Бегство из рая. Emigration.ru (сборник). Восток – Запад (Матрица бытия) – современная эссеистика (Ирина Цыпина, 2016)

Между двумя мирами

Сперва – о странностях любви, о моде, бизнесе, ну еще о чем? Ну конечно, о жаре, ну конечно, о поездках. О работе мы не будем, надоело! В бассейне по пятницам нет людей, почти нет, и можно насладиться бирюзовой прохладой воды, тишиной, такой непривычной для Израиля. Мы приезжаем каждую пятницу утром в тихую гостиницу на берегу моря, чтобы поплавать, позагорать в маленьком оазисе беззаботности и комфорта, на несколько часов оставив все проблемы, все вопросы, все-все, что утомляет и не дает решений. Древняя китайская мудрость гласит: «Европа – это непрерывный поток, а Восток – неподвижен». Но кто же тогда мы? И где среда нашего обитания? Этот непонятный Ближний Восток. Далекий и близкий, ставший данностью и судьбой, испытанием и любовью, мистикой и реальностью. Мы хотим жить здесь, но жить, как в Европе, а не получается, не удается. Восток непредсказуемый, коварный и страшный, врезался в судьбы тысяч моих соотечественников; бездумно и беспощадно. Но сегодня не будем об этом, мы отдыхаем, а значит – о странностях любви, о моде, бизнесе, ну еще о чем?

Мы пьем горячий горький кофе, вокруг разбросаны газеты, реклама, кроссворды, и сладкий миндальный запах масла для загара напоминает забытый аромат любимых духов. А красочные газетные таблоиды кричат о кровавых ужасах на нашей Земле: искаженные ненавистью лица арабских шахидов, разорванные в клочья автобусы, вопрошающие глаза жертв. Простите за непринятое сравнение, но ЭТО ранит больше, чем Мемориал Холокоста, ведь это сегодняшние карательные акции, в которых погибают безвинные наши сограждане, это сегодняшний Холокост на Земле Израиля. Но сегодня не будем об этом, уйдем от себя, как советуют психологи и призывают радио и TV. По всем каналам развлекательные передачи, легкомысленная реклама, ток-шоу на тему насилия в семье или женской эмансипации, о вреде лишнего веса и о проблемах подросткового одиночества, но есть запретная ТЕМА, ее стараются обходить молчанием.

Нас призывают играть в благополучие, нас призывают бежать от себя! Жить, как будто бы ничего не происходит, как будто бы это не у нас в Израиле: страшно зайти в кафе, страшно ехать в автобусе, страшно оказаться на людном перекрестке, страшно ехать в потоке машин, страшно посещать торговые центры и дискотеки, и еще, и еще, и еще… Если нельзя изменить ситуацию, с ней надо научиться жить. Но как? Кто научит? Легко и весело пенится горячая вода в джакузи, а потом вода в бассейне обжигает контрастной прохладой, и так хорошо, так спокойно становится на душе. Красивый, ухоженный ландшафт: цветы, яркая зелень, деревья, – все создает настроение праздника, который так хочется продлить. В эту пятницу все было как обычно: утренний кофе в бассейне, кроссворды и обычный треп по мобильнику, мало людей и вдруг… Совсем низко над головой, как на авиационном параде в Тушино, пролетают серебристые стальные птицы. Их было три. Нарушая сонную тишину, три самолета красиво и гордо расчерчивали небо над нами, и почему-то мне стало казаться, что я телепатически вижу лица пилотов. Сосредоточенные, волевые, нездешние. Они летели в сторону Газы, напоминая, что рядом идет война и нет еще мира под оливами. Утреннее благоденствие сразу улетучилось. Увы, все в этом хрупком мире связано невидимыми нитями, все зависимо и непрочно. А через двадцать минут эти самолеты летели назад, напоминая о том, что у нас нет права забывать. Самолеты быстро растворились в выцветшем хамсинном небе. И уже не было праздника тишины и благоденствия, хотелось домой, спрятаться от реальности в виртуальных безднах компьютера и не выходить оттуда долго-долго. Почему-то я все уже знала, чувствовала: совсем рядом что-то случилось… Мы ехали молча на огромной скорости, а по приемнику диктор бесцветным голосом зачитывал экстренное сообщение, что ликвидирован особо опасный преступник, организатор террора, точечным попаданием ракеты в Газе. У меня было ощущение сопричастности, страшное и необъяснимое. Ему было 29… С террористом погибли жена и ребенок. О следующем ответном витке террора запрещаю себе думать! Мы, все живущие здесь, знаем, что, увы, вслед за этим убийством будут еще акты возмездия, а мы все так беззащитны, так устали и так далеки от решения проблемы. Столько умных талантливых людей, столько хитрых политиков пишут этот бесконечный сценарий войны, но тщетно.

Запад и Восток – это как белое и черное, как пламя и лед, без полутонов; без оттенков и взаимопроникновений, и только кровавый красный цвет может существовать между этими полюсами-мирами. Восток на Востоке будет доминировать всегда, и не построить маленькую игрушечную Европу в каменном хаосе Иудейской пустыни. Мы между двумя мирами, тут действуют другие законы. Тут, перед Вечностью, человеческая жизнь – это просто пылинка в Хаосе мироздания. Здесь законы Демократии и Цивилизации просто смешны и наивны. И никакие высокие идеи и гуманитарные ценности не способны изменить этот непонятный, враждебный нам, уклад, населенный монстрами суеверий, фанатизма, ненависти и гнева. И нет ответов на поставленные вопросы, и нет спасительных решений, и нет логики в средневековых декорациях этого ирреального бесконечного сценария.

Я зажигаю Субботние свечи. Я произношу, как заклинание, Слова молитвы. Я хочу верить, что все будет прекрасно, что Новый год, ведущий свое исчисление от Начала, принесет нам долгожданный Мир и благоденствие, ведь Дух Творца живет на ЭТОЙ Земле.

«Когда же услышите о войнах и смятениях, не ужасайтесь: ибо этому надлежит быть прежде, но не тотчас конец».

(от Луки; гл. 20, 21)

И прости меня, мой Б-г, за произнесенные чужие слова чужой религии, но чужих истин не бывает, как не бывает чужой мудрости.

Так о чем мы – о странностях любви, о моде, бизнесе… о Политике?

Код предательства

Месяц назад в залитом осенним солнцем нарядном Лондоне я видела пикеты у стен Парламента, в самом сердце европейской столицы, призывающие заклеймить позором «убийц детей в Ираке и Палестине» – США и Израиль. И разорванные в клочья наши бело-голубые флаги кружил осенний ветер, напоминая, что еще так далеко до всемирного благоденствия. Туристы из благополучных стран снимали тысячами объективов эту политическую экзотику, запивая колой и безразлично жуя жевательную резинку. А по воскресеньям в Гайд-парке ораторы призывают навести порядок на Ближнем Востоке, и их глаза горят таким фанатичным, таким знакомым нам из истории, блеском.

Вспомните, как Всё начиналось, кинолента фрау Лени Рифеншталь «Триумф Воли» тоже была создана в просвещенной Европе, но можем ли МЫ, даже с оговорками, Это принять и согласиться?

О предательстве? Но без громких слов. Слова так же часто обманывают нас, как и люди, которые редко говорят то, что думают. И все же попробую провести ассоциативную схему предательства через несколько незначительных эпизодов, но только абстрактно, отвлекаясь от частных деталей, без мишени, без выводов, назиданий и сюжетов. Да и какие сюжеты, когда сама жизнь так мастерски умеет это делать за нас? Предают не всегда чужие, а чаще знакомые и даже близкие; не всегда осознанно и зло, а чаще бессмысленно, подчиняясь чьей-то воле, силовому импульсу, минутной выгоде. Человек слаб, увы, но в слабости, на самом дне, всегда маячит тень предательства – возможно, еще не свершенного, не осознанного, но предательства, которое несет в себе разрушительную энергию отторжения и только и ждет своего черного часа. Истории известны факты предательств не только отдельных личностей, но и целых народов, государств, этносов, религий. Но не будем обобщать. Не будем искать виновных и пострадавших. Их просто нет, как и нет единой истины, единого абсолюта, единой формулы бытия для всех.

Свои зарисовки с натуры я назову «Код предательства». Только не судите строго, ведь у каждого есть право на своё видение…

Точно знаю, что никогда не поеду в Германию, не увижу средневековых замков и Дрезденской галереи. Сикстинская мадонна и Лорелея, родина Гейне и Гете, полноводный Рейн – без меня! Я больше никогда не поеду в Польшу, не буду замирать от восторга в ослепительных костёлах Кракова, не буду растворяться в архитектурной гармонии божественных храмов. Не буду, не хочу, потому что это не мое, чужое… И не по убеждению, не по воспитанию, не по культуре, а по форме отчуждения, по примитивной дьявольской схеме, придуманной кем-то очень давно и так страшно, так жестоко и безжалостно разделяющей всех нас на этой Земле; схеме «свои и чужие». Поверьте, я не хочу этого, но это – реальность и ее непростительно отвергать.

Вы помните нашумевший фильм «Список Шиндлера»? Меня потрясли даже не газовые камеры, не чудовищные сцены обреченного гетто, не крупный план Катастрофы, – я была к этому подготовлена, я это знала, много читала, видела документы. Потрясли, перевернули другие кадры: организованное изгнание евреев Кракова из своих домов и квартир. В эти дома тут же вселялись немецкие офицеры, польские коллаборационисты, бывшие соседи и знакомые. Брошенные спальни, кабинеты, детские… Разорванный домашний мир. Обрывки уничтоженной жизни вчерашних владельцев. Пожелтевшие фотографии, откровенные письма, детские игрушки, подсвечники, любимые книги…

Аура изгнанных людей еще витает в этих домах. Тени и голоса будто ищут своих хозяев. Они затаились среди оставленных предметов, в пустых комнатах, в мутных осколках зеркал, так много знавших о тех, кто здесь жил. Но это уже никому не интересно. Их нет. Еще вчера здесь любили, ревновали, спорили, ненавидели, надеялись и прощали, еще вчера, а оказалось – без завтра… Их уничтожили раньше смерти: их выгнали из Дома, выгнали из жизни, предали и унизили не только очумевшие от вседозволенности враги, но и соседи, сослуживцы, одноклассники и даже друзья детства.

Красавица Польша, трудно поверить! Кто разрешил немцам, полякам, да только ли им (правильнее – европейским народам) свершить тяжкий грех предательства? Кто виноват?

А виновных в истории не бывает! Все забывается, уходит в небытие. Страшный путь изгнания евреев, путь длиною в тысячелетия, под разными флагами, лозунгами, идеями. Историческая судьба? Историческая трагедия. Человеческая… За что? И, как всегда, нет ответа.

Европейские страны с богатейшей историей, с высочайшей культурой и традициями, вы тоже, потупив взоры, наблюдали. Возможно, терзаясь мучениями совести, но при этом сохраняя безукоризненную двойную мораль, – в элегантных смокингах и ослепительно-белых перчатках, проявляя завидную стойкость и безразличие к сотням тысяч невинных жертв, сжигаемых заживо в дьявольском пожаре Катастрофы. Да, вы изредка открывали дверь только для самых известных, самых нужных, самых одарённых, полезных для вас мучеников, даже не осознавая какой иезуитский грех лежит на этой придуманной вами селекции отбора во спасение. Адское пламя душило и жгло Европу, вас ли винить, что каждый был сам за себя?

Думали: «Обойдётся…» И обошлось. С казнями, потерями, разрухой, унижениями, страданиями… У Вас просто другая История, другая Судьба, свои мифы и трагедии, своя траектория во Вселенной. У нас нет пересечений.

Но стоит ли искать сочувствия у посторонних? Его просто нет на Земле, как нет ада и рая, как нет цены поступков целых стран и народов.

Я точно знаю, что никогда не поеду в страну, где зимой «идут белые снеги, как по нитке скользя…», где весной изумрудная прозрачная зелень, как на полотнах Куинджи и Левитана, а на каждом углу летом продают вкуснейший хлебный квас и ледяной березовый сок. Я не поеду в страну, на языке которой думаю. Не поеду! Только как же от Памяти освободиться? Ведь только в памяти продолжает жить наше уничтоженное прошлое.

И вновь продолжается предательство, и повторяется боль изгнания, горький вкус чужбины. И, как в те далекие времена разрушения Второго Храма, разрушен домашний очаг, ушло домашнее тепло, настоянное годами целых поколений. Семейные реликвии и традиции – все вычеркнуто, выброшено… Я не переступлю порог оставленной мной квартиры и не встречусь с милыми людьми, которые живут там счастливо и комфортно уже много лет.

В этой просторной светлой квартире прошла вся моя жизнь: детство, школа, мальчики – девочки; здесь мы с мужем встречали гостей, устраивали полуночные кофепития с музыкой и стихами. В те далекие 70-е марочные вина были еще доступны, но пьянели не от них, а от жизни, которая была вся впереди. Окна квартиры выходили на школьный двор, и я тихо сходила с ума, когда мой сын-первоклассник забирался на крышу школьного гаража. В этой жизни все было просто и понятно и казалось, что так будет всегда. Но так не бывает!

И уже много лет нет меня прежней в том городе, на тех улицах, в той жизни. И опять я чувствую вкус предательства, как тогда в 89-ом. Летняя сессия, май, я после приёма экзаменов вся в цветах возвращаюсь домой, и вдруг из темноты подъезда – новая соседка из квартиры напротив, всегда хмурая, неулыбчивая, почти не знакомая. Она тяжело дышит мне в лицо и, фальшиво улыбаясь, приводит меня в остолбенение:

– Продайте мне Вашу квартиру, дочка выходит замуж, жить негде, мне так подходит этот вариант. Сейчас многие уезжают… Только не отрицайте, ведь нет свидетелей.

– Но почему ко мне? Мы не собираемся никуда уезжать!

– А ведь все равно – уедете… Подумайте, найти покупателя совсем непросто.

Она точно знала, а я, наивная, думала, что выбор за мной, что решаю Я. Через неделю приятельница и коллега по работе как бы невзначай обронила:

– Будешь уезжать, продай мне квартиру, мне так нравится Ваш район. Муж; работает в обкоме, поможет с отъездом, ты ведь знаешь, какие это хлопоты.

Я возненавидела ее, но она оказалась права: ровно через год ключи от квартиры, машины и гаража я небрежно швырнула на стол и подруга детства желала мне удачи, помогая паковать багаж, втайне опасаясь изменения моего решения. Я это видела, чувствовала. Писем из Израиля я ей не пишу. И она не пишет. Разные судьбы.

В воздухе витало ранее непонятное, бесцветное слово «погром», «Протоколы сионских мудрецов» неожиданно стали бестселлером. Лгали, предавали любимые писатели, артисты, кумиры юности. Я вдруг почувствовала на себе печать проклятия. В Израиле, наверное, «Список Шиндлера» все же легче смотреть, чем Там и чем в Германии, где по странной иронии так много «наших». Чувство Дома не приходит сразу, здесь его надо выстрадать. Хватит ли оставшейся жизни? Только бы у детей был этот Дом, навсегда. Только бы хранил Б-г эту израненную Землю, только бы закончился террор, наше кровавое жертвоприношение.

Но не будем о грустном. Еще один сюжет, еще один штрих предательства, но не явного, а хорошо замаскированного, на подсознательном уровне.

Итак, «Русские сезоны» в Иерусалиме. Новое Время. Новый Век.

В далекие 50-е Анна Ахматова пророчески произнесла:

– Встретятся две России: та, что сажала, и та, которая сидела. Узнают ли, поймут друг друга?

Позволю провести ассоциативную параллель – узнают ли друг друга те, кто уехал и те, кто остался?

Встреча не заставила долго ждать. На все есть мода, и дешевые поездки в Израиль стали массовым, рядовым явлением. Ведь можно сэкономить на гостинице. Море, пальмы, экзотика. В ресторанах, кафе, магазинах обслуживают на русском, да и у каждого, если поднапрячь память, найдётся здесь хоть один знакомый из прошлой жизни. По изложенной банальной схеме я принимаю не очень близких людей Оттуда, с которыми когда-то пересекалась в юности. Экскурсионный автобус везет нас по христианским местам Иерусалима. В автобусе одни туристы. Остро чувствую себя чужой в этой толпе. Сложно объяснить, почему. Другие слова, другой сленг, другие акценты, даже модель поведения и одежда, другое время. Обрывки фраз из новых политических анекдотов: Путин, Матвиенко, Абрамович…

Беззаботные улыбки отпускников, за окном – палящее солнце, яркие цветы, эвкалипты, – фантастическое ощущение летнего отпуска в Крыму, экскурсия Дома отдыха «Южный», где-то в каком-то 80-м году. Экскурсовод, бывший работник Эрмитажа, хорошо поставленным голосом, с драматическими паузами, рассказывает о страшной пасхальной ночи Первого Седера, ночи, известной всему миру как Тайная Вечеря, ночи предательства друзей, верных учеников, единоверцев. Может, эта далекая пасхальная трагедия и привела мой народ на Голгофу? Или через испытания и Возвращение мы познаем Истину? Каждый раз Старый Город меня завораживает своей мистикой и недосказанностью… Но эмоции так старомодны! Мои спутники приехали не за тем, они штурмуют сувенирные лавки, без сожаления расстаются с долларами, весело сметают с прилавков крестики, иконки, свечи, золотые украшения и даже бейсбольные шапочки с уродливыми пропеллерами на козырьке. Оптика самых престижных мировых фирм, позирование на фоне иконостасов и алтарей, громкое обсуждение, где выгоднее покупать золото, – в Греции или в Турции, но электронику – однозначно в Эмиратах.

На обратном пути все дружно жалеют своих знакомых, новых израильтян:

– Что они выиграли, променяв Москву и Питер на эту Бухару? Черные от работы, в крошечных квартирках, купленных за кабальную машканту и ссуды, изнывающие от африканской жары, хамсинов и взлетающих в воздух автобусов. Чужие среди «своих». Что их держит?

Нет, я не с Вами, Господа! Вам не понять, что есть ценности выше зеленых хрустящих купюр, выше комфорта, политики, житейской логики, престижа и успеха. Это сложно объяснить словами, это нужно прочувствовать на генетическом уровне. Просто Вас никогда не изгоняли из собственного Дома.

А перед глазами последняя Золотая осень (в Африке не знают этого времени года): отъезд, желто-багряные листья и забытые стихи уже ушедшего поэта:

«Прощайте, прощальный свершаю обряд,

Осенние листья, как порох горят

И капли на стеклах, как слезы чисты,

Сжигаю мосты…»

Кто ответит – это было предательство или только предчувствие Беды? В день отъезда моя квартира была похожа на кадры из знаменитой киноленты Спилберга: оставленные вещи, книги, картины, на подоконнике уже ненужные конспекты моих вчерашних лекций, холодный недопитый кофе…

«Горящими листьями пахнет в саду

Прощайте, я больше сюда не приду.

Последние листья,

Деревья пусты.

Сжигаю мосты».

P. S.

В День Памяти Холокоста в Израиле вся наша страна застывает на минуту в скорбном Молчании, и эти Все – единая нация: старожилы страны и олимы, сефарды и ашкеназы, датишники и светские, молодые отвязные ребята с татуировками и девчонки с пирсингом в ноздрях и с немыслимыми бордовыми и голубыми прядями в волосах, бледные мальчики в кипах и полукриминальные на вид «качки», бедные и богатые, старые и молодые, – ВСЕ.

Уроки Багдада

(Израильский коллаж; военного времени)

То, что атака Багдада неминуема, понимали все.

Напряжение росло и уже зашкаливало безумством истерии, которую подогревали СМИ всех существующих в мире каналов информации. Обыватели спорили и делали ставки.

Интернет сотрясался от противоречий, безумных прогнозов и предчувствия чего-то глобального и неотвратимого. Аналитики подсчитывали коэффициент потерь и расстановку сил в обновленном пост-иракском мире. Фокус мирового внимания был прикован к нашему региону. В воздухе висел свинцовый запах войны.

А в непосредственной близости к месту событий находилась наша маленькая страна, не участвующая в предполагаемых военных событиях, но ожидающая гипотетических ударов от агонизирующего иракского диктатора. И в этой непростой обстановке жили тысячи моих сограждан, объединенных на какой-то миг одной судьбой, одной опасностью, одной надеждой, что Б-г не оставит, не забудет о нас. Мы все не знали – «Когда?», но четко понимали, что может быть ВСЁ.

Сегодня я уже уверенно могу сказать: мы все стали старше еще на одну ступеньку жизни, такой разной у каждого из нас. Уроки этих тревожных дней я записала, чтобы когда-нибудь рассказать.

Но прежде совсем о другом.

Когда-то мне наивно казалось, что от опасности можно убежать: улететь на самолете, уплыть морем или уехать в последнем плацкартном вагоне поезда дальнего следования, стоя в дымном тамбуре в тесной толпе, без билета, без вещей, но спасаясь. Теперь я точно знаю, что рецепт выживания значительно проще и сложнее. Уроки тех дней меня научили хладнокровию и почти йоговскому спокойствию. Как всегда, вдруг, неожиданно и необычно на меня снизошло откровение в виде информации самого банального образца. Гуляя по Интернету, я набрела на скучный непрофессиональный сайт пожилого эмигранта, публикующего записки из своей не очень удачной жизни.

Изложение было сбивчивым и корявым, все события его серой жизни в американской глуши были тусклыми и незначительными, но я почему-то все же задержала внимание и стала читать текст, набранный мелким нестандартным шрифтом. Кто-то давал мне сакральные знания, которые мне так здорово пригодились в эти непростые предвоенные дни, кто-то мне подсказывал… только надо было его понять, расшифровать. Со страниц пахнуло душным старомодным стилем:

«Мой друг открыл ящик комода своей жены и достал нарядный пакетик, завернутый в подарочную бумагу. Он выбросил пакетик и горько взглянул на шелк и кружева. Это было тончайшее белье цвета взбитых сливок с серебристо-сиреневыми атласными вставками.

– Я купил ей, когда мы были в первый раз в Нью-Йорке. Это было 8 или 9 лет назад. Она никогда его не носила. Она хотела сохранить эту красоту для особого случая. И сейчас, я думаю, пришел тот момент». Он подошел к кровати и положил белье к другим вещам, взятым из похоронного бюро. Его жена умерла. Когда он повернулся ко мне, он сказал:

– Ничего не сохраняй для особенного случая; каждый день, который ты проживаешь, – это особенный случай».

А потом компьютер завис, и текст исчез в паутине интернета.

Но с этого момента мне стало легче и проще. Опасность уже не пугала, не сковывала волю, не поглощала ум, не воздействовала на эмоции. Я просто жила в сегодняшнем дне, где все было отныне важно, значительно и неповторимо.

Мы мерили всей семьей противогазы, абсолютно не думая об их страшном предназначении и очень условной эффективности. Мы покупали клейкую ленту в непривычно длинных очередях и заклеивали окна в специальной герметической комнате, закупали бутылки с минеральной водой и консервы, и еще, и еще… Но при этом эмоционально мы жили обычной жизнью, без паники и депрессий. Мы жили в своем дне, наслаждаясь самыми простыми вещами. Так, наверное, живут птицы и, наверное, так духовно был первоначально задуман наш мир.

Когда-то моя религиозная сотрудница, умница Авиталь, сказала:

– Не волнуйся, есть кому подумать о нас.

И так выразительно посмотрела на выцветшее хамсинное небо, что невозможно было ей не поверить.

Но вернёмся к интернетному тексту незнакомого пожилого американца:

«Отныне я каждый день пользуюсь своими хрустальными бокалами. Я одеваю свой новый пиджак, чтобы пойти в супермаркет. Мои любимые очень дорогие духи я использую каждый день вместо того, чтобы наносить их только по праздникам».

Но выйдем из загадочных компьютерных лабиринтов и еще раз вспомним эти трудные дни ожидания.

Я помню, как было непривычно малолюдно на улицах, как тревога была разлита в воздухе и как страна замерла у телевизоров. Все напряженно ждали. Но мне уже не было страшно, я жила в своем Дне, проходила свою единственную траекторию движения, а все остальное было закодировано, неизбежно и неизвестно, но Там, в дне, который еще не наступил. Помню еще огромный непривычно пустой бассейн в разгар выходного дня, в этом было что-то ирреальное. Было все, как обычно: спасатели, тренажерные залы, сауна, но только без людей. Мы с мужем были одни в бассейне, от наших голосов в замкнутом пространстве поднималось ввысь эхо, и создавалась иллюзия, что мы проигрываем какой-то сюрреалистический сюжет. По дороге домой мы заехали в маленький придорожный ресторанчик, что на перекрестке перед поворотом в сторону Газы.

И, вдруг, я поняла, что коренным израильтянам давно известен рецепт выживания, подсмотренный мной в Интернете.

Они, как и я, жили ОДНИМ нашим светлым, солнечным днем, дыша морем и весенними цветами, которые в изобилии начинают цвести уже в феврале. Они жили, работали, отдыхали, любили, воспитывали детей, как всегда, получая максимум удовольствия от проживаемого Дня. Ресторанный зал был переполнен. Смешались иврит, русский, испанский, румынский, польский… Было весело и немножко хмельно. Хозяева ресторана угощали посетителей пивом и «Калифорнийским мерло». Пили все и не по одному бокалу. Было вкусно, сытно и очень спокойно. В углу мерцал включенный телевизор, и диктор 22-го канала зачитывал очередные сводки новостей, в районе Багдада все оставалось по-прежнему, без перемен.

Назавтра мой муж улетал в срочную командировку, и я впервые рыдала у него на плече, прощаясь в аэропорту, впервые за много лет мне было страшно расставаться. Но день, о котором пишу, остался островком моей памяти на том самом перекрестке, в том крошечном ресторанчике, где часы истории замерли в преддверии неизвестности.

Еще все были живы. Еще все можно было изменить. Еще не было атаки на Багдад, еще были живы все американские солдаты, еще не было разрушений древнейших памятников Цивилизации и мародерства, в еще не разрушенной гостинице «Палестина» беззаботно шутили журналисты, азартно ожидая драйва «настоящих» событий. Завтрашний день еще не наступил, еще никто на планете не знал, по ком звонит колокол.

Женская война

Я записываю в память своего блокнота этот осенний день, этот час неровным, быстрым почерком. Я тороплюсь рассказать, стоя в плотной незнакомой толпе. Этих людей я вижу впервые, они непохожи, по-разному живут, говорят на разных языках, у них разные обычаи и праздники и, возможно, почти нет никаких пересечений в нашей сумбурной израильской действительности, но… Простите мою неточность, я поторопилась назвать их толпой, отныне они, даже этого не подозревая, мне – отнюдь не чужие. Ведь у нас так много общего, наши ДЕТИ.

Эти люди – родные и близкие солдат, приехавшие на военную базу на принятие Присяги. Родители и друзья, братья и сестры. Сегодня мы все объединены общей судьбой, общей опасностью, общей надеждой общей тревогой за наших ребят.

Боковым зрением отмечаю: коренным израильтянам легче – большие надежные семьи, чаще с патриархальным укладом, живущие общими интересами, едины и в праздники, и в дни испытаний. И на фоне их кланов наши одинокие группки – островки со своей болью и тревогой в антураже далеко не безоблачного бытия.

О, какая это несравненная мощь – большая семья! И почему мы вспоминаем об этом так поздно? Солнечные очки спрячут навернувшиеся слезы, их никто не должен видеть, ведь это наша обычная жизнь.

Щелкают объективы. Снимают видеокамеры. На застывших кадрах этого дня столько незнакомых лиц, с таким похожим выражением лица, в глазах застыли торжественность момента и гордость за своих новобранцев, таких красивых и сильных; отеческая тревога и смятение, немое подчинение той суровой действительности, которая становится на долгие три года нашими обычными израильскими буднями; с бессонными ночами, сумбурными телефонными звонками, мучительным ожиданием и постоянным гнетущим подсознательным страхом. Так в мою жизнь вошла эта тема, имя которой Война. Мне казалось, что за 12 лет жизни в Израиле я так хорошо знаю эту страну, я знаю все сильные и слабые ее стороны, знаю и понимаю менталитет ее жителей, могу объяснить причины больной экономики и все вехи сложнейшей новой истории, мне ясна идеология и философия страны, живущей в зоне повышенного риска, я чувствую корни и религиозное начало древних традиций и обычаев, но… Эта ТЕМА была для меня как бы вне фокуса, тема о которой, каюсь, возможно, намеренно не хотелось говорить. Мы так часто интуитивно уходим от самого важного в жизни, проявляя иногда непростительную слабость. Но в том, что человек слаб, так страшно признаться даже себе; это опрокидывает весь код нашего воспитания, ведь нас учили идти до конца и никогда не сдаваться. О, как хочется успокоить себя, что это всё не так, что просто мы – сумасшедшие родители, склонные всё преувеличивать и драматизировать. Но в подтверждение своих истерзанных мыслей, нахожу в интернете жесткое определение сегодняшней политической ситуации в письме-эссе израильского политолога Льва Вершинина: «Мне кажется, слово «терроризм» уже ничего не объясняет, оно способно лишь запутать. Терроризма больше нет, есть война. Настоящая, полноценная, однако непохожая на предыдущие. Как, впрочем, была непохожа на предыдущие каждая по-настоящему великая война».

Помните, один из лучших романов о войне в мировой литературе – «На западном фронте без перемен» гениального Ремарка? А много ли изменилось в нашем восприятии со времён Первой мировой войны? И стал ли человек сильнее, моральнее, лучше? Ведь человеческая жизнь, уникальная и хрупкая, так беззащитна перед гигантским, безжалостным маховиком Войны, и в этом заложено чудовищное несоответствие. Война – это такая страшная ТЕМА и все, кто видел ее, – это уже другие люди, не лучше и не хуже, но другие. Война – это всегда грязная политика и грязные деньги, кровь и боль, путь в никуда, деградация и опустошение нации, а еще это тяжелейшая мужская работа, которая так часто в Израиле ложится и на нежные девичьи плечи.

Мы так часто молчим, когда надо кричать. Нам так хочется выглядеть респектабельно и благополучно, как все спокойные, цивилизованные страны, как фетишируемая Америка, как невоюющая Европа. Нам так страшно сформулировать нашу военную реальность в огромном поствоенном мире Нового Времени. Но эту Тему нельзя замалчивать, это аморально перед поколением наших детей.

Мальчики и девочки с повзрослевшими лицами, в потертых гимнастерках – это не ближневосточная экзотика, это наша жизнь и наша трудная реальность, наши воюющие дети, молодость и надежда, будущее нашей страны.

Я вспоминаю сейчас эпизод, который привел меня в шок в далеком 91-ом: переполненный иерусалимский автобус в час пик, на передних сидениях развалились двое солдат, огромные грязные ботинки закинуты на противоположное сидение… Первая реакция? Ужас!!! Возмущение! Мне даже сейчас стыдно, ведь я тогда не знала НИ-ЧЕ-ГО о том, что рядом идет Война. Не знала, сколько было у них бессонных ночей, сколько километров по песку и грязи, по вязкому бездорожью прошагали они в этих самых свинцовых ботинках… Я думаю, что, живя в нашей стране, об этом надо знать, надо всегда помнить и понимать, УВАЖАТЬ эту непростую работу – защищать свою страну, пылающую сегодня в огне террора и ненависти.

Недавно крупнейший портал русской словесности в интернете, журнал «Самиздат», проводил некоммерческий конкурс женской прозы о войне, который назывался «Женская Война». «Мы – матери, сестры, жены, дочери, подруги. Давайте, наконец, соберемся вместе и расскажем нашим мужчинам и всему миру о том, что мы думаем, о том, что мы чувствуем, когда ждем наших мужчин с войны», – обратились к авторам и посетителям сайта организаторы конкурса. На конкурсе была вся география горячих точек планеты, с болью и правдой об Афгане и Чечне, о федералах и моджахедах, об ужасах Косово и кровавых события в Сумгаите, о тайнах Норд-Оста и об американских солдатах в Ираке… Это был очень честный и непредвзятый разговор о войне очень разных и не знакомых друг другу женщин. И когда я на сайте выставила, не скрою – с некоторой опаской, два своих небольших рассказа о нашей необъявленной войне, то была приятно удивлена, получив умные, честные и добрые письма, выражающие свою поддержку Израилю, боль и тревогу за нас, живущих на этой неспокойной Земле. Мне писали воины-афганцы и военнослужащие, молодые девушки и матери, и я вдруг поняла, как страшно быть в изоляции, как важно нам всем быть открытыми друг другу, уметь понимать и иногда прощать, быть вместе. Быть в большинстве. Не лебезить и не заигрывать, а просто, не теряя своей самоидентификации, быть частью огромного мира людей, чувствовать пульс времени и жить в едином культурном пространстве. Я думаю, что мы должны, обязаны рассказать, и не только себе, о нашей полувоенной суровой действительности и нашей необъявленной войне. Мы должны рассказать обо всём, что видим, знаем, чувствуем; о тех, кто безвинно пострадал от рук террористов, о тех, кто искалечен и убит. Мир должен это узнать. Мы не имеем права молчать! Как обидно, что мы постоянно проигрываем в контрпропаганде, что нет у нас действенной PR службы. Ведь давно известно, что Слово обладает вполне реальной энергетикой и способно влиять.

Каждый очерк, каждый рассказ или эссе – это наш протест против страшной БЕДЫ, имя которой Война. Она, как коррозия, разъедает нашу жизнь, но мы обязаны выстоять. А чтобы выстоять, мы должны помнить, мы не имеем права ни на минуту забывать.

Сидя в уютных кафе, слушая музыку или гуляя беззаботно по набережной Эйлата, мысленно посмотрите в глаза мальчишкам и девчонкам в выгоревших гимнастёрках, стоящим на боевом посту и выполняющим такую трудную и нужную РАБОТУ…

Синдром разобщения

Привет, мальчики и девочки в синих потёртых джинсах, в твидовых пиджаках и приталенных рубашках, курящие с шиком болгарские сигареты и балдеющие под звуки новой музыкальной волны Давида Тухманова. Вас еще завораживает модный «Альтист Данилов»? Вы по-прежнему пренебрежительно-снисходительны к интеллигентской слабости «Доктора Живаго «, а своих неисправимо советских родителей именуете грубовато-покровительственно «предками»?

Да-да, это про вас: бардовские песни у костра, студенческие походы, танцевальные вечера и просмотры франко-итальянских фильмов в Доме Кино, волшебные джазовые блюзы «из-за бугра» и терпкие загадочные польские духи «Быть может», которые ассоциировались с незнакомой, ну почти западной, жизнью из случайно подсмотренных глянцевых журналов, а еще… Еще любовь, которая будоражит своей новизной и сводит с ума, почти как в тех заграничных фильмах, где пальмы и яхты, где божественно красивы актрисы и где так изысканны и умны мужчины, где пахнет ванилью и грустью, и с утра в многочисленных кафе, почему-то на бульваре Распай, пьют обязательно «Кальвадос», как герои Ремарка… Но я совсем о другом.

У Бориса Балтера есть прекрасный рассказ «Проездом». Там мне запомнились пронзительные строки: «Не возвращайтесь туда, где вам когда-то было хорошо…»

Но не всегда мы слушаем даже любимых писателей. Человек слаб. И я с маниакальной настойчивостью столько раз возвращаюсь Туда, где нет уже тех лиц, тех чувств, тех запахов и звуков, где нет материальной ткани бытия и того Времени, которое растворилось и исчезло навсегда вместе с теми девочками и мальчиками, которых уже не найти во Вселенной. Их просто нет. Остались, как знаки, их имена и судьбы, но это уже другие, взрослые, люди и другие истории.

Наши полузабытые друзья детства, честные открытые лица, иногда вы являетесь в нашу жизнь незнакомыми и чужими, отстраненными и непонятными. И стоит ли тогда ВСТРЕЧА тех слов, которые мы не произносим? А может, надо навсегда поставить многоточие? До свидания, мальчики! Как в той книге из детства … Вы еще помните?

«Оркестр Бинго-Бонго играл нам танго.

Она была прелестна, я хорошо одет.

Глядели все нам вслед…»

Ночной звонок, как взрыв из прошлого, оглушил, привел в смятение. Знакомые голоса опять ворвались в нашу жизнь. Неожиданный Праздник. Встреча с друзьями, которых не видели 15 лет!

Охватило чувство ирреальности: время, как в старинных часах, будто изменило ход. Невозможно представить: мы опять в одном городе, далеком и непохожем на город нашего детства, Иерусалиме.

Мы – это я с мужем и наши друзья, когда-то близкие родные люди, а ныне – американцы с 15-летним стажем, средний класс, Лора и Миша.

Много лет назад мы жили одной жизнью. Были счастливы и беззаботны, как это бывает только в ранней юности. Мы так любили друг друга «над пропастью во ржи» нашей хмурой действительности; вместе открывали мир, искали хоть «немного солнца в холодной воде» и всегда находили его!

Нам было интересно вместе, мы могли до утра слушать музыку, обсуждать спектакли, выставки и одновременно готовиться к зачетам-экзаменам. В те застойные времена ночь была нежна и бесконечна, а наши слова были чисты, как и наши мысли, и ничего дороже дружбы не было тогда в мире.

Да, мальчики и девочки в синих потертых джинсах, я о том времени, когда слово ДРУЖБА мы считали самым высоким, самым важным, самым надежным тестом на человеческое «соответствие».

Мы еще не прочитали тогда горький, сумбурный роман-дневник Генри Миллера «Тропик Рака», где писатель обреченно наблюдает, как время разъедает все самое прекрасное, что есть в человеке.

Это, безусловно, спорная позиция, но … Сколько встреч погубило Время!

Но это не про нас, мы так рады предстоящей встрече с друзьями детства:

– Лора, Миша! Не верю!.. Когда прилетели? Все бросаем и едем к вам, если вы только не устали от перелёта..!

Я сразу вспомнила, как чудесно и весело мы вместе отдыхали каждое лето в Восточном Крыму в бухтах Кара-Дага, ничего более потрясающего мы не чувствовали, не знали и не хотели знать. Все было легко и просто, были общие планы, мы были молоды, все только начиналось. И вдруг – шок!!! Наши друзья решили уехать в другую страну, в другую жизнь, в неизвестность… Они были первыми уходившими из нашего круга.

Я хорошо помню заснеженный вокзал, ледяное шампанское и застывшие слезы в глазах… Было страшно, больно, непонятно. Мы хоронили нашу прошлую жизнь.

«Блажен, кто вовремя созрел…».

Увы, нам многого не дано было понять. Их доводы нас не убеждали.

– Дискриминация?

– Бесперспективность?

– Деградация?

– Убогость?

Нет!!! Мы запретили себе думать об этом. У нас была интересная работа, прекрасные дети. А кроме этого – занимались обменами, ремонтами, дачей… Да мало ли что еще могло подменять жизнь! Потом мы будем объяснять это инертностью, инфантильностью, многого не простим себе, но это все потом…

А в телефонном эфире иерусалимской ночи вибрируют родные голоса с чуть заметным английским акцентом.

– Как это здорово встретиться через столько лет! Ваша гостиница совсем близко от нашего дома!

На другом конце провода повисла напряженная пауза.

– Ребята, не обижайтесь. Завтра шаббат, давайте встретимся после шаббата.

Заминка…

– И только в шаббат не звоните… Мы не подходим в шаббат к телефону. Не удивляйтесь, мы – религиозные, любавичи…

– В Иерусалиме этому не удивляются.

И вот, на исходе субботы мы с мужем в холле гостиницы с загадочным названием «Рамада Ренессанс». Английская речь, витает аромат дорогих духов, все изысканно и безупречно. Мы ждем…

Лора и Миша. Из той незнакомой американской жизни. На Лоре парик, элегантный, с проседью; да и сама она утонченно-аристократична, с безразличным прищуром, увы, уже близоруких глаз. И не Лора она, а Лея…

О, как не похожа она на себя прежнюю – озорную, смешливую девчонку, с лукавыми глазами из-под летящей челки. В ней что-то отрешенное, я не верю, что она счастлива. Хотя по эмигрантским меркам – работа по специальности в солидной фирме, свой дом в престижном районе Сан-Франциско, муж, работающий на TV. Миша – хохмач и добряк, похожий на Пьера Безухова, превратился в холёного господина в кипе, степенно-самодовольного. Где его приколы и шутки, заразительный смех? Откуда этот панцирь чопорности? Почему?

Рядом с ними худенький бледный юноша, почти подросток, во всём черном, как и положено учащемуся ешивы. Когда они уезжали, Сашеньке было три года. Он забыл русский, и ему откровенно скучно с нами. Он никогда не прочтёт Толстого, Достоевского, Цветаеву… Он будет жалеть, будет винить родителей, но это всё будет потом… Я так думаю.

А была ли наша ВСТРЕЧА?

Было напряжение, дежурные фразы и улыбки и еще какие-то слова, которыми заполняют вакуум человеческого общения. Был еще хит нашей встречи – фотографии в маленьком кожаном альбомчике, как документальное свидетельство, что они в порядке: шикарные дорогие машины, бассейн с подогревом, продвинутый тренажерный зал и джакузи под стеклянной крышей 3-го этажа с видом звёздного неба и еще, еще, еще… Они подробно рассказывали, сколько стоила им вся эта техника, какие сложности сейчас с этой чертовой недвижимостью и как рухнула биржа, а вместе с ней вложенные ими акции.

Мы с мужем молчали. Нас не было на этой встрече, мы были просто зрителями на чужой презентации. Были слушателями.

А ведь как ждали мы обмена информацией, энергетикой, чего так не хватает нам всем в эмиграции! Как хотелось, как прежде, быть на одной волне понимания, ощущения – не вышло!!! Фотографии наших детей лежали у меня в сумочке, но почему-то мне уже расхотелось продолжать этот спектакль.

О, да, они влюблены в Израиль, в Святую Землю всех евреев. Это их настоящая Родина и конечная остановка. Они следят за всеми событиями, происходящими в Израиле, так болеют за эту «маленькую героическую страну»; ходят в еврейские клубы и участвуют в работе международных форумов по израильской тематике, они проводят акции поддержки и выступают против отдачи территорий.

Миша: – Мы не отвечаем на письма наших знакомых из Израиля, в которых «стоны и вопли». Да, трудно, но ведь надо понимать ситуацию шире…

Лора: – Мы постоянно жертвуем средства на развитие ешив в Израиле, для нас это свято! Ведь мы евреи.

Я: – А может, лучше помочь конкретно кому-то, кто нуждается в помощи, кто страдает, болеет, ведь это мицва?

Лора: – Наша жизнь – в служении Б-гу, в этом смысл нашего существования, наш долг и предназначение.

Они говорили много, красиво и возвышенно, без пауз и вопросов. Вопросы были не нужны. Мы не интересовали их.

Для них важен был Израиль, как символ Вечности, символ поклонения, и в этом поклонении проступали религиозная страсть и почти языческий фанатизм. Нет, они не лгали, они были собою.

Миша: – Знаю, что в Израиле политический кризис, не выдерживает экономика, трудно. Но мы все должны страдать; в этом совершенствуется и трудится наша душа.

Лора: – Безнравственно на Святой Земле думать о себе. Это счастье – жить в Иерусалиме. Вам так повезло, ребята!

Миша: – Террор? Об этом не надо думать. Человек привыкает…

Разговор о политике не получился, весь аспект нашей нелегкой действительности в сущности их не интересует, ведь это не им выпало божественное счастье жить на Святой Земле. Израильская культура? Иврит? Нет, они – американцы, увы, а к своим корням долгий путь… Возможно, когда-нибудь…

Что читают?

Миша: – Только на английском, в Америке по-русски читают неудачники.

Лора: – Да и времени на чтение нет, надо всё успеть.

Не получилась и обеденная трапеза: наша еда оказалась недостаточно кошерной. А я так готовилась, составляла меню, накупила целую гору экзотических продуктов, полдня колдовала на кухне, украшала стол.

А назавтра в Восточном Иерусалиме был совершен террористический акт, и они поспешно уехали, забыв попрощаться. Непонятные и чужие люди. Вот и все. После этой встречи я твердо знаю: с друзьями из своей прошлой жизни я не буду встречаться, «нет меня и тех, кто жил при мне…»

Остров Эмиграция

Сперва были эйфория и восторг от долгожданной свободы. Потом наступила полоса разочарований – охи, стоны, слёзы, лингвистические муки и шок первых впечатлений, нечеловеческая усталость и наконец – осознание, желание сформулировать, до конца осмыслить, ответить себе на такой, казалось бы, тривиальный вопрос: «Так что же такое эмиграция?»

Эмиграция последней волны, не очень идейная и где-то даже «колбасная», непривычно интернациональная, постсоветская и по-российски безоглядно-бесшабашная, в основном безденежная и униженная, спасающаяся от экономических дефолтов и от бесконечных локальных национальных конфликтов, что стало с тобой за эти последние 15 лет?

Растворилась, сгинула в чужом краю или стала новым явлением, новым культурным островом зарубежья? Что успела, для чего отдала столько молодости, энергии, таланта, надежд и жизненных сил?

Еще не пришло время статистических расчетов, еще впереди витийствования интеллектуалов и культурологов, но уже есть огромный архив нашего опыта, чувств, наших мыслей, наблюдений, наших ответов и наших вопросов.

«Эмиграция – это особый жанр и особые правила выживания…», – когда-то давно записала я в свой дневник, обозначив тему – Дневник эмигранта. Этот литературный жанр обладает потрясающей особенностью, он написан самой жизнью, судьбами тысяч людей, оказавшихся в эмиграции. На страницах этого живого документа нет придуманных сюжетов, нет лихо закрученных интриг, ведь эта живая литература создавалась не в комфортных писательских кабинетах, не в элитарных домах творчества, не на переделкинских дачах, не в уединении приморских вилл на сверкающем Лазурном берегу.

Бег от себя. Бег от судьбы. Бег от страны. Жестко, прозаично и страшно. Почти как в итальянском черно-белом неореализме.

«…А потом были поезда, холодные и злые. Одержимость и безразличие растворяли лица людей, превращая их в серое размытое пятно. Я выпил бутылку водки, время сжалось, а потом исчезло. Оно вернулось поздним вечером, когда я открыл глаза и увидел Её. Она смотрела на меня пьяного и отупевшего, и плакала…

Потом тоже была жизнь, которой я буду стыдиться и гордиться поровну…»

Так мощно и жутко описывает начало своей дороги в эмиграцию Владимир Ободзинский в рассказе «Чужая жизнь».

Помните, у Бориса Пастернака «Февраль… Достать чернил и плакать. Писать о феврале навзрыд…»?

Убеждена, что новая волна эмигрантской литературы 90-х, написанная кровью и обнаженными нервами, трагедиями и неимоверной волей, высотой человеческого духа и азартом победы над собой достойна нашего самопризнания и прочтения. В эмиграции оказалось так много наших любимых писателей, знакомых по прошлой жизни. Это и Василий Аксёнов, и Владимир Войнович, Дина Рубина, Анатолий Алексин, Григорий Канович, Эдуард Тополь и Александр Генис, Анатолий Гладилин… этот список, безусловно, можно продолжить, но я о другом. Не они авторы Дневника эмиграции последней волны 90-х. По законам этого жанра, где каждая строка пишется собственной болью, я выскажу, возможно, спорную мысль, но тот, кто живёт в эмиграции, меня поймёт. Эмиграция для людей известных и для обычных людей «из толпы» – это абсолютно разные траектории, с разными законами выживания и разной степенью болевого шока, хотя сравнения здесь едва ли уместны. Об «окаянных днях» эмиграции 90-х когда-нибудь расскажут страницы прозы наших соотечественников, написанные в Израиле и Канаде, Америке и Германии, Италии, Бельгии, Норвегии, ЮАР, перечень бесконечен.

«Эмиграция – это не только опыт жизни в параллельном мире, но и вход в новое направление в философии, способной обнажить суть человеческой действительности до белизны костей», «Я не еврей, я гораздо «хуже» (здесь можно смеяться), я настоящий изгой, одиночка, тотальный и безнадежный нонконформист. Когда кого-то унижали, это всегда унижали меня, благодаря этому у меня всегда были хорошие друзья и истинные враги. Увы, друзей стало меньше, значительно меньше, теперь мои друзья постигают философию эмиграции…», – сколько пронзительной, выстраданной мудрости в этих скупых мужских строках, сколько за ними пережитых испытаний.

«Мне хочется думать, что в Израиле люди ближе друг другу, их должно объединять чувство опасности, чувство постоянного присутствия врага. Или я ошибаюсь?» (В. Ободзинский)

Ну что ответить? Как неоднозначны люди и их поступки? Что нет логики в человеческом несовершенстве, и что даже в декорациях войны не только любят и сострадают, но и лгут, предают, изменяют, даже себе?

И всё же в мире людей есть огромный нравственный потенциал, когда мысли и переживания выходят за пределы географических границ, когда нормальная человеческая реакция на происходящие безумства, войны и катастрофы – это строки, обращенные к людям, которые еще не разучились чувствовать чужую боль. И строки эти написаны не у нас, на горящей земле, а в благополучной, элегантной Европе:

«Когда теракт происходит в любой точке Земли, я вижу вину в этом всего мира. Не знаю, как у вас, но здесь все новости начинаются с трупов, а заканчиваются либо футбольными победами либо бриллиантовой жизнью кинозвезд. Я все больше убеждаюсь в том, что мы живем в эпоху моральной гибели цивилизации».

Проза эмиграции. Новая волна. Новые имена. Чаще эта литература представлена на интернет-сайтах и самиздатом, в русскоязычных газетах и журналах; она еще не обобщена серьезными издательствами, еще не признана корифеями литературы и дотошными критиками, она еще в пути… В поиске форм и конструкций, стиля и ритма, но не сюжетов; сюжеты выбраны Временем, в котором живём и в котором заново учимся жить.

Если бы это были только примитивные штампы эмиграции о профессорах, моющих тарелки в грязных забегаловках, или об уборщиках мусора, имеющих третью степень по философии, о растерянных женах, сбегающих от молодых здоровых мужей к местным старцам-миллионерам или о рабском труде на чужих плантациях, о детях, заброшенных и забытых неудачливыми родителями или о бездомных, сломленных неудачами… Если бы только об этом, то можно было бы сказать, что это эмигрантская «чернуха», «негатив»; наслышаны и устали. Хотим, наконец, уйти и забыть!.. Но эмиграция стала не просто частью нашей жизни, она уже сама жизнь… и постепенно вытесняет все наши прошлые сюжеты на периферию памяти, чтобы когда-нибудь их уничтожить, сжечь, как забытые ненужные письма. И это опасно; беспамятство всегда разрушает личность, оно цинично и примитивно по своей сути, даже если мы и захотим всё забыть в силу инстинкта самосохранения.

«Жизнь нас несёт в своём потоке, мы подчиняемся так или иначе, даже если пытаемся переменить её ход. Наше прошлое "оттуда" и настоящее "здесь", эти две зоны не должны соприкасаться, так же, как два полюса высокого напряжения, в противном случае – возникает психический шок, который больно бьёт, а иногда убивает…», – читаю страницы Алекса Рубина из Чикаго. Странно, но я тоже к этому пришла, хотя не сразу. Старые фото, старые письма и адреса, номера телефонов «оттуда» – всё бережно храню, но признаюсь: на самой далёкой полке или в закрытых на ключ выдвижных ящиках стола… Помните детскую сказку о чёрной комнате, в которую вас просили НЕ ВХОДИТЬ?

Аналогичные ощущения … Волнение и страх…

«Родина – это не березы и не троллейбусы, родина – это близкие люди, которых нет рядом. А значит, и родины нет…», – я читаю на страницах интернета самый шоковый по восприятию роман, роман эмиграции. Мысли сотен людей, сконцентрированные в едином эфирном пространстве, кричащие в бесконечность, незащищенные и до прозрачности чистые пугают своей завершенностью: «После многочисленных экспериментов над собой и в результате многолетних наблюдений я пришел к выводу, что главной и, возможно, единственной причиной всех бед человечества является ложь с ее зародышем – самообманом…»

Исповедальные строки эмигрантов. Похожие судьбы. Моё поколение. Жесткая непридуманная хроника страшных лет.

«Из моей области за один год выехало 20 000 (!!!) еврейских семей, не человек, а семей! Об этом никто не говорит. Уехали все мои друзья, разбрелись по всему миру, я каждый день видел их окна, ставшие для меня безглазыми черными дырами. В конце концов я тоже разбрелся по всему миру – Америка, потом Польша…»

Эту страшную правду когда-нибудь будут изучать, как исторический документ, факт жертвоприношения Культуры в период падения высочайшей Империи, которую её лукавые правители не смогли, не захотели ни защитить, ни спасти, ни сохранить.

«Страшно и мерзко мне было видеть народ, ликующий… Освобождение квартир… Украина "без жидов и москалей". Я видел, как в одной из лучших библиотек моего города молодые девочки-библиотекарши со смехом снимали со стен портреты русских писателей, чтобы потом сжечь их во дворе…»

«Холокост… новый, но уже нравственный, Холокост..?»

И как ответ другое мнение, другая позиция, другой подход: «…сравнивать эмиграцию с Холокостом (дословно, с сожжением), по-моему, совершенно неправильно. Эмиграция – это выбор, при Холокосте выбора не было».

До сих пор помню гарь вокзалов, усталость и опустошенность; казалось, что не хватит сил… Хватило, «…ни одна таможня не сумела у нас отобрать – наши знания, нашу любовь к книге, нашу культуру».

И наши дети, уже рождённые в других странах, не удивляйтесь, всё чаще берут в руки русскую книгу, наверное, чтобы понять нас, неисправимо «русских» родителей…

«У дочки в университете есть предмет «Русская литература», на который она неожиданно записалась. Они читают в оригинале Зощенко и других писателей и потом пишут сочинения, делают доклады по прочитанному. Кроме русских студентов, есть даже два американца. Сейчас они пишут сочинение – как ты думаешь, о чём? Об эмиграции!» (А. Рубин)

Так что же такое эмиграция? И как нам выстоять, как не потерять себя? Листаю, листаю страницы … Спорю, соглашаюсь, удивляюсь и опять спорю…

«Это мы? люди, это мы? боги, это мы? дьяволы и ангелы…» Но всё ли зависит от нас? «…ну почему надо так долго жить, блуждать в кромешной тьме обмана, ставшего истинной религией мира людей, чтобы встретить за всю жизнь так мало людей, не зараженных этой страшной неизлечимой болезнью? ложью???» (В. Ободзинский)

В жизни есть категории, на осознание которых уходит вся жизнь, ведь так сложно обозначить и объединить взаимоисключающие понятия и миры. В современной литературе часто используют приём неоконченности сюжетов, так воспользуемся этой уловкой, ведь наш роман с эмиграцией ещё не завершен…

p. s.

Когда мой очерк был уже набран, я неожиданно получила письмо на заданную тему из Европы, где очень буднично и достоверно была нарисована еще одна картинка незнакомой нам в Израиле эмиграции: «Албанцы, сербы, македонцы, индусы, поляки, украинцы, молдаване, пакистанцы, словаки… Эта молчаливая, шепотом переговаривающаяся очередь – лучший индикатор для определения – где в мире война, разруха, голод, безработица, бесправие… мы встанем в разноцветную очередь, зажав в руке свой номерок и пытаясь объяснить нашему ребенку необходимость стояния в этой иммигрантской толчее за правом на жизнь. И, когда нас впустят в комнату пыток с заветным окошком, в нем, возможно, будет сидеть то самое существо женского пола, презирающее парикмахерские, с дергающимся веком, зевающее и ковыряющееся в ухе. Ее неряшливый скользкий взгляд лизнет наши бумаги; потом быстрым, спотыкающимся и плохо понятным говорком существо вынесет ПРИГОВОР моей семье».

Эмиграция продолжается…

(использованы дневники В. Ободзинского, Италия; А. Рубина, США; личные письма; материалы интернета).

Жить в Израиле

И когда я закрыла свой дневник, уверенно считая, что все всё и так знают о нашей жизни Здесь, что это уже слегка не актуально, что уже проходили… – я вдруг получила письмо из России, где просят рассказать, задают вопросы, где хотят понять и принять, хотят быть вместе в такое непростое, жесткое для всех время.

Свои наброски, не претендующие на аналитические обобщения, свой взгляд и своё видение страны и «Русского Израиля «я назову кратко и понятно: «Путевые заметки на страницах острова Алия». И чтобы не отвлекаться, буду отвечать по порядку, ничего не придумывая и не украшая.

Но сначала, разрешите представиться.

Меня зовут Ирина, и когда в детстве я слышала песню на слова русского поэта – классика «Арина, мать солдатская», то, поверьте, не думала, что это будет и про меня. Мой сын – солдат Армии Обороны Израиля. А ведь казалось, что всё, что связано с Войной, осталось в размытых от времени черно-белых послевоенных кадрах. Казалось, что реальность полузабытых фильмов «Летят журавли» и «Баллада о солдате» никогда не повторится. Но в жизни не стоит зарекаться. Всё случилось иначе…

Я в Союзе была молодой и легкомысленной, преподавала архитектуру и была влюблена в целый мир, а если серьёзно, то только в Израиле я стала взрослой, стала задумываться над смыслом Бытия, выучила кучу новой информации, приобрела несколько дополнительных профессий, успеваю безумно много дел делать одновременно: даже пить утренний кофе в машине и красить губы в лифте, но при этом у меня иллюзия, что Всё только начинается… Но так не бывает! А значит, мы уже давно в пути. И я отвечаю на Ваши вопросы.

«Нас интересует тема «современный Израиль»», – пишете Вы.

«Хотелось бы услышать рассказ о конкретных людях, взаимоотношениях, событиях, как одет, что говорит, что ест, пьет, как ругается. Сколько стоит номер, обед, из чего состоит жизнь. Мы поразительно мало знаем об Израиле…»

А жизнь всегда состоит из мелочей, наших частностей: нашего настроения и самоощущения, нашего характера и мотивации, настойчивости и веры в себя, и просто – нашей удачи. Но стоит помнить, что в жизни не бывает репетиций, всегда мы в ней проживаем свою роль до конца, свою судьбу, свои ошибки и почти всегда только потом начинаешь понимать, насколько любая ситуация многовариантна и непредсказуема; так что – не судите строго, это только еще одно мнение, еще один взгляд, еще одна попытка обобщить и осознать наш «современный Израиль».

Я приглашаю Вас на прогулку по залитому осенним солнцем сверкающему Иерусалиму. Мы не спеша пройдёмся от элегантного, нарядного «Машбира» (аналог центрального Универмага), который расположен в самом центре столицы, до Яффских ворот Старого города, через Иерусалимский пешеходный Арбат – всегда праздную, полную туристов, улицу Бен-Иегуда, спустимся по торговым рядам тесной и шумной улицы Яффо, пересечем гранитную площадь мэрии и окажемся перед средневековой крепостной стеной Старого города, за которой Всё начиналось в этом бренном и уставшем мире.

Там были величие Второго Храма, «Тайная Вечеря «и Голгофа, там буйствовал царь Ирод и там осталась затерянная в веках Стена Плача. Но сегодня мы о другом. Мы о нашей современной жизни в Израиле, не правда ли?

Не удивляйтесь разнобою стилей, наречий и непохожести лиц, перед Вами «новый Вавилон» в еврейском исполнении. Это пёстро, театрально, ярко, не всегда понятно, но так есть и, наверное, будет еще много лет. Светские израильтяне одеты небрежно и асоциально, т. е. по внешнему виду трудно определить, к какому социальному слою относится господин в шортах и мятой футболке в сандалиях на босую ногу, громко говорящий по мобильнику, или юная леди в куцей маечке с оголённым пупком в о-о-о-чень тесных джинсах с множеством каких-то папок в руках и обязательным рюкзачком за спиной.

Наши «русские олимы» подчеркнуто нарядны, что днём в жару смотрится несколько вычурно и не к месту – увы, здесь свои правила соответствия и это надо принять.

«Ваши русские всегда в дорогих украшениях днем на работе… Неужели больше некуда?» – интересовалась моя начальница-американка, приехавшая в 80-х студенткой университета на экскурсию в Израиль, влюбившаяся в местного религиозного еврея-марокканца, родившая ему кучу детей и при этом – первоклассный менеджер, профи высокого класса, оставшаяся смешливой девчонкой в строгой религиозной шляпе и в длинной юбке, как и подобает религиозной еврейке.

Когда мы в далёком 91-м только приехали в Иерусалим, мы снимали квартиру в респектабельном районе Мошава Германит. Это был Благополучный, буржуазный Израиль выходцев из Германии. В школе, где учился мой сын-первоклассник, учились дети израильского Middle Class.

Каково же было моё удивление, когда по утрам я наблюдала одну и ту же выразительную картинку: растрёпанные, без косметики, в домашних пижамах и потёртых тапочках-шлёпанцах, мамы одноклассников моего сына на шикарных сверкающих машинах привозили своих чад на уроки. Они, не стесняясь своей небрежности, весело щебетали между собой, разговаривали с учительницей, и взгляд их при этом выражал такую непогрешимую уверенность в себе, такую значимость, что все мои вопросы просто испарялись в дыму их дорогих сигарет. Но эти же дамочки в вечерних ресторанах могли сразить Вас потрясающими нарядами из самых дорогих французских бутиков. Так это принято и невозможно комментировать – mix Азии и Европы.

Но Вы интересовались деталями, не будем отвлекаться. Предлагаю выпить в маленьком кафе на Бен-Иегуда чашку дымящегося кофе с горячим сэндвичем, послушать уличных русских музыкантов (увы, филармоний в маленькой восточной стране для нашей Алии явно не достаточно!) и – вперёд по страницам наших впечатлений. Любителям кофе могу порекомендовать заказать «кафе Афух», это вариант популярного в Европе итальянского кофе «Лате», безумно вкусно и изысканно. Наш скромный ланч стоит приблизительно 35–40 шекелей на человека, но не удивляйтесь, если это обойдётся вдвое дороже. Мы в центре столицы, центре туризма, цены взвинчены… А если хотите вкусно и недорого пообедать, то – Вам в грузинский ресторан «Кенгуру», расположенный в лабиринтах двориков возле Старого города. Это неброский ресторанчик для знатоков, где всегда пахнет разными травами, особенно кинзой, вином, где дымятся вкуснейшие шашлыки, зажаренные при Вас гостеприимным хозяином. В зале всегда полумрак, прохладно в любую жару, тихо и умиротворенно, даже не верится, что за окном бушуют политические страсти, что страна разрывается от кризисов и противоречий, что «покой нам только снится…». На Яффо множество маленьких магазинчиков, забитых недорогим и некачественным товаром, покупать не советую. Покупки лучше всего сделать в Тель-Авиве, где масса магазинов на любой вкус, кошелёк и стиль. Для модников рекомендую кеньен (торговый центр) «Арена» в Герцлии Питуах, где расположены самые престижные бутики самых престижных европейских фирм. Вы попадёте в мир красоты и изыска, хорошего вкуса и потрясающего дизайна, советую не пропустить, даже если и не решитесь покупать фирменную безделицу по астрономической цене.

Но не будем распыляться во времени, ведь мы с вами в Иерусалиме, Вечном Городе, где всё заполнено мистическим смыслом, где совсем рядом – другие, духовные, миры и где считывается самая главная информация наших судеб на этой Земле.

В Старом городе важно и значительно Всё. Не отвлекайтесь на сувениры, на торговые ряды, жаль… Здесь нужно Всё успеть! Увидеть, прочувствовать, впитать энергетику и осознать… Ведь именно Здесь Всё начиналось. У Стены Плача вы напишете просьбу, записочку к Б-гу, и Он обязательно услышит и поддержит вас, надо только О-о-очень верить.

Но я так и не ответила вам – «из чего состоит жизнь в Израиле?»

Сложно обобщать, ведь у каждого из нас, живущих здесь, жизнь сложилась по своему индивидуальному сценарию, известному только ему одному. И всё же попытаюсь ответить. В нашей жизни, безусловно, присутствует философия осознанного ВЫБОРА, иначе просто невозможно понять, невозможно принять страну, где приходится ежедневно жить в экстремальных условиях повышенного риска, где приходится ежедневно бороться за право профессионально работать в условиях безумной конкуренции и экономического спада, бороться за право оставаться собой, бороться за постижение нового культурного пространства, нового языка, новой среды обитания, новых обычаев и другой ментальности. Оглядываясь назад, мы помним и храним в памяти всё самое дорогое оттуда, но не сворачиваем со своего пути, не уезжаем в другие благополучные, сытые страны, не возвращаемся, не сетуем, а стиснув зубы, идём вперёд, веря, что всё Хорошее еще будет на этой НАШЕЙ ЗЕМЛЕ.

А если высокопарно, то может, в реализации национальной еврейской идеи и есть наша миссия и наше предназначение?

В будущем году в Иерусалиме…

В поисках абсолюта

«В поисках Абсолюта» – так мысленно назвала я этот вечер, дав ему, возможно, несколько старомодное и эстетское название. И не удивляйтесь архаичности слов и осторожности фраз, я просто боюсь нарушить гармонию этой встречи с Легендой еврейской культуры, примадонной московского еврейского театра, игравшей еще в труппе Михоэлса, в 60-х годах – ведущей актрисой Театра имени Моссовета, знаменитой, обворожительной, Этель Ковенской.

А чтобы рассказать и еще раз ощутить несравненную атмосферу встречи с Актрисой, я приглашаю вас на авторский вечер известной израильской журналистки Полины Капшеевой, блистательного мастера интервью и автора серии книг «Обнаженная натура».

Тель-Авив. Март в Израиле, свежо, не жарко и почти по-московски прохладно. Сумерки. Исход Субботы. Консерваториум. Камерный вечер. Рояль и свечи. Театральная гостиная. Живое общение. Прекрасные, одухотворённые лица.

Из всех присутствующих в этом зале я сразу выделила Её, хотя, к стыду своему, не знала в лицо. Дама с королевской осанкой, без возраста и почти без косметики, с точеным медальным профилем и сияющими изумрудными глазами была той самой трогательной шестнадцатилетней девочкой Рейзл из «Блуждающих звезд» по Шолом-Алейхему, пылко влюблённой Джульеттой на сцене холодной послевоенной Москвы театра Завадского, ведущей актрисой Театра им. Моссовета, звездой надменной израильской сцены в тель-авивской «Габиме» и, наконец, играющая на языке своего детства в государственном театре Дездемона в «Отелло», Корделия и Регана в «Короле Лире», миссис Пэйдж… К тридцати годам – премия «самой молодой актрисе, сыгравшей наибольшее количество шекспировских ролей», работа в «плеяде звезд» московского театрального Олимпа, где царили Марецкая, Раневская, Орлова, Плятт, Мордвинов, Серова… Среди этих знаковых фигур русского Века было так легко затеряться, раствориться в лучах их славы и таланта, но Звёздам не нужно чужое свечение. Этель Ковенская с самого начала своей головокружительной карьеры была уникальной, единственной и непохожей ни на кого из этой божественной когорты; ведь талант – это всегда открытие новых граней, новых сфер воздействия, покорение новых высот. А еще были фильмы, телесериалы, сольные концерты, запись дисков и кассет с песнями на русском, идише, иврите. Я не буду пересказывать яркую биографию известной актрисы, её можно прочитать в прессе, на сайтах интернета, но я хочу передать живой энергетический заряд впечатлений от общения с этой великой женщиной.

На вечер Этель пришла с мужем, известным композитором Львом Коганом, с которым прожила много красивых и счастливых лет. Она была в зале среди публики, но магнетизм актрисы – это «такая химия», как говорят в Израиле.

Все взгляды все равно были прикованы к ней. Я сразу вспомнила когда-то услышанную фразу: «Актриса – это больше, чем просто женщина… это почти Богиня». Только настоящий талант и интеллект способны создать такой выразительнейший портрет, когда на точеном, тонкой лепки лице светятся аквамарином молодые глаза, и ты начинаешь представлять её в эпоху Орловой и Марлен Дитрих: изысканной, аристократичной, неземной…

Знаменитый композитор, высокий благородный господин, держал её за руку, и это было удивительно трогательно и красиво.

Вечер проходил в виде вопросов и ответов. Полина Капшеева рассказывала о своих встречах со знаменитыми писателями, политиками, музыкантами, актёрами. Когда речь зашла о театре, то, конечно, Полина представила всем Этель Ковенскую. А потом живая легенда сама рассказывала о своей жизни, о своем творчестве, с потрясающим артистизмом, юмором и предельной искренностью. А ведь за глянцевой обложкой состоявшейся карьеры актрисы были и драмы, и тяжелейшие испытания.

Еврейская звезда актрисы зажглась в годы сталинской инквизиции. На глазах молоденькой дебютантки еврейского театра началась публичная казнь еврейской культуры, предательское убийство Михоэлса, уничтожение еврейского театра, преследования «безродных космополитов», выжигание национальных чувств, национальной памяти, национального достоинства. Какой же сильной и талантливой надо было быть, чтобы выстоять, не сломиться, а идти вверх по театральной лестнице с гордо поднятой головой. Когда Этель попросили рассказать об Орловой, какой она была в жизни, на сцене, то после некоторой паузы актриса ответила: «Она была Звездой…», а потом с недоумением добавила: «Была скромным и порядочным человеком в жизни, но от неё исходило какое-то неземное свечение, и окружающие это чувствовали даже на физическом уровне…»

Точно так я бы характеризовала восприятие окружающими самой Этель Ковенской. На современном языке это называется харизмой, когда все на каком-то подсознательном уровне понимают, что перед ними человек другого порядка, из других высот, талант, отмеченный сверху. Ведь недаром бессмертная Любовь Орлова подарила Этель в знак признания свою бесценную реликвию – атласные туфельки, в которых снималась в фильме «Цирк» и в которых взошла на вершину артистической славы своего времени.

У меня в руках новый музыкальный компакт-диск Этель Ковенской. «FROM SONG TO SONG». Идиш, иврит, русский. Черно-белая фотография в профиль. Строгое, даже аскетическое, оформление. Ничего лишнего, вычурного. И что мне особенно дорого – это слова, обращенные ко мне, написанные летящим почерком от руки: «Дарю с радостью свои песни. Этель».

Сильный, молодой голос. Чарующий бархатный тембр. Прекрасное музыкальное оформление. Изысканный вкус и безупречное чувство перевоплощения в каждой песне, в каждой мелодии, в каждом ритме. Песни на идиш в исполнении Этель Ковенской – это целое направление в возрождении восточно-европейской еврейской культуры.

Нет, это не еврейское местечко Ефима Александрова с его тёплым и не всегда грамотным исполнением задушевных песен на мамэ-лошн. И это не мир странных полотен Марка Шагала, его исчезающих образов, летящих обреченно в Вечность, неразгаданных и ритуально прекрасных. Это не эпатажный модерн Якова Явно и не чистый вокал Светланы Портнянской, где идиш выполняет функцию языка, но не более. Ведь у молодых артистов идиш, – выученный язык, а у Этель Ковенской это сама жизнь, заполненная переплетением ассоциаций и образов, первых слов и открытий раннего детства, это органичное присутствие родного языка на уровне генной памяти каждой клетки. Безусловно, её язык, её интонации уникальны и неповторимы. Актриса своим пением открывает нам абсолютно другой еврейский мир: ослепительный, нарядный и изысканно-утонченный в чарующих джазовых ритмах с потрясающим благородным звучанием современного языка идиш. Я вспомнила классику исполнения еврейских песен сестёр Бери, тот же стиль, то же утверждение самого высокого профессионального уровня, аристократизм, лёгкость, свобода и обжигающая волна ностальгии по тому Времени, когда всё это БЫЛО.

Когда был язык, на котором жили, любили, творили, на котором страдали и умирали в гетто; язык, который столько раз незаслуженно убивали и которого так боялись все наши враги, считая суеверно, что Слово обладает высшим, магическим свойством мести за все наши унижения и страдания, за наши безвинные жертвы, за кровавые наветы, за всю нашу историю и боль на этой Земле. Песни Этель закружили меня непонятным образом и повели вдаль, по улочкам и лабиринтам сюжетов гениального Исаака Башевиса Зингера. Через ткань живого языка идиш проступили силуэты утраченного еврейского мира на пороге Катастрофы, где переплелись реальность и мистика, трагизм и одухотворённость, простые человеческие чувства, предрешенность общей Судьбы и чудо Воскресения народа, языка, культуры, страны. Казалось, что этот язык уже отзвучал, что он оставлен и забыт навсегда в покинутых, безлюдных аллеях «под старыми княжескими липами Бернардинского парка», описанного с такой тоской и горечью Григорием Кановичем. А ведь в каждом городе огромной послевоенной страны были такие «парки забытых евреев».

Возможно, кто-то вспомнил их?

На фотоплёнке моё далёкое детство: Харьков 50-х, Парк Горького, центральная аллея, старики, похожие на стаю диковинных птиц, в белых макинтошах, фетровых шляпах, испуганно говорящие почти шепотом на идиш. Их язык был тогда под запретом, и только самые любознательные внуки смогли запомнить отдельные слова и фразы.

Но всё возвращается на круги своя, и живой язык идиш возрождается, наполняясь новым смыслом и новым звучанием. Утраченный мир наших предков возвращается к нам обновлённым, многогранным, ярким и живым. Спасибо огромное замечательной Актрисе Этель Ковенской, чья творческая жизнь посвящена Ренессансу еврейской культуры, утверждающей вечные, общечеловеческие ценности. Низкий поклон и самые искренние слова благодарности и признания!

Вечная Память…

Дорогой читатель, я живу в Израиле уже много лет и понимаю всю сложность и неоднозначность темы моего эссе. Больно об этом писать и говорить, но синтез двух подходов даёт видение Настоящего. Мой очерк посвящен интеграции человеческого опыта и взаимопроникновению самых противоречивых страниц, придуманных человечеством.

Пасхальные каникулы. Дни, в которых так много тайного, непонятного, пугающего и влекущего. Именно в эти дни мне так хочется пригласить тебя на экскурсию в Старый город, подвести к стене Плача, оглушить тысячелетиями и пройти по кругу тех, еще не разгаданных, событий, которые наполнены смыслом противоречий и откровений. Всё будет, как Тогда: не жарко, но уже лето; еще не выцвели изумрудные травы, еще воздух не выжжен беспощадной жарой, еще пьянит эвкалиптовый аромат, и стрекозы шуршат своими прозрачными крыльями, как в Раю. Еще может ничего не случиться, не произойти, еще может вся история пройти по абсолютно другому сценарию, но… Случилось! И история прочла свой приговор.

Мы пересечем узкий Армянский квартал, похожий на коридор тюремных казематов; слева от нас останется старая Армянская церковь, затаившаяся в глубине каменного дворика с разросшимися тысячелетними оливами, пройдём, не задерживаясь, по скользкой холодной брусчатке до поворота, войдём в выветренную столетиями каменную арку и найдём храм Марии-Магдалины, где с Тех времён сохранился лишь тёмный, мрачный зал с неровными шершавыми стенами, где Он впервые признался, что вскоре будет предан одним из них: самых близких, верных, надёжных.

Этот Зал стал свидетелем самого сакрального действа на Земле. Его изображали столько раз на своих полотнах самые выдающиеся мастера живописи и иконографии. Но так до конца и не постигнув всю важность и глубину случившегося на Земле, нарекли эту неразгаданную ночь «Тайной Вечерей».

И эта ночь великого озарения стала Началом новой эпохи человечества. Впервые Добро и Зло, Гениальность и Злодейство, Логика и Абсурд, Грех и Добродетель навечно переплелись в нашем сознании, морали, поступках отдельных людей и народов, в восприятии и оценках… В этом зале во времена «Тайной Вечери» была Центральная синагога и раз в год на Праздник Избавления от египетского рабства (Песах) Он приходил пешком из далёкой Нижней Галилеи, из города Назарета, в Ирушалаим (сейчас это три часа езды по скоростной трассе), чтобы свершить молитвенный обряд в первую ночь Праздника. Этот обряд ночных молитв, который у иудеев всего мира называется Первый Седер («Пасхальный порядок»), с обязательным красным сладким вином (4 бокала) и торжественной трапезой, проводят в кругу самых близких; у Него их было 12.

Я не буду пересказывать тебе этот известный библейский сюжет, но, находясь в этом Зале, холодном, мрачном и сыром, ты остро почувствуешь, как тебя начинает затягивать параллельный мир фантомов тех страстей и событий. Эта Первая пасхальная ночь и стала ночью предательства.

Нашумевший фильм Мела Гибсона «Страсти Христовы» вызвал киношок уже на первых просмотрах, но не приблизил к истине и не раскрыл тайный смысл тех событий, которые от нас так же далеки, как и исчезнувшая в пучине океана Атлантида. И оправдан ли предельный натурализм, с которым в фильме изображены нечеловеческие муки Христа? И кто ответит: что первично – долготерпение или чудо Воскресения?

В чем смысл наших страданий на этой горькой Земле? Но вечные вопросы, увы, останутся без ответа. Даже самый кассовый американский блокбастер не сможет рассказать нам правду. Ведь не боги делают кино. А киноряд так поверхностен и театрален в сравнении с Истиной!

Не будем обсуждать законы шоу-бизнеса; просто неспешно пройдём по излому временного контура Тех дней-часов-минут, которые унесли с собой в небытие великую Тайну.

Конец ознакомительного фрагмента.