3. Смешение языков
Утром голова у Пола совсем не болела, но очень хотелось в туалет. Старик, кажется, догадался об этом, едва Пол свесил ноги с кровати. Он приглашающе почерпал воздух костлявой рукой и указал на неприметную дверку, что пряталась в темном углу недалеко от постели.
«Унитаз» здесь был совершенно экзотический. Во-первых, деревянный. Во-вторых он напоминал трон, был украшен резьбой и лишен бачка. Смывать пришлось водой из кадушки, стоявшей рядом, над которой на гвозде висел видавший виды ковш.
Пола без каких-либо разговоров накормили очень вкусным сушеным мясом и довольно пресными лепешками, а затем напоили «чаем», напоминавшим вчерашний, только без сонного эффекта. Он старался не вертеть головой, но успел заметить, что находится в просторной многоугольной зале с закопченным камином и стенами сложенными из необтесанных камней.
Стол стоял у широкого окна, створки которого были открыты наружу. Кухонный нож, двузубая вилка, которую выдали Полу, и высокая кружка с чаем выглядели как-то антикварно. Да и сам старик, словно вышел из малобюджетного фильма о средневековье. Он был одет в плащ из грубой ткани, имел неухоженную бороду с ладонь длиной и мощные седые космы, прихваченные на темени чем-то вроде медного женского ободка.
Когда Пол допил чай. Старик поставил высокий стул напротив, уселся и уставился на него, как на музейный экспонат. Через минуту поднял брови лохматым мостом, ткнул пальцем себя в грудь и медленно сказал:
– Me es Chtoni Nonos! – затем направил палец на Пола и спросил:
– Wos tu es?
– Пол Иванчиков, – ответил Пол и тоже показал на себя.
– Noi! Tu most disclar «Me es Pol I-Vаan-Chi-Kof», – заявил старик.
«Ну, это понятно», – подумал Пол и с готовностью повторил:
– Ме эс Пол Иванчиков.
Старик задрал брови еще выше и спросил:
– I-Vaan-Chi-Kof? Vaan Chik sone?
– Сонэ? – задумался Пол, – А! Иванчик сонэ, да, – сказал он, для верности покивал и снова ткнул в себя пальцем. Старик говорил на дикой смеси смутно знакомых языков, это было интересно, но Пола вдруг взяла досада на себя, потому что он вспомнил, что провел ночь вне дома, да еще получив перед этим по голове. Родители не в курсе, и это впервые, а он тут сидит и в ролевые игры играет.
– Вы ролевики? С этой девочкой?
– Noi. Wos es roleviki? Devoshka… Devo… Eh! Maidan? Sho nomos es Shymma. Sha simplo maidan – sil maidan, – прокаркал старик, по-прежнему в упор разглядывая Пола.
– Послушайте, – Пол постарался говорить взросло и внушительно, – мои родные не знают, где я, и что со мной. Не могли бы вы дать мне телефон – сделать один звонок?
Старик, которого, по всей видимости звали то ли Хтони, то ли Хтон, опустил брови, насупил их и вдруг поднялся со стула.
– Komm. Tu most vidat, – сказал он мрачно и потянул Пола за собой, ухватив за рукав вельветовой куртки.
У одной из каменных стен была устроена узкая лестница, ведущая наверх. Они начали подниматься, миновали второй этаж с запертой дверью и выбрались на заваленный хламом деревянный чердак. Пол с удивлением отметил, что он возведен над круглой площадкой, обрамленной по краям самыми натуральными башенными зубцами. Некоторые из них осыпались, трех не хватало вовсе.
Его провожатый нащупал руками прямоугольный люк, сделанный в скате крыши, крякнул и распахнул его наружу. Тот с грохотом отворился. Старик вылез на крышу и оттуда позвал:
– Komm!
Пол тоже выбрался на воздух, медленно огляделся и почувствовал, что повязка у него на голове зашевелилась, а в животе возник холод самого настоящего ужаса. Вокруг них на три стороны света простирались густые леса, а на четвертой явственно виднелась приземистая горная гряда.
От города, в котором Пол прожил всю свою жизнь, ближайшие горы располагались не менее, чем в тысяче километров, а то и дальше. Он почувствовал, что у него дрожат губы и беспомощно посмотрел на старика.
– Hosh, hosh, – успокаивающе сказал тот, положил руку Полу на плечо, потрепал и добавил:
– Pol… Noi scari, hosh…
Когда они спускались вниз, доктор Хтоний позвал могучим рыком: «Шимма!» Девочка встретила их в нижней зале. Старик подвел парня к его месту у стола, усадил и приказал:
– Завари ему срочно тинман. Пусть придет в себя. Он, похоже, нездешний и не понимает, как сюда попал.
Шимма отошла к камину, над которым висел чайник, сняла его с крючка и поставила на решетку, возвышавшуюся над утренними, еще мерцающими углями очага. Ночной пришелец сидел за столом, повесив голову. Доктор принялся рыться в книжных стопках и невнятно чертыхаться.
Через десять минут парень пил свежий тинман, а старик открывал перед ним одну за одной какие-то ветхие книги и спрашивал:
– Видишь? Понимаешь что-нибудь? А это? А вот здесь?.. Хм… Так, подожди. А вот слово? Тоже нет? Нет, значит… Угу, сейчас я тогда…
Вдруг Хтоний выкатил глаза и заявил:
– Штор-о-аарокс? Айнаб яакси ниф?
Пришелец показал, что не понимает. Тогда доктор, поморщившись и потирая виски, подумал и подступился снова:
– Стурнэ Алтан тюркэ айды абалан? Алтан? – но и это не сработало.
Шимма подсказала:
– Может он из-за Красных Зубов?
Доктор попробовал пару горских наречий, потом заговорил на изгойском языке воров, потом трещал и щелкал, словно птица. Несколько минут он думал, а затем, обращаясь к парню, вдруг забулькал, как болото, но и эта нечеловеческая речь не возымела действия.
Отчаявшись, старик встал, прошелся по зале несколько раз, кусая нижнюю губу, а затем сказал, обращаясь к Шимме:
– Так! Его зовут Пол. Ни одного знакомого мне языка он не понимает. Поэтому возьми литерарий, по которому я тебя учил читать, и начинай: показывай ему предметы – руки, ноги, глаза, ножик, стул, чашку – все, что угодно, и называй вслух. А потом показывай слова и буквы. Пусть учится – он молодой, сумеет. А я пока пойду поговорю кое с кем… Проголодается – покорми. Из дома не выпускай, меч повесь на спину. Если что – руби. Но не насмерть, смотри мне!.. Хотя он вроде смирный. И трусит, похоже.
Пол слушал, как старик отдает какие-то распоряжения девчонке, а потом вдруг разобрал свое имя:
– Pol! – хозяин башни высунул язык, показал на него пальцем, затем сказал: – Tong. Disclari! – и изобразил ладонью то ли птицу, то ли крокодила. Потом ткнул пальцем в девчонку и заявил:
– Shymma disclar, tu audiri et disclar – literi, morphami! – после чего подхватил с полуразрушенного стола, похожего на верстак, наплечную суму и вышел на улицу.