил на плечо руку.
– У-у-успокойся… Н-н-не в-в-волнуйся…
– Ты? Меня успокаиваешь, а сам не меньше меня волнуешься. Вон, зазаикался.
– П-п-пойду, п-п-похожу п-п-по у-у-улице, п-п-по д-д-дворам. М-м-может, в-в-встречу.
Иван Андреевич оделся и вышел.
Нина Викторовна металась по гостиной.
– Мама, что делать, что?! Это все ты, ты! Зачем дала деньги, зачем?! Господи!
Вера Осиповна подняла руку, открыла рот, что-то хотела сказать, но не смогла: она, неловко подвернув голову, стала валиться на бок.
– Бабуль, бабуль! – истошно закричала Светлана. – Что ты? Что с тобой!
Нина Викторовна обернулась.
– Мама! – она кинулась к старушке. – Только этого не хватало! Света, беги на кухню. Там, в столе ее сердечные таблетки. Тащи скорее!
Девочка убежала, а Нина Викторовна стала массировать грудную клетку.
Светлана принесла и протянула дрожащей рукой таблетки. Нина Викторовна взяла две таблетки и, раскрыв рот, положила под язык. Руку старушки не отпускала, следя за биением пульса.
Через минуту пульс стал ровнее, взгляд старушки стал осмысленнее.
– Мама-мамочка, прости меня, дуру набитую, прости!
Старушка подняла руку и погладила дочь по волосам. Но она все еще была слаба. Рядом сидела внучка, обнимая бабушку за голову.
– Надо «скорую» вызвать.
Вера Осиповна, с трудом шевеля губами, тихо произнесла:
– Не надо, доченька… Мне уже лучше… Ты лучше обзвони больницы, милицию… Мало ли… что могло случиться.
Нина Викторовна так и сделала. Но десяток звонков ничего не дал. Везде говорили одно и то же: по их данным, Чудинова Сергея Ивановича не значится.
Ничего не могли сказать и одноклассники. Они в голос твердили: Сергей ушел из школы вместе со всеми, и они не знают, где он.
10 ОКТЯБРЯ. ВОСКРЕСЕНЬЕ. 00. 35.
Оперативный дежурный Промышленного райотдела внутренних дел Степан Алексеевич Смирнягин зевнул и с хрустом в суставах потянулся. Он встал, подошел к окну. Там, за стеклом свирепствовала непогода: дул сильный ветер и шел липкий снег.
– Ну и погодка! Просто – зверь.
Откликнулся старший лейтенант Окуневский, сидевший в углу дежурной части и разгадывавший кроссворд.
– Погода шепчет: займи, но выпей.
Смирнягин вернулся на свое место.
– Кто о чем, а вшивый – о бане, – он громко с хрипотцой рассмеялся.
Окуневский, оторвав глаза от газеты, посмотрел в его сторону и покачал головой.
– Юмора твоего, капитан, не понимаю. Лучше скажи мне: что это за парусное судно из четырех букв, первая буква «б»?
Смирнягин не стал долго ломать голову.
– Баржа.
Окуневский вновь осуждающе покачал головой и поцокал языком.
– Ну и ну! Я же сказал из четырех, а не из пяти букв. Это – во-первых. Во-вторых, капитан, я никогда не слышал, что баржа – парусное судно.
– А какое?
– Баржа, дорогой мой, – такое плавсредство, которое, попервости, тягали с помощью лямок, шедшие по берегу бурлаки, а после придумали для них двигатели. И они самостоятельно стали передвигаться по рекам.
За одним из столов, уткнувшись лбом в столешницу, дремал, посапывая носом, сержант Носов, водитель дежурной машины. Он неожиданно поднял голову и произнес:
– Барк.
И голова сержанта вновь упала на стол.
– Видишь, Носов даже в спящем положении знает, а ты нет.
– Ничего удивительного, – возразил Смирнягин. – Он три года «тянул лямку» на флоте. Ему ли не знать?
– Ну, хорошо: а знаешь ли ты, голубчик, кто написал оперу «Жизнь за царя»? Даю подсказку: последняя буква «а», всего букв шесть.
– Ясно: композитор Глинка.
– Ты прав, – Окуневский стал вписывать в клеточки буквы. – А откуда, капитан, тебе сие ведомо?
Смирнягин не отказал себе в удовольствии «подколоть» коллегу, то есть отплатить тому той же монетой.
– Старшему лейтенанту Окуневскому следовало бы знать, кто автор музыки нынешнего гимна России.
– А причем тут гимн России?
– Притом! Музыка для гимна России как раз и взята из оперы Глинки «Жизнь за царя».
– Ну, ты молодец!
– Ничего особенного, – Смирнягин для науки еще раз решил «подколоть» Окуневского, чтобы впредь не очень-то заносился. – Это нынче знает каждый школьник.
– Признаю: ловко ты меня дважды поддел… А вот скажи…
– Отстань, я занят, – сказал Смирнягин и стал заполнять лежащую перед ним «амбарную» книгу.
– И что «кипятится»? Со скуки ведь помереть можно. Хоть бы какой-то ложный вызов, что ли? Ни одного звонка. Словно, все вымерли. Словно, в городе стало некому совершать преступления.
– Хорошо бы так-то. Но, увы… – Смирнягин сделал паузу. – В такую-то погоду хороший хозяин на двор и пса не выгонит. А ты хочешь, чтобы преступники… Нет, не дураки они. Заметил: чем отвратительнее погодные условия, тем спокойнее дежурство. Так бы всегда…
Смирнягин услышал хлопающую входную дверь, чьи-то шаги. У оконца дежурной части он увидел женское встревоженное лицо. Он подошел.
– В чем дело? – спросил он.
– Наш мальчик исчез.
– Когда? – спросил Смирнягин.
– Утром. Как ушел в школу, так и не вернулся. Где он? Что с ним? Обзвонили друзей, подруг, но никто ничего не знает.
– По больницам звонили? – спросил Смирнягин.
– Да, но там мальчика с нашей фамилией, говорят, нет.
– Пройдите сюда, в комнату,
Смирнягин открыл дверь, впустил женщину и мужчину. Сам сел за письменный стол.
– Расскажите еще раз, я запишу в журнал дежурства… на всякий случай.
– На всякий случай? Почему на всякий случай? Мальчик исчез. С ним что-то произошло… Его надо искать
– Видите ли, гражданка…
– Чудинова Нина Викторовна.
– Видите ли, гражданка Чудинова Нина Викторовна, у пацанов есть такая довольно распространенная манера неожиданно исчезать из дома…
– Но наш не такой, – возразила Нина Викторовна. – Наш никогда и никуда не исчезал.
– Все так говорят, когда приходят к нам. А потом мы находим беглеца в какой-нибудь Вологде или Костроме. Узнаем, что пацан в десятый раз ударяется в бега. Потому что дома невыносимые условия жизни: вещь распространенная. Дня не проходит, чтобы не пришла с подобным заявлением полупьяненькая мамаша… Пьете?
– Ну… Разве что по праздникам…
– А праздники каждый день, – добавив, Смирнягин рассмеялся.
– Почему вы так разговариваете? Мы пришли, чтобы сделать заявление… А вы…
– Ну, хорошо, гражданка, вот вам бумага, ручка, пишите заявление, зарегистрируем…
– Только зарегистрируете?
– А вы чего хотели бы?
– Хотела… хотела, чтобы был организован поиск исчезнувшего сына.
– Объясняю, гражданка: вы подаете заявление, мы его подшиваем, и несколько суток не предпринимаем никаких действий.
– Почему?
– Такой порядок. Кстати, не мною установлен.
– Странный какой-то ваш порядок.
– Порядок есть порядок и обсуждению не подлежит. Он подлежит исполнению. Вам ясно?
– Нет, мне совсем не ясно. Мальчику, может быть, плохо. Мальчику нужна помощь… А заявление…
– Да вы не волнуйтесь: придет ваш сын. Набегается и придет. Вот увидите. Поверьте моему опыту. Ну, а если и через трое суток не объявится, то объявим в федеральный розыск. И, будьте уверены, найдем беглеца в каком-нибудь спецприемнике-распределителе.
– Как легко вы ко всему относитесь.
– А как, позвольте спросить, я должен относиться? В семьях ужасные условия, из этого ада подростки бегут, куда глаза глядят. К нам заявляются такие вот мамаши-папаши, горе-родители, плачутся в жилетку, просят разыскать свое чадо. Милиция тратит средства, силы… Вам бы воспитанием сына получше заниматься, побольше к нему внимания, ласки, теплоты.
– Н-н-но м-м-м-мы, – страшно волнуясь и с трудом сдерживаясь от ярости, начал Чудинов-отец, но жена его остановила, взяв за руку.
– Как вы можете такое говорить, если нас впервые видите и ничего о нас не знаете?! – воскликнула Нина Викторовна.
– Знаю, я все знаю, гражданочка… насмотрелся.
– Ну, и что же нам делать, прикажете?
– Только ждать и ничего более. Не объявится беглец, милости просим до нас. Займемся, как положено. До свидания!
Чудиновы встали и пошли к выходу. Уже у дверей Нина Викторовна обернулась.
– Скажите, у вас есть дети?
– Есть, – Смирнягин рассмеялся. – И даже трое: мальчик и две девочки.
– Если бы с вами такое… Как бы вы…
– Я? Я бы поступил так: нашел, отодрал бы, как Сидорову козу. Так бы отодрал, что он дней десять на задницу боялся присесть. Больше, уверяю, он бы ничего подобного с родителями не совершил. Вас, конечно, такой метод воспитания не устраивает. Что ж, каждому свое!
Чудиновы вышли.
– Зря ты с ними так-то, – сказал осуждающе Окуневский. – Люди убиты горем, не видишь?
Смирнягин озлился.
– Не лезь, Яша, не в свое дело!
– Это действительно не мое дело, но ты все же позвони в дежурную часть городского управления, а? Спроси. Не исключено, что там что-то могут и знать об исчезнувшем мальчишке. Бывает всякое. Сам знаешь.
– Советнички… Из страны советов… А, ладно, – он набрал номер телефона. – Капитан Смирнягин… Так точно… Да, понимаете, только что двое родителей были… Оставили заявление… О чем? О, якобы, исчезновении сына… Вот я и звоню: может, у вас какие-то сведения есть?.. А его данные следующие: Чудинов Сергей Иванович восемьдесят пятого года рождения, учащийся восьмого «а» класса сто тридцатой школы. Проживает: улица Газетная, дом пять, квартира четырнадцать. Родители: мать – Чудинова Нина Викторовна, отец – Чудинов Иван Андреевич… Пацан утром ушел в школу и не вернулся… Что?.. Нет-нет, говорят, он отсидел все уроки… Ясно, жду… Слушаю… Так… Как я и предполагал: ни в одном райотделе нет никаких данных о пацане… Да, я родителям так и сказал: набегается, особенно по нынешней непогоде, жрать захочет и вернется… Как обстановка в городе?.. У нас тоже – ти-ши-на. Благодать-то какая… Ну, всего!
Смирнягин положил трубку. Встал, подошел к угловому столику, где кипел чайник, налил в большую кружку, бросил пару пакетиков заварки, помешал и стал пить небольшими глотками.
На пульте замигала лампочка.
– Яша, подойди. Из управления добиваются, – попросил Смирнягин.
Окуневский подошел к пульту, нажал на клавишу.
– У телефона… Эксперт-криминалист… Дежурный? Здесь он… Чай пьет… Слушаю… Да… Да… Так точно… Понял… Слушаюсь.
Окуневский нажал на клавишу, и лампочка перестала тревожно мигать.
– Ну? – Смирнягин вопрошающе смотрел на Окуневского. – Что им надо?
– Дежурный по городу… Он сообщает, что в Пригородный райотдел доставлены подростки. Подрались между собой, составляется протокол. Среди них, говорит, есть парнишка, у которого фамилия «Чудинов». Предлагает связаться с коллегами, выяснить, не тот ли, кого ищут наши родители.
– Понял, – Смирнягин отставил кружку, подошел к пульту, сел за пульт и набрал на аппарате, стоящем справа, номер. Там, куда он звонил, тотчас же ответили. – Привет коллеге… Как дела?.. В порядке… Ничего серьезного… Тоже?.. И слава Богу… Что позвонил?.. Из управления сообщили, что к вам доставлены драчуны-подростки, похулиганившие… У тебя?.. Среди них есть Чудинов, восьмиклассник?.. Есть?.. Вот, паршивец! Родители с ног сбились, а он… Какие родители? Обыкновенные. В наш райотдел обратились с заявлением об исчезновении… Почему к нам? Очень просто: живет-то, паршивец, в черте нашего района, по улице Газетной… Что-что?! Как это не у нас?! Вот, передо мной заявление его родителей: пропал Чудинов Сергей Иванович, учащийся сто тридцатой школы; утром ушел в школу, отсидел все уроки, потом исчез в неизвестном направлении… Как это не тот? Как вашего задержанного зовут?.. Виталий?.. А не врет?.. Нет?.. Что? Чудинов Виталий проживает в Дзержинском районе? Это точно?.. Что-что? И родители уже за ним едут?.. Не ошибка, нет?.. Надо же… Однофамильцы, выходит… Какое странное совпадение… Ну, будь здоров! – Смирнягин положил трубку и хмыкнул. – Я-то уже подумал, что нашелся наш стервец. Выходит, не он.
10 ОКТЯБРЯ. ВОСКРЕСЕНЬЕ. 00. 55.
Юлия Алексеевна проснулась из-за стука входной двери. Встала, потянулась, поморщилась, вышла в коридор. Лёха, снимая грязные кроссовки, глядя на мать, спросил:
– Какого черта встала?
– Ты как с матерью разговариваешь?
– А как надо? Научи!
– Где был? Что делал?
– А, отстань…
– Как это отстань?! Мать я тебе или нет?
– Какая ты мать? Днем – на барахолке, вечером – в дупель пьяная. Похавать даже некому приготовить.
Юлия Алексеевна поморщилась от головной боли.
– Что, с похмелюги? – спросил, язвительно ухмыляясь, Лёха.
Мать отрешенно махнула рукой, прошла на кухню и стала шуровать в холодильнике.
– Ищешь пиво?
– Черт, было же! – проворчала Юлия Алексеевна.
– Не ищи. Я высосал, – Леха захихикал.
– Идиот, чему смеешься? – зло спросила мать, плюнула, шумно захлопнула дверцу холодильника и пошла в спальню. Проходя мимо сына, потянула носом. – Да, ты пил!
– Да! Чем я хуже тебя?
– Молокосос! – взвизгнула мать и замахнулась на сына. – Убью!
– Ты? Убьешь? Меня? – он с силой толкнул мать в грудь, которая, не удержавшись на ногах, упала на колени. – Куда тебе?! И вообще: будешь еще вякать – вот тогда я тебя действительно замочу.
Он перешагнул через мать, по щекам которой текли слезы, и прошел на кухню.
– Боже! Еще один уголовник! За что мне все это, за что! Господи помилуй, меня, несчастную!