Алёна Васнецова. Январь 1999
Фаина Павловна вошла в операционную, как всегда, с таким видом, словно ей предстояло свершить бог знает какие великие дела: шаг стремительный, руки в перчатках на отлете, из-под колпачка ни волосиночки не выбивается, брови сосредоточенно сведены, невидимые сейчас под марлевой повязкой тонкие губы – Алёна это наверняка знала – стиснуты в ниточку. Полная боевая готовность к превращению блудницы в голубицу!
Маленькая женщина, лежащая на кресле, смотрела на Фаину, как кролик – на удава, вползающего в его клетку. Алёна чуть не фыркнула, однако сдержалась, потому что Фаина ей этого никогда не простила бы. Боже упаси, знали в центре, если до Малютиной долетят хоть какие-то смешки или пересуды на ее счет или хотя бы на счет ее пациенток. Фаина Павловна всерьез считала, что в основе благосостояния центра лежит именно ее святая деятельность по втиранию очков мужикам, а всякие там подтяжки стареющих прелестей или отсосы жира с толстых животов – это от лукавого. Ничего не скажешь: возвращение девственности – удовольствие дорогое. Когда у Фаины появлялась новая пациентка, всем остальным сотрудницам можно было рассчитывать хоть на небольшие, но все же премиальные.
Но эта женщинка, сложением больше похожая на пожилую девочку, вряд ли принадлежит к денежным слоям общества… Хотя как знать, если заявилась сюда и записалась на операцию! Впрочем, Фаина, помнится, что-то такое говорила, будто за нее платит жених, кавказец, которому до смерти приспичило жениться на девственнице. То есть именно на этой конкретной девственнице.
– Приступим? – бодро вопросила Фаина, устремляя пронзительный взгляд в глаза будущей девушки, и та от страха просто-таки заелозила голым худеньким задом по клеенке.
– Больно будет? – спросила жалобно – наверное, уже в пятый раз, и Алёна устало вздохнула, потому что малость притомилась отвечать на этот вопрос. Ответа пациентка словно бы и не слышала: кивала, а через несколько минут снова спрашивала обморочным шепотом: «Больно будет?..»
– Ну, Надюша, мы же сто раз про это говорили! – рассеянно ответила Фаина, пристальным взором глядя на тощий живот и до блеска выбритый лобок пациентки. – Аборт с укольчиком когда-нибудь делала? По времени примерно то же самое, по нашим усилиям – раз в десять сложнее, по твоим ощущениям – тихий сладкий сон, за которым последует исполнение всех желаний…
И она заговорщически глянула в глаза пациентки, словно знала об этих мечтаниях что-то особенное.
Алёна увидела, что бледные худые щеки Надежды зарозовели, глаза заблестели, внезапно наполнившись счастливыми слезами, и все ее такое обыкновенное и даже, прямо скажем, некрасивое личико преобразилось, внезапно похорошев. Алёна несколько раз растерянно моргнула, изумленная этим волшебным превращением лягушки в царевну, однако злые чары уже снова сомкнулись над лицом Нади, натянув на него прежнюю неказистую маску.
Батюшки! Да она, похоже, по уши втрескалась в этого своего кавказца и натурально на все готова, только бы им завладеть!
– Начинаем, – сказала Фаина Павловна, и Алёна взялась за флакон с дезраствором, чтобы смазать, так сказать, операционное поле, как вдруг в глазах врача мелькнуло озабоченное выражение, и она наклонилась над животом пациентки: – А это что такое?
Ничего особенного, на взгляд Алёны, над синеватым лобком не наблюдалось, только маленькая родинка-папиллома, однако в голосе Фаины звучал такой ужас, как будто ей по меньшей мере довелось наблюдать воочию признаки чумы египетской. Пациентка мгновенно занервничала, попыталась приподняться и поглядеть, что привлекло внимание врача, но Фаина властным жестом заставила ее снова лечь:
– Не дергайся, Надюша. Все в порядке. Алёна, смажь-ка папилломку йодиком, давай по-быстрому.
Рука Алёны зависла над столиком в поисках флакона с йодом. Вот странности, его нет. Подошла с шкафчику с лекарствами, который стоял в глубине операционной, но йода не оказалось и там.
– Ну, моя дорогая… – пожала полными плечами Фаина Павловна. – Непорядок, непорядочек. Пойди-ка принеси и сделай все как надо. Уж не знаю, чем твоя голова занята. Если опять за Ингу переживаешь, то вот мой тебе совет: плюнь ты на нее! Взрослая девка, своим умом живет, у нее своя судьба, и не тебе…
Алёна закрыла двери операционной, отсекая рассудительный голос Фаины Павловны.
Все правильно. Все именно так, как она говорит. Своя судьба, своя голова на плечах… Очень даже соображучая голова, кстати сказать! Первое, что брякнула Инга, узнав, что в центре «Ваш новый образ», где работает старшая сестра, начали делать операции по восстановлению девственной плевы, было:
– Ну наконец-то! А то тут один хахаль недавно брякнул, что всю жизнь мечтал переспать с девочкой, да их, говорит, теперь уже днем с огнем не сыщешь. Я ему уже хотела посоветовать к своей сестричке обратиться, но теперь, похоже, своими силами обойдусь. А запиши-ка ты меня на эту операцию, вот он вытаращит глаза, когда в следующий раз протолкаться в меня не сможет! А я ему так и скажу: я теперь девочка, если целку порвешь, в загс поведешь! Как ты думаешь, он сделает мне предложение? И, кстати, эту операцию небось не один раз проводить можно? Это какой же простор для аморалки!
И захохотала, повалившись на диван, высоко задрав ноги, чтобы сестра видела: трусиков Инга по-прежнему не носит. Для удобства употребления, как она выразилась однажды…
Алёна постояла перед аптечным шкафом, пока не рассеялись перед глазами эти желто-красные круги и она разглядела на верхней полке с десяток пузырьков с йодом. Черт бы их подрал! Черт бы подрал эту Фаину! Зачем она брякнула про Ингу? Нарочно, определенно нарочно – ведь прекрасно знает, как ранит Алёну, что похождения ее сестрички известны всем и каждому! Главное, все утро потратила на попытку успокоиться перед операцией, и ей это даже почти удалось, а теперь снова… Ого, как дрожат руки, удастся ли точно попасть в вену или, как в прошлый раз, истычет всю руку пациентки?
– Что-то ты долго, – холодновато сказала Фаина Павловна, когда Алёна вернулась в операционную. – Соберись, соберись!
– Может быть, позвать другую сестру? – послышался голос, и Алёна увидела не замеченную прежде Соню Колобанову, старшую медсестру, которую дернуло именно в этот момент заглянуть в операционную. – А что с тобой, Васнецова, какие-то проблемы?
– Со мной все в порядке, – холодно ответила Алёна и высоко подняла руку, показывая пузырек. – Просто ходила за йодом, только и всего.
– Об этом надо было позаботиться до операции, – буркнула Колобанова, но тут окончательно потерявшая терпение Фаина Павловна нетерпеливо махнула на нее рукой, и Соня захлопнула дверь с такой поспешностью, что едва не прищемила свой длинный и не в меру любопытный нос.
– Мы начнем когда-нибудь? – В голосе гинеколога звучали металлические нотки.
Алёна торопливо смазала злосчастную папиллому, аккуратно отломила горлышко ампулы и распечатала пакетик со шприцем. И тут же вспомнила, что забыла проверить вены пациентки. О господи, да что за напасть!.. Хоть лоботомию делай, чтобы не думать об этой поганке, которую судьба дала ей в сестрицы!
Спасибо, вены у Надежды оказались хорошие. Настолько худые руки, что каждая жилочка видна. И при этом сильные руки, вон какие загрубелые ладони!
Да, она еще кое-что забыла.
– У вас аллергические реакции есть какие-нибудь?
– Это в смысле на пенициллин? – взглянула на нее Надежда. – Нет, бог миловал.
– Пенициллин мы вам вводить не будем. На нейролептики, на самбревин? На обезболивающие, я имею в виду?
– Когда зуб рвали – кололи, все в порядке было.
– Аборты делали? Никаких осложнений?
Надя оглянулась на Фаину Павловну, потом опять робко воззрилась на Алёну:
– Нет… у меня первый выкидыш был, а потом я уж не беременела…
В глазах у нее мелькнуло извиняющееся выражение, и Алёне, непонятно почему, вдруг стало стыдно за свои профессионально холодные вопросы.
Она протерла место будущего укола ваткой со спиртом:
– Сейчас обезболивающий укол – и все. Спокойно лежите. Это совершенно не больно.
– Я не боюсь, не переживайте, – шепнула Надя, и Алёна взглянула ей в глаза, изумленная ноткой сочувствия, прозвучавшей в этом хриплом от волнения, срывающемся голосе.
Это надо же! Сама едва жива от страха и еще пытается кого-то утешать!
Ей вдруг стало стыдно собственного внутреннего хихиканья, с каким она встретила немолодую пациентку, решившую в полном смысле слова начать новую жизнь… в смысле, новую половую жизнь. Попыталась улыбнуться, но под маской Надежде все равно не было видно ее улыбки, и Алёна только шепнула – как могла ласково:
– Все будет хорошо. Все будет очень хорошо!
Надежда моргнула в знак согласия и пошевелилась, как бы устраиваясь поудобнее.
Алёна отошла положить шприц, Фаина приблизилась и встала над изголовьем пациентки.
Надежда лежала, чуть повернув голову, разглядывая столик с лекарствами.
«Интересно, о чем она сейчас думает? – Алёна отложила шприц и взяла пациентку за запястье. Пульс хороший, немножко неровный, но это от волнения. – Может, об этом своем… как его там? Фаина вроде бы говорила, что он младше ее. Надо же, какая любовь! А Надюше за сорок. Значит, это бывает в любом возрасте!»
И голос Инги, словно по какому-то дьявольскому приказу, вдруг зазвучал в памяти, – насмешливый, презрительный голос:
«Конечно, чем раньше, тем лучше, но, по-моему, в любом возрасте начинать не поздно. Ничего, мальчики у меня хорошие, с понятием, поймут, что такое чудо природы, как ты, требует бережного обращения. А если тебе не понравится, твоя Фаина тебя быстренько заштопает – и ты снова сможешь смотреть на меня с этой брезгливой мордой, по которой мне иногда так и хочется вдарить!»
– Она уснула, – сказала Фаина Павловна, становясь в изножье кресла и беря инструмент. – Алёна, а тебе спать вряд ли стоит. Подойди ко мне, смотри, учись, не век же тебе в медсестричках бегать.
Операция началась.
Когда Алёна смотрела на руки Фаины, то всегда забывала, какая же она, в сущности, противная и скандальная тетка. Пальцы ее двигались так точно, экономно, проворно! Иногда Алёна думала, что если бы эти операции не носили столь интимного характера, если бы обновленную девственную плеву можно было извлечь из женского лона и как следует разглядеть, то зрители залюбовались бы тщательностью и тонкостью наложения стежков, как любуются художественной вышивкой!
Трудно было отвести глаза от работы Фаины, однако вдруг Алёна заметила, что худой живот Надежды покрылся испариной. Взглянула на ее лицо…
Что такое? Глаза приоткрыты, видны белки, на лбу испарина.
– По-моему, ей нехорошо, – пробормотала она, берясь за пульс – и ахнула: пульс еле прощупывался.
Тоненькая ниточка слабела с каждым мгновением. Внезапно тело Надежды судорожно сжалось, вновь распрямилось…
– Да что там? – раздраженно прикрикнула Фаина. – Я же ее снова порву! В чем дело? Проверь давление!
Алёна суматошно огляделась в поисках тонометра. По идее, манжетка должна была быть надета на руку больной, но кто и когда это делал при таких незначительных операциях, как аборт или восстановление плевы, при получасовом рауш-наркозе, когда человек ненадолго вырубается и скоро опять приходит в себя? Давление отслеживали по пульсу… а пульс едва прощупывается. Значит, у Надежды давление катастрофически падает!
Что такое? Неужели все-таки аллергия на самбревин? Но первое применение аллергена не дает катастрофических результатов, только повторное, а ведь Надежда уверяла, что ни разу не делала аборта. И вообще это не картина аллергии, когда больной начинает задыхаться от отека гортани, хрипит, конвульсивно хватается руками за грудь, теряя сознание от удушья. Что с ней?..
– Господи! Пульса нет!
Фаина Павловна воздела руки в окровавленных перчатках, мгновение постояла, немо глядя на Алёну, потом вздохнула так глубоко, что маску втянуло в рот.
Раздраженно сорвала ее, принялась стягивать перчатки, неотрывно глядя на бледное, покрытое крупными пятнами пота лицо Надежды с закаченными глазами и бессильно приоткрывшимся ртом.
Схватила другую руку, отбросила, не найдя и признаков пульса:
– Адреналин! Массаж сердца! Вызывай реаниматора! Мы ее теряем!