Глава 6
Неутомимый Ян безжалостно лишал Дею сна, но разоруженная собственной готовностью к близости, она не могла уклониться от его натисков. И когда ей казалось, что она вот-вот раствориться в этой животной чувственности, в этой их молодой неистовости, что походила на деградацию, пришел тот, чей образ был одной сплошной провокацией.
И теперь взлелеянный в девичьих мечтах мираж, вновь и вновь вставал перед ней непрошеным гостем. Кульминацией этого наваждения стал момент близости с Яном, во время которого она представляла Влада.
Дея поняла, что все эти перипетии сломали-таки ее моральный хребет. Она действительно страстно желала, еще раз увидеть в глазах Веда боль – ту боль, что сочилась из него, когда он пришел к ней на праздник. Эта его мука, была бальзамом для ее души, сладким медом, сильнейшим возбудителем. Когда Дея сближалась в ту ночь с Яном, она возрождала в памяти изуродованные агонией черные глаза, и только сильнее разгоралась. Его страдания стали пищей для нее, без них Дея чувствовала себя неполной, обделенной, неотомщенной, и все чего она теперь хотела – это обречь его на еще большие мучения.
В конце концов, желание причинить Владу боль переросло в парною. Казалось, оно текло в ее жилах вместо крови, разрушая ту хрупкую скорлупку, за которой пряталась ее суть в полном своем многоцветии. Отсутствие же в ее поле зрения Веда, только усиливало степень помешательства.
В таком вот ядовитом отваре желчи Дея варилась до тех пор, пока в ее голове не созрел план, который она вознамерилась превратить в жизнь, во что бы то ни стало. Это-то решение и стало отправной точкой ее нарастающего безумия, в котором обрывки и случайные картины замысла волочились за каждой ее мыслью.
Когда Дея отшлифовала свой план до блеска, не упустив ни одной мельчайшей детали, она решилась, наконец, открыться самому чистому и доверенному, непогрешимому и все принимающему Отцу леса. В одну из ясных лунных ночей, томимая жаждой исповеди, она, выскользнув тихонько из дому, направилась к заветной поляне – маленькому цветастому подиуму, что напоминал ей театральную сцену.
Вокруг царственного дуба потоками струилось холодное, неживое свечение, цветы сложили свои хрупкие лепестки, листва не колыхалась – лес спал. Она подошла к огромному дереву и обняла его, прижимаясь щекой к шероховатой коре.
– Что стряслось, Госпожа, – раздался у нее в голове родной голос.
– Я должна покинуть вас на какое-то время, – отвечала она. – Меня ждет опасное и непредсказуемое мероприятие, и я боюсь, что оно может стать последним в моей жизни. Но я должна решиться на него.
– Раз должна значит действуй, Госпожа, лес будет ждать.
– Но, что же случиться со всеми вами, если я не вернусь?
– Ответ ты и сама знаешь, – печально ответил Отец леса.
Дея еще долго простояла на посеребренной лунным светом поляне, плакала, улыбалась чему-то, снова плакала, потом поцеловала шершавую кору и побрела в дом.
Зажатая в тески собственной одержимости, до этой ночи она еще пыталась сопротивляться своему внутреннему возгоранию, но теперь Деи было очевидно – она поставит на кон все что угодно, лишь бы разыграть свой гамбит.
Не задерживаясь ни секунды в гостиной, она направилась в спальню.
Ян спал, уткнувшись лицом в ее сорочку. Дею трогало его щенячье обожание и легкий налет фетишизма, но она уже начинала понимать, что сила Яна велика, и, не смотря на его любовь, она ломает ее. Проникая в нее словно вирус, он заражал своей жаждой жизни и могучей, животной неистовостью.
Она ненавидела себя за слабость и за нечестность по отношению к Яну. Он принимал ее безотказность за любовь, она же видела истинную суть этой юношеской невоздержанности, но всего раз, ощутив безвольную негу в его объятиях, она уже не могла противиться его воле.
Раздевшись, она легла рядом с ним. Ян тихонько сопел, по-детски приоткрыв рот. Он был безмятежен и счастлив в своем неведении. Дея легонько погладила его по щеке, он дернулся и открыл глаза.
– Ты пришла, – протянул он сонно.
Ей вдруг невыносимо захотелось еще раз испытать тот невероятный полет, что был неотъемлемой частью их близости. Кто знает, чем закончится ее сумасбродная идея, может она видит его в последний раз, так пусть он будет незабываемым. Она скользнула к нему юркой лаской, и Ян, обладающий невероятной способностью улавливать ее настроения, мгновенно отреагировал.
В эту ночь она была с ним особенно нежной, ее томные, обморочные ласки не прекращались пока бурная энергия молодости била ключом.
Они уснули, когда ночь уже была готова сдаться новому, нарождающемуся дню, а через пару часов пробудились. Яна ждали обязанности Сагорта, а Деи предстояло принятие непростого решения: для того чтобы осуществить задуманный план, она должна была поступиться гордостью, и просить помощи у Родмилы. Этот последний шаг, на который Дея никак не могла решиться, и оттягивал роковой день.
Пока Ян, насвистывая гимн Багорта, принимал ванну, она, расчесывая свои волосы перед небольшим зеркальцем в уборной, раздумывала, как ей отыскать дом Ведуньи.
– Все-таки удивительное место наш Багорт, – разглагольствовал Ян, подливая в ванну горячей воды, – Я даже не представляю, что бы с нами было останься мы там, откуда пришли. Никаких тебе чудес, никаких перспектив, а главное, мы там были абсолютно одни, а здесь… – он мечтательно закрыл глаза, намыливая голову душистым мылом.
– Да, Багорт сильно отличается от нашего прежнего дома. Но ты упускаешь одну не маловажную деталь – здесь, как и на Земле, живут люди.
– Но это же люди Багорта.
– Да люди Багорта, и все же они просто люди. А все, что касается людей, не бывает однозначным.
– Зато Веды очень даже могут быть однозначны.
– Не говори глупостей.
– Скажешь Ихаиль не урод?
– Скажу, что он наш враг, но это не означает, что у себя дома он не герой. И вообще, что за нелепые ярлыки.
– Это не ярлыки, Дея – это факт. Ты в отличие от них, не раздумывая, отдашь жизнь за свой лес и за Багорт, а они пока все не взвесят, решения не примут.
Твердолобость Яна разозлила Дею, в ней словно нажали какую-то кнопку и разжатой пружиной вытолкнулось наружу все то, что долгое время угнетало девушку.
– Да как же ты не поймешь, Ян! – вскричала она, – мы всего лишь рабы крови! Генетические уроды! Машины для службы если хочешь. Нам воздают почести и окутывают ореолом благородства, чтобы поменьше думали о том, что мы ограниченнее в выборе жизни любого крестьянского ребенка, а вся наша хваленая магия принадлежит Багорту! За его пределами мы просто люди, одинокие и никому не нужные люди. А сущность Ведов, в отличие от нашей, неизменна. Они не являются ни чьим оружием, и у них есть то, чего нет ни у одного Хранителя – право выбора. И все, кто служит Багорту, отдали ему свои силы добровольно, а в Великой войне на смерть шли сознательно, а не по зову крови. И ответственность их выше нашей, а наказания суровей. Задумайся об этом на досуге, – уже спокойней договорила Дея, и вышла из ванной.
Она спустилась вниз, и, накинув плащ, вышла на улицу, в надежде найти в жертвенники что-нибудь съестное. Баночка меда, и отрез отличного ситца были ей сегодня подарком. Повертев лавандовую ткань в руках, Дея вздохнула, подумав, что она может ей и не пригодиться, затем приоткрыла крышечку и попробовала мед.
С тех пор как она приняла решение осуществить свой план, ее не покидала мысль, что это приключение ей дорого обойдется. Но выпущенная стрела траектории не меняет. Правда, чем ближе она подбиралась к возможности осуществить задуманное, тем больше ею овладевала холодная рассудительность.
Заварив бодрящий травяной сбор, она нашла в кухне остатки хлеба, и обильно смазав их медом, накрыла на стол, как раз в тот момент, когда Ян спустился вниз.
– Ты в порядке? – спросил он, усаживаясь рядом с Деей и приобнимая ее за плечи.
– Все хорошо, – прошептала она, протягивая Яну чашку ароматного чая.
Завтрак прошел в тягостном молчании. Дея хотела поговорить с Яном, может быть даже попрощаться, но мысли никак не желали облекаться в слова, а когда она услышала, как на ее крышу приземлилась Маюн, сердце ее замерло, пропуская удары.
«Сейчас он уйдет, и я опять останусь наедине со своей одержимостью», – подумала Дея, понимая, что сегодня она все же решиться на поход к Родмиле.
– Кажется мне пора, – извиняясь, проговорил Ян, вставая из-за стола.
– Да, – механически отреагировала Дея, медленно поднимаясь, – Я тебя провожу.
Как только Ян ушел, она наскоро переоделась в свое самое скромное платье и, скрывшись под неприглядным шерстяным плащом, вышла из дому.
Отыскать дом Родмилы оказалось не трудно. Еще на подъезде к городу ей повстречалась торговая повозка, погонщик – крючконосый, шустроглазый мужичонка, охотно разъяснил «прекрасной», как он выразился Госпоже, как отыскать дом Веды. Она жила на самой границе города, ближе к стене, где прятались в густой тени деревьев немногочисленные дома Ведов, ее был самым ярким, обильно украшенным резьбой.
Дея отпустила Дорену в поля, зеленящиеся еще по-летнему сочной травой, а сама побрела вдоль городской стены к противоположной стороне Мрамгора.
Окраины города не отличались особенно вычурной роскошью, дома были приземистыми, в основном глиняными, цветные окна встречались крайне редко, зато растительности было в разы больше чем в помпезном центре столицы. Этими-то кустистыми и теневыми тропами Дея и пробиралась к заветному дому Родмилы.
Она узнала его, как только показался нарядный, многоцветный фасад, но хозяйки не оказалось дома, и Дея пристроившись на резное деревянное крыльцо, стала дожидаться ее возвращения. Она с терпением, одержимого просидела у порога Родмилиного дома до самого вечера. В конце концов, ее ожидания были вознаграждены, в сгущающихся сумерках, на узкой тропке, показалась знакомая фигура. Дея встала с крыльца и внутренне подобравшись, встретила твердый, недобрый взгляд Веды улыбкой.