Апрель 56-го
О, Набатея, ушедшая в небытиё,
Камни поют, – ударяясь о гулкие стены.
Вспомню во сне я лиловое небо твоё
В дальнем краю, где снега и дожди неизменны.
Грузовик, взревывая двигателем полз по серпантину вниз, к Араве. Одной рукой Дмитрий цеплялся за борт, другой придерживал винтовку, а ногами прижимал рюкзаки и канистру с водой.
Поскрипывал ржавый кузов, в воздухе висел запах горячей резины и асфальта.
А вокруг… вокруг расстилался такой пейзаж, что захватывало дух. И хотя Дмитрий уже бывал здесь, восхищение переполняло его. Узкая дорога вилась по краю скалы. За обочиной, где-то там, на дне пропасти:, раскинулась во всей своей весенней красе ее Величество пустыня.
Насколько хватало глаз, лежало желто-коричневое пространство, изрезанное руслами пересохших рек, вспученное холмами и взгорками, обсыпанное, словно приправой, шариками верблюжьих колючек. Низкорослые редкие деревья с приплюснутыми кронами зеленели, призывая отдохнуть в тени. Воздух прозрачный и чистый пьянил как вино.
Грузовик парил над пустыней на одной высоте с птицами.
Неохотно, поскрипывая железом, машина поплыла вниз.
Дмитрий в душе порадовался, что полез в кузов на жесткие доски. Сейчас он мог вдоволь напиться всей этой прелести, не размениваясь на разговоры.
Когда они, наконец, спустились на равнину, грузовик сполз на обочину и встал. Водительская дверь открылась, и на асфальт выпрыгнул длинный нескладный сержант Рафи Медина.
Он потер спину, медленно распрямился, сощурился на солнце и объявил:
– Привал! Можно оправиться и закурить.
Дмитрий поднялся, разминая затекшие ноги. Постоял немного, переминаясь, и рывком перебросил тело через борт.
Приземлился он нос к носу с Двиром, вылезшим из кабины.
– Живой? – поинтересовался тот.
– Все путем… – успокоил Дмитрий, расстегивая ширинку. Они отошли к краю обочины, где уже журчал струей Медина.
Раскалившаяся за день пыль жадно впитывала влагу. Облегчившись, они еще немного попрыгали, размялись и снова полезли в машину. Место в кабине Дмитрию никто не предложил, да он бы и сам не согласился. В кузове куда красивее.
Вообще-то Двир мог бы поменяться, но это не в его характере.
Дмитрий уселся поудобней, уперся ногами и уставился на бегущие по небу облака.
Мелкая белесая рябь покрывала небо, словно поверхность моря, под легким бризом. Надвигался хамсин.
Парни в кабине над чем-то ржали, заглушаемые ревом двигателя. Пустыня монотонно неслась за горизонт. Однообразная и в то же время многоликая. То мелкий песок и пыль образовывали волны, то открывалась взгляду окруженная скалами расселина, на дне которой зеленели тамариски.
Он подумал о Двире. Никогда не поверил бы, что тот захочет присоединиться. Двир всегда был таким… как бы объяснить… не то, что бы правильным… положительным что ли. Двир никогда не сомневался, и если выбирал путь, то следовал по нему до конца. И ведь почти никогда не ошибался, сукин сын.
Он родился в Палестине и принадлежал к той особой породе зазнавшихся сабр, презирающих репатриантов и считающих, что они всем обязаны им, коренным палестинцам.
Впервые они встретились в учебном лагере бригады НАХАЛь. В палатке шумел сформированный всего лишь утром взвод. Парни знакомились, трепались, травили анекдоты.
Дмитрий валялся на койке в темном углу, приглядывался к новым сослуживцам, подсознательно выискивая "славян".
В палатке кипел водоворот культур и наций. Здесь были выходцы со всех концов света: тихие, молчаливые восточно-европейцы, по которым страшным катком прошла Вторая мировая, шумные и независимые сабры – потомки первых репатриантов из России и Германии, диковатые йеменцы и иракцы, многие из которых впервые увидели электрическую лампочку здесь, в Израиле.
Сабры Дмитрия раздражали. Не все, конечно, были среди них и нормальные ребята вроде Адама, с которым они как-то моментально сдружились. Но часто попадались кактусы, как Двир.
В его манере держаться было нечто особенное. Уверенность в себе, неуловимое вызывающее высокомерие. Высокая, крепкая фигура, открытое лицо, густые черные волосы. Широко расставленные глаза. Упрямый рот.
Дмитрию нравилось классифицировать людей, находить в них общие черты и раскладывать по группам. Таких как Двир во взводе набралось человека четыре. Похожих манерами и поведением. Именно такие, словно сошедшие с одного конвейера, ассоциировались у Дмитрия с названием "сабры".
Двир, сидя на койке, о чем-то спорил с Саней, тихим пареньком родом из Западной Белоруссии.
Дмитрий почти не прислушивался, но одна долетевшая до ушей фраза вздернула так, словно кто-то плеснул за ворот ведро ледяной воды, – … да ладно, – говорил Двир, презрительно морщась, – вы там, в Европе шли, как скотина на убой. Если бы наши родители не победили здесь, и не основали Израиль, еще неизвестно, что бы с вами сталось.
Санек резонно возразил, что его отец воевал в дивизии имени Костюшко, и благодаря ему и миллионам других солдат, разбивших Гитлера, стало возможным создание Израиля.
– "Костюшко-Шмастюшко" – презрительно бросил Двир, – все это ерунда: мои братья воевали в Европе в Еврейской бригаде, вот где была настоящая война. Если бы не они, хрен бы вы сидели сейчас здесь в палатке и травили анекдоты.
Ну почему с сабрами каждый раз повторялась одна и та же история? Снова и снова Дмитрию приходилось слышать: "как скотина на убой". Он мучительно переживал, лез в бесполезные споры, ощущая себя Дон Кихотом, бросающимся на ветряные мельницы.
Почему именно себя местные считали победителями, спасителями остатков европейского еврейства? Они ничего не знали, да и не хотели знать ни о Сталинграде, ни о Ленинграде, ни о Курской дуге. Восточный фронт будто и не существовал вовсе.
Реплика Двира и Саню задела до слез. Он покраснел, сжал кулаки, соображая как бы ответить.
Дмитрий подошел и хлопнул его по плечу.
– Если бы не русские, – медленно и веско произнес он, глядя Двиру в глаза, – угробившие миллионы немцев и, в конце концов, дошедшие до Берлина. – Если бы не Красная армия, – повторил он, – в которой воевали и евреи из России, Польши и других стран, вы бы здесь существовали в виде дымного облака над каким-нибудь местным Освенцимом.
Наверное, он не должен был так говорить, у многих солдат во взводе родители выжили в концентрационных лагерях, потеряв там большую часть близких, но сдержаться Дмитрий не мог. Обида жгла его изнутри каленым железом.
В палатке повисла мертвая тишина. Враждебные взгляды ощущались со всех сторон.
– Что ты сказал? – угрожающе проговорил Двир, приподнимаясь.
– Ты все слышал. – Спокойно ответил Дмитрий.
Двир был выше и явно сильнее его, но и Дмитрий знал себе цену, в эвакуации в Казахстане драться приходилось часто. На всякий случай он заранее прикинул, как бы половчее обрушить деревянную подпорку палатки.
Несколько солдат встали позади Двира. Однако и к ним с Саней подошли двое из "славян".
– Успокойтесь… – протянул Адам, в растерянности морща белесые брови.
– Зря ты это сказал… – угрожающе бросил кто-то, наматывая на кулак ремень.
Хриплый голос за спиной с сильным русским акцентом произнес:
– Тут дело принципа, наши отцы всю войну не за печкой отсиживались…
Двир продолжал жечь Дмитрия взглядом так яростно, что тот начал подумывать, не ударить ли первым.
– Строиться!!! – заорал снаружи сержант, – Выходи строиться!!!
На этом конфликт угас, причем врагами они с Двир ом не стали. Даже, наоборот, между ними возникло что-то вроде взаимной симпатии.
Грузовик тряхнуло на колдобине, Дмитрий открыл глаза. Пустыня все также величественно текла по обе стороны дороги. На востоке вырисовывались окрашенные розовым гребни гор. Солнце висело над ними, словно выбирая место для ночлега.
Стрелки на часах подползали к шести. Он заглянул в кабину. Двир дрых, уткнувшись лбом в панель. Медина курил сигарету.
Дмитрий стукнул в окно, и, подождав пока сержант оглянется, показал на часы.
Сержант закивал и помахал сложенными щепотью пальцами, мол, еще немного.
Вскоре на обочине показался ржавый и перекошенный, пробитый пулями указатель: "Беер Менуха".
Машина свернула с шоссе и запрыгала по проселку, дребезжа железом. Дмитрий вцепился в борт. Наконец Медина зарулил в узкую ложбину между холмов и заглушил мотор.
Тишина сразу ударила по ушам, навалилась, словно укрыла ватным одеялом.
После долгих часов проведенных в кузове под рев двигателя, Дмитрий подумал, что оглох.
Иврит вообще интересный язык, в чем-то похожий на русский, но одновременно и отличающийся. Дмитрий часто ловил себя на мысли, что для описания чего-либо подходит определенное ивритское слово, а на русском найти подходящий эпитет он затруднялся. Вот и сейчас, слово "тишина", или как говорят на иврите "шекег", совсем не подходило. Ощутив это глубокое, величественное безмолвие Дмитрию на язык само прыгнуло ивритское – "дмама".
Медина со скрипом распахнул дверь, ступил на землю, захрустев гравием. Каждый звук отчетливо разносился в воздухе, будто усиленный динамиками.
Дмитрий спрыгнул в красноватую пыль и огляделся. Склоны холмов подковой загибались вокруг. Он медленно обошел машину. Впереди зеленели два дерева похожих на акации. Между ними в розовом закатном свете белел кусок скалы с привинченным к нему листом железа.
Дмитрий приблизился.
На ржавом исцарапанном металле, стилизованном под свиток, были выбиты буквы:
Путник!
Ты видишь перед собой гряду Красных гор! Ясным днем можно разглядеть отсюда вершину называемую арабами Джабель Арун.
В начале на скале находилась столица идумеев, не позволивших сынам израилевым пройти через свои границы. Позднее столица набатеев проложивших отсюда караванные тропы и "Путь благовоний" к берегам Средиземного моря. Пришли сюда и римляне, направившие караваны по другим, обходным тропам, что привело город к упадку. Последними жителями здесь были византийцы.
Пятерым отправившимся туда и не вернувшимся назад:
15.8.1953
Гила Бен-Акива (Друкер)
Арье Магер
Мириам Мундерер
Эйтан Минц
Яаков Клифельд
Пятеро – любили они путешествовать по стране.
Пятеро – были они солдатами Войны за независимость.
В детстве, в дни Второй мировой войны, каждый поход граничил с опасностью. Но когда они демобилизовались, отдав долг стране, можно было безопасно путешествовать по дорогам Галилеи и южного Негева.
Вы исходили тропы и ущелья этой пустыни, но решили заглянуть чуть дальше…
Дмитрий сдвинул на лоб широкополую армейскую панаму, поскреб в задумчивости затылок. Он много слышал про этих пятерых ребят, но сейчас на него словно дохнуло могильным холодом. А ведь тогда кто-то заметил их и настучал в полицию. Только пока полицейские из Эйлата добрались до Беер Менухи их уже и след простыл. Кто знает… задержись они немного, может, попались бы полиции и остались живы.
Дмитрий в тысячный раз спросил себя, зачем он "решил заглянуть чуть дальше" и в тысячный раз не смог найти ответа.
Он поднял глаза на холм. Обычная, ничем не выделяющаяся возвышенность, каких тысячи разбросаны по Негеву. На вершине кто-то сложил из камней пирамиду высотой с человеческий рост.
Дмитрий медленно побрел вверх. Влез на гребень и уселся на нагретый солнцем камень. Панорама отсюда и впрямь открывалась красивая.
Залитые кроваво-красным светом заката, уходили вдаль холмы, плавно перетекая в горы. Вместо границы тянулся внизу покосившийся местами перерезанный забор с колючкой поверху. Пыльный гриф, вытянув голую шею, что-то клевал на обочине.
Там, где, судя по надписи, находилась вершина Джабель Арун, все тонуло в дымке. Диск закатного солнца плавал по верхнему краю мутной серой мглы, словно мяч по луже.
За спиной зашуршали шаги.
– Что, Фридман, – поинтересовался знакомый голос, – трусишь?
Вот же ершистый народ эти сабры, подумал Дмитрий, ну не могут без подначки.
Он помолчал, помедлил… и вдруг бросился Двиру на грудь, зачастил, запричитал скороговоркой, подпустив в голос фальцета:
– Двир, миленький, я не хочу, я боюсь, давай ты один сходишь, родненький, я тебя здесь подожду, я никуда не уйду, честное слово, я боюсь, мне страшно, не хочу, не буду, не пойду!
– Тьфу, черт! – Двир отпихнул его от себя, – Поверил было, думал ты и вправду зассал… Что ты за человек Фридман, все тебе шутки шутить.
Дык, не понимаешь ты, по-другому, подумал Дмитрий. Промолчал, сел обратно, уставившись вдаль.
Двир пинком пододвинул соседний камень и сел рядом. Медина тоже вскарабкался к ним и уселся прямо на песок. Сунул в зубы сигарету, но передумал. Ткнул ее обратно в пачку и вдохнул полной грудью.
Двир вдруг высвистал мелодию и тихо пропел:
"Там за пустыней, за горой,
Есть место, как о том гласит молва,
Откуда не пришел еще живой,
Зовут то место Красная скала…"
– Один живой все же пришел… – тихо возразил Медина, – точнее два: Бар-Цион и Рахель Бен Хорин.
Он помолчал и добавил:
– А теперь придут еще двое Двир и Дмитрий.
Вот так всегда, печально размышлял Дмитрий, он все это затеял, он разведал дорогу, он добыл карту, а Медина все равно первым назвал Двира. Нет, не стать ему своим среди них…
Солнце скрылось за горизонтом на три четверти. Дмитрий поднялся, закинул на плечо винтовку и сердито буркнул:
– Пошли, скоро стемнеет.
Шурша и оскальзываясь на сыпучем склоне, они вернулись к машине и принялись собираться. Очередной раз проверили каждую мелочь. По две фляги на брата, по пачке галет, мешок сушеных фиников с орехами, фотоаппарат, бинокль, фонарик, компас… Перешнуровали ботинки, нацепили краги. Дмитрий укрепил на рюкзаке моток веревки, проверил компас, глянул на карту, хотя знал ее наизусть. Двир подтянул ремень "узи". Ботинки они обмотали тряпками. Детская хитрость, но легионеров или неопытного следопыта с толку авось собьет.
Темнота обрушилась на них, как ястреб на добычу. Все моментально погрузилось в кромешную тьму. Подсвеченное, огоньком сигареты лицо Медины реяло во мгле, словно маска какого-то бесплотного огненного божка.
Закончив приготовления, вся троица снова вскарабкалась на гребень. Постояли молча, думая каждый о своем.
– Пора, – сказал Дмитрий. Они спустились и направились к забору. Все тот же гриф, завидев их, хрипло каркнул, захлопал крыльями и взлетел.
У самого забора Медина хлопнул их обоих по спинам:
– Удачи, пацаны. Адам с ребятами приедут завтра ночью и будут ждать два дня. Сигнал, как договорились, три выстрела.
– Бывай, Рафи… – попрощался Двир. Дмитрий ограничился рукопожатием.
Две тени бесшумно растворились во тьме. Они отдалились метров на двести, когда взревел позади мотор, свет фар мазнул по холмам. Медина двинул свой агрегат в обратный путь.
"Там за пустыней, за горой, Есть место, как о том гласит молва, Откуда не пришел еще живой…" – шептал Дмитрий, нащупывая в кармане обойму с тремя заранее приготовленными патронами.