Сокращённый день
В сельской школе раздался звонок. Последний на сегодня. Суббота была сокращённым днём, всех отпускали уже полдвенадцатого, и дети разбегались домой: младшие – вприпрыжку и наперегонки, старшие – сдержанной пружинистой походкой, с потрёпанными ранцами, лихо перекинутыми через плечо. Но Коле с Надей не хотелось уходить.
Они учились в разных классах. Надя – круглая отличница, умница в стоптанных сандалиях и линялой юбке, которая ей стала донельзя коротка – в пятом «А», Коля – бойкий темноволосый хорошист зимой и летом в одном и том же свитере – в шестом «В». Они жили по соседству в деревне неподалёку. С детства дружили, несмотря на подколки и порой даже злые нападки мальчишек, всегда ходили вместе, а иногда задерживались после уроков.
– Ну что, пойдем? – тревожно спросила Надя, когда все поля тетрадки по литературе уже были изрисованы улыбками и красивыми завитушками, а вырванный из Колиной тетради лист исчиркан «точками» и «крестиками-ноликами».
– А ты как – хочешь? – серьёзно посмотрел на неё Коля.
– Мама с папой уже, наверно, пьяные… – грустно ответила подруга. – У них сейчас работы нет.
– Тогда останемся! Отчиму тоже всё равно…
За окном вовсю морозил февраль. Деревья с утра стояли в инее, а сейчас немного оттаяли, и с неба повалил снег. В классной комнате было тепло – грела старая буржуйка с дымоходом, выведенным в форточку. Угли уже остывали, но Марья Сергевна строго настрого запретила разжигать её вновь: «Нужно экономить дрова, а то не хватит на зиму!». Впрочем, класс и так был хорошо прогрет дыханием учеников, а если бы стало холодней, они могли сходить в раздевалку за куртками. Хотя это было нежелательно, ведь дядя Ваня – бессменный школьный охранник – не любил, если в школе кто-то оставался. Говорил: «Не по правилам!». Если он их с Колей увидит, наверняка отправит домой. «Видно, – подумала Надя, – потом всё же придется растопить печку».
– Давай тогда домашку поделаем! – живо отозвалась она и отвернулась, чтобы достать книги из портфеля.
– Нет, – ответил Коля, – давай лучше клеить!
В углу классной комнаты был большой прямоугольный стол для уроков труда. На нём стояли поделки: петушки из шишек и желудей, собранных осенью в лесу, из них же – коровки с хрюшками, ёжики и лешие. Но самой главной достопримечательностью был большой бумажный за́мок. Он возвышался над всем почти полуметровой громадиной: со стройными башнями, увенчанными конусами крыш, с зубчатыми стенами, снабженными вырезами бойниц, и даже с откидным мостом, крепившимся к арке входа внушительными цепями, собранными из лент бумаги.
Замок был гордостью Коли с Надей, и каждый раз на уроках труда по особому разрешению учительницы, освобождавшей их от других заданий, он дополнялся новыми архитектурными элементами, всё разрастаясь вширь и в высоту.
Вот и сегодня дети засиделись допоздна, подклеивая к замку новые башенки со шпилями и хитрые пристройки, вырезанные из картонок, найденных чуть ли не на помойке. Коле даже удалось смастерить и торжественно поставить в центр внутреннего двора крытую грузовую телегу, и он уже задумывался о том, из чего бы сделать лошадь.
Но пришлось вспомнить о времени, ведь в желудке громко заурчало. За окном всё стало ярко-синим, с прожилками снежных вихрей, которыми мёл с крыши вдруг поднявшийся ветер.
– Я обед взяла, – сказала Надя. – Правда, только гречка с луком…
– У меня тоже есть, – перебил её Коля. – Давай поедим. Как раз чуть-чуть согреемся.
Когда они поужинали, уже совсем стемнело, и дети едва видели друг друга. Но свет они не включали. Электричество здесь было – к пологому холму, на котором одиноко стояла школа, тянулись провода от проходившей рядом ЛЭП. Но время было позднее, суббота, так что дядя Ваня уже оставил пост, закрыв школу до воскресенья, а перед этим опустил все выключатели в главном электрощитке.
– Ну всё, пора… – неуверенно сказала Надя. – Дядя Ваня уже точно ушел. Хорошо, что мы заперлись, а он кабинеты не открывает. И одежду в раздевалке не заметил… А ты смотри, какой ветер! – девочка поежилась, глянув в окно, за которым свистала вьюга. – Мы и за час не доберёмся.
– Да, – ответил Коля. – Собирайся. Я возьму ключи.
Вообще, учебные классы редко запирались, но в этом кабинете был старенький телевизор – ещё тот, с трубчатым кинескопом – и кассетный видео-проигрыватель. Конечно, такую ценность не доверили бы Коле, но Наде Марья Сергевна оставляла ключи без вопросов, лишь изредка напоминая, чтобы та потом спрятала их за стеклянный шкафчик на вахте. Внешние же двери школы были снабжены большим врезным замком, который мог открываться как снаружи, так и изнутри. У классной руководительницы был ключ и от него.
Дети наощупь сложили в портфели учебники с тетрадями, поворошили на всякий случай потухшие угли в печурке. Надя ещё умудрилась ополоснуть банки из-под обеда (у выхода из класса стояла раковина с рукомойником, и он был полон воды – видимо, раз все ушли до обеда, у одноклассников не было повода мыть руки).
Друзья вышли в коридор. Слабый отсвет луны едва пробивался сквозь вьюгу через маленькое окно в дальнем его конце, а остальные стены были заняты дверями кабинетов. Так что детей опутала чернота ещё гуще, в классе.
– Посветить? – спросила Надя, доставая маленький фонарик («от маньяков», как называли его школьники, но, к счастью, он до сих пор не подтвердил своего названия и служил больше для того, чтобы не утонуть в сугробе).
– Не, я уже всё, – ответил Коля, поворачивая ключ в замке в последний раз. – Береги батарейки!
Он отвернулся от двери и взял подругу за руку. Для него это был долгожданный момент – он мог без оправданий прикоснуться к Наде и как настоящий мужчина повести её за собой по тёмному коридору, оберегая от опасностей. А самым интересным местом будет короткая лесенка из пяти ступенек, нисходящих в холл – там он обгонит подругу и станет спускаться вперёд спиной, аккуратно находя каждую ступеньку ногой. Тогда он сможет держать Надю уже за обе руки, помогая ей найти дорогу.
Так он и сделал, ловко поймав её кисти в свои ладони.
– Потихоньку, – чуть дрогнувшим голосом сказал он и начал свой медленный путь.
Руки Нади были тёплые, ни сколько не потные, и даже на почтительном расстоянии Коля чувствовал её дыхание.
– Так!.. Одна… две… три… – начал считать он, – четыре… Почти пришли!
Но Коля замер на месте. Его нога в хлипких, стоптанных ботинках вдруг воткнулась во что-то мягкое, упругое и вроде даже тёплое. Мальчик вздрогнул, и Надины пальцы сильно сжались вокруг его ладоней.
– Что?.. – начала она и, не договорив, освободила руку, вытянув из кармана рюкзака фонарик.
Сначала луч упал на Колины брюки, высветив белёсые ворсинки потёртой ткани, затем на квадратные носы его ботинок. Прошёлся по старому паркету и остановился на чём-то тёмно-зелёном, тоже похожем на ткань. Мальчик оглянулся, всё ещё крепко сжимая руку Нади. Яркий луч пробежал слева-направо, показав свалянный овечий ворот и край выглянувшей из-под него рубашки. А в следующий миг он выхватил из тьмы страшное, неузнаваемое лицо. Рот на нём зиял огромной дырой, из которой растекалось что-то красное, густо залив ступеньки и пол за ними.
Надя выронила фонарик. Тот звонко брякнулся на лестницу, ещё успев вновь осветить часть кучи, бывшей когда-то человеком. Потом он уткнулся в зимний китель, утопив луч в его плотной ткани. Надя бросилась назад по коридору, истошно визжа.
И Коля был на волоске от того, чтобы последовать её примеру, но в последний момент всё же взял себя в руки, молниеносно наклонился и поднял фонарик, сделав это как можно точнее, чтобы не коснуться тела и ни на миг не задержаться возле него. Затем он позволил пружине, сдерживавшей его страх, распрямиться, и тоже кинулся наутёк, забывая светить себе под ноги.
Он быстро догнал Надю. К счастью, она не успела добежать до двери комнаты и не начать рвать её ручку, в ужасе забыв, что она заперта. Мальчик поймал подругу в объятья, крепко стиснув и фонарик, чтобы не выронить его и не разбить. Надя, обезумев от страха, стала колотить его ладошками, исходя отчаянным воплем, но Коля сомкнул руки у ней за спиной, крепко прижав её к себе и обездвижив.
– Ш-ш-ш… Тише! Надя! Это я… Это – я!
Понемногу она стала затихать, и, всхлипывая, опустила голову ему на плечо. Теперь они стояли, обнявшись, как настоящая пара, и Коля робко поглаживал подругу по спине, хотя и сам с трудом боролся со слезами.
– Там… – начала она.
– Дядя Ваня, – смягчая голос, спокойно ответил он. – Что-то случилось…
– Надо что-то сделать!
– Нет, уже поздно. Мы пойдём в Вершки и вызовем участкового.
– Нет! – вдруг взвизгнула, противореча себе, Надя. – Я больше не пойду туда… где он!
Коля ничего не ответил. Он осторожно опустил руку и достал из кармана ключ от классной комнаты. Надя вздрогнула, когда тот тихо звякнул на стальном колечке.
– Пойдем пока внутрь. – Твёрдо сказал мальчик и немного отстранился, положив руку Наде на плечо и осторожно разворачивая её к двери.
Когда они зашли в комнату, Коля повернул два раза защёлку и тщательно подёргал дверь, убедившись в надежности замка, будто бы они с Надей заперлись от погони. Затем он снова обнял подругу и повёл её к партам. В темноте они сели на край длинной лакированной скамьи.
– Я больше не пойду туда, – всхлипывая, повторила Надя, и её плечи затряслись.
– Ну всё, – приговаривал Коля. – Тише! Ничего, я пойду.
– Нет! – воскликнула Надя. – Не уходи!
***
Прошло немного времени. Над старой меловой доской висели часы, но они давно не тикали. И даже если бы шли, это бы ничего не изменило. Вряд ли родители Нади или Колин отчим, с которым он остался после смерти мамы, стали бы о них беспокоиться. После горячих споров и горьких слёз Нади друзья всё же договорились идти вместе.
– Я буду с фонариком впереди. Возьму тебя за руку. А ты закрой глаза и не смотри! – уверенно, почти спокойно говорил Коля, тайно надеясь, что сам сможет всё выдержать и не дать дёру, бросив Надю одну в темноте.
– Ладно, – стоически вымолвила девочка. – Давай! А класс тогда закрою я.
После недолгой возни пляшущими пальцами с неподдающимся замком, да ещё заминки, когда Коля сжал фонарик слишком сильно, случайно его выключив, всё устаканилось, и дети начали медленно продвигаться к холлу. Коля старался не направлять луч на ступеньки впереди и светил себе под ноги, упрямо бормоча ободряющие фразы.
– Ну вот, Надя… Тихонько… Не смотри… Я здесь… Всё хорошо.
Он чувствовал слабое сопротивление, когда тянул её за руку, но потом она всё-таки переставляла ноги, иногда пробуя пол перед собой сначала носком. «Как в игре, – подумал Коля, – где тебя раскручивают и надо ловить друзей с завязанными глазами. Арами́я Гусия́-я-я, Гусия́-я-я, Гусия́-я-я…»
Вдруг он остановился. Надя открыла рот, готовясь закричать, но Коля упрямо двинулся дальше, и она покорно последовала за ним. Теперь они двигались ещё медленней, не пройдя и половины коридора. Коля прислушивался. Вскоре Наде показалось, что и она что-то слышит.
– Не бойся! Это, наверное, электросчетчик. – Сказал Коля, не упомянув, что тот не должен крутиться, когда всё выключено.
Они почти подошли к ступенькам, и Коля сглотнул, решительно направив луч на то, что было раньше дядей Ваней.
Его там не было. Ступеньки были пусты. Только залиты красной жижей вперемешку с какими-то ошмётками. Озадаченный, Коля даже не испугался, а сразу направил луч вперёд – дальше в холл.
Возле вечно распахнутой двери раздевалки был желанный выход из школы. Он был плотно заперт. Рядом стояла старая маленькая парта со стулом – прямо под стеклянным шкафом с ключами. Обычно за этой партой восседал охранник. Он был там и сейчас.
– Ах-ха-ха-а-а… Ы-ы-ы… Ы-хы-хы-хы-ы-ы… – тихо плакал дядя Ваня.
Всё тело его сотрясалось от рыданий, и алая кровь стекала из безвольно раззявленного рта, окаймленного бурыми ошмётками. Его глаза были закрыты, только краешки белков выглядывали из-под странно расслабленных, отвисших нижних век.
Коля замер, не в силах отвести от картины луч фонаря. У Нади перехватило дыхание. К счастью, глаза она не открыла, лишь больно вцепилась в Колину ладонь пальцами, скрюченными от страха.
– Ы-хы-хы-ы-ы… – разливался по холлу горестный плач, а потом раздались невнятные, булькающие, будто набитым ртом сказанные слова. – Как… как она могла?..
Коля резко отвернулся, убрав, наконец, с лица охранника луч. Он тихо, но чётко произнес: «Беги!», и грубо дёрнул Надю обратно в коридор.
Ключи плясали в Надиных в руках, и Коля мягко, но настойчиво забрал их. Впрочем, у него вышло не намного лучше. Он попытался вставить ключ в замок и чуть не уронил его, но в итоге справился. Замок провернулся. Один раз, другой… В трясущихся пальцах ключ пошёл на третий поворот… И всё. Замок заело.
Коля опять скорее удивился, чем испугался, широко распахнув глаза. Надя всё поняла, и за его плечом раздался судорожный всхлип.
– Т-с-с… – зашипел он. – Посвети!
Надя замолкла и судорожно сжала фонарь. Яркий луч упал на исцарапанный пласт жести у скважины.
На вид с замком всё было нормально, и Коля осторожно повернул ключ обратно, мысленно успокаивая себя, что во всём виновата спешка. Снова раздался хруст металла. Один… два…
В холле что-то грохотнуло. Надя завизжала, и луч сорвался с замка. Он мазнул по стене и в бешеном танце метнулся к концу коридора. Коле не хотелось смотреть туда, но он всё же глянул.
На лестнице, прямо в луже крови стояла фигура. Это был не дядя Ваня. Силуэт был укутан в бесформенное тряпье, свисавшее рваными клочьями, и из-под него выглядывали ноги в чулках. Это была женщина. Лица её не было видно – она закрыла его руками. И когда Надин визг сорвался на хрип и затих, до Коли донёсся тяжёлый, низкий, всхлипывающий вздох, пройдясь наждаком по самым тёмным уголкам его сознания.
Фигура медленно отняла руки от лица. Раздался хруст – словно потрескалась наледь на луже. Руки медленно опустились, сопровождаемые хлопками, как от лопавшихся сосулек. На детей глянуло страшное, словно облупленное лицо.
Нет, она не смотрела на них – веки смёрзлись, навсегда закрыв ввалившиеся глаза. На коже поблёскивала корка льда, и там, где к ней раньше прикасались ладони, кожа выломалась, открыв сетку сосудов. Потрескавшиеся губы разомкнулись, и фигура медленно, со скрежетом произнесла:
– Х… холодно! Нужно согреться… Холодно!
Надя вновь закричала, и кто знает, что бы было с Колей, если бы замок под его пальцами не хрустнул, и дверь не провалилась внутрь. Он сумел обернуться и дёрнул за собой Надю, впихнув её в класс. Затем он грохнул дверью об косяк, судорожно провернув хлипкую защёлку.
***
Они замерли у двери, не в силах пошевелиться. Потом Коля вышел из ступора и осторожно обнял Надю. Она больше не кричала. Просто дрожала, и класс наполнил стук её зубов.
Коля не мог найти слов, просто гладил подругу по спине, пока дрожь не сошла на нет. Надя уже не плакала, но как-то вся съёжилась, боязливо вцепившись в Колю. Но он всё-таки поднял руку и потянулся к замку, проверяя, хорошо ли тот заперт. Дверь тихо клацнула, и Надя встрепенулась. Коля срывающимся шёпотом объяснил, что это всего лишь он.
Прошло время, и они совсем успокоились, стыдливо разойдясь в стороны. В коридоре было как-то странно тихо, и, проверив замок ещё раз, Коля нашёл стул у раковины, чтобы упереть его в дверь. Потом передумал и взялся за край парты – тяжелой цельной конструкции вместе со скамьёй из дерева и металла. Коля потянул её на себя, но она плохо поддавалась, хоть он и вис на ней всем своим весом. Тогда Надя робко подошла и тоже взялась за столешницу. Вместе они придвинули парту к двери и устало сползли на корточки по бокам от неё.
Тут же в коридоре раздались шаркающие шаги. Дети вскочили и метнулись вглубь класса.
Минуту они просто стояли рядышком в темноте, часто-часто дыша и прислушиваясь. Затем Коля решительно взял Надю за руку и отвёл её к окну, за которым металась вьюга, к давно остывшей печке.
– Не бойся, она сюда не зайдет.
Словно в опровержение его слов шаги оборвались, и дверь содрогнулась от удара.
Друзья хором вскрикнули и вжались друг другу в объятья. За первым ударом последовал второй, третий. Вскоре дверь сотрясалась от неистового стука, который всё нарастал.
Дети не могли ни выдохнуть, ни шевельнуться, сжавшись дрожащими комочком посреди комнаты. Потом стук прекратился, а из-за двери раздался отчаянный, глухой, жалобный стон:
– Холодно! Пустите погреться!.. Хо-о-олодно!
И слова эти утонули в стуке хрупких, крошащихся в пыль зубов.
Надя вновь готова была закричать, и Коле пришлось зажать ей рот рукой. Он вздрогнул, почувствовав ладонью острия её зубов и влагу слюны. А дверь затряслась от ударов, ухая и ударяясь об парту.
Коля судорожно вглядывался в темноту, пытаясь оценить целостность баррикад, и те не подвели. Постепенно стук прекратился, голос за дверью смолк, и шаги зашаркали обратно. Надя стала успокаиваться, всё ещё захлёбываясь судорожными вздохами.
А в классе теперь и правда стало по-настоящему холодно. Даже разгорячённые вознёй с партой они чувствовали ледяные иголки, пробиравшиеся за воротник, и в призрачном отсвете от окна было видно, как в пар превращается их дыхание. Тогда Коля осторожно отнял ладонь от Надиного рта, придвинулся к ней вплотную и прижал губы к её уху.
– Надо отсюда уходить! – едва слышно прошептал он.
– Но там… оно! – также тихо сказала она, повернув голову и чуть не коснувшись его губами.
– Через окно.
– Но мы замерзнем!
– Я знаю…
Они стояли, прижавшись друг к другу от холода и страха, вслушиваясь в тишину за стеной.
– Придумал! – вдруг шёпотом воскликнул Коля.
***
Сначала Надя протестовала, но потом сдалась – поняла, что у них было мало вариантов. Коля сходил в учительскую – тесный закуток, примыкавший к учебной комнате – нащупал спички на настенной полке, выдрал из журнала на столе клочок бумаги. Вдвоём с Надей они набили жерло печи драгоценными дровами, и Коля открыл коробок, достав оттуда спичку.
– Не думаю, что это подействует сразу, и не знаю, сработает ли вообще… Но будь готова!
– Угу, – отозвалась Надя.
Она стояла в проходе между партами, дальний ряд которых спутала неразбериха. Они с Колей кое-как подтащили их к двери, придвинув так плотно, насколько хватило силы. Две парты Коля даже смог поднять на дыбы́, водрузив ножками на столешницу самой первой.
Затем он линейкой разодрал полоски бумаги, крепко державшие створки окна, заклеенного на зиму. Теперь оно держалось только на нижнем шпингалете, и ветер нещадно гремел стеклом в раме, продавливая в щели холод.
Взглянув снова на Надю – напряженную маленькую фигурку на фоне парт – Коля чиркнул спичкой.
Пламя долго не занималось, но потом печка раскочегарилась, громко затрещав, и комнату наполнили первые порции тепла. Надя вся спружинилась в ожидании того, что будет дальше. И в коридоре что-то зашевелилось, ожило, застучало и зашаркало ногами. В мёртвой тишине покинутого здания раздались надсадные стоны: «Холодно… Согреться!.. Холодно!».
– Эй! – истерично закричала Надя. – Мы здесь! У нас тут печь! Тепло!..
И ей в ответ забубнил хриплый голос: «Тепло! Тепло!..», а дверь класса затряслась в коробке с тройной силой.
Коля шмыгнул к окну, откинул защёлку. Вскочил на подоконник, хлопнув себя по карману – проверить, на месте ли ключи.
– Не бойся! Я быстро!
Он распахнул окно и легко спрыгнул вниз, в пургу. В комнату ворвался ледяной вихрь, больно хлестнув Надю колючим снегом по спине.
– Иди сюда! Да! Да!.. Я здесь! – снова закричала она. – Тут тепло!
Так она и стояла под морозным ветром, слушая вьюгу и стук дверных петель. Но вскоре удары начали стихать. Спина Нади совсем замёрзла: её жакет и блузка пропитались влагой от растаявшего снега и быстро задубели. Она с ужасом подумала, что может стать такой же, как то, что рвётся к ней в класс. Тогда она в последний раз крикнула: «Эй, сюда! Тут тепло!», и стала отходить назад, протискиваясь между скамьей и столешницей ближней парты. К печи. И к открытому окну.
Это было не так-то просто, ведь Наде мешал шквальный ветер, но она справилась. Вся дрожа, она с трудом подтянулась вверх и залезла на подоконник. Её зубы стучали почти также громко, как и у того, что поджидало Колю в коридоре, но она собрала все силы. Не слушая удары и скрежет ногтей о дверь, Надя крепко вцепилась в раму, вся подалась вперёд и свесилась далеко в проём.
В призрачной круговерти ничего не было видно. Ни торца здания с выходом из школы, ни следов Коли. «Конечно, их ведь сразу засыпало! – подумала Надя. – Коля, ну где же ты с нашими куртками?!»
А печь уже совсем погасла под таким ветром, только малиновые блики углей проглядывали в щели металла. Наде вдруг сильно захотелось спать. Она уже не чувствовала ни ломоты совсем замерзших рук, ни обжигающих прикосновений к коже заиндевелой блузки, ни онемевшего, обветренного лица.
Она медленно сползла с подоконника и, шатаясь, пошла в учительскую. Её мысли были затуманены. Всё, о чем она могла думать – это тесное пространство и намёк хоть на какое-то тепло за фанерной дверью в углу. «Я её прикрою и сяду там на кушетке. Коля придет – оденусь, и пойдем домой…»
Надя по памяти нашла вход, ввалилась внутрь, держась за маленький стол, неуклюже обогнула его, больно стукнувшись о край бедром, и села на диван с кружевной накидкой, сплетённой когда-то Марьей Сергевной. Подумав, Надя плюхнулась на бок, небрежно скомкав вокруг себя края ажурного пледа.
– Я пять минуточек полежу… Только не спать! – сказала она, зевнув, и тут же провалилась в черноту забытья.
Её потревожил скрип. Надя попыталась открыть глаза, чувствуя, как всё тело ломит, и какой неподъёмной стала голова («словно ведро со льдом»). Она с трудом разлепила веки, уставившись на дверь. Над столом нависла высокая тёмная фигура.
Надя вздрогнула. Ледяная игла пронзила её грудь, отдавшись ударом в висках. Она ещё успела подумать, что фигура была какой-то неправильной: бедра, талия, грудь – там вроде всё в порядке, а вот голова… Голова была не обычным овалом, как должно быть у человека. От макушки она как-то вытягивалась, ветвилась, растворяясь в воздухе веером тонких отростков. И она была неестественно наклонена – словно свернута на бок – да так что, казалось, растёт не от шеи, а сразу из левого плеча, и не вверх, а как-то криво, по диагонали. Ещё Надя заметила, что у фигуры в руке что-то зажато: не то ком тряпья, не то какой-то сверток.
Конец ознакомительного фрагмента.