Птица-тройка
В самой средней из Среднеазиатских Республик прожигал свою беспечную жизнь молодой человек. По батюшке своему был тот крендель вовсе не русским, хотя и мыслил по обыкновению на нём, причём мыслил он не без грамматических ошибок.
Пусть и было у молодого человека прозападное мышление, но зиждилось-то оно на пылком темпераменте Востока, где наивные советские ценности всё ещё выказывали признаки жизни и тесно переплетались с изощрённой культурой Ислама.
Гремучая эта смесь, некогда порождавшая бунтарский характер нонконформиста, нынче же судорожно искала покаяние в строках.
А вот строки его уже не выстраивались как прежде стройно в ряд, словно древнемакедонские фаланги. В этих фалангах те зыбкие слова, коим выпало оказаться друг подле друга, мгновенно теряли свои силы и, как скошенные передовые шеренги, падали навзничь.
Впрочем, так было не всегда. Были времена, когда, укутавшись в мешковатый шинель и бойко меря комнату шагами, с тростью в руке и в пенсне на носу, сей прожигатель старательно штудировал Гоголя с Чеховым.
А бывало выйдет млад человек на рынок, наберёт бледно-розовых яблок, вдохнёт их блаженный аромат, цокнет пару раз язычком своим, ну и станет языком-то этим смачно торговаться с крестьянами да перекупщиками. А в речах его невольно просочится, проскользнёт замысловатый вензель классиков. А народ, глядь, опешит, пялится на него исподлобья, будто на гостя заморского.
А дома подстрекает его Наставник:
– Слабо-ли будет дофантазировать, додумать новые похождения Чичикова? – И велит Отец: – Изреки же сгоревшие тома «Мёртвых душ», дерзни! Рукописи ведь не горят!
Оказалось, что горят. Как и мечты с надеждами. Время никого не щадила. Додумать и нравственно переродить Чичикова он не успел: умер его Наставник. Вот он и смяк. Сдался. Ушёл в себя. Долго что-то выискивал на дне стакана. Затем, решив сбежать от себя, подался он на чужбину. Та властна заняла его тоскующую лень.
Неспешно оттачивая их «деловой и практичный», он столь же медленно затуплял свой «великий и могучий». Другие давно уже дописали «Мёртвые души», а его Гоголь теперь грузно и грустно пылился на книжных полках отцовской библиотеки.
Так и неслась Птицей-тройкой его безликая жизнь в неизведанную даль.