Вы здесь

Баллада о Сандре Эс. 12. Independence Day[2] (Канни Мёллер, 1999)

12. Independence Day[2]

– Привет, София! Говори громче, не слышно. Нет, я не в квартире, я в городе. Поесть собралась. Да, с одной… коллегой. Симпатичная девчонка, тоже с севера. Из Умео. Не могу больше говорить, нам пора. Ага… Она город знает. Услышимся. Все, деньги на карточке заканчиваются. Обнимаю.

Я быстро кладу трубку, пока София не начала расспросы. Я свой долг выполнила: позвонила, успокоила. А она, конечно, весь вечер будет думать, что это за коллега с севера.

Домой я поеду не скоро. Может быть, на Рождество.

Шагая по слякоти на улице Кунгсгатан, я вдруг чувствую, что ужасно проголодалась. Покупая гамбургер, вспоминаю голубцы, которые готовит София. В кафе куча народу, и я выхожу на улицу, чтобы спокойно поесть. Заглядываю в окна ресторанов – какой выбрать? Где отметить свой «день независимости»? Везде полно народу, очереди. Не понимаю, почему – вроде будний день. На севере в такой час все сидят по домам.

Вдруг передо мной вырастает спина: черная кожаная куртка, темные волосы. Внутри все сжимается: хочется броситься к нему, обнять, запустить руки под куртку. Мысли путаются: а вдруг невозможное возможно… Парень переходит улицу, и я вижу его профиль: нет, невозможное по-прежнему невозможно. И походка не как у Себа. В голове звучит злобный голос: ты же собиралась его уничтожить, разве нет? А сама пялишься на парня только потому, что со спины похож на него! Возьми-ка себя в руки, Эс.

Останавливаюсь перед запотевшим окном: в тесноте ресторана снуют люди, как рыбы в аквариуме. Примет ли косяк рыб и меня? Или придется забиться в угол и глядеть оттуда несчастным мальком? Стук в окно. Два парня, протерев запотевшее стекло, жестами зовут меня войти. Я чувствую, что краснею, и уже делаю шаг к входной двери, как вдруг замечаю, что парни смеются. Гогочут во всю глотку, так что пиво чуть не плещет через край. Я тут же поворачиваю и шагаю прочь. Скорее прочь отсюда, от этих сальных взглядов.

В метро я спускаюсь почти бегом, но кто-то все же успевает схватить меня и не отпускает.

– Красотка… Пойдем-ка со мной… – сипит вонючая пасть.

Вырываясь из цепких лап, я вижу лицо – нет, красную ухмыляющуюся рожу. Но меткий удар коленом в пах стирает ухмылку. Из красной рожа превращается в малиновую, и парень опускается на ступеньки. Я бегу к перрону, а он кричит мне вслед: «Сука! Грязная сука!»

Надеюсь, ему по-настоящему нестерпимо больно, так что он будет сидеть на ступеньках, пока я не уеду.


Меня тошнит. Я падаю на зеленое клеенчатое сиденье в вагоне и сижу, глядя на проносящиеся мимо станции. Чем дальше, тем лучше. Все-таки я поставила этого урода на место. Попадись мне еще раз!

В животе какая-то ноющая пустота. Одиночество. То, что не приятно – мучительно. То, что мучительно – позорно. Позор тебе, Сандра Эс. Позор мне.

Выхожу из вагона и вижу телефон-автомат. Красный металлический корпус так и светится. Это же знак: позвони, позвони, он только и ждет, когда ты позвонишь… Скоро он наденет солдатскую форму, и тогда ищи-свищи, но пока он дома и ждет твоего звонка. Именно твоего, Эс! Ту, другую, он уже забыл. Ведь он не может позвонить тебе сам – у тебя нет телефона, а он знает лишь, что ты уехала в Стокгольм, больше ничего. И где ему тебя искать?

На телефонной карточке восемь единиц. Ладно, попытка – не пытка.

Отвечает мама Себа.

– Нет, его нет дома. Попросить его перезвонить?

Я кладу трубку. Не знаю, мучительно это или позорно. Надеюсь, она не поняла, что звонила маньячка – метательница кирпичей.

Черт, Себ, мне так нужен твой голос, прямо сейчас. Восемь единиц на карточке. Та синяя палатка и все, что в ней было, – это не повторится. Земля вращалась так быстро, что встречный ветер задувал под брезент. Вот о чем ты будешь рассказывать своим внукам через много лет!

Фонари у подъезда не работают, в окнах тоже нет света. Остановившись у входа, я читаю имена жильцов на табличке – просто чтобы почувствовать, что тут тоже кто-то живет. Только ложатся они, наверное, рано. Или все уехали, и я буду одна в этом огромном доме? Нет, не может быть. Они просто спят и видят сны в ожидании нового дня. Новой, лучшей жизни.

Приняв теплый душ за хлипкой занавеской, я забираюсь в постель и закрываю глаза. Будильник зазвонит в семь: цифры светятся в темноте, словно красные глаза. Маленькие миленькие вампирские глазки.

Забыла задернуть шторы. Ну и ладно, третий этаж все-таки. Кто сюда будет заглядывать? Только Большая Медведица среди туч.