Глава 6
За сорок в месяц и стол
Он понимал: полученный кредит – результат внушенного им страха, а вовсе не доверия. Впрочем, все это уже не имело значения, когда огромная повозка заскрипела, уезжая прочь, а серый остался – неоседланный конь с поводком.
Герцог сделал шаг назад с профессиональным интересом оглядел только что приобретенную собственность. Жалость и восхищение заставили его отдать последние деньги за эту лошадь. Однако, когда серый освободился от упряжи, владелец понял – конь превзошел все его ожидания. Жеребец казался уж слишком стройным и длинноногим на фоне приземистых рабочих тягачей, сейчас иллюзия исчезла. И как это Тони Саматти умудрился купить такое чудо за какую-то сотню долларов? Разве что потому, что серый был болезненно-худым, а его шкура немного потускнела от недоедания? Неделя хорошей кормежки – и его не узнаешь!
Несмотря на свой тигриный нрав, бедное животное послушно последовало за сахаром и добрыми словами, подтверждающими желание нового хозяина завести дружбу. Герцог шел рядом с конем через поле около часа. Сорвав охапку сухой травы, протер ему бока, после чего напоил, позволил поваляться на гальке и повел на отборное пастбище.
Уже за это время с жеребцом произошли чудесные перемены. Истерическая дрожь исчезла. Глаза посветлели, в них появилось доверие. Он начал прядать ушами, выказывая ребячливую радость, свойственную только счастливым и здоровым лошадям.
Герцог решил назвать коня Понедельником. А выбрал это имя потому, что хотел изменить свою судьбу. Понедельник всегда был для него несчастливым днем. Именно в понедельник случилась злополучная ссора с Бадом Спрингером. В следующий понедельник его арестовали. В понедельник он был водворен в тюрьму. И опять же в понедельник вернулся в Уилер-Сити, ожидая теплого приема и полного прощения, но обнаружил, что город встретил его с оружием в руках. Словом, красавец серый получил имя. Если удачу можно повернуть к себе лицом, то только таким манером.
Счастливые часы закончились. Герцог поднял голову, оторвавшись от обучения коня, и увидел скачущего по дороге ковбоя. Судя по низкорослой лошади и отсутствию тападерас, это был обитатель пустыни. Наверняка едет из далекого южного района, где выращивают пони по пояс человеку и бросают лассо длиной в тридцать шесть футов. Вокруг Уилер-Сити, где трава доходила до колен и где было множество ручьев и кустарников, люди седлали животных весом до двенадцати сотен фунтов и использовали веревку длиной в пятьдесят, а то и все шестьдесят футов. Так что всадник явно был из юго-западных краев. Его шляпа и плечи все еще оставались покрытыми серой пустынной пылью.
Герцог перестал играть с Понедельником и проводил взглядом одинокого путешественника. Да, это был мир осознанного труда. И тут он вздрогнул от неожиданной мысли. Увы, в глубине души Герцог понимал, что грешен перед обществом не из-за тяги к насилию, а из-за обычной лени.
Он натянул поводок серого и повел его назад к Уилер-Сити. Хватит, побродили по долине грез, пора вернуться в реальный мир, в мир, который приносит одни печали. Прежде всего ему предстоит найти шестьдесят долларов, чтобы окончательно расплатиться за коня. Затем надо как-то раздобыть упряжь и седло. Ну и в конце концов, достать деньги, чтобы поездить по округе и поискать работу.
Работу! Он снова вздрогнул и почувствовал комок, подступивший к горлу. Никакие долгие преследования, никакие опасности охоты, никакие острые боли от недоедания во время длинных переходов не могли сравниться с ужасом физической работы. Чтобы подумать обо всем этом более спокойно, Герцог положил ладони на шею Понедельника и одним махом оказался на его спине. Таким вот образом, направляя коня редким натягиванием уздечки и не подгоняя его, когда тот вдруг загорался желанием ущипнуть клочок травы у обочины дороги, Герцог вернулся в Уилер-Сити.
Он так и не принял решения. Работа на прииске или на пастбище казалась одинаково непривлекательной. Более того, Джон Морроу практически ничего не знал о таких видах работы. Его золотой прииск и выгон для скота всегда умещались на столе с зеленым сукном, в падающем на него под шелест карт круге света от лампы. О, как трепетали его пальцы от одного прикосновения к колоде! И как рвалось его сердце к игрокам, с их азартными лицами! Как хотелось провести с ними долгие часы на пределе нервного напряжения. Герцог никогда не уставал во время игры. Он мог разбогатеть, играя серьезно и внимательно, и знал об этом. Но его всегда что-то удерживало, когда жертва оказывалась загнанной в угол. Какое-то неприятное чувство сожаления, малодушный приступ совести брали вверх. В результате большие ставки ему так и не доставались.
Но сменить карты на лассо пастуха! От этой мысли он просто застонал. А что еще остается? Наверное, он поступил глупо, купив серую лошадь. Скорее всего, следовало приберечь эти сорок долларов. С ними он не оказался бы теперь припертым к стене. Или, может, попытаться решить все проблемы, приставив револьвер ко лбу какого-нибудь благополучного горожанина?
Герцог помотал головой. Последняя мысль заставила его задуматься. Он знал, как тяжело избавиться от таких навязчивых идей. И знал, как легко такие мысли возвращаются, узнав однажды тропинку в человеческий мозг. Но он поклялся жить честно. Неужели придется изменить своему слову?
В Уилер-Сити он въехал в самом мрачном настроении. Соскочил с голой спины серого, привязал своего нового товарища в общественной конюшне. И едва сделал шаг, как вновь ощутил отрицательное отношение общества. Завернув за угол конюшни, Герцог наткнулся на юного Пита Мюррея, брата Линды. У Пита не было причин для враждебности. Джон Морроу никогда не причинял ему никакого вреда. Однако Пит вдруг вскрикнул и потянулся за оружием.
Брат Линды точно был бы убит, если бы его пистолет не зацепился за что-то в кобуре. При такой задержке любой стрелок среднего пошиба успел бы в него выстрелить. Мозг Герцога, работающий как молния, мгновенно отметил эту накладку, и Джон Морроу сумел остановить давление пальца на спусковой крючок. Вместо того чтобы пустить пулю в сердце неожиданного противника, он длинным и тяжелым дулом кольта ударил его по запястью. Удар парализовал мышцы правой руки нападающего, но Пит Мюррей вдруг прыгнул на своего врага и нанес ему удар левым кулаком.
Герцог достаточно быстро среагировал на это нападение. Он не хотел использовать пистолет, поэтому просто отклонил голову в сторону. Рука Мюррея пронеслась мимо его уха, а тем временем Герцог, слегка присев, тяжело врезал плечом в ребра нападающего. Еще секунда – и Пит оказался развернутым лицом к улице, с заломленными за спину руками, да так, что, соверши он еще хоть малейшее усилие, кости его предплечий были бы сломаны.
Герцог теперь находился между убийцей-неудачником и стеной конюшни. И это положение оказалось не очень выгодным, потому что около дюжины мужчин уже неслись к нему с сумасшедшей скоростью. Одни пересекали улицу, другие были еще на порядочном расстоянии, но все выхватывали пистолеты. Сильвестр, аптекарь, стоял у двери своего заведения и целился из старого ружья, ожидая появления нужного просвета. Все что-то кричали друг другу, жаждали поскорее выстрелить и покончить с Герцогом раз и навсегда.
Джон Морроу спокойно оглядел поле боя. Среди нападающих не было профессиональных стрелков. Те еще до утра покинули город, напуганные вчерашней демонстрацией искусства стрельбы. Здесь собрались обычные, трезвые граждане. Но Герцог знал, что они страшнее толпы самых прославленных сорвиголов. Потому что законопослушные граждане, граждане, не стремящиеся к приключениям, если восстают, то становятся хуже тучи шершней. Их нельзя победить. Они подобны мифической Гидре – упадет одна голова, на ее месте вырастут две. Эта вооруженная дюжина, оказавшаяся на улице, далеко не все. Конечно, Герцог смог бы потягаться с таким количеством не лучших бойцов, но за ними придут новые. Их очень много в этом городе. И еще больше – в этом штате. И еще миллионы и миллионы, которых не сосчитать. Во имя закона и на основании закона, они представляли силу, с которой Морроу даже не надеялся состязаться. Он был достаточно мудр, чтобы понять это. Поэтому единственное, что он хотел сейчас показать, – это свои миролюбивые намерения.
– Пит, ты идиот! – прорычал он в ухо своего пленника. – Зачем ты прыгнул на меня?
– Кто-то сказал, что ты и Линда… – выдохнул Пит. – Я не знаю. Мне показалось, что ты хочешь отомстить кому-нибудь… ее родственнику, и… я решил, что лучше напасть самому!
– Ты видел Линду сегодня утром?
– Нет.
– Тогда найди ее. Она расскажет тебе, что у нас с ней все отлично.
– Герцог, – промычал Пит, – я был дураком. Ты же мог разнести мне голову.
– Слава Богу, что я этого не сделал. А теперь скажи этим ребятам, которые сгорают от дикого нетерпения добраться до меня, что это ты затеял драку, договорились?
Пит Мюррей повиновался. Оставаясь стоять неподвижно, прикрывая победителя своим телом, он объяснил толпе, что нет никаких причин набрасываться на Герцога, это его, Пита Мюррея, ошибка, и он извиняется перед всеми за беспокойство. После этих слов Герцог отпустил мальчишку. Потом он еще секунду находился в критической ситуации, лицом к лицу с полукругом вооруженных людей, готовых к действию. Окажись в его руке пистолет в момент, когда Пит шагнул в сторону, покажи он хоть тень страха или замешательства – вне всякого сомнения, дюжина стволов грянула бы единым аккордом выстрелов.
Но Герцог спокойно прислонился к стене конюшни, сложил руки на груди и добродушно улыбнулся публике. За что заслужил лишь косые взгляды сожаления, что сегодня не получилось закончить работу, которую рано или поздно придется сделать.
Одного из присутствующих, низкорослого кривоногого мужчину, с бесцветными глазами и жидкими усами, звали Папаша Филд. Он играл на скрипке в танцевальном оркестре и ничего выдающегося не совершил с самого детства. Теперь же этот пожилой человек стоял напротив Герцога, сжимая худой рукой огромный пистолет. Сейчас он представлял силу…
– Похоже, тебе повезло на этот раз, – заявил Папаша Филд. – Но удача не всегда будет на твоей стороне. Мы не спускаем с тебя глаз, понял? Как только оступишься, мы все окажемся рядом. Наш город мирный, мы хотим, чтобы он таким и оставался. Помни это и веди себя тихо, иначе обеспечим тебе бесплатное место на кладбище.
Скрипач повернулся и зашагал прочь, а бывший заключенный не ощутил ни злобы, ни удивления. Было что-то благородное в поступке старого Папаши. Сила общественного мнения неожиданно превратила его в гиганта. Его слова имели такой же эффект, как заряженные пистолеты, приставленные к носу Герцога.
Тем временем небольшая толпа начала расходиться. Люди, выбежавшие из общественной конюшни – возможно, для того, чтобы выстрелить в Герцога сбоку, если наступит критический момент, – вернулись к своей работе. А виновник переполоха задумчиво побрел по улице.
Все получилось хуже, чем он себе представлял. Надо же, оказался возмутителем общественного спокойствия, стал врагом общества. Не удивительно, что с каждым шагом его настроение приближалось к белому калению. Взрыв назрел, когда он подошел к гостинице.
В эту минуту кто-то с веранды крикнул:
– Пока, Гафри!
Герцог обернулся и увидел мужчину, спускающегося по лестнице. А когда тот ответил крикнувшему, по его голосу окончательно убедился, что это вчерашний посетитель шерифа. Значит, ранчеро остался в городе. Тут-то у Герцога и зародилась надежда, что его навыки смогут обеспечить ему хорошее место работы. Он шагнул к Гафри, едва тот сошел на землю.
– Гафри, меня зовут Джон Морроу.
Ранчеро был крепко сложенным мужчиной с квадратным лицом, изборожденным морщинами. Если он улыбался, то выглядел на пятьдесят. Если же его лицо оставалось в покое, то ему можно было дать не менее шестидесяти. Он посмотрел на Герцога без особых эмоций, как человек, настолько погруженный в свои мысли и чувства, что внешние раздражители для него ничего не значат.
– Я знаю. Тебя называют Герцогом.
– Хочу поговорить с вами о деле.
– У нас не может быть никаких дел.
– Гафри, – мягко произнес Герцог, проглотив негодование, вызванное резким ответом. – Я был в кабинете шерифа прошлым вечером. Слышал весь ваш разговор. И понял: вам сейчас очень нужен телохранитель. Я прав?
Хозяин ранчо в недоумении уставился на собеседника.
– Мне надо избавиться от этого вонючего убийцы, бродящего в Черных Холмах, – проговорил он заинтересованно. – Охранник? Я никогда не думал об этом.
– Так подумайте. Мне нужна работа.
– Тебе? Работа?
– Я собираюсь стать нормальным человеком, Гафри. Хочу работать. Но не умею обращаться с коровами, не имею ни малейшего понятия о добыче золота. Все, что умею делать, – это играть в карты и… драться. – Герцог грустно улыбнулся. – Отбросим в сторону карты, и останется единственное искусство, которым я владею. Гафри, я могу вам пригодиться.
Владелец ранчо так озадаченно посмотрел на парня-великана, словно рассматривал предложение превратить гнездо гремучих змей в коммерческое предприятие.
– Я не страхую моих пастухов, – сказал он наконец и усмехнулся.
– Вам не надо никого страховать.
– То есть ты согласен преследовать того убийцу вместе со мной?
– Я сделаю это.
– Ты можешь управляться с собаками?
– Какой породы?
– Свора псов, которых используют для охоты на львов и медведей, плюс немного ищеек.
– Я могу обращаться с собаками, – заверил Герцог, молясь про себя, чтобы удача позволила ему скрыть этот блеф.
– Какую же ты хочешь плату за свою работу?
– Обычную для пастуха. Это все.
Гафри удивленно поднял брови:
– Сорок баксов и стол?
– Пойдет, – согласился Герцог, немного покривившись, и добавил: – Пойдет, если получу аванс за три месяца.
– Хм?
– Мне надо заплатить за лошадь.
Владелец ранчо заколебался. Доверить бывшему преступнику аванс за три месяца? Да, на такое не решился бы самый добрый и доверчивый гражданин.
Гафри не был ни тем ни другим, но в конце концов он кивнул:
– Когда ты выйдешь на работу?
– Завтра, – ответил Герцог, помня об обещании появиться на танцах сегодня вечером. – Завтра утром, Гафри.
Ранчеро пожал плечами.
– Пошли в гостиницу, – предложил он. – Подпишем контракт.