Беглец из Кандагара. Глава 2 (Александр Холин, 2010)

Глава 2

Тюрьма Ландсберг считалась местом, откуда невозможно сбежать. Собственно, трудно найти на земле подобное заведение, где служащие утверждали бы обратное. Однако Ландсберг был историческим местом во всём видимом и невидимом пространстве близ Мюнхена. Стоит лишь вспомнить начало XIV века и начало года, когда весна взбудоражила Париж, а заодно и всю Европу сожжением на костре Жака де Малэ, магистра ордена тамплиеров. Ландсберг тогда был одной из опорных крепостей ордена «бедных рыцарей».

Сожжение гроссмейстера послужило кульминацией мировой битвы, особым моментом вечно сражающихся на земле сил. На несколько дней раньше разыгранного сожжения магистра Филипп IV Красивый, король Франции, разослал с негласного благословения Папы указ, в котором приказал лишить орден власти и влияния во всех доступных и недоступных местах одновременно. Но Ландсберг не оказался слишком доступным, и «бедные рыцари», как именовали себя тамплиеры, долго отбивались, чем немало досадили «победившему» противнику.

Когда же Ландсберг стал выполнять историческую роль тюрьмы, это ничуть не повлияло на его рейтинг. Наоборот, считалось, что если уж попал кто сюда – назад на свободу все пути обрезаны и восстановленными быть вряд ли могут. То есть каждый заключённый имел свои права и срок: одним продлевали пребывание в тюрьме за провинности, другим просто обещали обязательно освободить, но только завтра или же послезавтра. Главное – научись терпеливо ждать!

Собственно, это изобретение с продлением заключения на неизвестное время послужило примером для НКВД при организации и комплектации российских исправительных лагерей смерти. Более того, дурной пример обещания каких-либо привилегий и последующего невыполнения обязательств стал передаваться в партийной верхушке Советской России как символ и сущность власти по наследству.

А в немецкой тюремной крепости некоторых заключённых иногда всё-таки освобождали, но очень уж неохотно. Тюремное начальство пыталось не ударить лицом в грязь перед любимым правительством и с честью отстаивало звание самой образцовой тюрьмы на свете.

Профессор Мюнхенского университета Карл Хаусхофер прибыл сюда на свидание с одним из своих неординарных ассистентов. Томившегося здесь после известного Мюнхенского пивного путча Рудольфа Гесса следовало увидеть хотя бы для того, чтобы дать оному необходимые поведенческие указания и произвести разборку неправильно выполненных приказов. Более того, заключение Рудольфу Гессу помогал переносить сосед по камере Адольф Шикльгрубер. Этот молодой человек хотя и не дослужился за время минувшей войны ни до каких высших чинов и званий, но сумел обратить на себя внимание совсем другими чертами характера и поведения в обществе.

К тому же профессора удивил тот факт, что Рудольф Вернер Рихард Гесс после неудавшегося пивного путча сбежал в Австрию, но вскоре сам вернулся в Германию и добровольно сдался властям – по той простой причине, что его близкий друг Адольф Шикльгрубер находился в заключении в замке Ландсберг. Власти удовлетворили просьбу добровольно сдавшегося Гесса и посадили обоих молодых людей в одну камеру. Даже печатную машинку «Ремингтон» им выделили. Поэтому Карл Хаусхофер желал поближе познакомиться с необычным приятелем своего студента и ассистента.

Как-то в Вене профессор Хаусхофер решил прогуляться по городскому историческому музею, которым стал замок Харбург. По специальному указу городского правительства средневековый замок привели в надлежащий вид до мельчайших подробностей, так что посетители чувствовали себя попавшими в настоящую рыцарскую крепость. Даже служащие музея были одеты в праздничные одежды средневековых крестьян.

Неспешно обходя длинную дворцовую анфиладу комнат, профессор увидел возле «Копья Судьбы», размещённого в одном из залов, неподвижного молодого человека в солдатской форме, но без знаков различия. Было ясно, что за плечами у отставного гвардейца окопы Первой мировой. А что копьё Лонгина так заинтересовало солдатика, тут ничего удивительного нет. Ведь Лонгин числился когда-то лучшим копьеносцем в центурии Понтия Аквилы Пилата и именно этим копьём был заколот Сын Человеческий на Голгофе по истечении девятого часа распятия. И до сих пор идут философские споры: действительно ли умер Распятый после нанесённой раны?

Оружие недаром получило имя «Копьё Судьбы», ведь оно отняло жизнь Бога, то есть человеческую жизнь Сына Божьего. Недаром Фридрих Ницше после этого безапелляционно утверждал, что Бог умер! Осталась лишь его сила! А отнявший силу владеет ею, пусть даже это не живой человек, а предмет в виде копья. Но этот предмет одним своим существованием может дать владельцу могущество и власть над миром, которого так добиваются во всех странах на протяжении всех обозримых времён истории человеческого общества.

Профессор с интересом заглянул в глаза молодому человеку и увидел в них явный отголосок будущего, тем более что сам солдат чувствовал и осязал это будущее до мельчайших подробностей, но разобраться в видениях пока не мог.

«Лицо его покраснело, глаза сверкали странным светом. Он раскачивался на ногах, охваченный несказанной эйфорией. Само пространство вокруг него, казалось, проникнуто тонким свечением. Лицо его преобразилось, будто какой-то всемогущий дух внезапно вселился в его душу, создавая в нём и вокруг него губительную трансформацию своей собственной природы».[5]

Вероятно, просто боялся видений, преследовавших его. Да уж, не сразу Москва… ох, нет. Не сразу Берлин строился. А практика завоевания власти у молодого солдата была за плечами и практика немалая, иначе он не пялился бы просто так, от нечего делать, на копьё Лонгина.

– Вы знаете, что это за оружие? – как бы случайно поинтересовался профессор. – Вы так долго его рассматриваете, что меня оно тоже заинтересовало.

– Да, знаю, – твёрдо кивнул отставник. – Я смотрю на копьё Зигфрида. Именно оно принесёт победу своему владельцу!

Карл Хаусхофер вспомнил об этой немногословной встрече в одном из залов музея, потому что сейчас ему предстояло увидеть мечтавшего тогда о победе воина. Пути судьбы неисповедимы и она снова благосклонно свела двух представителей разных слоёв общества.

А ничего в этом мире просто так не случается. Если судьбе угодно было прослыть сводницей, то в этом есть свой сакраментальный смысл, а может быть, и будущее страны, и будущая история. Ведь так всегда и происходит в этом несложном и хаотическом мире.

Профессор покинул Опель-адмирал, услужливо открытый Германом Фиртом, ещё одним ассистентом, приехавшим вместе с профессором. Но, в отличие от Рудольфа Гесса, Фирт старался во всём подражать Хаусхоферу. В этот раз он был одет в такой же коричневый двубортный костюм в полоску, представительскую фетровую тёмно-шоколадную шляпу с глубокой тульёй и широкими полями. Правда, для полного подражания ассистенту не хватало массивного кожаного портфеля с двумя замками, с которым Хаусхофер никогда не расставался, но это была уже излишняя мелочь.

В приёмной для посетителей их встретил сам заместитель начальника тюрьмы и после взаимных приветствий сообщил, что заключённые доставлены в отдельный кабинет для допросов и что профессор имеет право посещать их в любое подходящее для него время. Дирекция тюрьмы относится благосклонно к посещениям таких уважаемых личностей. Эта новость обрадовала Хаусхофера, потому как он полагал плотно поработать с попавшими под арест молодыми людьми.

Массивные железные двери неприветливо лязгнули перед ним, обнажив вход в человекохранилище. Помещение действительно выглядело слишком уж казённым – с отвратительными стенами, вымазанными в жёлто-зелёный «хаки», с прикрученным к полу металлическим столом, стоявшим в центре, и такими же неуклюжими табуретами. Оба заключённых уже поджидали посетителя, хотя вряд ли догадывались, кто их побеспокоил своим визитом.

Дверь утробно лязгнула, и оба заключённых тут же вскочили и приветствовали вошедшего вытянутыми вперёд и чуточку вверх правыми руками с возгласом: «Хайль!». Эта руна «Хагаль», или попросту «Хайль», стала одной из основных в диссидентском движении коричневых рубашек.

Профессор отметил, что молодые заключённые даже в не предвещавших ничего хорошего условиях следили за собой и брились по утрам, то есть соблюдали необсуждаемую армейскую дисциплину. А это значило многое: сломанный человек ни на что уже не годился, как только стать подопытным кроликом для лабораторий. Правда, этим арестантам тоже предстояло исполнить роль подопытных, но несколько иного плана. Хаусхофер подошёл к ним, посмотрел, не мигая, в глаза каждому и удовлетворённо кивнул.

Рудольф Гесс был одет в вельветовую куртку на металлической молнии. Эта застёжка, недавно вошедшая в моду, сразу же стала очень востребованной в различных слоях общества, а для арестованного какой-нибудь «тюремный халат» с застёжкой-молнией – просто модельный шик! Адольф Шикльгрубер выглядел несколько похуже своего сокамерника, поскольку не сменил ещё или же просто не успел сменить потёртое солдатское обмундирование на приличную гражданскую одежду. Скорее всего, молодого человека замучили банальные финансовые затруднения. Это тоже заслуживало особого внимания.

– Как чувствуете себя? Как настроение? – протокольное осведомление о здоровье было для Хаусхофера обычным жизненным ритуалом. – Есть ли какие-нибудь срочные пожелания? Жалобы на содержание?

– Нет, ничего. Спасибо, – постарался бодро ответить Гесс. – Судя по вашему приезду, всякие дальнейшие неурядицы будут легко устранимы. А наши заявления в теперешнем положении могут только отрицательно повлиять на окончательное решение проблемы.

– Кстати, – вскинул на него взгляд Хаусхофер. – Кстати, что это за приветствие «Хайль», которым вы меня встретили?

– Это мы недавно придумали, – объяснил Гесс. – Любой символ – это отражение потустороннего мира, то есть Зазеркалья. Новая национал-социалистическая партия должна иметь свой символический статус, иначе все наши старания могут сойти к нулю. К тому же так звучит одна из древних рун, которая говорит о разрушении старого и возникновении нового. Именно такой мы видим будущую Германию. Но лучше в этом вопросе мы прислушаемся к вашему совету. Во всяком случае, меня это ещё ни разу не подводило.

– Возможно, вы и правы, Рудольф, – профессор потёр кончиками пальцев виски. – Я намерен провести с вами несколько предварительных бесед. Здесь нам никто не помешает, меня это место устраивает, а вам придётся несколько потерпеть. Ну и время сейчас играет нам на руку. Вот вы, – обратился он ко второму заключённому. – Вы помните меня?

– Да, господин профессор, – кивнул тот. – Вы подошли ко мне в замке Харбург возле копья Лонгина. Мне показалось, что мой ответ вам понравился, именно поэтому я вас и запомнил.

– Точно. Именно так, – кивнул Хаусхофер. – Иначе бы вы не были сейчас здесь, на свидании со мной. Но ближе к делу, господа. Вам обоим доподлинно известно, что история человечества – удивительная вещь. Она предстаёт перед человеком фундаментом своего прошлого: вот жизнь этой планеты, вот что на ней случалось и будет случаться, вот кому всегда поклонялись и будут поклоняться. Значит, тебе, человек, решать – нужна ли жизнь вообще? Каждый человек решает эту проблему только сам. И главное решение – за тобой, человек! Что на этой планете должно свершиться, то обязательно свершится, хочешь ты этого или не хочешь. Если же хочешь, то будущее прислушается к тебе. Ведь оно во всей своей неизменности подобно глине, из которой можно вылепить всё, что хорошо для будущего и для настоящего. Я доходчиво выражаюсь?

Оба молодых человека кивнули, а Рудольф достал даже из кармана вельветовой курточки карандаш, блокнот и внёс в него какие-то записи. Возможно, конспект лекций Карла Хаусхофера был для него жизненно необходим, ведь человеку чуть ли не каждый день приходится решать важные проблемы, поэтому нужная подсказка в нужный момент никогда не помешает.

– Так вот, – продолжил лектор. – Человек встаёт перед проблемой поклонения. Поклонись и получишь власть, ибо ты сможешь управлять энергией власти, энергией денег, энергией жизни, энергией информации, которая передаётся из поколения в поколение в человеческой крови. Это настоящая религия человечества. Единая! Делай же историю религии, человек! В начале своего возникновения любая религия живёт и властвует над людьми, включая самых умных и сильных. Потом вместо веры приходит толкование, вместо праведной жизни – обряды, и всё кончается существованием стандартных девизов, борющихся меж собой за чистую, праведную, почётную жизнь. То есть жизнь превращается в догму. В мире, где мы живём, существует только тьма, которую необходимо лепить, обновлять и обустраивать. И закон, по которому ты преподнесёшь для других религию и догму этой религии, будет для всех один, потому что никто ещё не нашёл закона, соединяющего духовный, физический и мистический миры. Да, мост меж ними есть, вы не ослышались! Да, он более чем реален, понятен и существен! Но откуда этот мост, как по нему ходить, куда попадёшь и попадёшь ли куда – не знает никто. Кстати, пути прохождения по мосту во все три параллельных пространства усиленно ищет Эрнст Рэм.[6] Вы знаете, кто это? Знаете. Вот и хорошо. Только ещё, вероятно, не слышали, что недавно он совершил марш-бросок со своими штурмовиками в Дорнах – одном из городов на границе Швейцарии. А об этой вылазке знать необходимо. Никогда нельзя оставлять без внимания своего будущего противника, даже если поначалу он кажется совсем безобидным, дружелюбным, даже будущим коллегой по партии. В нашей национал-социалистической партии коллегами могут быть только те, кто за нас с первых шагов, но никак не те, кто стремится своими выходками либо обезличить партию, либо отсечь возможное количество потенциальных претендентов на будущее лидерство. Укус со стороны Эрнста Рэма всегда будет неожиданным и жестоким. Так что лучше заранее обрубить ему возможные пути нападения, иначе все пути к победе будут захвачены другим. Запомните это.

– Мы не боимся схватки! – поднял голову Гесс. – Во время Первой мировой я получил три ранения, но это отнюдь не мешает мне отстаивать свои убеждения.

– Хватка у Рэма есть. Есть и стремление к власти, – отметил Хаусхофер. – Только он слаб духом, пониманием мистического мира и умом, а поэтому никогда не сможет стать лидером, хотя рвётся к этому с беспредельным желанием. Но и Рудольф Штайнер[7] тоже был не слишком большой утратой для нас. Он профессор и неплохой лектор, а всё же нам с ним не по пути. Кстати, у меня с собой есть кое-какие философские выписки. Я вам сейчас прочту.

Пока профессор рылся в портфеле, молодые люди переглянулись. Ведь не каждый день и не к каждому приезжает учитель, да ещё такой непростой. Значит, для чего-то ты ещё нужен и должен сделать этот мир таким, как надо, или таким, каким ему быть надлежит по решению сильных людей государства, властителей мира сего.

Карл Хаусхофер вынул из портфеля папку бумаг, перелистал и вытащил нужную:

– «Магия есть господство над миром через познание необходимости и закономерности таинственных сил мира. Свободы духа я не видел у людей, увлечённых оккультизмом. Они не владели оккультными силами – оккультная сила владела ими… Редко кто производил на меня впечатление столь неприятное, как Штайнер. Ни одного луча, падающего сверху. Всё хотел он добыть снизу, страстным усилием прорваться к духовному миру».[8] Это высказывание одного русского философа.

– Мне кажется, – подал голос Шикльгрубер, – что нельзя без внимания оставлять российские умы и восточную науку практической магии. Желательно переманивать всех на свою сторону.

– Из истории нам известно, что когда-то могучий, но доверчивый бог Тор схватился со змеем Ёрмургандом, – профессор отложил рукопись, принявшись вспоминать мистическую историю. – Тор размозжил голову змея ударом молота. Только это не было победой. В битве, как и в любой войне, никогда не бывает победителя. Тор после сражения сам сумел сделать только несколько шагов, упал и тут же умер от ядовитых укусов змея. Но из хеля[9] за всем происходящим внимательно следили, потому и не дали так просто умереть Ёрмурганду. Из его крови родились потом нибелунги – наши предки… Роду избранных дано многое, но и спросится многое. Некоторые считают, что там, где есть Благодать избранных, нет места для страдания и страсти, как не бывает ночи без дня и наоборот. Но каждый ариец вынужден с детства жить страданиями. Если он родился для того, чтобы умереть, – нужна ли ему жизнь? нужна ли ему избранность? Он давал согласие Богу на смерть и только тогда смог овладеть жизнью на какое-то время. Значит, для любого человека смерть является чистой благодатью. А жизнь, отданная за победу отечества над окружающим миром, – истинная слава Бога. Именно её человек и не ищет! Зачем, когда есть жизнь?! А не мешало бы призадуматься, потому что нельзя жить по вселенскому правилу, предписанному Всевышним. Нельзя замыкаться только на Заповедях, данных Господом, ибо человек ежедневно, ежеминутно, ежесекундно нарушает Божественные правила, рискуя всю жизнь потратить на покаяние и исправление своих проделок либо на творчество чего-то нового, что поможет разом исправить все неблагополучные дела. Победителей не судят! – вот в чём выигрыш победителя. Значит, необходимо постоянно оценивать наши возможности. Тогда что же реально нам остаётся? Либо принять аксиому: не согрешу – не покаюсь, ибо Господь – на то и Господь, чтобы всё простить, либо не то делаю, что хочу, а что не хочу, то делаю. И любой человек считает, что если поступает с ближним не слишком плохо – это воистину хорошо. Редко кто из людей задаёт себе неординарный вопрос: а нужна ли человеку истина? И вообще, что она такое?

– Но ведь истина состоит в том, что мы существуем?! – немного робея, спросил Шикльгрубер.

– Молодец! – обрадовался заинтересованности аудитории профессор. – Истина обязательно нужна, даже та, что мы всё-таки существуем! Да, она нужна! Но не всем и не каждому. Запомните это! Истина нужна только избранным, потому что остальные никогда не поймут, что же с ней делать и зачем она вообще. Некоторые называют это Абсурдом или же Хаосом. А что это такое, вы задавали когда-нибудь себе вопрос?

– Хаос, – снова подал голос осмелевший Адольф Шикльгрубер. – Хаос – это живая настоящая энергия, это великая несказанная сила и реальная помощь для ещё живущих. Это мощнейшие потоки космической энергии, сметающие всё живое либо воскрешающие даже то, что уже отмерло и стало отбросом. Всё это до мельчайших подробностей я чувствовал там, у копья Лонгина в Харбурге, когда вы подошли ко мне.

– Кстати, – вставил Рудольф Гесс. – Мы сейчас не теряем время попусту, и эта мысль о Хаосе должна войти в книгу Адольфа «Майн кампф», над которой мы трудимся.

– Правильно! – обрадовался профессор. – Но противоположное Хаосу – это, как ни странно, Порядок, который следует писать всегда с большой буквы. И это следующий вопрос, ведь рамки и полочки Порядка сконструировали сами люди. Затем пожали друг другу руки – вот мы какие хорошие! – и принялись считать, что Порядок – это жизненный Закон, правило цивилизации, прогресса и остального прочего. Но истина Порядка в том, что он создан действительно только для стада слушающих Проповедника! Каждый из нас должен быть Проповедником или тем же Екклесиастом,[10] если хотите! Теперь посмотрим, что составляет ваш Порядок на сегодняшний день? Для большинства – это дом, работа, гастроном. Сакраментальный треугольник безысходности. Не слишком ли дорогая плата за жизнь? Ведь вы же сами не терпите, когда слышите от евреев, торгашей, мол, какие вы арийцы? Вы погань пьяная! Чем же вам такое отношение не понравилось и вы устроили пивной путч?! Чем вам не нравится закон? Ведь все сколоченные людьми полки сознания и есть Порядок, то есть Закон. Может быть, Закон и нужен кому-то. Право слово, человек иногда просто теряется без кнута и пряника. Не знает, что делать, как жить, по какому пути можно и должно идти, а по какому нет. Поэтому человека необходимо вовремя направлять и указывать нужную полку, на которой лежит именно тот кусок долгожданного хлеба, за которым люди охотятся всю сознательную жизнь. Вы должны стать поводырями и указывать путь всем и каждому к полке с долгожданной едой! А вот Хаос – Вечный Хаос – это нечто другое. Это изобретение Всевышнего, если хотите! Человеку здесь дано разобраться самому: что можно, а что нельзя в этом мире. Для того он и послан сюда, чтобы научиться быть Творцом по образу и подобию Божию.

Хаусхофер прервался на секунду, достал из портфеля термос, три картонных стаканчика, разлил кофе.

– Угощайтесь, господа, – галантно пригласил профессор своих слушателей. – Клянусь, это не эрзац.

Молодые люди потянулись к стаканчикам, носами чуя, что это действительно не эрзац. Пара глотков настоящего кофе сказалась на всех троих. Глаза их загорелись, что говорило о готовности к борьбе за великое будущее. Профессор всегда умел разжигать студентов и увлекать своими идеями. Его всегда внимательно слушали любые аудитории, потому что только внутренним огнём жив человек, а если этого нет, то всё напрасно.

– Вы, вероятно, понять не можете: почему профессор приехал лекции читать, тем более здесь, в тюрьме? – усмехнулся Хаусхофер. – Ведь так? Совсем недавно братство розенкрейцеров открыто заявило, что сейчас во многих странах стали появляться пророчествующие безумцы. Многие из них выдают себя за потомков Нострадамуса и претендуют на пророчество будущего Германии. Да, да, ни больше, ни меньше. Представляете?

– Если не секрет, в чём выражаются эти пророчества? – подал голос Рудольф Гесс. – Вы знаете, шеф, что я всегда с определённым вниманием относился к таким полубезумным оракулам, но, к сожалению, до сих пор не знаю догматов, провозглашаемых Нострадамусом. Кто он?

– О, никаких секретов! – улыбнулся профессор. – Известный французский Екклесиаст, при жизни его звали Мишель Нострадамус. Он скончался 2 июля 1566 года и похоронен в церкви францисканского монастыря. Но весь разумный мир был потрясён вестью о последнем предсказании пророка. Оказывается, тело проповедника эксгумировали и нашли в гробу рядом с телом металлическую пластину, на которой стояла точная дата эксгумации и было дописано несколько сопутствующих слов. Я знал, что вы, Рудольф, этим заинтересуетесь, и прихватил с собой «Столетия», ту самую книгу Нострадамуса, вокруг которой до сих пор идут бесконечные споры. Кстати, заметьте, что эта книга по числу своих переизданий уступает только Библии.

Хаусхофер привычно полез в бездонный портфель и вытянул старинный фолиант внушительных размеров. Книга явно относилась к раритетным изданиям, и оба заключённых, удостоившихся свидания, натурально разинули рты от удивления. Хотя для Гесса выходки шефа не являлись новшеством, однако и ему пришлось удивиться. Тем более что Хаусхофер именно с этого момента был осуждён Фемидой на участие в будущей биографии юношей.

– Так вот, – как ни в чём не бывало промолвил профессор. – Я даже заранее отметил кое-какие пророчества Нострадамуса, относящиеся непосредственно к нашему государству и к одному из наших соседей.

– Любому из наших географических соседей необходим кайзер, – вставил Гесс. – Потому как ни одна страна не сравнится с Германией!

– Похвально, похвально, – кивнул Хаусхофер. – Но предсказание касается пока ещё дружественной нам страны, России.

– Насколько эта дружба опасна? – попытался уточнить Шикльгрубер.

– Насколько? – хмыкнул профессор. – Судите сами. Вот один из катренов, отмеченных мною:

Это уже произошло в России и отнюдь не без участия Германии. Вы оба, надеюсь, знаете историю, но дело не в этом. Здесь хватает многообещающих предсказаний, относящихся не просто к успехам нашей родины на разных поприщах, а к действительному величию Германии во всех частях подлунного мира. Предсказание – отнюдь не гадание на кофейной гуще, а будущая реальность! И реальность указанного действия – это «красно-красные истребят красных». Надо только помочь этим красным отыскать врага, притаившегося за углом, за кустом, в соседней квартире. Но вся проблема состоит в том, что участие Востока в наших победах вполне возможно, хотя и нежелательно. Германия никогда не нуждалась в союзниках, тем более неблагонадёжных. Я думаю, что нам следует опасаться соседей с Востока. Об этом гласит катрен II, 29 из той же книги:

Хаусхофер на секунду замолчал, и в камере повисла гнетущая тишина, поскольку оба слушателя были поражены услышанным.

– Что примолкли, арестанты? – весело спросил профессор. – В предсказаниях надо искать не печальный конец, а подсказку, как победить, обойти то, что может произойти. Надо сделать, чтобы это что-то никогда не произошло! Я доходчиво выражаюсь?

Оба слушателя усердно закивали головами. Неожиданные речи профессора настроили молодых людей на серьёзные размышления о судьбе Германии. Смогут ли они принять участие в становлении своей страны? За благополучную судьбу родины в каждой стране любой юноша отдаст многое, а потомственный ариец и подавно.

Профессор встал, молча прошёлся по не слишком широкому помещению камеры свиданий, заложив руки за спину. Потом снова взглянул на слушавших его арестантов. Оба сидели, не говоря ни слова, так как прекрасно понимали, что приезд профессора не ограничится одной только лекцией на важные, но всё-таки далёкие темы.

– Так вот, – продолжил Хаусхофер. – Всё мыслящее общество охвачено сейчас предсказаниями оракулов. Именно в хаосе и народился призрак. Фактически рождение этого призрака вселило надежду на всемирное преобразование, вызвало явления смехотворные, абсурдные и даже невероятные. Призрак, таким образом, легально бродит по Европе, а мы должны, просто обязаны заставить его работать на нас. Иначе для чего нужны мы в этом мире? Но создание Новой империи, на пороге которой мы стоим, невозможно без религии. Я не боюсь этого слова и повторяю, что настоящая религия человечества – Единая! Именно она должна сейчас властвовать над людьми всех кругов общества и поколений. Создание новой религии породит новые умы, и мышление человечества изменится. Ещё в середине прошлого века Теодор Хаген[11] ездил на Ближний Восток и в Россию в поисках эзотерических знаний, на основе которых возможно построить любую власть. Тогда он привёз из экспедиции огромное количество манускриптов, в которых упоминается не только Лхаса, но ещё и Аркаим – древний город, находившийся в России, на Южном Урале.

– Поэтому вы упомянули предсказание Нострадамуса о России? – поинтересовался Рудольф Гесс. – Если там имеется ключ к мировым тайнам, то ясно, что миром будет обладать нашедший этот ключ.

– Меня всегда поражала ваша сообразительность, Рудольф, – обрадовался Хаусхофер. – Именно в России мы сможем найти то, что надо, что ищут многие и не находят. Но никогда нельзя упускать и другие возможности овладения властью. В Лхасу сейчас готовится экспедиция, а вот как проникнуть в исторический город России, пока не ясно. Тем более что необходимы будут небывалые археологические разработки, которые сразу же привлекут внимание мировой общественности. Русские по доброй воле могут не согласиться на исследование нами этих мест, тогда придётся действовать по-другому. Потому что именно в этих точках можно найти крупицы утерянной власти над планетой, утерянного рая, если хотите. Документы, привезённые Теодором Хагеном, сейчас хранятся в архиве бенедектинского монастыря в Ламбах. Предстоит много работы…

– Я видел эти документы, – голос Шикльгрубера стал хриплым от волнения. – Я был Австрии, в этом бенедектинском монастыре.

– Вы? – профессор удивлённо поднял брови. – Вы видели эти документы?

– Да, – кивнул Шикльгрубер. – Я пел в ламбахском церковном хоре. И один предмет, вывезенный с Востока, ещё тогда поразил моё воображение. Это барельеф Тетраскеле – античное изображение свастики – древнего языческого символа, обозначающего кругообразное вращение мира сущих.

– Фантастика! – обрадовался профессор. – Воистину неисповедимы пути Господни! Что же вы молчали?

Профессор от избытка чувств обогнул стол и подошёл к бывшему церковному певчему. Тот вскочил со стула, но Хаусхофер удержал его от объяснений мановением руки. Может быть, арестант не мог подробно рассказать об античном происхождении свастики, а может, профессору просто было удобней гулять меж учеников, читая лекцию, поэтому Гесс посчитал нужным тоже подняться со стула.

– Так вот, Адольф…

– Шикльгрубер, – отвесил тот армейский поклон.

– Хм, да, – профессор задумчиво почесал себя за ухом. – В общем-то, ничего, сойти может, но не мешало бы какое-то звучное прозвище, то есть псевдоним, а то от вашей фамилии, простите, очень уж шекелями попахивает.

– Есть у него другая фамилия, – вмешался Рудольф Гесс. – Ещё со времён войны его зовут Гитлером.

– Гитлер… Гитлер… Вот это уже получше! – одобрил Хаусхофер. – Откуда такая фамилия?

– Я долго был художником, господин профессор, – объяснил Адольф. – И благозвучная фамилия возникла при помощи моих друзей, тоже обитателей современной богемы, тем более что один из моих родственников носил эту фамилию. Так что ничего не придумано.

– Фамилия действительно неплоха, – опять подал голос Рудольф. – Между прочим, шеф, ваш новый знакомый хоть и арестант, но художник всё-таки неплохой. Рекомендую.

– Вот как? – удивился профессор. – От хорошего никогда нельзя отказываться. Я дам указание, чтобы все ваши документы переписали на эту фамилию. Вы не против, молодой человек?

– Никак нет! – снова по-армейски поклонился Адольф, только каблуками почему-то не щёлкнул.

– И ещё, – добавил Гесс. – В нашей партии, я думаю, ему для общей значимости подойдёт звание фюрер, то есть вождь!

– Вот и хорошо, – удовлетворённо кивнул профессор. – Дело в том, что у нас сейчас создаётся общество паранормальных явлений «Аненэрбе», и одним из ведущих директоров там будет приехавший со мной Герман Фирт. Он сейчас за дверью дожидается. Так вот. Нам нужна обязательная поездка в Лхасу, ибо только в Шамбале хранятся ключи от власти, к которым подбираются многие. И ещё один прыжок для овладения миром – это российский город Аркаим. О нём знают пока немногие. Экспедицию в Шамбалу возглавит Фирт.[12] Он ещё об этом не знает, но когда откушает власти, то никто и ничто его больше не остановит.

– А мы? Мы должны сопровождать будущего директора «Аненэрбе» в скитаниях по Тибету? – поинтересовался Гесс. – Как кураторы его дел, которые в случае невыполнения…

– О, нет. Далеко нет, – улыбнулся профессор. – Вам, мой юный друг, вместе с господином Гитлером предстоит прослушать несколько моих лекций. Пока Закон против вас, но ничто не потеряно. Напротив, время не должно пропадать впустую. То мистическое знание, с которым вам придётся близко познакомиться, те мистерии, которые необходимо будет пройти для приобщения к избранным, всё это пригодится и будет необходимо на каждом шагу в будущем, потому что поможет решать самые сложные вопросы.

– Мы тоже будем сотрудниками «Аненэрбе»? – видимо, Рудольфу необходимо было выяснить, какую роль ему предстоит играть в будущем и стоит ли соглашаться с предложением шефа.

– Запомните, молодые люди, кем бы вы ни стали в дальнейшем, должны ясно понимать, что существует всё, что названо. Заключив в себе мир, человек становится творцом универсума. Это заповеди Вотана,[13] и, придерживаясь их, личность сможет придерживать мир, где нужно и сколько нужно. Запомните, что вы – отнюдь не удовольствие для кого-то другого или же для самого себя; вы – не деньги, правящие этим миром; вы – центр поющего и танцующего вокруг мира. Это понятно?

– Конечно, – согласились молодые люди, а Гитлер ещё и добавил: – Со времён Калигулы в мире жива фраза: «Vulgus vult decipi».[14]

– «Ergo decipiatur»,[15] – хором подхватили профессор и его ассистент.

– Мы разработаем интереснейшую тему, господа, – продолжал Гитлер. – Идеал всеобщего образования давно устарел. Только когда знание снова приобретёт характер тайного учения и перестанет быть общедоступным, оно вновь получит ту функцию, которую должно нести, то есть станет средством господства над людьми и природой. Таким образом, мы вновь приходим к необходимости воссоздать кровную европейскую аристократию.[16]

Пока сокамерник Гесса произносил эту короткую речь, глаза его блестели, артикуляция губ стала жёсткой, и нелишним оказались короткие взмахи руками. Что и говорить, речь получилась небольшая, но внушительная. Сейчас большой речи и не требовалось, потому что Хаусхофер выразил своё восхищение аплодисментами, подхваченными и Рудольфом Гессом.

– Вы, молодой человек, – торжественно произнёс профессор, – подтвердили мою уверенность в вас как в исполнителе и носителе наших идей. А ведь на это способен далеко не каждый. Я рад, что интуиция снова не подвела меня. И это хороший знак!