Глава 1
Чизвиккскій проспектъ
Это было въ достославную эпоху первыхъ годовъ второго десятилѣтія девятнадцатого вѣка.
Въ одно прекрасное іюньское утро, къ большимъ желѣзнымъ воротамъ «Благородной для дѣвицъ Академіи миссъ Пинкертонъ» подъѣхала большая фамильная коляска съ двумя жирными конями въ блестящей сбруѣ и съ огромнымъ, жирнымъ кучеромъ въ парикѣ и треугольной шляпѣ. Черный слуга, покоившійся на козлахъ подлѣ жирного кучера, растопырилъ свои косолапыя ноги въ ту минуту, какъ экипажъ поверстался съ блестящей мѣдной доской заведенія миссъ Пинкертонъ, и лишь-только потянулъ онъ къ колокольчику свою дюжую руку, дюжины полторы молодыхъ головъ высунулись изъ узкихъ оконъ джентльменского старинного кирпичного дома. Но между этими головками внимательный наблюдатель безъ труда угадалъ бы красный носъ, принадлежавшій миссъ Джемимѣ Пинкертонъ, младшей сестрицѣ «Основательницы Академіи для молодыхъ дѣвицъ».
– Посмотрите-ка сюда, сестрица, сказала миссъ Джемима Пинкертонъ, это, кажется; коляска мистриссъ Седли. Я угадала Самбо, чорного слугу, и кучера въ новомъ красномъ жилетѣ.
– Окончены ли всѣ необходимыя приготовленія къ отъѣзду дѣвицы Седли, миссъ Джемима? спросила сама миссъ Пинкертонъ; величественная леди, Семирамида между профессорами женскаго пола, искренняя пріятельница самого доктора Джонсона, и постоянный корреспондентъ даже самой мистриссъ Чепонъ.
– Дѣвицы встали сегодня въ четыре часа утра, и ужь, я думаю, уложили свои вещи, сестрица. Мы приготовили для нея прощальный пучокъ цвѣтовъ.
– Должно говорить: «прощальный букетъ» въ благородномъ слогѣ. Замѣть это, сестра.
– Очень хорошо. Мы приготовили для нея прощальный букетъ величиною съ копну сѣна. Я положила въ ящикъ Амеліи двѣ бутылки гвоздичной воды для мистриссъ Седли и подробный рецептъ, какъ ее приготовлять.
– И я надѣюсь, миссъ Джемима, вы приготовили также копію съ денежнаго счета касательно миссъ Седли. Не забудьте: девяносто три фунта стерлинговъ и четыре шиллинга. Адресуйте: «господину Джону Седли, на Россель-Скверѣ«, и потрудитесь также запечатать это письмо, написанное мною къ его супругѣ.
Автографъ письма миссъ Пинкертонъ, въ глазахъ сестрицы ея, Джемимы, былъ предметомъ глубочайшаго благоговѣнія, наравнѣ съ писаніемъ какого-нибудь знаменитого принца. Только въ томъ случаѣ, когда воспитанницы оставляли заведеніе, или выходили замужъ, миссъ Пинкертонъ изволила писать персонально; и разъ еще, когда бѣдная миссъ Перчъ умерла отъ скарлатины, миссъ Пинкертонъ собственноручно извѣстила ея родителей объ этомъ плачевномъ приключеніи въ такихъ краснорѣчивыхъ выраженіяхъ, что они, по мнѣнію миссъ Джемимы, должны были совершенно утѣшиться въ потерѣ своей дочери.
На этотъ разъ, миссъ Пинкертонъ благоизволила писать:
Чизвиккскій проспектъ. Іюня 15. 18…
«Милостивая государыня, имѣю честь извѣстить, что миссъ Амелія Седли, послѣ шестилѣтняго пребыванія подъ моимъ вѣдомствомъ въ «Академіи благородныхъ дѣвицъ», препровождается, наконецъ, къ ея родителямъ, какъ молодая леди, достойная занять приличное мѣсто въ благородномъ и образованномъ кругу. Всѣ добродѣтели, характеризующія молодую Англичанку, аристократку по происхожденію и чувствамъ, всѣ таланты, приличные ея положенію въ обществѣ, соединены въ достолюбезной миссъ Седли, которая своимъ прилежаніемъ и послушаніемъ пріобрѣла общую любовь наставниковъ, и кротостью своего характера снискала горячую привязанность своихъ взрослыхъ и молодыхъ подругъ.
«Въ музыкѣ, танцахъ и англійской орѳографіи, во всѣхъ родахъ шитья и вышиванья, миссъ Седли оказала похвальные успѣхи, и удовлетворила пламеннымъ ожиданіямъ своихъ друзей. Относительно географіи еще многого остается желать впереди, равно какъ рекомендуется при семъ тщательное употребленіе желѣзного корсета въ продолженіе первыхъ трехъ лѣтъ, для сообщенія миссъ Седли совершенно прямой таліи и возвышенной осанки, столько необходимой для всякой молодой леди изъ высшаго круга.
«Относительно правилъ религіи и нравственной философіи, миссъ Седли оказалась вполнѣ достойною заведенія, которое нѣкогда благоволилъ почтить своимъ присутствіемъ и лестнымъ одобреніемъ самъ докторъ Джонсонъ, великій лексикографъ. Оставляя теперь Чизвиккскій проспектъ, миссъ Амелія уноситъ съ собою сердца всѣхъ своихъ подругъ и всегдашнее благоволеніе своей бывшей начальницы, которая имѣетъ честь быть, вашею,
Милостивая государыня,
покорнѣйшею слугою
Барбара Пинкертонъ.»
«P. S. Миссъ Седли отправляется въ сопровожденіи дѣвицы Шарпъ. Пребываніе миссъ Шарпъ на Россель-Скверѣ ни въ какомъ случаѣ не должно простираться свыше десяти дней. Знатная фамилія, куда она обязана явиться съ своимъ академическимъ аттестатомъ, желаетъ пользоваться ея педагогическими услугами безъ всякого отлагательства.»
Окончивъ письмо, миссъ Барбара Пинкертонъ приступила къ начертанію своего имени, вмѣстѣ съ фамиліей миссъ Седли, на заглавномъ листѣ джонсонова словаря, такъ-какъ это знаменитое произведеніе неизмѣнно предлагалось въ подарокъ всѣмъ воспитанницамъ, при отъѣздѣ ихъ изъ «Благородной Академіи». На крышкѣ переплета были вырѣзаны золотыми буквами: «Стихи достопочтеннаго доктора Самуила Джонсона, поднесенные имъ молодой леди послѣ посѣщенія учебного заведенія миссъ Пинкертонъ». Дѣло въ томъ, что имя покойного лексикографа всегда было на устахъ этой достойной воспитательницы молодыхъ дѣвицъ, и визитъ его въ Чизвиккскую Академію сдѣлался причиною ея славы.
Получивъ приказаніе отъ старшей сестры принести лексиконъ, миссъ Джемима вынула изъ шкафа два экземпляра этой достославной книги. Когда миссъ Пинкертонъ окончила подпись на заглавномъ листѣ, Джемима съ нерѣшительнымъ и робкимъ видомъ представила ей другой экземпляръ.
– Это еще для кого, миссъ Джемима? сказала миссъ Пинкертонъ съ поражающею холодностью.
– Для Ребекки Шарпъ, отвѣчала Джемима съ лихорадочнымъ трепетомъ, причемъ краска распространилась по всему ея блѣдному лицу, для Бекки Шарпъ: и она вѣдь уѣзжаетъ, сестрица.
– МИССЪ ДЖЕМИМА! воскликнула миссъ Ппнкертонъ; (и восклицаніе ея могло выразиться не иначе, какъ огромными заглавными буквами), въ своемъ ли вы умѣ? Отнесите лексиконъ назадъ, и никогда не осмѣливайтесь прибѣгать къ своевольнымъ распоряженіямъ противъ моихъ точныхъ приказаній.
– Что жь такое, сестрица? Лексиконъ стоитъ только два шиллинга и девять пенсовъ, а бѣдной Ребеккѣ будетъ очень жаль не получить прощального подарка.
– Пошлите ко мнѣ миссъ Седли, сказала Пинкертонъ.
И бѣдная Джемима, безъ всякихъ отговорокъ, поспѣшила исполнить приказаніе сестры.
Исторія очень простая и самая обыкновенная въ житейскомъ быту. Отецъ миссъ Седли былъ богатымъ лондонскимъ купцомъ, между-тѣмъ какъ миссъ Ребекка Шарпъ была безпріютная сиротка, и, по мнѣнію Пинкертонъ, ей даже безъ лексикона оказано слишкомъ много благодѣяній.
Въ нынѣшній нечестивый вѣкъ, по обыкновенію, оказываютъ очень мало довѣрія аттестаціямъ академическихъ начальницъ; но случастся, и довольно часто, что рекомендаціи ихъ нисколько не преувеличиваютъ нравственныхъ и ученыхъ свойствъ рекомендуемыхъ особъ. Миссъ Амелія Седли была въ самомъ дѣлѣ прелестной дѣвицей со всѣхъ возможныхъ сторонъ, и заслуживала въ полной мѣрѣ блистательные отзывы достопочтенной содержательницы благородной академіи. Можно даже сказать, что миссъ Пинкертонъ исчислила далеко не всѣ очаровательный достоинства своей воспитанницы.
Миссъ Амелія Седли пѣла какъ жаворонокъ, танцовала какъ Сильфида, вышивала превосходно и знала англійскую орѳографію какъ докторъ Джонсонъ; но это еще далеко не все: у миссъ Амеліи было нѣжное, чувствительное, прекрасное сердце, и все заведеніе любило ее, начиная отъ самой Минервы въ академическомъ чепцѣ, до бѣдной судомойки въ грязной юбкѣ и до кривой пирожницы-дѣвчонки, которой позволялось разъ въ недѣлю угощать произведеніями своей стряпни юныхъ воспитанницъ на Чизвиккскомъ проспектѣ. Изъ двадцати четырехъ дѣвушекъ по крайней мѣрѣ двѣнадцать были искренними и задушевными друзьями миссъ Амеліи Седли. Никто и никогда не злословилъ ее, ни даже сама миссъ Бриггсъ, дѣвица удивительно злонравная, имѣвшая несчастную привычку злословить цѣлый свѣтъ. Заносчивая и гордая миссъ Сальтиръ, внучка лорда Декстера, согласилась однажды навсегда, что Амелія чудо какъ мила, и этого мнѣнія никто не опровергалъ.
И вотъ пробилъ часъ разлуки, грустный и печальный часъ для всѣхъ юныхъ сердецъ, еще незнакомыхъ съ истиннымъ горемъ жизни… Миссъ Шварцъ, богатая мулатка съ шелковистыми волосами, расплакалась до такой степени, что академическій докторъ принужденъ былъ дать ей успокоительный порошокъ опьяняющаго свойства. Миссъ Пинкертонъ, какъ можно представить, вела себя достойнымъ и величественнымъ образомъ, не обнаруживая вспышки неприличныхъ чувствъ, но миссъ Джемима уже хныкала нѣсколько разъ; и только присутствіе сестры спасло ее отъ истерическихъ припадковъ. Ктому же было у нея множество хозяйственныхъ хлопотъ, не позволявшихъ принять дѣятельнаго участія въ общемъ горѣ. Честная Джемима завѣдывала денежными счетами, отпускала провизію для кухни, смотрѣла за мытьемъ бѣлья, за порядкомъ въ классахъ, и, сверхъ того, имѣла верховный надзоръ за прислугой. Но къ чему распространяться о Джемимѣ? Стоитъ только затворить желѣзныя ворота академіи, и мы вѣроятно ни раза не услышимъ ни о ней, ни даже о самой Минервѣ, пріятельницѣ лексикографа.
Но съ Амеліей мы будемъ встрѣчаться очень часто, и я полагаю, не будетъ никакой бѣды, если читатель узнаетъ съ самаго начала, что природа снабдила эту дѣвушку самыми лучшими своими дарами. Мы этому очень рады, потому-что, можете представить, мы имѣемъ инстинктивное отвращеніе ко всему, что отзывается безнравственностью не только въ жизни, но даже и въ романахъ. Жаль, однакожь, что эта дѣвица отнюдь не можетъ служить идеаломъ физической красоты, потому-что у нея коротенькій носъ и слишкомъ полныя, румяныя щеки; но въ замѣнъ этого, личико ея цвѣло розовымъ здоровьемъ, и въ глазахъ отражался самый добродушный юморъ, кромѣ тѣхъ случаевъ, когда они покрывались слезами, что случалось довольно часто. Миссъ Амелія плакала и надъ мертвой канарейкой, и надъ послѣдней страничкой глупой сантиментальной повѣсти, и даже надъ мышеловкой, если жадная кошка готовилась схватить несчастную жертву, соблазнившуюся лакомымъ кускомъ; но всего болѣе плакала миссъ Седли, когда кто-нибудь осмѣливался сказать ей неласковое слово. Вотъ почему миссъ Пинкертонъ, не имѣвшая впрочемъ ни малѣйшаго понятія о чувствительности и слабостяхъ человѣческаго сердца, перестала бранить ее послѣ первого раза, и даже распорядилась отдать формальное приказаніе, чтобы всѣ учителя и наставницы обходились какъ-можно ласковѣе съ миссъ Седли.
Ничего, стало-быть; мудреного нѣтъ, если въ день отъѣзда миссъ Седли совсѣмъ растерялась, и не знала, что ей дѣлать: смѣяться или плакать. Она была очень рада ѣхать домой, но мысль, что ей надобно разстаться съ милыми подругами, переполняла горестью ея сердце. Уже цѣлыхъ три дня; маленькая сиротка, Лаура Мартинъ, таскалась за нею какъ маленькая собачонка. Ей надлежало принять и возвратить по крайней мѣрѣ четырнадцать подарковъ со включеніемъ четырнадцати торжественныхъ обѣщаній писать непремѣнно каждую недѣлю.
– Адресуйте свои письма на имя моего дѣдушки, графа Декстера, а онъ ужь перешлетъ ихъ ко мнѣ съ курьеромъ, говорила миссъ Сальтиръ.
– Не разбирай почтовыхъ дней, mon ange; пиши просто каждый день, и, повѣрь, твои письма будутъ для меня слаще конфектъ, говорила миссъ Шварцъ, великодушная мулатка съ шелковистыми волосами.
Отвѣты, само-собою разумѣется, были эксцентрически-утвердительнаго свойства. Чтобы не отстать отъ другихъ, малютка Лаура Мартинъ взяла подъ руку миссъ Амелію, и бросивъ на нее умильный взглядъ, проговорила:
– Душечка, Амелія, я буду называть васъ мамашей въ своихъ письмахъ.
Всѣ эти подробности, нѣтъ сомнѣнія, какой-нибудь степенный джентльменъ, имѣющій обыкновеніе читать романы за чашкой кофе съ трубкою въ устахъ, назоветъ чрезвычайно глупыми, пошлыми, приторными и до крайности сантиментальными. Точно такъ, и вотъ уже я вижу, какъ сей степенный джентльменъ беретъ въ эту минуту карандашъ, подчеркиваетъ эти унизительные эпитеты и прибавляетъ къ нимъ на поляхъ свое собственное замѣчаніе: совершенно справедливо. Очень хорошо. Бросьте эту книгу, степенный джентльменъ, и ступайте въ клубъ играть въ карты.
Но мы будемъ продолжать. Сундуки, прощальные подарки, шкатулки и картонки со шляпками миссъ Седли поступили въ распоряженіе косолапого Самбо вмѣстѣ съ ободраннымъ чемоданомъ дѣвицы Шарпъ, уложеннымъ на дно коляски съ приличными замѣчаніями и насмѣшками со стороны кучера и слуги. Когда такимъ образомъ упаковка и поклажа были приведены къ благополучному концу, наступили послѣднія минуты разставанья, страшныя, горестныя минуты, смягченныя только необыкновенною твердостію духа и присутствіемъ самой основательницы заведенія. Само-собой разумѣется, что при этомъ торжественномъ случаѣ миссъ Пинкертонъ произнесла великолѣпную прощальную рѣчь имѣвшую самое успокоительное вліяніе на сердца юныхъ питомицъ. Рѣчь была до крайности скучна; фигуральна, нелѣпа и дика, но всѣ понимали съ удовлетворительною ясностью, что въ присутствіи миссъ Пинкертонъ отнюдь не должно давать простора изліянію дѣтскихъ чувствъ. Вслѣдъ затѣмъ явились на сцену тминная коврижка съ бутылкой малаги, и когда дѣвицы окончательно утѣшили себя такимъ напиткомъ, миссъ Седли получила окончательное позволеніе ѣхать въ родительскій домъ.
– А вы, миссъ Бекки, развѣ не хотите проститься съ массъ Пинкертонъ? сказала Джемима молодой дѣвушкѣ, на которую, казалось, никто не обращалъ никакого вниманія во все это время. Ребекка уже сходила съ лѣстницы въ дорожномъ платьѣ и съ картонкой подъ мышкой.
– Напротивъ, очень хочу, отвѣчала миссъ Шарпъ спокойнымъ тономъ.
Затѣмъ, она постучалась въ кабинетъ и, получивъ позволеніе войдти, сказала по французски:
– Mademoiselle, je viens vous faire mes adieux.
Миссъ Пинкертонъ не понимала французскаго языка, хотя хвастала при каждомъ удобномъ случаѣ, что можетъ свободно объясняться на многихъ европейскихъ діалектахъ. Закусивъ губы, и вздернувъ къ верху свой римскій носъ, она отвѣчала величественнымъ тономъ:
– Миссъ Шарпъ, желаю вамъ счастливого пути.
Говоря такимъ образомъ, она протянула, въ знакъ прощанья, одинъ изъ пальцовъ своей руки, мизинецъ, къ которому надлежало прикоснуться съ достодолжнымъ уваженіемъ. Но миссъ Шарпъ холодно уклонилась отъ этой чести, и только сдѣлала реверансъ; сопровождаемый двусмысленной улыбкой. Семирамида запылала пожирающимъ огнемъ благородного негодованія.
– Благослови васъ Богъ, дитя мое, сказала она, обнимая миссъ Амелію, и бросая черезъ плечо этой дѣвицы грозный взглядъ на миссъ Шарпъ.
– Ступайте, Бекки, Богъ съ вами, сказала взволнованнымъ тономъ миссъ Джемима, опасавшаяся дурныхъ послѣдствій отъ вѣроятного столкновенія, которое могло произойдти между Ребеккой и ея сестрой.
И дверь кабинета захлопнулась за двумя пансіонерками, окончившими полный курсъ наукъ.
Внизу еще разъ произошла прощальная борьба, невыразимая словами. Въ пріемной залѣ собрались всѣ служанки, всѣ милые дружки, всѣ молодыя леди и съ ними танцовальный учитель, отложившій теперь попеченіе о своемъ урокѣ. Цалованьямъ, объятіямъ, рыданьямъ и даже истерическимъ взвизгамъ не было конца. Наконецъ, миссъ Седли кое-какъ высвободилась изъ дружескихъ объятій, и обѣ пансіонерки усѣлись въ дорожную коляску. Никто, повидимому, не жалѣлъ о миссъ Ребеккѣ, и она съ своей стороны не считала нужнымъ проливать прощальныхъ слезъ.
Но въ ту пору, когда кучеръ получилъ приказаніе двинуться съ мѣста, Джемима вдругъ выбѣжала къ воротамъ съ какимъ-то узломъ подъ мышкой, и закричала:
– Стой! Вотъ это для васъ, Амелія, сказала она миссъ Седли, подавая узелокъ съ пирожками и жареной говядиной, а вотъ это вамъ, Бекки, Бекки Шарпъ… книга отъ моей сест… отъ меня… лексиконъ… вы знаете. Зачѣмъ же вамъ уѣзжать безъ подарка? Ну, прощайте! Благослови васъ Богъ! Кучеръ, ступай!
И добрая сестрица пошла назадъ, въ твердой увѣренности, что сочинила доброе дѣло. Но увы! лишь-только кучеръ двинулся съ мѣста, миссъ Ребекка Шарпъ, выставивъ изъ коляски свое блѣдное лицо, бросила со всего размаха прощальный подарокъ, и знаменитое твореніе доктора Самуила Джонсона, перекувыркиваясь и дѣлая рикошеты, прикатилось обратно къ желѣзнымъ воротамъ «Академіи для благородныхъ дѣвицъ». Джемима обомлѣла отъ изумленія и страха.
– Ахъ, какъ!.. Ну, я никогда… сказала она, какая смѣлая!..
Но ужасъ оковалъ языкъ сестрицы, и начатыя сентенціи остались неоконченными.
Коляска покатилась быстро; желѣзныя ворота затворились, колокольчикъ собралъ въ танцклассъ благородныхъ воспитанницъ миссъ Пинкертонъ. Широкій міръ открылся передъ двумя молодыми леди. Прощай, Чизвиккскій проспектъ.