Балтийский флот в революции. 1917–1918 гг.. Глава 2. Офицерские кадры Первой мировой войны (К. Б. Назаренко, 2017)

§ 1. В иностранных флотах

Роль и значение офицерских кадров в вооруженных силах несомненны. Также бесспорно, что комплектование вооруженных сил офицерами – сложная социальная проблема, а способы комплектования офицерского корпуса являются проявлениями социальной структуры общества. Мировой опыт строительства государственного аппарата и вооруженных сил выработал целый ряд способов оградить их от проникновения «нежелательных» для правящей верхушки элементов. Обращает на себя внимание то обстоятельство, что эти «фильтры», или «цензы», являются сами по себе важным признаком господствующего в стране социального строя.

Мы полагаем, что начинать изучение подобной проблемы следует с тщательного рассмотрения особенностей комплектования офицерского корпуса, что дает ключ к некоторым его особенностям.

Офицерский корпус флотов всех ведущих морских держав строился на единых принципах. Флотское офицерство обязательно разделялось на несколько больших групп, которые в России получили название «корпусов». Важнейшей из них были строевые офицеры, которые были специалистами по штурманской, артиллерийской или минно-торпедной специальности. Из их числа выходили старшие офицеры, командиры кораблей и командующие соединениями флота. Это была наиболее престижная группа офицеров. Другая группа – инженер-механики – отвечали за работу корабельных машин. Они, как правило, не могли стать командирами кораблей или тем более поднять собственный адмиральский флаг. Кроме того, в разных странах существовали различным образом организованные группы офицеров берегового состава, морской пехоты, офицеров, предназначенных для службы на вспомогательных кораблях. Офицеры запаса (если они не прошли подготовку полноценного строевого офицера или инженер-механика) составляли особую неполноправную группу.

Например, офицерский корпус русского флота имел весьма сложную структуру и состоял из строевых офицеров, офицеров инженер-механиков, кораблестроителей, гидрографов, штурманов, морских артиллеристов, офицеров по адмиралтейству, офицеров судебного ведомства. Кроме того, офицеры могли быть кадровыми или запаса. Степень престижности этих категорий была неодинаковой. Высшим престижем пользовались кадровые строевые офицеры. Лишь они могли командовать кораблями и соединениями кораблей, быть старшими офицерами, командирами строевых рот на корабле. Они выполняли обязанности вахтенных начальников, штурманов, управляли артиллерией и торпедным вооружением кораблей. Менее престижной была группа кадровых инженеров-механиков (которые имели право лишь на управление корабельными машинами и трюмным хозяйством), кораблестроителей и гидрографов. Еще ниже стояли офицеры по адмиралтейству, несшие, как правило, службу на берегу. Самую низшую ступень занимали офицеры запаса, несмотря на то, что они могли выполнять обязанности строевых офицеров или инженер-механиков. Положение офицеров морской авиации не успело определиться, поскольку эта категория появилась лишь во время Первой мировой войны. Статус офицеров разных групп подчеркивался внешне. Например, на крупных кораблях, где кают-компании были большими, инженер-механики, врачи, священники и офицеры запаса обедали за отдельным от кадровых строевых офицеров столом.

В России система сословных цензов обрела свою классическую законченность при Николае I. В пореформенное время они начали постепенно отменяться, однако вплоть до Первой российской революции сохранялись в значительной мере нетронутыми. Лишь после 1905 г. начался процесс постепенной трансформации этих цензов, ускоренный Первой мировой войной, однако быстрое разрушение этой системы началось лишь после Февральской революции, а окончательно она исчезла после Октября 1917 г.

С представлениями о престижности той или иной категории офицерского состава была теснейшим образом связана система его комплектования. Вокруг различных категорий офицерского состава были возведены барьеры разной высоты для тех, кто хотел присоединиться к этим корпорациям.

Почти во всех европейских флотах господствовало представление о том, что строевой офицер флота должен быть выходцем из привилегированных слоев. Производство матроса в офицеры этой категории было практически невозможно. Автор русского журнала «Морской сборник» писал в начале XX в.: «Всякому известно, что искусство властвовать над другими людьми, искусство командовать, дается несравненно легче тому, кто смолоду к тому привык, а потому дети из руководящих слоев общества, располагающих двумя великими источниками общественной силы: образованием и материальными средствами, вообще говоря, более способны командовать, чем люди, вышедшие из слоев общества более подчиненных… Молодой «барин» или «gentleman» лучше умеет требовать подчинения, а простой человек, во всех странах мира, ему легче подчиняется, чем вышедшему из своей же среды, будь он хоть семи пядей во лбу»[32]. Почти нигде человек «из народа» не мог стать строевым офицером флота. Барьеры, воздвигнутые вокруг военно-морских учебных заведений, отличались национальным своеобразием, но неизменно были высокими.

Офицеры инженер-механики воспринимались как принадлежащие ко второму сорту, поэтому требования к их происхождению были, как правило, ниже. Наконец, офицеры вспомогательных служб и запаса могли быть выходцами из сравнительно широких кругов населения и даже производиться из нижних чинов.

Порядки, царившие в британском флоте, сильнейшем в тогдашнем мире, воспринимались как образцовые. Существовавшая накануне Первой мировой войны система подготовки строевых офицеров Королевского флота была введена в 1903 г. и получила название «системы Селдона» по фамилии тогдашнего Первого лорда адмиралтейства (морского министра). Ее вдохновителем был известный реформатор британского флота адмирал Д. Фишер. Реформа Селдона изменила лишь некоторые второстепенные элементы подготовки строевых офицеров, сохранив в принципе тот порядок, который сложился еще в начале XIX в.

Согласно «системе Селдона», чтобы стать строевым флотским офицером «владычицы морей», нужно было поступить в Королевский морской колледж. К поступлению допускались 12–13-летние подростки по рекомендации одного из высших должностных лиц британского флота. Первый морской лорд имел право рекомендовать неограниченное число кандидатов, прочие лорды адмиралтейства и статс-секретарь по делам колоний могли предложить по нескольку кандидатов каждый. На пять кандидатских мест в каждом наборе имели право сироты офицеров армии и флота, умерших на службе. Наконец, каждый вновь произведенный в чин капитан 1 ранга и контр-адмирал имели право назначить по одному кандидату. Кандидаты сдавали экзамены, по результатам которых принимали примерно каждого третьего, для «провалившихся» допускалась еще одна попытка. «Из этих правил приема видно, что нельзя поступить на флот, не имея связей с личным составом флота или с влиятельными политическими деятелями. Это обеспечивает общественную однородность корпуса флотских офицеров»[33], – писал русский современник. Курс обучения в Морском колледже составлял 4 года, причем обучение было платным. Кроме того, требовались деньги на учебники, обмундирование, карманные расходы. Жалованья кадеты не получали.

По окончании колледжа молодой человек производился в мичманы (в английском флоте этот чин был промежуточным между офицерами и матросами и соответствовал русскому гардемарину). Мичман проходил практику на одном из кораблей флота в течение 3 лет. В это время он получал небольшое по британским меркам жалованье в 1 3/4 шиллинга в день (около 32 фунтов, или 302 руб. в год), но его родные должны были вносить определенную сумму на питание в кают-компании и другие обязательные расходы. После окончания практики мичман сдавал практические и теоретические экзамены, и его производили в младшие лейтенанты. Затем он посещал краткие курсы по различным отраслям военно-морского дела общей продолжительностью 9 месяцев. После этого следовало еще одно годичное практическое плавание[34], а далее молодой человек должен был выбрать дальнейший служебный путь – строевого офицера, инженер-механика или морского пехотинца. В соответствии с этим он оканчивал специальные курсы и проходил морскую практику, а через год производился в лейтенанты. Главной «изюминкой» реформы Селдона было совместное образование строевых офицеров, инженер-механиков и морских пехотинцев в течение первых 7 лет подготовки. Привилегии и жалованье строевых офицеров, инженер-механиков и морских пехотинцев были уравнены. Офицер, выбравший инженерную специальность, сохранял право быть назначенным впоследствии командиром корабля. При новой системе наиболее успешные молодые офицеры выбирали, как правило, строевую карьеру, учившиеся хуже шли в инженер-механики, а те, кто «плелся в хвосте», – в морские пехотинцы.

Таким образом, общее время подготовки лейтенанта флота составляло около 10 лет, а семье офицера его образование обходилось в 600–700 фунтов (примерно 5,7–6,6 тыс. руб.). Чтобы судить о величине этой суммы, достаточно сказать, что она равнялась средней зарплате английского рабочего за 8–9 лет[35] или годовому жалованью генерала русской армии.

Характерно, что при таких жестких условиях всегда находилось достаточное число желающих стать офицерами, а их крупнейший флот в мире требовал множество. Несомненно, что необходимость высокой платы за обучение и знакомства с «сильными мира сего» составляла барьер, надежно ограждающий британское морское офицерство от проникновения в него «простых людей».

Новая соперница Великобритании на море – Германия – создала свою оригинальную систему подготовки офицеров армии и флота. Заметим, что система подготовки офицеров флота в этой стране была скопирована с армейской в связи с тем, что в 70–90-х гг. XIX в. флот Германской империи развивался под сильным влиянием сухопутной армии.

Для того чтобы стать строевым офицером кайзеровского флота, следовало получить среднее образование (принимались и те, кто не закончил последнего класса гимназий, но им предстоял дополнительный экзамен) и в возрасте 18–19 лет поступить в морские кадеты (See-Kadett). При этом особая комиссия имела право отказать кандидату как слишком великовозрастному. Характерно, что предельный возраст не был установлен и отдавался на усмотрение членов комиссии. При поступлении на службу конкурс был достаточно высоким – 2–3 человека на место[36]. Формально морские кадеты считались разновидностью одногодичных вольноопределяющихся – категории, из которой в германских армии и флоте выходили офицеры запаса.

Кадетов отправляли в учебное плавание на парусном судне в южные моря. Во время плавания с ними проводились учебные занятия. По окончании плавания и сдаче экзамена их производили в чин морского прапорщика (Fähnrich zur See), т. е. кандидата в офицеры. После этого все желающие могли уволиться в запас. Не выдержавшим экзамена предоставлялось право на еще одно годичное плавание и новую попытку.

Желавшие стать кадровыми офицерами должны были пройти еще 1 1/2 года теоретических занятий, а затем – годичную практику на боевых кораблях. Все это время молодой человек был обязан оплачивать свое обмундирование, учебные пособия и мелкие расходы, что выливалось примерно в 4300 марок (ок. 2 тыс. руб. – зарплата среднего немецкого рабочего за 3 года[37]). После окончания практики молодой человек подвергался баллотировке – офицеры флота должны были тайным голосованием определить, достоин ли он вступления в их корпорацию. При положительном решении его представляли императору для производства в лейтенанты флота, а при отрицательном – отправляли в новое годичное плавание и снова подвергали баллотировке. Если ему не удавалось заслужить симпатии офицеров и во второй раз – его увольняли в запас в чине прапорщика. Прапорщик мог быть не допущен к производству в офицеры из-за плохой аттестации начальства. Таким образом, в Германии на подготовку строевого офицера затрачивали около 4 лет[38]. Плата за обучение в Морском училище закрывала путь в строевые офицеры для выходцев из трудовых слоев, а баллотировка препятствовала вхождению в офицерский корпус «сомнительных» выходцев из буржуазии. Дворянство ревниво сохраняло почти исключительную монополию на чин строевого офицера флота в Германии.

В Австро-Венгрии главным рассадником флотского офицерства была Морская академия в Фиуме. В нее принимались подростки 14–16 лет, окончившие низшую реальную школу (т. е. получившие неполное среднее образование). На казенное содержание принимались только дети офицеров флота и армии (преимущество имели сироты), а прочие, независимо от происхождения, должны были платить за обучение[39]. В академию набирали ежегодно около 100 человек. Срок обучения был 4-летний, затем следовала годичная морская практика, потом годичный «курс морских кадет» и, наконец, офицерский экзамен и производство в морские прапорщики (Seefähnrich) – в Австро-Венгрии это был первый офицерский чин. Таким образом, на подготовку морского офицера затрачивалось 6 лет. Родственникам молодого человека это стоило не менее 6400 крон (ок. 2,5 тыс. руб.).

Существовал другой путь стать морским офицером Дунайской монархии. Для этого следовало получить полное среднее образование (окончить высшую реальную школу) и в возрасте около 17 лет поступить в школу морских аспирантов с годичным сроком обучения. После ее окончания молодые люди проходили полугодовую морскую практику и поступали на годичный «курс морских кадет», как и выпускники Морской академии. После этого они сдавали офицерский экзамен и производились в морские прапорщики. Ежегодный набор морских аспирантов не превышал 10 человек.

В Австро-Венгрии главным барьером, ограждавшим флотское офицерство от проникновения в него «нежелательных элементов», была высокая плата за обучение в Морской академии.

Порядок комплектования офицерского корпуса флота в Италии был близок к порядкам в Австро-Венгрии. В Морскую академию, находившуюся в Ливорно, принимались юноши с полным средним образованием в возрасте до 20 лет, курс обучения был 3-летний. Дети офицеров имели преимущество при равных экзаменационных баллах. Плата за обучение за весь курс составляла 2400 лир (900 руб.), кроме того, требовались средства на учебники, обмундирование и карманные расходы. Значительная часть (около 40 %) обучающихся освобождалась от половины платы за учебу[40]. Следует отметить, что плата за обучение на морского офицера в Италии была самой низкой в Европе, поэтому доступность этого пути была несколько больше, чем в других странах. Тем не менее надо помнить, что 2400 лир – средняя зарплата итальянского рабочего за 2 года.

Франция отличалась наиболее демократичным политическим строем из европейских «великих держав», что сказывалось и на порядке комплектования флотского офицерства. Основным источником его пополнения считалась Морская школа в Бресте, куда принимали молодых людей с полным средним образованием в возрасте 15–18 лет. Эта школа располагалась на старом корабле «Борда́», поэтому неофициально ее так и называли. В начале XX в. плата за два года обучения была свыше 3000 франков (1124 руб.) в год, к началу Первой мировой войны ее понизили до 2315 франков (868 руб.), считая собственно плату за обучение, взнос за обмундирование и взнос на мелкие расходы[41]. После прохождения практики молодые люди производились в аспиранты 1-го класса, а через 2 года службы – в мичманы (enseigne)[42]. Таким образом, подготовка офицера во Франции занимала около 5 лет и стоила семье офицера гораздо меньше, чем в Англии, однако и эта сумма была неподъемной не только для рабочего или крестьянина, но и для небогатого интеллигента – провинциального учителя или врача. Она равнялась доходу среднего французского рабочего за 1 год 9 месяцев[43].

Перед Первой мировой войной порядки во французской армии и флоте стали более строгими, что отразилось и на морском училище. С 1912 г. учащихся за недисциплинированность не просто отчисляли, а переводили в матросы, и они должны были дослужить 3-летний срок обязательной службы. Заметим, что такое наказание существовало только во Франции, тогда как в других ведущих морских державах не осмелились смешивать выходцев из привилегированных кругов с простонародьем даже в порядке наказания.

В конце XIX в. Морская школа выпускала подавляющее большинство офицеров – около 100 человек в год. Кроме того, еще 4 офицера производились из выпускников Политехнической школы (полувоенное учреждение высшего образования) и незначительное число – из гражданских капитанов дальнего плавания[44].

В конце 90-х гг. XIX в., под влиянием полевения общей политической обстановки во Франции, к производству в строевые офицеры были допущены нижние чины флота, достигшие звания мэтра. Для подготовки офицеров из числа мэтров были образованы специальные годичные курсы в Бресте, которые ежегодно выпускали около 25 офицеров. Постепенно набор в Морскую школу на борту «Борда» сокращался, а производство в строевые офицеры из мэтров увеличивалось. Офицерские курсы для мэтров получили прозвище «Морской Сен-Максан», поскольку в сухопутной армии существовало училище в Сен-Максане для подготовки сверхсрочнослужащих унтер-офицеров к производству в офицеры. Тем не менее количество строевых офицеров, произведенных из мэтров, росло очень медленно. К 1905 г. их было не более 5 % офицерского корпуса флота, но к началу Первой мировой войны эта цифра выросла почти до 20 %.

Таким образом, Франция была единственной великой морской державой, которая допускала регулярное производство в строевые офицеры флота нижних чинов. Несомненно, это свидетельствовало о значительном демократизме французских политических порядков. В то же время путь к офицерскому званию для рабочего был значительно дольше и труднее, чем для молодого человека, семья которого имела возможность заплатить за обучение на борту «Борда».

В США в Морское училище в Аннаполисе принимали по экзамену молодых людей 15–17 лет. Президент США и специальная комиссия из членов конгресса отбирали тех, кого следовало зачислить в училище из числа выдержавших экзамен. Таким образом, молодой человек, которого сочли недостойным, не мог поступить в училище, даже блестяще сдав экзамены. Русский современник отмечал, что «в училище попадают молодые люди из различнейших слоев общества»[45], что было совершенно невозможно, скажем, в России или Германии. Срок обучения составлял 3 года (с 1913 г., до этого 3 1/2 года). Обучение было бесплатным, требовались лишь сравнительно небольшие деньги на приобретение учебников и карманные расходы. Теоретические занятия проводились зимой, летом совершались практические плавания. По окончании обучения молодые люди производились в мичманы (промежуточное звание между офицерами и нижними чинами) и на год отправлялись на боевые корабли. После этого следовал экзамен и производство в чин мичмана-офицера (ensign). Еще через год плавания и после сдачи нового экзамена следовало производство в младшие лейтенанты.

В США существовала, пожалуй, самая демократичная на тот момент система пополнения корпуса строевых офицеров. Она почти не требовала денежных затрат со стороны семьи обучающегося. В то же время фильтр против «недостойных» существовал в виде комиссии из президента и конгрессменов[46].

В Японии в Морское училище принимали юношей 16–20 лет по экзамену без учета сословной принадлежности. Обучение было бесплатным, кадеты полностью обеспечивались всем необходимым и получали жалованье. Это приводило к очень высокому конкурсу – 7–10 человек на место. Курс училища был 3-летний. После выпускного экзамена кадетов производили в гардемарины и отправляли в учебное плавание на учебных кораблях на 8 месяцев. Во время плавания обучение продолжалось. Затем следовал экзамен и распределение по боевым кораблям. Через год после этого, при хорошей аттестации начальства, молодого человека производили в офицеры[47]. Вопрос о том, насколько всесословность приема в Морское училище была реальной, остается открытым, поскольку вообще история вооруженных сил Японии XX в. изучена явно недостаточно. Тем не менее следует подчеркнуть, что лишь в Японии и России готовящийся стать офицером молодой человек полностью обеспечивался всем необходимым для жизни и учебы, и на его семью не возлагалось бремени расходов. Вообще порядки в японском флоте отличались от европейских суровостью. В частности, морские офицеры повышались по службе только по выбору начальства (старшинство в чине не давало никаких преимуществ), офицеры не имели права на добровольную отставку (до достижения предельного возраста), жалованье было самым скромным в мире. Быть может, такой порядок прохождения службы был одной из причин больших успехов японского флота в начале XX в.

§ 2. В русском флоте до февраля

Переходя к рассказу о подготовке строевых офицеров флота в России, отметим, что их готовило единственное в стране учебное заведение – Морской кадетский корпус (МКК[48]). Классический пример ценза, основанного на профессионально-сословной принадлежности, дает система приема в МКК, существовавшая до 1907 г. Абитуриенты делились на два разряда. К 1-му относились сыновья строевых флотских офицеров (за исключением сыновей обер-офицеров, вышедших в отставку не по причине боевого ранения или увечья). К этому же разряду относились те, чьи отцы начинали службу строевыми флотскими офицерами, но затем перешли в другие корпуса морского ведомства. Ко 2-му разряду относились сыновья всех потомственных дворян. При этом подразумевалось, что все флотские офицеры, родители абитуриентов 1-го разряда, – потомственные дворяне. Абитуриенты должны были сдавать экзамены в объеме программы трех младших классов реального училища. После этого пятеро лучших по экзаменационным баллам зачислялись в корпус немедленно (при наборе около 80–90 человек[49]). Затем в корпус зачислялись поступавшие по 1-му разряду в порядке убывания баллов. Если после их зачисления оставались места, то они доставались поступавшим по 2-му разряду, в порядке убывания баллов[50]. Таким образом, наибольшее значение имел профессиональный ценз – принадлежность отца к категории флотских офицеров, а сословный ценз являлся дополнительным. Сыну потомственного дворянина, не являвшегося строевым офицером, гарантировалось поступление в корпус только при условии блестящей сдачи вступительных экзаменов (в первой пятерке), в противном случае места ему могло не хватить. Правда, оставалась возможность поступления «своекоштным», т. е. с платой за обучение. Для этого было достаточно просто выдержать экзамен. Таким образом, сословно-профессиональный ценз для поступления в корпус не отменялся, но ценз знаний мог быть обойден. Заметим также, что сыновья офицеров, служивших на флоте, но не имевших чести быть строевыми офицерами, например, инженер-механиков или офицеров по адмиралтейству, могли поступать в корпус только в том случае, если их отцы были потомственными дворянами, а не выходцами из других сословий.

Несколько человек ежегодно могли поступить в Морской корпус «своекоштными» с уплатой 350 руб. в год (1050 руб. за первые 3 года, обучение в старших классах было только бесплатным). Существовало также несколько стипендий для обучения в корпусе – четыре костромского дворянства, три Александровского комитета о раненых, по одной великого княжества Финляндского и тульского дворянства. Для поступления стипендиатом было достаточно иметь направление от учредителей стипендии и удовлетворительно сдать экзамены. При этом подразумевалось соответствие сословным требованиям[51].

После русско-японской войны был пересмотрен целый ряд вопросов организации флота, в том числе были несколько изменены правила приема в МКК. Теперь в корпус принимали сыновей всех офицеров морского и военного ведомств, сыновей лиц с высшим образованием, потомственных дворян, священников (имевших сан не ниже иерея) и гражданских чиновников не ниже 8-го класса. Единственным строгим ограничением было обязательное христианское вероисповедание родителей абитуриентов (а следовательно, и самих абитуриентов). Исключения допускались только для мусульман, но лишь с персонального разрешения императора. Все абитуриенты поступали теперь исключительно в порядке экзаменационных баллов, преимущество имели лишь сироты офицеров морского ведомства, погибших в боях и умерших от ран[52]. Новые правила приема, несомненно, расширили круг лиц, принимаемых в МКК, но ограничения оставались. Сохранился и принцип, на котором был построен ценз, – происхождение абитуриента из определенной сословно-профессиональной группы. В период 1907–1917 гг. формулировка «имеющие право на поступление в МКК» стала своеобразным паролем, который неоднократно повторялся в документах при описании ограничений для поступления на офицерскую службу в морском ведомстве.

К 1917 г. подавляющее большинство строевых офицеров флота в свое время прошли жесткий сословный отбор по схеме, существовавшей до 1907 г., и лишь с 1913 г. на флот стали приходить мичманы, принятые в корпус на более либеральных основаниях (учитывая 6-летний срок обучения).

Важным способом спайки строевых офицеров в особую профессиональную группу был набор в МКК 13–14-летних мальчиков в так называемые «общие классы». В этих классах они должны были учиться три года по программе, близкой к кадетским корпусам. Затем кадетов переводили в «специальные классы», где они учились еще три года, но уже как в военном училище. Отсчет срока действительной службы начинался только с момента поступления в специальные классы. Непосредственное поступление в «специальные классы» со стороны было возможно в порядке редкого исключения, и то для питомцев кадетских корпусов. Таким образом, будущие строевые офицеры флота пребывали в одном и том же закрытом учебном заведении 6 лет, тогда как для обучения в пехотном или кавалерийском училище отводилось 2 года. Аналогичный порядок обучения существовал в то время лишь в нескольких наиболее привилегированных учебных заведениях – Пажеском корпусе, Александровском лицее и Училище правоведения, которые совмещали функции учреждений среднего и высшего образования.

По окончании «специальных» классов МКК молодой человек получал звание корабельного гардемарина по морской части, выполнял учебное плавание, сдавал практический экзамен и производился в мичманы, вступая в блестящую корпорацию кадровых строевых офицеров флота.

С 1911 г. в руководстве флота обсуждалась идея отказа от шестилетней подготовки строевых офицеров в МКК. Предполагалось перейти на трехлетний срок подготовки морских офицеров с набором молодых людей «со стороны», а не из младших классов корпуса, как уже практиковалось в военных училищах сухопутной армии. Кроме того, во всех морских державах, кроме Великобритании, уже отказались от набора в военно-морские учебные заведения подростков и перешли к приему юношей со средним или неполным средним образованием. Была осознана мысль о том, что в 17–19 лет молодой человек может выбрать свой жизненный путь гораздо сознательнее, чем в 12–14 лет. Зрелый выбор профессии военного моряка обеспечивал меньший отсев и более сознательное отношение к учебе.

Следует отметить, что накануне Первой мировой войны были сформулированы принципы организации военно-морского образования, которые были воплощены в жизнь уже в Советском Союзе в 30-х гг. Идея заключалась во введении в военно-морском училище сравнительно узкой специализации курсантов, что позволяло подготовить к моменту выпуска офицера-специалиста. Предлагалась специализация по артиллерии, торпедному, штурманскому, механическому делу, по подводному плаванию, кораблестроению и электротехнике[53]. В предреволюционные годы ввести такой порядок не успели.

Прототипом этой новой для России системы и стали ОГК. При этом старшие классы МКК должны были получить название Морского училища. Младшие же классы МКК предполагалось выделить в особое учебное заведение, во всем подобное сухопутным кадетским корпусам, разместив его в Севастополе, где началось строительство специального здания. В 1916 г. эта реформа было состоялась, однако после Февральской революции виды морского командования на систему подготовки морских офицеров вновь изменились.

В сентябре 1913 г., с особого разрешения императора, во флот были приняты 64 юнкера со средним образованием (ранее принимались только с высшим), которых отправили в учебное заграничное плавание на крейсере «Олег»[54]. В июле 1914 г. специально для них были созданы Отдельные гардемаринские классы (ОГК), в которых они должны были пройти весь теоретический курс «специальных» классов МКК и сдавать экзамены на мичмана[55]. Требования к этим юнкерам были те же, что и для поступления в МКК, таким образом, принцип ограждения офицерского корпуса флота от «нежелательных» элементов не пострадал. Эти юнкера прошли курс обучения за 28 месяцев, тогда как на подготовку офицера в МКК уходило около 70 месяцев. Впоследствии наборы учащихся в ОГК продолжались на регулярной основе[56].

Строевым офицером флота можно было стать и не обучаясь в МКК или ОГК. Для этого можно было поступить вольноопределяющимся во флот. Вольноопределяющиеся во флоте официально именовались «юнкерами флота», они должны были соответствовать общим требованиям поступления на государственную службу (иметь не менее 17 лет от роду, не состоять под судом или следствием, не быть лишенными прав состояния или права поступать на государственную службу и не быть признанными виновными в краже или мошенничестве). В отличие от вольноопределяющихся сухопутной армии, во флот принимались лишь имевшие законченное высшее образование. В виде временной меры в 1909 г. (в связи с нехваткой офицеров флота) было разрешено принимать также и лиц с полным средним образованием, но только «имеющих право на поступление в МКК». Ограничен был и возраст поступающих вольноопределяющимися – с высшим образованием – не более 25 лет, со средним – не более 22 лет[57].

Юнкера флота должны были прослужить в этом статусе два года и сдать экзамены за курс МКК. После этого они производились в корабельные гардемарины, а после практического экзамена в мичманы. К юнкерам флота предъявлялось дополнительное требование по сравнению с питомцами МКК – они должны были проявить «знание одного из европейских или же одного из восточных языков, по их выбору и желанию»[58].

Не следует думать, что юнкера подвергались всем тяготам матросской службы – те из них, кто желал «служить на собственном иждивении», могли даже жить «на вольных квартирах». Состоявшие на казенном содержании получали жалованье, как боцманы (высшее унтер-офицерское звание на флоте), жили в отдельной комнате в казарме и питались отдельно от нижних чинов. Юнкера имели право посещать лекции в МКК в зимнее время[59]. Для облегчения их подготовки в 1913 г. были открыты временные гардемаринские классы в Севастополе и рота юнкеров флота в Кронштадте.

Таким образом, обойти требования сословно-профессионального ценза можно было, только получив высшее образование. Однако само по себе его получение требовало средств для оплаты обучения, для приобретения студенческой формы и для жизни во время учебы. Плата за обучение составляла в начале XX в. 300–500 руб. в год. Кроме того, студенту в Санкт-Петербурге было необходимо не менее 480 руб. в год на удовлетворение минимальных материальных потребностей. Одна из слушательниц Бестужевских курсов писала: «Я имею 50 руб. [в месяц] – благополучие, а и то приходится туго, и обед вегетарианский, и чай без всякой закуски»[60]. В провинциальном Дерпте можно было обойтись и 250–350 руб. в год. Требовалось также обмундирование и приобретение учебных пособий. Не будет преувеличением оценить стоимость 4-летнего высшего образования в столице для семьи студента минимум в 5 тыс. руб. В провинции эта сумма могла понижаться до 3 тыс. руб.

Следует иметь в виду, что студенты, добившиеся получения казенных стипендий, были обязаны отслужить по 1–1,5 года за каждый год пользования стипендией. В случае же отказа сделать это они обязывались возвратить полученную ими сумму стипендии. Анализ законодательства показывает, что поступление на военную службу офицером не избавляло от необходимости вернуть сумму стипендии, поскольку стипендиат покидал ведомство, рассчитывавшее на его службу[61]. Таким образом, единственной возможностью получить высшее образование без затраты существенных средств было получение стипендии частного благотворителя, а надеяться на это могли лишь немногие[62].

Получению высшего образования предшествовало также весьма затратное завершение полного среднего образования в гимназии или реальном училище.

Юнкера флота, как правило, были выходцами из весьма обеспеченных семей, которым была доступна роскошь высшего образования «за свой счет». Следовательно, под видом образовательного ценза в данном случае выступал имущественный. Возможность попасть в строевые офицеры флота «с черного хода» службы юнкером фактически имели дети предпринимателей или высокооплачиваемой интеллигенции, не имевших дворянского статуса. Кроме того, этот путь был открыт для представителей нехристианских религий (разумеется, кроме иудеев, относительно военной службы которых существовали особые правила, не допускавшие их производства в офицеры ни при каких обстоятельствах). В любом случае доля мичманов, ежегодно производимых из юнкеров флота, в 1911–1916 гг. колебалась около 15 %, тогда как почти все остальные были выпускниками МКК.

В июле 1913 г. были установлены правила перевода офицеров военного ведомства в строевой состав флота[63]. Это допускалось для офицеров в чине не выше поручика, окончивших полный курс военных училищ, прошедших 6-месячное плавание, сдавших теоретический экзамен при Морском корпусе и практический экзамен на флотах. В этом случае они переименовывались в мичманы. Количество таких офицеров исчислялось единицами.

Следует заметить, что весь флот рассматривался как имеющий привилегии наравне с гвардией, поэтому офицеры Гвардейского экипажа не имели никаких формальных преимуществ перед другими строевыми офицерами флота. Точно так же на флоте отсутствовал корпус офицеров Генерального штаба, и те, кто закончил Николаевскую морскую академию, не имели служебных преимуществ перед прочими строевыми офицерами. А. В. Напалков в своей диссертации анализирует сословную принадлежность строевых офицеров флота и приходит к выводу о том, что «среди офицеров флота действительно преобладали выходцы из потомственного или служилого дворянства. В целом находит подтверждение [мнение] об офицерах флота как выходцах из элитных слоев общества»[64].

Состав строевых офицеров русского флота времен Первой мировой войны хорошо характеризует тот факт, что среди них было немало представителей титулованного дворянства – 55 баронов, 12 графов, 25 князей (в том числе два великих князя и один князь императорской крови). В числе адмиралов русского флота значились также английский король Георг V и шведский король Густав V. Среди инженер-механиков или офицеров по адмиралтейству лиц, имевших дворянские титулы, почти не было.

Если в отношении подготовки строевых офицеров флота в большинстве флотов мира накануне Первой мировой войны царила ясность, то вопрос об офицерах инженер-механиках был сложным и запутанным. Русский современник назвал его «модным и жгучим»[65]. Как служебное положение механиков, так и способы пополнения их рядов значительно различались от страны к стране и подвергались постоянным изменениям. В целом все флоты можно разделить на две группы с точки зрения положения офицеров-механиков. В Великобритании, США, Японии и России предполагалось, что им необходимо солидное теоретическое образование. Поэтому в этих странах обычно подготовка инженер-механиков была объединена в одном учебном заведении с подготовкой инженеров-кораблестроителей, а офицер инженер-механик был настоящим инженером. В Германии, Австро-Венгрии, Франции и Италии считали возможным ограничиться обучением офицеров-механиков практическим навыкам по управлению корабельными механизмами. Такой подход к обучению механиков позволял комплектовать их ряды старослужащими унтер-офицерами, что было особенно развито во Франции и Италии.

Инженер-механики британского флота до 1903 г. составляли отдельный корпус, имевший особые звания. «В отношении общественного и иерархического положения и быстроты производства инженеры поставлены были до сих пор несравненно хуже флотских офицеров»[66]. Чтобы стать инженер-механиком до 1903 г., следовало поступить в Морской инженерный колледж (в возрасте 14–17 лет). Рекомендация при этом не требовалась. Курс обучения был пятилетний, затем следовала годичная практика и производство в чин помощника инженера (соответствовал младшему лейтенанту флота). Стоимость этого образования составляла не менее 200 фунтов (ок. 2 тыс. руб.), не считая обмундирования и мелких расходов.

В 1903 г. система подготовки инженер-механиков британского флота была коренным образом изменена. Теперь все желающие стать строевыми офицерами, инженер-механиками или офицерами морской пехоты должны были поступить в Морской колледж в 12–13-летнем возрасте. Также были уравнены и цензы. Если до реформы будущему морскому инженеру не требовалась рекомендация, то теперь она стала обязательной для всех. Одновременно инженер-механики были переименованы в военно-морские чины с пометкой «Е» (engineer). Их полностью уравняли со строевыми офицерами по уровню жалованья и условиям карьерного роста. Разрешалось даже назначать инженеров старшими офицерами и командирами кораблей. Желающие из числа инженеров могли получать дополнительное образование и становиться инженерами-судостроителями, но те, кто избрал эту специализацию, уже не могли возвратиться для службы на корабли.

США первыми в мире вступили на путь объединения образования для строевых офицеров и инженер-механиков. Еще в 1899 г. в этой стране были предприняты соответствующие изменения в систему набора в Военно-морскую академию. Система последующего выбора специализации напоминала английскую.

В Японии параллельно с военно-морским училищем существовало военно-морское училище для подготовки инженер-механиков флота. Первоначально они считались гражданскими чиновниками, что подчеркивалось их формой. Их карьерный рост был ограничен чином, соответствовавшим капитан-лейтенанту. В 1899 г. были введены старшие чины для инженер-механиков (вплоть до вице-адмиральского). В 1906 г. статус инженер-механиков был повышен: они были приравнены к строевым офицерам.

Инженер-механики во Франции производились из мэтров машинной специальности. В этой стране мэтры допускались к самостоятельному управлению машинами на миноносцах, канонерках и транспортах. Для производства в офицеры им требовалось лишь сдать экзамены и набрать стаж управления машинами. К 30 годам при надлежащих усилиях матрос-контрактник мог дослужиться до первого офицерского чина по корпусу инженер-механиков. Во Франции инженер-механики носили особые чины – например, капитану корвета (капитану 3 ранга) флота соответствовал главный механик (mecanicien en chef). До 1903 г. штатные должности не позволяли инженер-механикам серьезно расти по службе. Старшим механиком броненосца был офицер в чине старшего механика 1-го класса, что соответствовало флотскому лейтенанту. После 1903 г. чин старшего механика броненосца был повышен до механика-инспектора 2-го класса, что соответствовало капитану 2 ранга и было вполне справедливо.

Оригинальной чертой французского флота было то, что офицеры инженер-механики оплачивались лучше, чем строевые офицеры. Это объяснялось тем, что до 1903 г. привлечь в инженер-механики можно было, только повышая жалованье, поскольку служебный рост этой категории офицеров был ограничен для большинства чином старшего механика 1-го класса (соответствовал строевому лейтенанту). После улучшения служебного положения инженер-механиков их жалованье осталось по-прежнему высоким.

В 1910 г. была основана школа для подготовки инженер-механиков в Тулоне, из которой предполагалось выпускать до 80 % офицеров этой специальности, оставив для непосредственного производства из мэтров лишь 20 % вакансий. В новую школу с годичным курсом предполагалось набирать все тех же мэтров машинной специальности.

В Италии офицеры-механики производились из унтер-офицеров, прослуживших 8–12 лет и сдавших экзамен.

В германском флоте офицеры-механики производились из палубных офицеров (промежуточная категория между офицерами и матросами) механической специальности. Их служебное положение было значительно ниже строевых офицеров, они практически не могли подняться выше чина, соответствовавшего капитану армии. Аналогичное положение было в Австро-Венгрии.

Система, при которой корабельные механики не получали глубокого теоретического образования, не позволяла рекрутировать инженеров-судостроителей из их числа. Поэтому во Франции, Италии, Германии и Австро-Венгрии судостроители и строители корабельных машин (эта специальность в этих странах, как правило, отделялась от судостроительной) готовились в гражданских высших учебных заведениях, а затем уже поступали на службу в морское ведомство.

Система подготовки инженер-механиков в России стояла ближе к английской и американской, а с японской практически совпадала. Отечественные инженер-механики и судостроители проходили обучение в Морском инженерном училище императора Николая I (МИУ). Правила приема в него неоднократно менялись. До 1895 г. прием был всесословным, затем появились значительные ограничения – в училище принимались потомственные и личные дворяне, потомственные почетные граждане, а также дети любых офицеров и чиновников морского ведомства. После русско-японской войны сословно-профессиональные ограничения для поступающих были сняты. В любом случае для поступления следовало выдержать экзамены по курсу 6 классов реального училища[67]. Таким образом, круг лиц, имевших право на поступление в МИУ, был неизмеримо шире, чем в МКК, требовалось лишь выдержать экзамены. В 1906–1912 гг. из МИУ выпускалось около 30 инженер-механиков и кораблестроителей в год[68].

Вольноопределяющиеся, желавшие стать кадровыми инженер-механиками, принимались на тех же основаниях, что и те, кто стремился стать строевым офицером.

Положение инженер-механиков на флоте часто менялось. В 1885–1905 гг. они носили особые звания (например, младший инженер-механик соответствовал мичману, флагманский инженер-механик – генерал-майору). В 1905–1913 гг. инженер-механики носили сухопутные чины. Наконец, в 1913 г. они получили военно-морские чины с приставкой «инженер-механик», например, инженер-механик-мичман. Одновременно были расширены возможности для их продвижения по службе. Например, ранее должность старшего инженер-механика корабля 1 ранга соответствовала званию подполковника (капитана 2 ранга), теперь эта должность стала соответствовать чину инженер-механика капитана 1 ранга. Для инженер-механиков, правда, не существовало адмиральских званий, они производились в генералы. В 1913 г. офицеры инженер-механики были наконец-то полностью уравнены со строевыми офицерами и в служебных правах, однако инженер-механики не могли быть назначены старшими офицерами или командирами кораблей, тем более командовать соединениями кораблей.

По данным современного исследователя: «Процент выходцев из дворянства, среди инженеров-механиков, постоянно снижался от капитанов 1 ранга до мичманов. Соответственно, возросла численность офицеров, происходящих из демократических слоев общества (крестьян, мещан, чиновничества), которые среди мичманов составляли почти 60 %, в то время как численность дворян (потомственных и личных) снизилась до 14,4 %. Вторым важным отличием являлось присутствие выходцев из низших сословий уже в штаб-офицерских чинах (в т. ч. среди капитанов 1 ранга)»[69].

Во всех флотах мира существовали особые категории офицеров или чиновников, на которые возлагались второстепенные обязанности – ведение делопроизводства, финансовые функции, гидрографические работы, обучение новобранцев на берегу, заведывание портовыми судами и складами, строительство береговых сооружений, организация работ в мастерских и на заводах морского ведомства, оркестровая служба, охрана портов и военно-морских тюрем и т. д. Их организация была самой разнообразной, численность и значение небольшими.

Как многочисленные и сравнительно важные можно отметить разве что корпуса морской пехоты в Великобритании и США. Морская пехота в этих странах предназначалась для решения широкого круга задач, ее подразделения находились на всех крупных кораблях флота. Офицеры морской пехоты привлекались также для береговой службы. Во время Первой мировой войны в Великобритании была сформирована дивизия морской пехоты (63-я Королевская морская дивизия), которая провела всю войну на сухопутном фронте. Ее потери составили половину боевых потерь британского флота за войну. В Германии морская пехота была создана исключительно для колониальной службы, она была немногочисленной. В других «морских державах» морской пехоты в период Первой мировой войны не существовало или ее численность была символической.

В России морской пехоты официально не существовало с 1813 г., но во время Первой мировой войны был сформирован ряд частей, укомплектованных моряками, предназначенных для использования на сухопутном фронте. Среди них наиболее экзотическим формированием был Конно-пулеметный отряд Балтийского флота при Кавказской туземной конной дивизии. Более многочисленным был гарнизон Морской крепости императора Петра Великого (Ревель), Отдельная Черноморская морская дивизия, формирование которой проходило в конце 1916–1917 г., ряд отдельных батальонов на Кавказском фронте (в гарнизоне Батума), береговые артиллерийские формирования на Балтийском и Черном морях. Появление всех этих формирований не привело к каким-либо изменениям в структуре флотского офицерского корпуса – особой категории офицеров для них не было создано. В морское ведомство было зачислено несколько сот сухопутных офицеров для пополнения гарнизона Ревеля. Эти офицеры не смешивались с флотскими и составляли особую категорию, но ее роль в морском ведомстве была чисто вспомогательной.

В русском флоте в начале XX в. существовал ряд «корпусов»: морской артиллерии, гидрографов, флотских штурманов, морской строительной части, по адмиралтейству, морское судебное ведомство. В корпуса флотских штурманов и морской артиллерии с начала 80-х гг. XIX в. практически никого не зачисляли, так что в апреле 1916 г. на службе числилось всего 37 морских артиллеристов и 4 флотских штурмана. Корпус гидрографов (120 человек в 1916 г.) пополнялся строевыми морскими офицерами, получившими специальное дополнительное образование. Малочисленные корпуса морской строительной части и морского судебного ведомства комплектовались офицерами, окончившими «посторонние» учебные заведения (Александровскую юридическую академию, Николаевское инженерное училище либо одноименную академию, Институт гражданских инженеров и т. п.). В 1916 г. числилось 27 морских строителей-офицеров (кроме того, было еще 45 чиновников морской строительной части) и 37 юристов.

Корпус офицеров по адмиралтейству был наиболее пестрым по своему составу и самым многочисленным (после строевых офицеров). В апреле 1916 г. на действительной службе состояло 1268 офицеров этого корпуса. Среди них было довольно много произведенных из нижних чинов, встречались офицеры запаса, оставшиеся на службе после русско-японской войны, были офицеры, окончившие сухопутные военные училища и принятые в морское ведомство для обучения новобранцев и организации береговой службы, и т. д.

Кондукторы могли производиться в подпоручики по адмиралтейству за боевое отличие, за отличие по службе или по экзамену. При этом они «перескакивали» через чин прапорщика, поскольку, если бы их производили в прапорщики, они потеряли бы возможность продолжать службу в мирное время. Известны случаи посмертного производства кондукторов в чин подпоручика по адмиралтейству в качестве награды за подвиги. Например, в октябре 1916 г. старший боцман М. С. Мельников и минный кондуктор П. Д. Сульдин были произведены в подпоручики как «погибшие при исполнении весьма важной в военном отношении операции… за боевой подвиг»[70]. Такое посмертное производство было важно для увеличения пенсии семье погибшего. Кроме того, в этом случае сыновья покойного получали право поступления в Морской корпус как дети погибшего в бою офицера.

Достаточно часто производились в офицеры кондукторы «за труды, понесенные по обстоятельствам военного времени» или «за отлично-ревностную службу и особые труды, понесенные по обстоятельствам военного времени».

По данным Напалкова: «Полученные данные демонстрируют четкое различие социального происхождения между штаб- и обер-офицерами по Адмиралтейству. Среди первых (полковников, подполковников, капитанов) преобладают потомственные и личные дворяне, дети чиновников, обер-офицеров. Среди вторых (штабс-капитанов, поручиков, подпоручиков, прапорщиков) [преобладают] выходцы из низших сословий, в первую очередь крестьян и мещан. Причем удельный вес офицеров выходцев из крестьян постоянно возрастает и уже среди подпоручиков выходцы из данной социальной группы составляют абсолютное большинство»[71].

Проблема подготовки офицеров запаса до конца XIX в. очень мало волновала руководство всех флотов. Предполагалось, что отставных морских офицеров будет вполне достаточно для того, чтобы укомплектовать немногочисленные корабли, которыми флот будет пополнен во время войны. Тем не менее кое-какие меры для этого все же предпринимались. Характерно, что главная морская держава – Великобритания – имела лучше всего организованный, хотя и немногочисленный, запас.

В Великобритании существовал Королевский морской резерв, в котором добровольно состояли моряки торгового флота. Для повышения престижа этой организации в 1865 г. был введен специальный кормовой флаг для торговых судов, которыми командовали офицеры резерва (синее полотнище с британским государственным флагом в крыже, обычные торговые суда несли красное полотнище с таким же крыжем). Во время состояния в резерве они получали определенное жалованье, время от времени проходили учебные сборы, а по достижении 60 лет получали небольшую пенсию. Офицеры резерва могли носить чины мичмана (кандидат в офицеры), младшего лейтенанта или лейтенанта. Офицеры ежегодно призывались на сборы. В 1910 г. было создано тральное подразделение Королевского морского резерва, куда было разрешено принимать капитанов рыболовных траулеров. Для них был введен чин шкипера, соответствовавший уоррэнт-офицеру регулярного флота.

Численность резерва была не слишком велика – накануне Первой мировой войны в нем состояло всего 1,5 тыс. офицеров, тогда как регулярный флот насчитывал накануне Первой мировой войны свыше 5 тыс. офицеров. Большим недостатком резерва было то, что лишь около 10 % офицеров резерва проходило годичный курс обучения на военных кораблях, а остальные вообще не служили в военном флоте. Незадолго до Первой мировой войны в Королевский морской резерв было разрешено принимать жителей не только метрополии, но и Канады, Австралии, Новой Зеландии и Южной Африки[72]. До 1914 г. около 100 офицеров резерва были переведены в регулярный флот, где получили прозвище «голодная сотня», что лишний раз свидетельствует о той дистанции, которая разделяла «настоящих» морских офицеров и выходцев из торгового флота.

Во время Первой мировой войны потребовалось огромное количество тральщиков и вспомогательных судов, которые укомплектовывались моряками, ранее состоявшими в морском резерве или вновь зачисленными в него. По новым правилам, офицеры резерва могли достигать чина коммодора (промежуточный между капитаном 1 ранга и контр-адмиралом). Аналогичные права и свои знаки различия получили офицеры Королевского морского добровольческого резерва.

Кроме того, в Великобритании офицеры регулярного флота, оставшиеся за штатом, переводились на половинное жалованье, образуя таким образом резерв флота. Самая богатая страна мира могла позволить себе выплачивать значительные суммы тем, кто состоял в Королевском морском резерве и на половинном жалованье. На эти цели уходило около 3 % морского бюджета, или 13,5 % от средств, выделявшихся на жалованье, обмундирование и продовольствие личного состава флота мирного времени. В абсолютных цифрах эта статья составила (в 1913 г.) солидную сумму: 1382,5 тыс. фунтов стерлингов (свыше 13 млн руб.)[73] – стоимость постройки большого крейсера.

В Германии офицеры запаса флота выходили из числа одногодичных вольноопределяющихся, которые поступали на флот после окончания среднего или высшего образования для отбывания воинской повинности. Во время своей службы они проходили через несколько школ для подготовки матросов-специалистов и получали основные знания по военно-морскому делу. По окончании службы они сдавали экзамен на чин морского прапорщика и уходили в запас. В военное время их могли производить в чины настоящих офицеров флота – лейтенанта и выше[74]. В любом случае для производства в лейтенанты офицерам запаса требовалось пройти через голосование офицеров, как и кадровым офицерам.

В США организованного запаса флота на федеральном уровне не имелось вовсе, а в прибрежных штатах существовала морская милиция. Общая численность ее составляла лишь несколько тысяч человек, в каждом штате их служба регулировалась особыми правилами, которые не были согласованы между собой.

Во Франции офицеры запаса пополнялись ушедшими со службы кадровыми офицерами, мэтрами, сдавшими установленный экзамен, и капитанами дальнего плавания, которые имели соответствующее мореходное образование. Офицеры запаса могли производиться в чины до лейтенанта включительно. Раз в два года они призывались на месячные учебные сборы. В Италии существовала аналогичная система.

Относительно организации офицерского запаса флота в Японии нами не было найдено конкретных сведений.

В России вопрос об офицерах запаса флота стоял острее, чем где-либо, в силу небольшого числа профессиональных судоводителей и механиков торгового флота. До конца XIX в. офицерами запаса были лишь кадровые офицеры, уволившиеся со службы. В 1896 г. были введены чины прапорщика запаса флота по морской и механической частям. Право на эти чины имели лица, окончившие училища малого или дальнего плавания или училища судовых механиков. Ученики этих училищ могли происходить из всех сословий[75], но обычно это были мещане или крестьяне. Во время обучения ученики проходили длительную практику простыми матросами на торговых судах, что очень роняло их в глазах «элиты». При призыве на действительную службу они зачислялись только во флот – имевшие квалификацию штурмана дальнего плавания, шкипера (т. е. капитана) каботажного плавания, судового механика – на 2 года, имевшие квалификацию штурмана каботажного плавания – на 3 года[76]. После увольнения со службы эти лица могли добровольно записываться для сдачи экзамена на прапорщика запаса. Они проходили 6-недельный учебный сбор на судах и допускались к экзамену. Успешно сдавшие его получали чин прапорщика и в военное время могли быть назначены на корабли флота младшими строевыми офицерами или младшими механиками. Лиц, имевших права на сдачу экзаменов на чин прапорщика запаса, было немного – несколько десятков в год.

Прапорщики запаса могли сдавать дополнительный экзамен, который давал право производства в подпоручики по адмиралтейству[77]. Сдавшие такой экзамен приравнивались к кадровым офицерам армии и могли поступать на службу в мирное время, занимая низшие корабельные должности (обычно на вспомогательных судах – буксирах, ледоколах и проч.). Подпоручики запаса получали право на сдачу полного офицерского экзамена за курс МКК или МИУ. Успешно прошедшие и это испытание производились в поручики по адмиралтейству. Однако по правилам они не могли быть переименованы в мичманы, хотя чин поручика и соответствовал чину мичмана[78]. Следует отметить, что переводы офицеров по адмиралтейству в строевые офицеры флота практиковались, но только в отношении тех, кто изначально был строевым офицером, а позднее, по тем или иным причинам, перешел в офицеры по адмиралтейству.

Известны единичные случаи, когда офицер запаса добивался зачисления в строевые офицеры флота. Например, Н. Н. Ковалев (1880–1953), который в 1903 г. стал прапорщиком запаса по морской части, был призван на русско-японскую войну и остался в кадровом составе флота, сдав экзамен на подпоручика. В 1911 г. его произвели в штабс-капитаны по адмиралтейству, а в октябре 1912 г. он был переведен во флот лейтенантом. Кстати, Н. Н. Ковалев был отцом С. Н. Ковалева (1919–2011), знаменитого генерального конструктора атомных подводных лодок, дважды Героя Социалистического Труда. Другой пример – Д. С. Карабурджи (1881–1957), также прапорщик по морской части, участник русско-японской войны, дослужившийся до штабс-капитана по адмиралтейству, переведенный в ноябре 1913 г. в строевые офицеры лейтенантом. Его перевод в строевые офицеры объясняется тем, что он стал квалифицированным офицером-подводником и в Первую мировую войну командовал подводными лодками «Макрель», АГ-15 и «Форель». Эти два офицера со столь похожей биографией сделали диаметрально противоположный выбор во время Гражданской войны. Н. Н. Ковалев служил в РККФ, затем жил и скончался в Ленинграде, а Д. С. Карабурджи воевал в рядах белой Северо-Западной армии и умер в эмиграции в Бразилии.

Это показывает, что корпус строевых офицеров флота, и даже корпус инженер-механиков были закрытыми привилегированными корпорациями, доступ в которые открывался не только суммой знаний и навыков, но и происхождением. Разрешить переименование поручиков запаса флота в мичманы означало бы признать, что крестьянин или мещанин, плававший матросом на торговом пароходе, служивший нижним чином на военном флоте, не имевший соответствующего воспитания, может войти в эту корпорацию. Это противоречило представлениям о флотском офицерстве. Официально непроходимый барьер между «настоящими» офицерами и прапорщиками запаса объяснялся тем, что «у нас крупных коммерческих судов почти что нет, а на мелких плавают лица, по своим познаниям и развитию далеко не подходящие к офицерскому званию»[79]. Положим, это было в определенной степени верно по отношению к прапорщикам, но откровенной несправедливостью был барьер между поручиками по адмиралтейству и мичманами, обладавшими одинаковыми познаниями и отличавшимися только происхождением.

Такой подход был характерен для всех европейских флотов того времени. Знаменитый создатель немецкого броненосного флота гросс-адмирал А. Тирпиц писал в своих мемуарах о прусском флоте 1860-х гг.: «Приток малообразованных морских волков из торгового флота, среди которых было немало оригинальных личностей, названных нами «вспомогательными баронами» (после 1870 года они были удалены из флота судами чести), вызывал много шуток в наших кают-компаниях. Наши матросы нередко отказывались признавать их авторитет, между тем как офицер, окончивший военно-морское училище, всегда оставался для них барином, хотя поддерживал с ними более товарищеские отношения. Принцип Вашингтона – назначать офицерами только джентльменов – оправдал себя и в нашем флоте. Одно лишь мужество в бою с врагами не может восполнить недостаток воспитания»[80]. В шутке Тирпица обыгрывается термин «вспомогательные крейсера» – суда торгового флота, вооруженные и переоборудованные во время войны в боевые корабли. Заметим, что себя «настоящие» морские офицеры считали «настоящими баронами». Английский полковник Хэнс, специалист по дисциплинарной практике, накануне Первой мировой войны писал в духе, вполне сходном с воззрениями Тирпица: «Писание учит нас, что не все равны и на небеси, а я склонен думать, что есть разница в положении господ и подчиненных и в аду»[81]. В полном соответствии с этими принципами на русском флоте матрос мог быть произведен за подвиг в офицеры, но не в строевые или инженер-механики, а по адмиралтейству.

Разница в положении разных категорий офицеров осознавалась матросами, но, как водится, обрастала слухами и мифами. Один из матросов вспоминал: «На «Азии» (учебном судне. – К. Н.) служил в чине поручика с березовыми (серебряными. – К. Н.) погонами и с красным просветом Ребров… по специальности минный офицер-торпедист. Офицеры дворянского сословия носили золотые погоны с черным просветом и получали зарплату в несколько раз больше простого смертного, поручика, выходца из простого народа. […] Для получения дворянского звания необходимо прослужить в царском военно-морском флоте 25 лет безупречной службы в чине офицера, тогда только присваивают дворянское сословие с ношением золотых погонов…»[82]. В этом отрывке смешаны реалии эпохи Николая I с реалиями эпохи Николая II. В начале XX в. даже 25 лет офицерской службы не давали права на производство в строевые офицеры, как было показано выше. Тем более стаж службы не являлся основанием для получения потомственного дворянства – в начале XX в. в него возводились лишь достигшие чина генерал-майора или награжденные орденом Св. Владимира или Св. Георгия. С другой стороны, разница в жалованье офицеров по адмиралтейству и строевых офицеров была не столь велика и отличалась «на одну ступень» – строевой офицер получал основное жалованье, как офицер по адмиралтейству, старше его на один чин. Морское довольствие, квартирные и прочие выплаты были одинаковыми для всех категорий офицеров и зависели только от занимаемой должности. При этом мемуарист точно фиксирует факт службы Г. В. Реброва (1864 – после 1918), который был призван на флот матросом в 1886 г., в 1911 г., после длительной сверхсрочной службы стал минно-машинным кондуктором, а в октябре 1915 г. был произведен в подпоручики по адмиралтейству и через несколько дней – в поручики. Минно-машинная специальность заключалась в обслуживании двигателей торпед, поэтому мемуарист прав, называя Реброва «офицер-торпедист». После революции Г. В. Ребров состоял на службе в РККФ[83].

За боевое отличие прапорщики могли быть произведены в чин подпоручика без экзаменов. Получение чина подпоручика по адмиралтейству (как по экзамену, так и за отличие) давало право продолжать военную службу после окончания войны и проведения демобилизации. Прапорщики же флота обязательно увольнялись в запас. Награждение орденом Св. Георгия 4-й степени давало право остаться на службе в мирное время без сдачи экзаменов. Это было логично, поскольку награжденный этим орденом имел право (один раз за службу) на автоматическое производство в следующий чин, после года службы в предыдущем чине. Награждение любым другим орденом «с мечами» (т. е. за боевые заслуги) давало право остаться на службе на 1 год после демобилизации с флота для подготовки к экзаменам на подпоручика.

Отметим немаловажную особенность делопроизводства начала XX в. в отношении офицеров запаса. В справочных изданиях указывается как дата производства офицеров этой категории в чин не фактическая дата производства, а дата старшинства в чине. А. Т. Дармороз (1874–1916) в чине прапорщика по механической части участвовал в русско-японской войне (на крейсере «Изумруд»), после войны был уволен в запас. С началом Первой мировой войны он вновь призван, при этом в официальном списке офицеров флота в качестве даты его старшинства в чине прапорщика указано 20 января 1913 г. Это означает, что к моменту повторного призыва (в августе 1914 г.) А. Т. Дармороз прослужил прапорщиком около 1,5 лет во время русско-японской войны. Эти 1,5 года вычли из даты его призыва в 1914 г., в результате чего и получилась дата 20 января 1913 г. Такая операция была необходима для вычисления относительного старшинства офицеров, ведь с лета 1905 г. по лето 1914 г. Дармороз не служил в военном флоте и этот период не мог учитываться для определения его старшинства в чине. Еще более важной эта операция была для кадровых офицеров, которые на какое-то время выходили в запас или в отставку, а их товарищи по выпуску из Морского корпуса или Морского инженерного училища продолжали службу. Было бы несправедливо по отношению к ним приравнивать годы, проведенные в запасе или отставке, к годам действительной службы.

Во время русско-японской войны на флоте впервые появилась новая категория командного состава – зауряд-прапорщики. Этот чин был введен в июле 1904 г., ранее существовала аналогичная категория волонтеров флота, установленная приказом наместника на Дальнем Востоке Алексеева в феврале 1904 г. Чин зауряд-прапорщика был временным, только до окончания текущей войны. В 1909 г. было установлено, что все штурманы, шкипера и механики, плававшие в этих должностях на торговых судах под русским флагом, освобождались от военной службы в мирное время[84]. Это было сделано для привлечения специалистов в русский торговый флот, однако оно резко сократило пополнение категории прапорщиков запаса, которая и без того была невелика. Из-за этого в России появилось сравнительно много судоводителей и механиков торгового флота, не имевших военной подготовки. Для того чтобы использовать этот контингент на офицерских должностях, в феврале 1915 г. был издан приказ, восстанавливавший категорию зауряд-прапорщиков по морской или механической части[85].

В связи с тем, что чин зауряд-прапорщика был временным, его носители не могли быть награждены офицерскими орденами, а только солдатскими Георгиевскими крестами и медалями. После окончания войны они подлежали обязательной демобилизации. Зауряд-прапорщики имели право сдать экзамен на чин прапорщика флота. Зауряд-прапорщиков за боевое отличие производили сразу в чин подпоручика по адмиралтейству, что давало возможность остаться на службе в мирное время.

Первая мировая война потребовала увеличения численности офицерского корпуса флота. Поэтому возникает ряд учебных заведений военного времени.

До лета 1915 г. при 2-м Балтийском флотском экипаже в Кронштадте существовали рота юнкеров флота (для имеющих высшее образование) и рота вольноопределяющихся (для имеющих среднее образование), для облегчения подготовки к экзаменам на офицерский чин. При этом юнкера производились в мичманы, а вольноопределяющиеся – в прапорщики. Летом 1915 г. рота юнкеров была переименована в гардемаринскую роту (прозвище – «серые гардемарины»). С декабря 1916 г. рота была преобразована в Курсы гардемарин флота (КГФ), с морским, механическим, гидрографическим и кораблестроительным отделениями. 17 декабря 1916 г. на Курсы были зачислены 106 человек для подготовки по морской части, через два дня – еще 20 человек по механической и 19 – по кораблестроительной части. Позднее было набрано еще 30 человек на гидрографическое отделение. Курсы располагались в Петрограде на Лоцманской ул., д. 3. Первый выпуск «серых гардемарин» состоялся в мае 1917 г. На 27 ноября (ст. ст.) 1917 г. их начальником был генерал-майор П. Н. Вагнер, на курсах числилось в морском отделе – 219 гардемарин, в механическом – 85, в гидрографическом – 27[86]. Надо полагать, что на кораблестроительном отделении уже никого не осталось. В конце года Высшая морская коллегия приняла решение: «Гидрографическому отделению продолжать свои занятия до 1 июня. Гардемаринам флота по морской части в количестве не более 30 и гардемаринам по механической части в количестве не менее 15 человек, желающих сдать оставшиеся экзамены, дать возможность закончить в срок до 28 апреля». 28 марта 1918 г. было объявлено о закрытии Курсов, при сохранении гидрографического отделения, переименованного в Класс гидрографов военного флота (существовал до июля 1918 г.), а также механического и кораблестроительного отделений, переименованных в Краткосрочные курсы военного кораблестроения (существовали до 1 августа 1918 г.). По другим данным, последний выпуск КГФ состоялся в апреле 1918 г.[87].

21 марта 1916 г. Николай II утвердил положение «О школе прапорщиков флота»[88]. Школа предназначалась для подготовки прапорщиков флота по морской и механической частям. Срок обучения – 4 месяца (столько же, сколько и в школах прапорщиков сухопутного ведомства). В школе предполагалось два отдела – морской и механический, всего на 200 обучающихся. В школу принимались без экзаменов лица, «имевшие свидетельства об окончании полного курса мореходных училищ или училищ судовых механиков». Это могли быть: вольноопределяющиеся, охотники флота, нижние чины флота, ратники морского ополчения и молодые люди со стороны «христианского исповедания, имеющие не менее 17 лет от роду, удовлетворяющие требованиям офицерской службы»[89]. Особых выпускных экзаменов не полагалось, но должна была производиться общая оценка знаний комиссией из всех преподавателей школы. Обучающиеся, нарушившие дисциплину или продемонстрировавшие неспособность в обучении, могли быть исключены из школы и возвращены в свои части, с запретом на производство в офицеры в течение одного года. Успешно сдавшие экзамены предварительно производились в унтер-офицеры, а затем, высочайшим приказом по флоту и морскому ведомству, – в прапорщики. Окончившие школу по первому разряду (т. е. отличники) получали право на производство в подпоручики по адмиралтейству без экзаменов, властью командующих флотами (в порядке ст. 25 книги X Свода морских постановлений издания 1914 г., т. е. «в военное время, за военные подвиги и другие отличия»), после шести месяцев службы прапорщиком[90]. Таким образом, данная школа просто облегчала получение чина прапорщика флота тем лицам, которые в принципе имели на это право еще по положению 1896 г.

21 ноября 1916 г. был подписан приказ об организации при механическом отделе этой школы Временных курсов для подготовки офицеров-специалистов по двигателям внутреннего сгорания. Сами курсы размещались в Лесном в зданиях Петроградского политехнического института Петра Великого, а обучаться на них должны были студенты петроградских технических ВУЗов[91]. Вероятно, предполагалось, что основным местом службы этих офицеров будет морская авиация, поскольку в тот же день было предписано организовать при машинной школе Балтийского флота временные классы для подготовки нижних чинов флота для службы по авиации, мотористов и моторных унтер-офицеров[92].

11 июля 1916 г. было введено положение «О школе прапорщиков по адмиралтейству» с 4-месячным курсом[93] «для удовлетворения возникшей потребности в скорейшем укомплектовании офицерами новых формирований, предложено было, среди других мер, назначение в распоряжение Командующих флотами офицеров, получивших специальное морское образование, но несущих береговую службу. Для замены же этих офицеров на берегу была учреждена в отчетном году школа прапорщиков по адмиралтейству; целью этой школы была поставлена подготовка в кратчайший срок молодых людей с законченным средним образованием к несению на берегу офицерских обязанностей, не требующих специально-морских знаний»[94].

Фактически это была обычная школа прапорщиков пехоты, но при морском ведомстве, для лиц с полным средним образованием (которым не могло похвастаться большинство поступавших в сухопутные пехотные школы прапорщиков) и только христианского вероисповедания[95]. В школу набрали 150 человек, разместив ее в Ораниенбауме, на базе морской учебно-стрелковой команды. Порядок обучения и производства в чин был таким же, как и в Школе прапорщиков флота. В апреле – мае 1917 г. школа была переведена в Петергоф (разместилась на даче Галла, начальником был подполковник Н. Ю. Татаринов на 27 ноября (ст. ст.) 1917 г.[96]) и переименована в Школу мичманов военного времени берегового состава. Тогда же состоялся первый выпуск мичманов военного времени берегового состава, в сентябре выпущены мичманы военного времени по механической части и берегового состава, а в конце того же месяца выпущена третья группа мичманов военного времени уже без обозначения специальности[97]. В конце ноября 1917 г. школа находилась в процессе ликвидации, в ней числилось 105 гардемарин, уволенных в отпуск до 31 декабря[98]. Школу окончательно расформировали 18 февраля 1918 г.

Формирование авиационных подразделений флота потребовало подготовки соответствующих кадров. Вплоть до осени 1917 г. офицеры морской авиации не составляли отдельной категории. Они оставались строевыми офицерами, инженер-механиками, прапорщиками, зауряд-прапорщиками или даже сохраняли статус офицеров сухопутной армии, временно прикомандированных к морскому ведомству. Все они должны были получить квалификацию морского летчика. Эта квалификация стояла в одном ряду, скажем, с квалификацией офицера подводного плавания, штурманского или артиллерийского офицера. При этом, например, летчик-прапорщик мог сдавать экзамены на подпоручика по адмиралтейству, а офицер сухопутной армии с полным военным образованием мирного времени мог сдавать экзамен на мичмана – то есть действовали обычные правила перевода офицеров из одной категории в другую.

Подготовка морских летчиков первоначально велась в сухопутных авиационных школах. Недостатки этого пути пополнения кадров заставили открыть 10 августа 1915 г. Офицерскую школу морской авиации на Гутуевском острове в Петрограде (в начале 1917 г. школа была переименована в Ораниенбаумскую). В связи с тем, что зимой летать на гидросамолетах в Петрограде было невозможно, с осени 1916 г. до весны 1917 г. занятия проходили в Баку, а школа именовалась Бакинским отделением школы морской авиации (БОШМА). В январе 1917 г. морские авиационные школы были выведены из подчинения сухопутного и подчинены морскому ведомству, а Бакинское отделение стало самостоятельной Бакинской школой морской авиации. Одномоментно в этих школах обучалось небольшое количество курсантов – по 20–25 офицеров и 15–20 нижних чинов. Летом 1917 г. создается Школа воздушного боя в Красном Селе (ее штат был утвержден 17 июня[99]), предназначенная для переподготовки летчиков широкого профиля в истребителей.

В конце лета 1917 г. вводятся четкие правила производства в офицеры-морские летчики, после обучения в течение 6–9 месяцев с производством в чин мичмана[100]. 18 августа 1917 г. был издан приказ о наборе 100 молодых людей в охотники флота, «удовлетворяющих по образованию и состоянию здоровья для службы морскими летчиками». Их предполагалось содержать при 2-м Балтийском флотском экипаже до начала занятий на «теоретических курсах морской авиации»[101]. 8 сентября 1917 г. был издан приказ о переименовании всех офицеров морской авиации в военно-морские чины[102] и создании особой категории офицеров – морских летчиков.

Первая мировая война изменила долю офицеров запаса не только в сухопутной армии, но и на флоте. В конце 1917 г. на флоте числилось 1407 прапорщиков и 1036 мичманов военного времени (чин, введенный в апреле 1917 г.), а также 311 зауряд-прапорщиков[103], что составляло 33 % офицерского корпуса. Следует учитывать, что фактически процент офицеров запаса и военного времени был еще выше, поскольку некоторые из них к этому времени уже достигли чина подпоручика или поручика по адмиралтейству.

Во время Первой мировой войны офицерский корпус русского флота начал довольно активно пополняться представителями интеллигенции. На флот принимались в качестве вольноопределяющихся лишь лица с высшим образованием, а флотское строевое офицерство принадлежало к сливкам общества. Поэтому у молодого человека из «хорошей семьи» был большой соблазн присоединиться к этому избранному кругу. Важным было и то, что условия службы морских офицеров не шли ни в какое сравнение с прозябанием в окопах офицеров сухопутной армии. Наконец, те, кто не стремился на фронт, учитывали, что на подготовку к чину морского офицера уходило 2–3 года. Это давало надежду «пересидеть» войну, да еще и в хорошей компании. Например, Ф. Ф. Ильин (Раскольников) в своих воспоминаниях именно последнее обстоятельство называет определяющим для выбора им поступления в Отдельные Гардемаринские классы осенью 1914 г. Гардемарином ОГК набора 1914 г., кроме известного революционного деятеля Ф. Ф. Ильина (Раскольникова) (1892–1939), был и Адмирал флота Советского Союза И. С. Исаков (1894–1967).

Весной 1916 г. произошла отмена отсрочек от призыва для студентов ВУЗов. Поэтому они устремились в школы прапорщиков флота разного рода. Говоря о представителях интеллигенции, влившихся во время войны в ряды флотского офицерства, можно назвать целый ряд лиц, впоследствии снискавших известность на разных поприщах.

Среди тех, кто поступил на флот юнкером и сдал экзамены за курс Морского корпуса, был будущий знаменитый советский архитектор В. Г. Гельфрейх (1885–1967), окончивший в 1914 г. Академию художеств и произведенный в июне 1916 г. в чин мичмана. Поступление в Школу прапорщиков флота или сдача экзамена на чин прапорщика были доступны гражданским судоводителям и механикам гражданских судов. Этим путем пошел известный советский детский писатель Б. С. Житков (1882–1938), ставший прапорщиком по авиационной части.

Поступление в Школу прапорщиков по адмиралтейству было доступно и при отсутствии мореходного образования. У нас сложилось впечатление, что эта школа стала настоящим ковчегом петербургской интеллигенции. В числе ее выпускников (1-й выпуск, октябрь 1916 г.): первый по баллам в выпуске В. П. Евладов (1883–1974) – ученый в области полярного земледелия, прославившийся как исследователь Ямала, А. В. Ефимов (1896–1971) – выдающийся советский историк-американист, Р. А. Иогансон (1878 – после 1919) – сотрудник Публичной библиотеки, У. И. Токумбетов (1888 – после 1935) – видный деятель татарского национального движения и другие.

Среди офицеров запаса были люди, имевшие боевой опыт русско-японской войны. В частности, Б. П. Нельсон-Гирст участвовал в качестве волонтера флота в обороне Порт-Артура, сражался на сухопутном фронте обороны крепости и был награжден солдатскими Георгиевскими крестами 4-й и 3-й степени. В начале Первой мировой войны он стал зауряд-прапорщиком, а в ноябре 1916 г. за боевое отличие был произведен сразу в чин подпоручика по адмиралтейству.

Подводя итоги, заметим, что в России накануне и во время Первой мировой войны существовала организация офицерского корпуса флота, уходившая корнями в феодальную эпоху. Офицерский корпус характеризовался замкнутостью, был разделен на несколько категорий, которые окружали барьеры разной высоты. Подобная система существовала в Великобритании и Германии. Во Франции, Италии и США офицерский корпус флота был сравнительно более демократичным.

Материальное положение офицеров флота в дореволюционное время было стабильным и обеспеченным. Денежные доходы флотских офицеров были заметно выше, чем в армии.

Денежные выплаты состояли из жалованья (по чину), столовых (по должности), квартирных (в зависимости от чина и местности, где проходила служба) и «морского довольствия» (по должности). Жалованье выдавалось за прошедший месяц, а столовые – на месяц вперед. Кроме того, предусматривались разного рода суточные, пассажирские, подъемные и другие выплаты.

Жалованье и столовые облагались вычетом в размере 1 % «на госпиталь» и 1,5 % на медикаменты, а 6 % доходов вычитали в пенсионный «эмеритальный» капитал, так что общая сумма вычетов составляла 8,5 %. Мы во всех случаях указываем сумму, причитавшуюся к выдаче на руки офицеру, после произведенных вычетов. При любом увеличении жалованья разница между прежним и новым жалованьем за первые три месяца также вычиталась. При пожаловании орденов полагалось выплатить определенную сумму в капитул орденов, она шла на пенсии вдовам и сиротам кавалеров. Правда, сборы при награждении много лет не увеличивались, поэтому к началу XX в. они были сравнительно невелики, от 15 руб. за орден Св. Станислава 3-й степени до 500 руб. за орден Андрея Первозванного. При награждении орденом Св. Георгия любой степени, Георгиевским оружием, орденом Св. Владимира 4-й степени за выслугу лет сбор не взимался. Если офицер находился под арестом, у него вычиталась половина жалованья, столовые не выплачивались вовсе.

Жалованье выплачивалось по 1-му разряду – офицерам Балтийского и Черноморского флотов. По 2-му разряду (увеличенное) – офицерам Каспийской флотилии, а также занимавшим ряд должностей на Черном и Балтийском морях. Например, слушателям Учебного отряда подводного плавания, Водолазной школы, Николаевской морской академии, преподавателям Машинной школы Балтийского флота, артиллерийским и минным приемщикам на заводах и некоторым другим. По 3-му разряду (самое большое) жалованье полагалось служившим в Сибирской флотилии и на Тихом океане. Жалованье зависело от чина. Следует учитывать, что существовало две разновидности жалованья – для получающих морское довольствие (то есть служащих на кораблях) и для не получающих его. Жалованье для получающих морское довольствие было ниже, причем наибольшей была разница для младших чинов, а для адмиралов обе разновидности жалованья выравнивались. Расчет был на то, что жалованье для получающих морское довольствие плюс морское довольствие за кампанию (на Балтике – около 5–6 месяцев) были в сумме больше, чем жалованье для не получающих морское довольствие, причем чем выше был чин, тем больше была разница в пользу получающих морское довольствие. Мичман, получающий морское довольствие, имел право на 504 руб. в год жалованья (на Балтике), а не получающий морского довольствия – на 920 руб. в год.

Размер жалованья для не получающих морское довольствие примерно соответствовал жалованью офицеров сухопутной армии[104]. В общем, жалованье могло колебаться от 504 руб. в год (мичман, получающий морское довольствие по 1-му разряду) до 2628 руб. в год (вице-адмирал, получающий морское довольствие по 1-му разряду) или до 5004 руб. в год (вице-адмирал, не получающий морского довольствия по 3-му разряду).

Штаб-офицеры по адмиралтейству (полковники и подполковники) получали такое же жалованье, как равные им чины флота (капитаны 1 и 2 ранга), а обер-офицеры – меньшее жалованье, чем равные им чины строевого состава. Мичман (получающий морское довольствие) на Балтике получал в год 504 руб., а равный ему по Табели о рангах поручик по адмиралтейству (получающий морское довольствие) – 468 руб.

Прапорщикам запаса, призванным во время войны, еще в феврале 1904 г. было определено жалованье в 800 руб. в год (на Балтике или Черном море, для не получающих морское довольствие) или в 394 руб. (для получающих морское довольствие)[105]. Эти суммы подлежали увеличению в 1,5 раза в соответствии с общей нормой, введенной в начале Первой мировой войны (см. Приложение 7).

В случае если офицер оказывался за штатом или под следствием, ему производилось жалованье из особого оклада (см. Приложение 8), выплата столовых и других видов довольствия прекращалась.

Столовые деньги, по идее, предназначались для организации питания офицера, но фактически они представляли собой оклад по должности. Было установлено, что никто не может получать столовые по двум должностям одновременно – в этом случае выплачивались столовые большего размера. Существовала норма, согласно которой столовые капитана 1 ранга или полковника не могли быть меньше 546 руб. в год, столовые капитана 2 ранга, подполковников и капитанов (корпусов морского ведомства) не могли быть меньше 366 руб. в год, а прочих обер-офицеров – 183 руб. в год. Эта минимальная норма действовала только в отношении тех офицеров морского ведомства, которым полагалось морское довольствие, то есть которые исполняли обязанности на судах флота[106]. Столовые выплачивались в диапазоне от минимальной нормы, о которой говорилось выше, до 3900 руб. в год (старший флагман, обычно в чине вице-адмирала). С началом Первой мировой войны была введена 50 %-ная надбавка к столовым деньгам, которая выплачивалась во всех действующих флотах. Командующие флотами получали столовые по особому высочайшему повелению, при этом конкретные выплаты могли сильно различаться и зависели от степени благорасположения императора (см. Приложение 9).

Офицеры во время плавания получали морское довольствие, которое имело две разновидности – для внутреннего и заграничного плавания. Морское довольствие выплачивалось с момента поднятия на корабле вымпела. Это означало, что с данного момента корабль находился «в кампании» и офицер должен был нести службу на нем, а не на берегу. Морское довольствие по заграничному положению выплачивалось с момента выхода из последнего русского порта до момента возвращения в первый русский порт или от момента отделения от отряда судов, находящихся во внутреннем плавании. В любом случае морское довольствие выплачивалось все время нахождения корабля вне территориальных вод России. Все плавания судов Сибирской флотилии считались заграничными (в смысле морского довольствия) – это было компенсацией за службу на далекой, неустроенной окраине. В редких случаях морское довольствие выдавалось и на берегу, например, сменным командам плавучих маяков, когда они отдыхали. Это было компенсацией особо тяжелых условий службы[107]. Морское довольствие (по внутреннему положению) могло колебаться от 60 руб. в месяц (вахтенный офицер, обычно в чине мичмана) до 798 руб. в месяц (старший флагман, обычно в чине вице-адмирала). Предполагалось, что за счет морского довольствия офицеры будут вносить взнос в кают-компанию за питание в ней. Такой взнос накануне Первой мировой войны был не менее 30 руб. в месяц. Командиры кораблей и флагманы должны были питаться самостоятельно. Считалось, что их столовых должно хватить и для приема приглашенных к столу офицеров. Следует отметить, что организация закупки продуктов и напитков для кают-компанейского, командирского или флагманского стола была делом самих офицеров, а стандарты питания были очень высокими, соответствовавшими лучшим ресторанам.

С началом Первой мировой войны морское довольствие для офицеров, занимавших невысокие должности, было существенно повышено. Если до войны вахтенному офицеру полагалось в месяц 60 руб. морского довольствия, то теперь ему стали выплачивать по 102 руб. Вахтенные начальники вместо 87 руб. стали получать по 113 руб., а специалисты (штурманы, артиллеристы) 2-го разряда – вместо 99 руб. по 118 руб. 80 коп. Морское довольствие для занимавших более высокие должности осталось без изменений.

Кроме того, был изменен способ определения типа морского довольствия. Теперь внутренним плаванием считалось плавание в морях, прилегающих к берегам России (кроме Тихого океана), а заграничным – в других морях. Основная масса русских моряков во время войны получала морское довольствие, как во внутреннем плавании. Экипажам кораблей, находившихся вдали от родных берегов, продолжали выплачивать морское довольствие по заграничному положению (см. Приложение 10).

Все военные и гражданские чины, находившиеся на военных кораблях в качестве пассажиров, получали пассажирские деньги, предназначенные для компенсации их питания в кают-компании или за столом командира корабля или флагмана (в зависимости от служебного положения пассажира). Члены семей офицеров и чиновников также имели право на пассажирские деньги. В заграничном плавании пассажирские деньги выплачивались в двукратном размере. Мичман получал во внутреннем плавании 30 руб. и 60 руб. в заграничном, а адмирал – 150 руб. во внутреннем и 300 руб. в заграничном.

Характерна была такая норма: «Пассажиры из русских или иностранных подданных, не имеющие чина, но, по своему образованию или общественному положению, принадлежащие к офицерскому обществу, получают пассажирские деньги, – как обер-офицеры, и пользуются столом от кают-компании, которая и получает за них пассажирские деньги»[108]. В то же время пассажиры, которые не «принадлежали к офицерскому обществу», довольствовались как матросы (см. Приложение 11).

Офицеры могли получить значительную сумму в награду за успешное окончание военных академий, морской учебной стрелковой команды, офицерской стрелковой школы и в виде компенсации потери собственности при кораблекрушении.

За долговременное командование кораблями, за управление корабельными машинами, за постройку военных судов и за службу в отдаленных местностях полагались особые доплаты, которые назначались после 5 лет службы или командования и затем каждое пятилетие увеличивались. Такие выплаты сохранялись за офицером и после выхода на пенсию.

При перемещении офицеров и чиновников в дореволюционной России действовало своеобразное правило – деньги на проезд им выдавались не в размере действительной цены билетов на поезд или на пароход, а в соответствии с архаической системой, которая уходила корнями во времена почтовых трактов и кибиток. Это называлось «прогонные деньги», или, в просторечии, «прогоны». При этом прогонные деньги рассчитывались применительно к количеству лошадей, которые офицер теоретически должен был использовать. Учитывалось даже, что с 15 марта по 15 мая и с 15 сентября по 1 декабря, из-за распутицы, лошадей нужно больше[109], поэтому следует выплатить больше прогонных денег (это правило действовало в отношении обер-офицеров, поскольку старшие чины получали и так достаточно лошадей). Само собой понятно, что при следовании по железной дороге фактор распутицы никак не влиял на расходы пассажира. Зато эта система позволяла получить большие «прогонные деньги», чем некоторые чиновники беззастенчиво пользовались. Количество лошадей зависело от чина. Мичманам полагались 2 лошади (в распутицу – 3), а полным генералам и адмиралам – 15. При этом на каждую лошадь на каждую версту пути выплачивалось (в зависимости от губернии) обычно 3–4 коп., в некоторых случаях эта сумма колебалась от 1,5 до 7,5 коп. Только в случае организованной перевозки группы военнослужащих их расходы оплачивались в размере действительной цены билетов.

За время нахождения в пути выплачивалось походное суточное довольствие: адмиралам и генералам – по 2 руб. 50 коп., штаб-офицерам – по 1 руб. 50 коп., а обер-офицерам – по 75 коп. в день. Эти выплаты расчитывались в соответствии с так называемым «поверстным сроком». Считалось, что за сутки следует преодолевать на почтовых лошадях – по 50 или 75 верст, столько же на пароходах, а по железным дорогам – 200 или 300 верст в сутки. Если путь был меньше 1200 верст, то действовала меньшая норма, а если больше 1200 верст – большая[110]. Например, путь из Петрограда в Москву по железной дороге (604 версты[111]) оценивался по «поверстному сроку» в трое суток, тогда как фактически он занимал менее 12 часов.

Таким образом, мичман, путешествующий поездом из Санкт-Петербурга в Москву, получал суточные за 3 дня и прогонные деньги на 2 (3) лошади в размере 36 руб. 24 коп. (54 руб. 36 коп. в распутицу), а также 2 руб. 25 коп. походного суточного довольствия (за трое суток). Между тем билет 2-го класса стоил 9 руб. 60 коп. Если же в Москву отправлялся генерал, он получал на 15 лошадей 271 руб. 80 коп. Билет же 1-го класса стоил 16 руб.[112]. Даже если прибавить сюда плату за багаж и за проезд прислуги, то все равно прогонные деньги значительно превышали реальные расходы.

Кроме прогонных при командировках выдавались и другие выплаты. Например, при отправлении во внутреннее плавание сумма подъемных составляла 62 руб. 50 коп., а в заграничное – 125 руб. При отправлении в заграничную командировку полагалась особая выплата на обзаведение гражданской одеждой, поскольку в России офицеры не имели права носить штатское платье ни при каких обстоятельствах. Это пособие могло составлять от 250 руб. (для мичмана, отправляющегося в командировку продолжительностью до 4 месяцев) и до 1200 руб. (для адмирала, командированного на срок свыше 2 лет)[113].

При путешествии «по своей надобности» офицеры армии и флота имели право ехать в вагонах 2-го класса (соответствует позднейшему классу купейного вагона) по билетам 3-го класса (плацкарт), а генералы – в вагонах 1-го класса (СВ или мягкий) по билетам 2-го.

Офицерам полагались выплаты за несение караульной службы – обер-офицерам по 30 коп., штаб-офицерам – по 60 коп. в сутки[114]. В случае же «призыва для восстановления порядка» (то есть для подавления волнений) генералам и адмиралам полагалось по 3 руб., штаб-офицерам – по 2 руб., а обер-офицерам – по 1 руб. в сутки[115].

При нахождении за границей все денежные выплаты офицерам выплачивались в иностранной валюте с учетом особого курса рубля, благодаря чему они увеличивались в 1,5 раза[116]. В Финляндии же действовали сложные и запутанные правила, когда часть офицеров и чиновников получала жалованье в финских марках по особому курсу рубля, что было выгодно для них, а другая часть – рублями.

Регулярный отпуск офицерам в дореволюционное время не полагался. Офицер мог получить отпуск продолжительностью до двух месяцев не чаще, чем один раз в два года. За время такого отпуска за офицером сохранялись все виды содержания. В некоторых случаях четырех- и шестимесячные отпуска с частичным сохранением содержания полагались в качестве награды – прежде всего за успешное окончание академий или офицерских школ.

В случае заболевания на срок до четырех месяцев сохранялось полное содержание, а позднее – лишь жалованье. Право на сохранение содержания до одного года имели лишь особо тяжело заболевшие или тяжело раненные в боях.

При производстве в первый офицерский чин полагалось пособие в 300 руб. на обмундирование и в 100 руб. на первоначальное обзаведение. При призыве на службу по мобилизации офицерам полагалось пособие в 300 руб. на обмундирование, а прапорщикам запаса – 200 руб., поскольку прапорщики были не обязаны заводить ряд предметов обмундирования – дорого стоивший парадный мундир с золотым шитьем и шляпу-треуголку.

Офицерам полагалось бесплатное жилье или квартирные деньги. Обер-офицеру полагалась одна комната. Было принято, что площадь этой комнаты, вместе с внутренним коридором, составит 7,5 квадратных саженей (34 квадратных метра)[117]. Как правило, такую комнату делили дощатой перегородкой или ширмой на «спальню» и «кабинет». Офицерам в более солидных чинах полагались многокомнатные квартиры. Например, штаб-офицеру полагались три комнаты для себя (119 квадратных метров), а также комната для прислуги и кухни; полковому командиру – пять комнат для семьи (192 квадратных метра), комната для прислуги и отдельная кухня; а полному генералу – девять «барских» комнат (366 квадратных метров) и еще две для слуг и приготовления пищи[118]. Фактически квартирные выплаты отставали от роста арендной платы за жилье, особенно в крупных городах, но нормы жилой площади были велики, и даже если офицер не мог снять квартиру, полагавшуюся ему по нормативам, то все равно ему была обеспечена возможность обзавестись приличным жильем. Служебных квартир было немного, но так как в большинстве своем они располагались в зданиях правительственных учреждений, построенных еще в первой половине XIX в., то они были роскошными. Служебная квартира морского министра занимала весь второй этаж бокового фасада здания Главного адмиралтейства. Квартирные деньги различались в зависимости от того, холостым или женатым был офицер. Также они различались в зависимости от местности. Например, в самом «дорогом» месте базирования флота в империи – крепости Свеаборг – холостому мичману полагалось 157 руб. 12 коп. в год, а на Дальнем Востоке – 96 руб. в год. Полные адмиралы получали в Санкт-Петербурге 1715 руб. 40 коп. квартирных в год. В других местах России постоянное проживание полных адмиралов не предусматривалось (см. Приложение 12).

Казенная пенсия была невелика по сравнению с доходами находившихся на службе. В 1914 г. средний размер вновь начисленной казенной пенсии офицерам морского ведомства за общую службу составлял 693 руб. в год, гражданским чиновникам – 535 руб. в год, семьям офицеров и чиновников, потерявших кормильца, – 392 руб. в год. Правда, существовали дополнительные пенсии за постройку судов, за учебную службу, за службу на Дальнем Востоке, за службу в должности приемщика (позднее эта должность стала называться «военный представитель», «военпред») и для награжденных орденом Св. Георгия. Пенсию за плавание получали офицеры, проплававшие на судах флота не менее 120 месяцев за время службы – в этом случае она равнялась половине основного жалованья по последнему чину для служащих в Балтийском и Черном морях. Если же офицер провел в плавании свыше 180 месяцев – то размер пенсии увеличивался до 2/3 жалованья[119]. Средний размер такой пенсии, начисленной в 1914 г., составлял 660 руб. Кораблестроители имели право на пенсию за постройку судов определенного водоизмещения. Средний размер этой пенсии, начисленной в 1914 г., составлял 1350 руб. в год. В то же время средняя дополнительная пенсия по ордену Св. Георгия составляла всего-навсего 43 руб. в год[120].

Чтобы обеспечить своим служащим достойную пенсию, в военном и морском ведомствах были учреждены «эмеритальные кассы», представлявшие собой систему накопительной пенсии. Дополнительным плюсом такой пенсии было то, что офицер, попавший под суд и уволенный «без мундира и пенсии» либо прослуживший недостаточный срок для получения казенной пенсии, сохранял право на эмеритальную пенсию. Размер эмеритальной пенсии зависел от последнего чина пенсионера, от числа лет, в течение которых он платил взносы в эмеритальную кассу, и от общего числа лет на государственной службе. Пенсия полных адмиралов могла доходить до 2206 руб. в год, а капитанов 1 ранга – до 880 руб. в год (при условии, что пенсионер платил взносы 35 лет и такой же срок прослужил на государственной службе)[121]. Средний размер эмеритальной пенсии, вновь начисленной в 1914 г. офицерам, составлял 1064 руб., гражданским чиновникам – 657 руб., а семьям офицеров и чиновников – 398 руб.[122]. Таким образом, в сумме казенная, дополнительная и эмеритальная пенсии составляли более-менее приличное содержание – для офицеров 2–2,5 тыс. руб. в год. Положение семей, потерявших кормильца, было более тяжелым, их совокупная годовая пенсия не достигала 1 тыс. руб. Правда, служащие морского ведомства и их семьи имели право на пособия, как единовременные, так и периодические. На детей обоего пола в возрасте от 9 до 13 лет выплачивалось пособие по 100 руб. в год, от 13 до 18 лет – по 250 руб. в год. Сиротам офицеров, умерших на службе, выплачивалось пособие по 50 руб. в год от рождения до 7-летнего возраста, затем до 9 лет – по 100 руб., а далее – как прочим детям офицеров[123].

В современной российской исторической литературе временами высказывается мнение о крайне скромном финансовом положении офицеров дореволюционной армии и флота. И. Н. Гребенкин пишет: после повышения, последовавшего в 1899 г., «они (оклады младших офицеров. – К. Н.) составляли 50–60 рублей ежемесячно, что соответствовало оплате труда квалифицированных фабрично-заводских рабочих»[124]. На наш взгляд, такой подход неверен по существу, поскольку квалифицированный рабочий не имел бесплатного жилья, медицинского обслуживания, казенной прислуги, не мог рассчитывать на пенсию. Кроме того, подпоручики и поручики, получавшие вышеуказанные оклады, как правило, были холостыми, тогда как рабочему следовало кормить на свою зарплату семью. Важно учесть, что офицеры армии, как правило, служили в провинции, где жизнь была значительно дешевле, чем в столицах, а светских мероприятий было сравнительно мало. Тем более что зарплату в 50–60 руб. получали совсем немногие рабочие – средняя заработная плата занятых в русской промышленности составляла в 1913 г. 24 руб. 20 коп. в месяц[125].

Конец ознакомительного фрагмента.