Багдадская встреча. Смерть приходит в конце (сборник). Багдадская встреча (Агата Кристи, 1944,1951)

Глава 1

Капитан Кросби вышел из банка с довольным видом человека, который, получив деньги по чеку, обнаружил, что на счету их немного больше, чем он ожидал.

Довольным собой капитан Кросби выглядел часто. Такой уж он был человек. Невысокий, коренастый, с красноватым лицом и щетинистыми армейскими усами, вышагивая важно по улице, он немного напоминал индюка. Одевался, пожалуй, чуть слишком броско и был большим любителем поговорить и послушать. В компании капитан пользовался популярностью. Неунывающий бодрячок, вполне себе заурядный, но славный малый, да еще и неженатый. Ничего особенного или примечательного. На Востоке таких Кросби пруд пруди.

Улица, на которую вышел Кросби, называлась Банковской и имела на то все основания, поскольку именно на ней и расположилось большинство банков в городе. В том, из которого вышел капитан, было прохладно, сумрачно и попахивало плесенью. Тишину нарушал лишь сухой стрекот множества невидимых печатных машинок.

Банковская улица встретила его ярким солнцем, кружащей в воздухе пылью и шумной, пестрой мешаниной настойчивых автомобильных гудков и криков торговцев всем и вся. Мужчины, собравшись кучками, спорили так горячо, что, казалось, вот-вот вцепятся друг другу в глотку, а между тем они были закадычными приятелями; по улицам деловито сновали продавцы с подносами – взрослые, мальчишки и совсем еще дети, – предлагая сладости, апельсины и бананы, банные полотенца, гребни для волос, бритвенные лезвия и прочие товары. Тут и там без конца отхаркивались и сплевывали, и над всем этим висели унылые, меланхоличные крики погонщиков, ведущих в потоке машин и пешеходов лошадей и ишаков: «Балек… Балек… Дорогу!»

В городе Багдаде было одиннадцать часов утра.

Остановив бегущего с кипой газет мальчишку, капитан Кросби купил одну и продолжил путь. На углу Банковской он повернул за угол и вышел на улицу Рашид, главную магистраль Багдада, протянувшуюся через город почти на четыре мили параллельно реке Тигр.

Пробежав глазами заголовки на первой странице, капитан Кросби сунул газету под мышку, прошел еще пару сотен ярдов, свернул в переулок и оказался в просторном дворе – по-здешнему, ха́не. В дальней стороне двора он толкнул дверь с бронзовой табличкой и вошел в контору.

Сидевший за пишущей машинкой молодой опрятный клерк-иракец поднялся и приветствовал гостя доброжелательной улыбкой:

– Доброе утро, капитан Кросби. Чем могу помочь?

– Мистер Дэйкин у себя? Хорошо. Я пройду.

Капитан прошел через дверь, поднялся по довольно-таки крутым ступенькам и зашагал по пыльному, не отличающемуся чистотой коридору. В конце его он постучал в еще одну дверь.

– Войдите, – ответил голос.

Комната с высоким потолком не могла похвастать комфортом – керосиновая печь с миской для воды, низенький диванчик с кофейным столиком да большой, видавший виды письменный стол. Под потолком горела лампочка, окно же было тщательно занавешено. За столом сидел потрепанного вида человек с усталым, нерешительным лицом неудачника, сознающего, что жизнь не удалась, и уже ничего от нее не ждущего.

Мужчины – бодрый, самоуверенный Кросби и меланхоличный, изнуренный жизнью Дэйкин – посмотрели друг на друга.

– Привет, Кросби, – сказал Дэйкин. – Из Киркука?[1]

Гость кивнул, после чего тщательно закрыл за собой дверь. Побитая, кое-как покрашенная дверь эта обладала одним качеством, предположить наличие которого в ней никто бы не догадался: закрывалась она так плотно, что не оставляла ни щелей, ни просвета внизу.

Дверь была звуконепроницаемая.

Как только она закрылась, характер поведения и манера держаться обоих персонажей едва заметно, но разительно переменились. Капитан Кросби как будто утратил агрессивность и самоуверенность. Мистер Дэйкин уже меньше сутулился и колебался. Будь в комнате кто-то третий, он с удивлением обнаружил бы, что распоряжается здесь именно Дэйкин.

– Есть новости, сэр? – осведомился Кросби.

– Есть, – вздохнул Дэйкин, помечая еще две буквы в сообщении, расшифровкой которого занимался. – Все пройдет в Багдаде.

Он чиркнул спичкой, поднес огонек к листку и подождал, пока тот сгорит. Потом осторожно подул на обуглившуюся бумагу. Пепел встрепенулся и рассыпался.

– Да. Остановились на Багдаде. Двадцатого числа этого месяца. Нам предписано «соблюдать полнейшую секретность».

– На базаре об этом третий день говорят, – сухо заметил Кросби.

Дэйкин устало улыбнулся.

– Совершенно секретно! Вот только на Востоке такого понятия, как «совершенно секретно», не существует, не так ли, Кросби?

– Вы правы, сэр. Только, по-моему, никаких секретов нет уже нигде. В прошлую войну[2] я, бывало, частенько замечал, что любой лондонский парикмахер знает больше, чем Верховное командование.

– В данном случае это не так уж и важно. Если встречу намечено провести в Багдаде, об этом скоро будет объявлено. Вот тогда-то карусель – наша с вами – и завертится.

– Полагаете, сэр, она все-таки состоится? – недоверчиво спросил Кросби. – И Дядюшка Джо[3] действительно приедет? – «Дядюшкой Джо» капитан непочтительно называл руководителя одной великой европейской державы.

– Полагаю, в этот раз приедет, – задумчиво сказал Дэйкин. – Да, приедет. И если совещание пройдет гладко, без сучка без задоринки… что ж, тогда, возможно, все еще можно спасти. Если только удастся достичь взаимопонимания… – Он не договорил.

– То есть… простите, сэр… какое-то взаимопонимание еще возможно? – с сомнением спросил Кросби.

– В том смысле, который вы имеете в виду, вероятно, нет. Если бы речь шла об обычной встрече двух людей, представляющих совершенно различные идеологии, то все, наверное, закончилось бы как обычно – усилившейся подозрительностью и непониманием. Но есть третий элемент. Если та фантастическая история Кармайкла верна…

Дэйкин оборвал себя:

– Но она ведь не может быть верна. Слишком уж фантастична!

Человек за столом помолчал. Перед его глазами живо встало встревоженное лицо, в ушах снова звучал тихий, невыразительный голос, говоривший невероятное, немыслимое… Словно напоминая себе самому, Дэйкин повторил про себя слова, сказанные им тогда: «Либо мой лучший, мой самый надежный агент рехнулся, либо… так оно и есть».

– Кармайкл верил, – заговорил он усталым, отрешенным голосом. – Все, что ему удалось найти, подтвердило его предположение. Он собирался отправиться туда и узнать больше, добыть доказательства. Благоразумно ли было отпускать его, я не знаю. Если он не вернется, останется только то, что он сообщил мне, то есть некая история, рассказанная ему кем-то. Будет ли этого достаточно? Не думаю. Как вы и сказали, слишком уж фантастично. Но если он сам будет двадцатого здесь, в Багдаде, и расскажет все со слов очевидца, если предъявит доказательства…

– Доказательства? – воспрянул Кросби.

– Да, – кивнул Дэйкин. – У него есть доказательства.

– Откуда вы знаете?

– Закодированное сообщение. Мне передал его Салах Хасан. «Белый верблюд с грузом овса идет через перевал», – медленно процитировал Дэйкин.

И, помолчав, продолжил:

– Значит, Кармайкл добыл то, за чем отправился, но остаться незамеченным ему не удалось. Его преследуют. Какой бы маршрут он ни выбрал, всё под наблюдением. И, что самое опасное, они будут ждать его здесь. Сначала на границе. Если ему удастся перейти границу, выставят кордон у посольства и консульства. Вот, послушайте…

Он порылся в лежавших на столе бумагах и стал читать вслух:

– «Англичанин, путешествовавший на автомобиле из Персии в Ирак, застрелен насмерть – предположительно бандитами. Спустившийся с гор курдский торговец попал в засаду и убит. Еще один курд, Абдул Хасан, заподозренный в контрабанде сигаретами, застрелен полицией. Тело мужчины, в котором позднее опознали водителя-армянина, обнаружено на Ровандузской дороге…» Обратите внимание, описание убитых в общих чертах совпадает. Рост, вес, цвет волос – все примерно то же, что и у Кармайкла. Он им нужен, и они действуют наверняка. В Ираке же его ждет еще большая опасность. Садовник при посольстве, слуга в консульстве, чиновник в аэропорту, на таможне, на железнодорожной станции… Поставят своих людей у отелей… Его возьмут в кольцо. В плотное кольцо.

Кросби вскинул брови:

– Думаете, у них такая широкая сеть?

– Нисколько не сомневаюсь. Утечки случаются даже в нашем ведомстве, вот что хуже всего. Откуда мне знать, что о мерах, принимаемых нами для безопасного возвращения Кармайкла в Багдад, уже не знает другая сторона? Подкупить кого-то в лагере противника – элементарный ход в нашей игре.

– Вы кого-то подозреваете?

Дэйкин медленно покачал головой.

Кросби вздохнул.

– Так что, действуем по плану? – спросил он.

– Да.

– Как насчет Крофтона Ли?

– Он согласился приехать в Багдад.

– Все едут в Багдад. Даже, как вы говорите, Дядюшка Джо. Но если что-то случится с президентом, пока он здесь, жаждущих мести будет уже не удержать.

– Случиться ничего не должно, – твердо сказал Дэйкин. – И это наша обязанность – позаботиться о том, чтобы ничего не случилось.

После ухода Кросби он снова склонился над столом, пробормотав себе под нос:

– Они приехали в Багдад…

На листке промокательной бумаги Дэйкин нарисовал кружок и написал под ним слово «Багдад», затем изобразил верблюда, самолет, пароход и маленький пыхтящий паровоз, расположив их с четырех сторон от кружка. В углу листка он нарисовал паутину, а в середине паутины написал имя: «Анна Шееле». И поставил под ним большой вопросительный знак.

Потом Дэйкин надел шляпу и вышел из конторы на улицу Рашид. Глядя ему вслед, один из прохожих спросил спутника, кто это такой.

– Который? А, это Дэйкин. Работает тут в какой-то нефтяной компании. Неплохой малый, но далеко не пойдет. Больно уж вялый. Да и выпивает, говорят. Ему здесь ничего не светит. В этой стране, чтобы пробиться, надо шевелиться.

– Вы получили отчет по собственности Кругенхорфа, мисс Шееле?

– Да, мистер Моргенталь.

Мисс Шееле, невозмутимая и деловитая, положила перед боссом затребованные бумаги.

Читая, он довольно хмыкнул:

– По-моему, неплохо.

– Определенно неплохо, мистер Моргенталь.

– Шварц здесь?

– Ждет в приемной.

– Пришлите его прямо сейчас.

Мисс Шееле нажала кнопку звонка – одну из шести.

– Я вам еще нужна, мистер Моргенталь?

– Думаю, что нет, мисс Шееле.

Анна Шееле неслышно выскользнула из комнаты.

Платиновая блондинка, она, однако, не вызывала у мужчин желания оглянуться ей вслед. Бледные льняные волосы были туго стянуты на затылке в аккуратный узел. Бледно-голубые глаза смотрели на мир из-за толстых стекол очков. Изящному, с тонкими чертами личику определенно недоставало выразительности. Всем, чего добилась в мире, она была обязана не женскому очарованию, но абсолютной деловитости. Информацию, даже самую сложную, держала в голове и имена, даты, время выдавала, не обращаясь к записям. Работу в большом офисе умела организовать так, что все двигалось, как шестеренки в хорошо смазанном механизме. Воплощенная ответственность и неиссякаемый, но притом контролируемый и дисциплинированный источник энергии.

Отто Моргенталь, глава международной банковской фирмы «Моргенталь, Браун и Шипперке», прекрасно сознавал, что обязан Анне Шееле большим, чем можно выразить деньгами. Своей секретарше он доверял. Ее память, опыт, мнение, хладнокровие и рассудительность были бесценны. Он хорошо ей платил и, попроси она прибавки, согласился бы без вопросов.

Она знала детали не только его бизнеса, но и подробности частной жизни. Когда он спросил ее мнение по проблеме со второй миссис Моргенталь, Анна посоветовала развестись и даже назвала точную сумму алиментов. И не выразила при этом ни сочувствия, ни любопытства. Это было бы не в ее характере. Он не предполагал наличия у нее каких-либо чувств, никогда не спрашивал себя, о чем она думает, и, наверное, удивился бы, узнав, что у нее есть какие-то мысли помимо тех, что так или иначе связаны с «Моргенталь, Браун и Шипперке» и проблемами самого Отто Моргенталя.

Вот почему она застала его врасплох, когда, прежде чем выйти из кабинета, сказала:

– Я бы хотела, если такое возможно, мистер Моргенталь, получить трехнедельный отпуск. Начиная со следующего вторника.

– Это будет некстати, – заволновался он, уставившись на нее с удивлением. – Весьма некстати.

– Никаких трудностей не возникнет, мистер Моргенталь. Мисс Уайгейт вполне справится с делами. Я оставлю ей все свои записи и подробные инструкции. Мистер Корнуэлл проследит за слиянием «Эшера».

– Вы ведь не заболели? – все еще с беспокойством спросил он. – Ничего такого?

Мысль о том, что мисс Шееле может заболеть, не приходила ему в голову. Такого не могло быть. Даже микробы из уважения к Анне Шееле обходили ее стороной.

– О нет, мистер Моргенталь. Хочу съездить в Лондон повидать сестру.

– Сестру? – Он и не знал, что у нее есть сестра. Даже не представлял, что у мисс Шееле могут быть родственники, семья. Она никогда ни о чем таком не упоминала. И вот теперь нате вам – сестра в Лондоне… Прошлой осенью, когда она сопровождала его в поездке в Лондон, ни о какой сестре и речи не заходило.

– Впервые слышу, что у вас сестра в Англии, – укоризненно заметил он.

Мисс Шееле едва заметно улыбнулась.

– Да, мистер Моргенталь. Замужем за англичанином, как-то связанным с Британским музеем. Ей предстоит очень серьезная операция, и она хочет, чтобы я побыла рядом. Мне нужно поехать.

Отто Моргенталь понял, что решение она уже приняла.

– Хорошо, хорошо, – проворчал он. – И возвращайтесь как можно скорее. Рынок такой неустойчивый. Все из-за чертовых коммунистов. Война может разразиться в любой момент. Иногда мне думается, что это единственное решение. Вся страна этим поражена… деваться некуда. А теперь еще и президент вознамерился отправиться на эту дурацкую конференцию в Багдаде… На мой взгляд, у них там все подстроено. Его просто заманивают в ловушку. Багдад! Подумать только! Вот уж выбрали местечко.

– Уверена, его будут хорошо охранять, – успокоительно заметила мисс Шееле.

– Но ведь до шаха они в прошлом году добрались, разве нет? И до Бернадота[4] в Палестине… Безумие, вот что это такое. Совершенное безумие. – Мистер Моргенталь обреченно вздохнул: – Видно, мир и впрямь сошел с ума.

Глава 2

Сидя на скамейке в Фицджеймс-гарденс, Виктория Джонс предавалась невеселым размышлениям о том, как вредно использовать некоторые свои таланты в неподходящий момент.

Подобно большинству из нас, Виктория обладала как способностями, так и недостатками. К положительным ее качествам относились доброта, участливость и смелость. Природная тяга к авантюрам могла быть свойством как похвальным, так и наоборот, учитывая, как высоко в наше время ценятся безопасность и стабильность. Главным ее недостатком была склонность приврать, причем как в подходящий, так и в неподходящий момент. Устоять перед очарованием выдумки в противовес сухому факту она не могла. Виктория лгала легко, складно и увлеченно, даже с некоторым артистическим вдохновением. Опаздывая на встречу (что случалось совсем не редко), ей было мало сослаться виновато на некстати остановившиеся часы (такое бывало частенько) или задержавшийся автобус. Куда предпочтительнее выглядела история со сбежавшим и разлегшимся на пути следования автобуса слоном или повесть о дерзком бандитском налете, в которой и она сыграла свою роль, оказав помощь полиции. Виктория предпочла бы жить в мире, где по Стрэнду рыскают тигры, а Тутинг[5] кишмя кишит опасными разбойниками.

Стройная, с хорошей фигуркой и первоклассными ножками, Виктория не отличалась броской красотой. Личико ее, хотя и аккуратное, было простовато и невыразительно. Но зато в ней была некая пикантность, поскольку «эта каучуковая мордашка», как выразился один из поклонников, могла, вдруг оживив неподвижные черты, удивительным образом передразнить едва ли не кого угодно.

Именно пародийный талант и стал причиной ее теперешнего незавидного положения. Работая машинисткой в фирме мистера Грингольца – «Грингольц, Симмонс и Лидербеттер» на Грейсхолм-стрит, – Виктория решила развлечь трех других машинисток и парнишку-курьера небольшой, но яркой пародией на миссис Грингольц, пожаловавшую к супругу на работу. Убедившись, что сам мистер Грингольц отправился к своим солиситорам, она дала себе волю.

– Ну почему, папочка, мы не можем купить это? – противным режущим голосом обратилась она к публике. – Вот у миссис Дивтакис такое уже есть, с голубой атласной обивкой. Говоришь, у нас туго с деньгами? Тогда зачем ты водишь ту блондинку в ресторан и на танцы? А, думаешь, я не знаю? И уж если у тебя есть блондинка, то пусть у меня будет канапе. С лиловой обивкой и золотыми подушечками. И не говори, что это был деловой обед, потому что ты, чертов дурень, явился домой с помадой на рубашке… Значит, так, я получаю канапе и заказываю меховую пелерину… она такая чудная, совсем как норка, но на самом деле не норка, будет дешево и выгодно…

В этот момент аудитория, внимавшая ей дотоле с живым интересом, словно по команде возобновила прерванную работу, и Виктория, остановившись, обернулась и увидела стоящего в дверях мистера Грингольца.

Не придумав ничего подходящего, она произнесла лишь растерянно:

– Ой!

Мистер Грингольц фыркнул, после чего, сбросив пальто, прошествовал в свой кабинет и хлопнул дверью. А через секунду-другую пискнул зуммер – два коротких и один долгий. Вызывали Викторию.

– Тебя, Джонси, – сообщила безо всякой на то необходимости одна из коллег, и глаза ее вспыхнули злорадным удовольствием, которое доставляют некоторым несчастья других. Остальные машинистки, судя по репликам – «Напросилась, Джонси» и «На ковер, Джонси», – разделяли это чувство. Посыльный, неприятный мальчишка, ограничился тем, что провел пальцем поперек горла и зловеще хрипнул.

Прихватив блокнот и карандаш, Виктория вплыла в кабинет босса с выражением совершенной невинности.

– Вызывали, мистер Грингольц? – спросила она, дерзко глядя на него ясными глазами.

Мистер Грингольц бросил на стол три банкноты по одному фунту и сунул руку в карман в поисках мелочи.

– Явились, значит, – заметил он. – Так вот, юная леди, с меня довольно. Можете ли вы назвать причину, почему я не должен выдать вам недельное жалованье и рассчитать прямо сейчас?

Виктория, бывшая сиротой, уже открыла рот, чтобы поделиться с боссом жалостливой историей о перенесенной ее бедной мамой операции, из-за чего она, Виктория, расстроилась и плохо соображает, а ее крохотное жалованье – это все, на что вышеуказанная мама может рассчитывать, но, увидев перед собой болезненное лицо мистера Грингольца, передумала.

– Совершенно с вами согласна, – сказала она с искренним воодушевлением. – Думаю, вы абсолютно правы, если, конечно, понимаете, что я имею в виду.

Мистер Грингольц слегка опешил, поскольку не привык, чтобы увольняемые встречали увольнение таким вот согласием и одобрением. Скрывая замешательство, он перебрал кучку монет на столе и со словами «девяти пенсов не хватает» снова полез в карман.

– Ничего страшного, – милостиво махнула рукой Виктория. – Сводите себя в кино или побалуйте сладким.

– И марок тоже нет.

– Неважно. Я писем не пишу.

– Пожалуй, перешлю позже, – сказал мистер Грингольц, но прозвучало это не очень убедительно.

– Не утруждайте себя. Как насчет рекомендации?

Мистер Грингольц ощутил новый прилив раздражения.

– С какой это стати мне давать вам рекомендацию? – гневно вопросил он.

– Таков порядок, – сказала Виктория.

Мистер Грингольц достал листок бумаги, набросал несколько строчек и подтолкнул к Виктории:

– Подойдет?

Мисс Джонс проработала у меня два месяца в должности машинистки-стенографистки. Стенографирует неточно, печатает с ошибками. Уволена по причине бездельничанья в рабочее время.

Виктория состроила гримаску.

– Рекомендацией такое не назовешь, – заметила она.

– А я и не намерен вас рекомендовать, – заявил мистер Грингольц.

– Полагаю, вам следовало бы по крайней мере отметить, что я честна, не пью и прилично себя веду. Это ведь правда. Ну, и можете добавить, что я умею держать язык за зубами.

– Держать язык за зубами? – рявкнул мистер Грингольц.

Виктория ответила на этот выпад невинным взглядом.

– Именно так, держать язык за зубами, – мягко повторила она.

Тут мистер Грингольц вспомнил кое-какие письма, отпечатанные под его диктовку Викторией, и решил, что ненависти нет без осторожности.

Смахнув со стола листок, он порвал его в клочья и взял другой.

Мисс Джонс отработала у меня два месяца машинисткой-стенографисткой. Увольняется по причине сокращения штата.

– Можно бы и лучше, – сказала Виктория, – но сойдет и так.

И вот теперь, с недельным жалованьем (минус девять пенсов) в сумочке, Виктория сидела в раздумьях на скамейке в Фицджеймс-гарденс, представляющем собой зеленый участок с довольно-таки жалкими кустиками и примыкающем к церкви и большому магазину.

Обычно, если только не шел дождь, Виктория покупала два сэндвича – с сыром и с помидором и салатом – в молочном баре и съедала этот скромный ланч в псевдопасторальном окружении.

Сегодня, задумчиво жуя сэндвич, она говорила себе – уже не в первый раз, – что для всего есть время и место и офис определенно не самая подходящая сцена, чтобы передразнивать жену босса. В будущем нужно обязательно сдерживать природную неугомонность и не освежать скучную работу такими вот представлениями. А пока, освободившись от «Грингольца, Симмонса и Лидербеттера», можно было предаться волнительным мечтам о новой работе. Эта перспектива всегда наполняла ее приятным предвкушением. Никогда ведь не знаешь, что может случиться и что тебя ждет.

Она бросила последние крошки трем дожидавшимся своей очереди воробьям, которые тут же вступили за них в отчаянную схватку, и только тогда обратила внимание на молодого человека, сидящего на другом конце скамейки. Собственно, заметила его Виктория еще раньше, но тогда, увлеченная вариантами прекрасного будущего, не рассмотрела как следует. То, что она увидела (краешком глаза), ей очень понравилось. Симпатичный молодой человек с ангельскими кудряшками, решительным подбородком и пронзительными голубыми глазами, которые, как ей показалось, взирали на нее с затаенным восхищением. Никаких комплексов в отношении знакомства с молодыми людьми в общественных местах у Виктории не было. Она считала, что разбирается в людях и вполне в состоянии сдержать любые проявления чрезмерного энтузиазма со стороны развязных представителей сильного пола.

Сейчас ей достаточно было улыбнуться, чтобы молодой человек отреагировал как марионетка, которую дергают за ниточку.

– Привет. Милое местечко. Вы часто сюда приходите?

– Почти каждый день.

– Надо же! А я вот впервые заглянул… Это был ваш ланч?

– Да.

– По-моему, таким не наешься. Мне бы двух сэндвичей точно не хватило. Может, сходим на Тоттенхэм-Корт-роуд поедим сосисок?

– Нет, спасибо. С меня достаточно. Больше я сегодня уже не ем.

Виктория ожидала, что он скажет: «Ну, тогда как-нибудь в другой день», но он только вздохнул.

– Меня зовут Эдвард, а вас?

– Виктория.

– Родители назвали вас в честь железнодорожного вокзала?

– Виктория – это не только железнодорожный вокзал, – напомнила мисс Джонс. – Есть еще королева Виктория.

– Мм, да… А фамилия?

– Джонс.

– Виктория Джонс, – произнес медленно Эдвард, словно прислушиваясь к звучанию, и покачал головой: – Нет, не сочетаются.

– Вы правы, – с жаром подхватила Виктория. – Совсем другое дело, будь я Дженни. Дженни Джонс. Виктория же требует чего-то более классного. Например, Виктория Сэквиль-Уэст. Вот это было бы то, что надо. Было бы что покатать во рту.

– Можно добавить что-то к фамилии, – с сочувственным интересом предложил Эдвард.

– Бедфорд-Джонс.

– Кэрисбрук-Джонс.

– Сент-Клэр-Джонс.

– Лонсдейл-Джонс.

Забавная игра оборвалась, когда Эдвард взглянул на часы и чертыхнулся.

– Я должен вернуться на работу – босс ждет. А вы?..

– Безработная. Выставили сегодня утром.

– О… Мне так жаль… – с искренним сожалением сказал Эдвард.

– Не надо. Я вот нисколько не сожалею. Во‑первых, найти другую работу совсем не трудно, а кроме того, получилось довольно забавно.

И, еще более задерживая опаздывавшего на службу Эдварда, Виктория вдохновенно воспроизвела утреннюю сцену, еще раз спародировав миссис Грингольц, к величайшему удовольствию единственного зрителя.

– Вы изумительны, Виктория. Вам бы играть на сцене.

Приняв похвалу с благодарной улыбкой, она сказала, что ему стоит поспешить, чтобы и самому не оказаться без работы.

– Да. И мне найти другое место будет не так легко, как вам. Как, наверное, замечательно быть хорошей машинисткой-стенографисткой, – завистливо вздохнул Эдвард.

– Ну, вообще-то я не такая уж хорошая машинистка, – призналась Виктория. – Но, к счастью, в наше время на работу берут и никудышных. В образовании и благотворительных организациях много платить не могут, поэтому принимают и таких, как я. Мне больше нравится та работа, что с наукой связана. Все эти научные термины, имена, они такие жутко трудные, что если и ошибешься, то стыдить не будут, потому что, как правильно, никто и не знает. А вы где работаете? Наверняка ведь служили. ВВС, да?

– Угадали.

– Летчик-истребитель?

– И снова в точку. Нет, обращаются они с нами прилично, дают работу и все такое, но, понимаете, проблема в том, что мы сами не слишком-то мозговитые. Я к тому, что в ВВС не за ум принимают. Меня вот посадили в офис, где куча папок, где числа всякие, где думать надо, и я просто увял. Что, зачем, куда – бестолковщина какая-то. Так-то вот. Не очень-то приятно сознавать, что ты ни на что не годен.

Виктория сочувственно кивнула.

– Отстал от жизни. Оказался не при делах, – с горечью продолжал Эдвард. – На войне было проще – дерись, делай все, что можешь, стой до конца. Я, например, получил медаль «За летные боевые заслуги». А теперь… что я есть, что нет… пустое место.

– Но должно же быть…

Виктория не договорила. Не смогла вложить в слова свою убежденность в том, что те качества, благодаря которым человек заслужил медаль, должны найти достойное применение и в 1950 году.

– Меня это сильно подрезало, – признался Эдвард. – Ну, что я не годен ни на что. Ладно, мне пора бежать. Я… вы не будете против… не сочтете за наглость с моей стороны… если бы я только мог…

Пока Виктория удивленно хлопала глазами, Эдвард, запинаясь и краснея, достал маленький фотоаппарат.

– Мне бы очень хотелось… сфотографировать вас. Понимаете, я уезжаю завтра в Багдад.

– В Багдад? – разочарованно воскликнула Виктория.

– Да. Сейчас я бы уже предпочел остаться, но утром ухватился за предложение обеими руками… Я, в общем-то, потому и согласился на эту работу – чтобы уехать из страны.

– Что же это за работа?

– Просто жуть. Культура… поэзия и все такое. Мой босс – какой-то доктор Рэтбоун. У него после фамилии еще несколько строчек всяких букв, звания да степени. И смотрит так задумчиво через пенсне… Занимается распространением интеллектуальных и духовных знаний по всему миру. Открывает книжные магазины в далеких странах и начинает с Багдада. У него там Шекспир и Милтон в переводе на арабский, курдский, персидский и армянский. Глупо, по-моему, потому что примерно тем же занимается Британский совет. Но что есть, то есть. Рэтбоун дает мне работу, так что жаловаться не могу.

– А какие у вас обязанности? – спросила Виктория.

– Вообще-то, все сводится к тому, что я при старике кем-то вроде личного мальчика на побегушках. Покупка билетов, заказ номеров, заполнение паспортных бланков, упаковка этих чертовых поэтических хрестоматий, то-се, пятое, десятое… Потом, уже на месте, надо будет налаживать всякие там братские связи, проталкивать идеи культурного взаимодействия молодежи… – В голосе Эдварда зазвучали унылые нотки. – По правде говоря, жуть жуткая, да?

Виктория не нашлась, что возразить.

– В общем, – продолжал Эдвард, – если не возражаете, давайте сделаем две фотографии – одну сбоку и одну… смотрите прямо на меня. Вот так, замечательно…

Аппарат дважды щелкнул, запечатлев на лице Виктории то выражение расслабленного самодовольства, что свойственно многим женщинам, когда они знают, что произвели благоприятное впечатление на представителя противоположного пола.

– Какая досада, что приходится уезжать, когда мы только-только с вами познакомились! Я даже почти решился отказаться, но поступить так в последний момент, когда все бумаги заполнены и визы получены, было бы, наверное, нехорошо. Так ведь не делают, правда?

– Может быть, все обернется к лучшему, – утешила своего нового знакомого Виктория.

– Вряд ли, – с сомнением протянул Эдвард и, помолчав, добавил: – Странное дело, у меня такое чувство, будто что-то там нечисто.

– Нечисто?

– Да. Как будто это все ненастоящее. Только не спрашивайте, почему я так думаю. Сам не знаю. Бывает иногда такое предчувствие. У меня такое с масляным каналом было. Стал разбираться – и точно, в шестеренном насосе прокладка слетела.

Технические термины, в которые Эдвард облек свое высказывание, были для Виктории полной тарабарщиной, но главное она поняла.

– Так этот Рэтбоун, по-вашему, не тот, за кого себя выдает?

– Не представляю, как такое возможно? Человек он черт знает какой почтенный, уважаемый, входит во всякие там общества, на короткой ноге с архиепископами да ректорами университетов. Нет, это просто чувство такое… В любом случае время покажет. Ну, тогда пока. Жаль, что вы не можете поехать.

– Я бы с удовольствием.

– Что будете делать?

– Пойду в агентство при Сент-Гилдрике на Гоуэр-стрит, поищу другую работу, – уныло сказала Виктория.

– Прощайте, Виктория. Партир, сэ мурир он пё[6]. – Вторая фраза прозвучала у Эдварда с типичным британским акцентом. – Эти парни, французы, дело знают. А наши олухи несут всякую бредятину насчет сладкой печали расставания…

– Прощайте, Эдвард, и удачи.

– Вы обо мне, наверное, и не вспомните.

– Вспомню.

– Вы совсем не такая, как другие девушки. Я бы только хотел… – Часы пробили четверть. – Черт, мне надо лететь…

Он торопливо отступил и исчез в громадном чреве Лондона. Оставшись одна на скамейке и предавшись размышлениям, Виктория обнаружила, что мысли ее растекаются двумя потоками.

Один шел в русле темы Ромео и Джульетты. Они с Эдвардом оказались примерно в том же положении, что и эта несчастная пара, хотя Ромео и Джульетта, возможно, выражали свои чувства языком более высоким. Но ситуация та же. Встреча… внезапно вспыхнувшее взаимное влечение… крушение надежд… и два нежных сердца разлучены. Виктории вспомнился стишок, который она часто слышала от старушки-няни.

Замени Америку на Багдад – и все как про нее с Эдвардом.

Виктория наконец поднялась, смахнула с юбки крошки и, выйдя из Фицджеймс-гарденс, зашагала в направлении Гоуэр-стрит. Она уже приняла два решения, и первое (в духе Джульетты) сводилось к тому, что она должна заполучить того, кого полюбила.

Второе решение вытекало из первого. Раз уж Эдвард уезжает в Багдад, то и ей не остается ничего другого, как отправиться туда же. Вот только как это сделать? В том, что такое решение возможно, Виктория не сомневалась. Чего-чего, а оптимизма и силы характера ей было не занимать.

Сладкая печаль расставания устраивала ее не больше, чем Эдварда.

«Мне нужно попасть в Багдад», – сказала она себе.

Глава 3

В отеле «Савой» мисс Анну Шееле встретили с подчеркнутой любезностью, как давнего и уважаемого клиента: осведомились о здоровье мистера Моргенталя и заверили, что, если приготовленный номер окажется не по вкусу, ей тут же предложат другой, – поскольку она представляла ДОЛЛАРЫ.

Мисс Шееле приняла ванну, оделась, позвонила по кенсингтонскому номеру и спустилась в лифте вниз. Пройдя через вращающиеся двери, она подозвала такси и, когда машина подошла, села и попросила отвезти ее к магазину «Картье» на Бонд-стрит.

Едва лишь такси, отъехав от «Савоя», свернуло на Стрэнд, как невысокий смуглолицый мужчина, только что разглядывавший витрину, вдруг бросил взгляд на часы и подозвал другое такси, как нельзя кстати проезжавшее мимо и не обращавшее внимание на женщину с покупками, всячески пытавшуюся привлечь к себе внимание.

Второе такси также свернуло на Стрэнд и последовало за первым. На Трафальгар-сквер, когда обе машины остановились перед светофором, пассажир второго такси выглянул в левое окошко и сделал едва заметный жест рукой. Частный автомобиль, стоявший на боковой улочке у арки Адмиралтейства, тут же вышел из спячки и влился в поток движения, пристроившись за вторым такси.

Загорелся зеленый. Такси с Анной Шееле свернуло налево, на Пэлл-Мэлл; второе такси, со смуглолицым мужчиной, свернуло направо, продолжая движение вокруг Трафальгарской площади. За первым такси следовал теперь, не отставая далеко, частный автомобиль, серый «Стандарт». За рулем последнего сидел светловолосый, рассеянного вида мужчина, рядом с ним расположилась элегантно одетая молодая женщина. Обе машины прошли по Пикадилли и оказались на Бонд-стрит. Здесь «Стандарт» на секунду остановился у тротуара, и женщина вышла из машины.

– Большое спасибо, – бросила она любезно, и блондин покатил дальше.

Молодая особа зашагала вперед, то и дело поглядывая в витрины. Миновав застрявшие в пробке такси с Анной Шееле и «Стандарт», она первой достигла ювелирного магазина и вошла.

Анна Шееле расплатилась с таксистом и направилась в «Картье». Некоторое время она рассматривала представленные образцы ювелирной продукции и в конце концов остановила выбор на кольце с сапфиром и брильянтами. Чек мисс Шееле выписала на один из лондонских банков. Увидев проставленное в чеке имя, продавец расплылся в улыбке:

– Рад снова видеть вас в Лондоне, мисс Шееле. Мистер Моргенталь тоже здесь?

– Нет.

– Я к тому, что у нас есть сейчас прекрасный сапфир, а мистер Моргенталь, насколько мне известно, интересуется сапфирами. Не желаете ли взглянуть сами?

Мисс Шееле выразила готовность увидеть драгоценный камень, повосхищалась им должным образом и пообещала сообщить мистеру Моргенталю.

Едва она вышла на Бонд-стрит, как примерявшая клипсы молодая особа заявила, что не готова пока их покупать, и тоже поспешила из магазина.

Серый «Стандарт» повернул налево, на Графтон-стрит, и, проехав по Пикадилли, снова выкатился на Бонд-стрит. Его недавняя пассажирка, если и заметила машину, сделала вид, что не узнала ее.

Между тем Анна Шееле завернула в пассаж и вошла в цветочный магазинчик. Там она заказала три дюжины роз, вазу с большими пурпурными фиалками, дюжину веточек сирени и вазу с мимозой. Потом продиктовала адрес, куда это все следует доставить.

– С вас двенадцать фунтов и восемнадцать шиллингов, мадам.

Анна Шееле расплатилась и вышла. Молодая особа, вошедшая в магазин вслед за нею, поинтересовалась, сколько стоит букетик примул, но покупать ничего не стала.

Анна Шееле пересекла Бонд-стрит, прошла по Берлингтон-стрит и повернула на Сэвилл-роу. Здесь она заглянула в одно из тех швейных ателье, которые, обслуживая преимущественно мужчин, время от времени нисходят до того, чтобы удостоить своим вниманием некоторых привилегированных особ прекрасного пола.

Мистер Болфорд принял гостью с уважением, соответствующим статусу почтенного клиента, и показал подходящие для костюма материалы.

– Какая удача! Могу гарантировать самое лучшее исполнение. Вы когда возвращаетесь в Нью-Йорк?

– Двадцать третьего.

– В таком случае мы прекрасно справимся. Самолетом, полагаю?

– Да.

– И как дела в Америке? У нас здесь все очень печально… очень печально. – Доктор Болфорд покачал головой, как врач, описывающий безнадежного больного. – Понимаете, с душой уже никто не работает. Таких, кто приходит в профессию с гордостью за ремесло, больше нет. Знаете, кто будет кроить ваш костюм? Мистер Лентуик. Ему семьдесят два, и он – единственный, кому я могу доверить работу с нашими лучшими клиентами. Остальные…

Мистер Болфорд развел пухлыми ручками.

– Качество. Вот чем славилась эта страна. Качеством! Никакой дешевки, никакой вульгарности. Массовая продукция – не наш профиль. Это факт, с которым не поспоришь. Массовое производство – специализация вашей страны. Повторяю снова, наше дело – качество. Никакой спешки, делать что нужно и создавать вещи, сравниться с которыми не может ничто в мире. На какой день назначим первую примерку? Ровно через неделю? В половине двенадцатого? Большое спасибо.

Пробравшись в дремучем полумраке между кипами тканей, Анна Шееле снова вынырнула на солнечный свет, остановила такси и вернулась в «Савой». Другое такси, стоявшее на противоположной стороне улицы, со смуглолицым мужчиной за рулем, проследовало тем же маршрутом, но к отелю сворачивать не стало, а выехало на набережную и там подобрало невысокую толстушку, незадолго до того выскользнувшую из «Савоя» через служебную дверь.

– Ну что там, Луиза? Осмотрела ее номер?

– Да. Ничего.

Анна Шееле перекусила в ресторане – для нее оставили столик у окна. Во время ланча метрдотель вежливо осведомился о здоровье Отто Моргенталя.

Потом она взяла ключ и поднялась в свой номер. Постель была убрана, в ванной лежали свежие полотенца, все чисто, нигде ни пылинки. Анна подошла к двум легким чемоданам, составлявшим весь ее багаж. Один был открыт, другой заперт. Она просмотрела содержимое первого, достала ключики из сумочки и открыла второй. Все сложено аккуратно, как сложила она сама, в том же порядке, ничто не нарушено. Наверху – кожаный портфель. В углу – маленькая «лейка» и две кассеты с пленкой. Кассеты запечатаны, их не вскрывали. Анна поддела ногтем крышку. И мягко улыбнулась. Лежавший под нею почти незаметный светлый волосок исчез. Она ловко посыпала пудрой блестящую кожу портфеля, а потом осторожно сдула ее. Портфель остался чистым. Ни одного отпечатка. А ведь она трогала портфель утром, после того как смазала волосы брильянтином, и отпечатки на нем должны были быть. Ее собственные.

Анна снова улыбнулась:

– Хорошая работа. Но не очень.

Она собрала небольшую дорожную сумку и снова спустилась. Портье вызвал такси. Анна назвала шоферу адрес: дом 17, Элмсли-гарденс.

Элмсли-гарденс был тихим местечком, довольно запущенным кварталом в районе Кенсингтон-сквер. Анна расплатилась с таксистом, взбежала по ступенькам к обшарпанной передней двери и нажала кнопку звонка. Через несколько минут дверь открыла пожилая женщина с настороженным выражением лица, которое тут же сменилось приветливой улыбкой:

– Вот уж мисс Элси обрадуется! Она в кабинете, сзади. Тем только и держится, что о вас думает да ждет.

Анна быстро прошла по темному коридору и открыла дверь в самом его конце. Кабинет был небольшой, бедно обставленной, но уютно обжитой комнатой с потертыми кожаными креслами. Женщина, сидевшая в одном из них, вздрогнула от неожиданности.

– Анна, дорогая…

– Элси…

Они нежно расцеловались.

– Все уже обговорено, – сказала Элси. – Пойду сегодня. Надеюсь…

– Не тревожься, – успокоила ее Анна. – Все будет хорошо.

Невысокий смуглолицый мужчина в дождевике вошел в телефонную будку на станции метро Кенсингтон-Хай-стрит и набрал номер.

– Граммофонная компания «Вальхалла»?

– Да.

– Сандерс на проводе.

– Сандерс с реки?[7] Какой реки?

– Реки Тигр. Отчет по А. Ш. Получен сегодняшним утром из Нью-Йорка. Заходила в «Картье». Купила кольцо с сапфиром и брильянтом за сто двадцать фунтов. Заходила в цветочный Джейн Кент. Потратила двенадцать фунтов и восемнадцать шиллингов на цветы с доставкой в частную лечебницу в Портленд-плейс. Заказала костюм, жакет с юбкой, в «Болфорд-энд-Эйвори». Сомнительных контактов ни одно из этих заведений, насколько нам известно, не поддерживает, но в будущем к ним придется присмотреться повнимательнее. Номер А. Ш. в «Савое» проверен. Ничего подозрительного не обнаружено. В портфеле найдены документы по сделке с Вольфенштайнами. Все законно. Фотоаппарат с двумя кассетами пленки, похоже неиспользованной. Учитывая, что пленки могли содержать какие-то данные, их заменили. Проведенная впоследствии проверка показала, что оригинальные пленки чистые. Далее А. Ш. отправилась к сестре, проживающей по адресу: Элмсли-гарденс, семнадцать. С собой взяла маленькую дорожную сумку. Сегодня утром сестра поступает в частную больницу в Портленд-плейс на операцию. На этот счет есть подтверждение из лечебницы и данные из журнала записей хирурга. Так что приезд Анны Шееле вполне оправдан. Слежки, похоже, не заметила, признаков беспокойства не выказала. Тот факт, что она остается на ночь в Портленд-плейс, вполне понятен. Номер в «Савое» сохранен за нею. В Нью-Йорк возвращается двадцать третьего самолетом.

Человек, назвавший себя Сандерсом, помолчал, после чего выразил свое личное мнение:

– На мой взгляд, дело пустое и ничего тут нет. Транжирит денежки, вот и всё… Подумать только, двенадцать фунтов на цветы! Это вам как?

Глава 4

Весомым свидетельством оптимизма и позитивного настроя Виктории можно считать тот факт, что она ни на секунду не усомнилась в достижимости поставленной цели. Строчки про корабли, проходящие мимо друг друга в ночи, не для нее. Досадно, конечно, что стоило ей только – что ж, будем откровенны – запасть на симпатичного парня, как вдруг получается, что этот парень вот-вот отправится чуть ли не на край земли, за три тысячи миль от Лондона. А ведь запросто могли бы послать в Абердин, Брюссель или даже Бирмингем… Так нет же, Багдад. Вот уж повезло так повезло. Тем не менее какой бы трудной ни представлялась задача, она твердо решила, что попадет туда так или иначе.

Решительно шагая по Тоттенхэм-Корт-роуд, Виктория перебирала способы и средства. Что такого есть в Багдаде? Эдвард говорил что-то про «культуру». Можно ли воспользоваться этим ходом? ЮНЕСКО? Они постоянно отправляют людей то туда, то сюда, то в совершенные прелестные места. Да только посылают не кого-нибудь, а девиц с университетскими степенями, которые давно уже при делах.

Следуя принципу «делай все по порядку», Виктория направилась в туристическое агентство, где и навела кое-какие справки. Оказалось, что отправиться в Багдад совсем даже не проблема. Можно самолетом. Можно морем – до Басры. Можно поездом до Марселя, потом морем до Бейрута и дальше через пустыню – уже автомобилем. А еще можно через Египет. Или всю дорогу поездом, но визы в наше время – дело трудное и ненадежное, и срок их действия частенько истекает к моменту получения. С деньгами проблем не возникнет, поскольку Багдад входит в стерлинговую зону. В общем, все легко – с точки зрения турагента. Добраться до Багдада не составляло труда для любого, у кого в кармане завалялось от шестидесяти до сотни фунтов стерлингов.

У Виктории на данный момент имелось три фунта и десять шиллингов (без девяти пенсов) наличными и еще пять фунтов и двенадцать шиллингов в сберегательном банке. Так что простой и легкий способ был не для нее.

Она осторожно поинтересовалась возможностью получить место стюардессы, но из ответов поняла, что желающих хватает и для начала нужно встать в очередь.

Следующим местом, куда отправилась Виктория, было агентство по трудоустройству. Восседавшая за рабочим столом мисс Спенсер приветствовала ее как старую знакомую, которой самой судьбой определено появляться в конторе с некоей периодичностью.

– Боже мой, мисс Джонс! Неужто снова не у дел? Я, по правде сказать, надеялась, что последнее место…

– Оно совершенно невозможное, – твердо заявила Виктория. – Я там с таким столкнулась, что даже говорить не хочется.

Бледные щеки мисс Спенсер вспыхнули от удовольствия.

– Нет… полагаю, это не… Мне он таким не показался. Немного грубоват, конечно, но, надеюсь…

– Всё в порядке, – с достоинством ответила Виктория и изобразила храбрую улыбку. – Я могу о себе позаботиться.

– О, конечно, но такая неприятность…

– Да. Неприятность. Однако… – Виктория снова храбро улыбнулась.

Мисс Спенсер заглянула в свои бумаги.

– «Обществу содействия матерям-одиночкам» при Святом Леонарде требуется машинистка. Платят они, конечно, не ахти как…

– А нет ли случайно, – перебила ее Виктория, – какого-нибудь местечка в Багдаде?

– В Багдаде? – искренне изумилась мисс Спенсер.

Виктория поняла, что с таким же успехом могла бы назвать Камчатку или Южный полюс.

– Мне бы очень хотелось попасть в Багдад.

– Вообще-то, не думаю… Вы имеете в виду место секретарши?

– Любое. Сиделкой, поварихой. Присматривать за умалишенными. Все равно что.

Мисс Спенсер покачала головой:

– Я бы особенно не надеялась. Вчера была одна леди с двумя девочками; так вот, она предлагала проезд до Австралии.

Отклонив Австралию, Виктория поднялась.

– Если услышите что-нибудь… Оплаченный проезд – это все, что мне надо. – Встретив любопытный взгляд мисс Спенсер, она поспешила объяснить: – У меня там… родственники. А у них много хорошо оплачиваемой работы. Но, разумеется, сначала туда нужно попасть.

– Да, – повторила Виктория, выходя из агентства по трудоустройству. – Сначала туда нужно попасть.

К досаде Виктории, как это часто бывает, когда сосредоточиваешь внимание на каком-то имени или предмете, всё вокруг, словно сговорившись, так или иначе направляло ее мысли на Багдад.

Короткая заметка в вечерней газете сообщала, что доктор Понсфут Джонс, известный археолог, приступил к раскопкам на месте древнего города Мурика в ста двадцати милях от Багдада. В рекламном объявлении упоминалась морская линия до Басры, откуда поезда шли затем в Багдад, Мосул и так далее. Со страницы старой газеты, выстилавшей ящик комода, в глаза бросились строчки о студентах в Багдаде. В местном кинотеатре шел «Багдадский вор», а в витрине модного книжного магазина интеллектуальной литературы, куда Виктория всегда заглядывала, красовалась «Новая биография Гаруна-аль-Рашида, халифа багдадского».

Весь мир, казалось, вдруг вспомнил о Багдаде, хотя еще сегодня, приблизительно до без четверти два, она ни разу не вспоминала об этом городе и уж точно не думала о нем.

Перспективы добраться туда выглядели не слишком радужными, но Виктория и не думала сдаваться. Обладая изобретательным умом и оптимистичным взглядом на жизнь, она считала, что, если хочешь достичь цели, способ всегда найдется.

Вечер был потрачен на составление списка возможных вариантов. В нем значились следующие пункты:

Заглянуть в Форин-офис?

Поместить объявление?

Зайти в посольство Ирака?

Поискать счастья в фирмах, занимающихся ввозом фиников?

В судоходных компаниях?

Наведаться в Британский совет?

В информационную службу Селфриджа?

В Бюро консультации населения?

Ни один пункт, это приходилось признать, не выглядел многообещающим. Подумав, Виктория приписала еще один:

Как раздобыть сто фунтов?

Было ли тому причиной чрезмерное напряжение умственных усилий или свою роль сыграло подсознательное ощущение свободы и отсутствия необходимости спешить на работу к девяти часам, – так или иначе на следующее утро Виктория проспала.

Проснувшись в пять минут одиннадцатого, она тут же вскочила и принялась одеваться. Телефон зазвонил в момент сражения с последней мятежной прядью.

Виктория схватила трубку. С другого конца донесся определенно взволнованный голос мисс Спенсер:

– Хорошо, что успела вас застать, дорогуша. Это просто чудо, потрясающее совпадение…

– Да? – воскликнула Виктория.

– Я говорю, просто удивительное совпадение. Некая миссис Гамильтон Клипп отправляется через три дня в Багдад. И надо же, сломала руку. Теперь ей нужна помощница в дорогу. Я сразу позвонила вам. Не знаю, обращалась ли она в другие агентства…

– Я уже еду. Где ее найти?

– В отеле «Савой».

– Как, вы сказали, ее фамилия? Трипп?

– Клипп, дорогуша. С двумя «п» на конце. Уж и не знаю почему. Впрочем, она американка, – закончила мисс Спенсер, как будто это все объясняло.

– Миссис Клипп, отель «Савой».

– Мистер и миссис Гамильтон Клипп. Вообще-то, звонил муж.

– Вы ангел, – сказала Виктория. – До свидания.

Она торопливо прошлась щеткой по костюму, который мог бы быть чуточку поопрятнее, поправила прическу, приведя ее в большее соответствие с ролью ангела милосердия и опытной путешественницы. Потом достала рекомендацию мистера Грингольца, прочитала и покачала головой.

Нам нужно что-то получше, сказала себе Виктория.

Выйдя из автобуса номер 19 на остановке Грин-парк, она направилась в отель «Ритц». Решение проблемы принес случайный взгляд на газету, брошенный через плечо соседки в автобусе. Пройдя в почтовое отделение, Виктория набросала несколько хвалебных строк в свой адрес от имени леди Синтии Брэдбери, которая, как сообщалось, только что отправилась из Англии в Восточную Африку. «…Бесценная помощница в случае болезни… старательная и способная во всех отношениях» – так охарактеризовала себя Виктория.

Выйдя из «Ритца», она перебежала на другую сторону улицы и прошла по Албермарль-стрит до отеля «Болдертон», где, как известно, останавливается высшее духовенство и пожилые дамы из провинции.

Здесь, уже не столь стремительным почерком и с элегантными греческими «е», Виктория написала рекомендацию от имени епископа Лэнгоу.

Снарядившись таким образом, она снова села на «девятку» и доехала до «Савоя».

Внизу, у регистрационного столика, Виктория осведомилась о миссис Гамильтон Клипп и сказала, что ее прислали из агентства по трудоустройству. Портье уже потянулся к телефону, но остановился и кивком указал на высокого и седого, необычайно худого американца с добрым лицом и неторопливой, размеренной речью.

Виктория представилась и сообщила, что пришла из агентства.

– В таком случае, мисс Джонс, вам следует подняться и встретиться с миссис Клипп. Она сейчас в нашем номере. По-моему, разговаривает с какой-то другой девушкой, но, возможно, уже закончила.

Сердце Виктории сжал холодок паники. Неужели все сорвется, когда она в шаге от цели?

Они поднялись на лифте на третий этаж и уже шли по устланному толстым ковром коридору, когда из комнаты в самом конце его вышла молодая женщина. В какой-то момент у Виктории возникло ощущение, что она видит себя. Может быть, потому, что на незнакомке был сшитый на заказ костюм точно такого фасона, который хотела бы носить она сама. «Точно был бы мне впору. У нас один и тот же размер. Так бы и сорвала», – зверея от зависти, подумала Виктория.

Молодая женщина прошла мимо. Слегка сдвинутая набок бархатная шляпка частично скрывала ее лицо, но мистер Гамильтон Клипп с удивлением посмотрел ей вслед.

– Ну и ну, – пробормотал он. – Подумать только! Анна Шееле. – И, решив, что спутница ждет объяснения, добавил: – Извините, мисс Джонс. Эту молодую особу я видел неделю назад в Нью-Йорке. Она – секретарша в одном из наших крупных международных банков.

Он остановился перед дверью, в замке которой был ключ, коротко постучал и отступил, пропуская Викторию вперед.

Миссис Гамильтон Клипп сидела у окна, на стуле с высокой спинкой, и нервно вздрогнула, когда они вошли. Это была миниатюрная, чем-то неуловимо напоминающая птичку женщина с пронзительными глазами. Ее правая рука покоилась в гипсе.

Мистер Клипп представил супруге Викторию.

– Такое несчастье, – торопливо заговорила миссис Клипп. – Представьте, у нас программа, мы наслаждаемся Лондоном, планы составлены, билеты заказаны. В Ираке я собираюсь навестить мою замужнюю дочь. Мы не виделись почти два года. И тут, надо же такому случиться… вообще-то это произошло в Вестминстерском аббатстве… поскользнулась на каменных ступеньках. И вот результат. Меня сразу же доставили в больницу, наложили гипс, так что, учитывая обстоятельства, все не так и плохо. Но я в беспомощном положении и даже не представляю, как смогу путешествовать. У Джорджа дела, и раньше чем через три недели ему не вырваться. Он предложил, чтобы я взяла с собой сиделку, но в Ираке мне сиделка не нужна – Сэди сама обо всем позаботится, – а значит, нужно будет оплачивать ее дорогу назад. В общем, я решила обзвонить агентства и узнать, нет ли кого-то, кто хотел бы сопроводить меня в одну сторону.

– Я не совсем сиделка, – сказала Виктория, тоном давая понять, что на деле так оно и есть. – Но у меня большой опыт по этой части. – Она достала первую рекомендацию. – Я около года работала у леди Синтии Брэдбери. И если потребуется выполнить какую-то секретарскую работу или вести переписку, то мне приходилось заниматься и этим. Видите ли, мой дядя – епископ Лэнгоу, – скромно добавила она.

– Так у вас дядя епископ? Как интересно!

Судя по всему, ей удалось произвести на обоих Клиппов должное впечатление. (Да и как иначе после всех ее трудов и стараний!)

Миссис Гамильтон Клипп передала обе рекомендации мужу.

– По-моему, лучше и быть не может, – сказала она с ноткой уважения. – Подарок судьбы. Господь внял нашим молитвам.

Так оно и есть, подумала Виктория.

– Вы полагаете занять там какое-то место? Или просто к родственникам? – осведомилась миссис Гамильтон Клипп.

Занимаясь рекомендательными письмами, Виктория в спешке совсем забыла подумать о причинах, вынуждающих ее ехать в Багдад. Захваченная врасплох, она снова прибегла к импровизации. И тут ей вспомнилась прочитанная накануне заметка.

– Вообще-то, я еду к дяде, доктору Понсфуту Джонсу, – объяснила она.

– Неужели? К тому самому, археологу?

– Да. – Не слишком ли много дядей, с мимолетной тревогой подумала Виктория. Да еще таких известных. – Меня жутко интересует его работа, но, конечно, у меня нет специальной подготовки, так что оплатить мой проезд экспедиция не может. А вот если я доберусь сама, то смогу присоединиться к их команде и делать что-то полезное.

– Увлекательная, должно быть, работа, – заметил мистер Гамильтон Клипп. – И в Месопотамии археологам есть где развернуться.

– К сожалению, мой дядя, епископ, сейчас в Шотландии. – Виктория повернулась к миссис Клипп: – Но я могу дать вам телефон его секретарши. Она здесь, в Лондоне. Пимлико, восемь-семьдесят шесть-девяносто три, это один из добавочных Фулхэм-пэлас. Будет на месте после, – тут Виктория бросила взгляд на часы, стоявшие на каминной полке, – половины двенадцатого. Если пожелаете, можете позвонить ей и спросить обо мне.

– Конечно, я обязательно… – начала миссис Клипп, но ее перебил муж:

– Знаете, у нас очень мало времени. Самолет вылетает послезавтра. У вас есть паспорт, мисс Джонс?

– Да, – с облегчением ответила Виктория. Год назад, во время отпуска, она ненадолго ездила во Францию, так что паспорт был еще действителен. – Я захватила его с собою – на всякий случай.

– Вот это и есть ответственное отношение к делу, – одобрительно кивнул мистер Клипп. Другая претендентка, если и участвовала в состязании, теперь определенно отстала. Хорошие рекомендации, наличие двух уважаемых дядей и готового паспорта явно склонили чашу весов в ее пользу.

– Вам потребуются визы, – сказал мистер Клипп, забирая паспорт. – Я обращусь к нашему другу, мистеру Берджену, в «Американ экспресс», и он обо всем позаботится. Возможно, вам придется подъехать туда во второй половине дня и расписаться, если понадобится, в документах.

Виктория с готовностью согласилась.

Закрывая дверь, она услышала, как миссис Клипп обращается к мужу:

– Какая милая, целеустремленная девушка… Нам необыкновенно повезло.

Виктории смущенно покраснела.

Поспешив домой, она села к телефону, чтобы, если миссис Клипп позвонит, посчитав необходимым получить подтверждение ее способностей, ответить с тем особенным, рафинированным акцентом, который и положен секретарше епископа. Но миссис Клипп, очевидно под глубоким впечатлением от прямоты и деловитости молодой особы, не стала утруждать себя излишними формальностями. В конце концов, обязанности Виктории как компаньонки исчерпывались несколькими днями путешествия.

Бумаги были должным образом и в нужный срок заполнены и подписаны, требуемые визы получены, и последнюю ночь Виктория провела в отеле «Савой», чтобы помочь миссис Клипп со сборами и быть к семи часам следующего утра в Эруэйз-хаус и оттуда отправиться в аэропорт Хитроу.

Глава 5

Вышедшая двумя днями ранее из болотистой низины, лодка неслышно скользила по тихой глади Шатт-эль-Араба. Поток здесь был быстрый, что избавляло управлявшего лодкой старика от лишних усилий. Движения его были плавными и ритмичными, глаза – полузакрыты. В ритм движениям звучала негромкая, заунывная и кажущаяся бесконечной арабская песня:

Много раз – все и не сосчитать – и по самым разным случаям спускался Абдул Сулейман, принадлежавший к племени болотных арабов, до самой Басры. Вместе с ним в лодке был другой человек, наряд которого представлял собой столь часто встречающееся в наши дни трогательное сочетание восточного и западного стилей. Поверх длинной полосатой рубахи он носил затасканный китель защитного цвета, старый, заляпанный пятнами и рваный. Концы некогда красного, выгоревшего вязаного шарфа были заткнуты под мундир. Голову его, как дань почтения арабскому платью, покрывала неизменная черно-белая куфия, подвязанная черным шелковым шнуром-агалом. Взгляд затуманенных усталостью глаз рассеянно скользил по излучине реки. В какой-то момент пассажир начал тихонько подтягивать в унисон старику. С виду он ничем не выделялся на фоне месопотамского пейзажа. Ничто не выдавало в нем англичанина, обладателя секрета, перехватить и уничтожить который – вместе с его носителем – жаждали влиятельные люди многих стран.

В памяти его лениво проплывали события последних недель. Засада в горах. Переход через заснеженный перевал. Верблюжий караван. Четырехдневное пешее путешествие по пустыне в компании двух мужчин, тащивших «волшебный ящик». Дни, проведенные в черной палатке, и странствия с племенем анейза, его старыми друзьями. Трудности и опасности, постоянные поиски лазеек в кордонах, выставленных для его поимки.

Генри Кармайкл. Британский агент. Возраст – около тридцати. Волосы русые, глаза темные, рост – пять футов и десять дюймов. Владеет арабским, курдским, персидским, армянским, хинди, турецким и многими горными диалектами. Пользуется поддержкой кочевых племен. Опасен.

Кармайкл родился в Кашгаре, где его отец состоял на правительственной службе. В детстве он легко копировал разнообразные диалекты и говоры – его няньки, а позднее слуги принадлежали к самым разным народностям и племенам. Друзья у него были едва ли не по всему Среднему Востоку, даже в самых диких его уголках.

Контакты подводили только в городах. Сейчас, приближаясь к Басре, Кармайкл понимал, что его миссия достигла критической стадии. Рано или поздно придется вернуться в зону цивилизации. И хотя конечным пунктом назначения был Багдад, он рассудил, что благоразумнее будет достичь столицы кружным путем. План был обговорен и согласован заранее, много месяцев назад, и в каждом иракском городе его ждало подготовленное убежище. Выбрать место, так сказать, для всплытия предоставлялось ему самому. С начальством Кармайкл не связывался даже по непрямым каналам связи, там, где мог бы это сделать. Так было безопаснее. Самый простой план, с участием ждущего в назначенном месте самолета, провалился, что вовсе не стало для него неожиданностью. О предстоящем рандеву узнали враги. Утечка информации! И не в первый уже раз. Смертельно опасная, необъяснимая утечка…

Ощущение опасности нарастало. Здесь, в Басре, – Кармайкл чувствовал это инстинктивно – опасность будет даже больше, чем на самых рискованных этапах маршрута. Провалить дело, когда цель так близка… сама мысль об этом была невыносима.

Старик араб все так же ритмично работал веслами.

– Время близится, сын мой, – пробормотал он, не поворачивая головы. – Да благословит тебя Аллах.

– Не задерживайся в городе, отец. Возвращайся домой. Не хочу, чтобы с тобой что-то случилось.

– Это уж как распорядится Всевышний. Все в его руках.

– Иншалла, – повторил пассажир.

На мгновение он пожалел, что судьба определила ему быть человеком Запада, а не Востока. Тогда бы его не волновали шансы на успех или неудачу; ему не пришлось бы снова и снова просчитывать опасности, снова и снова задаваться вопросом, тщательно ли все спланировано и продумано. Вручить ответственность за все Всемилостивому и Всеведущему. Иншалла, я преуспею!

Произнося про себя эти слова, он ощутил нисходящий на него покой и фатализм этой страны. Ощутил и с благодарностью принял. Еще немного, и он сойдет с лодки, ступит на улицы города и бросит перчатку внимательным, бдительным глазам. И успех будет зависеть только от того, удастся ли ему сойти за араба.

Лодка плавно свернула в протоку. Суденышки всевозможных форм и размеров стояли на причале, скользили туда и сюда. Чудесная, почти венецианская сцена: лодки с высокими носами и мягкими, блеклыми красками. Сотни их стояли, теснясь друг к дружке, вдоль берега.

– Пора, – негромко сказал старик. – Ждут ли тебя здесь?

– Да, все договорено. Пришло время прощаться.

– Да будет путь твой прямым, и да продлит Аллах годы твоей жизни.

Подобрав полосатый подол, Кармайкл поднялся и взошел по скользким каменным ступенькам на пристань.

Вокруг бурлила обычная прибрежная жизнь. Рядом с заваленными апельсинами лотками сидели на корточках мальчишки-продавцы. Липкие квадратики пряников соседствовали с горками леденцов, шнурки для ботинок и дешевые гребешки – с мотками резинки. Прогуливающиеся вдоль рядов мерно перебирали четки, то и дело смачно сплевывая на землю. На противоположной стороне улицы, где располагались магазины и банки, деловито сновали молодые эфенди[8] в европейских костюмах с фиолетовым отливом. Встречались здесь и европейцы, англичане и иностранцы. И никто не проявил ни малейшего интереса к одному из примерно пятидесяти арабов, только что сошедших на берег.

Неторопливо шагая по улице, Кармайкл взирал на окружающее с живым детским любопытством. Время от времени он, чтобы не выпадать из образа, шумно отхаркивался и сплевывал, не слишком, впрочем, усердствуя, а дважды, остановившись, высморкался, зажав ноздрю пальцами.

Так, изображая чужака в городе, Кармайкл добрался до моста через канал, прошел по нему и оказался на базаре.

Здесь все было шум, гам и суета. Крепкие кочевники прохаживались в толпе, бесцеремонно расталкивая прочих; груженые ишаки пробивались в людской массе под хриплые крики погонщиков: «Балек… балек…» Дети ссорились, пищали и бежали за европейцами, повторяя с надеждой: «Бакшиш, мадам, бакшиш… Мескин-мескин…»

Продукция Запада и Востока была представлена здесь в равных пропорциях и лежала бок о бок. Алюминиевые миски, кружки, тарелки и чайники, изделия из кованой меди, серебро из Амара, дешевые часы, эмалированные тазики, вышивка и пестрые персидские ковры, окованные медью сундуки из Кувейта, ношеные пальто, брюки и детские шерстяные кофточки. Местные стеганые покрывала, раскрашенные стеклянные лампы, пирамиды глиняных горшков и кувшинов. Дешевые продукты цивилизации соседствовали с поделками здешних мастеров.

Всё нормально. Всё как всегда. После долгого путешествия по местам куда более диким суета и сумятица выглядели непривычно, но Кармайкл знал, что так и должно быть. Ничего необычного, никакой диссонирующей ноты или признака интереса к своей особе он пока не обнаружил. И тем не менее, обладая инстинктом человека, несколько лет живущего в шкуре преследуемого, Кармайкл ощущал растущее беспокойство, смутную тревогу. Вроде бы ничего такого. Никто не задерживал на нем взгляд. Никто – в этом он был практически уверен – за ним не следил. Однако чувство опасности только усиливалось, и игнорировать его Кармайкл уже не мог.

Он свернул в узкий темный проход, потом направо… налево… нырнул в дверной проем и оказался в дворике, окруженном торговыми палатками. У входа в одну из лавок висели фервахи – овчинные полушубки, которые носят на севере. Кармайкл остановился, перебирая товар. Рядом хозяин лавки предлагал кофе покупателю, высокому бородатому мужчине представительной наружности, перевязанный зеленым тарбуш которого указывал на то, что носитель его – хаджи, совершивший паломничество в Мекку.

Кармайкл пощупал овчину.

– Беш хадья? – поинтересовался он.

– Семь динаров.

– Дорого.

– Так ты доставишь ковры в мой хан? – спросил хаджи.

– Конечно, – заверил его хозяин. – Ты отправляешься завтра?

– На рассвете, в Кербелу.

– Это же мой родной город, Кербела, – заметил Кармайкл. – Последний раз я видел гробницу Хусейна пятнадцать лет назад.

– Святой город, – сказал хаджи.

– В лавке есть фервахи подешевле, – обратился хозяин к Кармайклу.

– Мне нужен белый, с севера.

– Есть такой, в дальней комнате. – Хозяин указал на дверь во внутренней стене.

Все шло по согласованному сценарию – самый обычный для любого базара разговор, – но последовательность ключевых слов была соблюдена верно: «Кербела» и «белый фервах».

И только когда Кармайкл вошел в лавку и посмотрел на торговца, он мгновенно понял – лицо не то. Того, кто был ему нужен, он видел только раз, но память еще никогда его не подводила. Сходство определенно присутствовало, но человек явно был не тот.

Он остановился и с ноткой легкого удивления спросил:

– А где же Салах Хасан?

– Салах – мой брат. Умер три дня назад. Теперь я веду его дела.

Брат? Вполне возможно – уж очень сильное сходство. И также возможно, что департамент привлек к работе брата. Однако в сумрачную дальнюю комнату Кармайкл прошел с еще большей настороженностью. На полках здесь лежали привычные товары: латунные и медные кофейники и молоточки для колки сахара, старинное персидское серебро, груды вышивок, свернутые аба, эмалированные дамасские подносы и кофейные сервизы.

Отдельно, на кофейном столике, лежал и аккуратно сложенный белый фервах. Под ним оказался поношенный, в европейском стиле, деловой костюм. В нагрудном кармане – бумажник с деньгами и документами. В лавку вошел безымянный араб, а выйдет из нее и отправится на встречи в заранее обговоренных местах мистер Уолтер Уильямс, представляющий фирму «Кросс и Ко., импортеры и судовые агенты». Мистер Уолтер Уильямс был человеком вполне реальным – легенда готовилась тщательно – и пользовался заслуженной деловой репутацией. Всё по плану. Облегченно выдохнув, Кармайкл принялся расстегивать свой военный китель. Всё хорошо.

Будь орудием убийства револьвер, миссия Кармайкла на этом бы и закончилась. Но у ножа есть свои преимущества, и в первую очередь бесшумность.

На полке перед Кармайклом громоздился здоровенный медный кофейник, тщательно начищенный в ожидании покупателя, американского туриста, пообещавшего зайти за ним позднее. Блеск лезвия отразился в округлом, сияющем боку кофейника – картина пусть и искаженная, но достаточно полная. Незнакомец выскользнул из-за занавески за спиной Кармайкла и уже вытаскивал из-под одежды длинный изогнутый кинжал. В следующее мгновение клинок вонзился бы в спину жертвы.

Обернувшись с быстротой молнии, Кармайкл ловкой подсечкой свалил нападавшего на пол. Кинжал отлетел в сторону. Кармайкл перепрыгнул через поверженного противника и метнулся в соседнюю комнату, мимолетно отметив изумленно-злобную физиономию торговца и удивленное лицо представительного хаджи. Выскочив из лавки, он пролетел через хан, врезался в базарную толпу, свернул направо, потом налево и, сбавив шаг, неторопливо направился дальше, не проявляя и признака спешки, необычной и привлекающей внимание в этой восточной стране.

Пока он шел – прогулочным шагом, почти бесцельно, иногда останавливаясь перед тем или иным товаром, рассматривая или пробуя на ощупь, – мозг его лихорадочно работал. План провалился! В тщательно отлаженном механизме что-то сломалось! Он снова был один, сам по себе, в чужой, враждебной стране. И прекрасно понимал все значение случившегося.

Опасаться должно не только врагов. Не только противник шел по его следу, и не только противник охранял подходы к цивилизации. Враг проник в систему. Узнал пароли и отзывы. Нападение последовало ровно в тот момент, когда он уже считал себя в безопасности. Впрочем, в том, что измена таилась внутри, не было, наверное, ничего неожиданного. Враг всегда ставил целью внедрить в систему своих людей. Или подкупить того, кто нужен. Это легче, чем может кому-то показаться, ведь покупают не всегда только за деньги.

Что ж, так или иначе, случилось то, что случилось. И теперь он снова в бегах и может рассчитывать только на себя. Без денег. Без новых документов. А им известно, как он выглядит. И, может быть, за ним уже незаметно наблюдают…

Он не оглядывался. Что толку? Его враги – не новички в этой игре.

Неспешно и рассеянно Кармайкл шел дальше, продолжая перебирать возможные варианты. Оставив позади суету базара, он снова перешел по мосту на другой берег канала и продолжил путь, пока не увидел большую, с гербом, доску над дверью. Надпись на ней гласила: «Британское консульство».

Кармайкл огляделся. Никто, казалось, не обращал на него внимания. Что может быть легче, чем переступить порог и войти? Воображение нарисовало картину: открытая мышеловка с соблазнительно манящим кусочком сыра. Так легко и просто для мышки…

Что ж, придется рискнуть. Ничего другого ему не оставалось.

Кармайкл толкнул дверь.

Глава 6

Сидя в приемной Британского консульства, Ричард Бейкер ждал, когда консул освободится от дел.

Утром он сошел на берег с борта «Индийской царицы» и предъявил на таможне свой багаж, состоявший почти полностью из книг. Среди последних затерялась и кое-какая, наспех собранная и брошенная в последнюю минуту, одежда.

«Индийская царица» прибыла по расписанию, и Ричард, в своих расчетах допускавший некоторое опоздание, что частенько случалось с небольшими грузовыми судами, имел теперь в своем распоряжении два свободных дня до выезда, через Багдад, к пункту назначения, Тель-Асваду, где и проходили раскопки древнего города Мурика.

Планы на эти два дня были уже составлены. Ему давно хотелось побывать в Кувейте, где неподалеку от побережья находился холм, предположительно хранивший в себе некие древности. И вот теперь небеса даровали ему возможность исследовать это любопытнейшее место непосредственно.

Приехав в гостиницу при аэропорте, Ричард первым делом поинтересовался, как можно попасть в Кувейт. Оказалось, что самолет туда вылетает следующим утром, в десять часов, и им же через день можно будет вернуться. Все легко и просто. Требовалось, конечно, выполнить неизбежные формальности, получить выездную и въездную визы в Кувейт. Для решения этого вопроса ему нужно было обратиться в Британское консульство. С генеральным консулом в Басре, мистером Клейтоном, Ричард познакомился несколько лет назад в Персии, так что теперь его ждала приятная встреча.

Консульство имело несколько подъездов. Самый большой – для автомобилей. Вторые ворота, поменьше, открывались из сада на дорогу, которая шла вдоль Шатт-эль-Араба. Большинство посетителей попадали в консульство с главной улицы. Ричард, войдя, предъявил документы дежурному, узнал, что генеральный консул занят, но скоро освободится, и был препровожден в комнату ожидания слева от коридора, проходившего через все здание, от входа до сада.

В комнате ожидания уже находилось несколько человек, но Ричард едва удостоил их взглядом. Представители человеческой расы не вызывали у него интереса. Фрагмент древней керамики волновал его куда больше, чем любое из человеческих существ, родившееся в двадцатом веке от Рождества Христова. Мысли его влекли письмена древнего города Маари и странствия племен Вениаминова колена в 1750 году до новой эры.

Трудно сказать, что именно вернуло его в настоящее и мир, населенный живыми людьми. Сначала пришло беспокойство, ощущение напряжения. Пришло оно, как ему показалось, посредством обоняния, через нос. Ничего такого, что он диагностировал бы в точных и ясных терминах, но и ошибки быть не могло, потому что оно, это ощущение, напомнило ему о днях войны. Точнее, об одном конкретном дне, когда его и еще двоих сбросили на парашюте и они, затаившись в холодной предрассветной мгле, ждали нужного момента, чтобы сделать свое дело. В такие минуты, когда падаешь духом, когда в полной мере осознаешь опасность предстоящего предприятия и пугающее бремя ответственности, когда мороз дерет по коже и ты ощущаешь в воздухе кисловатый, едва уловимый запах.

Запах страха…

Сначала он зарегистрировал его только на уровне подсознания. Сознание еще упрямо цеплялось за далекое прошлое. Но настоящее тянуло все сильнее.

Кто-то здесь, в комнате ожидания, испытывал смертельный страх…

Ричард огляделся. Араб в потрепанном военном кителе рассеянно перебирал янтарные четки. Полноватый седоусый англичанин – с виду коммерсант – сосредоточенно писал что-то в блокноте. Худощавый смуглолицый мужчина расслабленно откинулся на спинку стула; на лице его застыло выражение благодушной отрешенности. Еще один смахивал на местного клерка. Пожилой перс в свободных белых одеждах. Все казались спокойными и бесстрастными.

В щелканье янтарных бусинок стал проступать некий определенный ритм. Ритм странно знакомый. Ричард насторожился. Он уже почти засыпал. Короткий… долгий… долгий… короткий… Да это же морзянка! Определенно, морзянка. Он знал азбуку Морзе, ему приходилось пользоваться ею во время войны. Прочитать сообщение не составляло труда. СОВА. F‑L‑O‑R‑E‑A‑T‑E‑T‑O‑N‑A. Что за чертовщина? Да, точно. Фраза повторялась. Floreat Etona[9]. И ее отстукивал какой-то оборванец-араб… Стоп, а это что было? Сова. Итон. Сова.

Это же его кличка в Итоне! Его прозвали так из-за неимоверно больших очков с толстыми стеклами.

Ричард внимательно, отмечая каждую деталь, посмотрел на сидящего у противоположной стены араба: полосатая рубаха… старый армейский китель… красный, со спущенными петлями, вязаный шарф… На набережной таких сотни. Их взгляды встретились, но в глазах араба не мелькнуло и тени узнавания. И только бусинки продолжали щелкать.

Это Факир. Будь готов. Тревога.

Факир? Факир… Ну конечно. Факир Кармайкл! Парень, то ли родившийся, то ли живший где-то на краю света – в Туркестане или Афганистане?

Ричард достал трубку. Продул. Заглянул в чашечку. Постучал по стоявшей рядом пепельнице: сообщение принято.

Дальше события развивались так быстро, что позднее ему стоило трудов восстановить их в правильной последовательности.

Араб в рваном кителе поднялся и шагнул к двери. Проходя мимо Ричарда, он споткнулся и, чтобы не упасть, ухватился за Ричарда. Выпрямился, извинился и двинулся дальше.

Все это было так неожиданно и случилось так быстро, что в глазах Ричарда больше походило на сцену из кино, чем из реальной жизни. Толстяк-коммерсант выронил блокнот и сунул руку в карман пиджака. Из-за собственной полноты и облегающего покроя костюма движение получилось неуклюжим, и Ричард воспользовался секундной задержкой. Как только толстяк вынул револьвер, Ричард ударил его по руке. Грохнул выстрел, и пуля ушла в пол.

Араб метнулся в дверь и повернул к кабинету консула, но потом вдруг остановился и бросился к другой двери, той, через которую вошел. В следующее мгновение он был уже на улице.

К Ричарду, все еще державшему за руку толстяка-коммерсанта, подбежал полицейский-кавас. Остальные посетители вели себя по-разному: клерк-иракец вскочил и взволнованно пританцовывал, смуглолицый таращился по сторонам, ничего не понимая, а пожилой перс неподвижно смотрел в пространство.

– Какого черта вы размахиваете револьвером? – возмущенно спросил Ричард.

Короткая пауза…

– Извините, старина, – жалобно заныл толстяк. – Чистая случайность. Простая неловкость.

– Чепуха! Вы собирались выстрелить в того араба, который выскочил на улицу.

– Нет, старина, нет… Только попугать. Я его признал – жулик… всучил мне поддельное старье на базаре. Это я так… для забавы.

Как и всякий человек тонкой душевной организации, Ричард Бейкер терпеть не мог разного рода скандалы. Приняв такое объяснение толстяка, он мог бы избежать дальнейших публичных разборок. Какие у него доказательства? Да и пойдет ли на пользу самому Кармайклу, если он поднимет шум вокруг этого дела? Скорее всего, нет, если старина Факир выполняет здесь какое-то тайное шпионское задание…

Ричард разжал пальцы, заметив при этом, что коммерсант обливается потом.

Между тем кавас разразился возмущенной тирадой, смысл которой сводился к тому, что приносить оружие в консульство нехорошо, непозволительно и консул будет очень-очень недоволен.

– Прошу прощения. Недоразумение, только и всего. – Толстяк попытался всучить кавасу какие-то деньги, которые жандарм с негодованием отверг. – Тогда я лучше пойду. Не хочу ждать консула. – Он вдруг вручил Ричарду свою визитку. – Если возникнут проблемы, я буду в гостинице, но вообще-то все случившееся – чистая случайность. Неудачная шутка.

Пытаясь сохранить важный вид, коммерсант вышел из комнаты и свернул на улицу. Ричард проводил его взглядом. Он надеялся, что поступил правильно, хотя разобраться, что правильно, а что нет, когда ты в полном неведении, не так-то просто.

– Мистер Клейтон освободился, – сообщил кавас.

Ричард проследовал за ним по коридору. Кабинет консула располагался в самом конце.

Мистер Клейтон, седоволосый мужчина со спокойным, задумчивым лицом, сидел за письменным столом.

– Не знаю, помните ли вы меня, – сказал Ричард. – Мы с вами встречались два года назад в Тегеране.

– Конечно, помню. Вы ведь были тогда, если не ошибаюсь, с Понсфутом Джонсом? Собираетесь поработать с ним и нынче?

– Да. Как раз туда и направляюсь, но тут у меня образовалось несколько свободных дней, и я хотел бы заглянуть в Кувейт. Надеюсь, трудностей не возникнет?

– Ни малейших. Завтра утром есть самолет. Время полета – полтора часа. Я сообщу о вас Арчи Гонту, нашему тамошнему резиденту, и он вас встретит. А переночуете у нас.

– Вообще-то… не хотелось бы беспокоить миссис Клейтон. Я могу пойти в гостиницу.

– Гостиница при аэропорте забита битком, а нам доставит удовольствие принять вас у себя. Моя жена будет рада снова вас видеть. У нас сейчас… дайте-ка посмотреть… да, Кросби из «Ойл компани» и какой-то молодчик от доктора Рэтбоуна – ему надо провезти ящики с книгами через таможню. Идемте наверх, к Розе.

Он поднялся, и они вместе вышли в залитый солнцем сад. Лестничный пролет вел в жилую резиденцию консула.

Наверху лестницы Джерард Клейтон толкнул сетчатую дверь и провел гостя в длинный сумрачный холл с симпатичными коврами на полу и прекрасной мебелью по обе стороны. Прохладный полумрак приятно контрастировал с жарой и режущим глаза солнцем снаружи.

– Роза, Роза! – позвал супругу консул, и из дальней комнаты тут же вышла миссис Клейтон, запомнившаяся Ричарду как женщина жизнерадостная и энергичная. – Дорогая, ты помнишь Ричарда Бейкера? Он бывал у нас в Тегеране с доктором Понсфутом Джонсом.

– Конечно. – Миссис Клейтон протянула гостю руку. – Мы тогда вместе ходили на базар и купили чудесные ковры.

Миссис Клейтон доставляло огромное удовольствие, даже ничего не покупая самой, сопровождать друзей и знакомых и помогать им на местных рынках. Она прекрасно разбиралась в самых разных вещах, знала их истинную цену и умела торговаться.

– Одна из моих лучших покупок, – признался Ричард. – Которой я целиком и полностью обязан вам.

– Бейкер хочет лететь завтра в Кувейт, – сказал Джерард Клейтон. – Я предложил ему переночевать у нас.

– Но если это в какой-то мере затруднит вас… – начал Ричард.

– Вы нисколько нас не затрудните, – заверила его миссис Клейтон. – Лучшую комнату уже занял капитан Кросби, но мы предоставим вам другую, вполне удобную. Не хотите ли купить кувейтский сундучок? У них там сейчас совершенно великолепные сундучки. Мне-то Джерард приобрести еще один не позволит, хотя он был бы весьма полезен для хранения запасных одеял.

– Дорогая, у тебя их уже три, – мягко напомнил Клейтон. – Прошу извинить, Бейкер, но мне нужно вернуться к себе. В комнате ожидания, похоже, произошел какой-то инцидент. Если я правильно понял, кто-то выронил револьвер.

– Кто-нибудь из местных шейхов, наверное, – заметила миссис Клейтон. – Они такие несдержанные и обожают оружие.

– Как раз наоборот, – сказал Ричард. – Это был англичанин. Похоже, собирался выстрелить в какого-то араба. Я выбил у него револьвер.

– Так вы были замешаны во всю эту историю… Я и не знал. – Клейтон достал из кармана визитную карточку. – Роберт Холл, «Ахиллес Уоркс, Энфилд», так он представился. По какому вопросу пришел, я не знаю. Он ведь не был пьян?

– Он объяснил, что это была шутка, – сухо сказал Ричард. – Что револьвер выстрелил случайно.

Клейтон удивленно вскинул брови:

– Коммерсанты обычно не носят в кармане заряженное оружие.

А его не проведешь, подумал Ричард.

– Возможно, мне не следовало его отпускать.

– Когда такое случается, трудно сразу понять, что именно следует делать… Тот, в кого он стрелял, не пострадал?

– Нет.

– Ну, тогда оно, возможно, и к лучшему, что так все закончилось.

– Хотелось бы мне знать, что за этим стояло.

– Да-да. Мне тоже, – немного рассеянно, словно думая о чем-то другом, согласился консул. – Что ж, я должен идти.

Миссис Клейтон провела гостя в гостиную, большую внутреннюю комнату с зелеными подушечками и шторами, и предложила на выбор кофе или пиво. Исследователь предпочел пиво, которое и было доставлено приятно охлажденным.

Хозяйка полюбопытствовала, почему он летит в Кувейт. Ричард объяснил.

Потом она спросила, почему он до сих пор не женился. Ричард ответил, что, наверное, не создан для семейной жизни. Миссис Клейтон заявила, что это ерунда, что из археологов получаются прекрасные мужья, и спросила, приезжают ли в этом сезоне на раскопки молодые женщины. Одна или две, сказал Ричард, не считая, разумеется, миссис Понсфут Джонс.

Миссис Клейтон выразила надежду, что приезжающие девушки окажутся симпатичными, а Ричард ответил, что сказать по этому поводу ему нечего, поскольку сам он их не видел и знает только, что у них нет никакого опыта.

Непонятно почему, в этом месте миссис Клейтон рассмеялась.

Тут в гостиную вошел невысокий коренастый мужчина с резкими манерами, который был представлен как капитан Кросби. Представляя Ричарда, миссис Клейтон сказала, что он – археолог и извлекает из земли необычайно интересные вещицы тысячелетней давности. Капитан Кросби заметил, что никогда не понимал, как археологам удается с такой точностью определить возраст найденных предметов. Всегда считал их отъявленными врунами, со смехом добавил он. Ричард посмотрел на него устало. Нет, правда, стоял на своем капитан, откуда археолог знает, сколько лет той или иной вещи? Ричард сказал, что объяснение заняло бы слишком много времени, и миссис Клейтон поспешила отвести его в комнату.

– Он славный, но, знаете, немного не совсем. Совершенно далек от культуры.

Комната оказалась очень уютной, и мнение Ричарда о хозяйке поднялось на ступеньку выше.

Опустив руку в карман, он, к своему удивлению, извлек на свет сложенный листок, которого точно не было там утром.

Ричард вспомнил, как в комнате ожидания араб, споткнувшись, ухватился за него. Человек с достаточно ловкими пальцами вполне мог незаметно сунуть эту бумажку ему в карман.

Он развернул листок. Грязный, замызганный… похоже, его складывали и разворачивали несколько раз.

Шесть написанных довольно небрежным почерком строчек аттестовали некоего Ахмеда Мохаммеда как старательного и исполнительного работника, умеющего водить грузовик, заниматься мелким ремонтом и при этом совершенно честного. Самая обычная на Востоке рекомендация, по-местному чит, подписанная майором Джоном Уилберфорсом и выданная восемнадцать месяцев назад, в чем тоже не было ничего необычного, поскольку владельцы таких бумаг очень ими дорожили.

Сосредоточившись, Ричард тщательно, со свойственной ему дотошностью перебрал события дня.

Теперь сомнений уже не оставалось: Факир Кармайкл опасался за свою жизнь. За ним охотились, и он пришел в консульство. Почему? В поисках безопасности? Но вместо безопасности наткнулся на еще одну, непосредственную угрозу. В консульстве его ждал враг. Коммерсант, должно быть, получил четкое указание: с риском для себя застрелить Кармайкла в официальном учреждении и даже в присутствии свидетелей. Следовательно, дело очень срочное. В таких обстоятельствах Кармайкл обратился за помощью к старому приятелю и передал ему этот – самый обыкновенный на первый взгляд – документ. Документ, должно быть, очень важный, и если враги Кармайкла, схватив его самого, не обнаружат то, что искали, они быстро вычислят, кому он мог передать листок.

Так что же делать с документом Ричарду Бейкеру?

Можно передать Клейтону, представителю его величества.

Или оставить у себя, пока за ним не придет сам Кармайкл?

После недолгих размышлений он выбрал последний вариант.

Но прежде принял меры предосторожности.

Оторвав от старого письма чистую половину, Ричард принялся сочинять рекомендацию примерно в тех же выражениях, но с использованием других слов – на тот случай, если текст представлял собой зашифрованное сообщение. Впрочем, могло быть и так, что сообщение написано некими невидимыми чернилами.

Потом Ричард посыпал свое сочинение пылью с подошв ботинок, втер ее ладонями, сложил и развернул несколько раз, так что оно приобрело должный вид.

Закончив с этим, он скомкал листок и сунул в карман, после чего долго смотрел на оригинал, рассматривая и отвергая различные варианты. Наконец с легкой улыбкой сложил его несколько раз, придав продолговатую форму, достал палочку пластилина, без которого никогда не путешествовал, завернул листок в отрезанную от несессера клеенку, а получившуюся трубочку обмазал пластилином, разгладил поверхность и проставил на ней оттиск цилиндрической печати, которую носил с собой.

Потом с мрачным удовлетворением оценил полученный результат.

На трубочке четко отпечаталось изображение бога Солнца, Шамаша, вооруженного Мечом Правосудия.

– Будем надеяться, что это добрый знак, – проворчал Ричард Бейкер.

Вечером, когда он заглянул в карман пиджака, который был на нем утром, сложенной бумажки уже не было.

Глава 7

Жизнь, думала Виктория, наконец-то настоящая жизнь! Сидя в зале аэровокзала, она дождалась того волшебного момента, когда диктор произнес заветные слова: «Пассажиров, следующих в Каир, Багдад и Тегеран, просят занять места в автобусе».

Волшебные названия, волшебные слова. Для миссис Гамильтон Клипп, которая, как уже поняла Виктория, значительную часть жизни занималась тем, что перепрыгивала с пароходов в самолеты, с самолетов – на поезда, а короткие промежутки проводила в дорогих отелях, в них не было ничего волшебного, ничего чарующего. Но для Виктории они звучали восхитительной переменой после приевшихся фраз: «Записывайте, пожалуйста, мисс Джонс», «В этом письме полно ошибок. Вам придется перепечатать его, мисс Джонс», «Я знаю, где делают самый лучший перманент», «Чайник закипает, вы не заварите?». Опостылевшая рутина! А теперь – Каир, Багдад, Тегеран! Вся восхитительная романтика Востока (с Эдвардом в конце пути).

Виктория спустилась на землю, услышав фразу, которой ее работодательница, оказавшаяся неизлечимой говоруньей, завершила очередную серию высказываний:

– …а по-настоящему чистого ничего-то и нет. Вот почему я всегда очень, очень осторожна с тем, что ем. На улицах и базарах такая грязь, вы себе даже не представляете. А какое рванье они носят! Это же полная антисанитария. И туалеты… Да их и туалетами-то нельзя назвать!

Все эти жалобы и возмущения, выслушивать которые Виктории пришлось по долгу службы, нисколько не омрачили ее энтузиазм и не отравили ощущение праздника. Грязь и микробы мало что значили в ее юной жизни. По прибытии в Хитроу она помогла миссис Клип выйти из автобуса. Паспорта, билеты, деньги – все эти вопросы уже были переданы в ее ведение.

– Какое же это облегчение, что вы под рукой, мисс Джонс!.. Даже не представляю, что бы я делала, если бы мне пришлось путешествовать одной.

Путешествие по воздуху напоминало школьную экскурсию. На каждом шагу рядом с тобой оказываются добрые, но решительные учителя, всегда готовые помочь и направить. Бортпроводницы в аккуратной униформе терпеливо и четко, с той неукоснительной твердостью, что характерна для детсадовских воспитательниц, имеющих дело с не окрепшими умом детишками, объясняли, что именно тебе положено сделать в нужный момент. Виктория, наверное, не удивилась бы, если б каждое свое выступление они предваряли словами «итак, дети».

Утомленного вида моложавые джентльмены за стойкой привычно протягивали руки за паспортами и, интимно понизив голос, осведомлялись о деньгах и драгоценностях. При этом им каким-то образом удавалось внушить пассажирам чувство вины. У предрасположенной к внушению Виктории ни с того ни с сего возникло острое желание описать свою скромную брошку как брильянтовую диадему стоимостью в десять тысяч фунтов только лишь для того, чтобы посмотреть, как изменится скучающее выражение лица молодого дознавателя. И только мысль об Эдварде удержала ее от такого шага.

Пройдя несколько барьеров, они снова попали в зал ожидания, выход из которого вел уже прямо на аэродром. Подходящим к ожиданию фоном служил доносящийся снаружи рев моторов. Оглядывая спутников, миссис Гамильтон Клипп с удовольствием награждала каждого короткой характеристикой:

– Те двое малышей ну просто прелесть, не правда ли? Но какое ж это испытание путешествовать одной с двумя детьми… Надо думать, британцы. Костюм на матери уж больно хорошего покроя. А вот выглядит она усталой. Симпатичный мужчина… есть в нем, по-моему, что-то латинское. И какая броская клетка – определенное дурновкусие. Бизнесмен, наверное. Вон тот, посмотрите, голландец – шел перед нами на паспортном контроле. А та семья – то ли турки, то ли персы. Американцев вроде бы нет. Они, наверное, «Пан-Американ» предпочитают. Те трое, что держатся одной компанией, наверняка по части нефти. Вы согласны?.. Мне нравится смотреть на людей и угадывать, кто они такие и чем занимаются. Мистер Клипп говорит, что меня увлекает человеческая натура. По-моему, это вполне естественно – интересоваться теми, кто рядом… Как думаете, вон та норковая шубка стоит своих трех тысяч долларов?

Миссис Клипп вздохнула. Оценив должным образом спутников, она начала терять терпение.

– Хотелось бы знать, чего мы так долго ждем. Самолет уже четыре раза запускал двигатели. Пассажиры все на месте. Почему бы не объявить посадку? Нет, они определенно выбьются из расписания.

– Не желаете ли чашечку кофе, миссис Клипп? Я вижу там буфет и…

– Нет, мисс Джонс, спасибо. Кофе я выпила утром, еще до отъезда, и у меня такое впечатление, что ничего больше мой желудок принять пока не в состоянии. И чего же мы все-таки ждем, вот что мне хотелось бы знать.

Ответ на этот вопрос пришел еще раньше, чем миссис Клипп успела договорить.

Дверь из коридора службы таможенного и паспортного контроля резко распахнулась, и в зал с тем же эффектом, что производит порыв ветра, стремительно вошел высокий мужчина. Его сопровождала кучка представителей авиалинии. Служащий в форме БОАК нес два больших запечатанных холщовых мешка.

Миссис Клип мгновенно оживилась.

– Явно какая-то крупная шишка, – заметила она.

Он и сам это знает, подумала Виктория. Было в опоздавшем путешественнике что-то нарочито дерзкое, рассчитанное на эффект. Одет он был в темно-серый дорожный плащ с просторным капюшоном и шляпу, напоминавшую широкополое сомбреро светло-серого цвета. Длинные и волнистые седые волосы шли в комплекте с прекрасными серебристыми усами, загнутыми кончиками вверх. Более всего незнакомец напоминал опереточного бандита. Виктория, недолюбливавшая позеров, удостоила его неприязненным взглядом.

Служащие же аэропорта, отметила она с раздражением, вились вокруг незнакомца с откровенной угодливостью.

«Да, сэр Руперт». «Разумеется, сэр Руперт». «Самолет сейчас отправляется, сэр Руперт».

Взмахнув широким плащом, сэр Руперт стремительно прошествовал к выходу на летное поле. Отброшенная дверь запрыгала на петлях.

– Сэр Руперт, – проворчала миссис Клипп. – Интересно, кто же это такой?

Виктория покачала головой, хотя в какой-то момент лицо и общий вид представительного джентльмена показались ей смутно знакомыми.

– Наверное, кто-то из вашего правительства, – предположила миссис Клипп.

– Не думаю, – покачала головой Виктория. Те несколько членов правительства, видеть которых ей довелось, произвели впечатление людей, которым не терпится извиниться за свое пребывание среди живых. И только поднимаясь на трибуну, они оживали, надувались от важности и принимались изрекать прописные истины.

– А теперь прошу всех, – громко и четко, как в детсаду, объявила старшая бортпроводница, – занять свои места в самолете. Сюда, пожалуйста. И, если можно, побыстрее.

Тон и манеры давали основание предположить, что она имеет дело с кучкой рассеянных, плетущихся шагом детишек, своей медлительностью действующих на нервы взрослым.

Пассажиры друг за дружкой потянулись на поле.

Громадный самолет ждал, пофыркивая двигателями, словно довольный, сытый лев.

Вместе с одной из стюардесс Виктория помогла миссис Клипп подняться по трапу на борт и устроиться на своем месте, сама же села у прохода. Подождав, пока нанимательница расположится со всеми возможными удобствами, она застегнула наконец ремень безопасности и только тогда заметила, что человек, прибытие которого вызвало такой переполох, сидит непосредственно перед ними.

Дверцы салона закрылись, а еще через несколько секунд самолет неторопливо сдвинулся с места, начиная разбег.

Летим, с восторгом подумала Виктория. А ведь страшновато! Вдруг мы так и не сумеем оторваться от земли? Нет, действительно, это ведь невозможно даже представить!

После казавшегося вечностью неспешного пробега по полю самолет медленно развернулся и остановился. Двигатели яростно взревели. Стюардессы раздавали пассажирам жевательную резинку, леденцы и ватные затычки для ушей.

Громче и громче, свирепее и свирепее выли моторы. А потом самолет снова покатился вперед. Сначала как будто робко, потом быстрее, еще быстрее…

Он не взлетит, подумала Виктория, и мы все погибнем.

Еще быстрее…

И вот уже ни толчков, ни прыжков – плавно и гладко, подняв нос, они оторвались от земли и полетели… Над автомобильной стоянкой и главной дорогой… еще выше и выше… над смешным крохотным поездом… над кукольными домиками и игрушечными машинками на шоссе… Еще выше… и вот уже земля внизу перестала быть живой, человеческой, а превратилась в огромную плоскую карту с линиями, кружками и точками.

Пассажиры в салоне начали расстегивать ремни, закуривать, открывать журналы. Виктория была в новом мире, мире, вытянутом в длину и ограниченном в ширину, населенном двадцатью или тридцатью пассажирами. Ничего больше в этом мире не было.

Она снова выглянула в окошечко. Внизу пушистой дорожкой расстилались облака. Самолет летел под солнцем. Знакомый ей дотоле мир лежал где-то далеко под облаками.

Сделав усилие, она взяла себя в руки. Рядом что-то говорила миссис Гамильтон Клипп. Виктория вынула из ушей ватные затычки и с вниманием склонилась к ней. Сэр Руперт впереди поднялся, швырнул на полку широкополую фетровую шляпу, натянул на голову капюшон и, опустившись, расслабленно откинулся на спинку кресла.

Надутый индюк, с необъяснимой неприязнью подумала Виктория.

Миссис Клипп раскрыла журнал и углубилась в чтение. Время от времени, когда при попытке перевернуть страницу одной рукой он соскальзывал с колен, она толкала компаньонку в бок.

Виктория огляделась. Вообще-то, воздушное путешествие оказалось довольно скучным. Открыв журнал, она увидела перед собой рекламное объявление следующего содержания: «Хотите улучшить навыки машинистки-стенографистки?» – поежилась, закрыла журнал и стала думать об Эдварде.

Аэродром Кастель Бенито встретил их проливным дождем. Викторию к этому времени немного подташнивало, так что для исполнения своих обязанностей ей пришлось напрячь все силы. Подгоняемые ливнем, пассажиры добрались до гостиницы. Сэра Руперта встретил офицер в военной форме с красными петлицами, который, усадив важного гостя в служебную машину, повез его туда, где и проводят время оказавшиеся в Триполитании сильные мира сего.

Пассажиров распределили по комнатам. Виктория помогла миссис Клипп устроиться, а когда та, переодевшись в халат, прилегла отдохнуть до ужина, вернулась к себе, свалилась на кровать и с облегчением закрыла глаза. К счастью, пол обеспечивал надежную опору и не уходил из-под ног.

Часом позже Виктория проснулась – в добром здравии и хорошем настроении – и отправилась помочь миссис Клипп. Почти тут же появившаяся бортпроводница безапелляционно сообщила, что машины, которые повезут их на ужин, поданы. После ужина миссис Клипп разговорилась с некоторыми из спутников, а джентльмен в костюме в слишком яркую клетку, похоже проникшись чувствами к Виктории, долго рассказывал ей о производстве графитовых карандашей.

Потом их доставили в гостиницу и предупредили, что все должны быть готовы к вылету в половине шестого утра.

– Вот и вся Триполитания. Не очень-то много мы и видели, – грустно заметила Виктория. – Воздушные путешествия всегда такие?

– Да, я бы сказала, что всегда одно и то же. Заставлять людей подниматься в такую рань – откровенный садизм. Поднимут, а потом ты еще бродишь целый час или даже два по аэродрому… Помнится, в Риме нас однажды подняли в половине четвертого ночи, а завтрак назначили на четыре часа утра. А улетели мы только в восемь! Но самое главное, что тебя все же доставляют прямо к месту назначения без задержек и проволочек.

Виктория вздохнула. Она бы ничего не имела против задержек и проволочек. Ей хотелось повидать мир.

– А знаете ли, дорогуша, что мне удалось узнать? – взволнованно продолжала миссис Клипп. – Насчет того интересного мужчины. Британца. Из-за которого нас задержали. Оказывается, это сэр Руперт Крофтон Ли, великий путешественник. Вы, несомненно, о нем слышали.

Теперь Виктория вспомнила. Месяцев шесть назад его фотографии были во всех газетах. Сэр Руперт считался большим авторитетом по внутренним районам Китая. Он был одним из тех немногих, кому довелось проникнуть в Тибет и побывать в Лхасе, совершить путешествия по неисследованным уголкам Курдистана и Малой Азии. Его живо и остроумно написанные книги продавались большими тиражами и пользовались огромной популярностью. Занимаясь саморекламой, сэр Руперт по крайней мере имел на то достаточно оснований и не выдвигал беспочвенных притязаний. Что же касается плаща с капюшоном и широкополой шляпы, то, как вспомнила теперь Виктория, такой образ он выбрал для себя сам.

– Как интересно, да? – с энтузиазмом охотницы на львов воскликнула миссис Клипп, когда Виктория поправляла на ней одеяло.

Девушка согласилась – да, интересно, – но про себя подумала, что книги сэра Руперта нравятся ей куда больше, чем их автор. Больше всего к нему подходило слово, которым часто пользуются дети, – зазнайка.

Утром вылетели в назначенное время. Погода улучшилась, небо расчистилось, солнце сияло. Огорчало лишь то, что повидать Триполитанию практически не удалось. С другой стороны, согласно расписанию, самолет должен был прибыть в Каир к ланчу и вылететь в Багдад только на следующее утро, так что для знакомства с Египтом оставалась вся вторая половина дня.

Полет проходил над морем, но через некоторое время облака скрыли от глаз синюю гладь, и Виктория, откинувшись на спинку кресла, лениво зевнула. Сидевший перед ней сэр Руперт спал, время от времени роняя голову. Капюшон съехал, и Виктория со злорадным удовлетворением заметила на шее знаменитости небольшой фурункул. Почему ее так порадовал этот факт, сказать трудно – возможно, потому, что из-за чирья великий путешественник предстал более человечным и уязвимым. В конце концов, он был таким же, как все, подверженным мелким раздражениям плоти, хотя и вел себя как небожитель и совершенно не замечал окружающих его людей.

Хотелось бы знать, кем он себя считает, думала про себя Виктория. Ответ был очевиден. Он – сэр Руперт Крофтон Ли, знаменитость, а она – Виктория Джонс, весьма посредственная машинистка-стенографистка, о которой и сказать-то больше нечего.

По прибытии в Каир они вместе, Виктория и миссис Гамильтон Клипп, отправились на ланч. После чего последняя объявила, что собирается вздремнуть, и предложила Виктории съездить и посмотреть на пирамиды.

– Я заказала для вас автомобиль, потому что, по правилам вашего Казначейства, получить наличные деньги вы здесь не сможете.

Виктория, которой обналичивать было в любом случае нечего, выразила благодарность за внимание, добавив приличествующих случаю извинений.

– Ну что вы, не стоит. Вы были так добры. К тому же нам, с долларами, путешествовать намного легче. Миссис Китчин – та леди с двумя милыми детишками – тоже хочет поехать, так что я предложила ей присоединиться к вам, если, конечно, вы не против?

Виктория была не против – лишь бы увидеть мир.

– Вот и замечательно. Тогда не теряйте времени и отправляйтесь прямо сейчас.

Поездка к пирамидам прошла как и ожидалось, хотя удовольствия от нее Виктория получила бы, наверное, больше, если б не отпрыски миссис Китчин. При осмотре достопримечательностей дети часто становятся обузой. Вот и теперь младший так раскапризничался, что в гостиницу пришлось вернуться раньше, чем предполагалось.

Упав на кровать, Виктория устало зевнула. Вот бы остаться в Каире на недельку, может быть, подняться по Нилу… «А на какие денежки, подруга?» – сурово спросила она себя. Ей и так уже сказочно повезло, что путешествие в Багдад обошлось совершенно бесплатно.

«И что, – спросил бесстрастный внутренний голос, – ты намерена делать, когда окажешься в Багдаде с несколькими фунтами в кармане?»

Виктория беззаботно отмахнулась. Эдвард найдет ей какую-нибудь работу. А если не Эдвард, то она и сама что-то отыщет. Зачем беспокоиться?

Ослепленная солнечным светом, девушка закрыла глаза.

Ее разбудил стук в дверь.

– Войдите, – сказала Виктория, а когда никто не вошел, поднялась с кровати, подошла к двери и открыла.

Оказалось, стучали не к ней, а в соседнюю, следующую по коридору, комнату. Очередная бортпроводница, брюнетка в аккуратной униформе, стучала в дверь сэра Руперта Крофтона Ли. Он открыл ровно в тот момент, когда Виктория выглянула из комнаты.

– Ну, что там на сей раз? – сонно и раздраженно спросил путешественник.

– Извините за беспокойство, сэр Руперт, – проворковала бортпроводница, – но не будете ли вы столь любезны пройти в офис БОАК? Это здесь, чуть дальше по коридору. Нужно уточнить одну небольшую деталь, касающуюся завтрашнего полета в Багдад.

– Хорошо, хорошо…

Виктория отступила в комнату. Сонливость прошла. Она взглянула на часы – всего лишь половина пятого. В запасе, до того как ее услуги понадобятся мисс Клипп, еще полтора часа. Можно выйти и прогуляться по Гелиополису. Гулять, по крайней мере, можно бесплатно.

Попудрив носик, она с трудом сунула ноги в туфли. Прогулка к пирамидам не прошла бесследно – туфли как будто съежились.

Выйдя из комнаты, Виктория направилась по коридору к главному холлу гостиницы. Миновала офис БОАК с прибитой к двери табличкой, удостоверяющей сей факт. Не успела она пройти, как дверь открылась и из офиса вышел сэр Руперт. Шел он быстро и догнал ее за пару шагов. Глядя ему в спину, Виктория подумала, что путешественник чем-то недоволен.

В шесть часов Виктория вошла в комнату миссис Клипп, застав свою нанимательницу в раздраженном настроении.

– У меня проблема с перевесом багажа, мисс Джонс. Я думала, что заплатила за превышение веса до самого Багдада, а оказалось, что только до Каира. Дальше мы летим «Ирак эйруэйз». У меня билет до конца, а вот с багажом неувязка. Вы не могли бы сходить к ним и все точно узнать? Может быть, мне придется разменять еще один дорожный чек.

Виктория согласилась навести справки. Офис авиакомпании она нашла не сразу, а когда все же отыскала в дальнем конце коридора, на другой стороне холла, то обнаружила, что он занимает довольно большое помещение. Другой, маленький, решила Виктория, вероятно, работал только в послеполуденные часы. Опасения миссис Клипп из-за перевеса багажа были не напрасны, что еще больше раздосадовало американку.

Глава 8

Офис компании «Вальхалла граммофон Ко.» находится на пятом этаже административного здания в лондонском Сити. Человек, сидевший за письменным столом в этом офисе, читал книгу по экономике. Когда зазвонил телефон, он снял трубку и произнес негромким, лишенным всяких эмоций голосом:

– Компания «Вальхалла граммофон».

– Это Сандерс.

– Сандерс с реки? Какой реки?

– Река Тигр. Докладываю относительно А. Ш. Мы ее потеряли.

Секундная тишина, потом тихий голос заговорил снова, но теперь в нем зазвучала стальная нотка.

– Я правильно понял то, что вы сказали?

– Мы потеряли Анну Шееле.

– Никаких имен. С вашей стороны это очень серьезная ошибка. Как такое случилось?

– Она отправилась в больницу. Как я вам и докладывал. Ее сестре предстояла операция.

– И что?

– Операция прошла успешно. Мы ожидали, что А. Ш. вернется в «Савой», где она оставила за собой номер. Она не вернулась. За больницей установили наблюдение, и мы были совершенно уверены, что она оттуда не выходила. Полагали, что она все еще там.

– А ее там нет?

– Нам это стало известно только сейчас. Она выехала оттуда на машине «Скорой помощи» на следующий после операции день.

– Другими словами, она умышленно вас провела?

– Похоже, что так. Я был готов поклясться, что она не догадывается о слежке. Мы приняли все возможные меры предосторожности. Нас было трое и…

– Не нужно оправдываться. Куда ее отвезла «Скорая помощь»?

– В университетскую больницу.

– Что вам удалось узнать в больнице?

– К ним в сопровождении больничной сиделки доставили некую пациентку. Этой сиделкой, должно быть, и была А. Ш. Куда она подевалась потом, после того как доставила пациентку, они не знают.

– А пациентка?

– Пациентка ничего не знает. Она была под морфием.

– Итак, А. Ш. покинула университетскую больницу под видом сиделки и может находиться теперь где угодно?

– Да. Если вернется в «Савой»…

Договорить ему не дали.

– В «Савой» она не вернется.

– Может, проверить другие отели?

– Да, проверьте, но я сильно сомневаюсь, что это даст какие-то результаты. Именно этого от нее и ждут.

– Какие еще будут инструкции?

– Проверьте порты – Дувр, Фолкстон, прочие. Проверьте авиалинии. В особенности обратите внимание на предварительные заказы до Багдада в пределах двух ближайших недель. Заказывать на свое имя она, конечно, не станет. Ищите среди тех, кто больше подходит по возрасту.

– Ее вещи по-прежнему в «Савое». Возможно, она пришлет за ними.

– Ничего такого она делать не будет. Вы, может быть, и глупец, но она точно не дура! Сестра что-нибудь знает?

– Мы контактируем с ее домашней сиделкой. Похоже, сестра считает, что А. Ш. в Париже, решает какие-то дела для Моргенталя и остановилась в отеле «Ритц». Думает, что А. Ш. вылетает в Штаты двадцать третьего числа этого месяца.

– Другими словами, А. Ш. ничего ей не сказала. И не скажет. Тщательно проверьте авиалинии. На них вся надежда. Ей нужно попасть в Багдад, и единственная возможность успеть туда вовремя – воспользоваться самолетом. И, Сандерс, вот что еще…

– Да?

– Больше никаких проколов. Это ваш последний шанс.

Глава 9

Переминаясь с ноги на ногу, юный секретарь британского посольства, мистер Шрайвенхэм, смотрел вверх, на снижающийся самолет. На Багдадский аэродром налетела песчаная буря. Пальмы, дома, люди – все заволокло густой бурой дымкой. Буря нагрянула совершенно внезапно.

– Десять к одному, они не смогут здесь сесть, – уныло заметил Лайонел Шрайвенхэм.

– И что тогда будут делать? – спросил его друг Гарольд.

– Наверное, полетят в Басру. Там, я слышал, погода ясная и тихо.

– Тебе ведь нужно встретить какого-то важного гостя?

Юный мистер Шрайвенхэм застонал от отчаяния.

– Да уж, везет так везет… Новый посол еще не прибыл. Советник Лэнсдоун в Англии. Другой советник, Райс, слег с дизентерией. Плюс к тому у него очень высокая температура. Бест – в Тегеране, так что в строю остался я один. Из-за этого гостя столько шуму, уж и не знаю, в чем там дело… Даже парни из секретной службы и те засуетились. Этот тип – один из самых знаменитых путешественников, постоянно объявляется в самых недоступных местах верхом на верблюде. Чем он так важен, ума не приложу, но нос задирает выше некуда, и мне поручено исполнять малейшие его желания. Если самолет улетит в Басру, он точно взъярится. Даже не знаю, что ему тогда предложить… Вечерний поезд? Или отправить за ним завтра военный самолет?

Придавленный грузом обид и ответственности, мистер Шрайвенхэм снова вздохнул. С самого момента прибытия в Багдад три месяца назад ему постоянно не везло. Еще одна оплошность, и на перспективной, многообещающей карьере можно будет ставить крест.

Самолет снова устремился вниз.

– Похоже, решил, что сесть не сможет, – сказал Шрайвенхэм и тут же взволнованно добавил: – Эй, по-моему, все-таки садится!

Минуту-другую спустя самолет уже подкатил к своему месту в конце полосы, и Шрайвенхэм приготовился встречать важного гостя.

Прежде чем устремиться к пиратского вида особе в развевающемся плаще, он успел своим непрофессиональным взглядом выхватить из цепочки спускающихся по трапу пассажиров «весьма симпатичную девушку».

Вырядился, словно на маскарад собрался, неодобрительно подумал он, подходя к знаменитому путешественнику.

– Сэр Руперт Крофтон Ли? Я из посольства, моя фамилия Шрайвенхэм.

Сэр Руперт особой приветливости не выказал, что, в общем-то, было понятно, учитывая недавнее волнение, когда самолет кружил над аэродромом, а пассажиры пребывали в неведении относительно возможности посадки.

– Отвратительная погода, – продолжал Шрайвенхэм. – И в этом году таких дней особенно много. Вижу, сэр, у вас чемоданы. Пожалуйста, следуйте за мной. Ваш багаж погрузят на автомобиль.

Отъезжая от аэродрома, он заметил:

– Я уж подумал, что вас направят в какой-то другой аэропорт. Не всякий пилот решился бы садиться в таких условиях. Должен сказать, буря нагрянула совершенно неожиданно.

– Это была бы катастрофа, полнейшая катастрофа, – важно надув щеки, отозвался сэр Руперт. – Мой график оказался бы под угрозой срыва. Могу сказать вам, молодой человек, последствия были бы в высшей степени серьезные и далеко идущие.

Мнит себя невесть кем, раздраженно подумал Шрайвенхэм. Эти «шишки» считают, что весь мир только вокруг них и крутится.

– Полагаю, сэр, так оно и есть, – почтительно согласился он вслух.

– Вы хотя бы приблизительно знаете, когда посол прибудет в Багдад?

– Пока ничего определенного, сэр.

– Будет досадно, если я не смогу встретиться с ним. В последний раз мы виделись… дайте-ка подумать… да, в Индии, в тридцать восьмом.

Шрайвенхэм почтительно промолчал.

– Минутку… Райс ведь здесь?

– Да, сэр. Советник Восточного отдела.

– Способный малый. Много чего знает. Будет приятно встретиться с ним снова.

Шрайвенхэм негромко откашлялся.

– Вообще-то, сэр, Райса сейчас тоже нет. Его отвезли в больницу, на обследование. Острый приступ гастроэнтерита. Судя по всему, что-то похуже обычного расстройства желудка.

– Как это так? – Сэр Руперт резко тряхнул головой. – Гастроэнтерит? Хмм… И что, вот так, ни с того ни с сего?

– Сэр, он еще позавчера заболел.

Знаменитый путешественник нахмурился. Напускная помпезность слетела, как шелуха. Он как будто сдулся и стал проще. На лице его явственно проступило выражение озабоченности.

– Интересно, – пробормотал сэр Руперт. – Да, интересно…

Шрайвенхэм посмотрел на него с вежливым вниманием.

– Уж не зелень ли Шееле[10] виновата… – задумчиво добавил сэр Руперт.

Сбитый с толку, Шрайвенхэм предпочел промолчать.

Они уже приближались к мосту Фейсала, и машина свернула налево, в сторону британского посольства. Внезапно сэр Руперт подался вперед.

– Пожалуйста, остановите на минутку, – резко бросил он. – Да, с правой стороны. Там, где горшки.

Автомобиль замедлил ход, прижался к тротуару и остановился у лавчонки, заваленной нагроможденными друг на друга грубоватыми горшками из белой глины и кувшинами для воды.

Заметив машину, невысокий плотный европеец, разговаривавший дотоле с хозяином лавки, двинулся дальше. Шрайвенхэму показалось, что это был Кросби из «Ай-энд-Пи», которого он встречал пару раз.

Выйдя из автомобиля, сэр Руперт решительно направился к лавке, взял из горки горшок и заговорил с хозяином на арабском. Говорил он быстро, и Шрайвенхэм, чьи языковые познания и навыки оставались на невысоком уровне, ничего не понял.

Лавочник просиял, развел широко руками и принялся что-то объяснять. Сэр Руперт перебирал горшки и, похоже, о чем-то спрашивал. В конце концов он остановил выбор на кувшине с узким горлышком, бросил продавцу несколько монет и вернулся к машине.

– Интересная техника, – объяснил путешественник. – Точно такие же горшки уже тысячи лет делают в одном горном районе Армении.

Он просунул палец в узкое отверстие, покрутил влево‑вправо.

– Грубо сработано, – равнодушно пожал плечами Шрайвенхэм.

– Да, с художественной точки зрения никакой ценности не представляет, но с исторической – очень и очень интересен. Видите эти выступы? Самые простые вещи повседневного употребления могут дать немало информации внимательному наблюдателю. У меня таких вещей целая коллекция.

Машина въехала через открытые ворота на территорию британского посольства. Сэр Руперт потребовал, чтобы его сразу же препроводили в отведенную комнату. Примечательно, что, едва закончив лекцию о ценности примитивной керамики, он как будто разом утратил к кувшину всякий интерес и даже позабыл его в машине. Шрайвенхэм нарочно прихватил посудину с собой и, доставив в комнату наверху, демонстративно поставил на прикроватный столик.

– Ваша покупка, сэр.

– Что?.. А, спасибо, юноша.

Похоже, гость думал уже о чем-то другом. Шрайвенхэм постоял, потом еще раз повторил, что ланч вот-вот подадут, а напитки нужно заказать заранее.

Едва молодой человек вышел, как сэр Руперт подошел к окну и развернул клочок бумаги, который извлек из горлышка кувшина. Сообщение заняло всего лишь две строчки. Сэр Руперт внимательно его прочитал, чиркнул спичкой и поднес огонек к бумажке. Потом вызвал прислугу.

– Да, сэр? Хотите, чтобы я разобрал ваш багаж?

– Пока еще не надо. Мне нужен мистер Шрайвенхэм – пусть поднимется сюда.

Секретарь не заставил себя ждать.

– Чем могу помочь вам, сэр? – настороженно спросил он. – Что-то не так?

– Мистер Шрайвенхэм, ввиду новых обстоятельств мои планы радикальным образом изменились. Я ведь могу рассчитывать на вашу осмотрительность?

– Разумеется, сэр.

– Видите ли, я уже давно не был в Багдаде, фактически со времен войны. Если не ошибаюсь, отели расположены в основном на другом берегу?

– Да, сэр. На улице Рашида.

– Вдоль Тигра?

– Да. Самый большой из них – «Вавилонский дворец». Его считают до некоторой степени официальным отелем.

– А что вам известно об отеле под названием «Тио»?

– Там многие останавливаются. Хорошая кухня. А управляет им любопытный тип по имени Маркус Тио. В Багдаде он – знаменитость.

– Я хочу, чтобы заказали для меня номер в «Тио».

– То есть… Значит, в посольстве вы не останетесь? – забеспокоился Шрайвенхэм. – Но, сэр, здесь ведь все уже приготовлено, распоряжения отданы…

– Значит, отмените! – рявкнул сэр Руперт.

– Конечно, сэр… да. Я не хотел…

Шрайвенхэм прикусил язык. Чутье подсказывало, что в любом случае виноватым окажется он.

– Мне предстоит провести довольно-таки деликатные переговоры. Сделать это на территории посольства не представляется возможным. Мне нужно, чтобы вы заказали для меня номер в отеле «Тио» и чтобы я смог выйти из посольства, по возможности не привлекая к себе внимания. Другими словами, я не хочу ехать в отель на посольской машине. Мне также нужно забронировать место на самолете, вылетающем послезавтра в Каир.

– Но я так понял, что вы намеревались провести здесь пять дней… – окончательно растерялся Шрайвенхэм.

– Прежние договоренности больше не действуют. Мне необходимо как можно скорее попасть в Каир после завершения здешних дел. Задерживаться здесь дольше будет небезопасно.

– Небезопасно?

Суровая усмешка полностью преобразила лицо сэра Руперта. Манеры и личина прусского сержанта вдруг растворились, а их место заняло неведомо откуда взявшееся обаяние.

– Вообще-то, безопасность никогда не была моим главным приоритетом, тут я с вами согласен, – сказал он. – Но в данной ситуации нужно принимать во внимание не только собственную безопасность – речь идет также о многих других людях. Так что приступайте к делу. Если с билетом на самолет возникнут трудности, используйте свои возможности. Оставшееся время я проведу в комнате. Официально я болен, – добавил он, заметив, что Шрайвенхэм открыл удивленно рот. – Малярия. – Секретарь кивнул. – Так что никакого ланча не нужно.

– Но мы можем прислать вам в комнату…

– Двадцатичетырехчасовой пост я как-нибудь переживу – не впервой. В некоторых путешествиях приходилось голодать и подольше. Вы только сделайте все так, как я сказал.

Внизу, где его окружили с расспросами коллеги, секретарь только развел в отчаянии руками:

– Шпионские игры в полном масштабе. Что-то я никак не разберусь в этом сэре Руперте Крофтоне Ли… Настоящий он или играет? Этот плащ вразлет, бандитская шляпа и все прочее… Один парень, прочитавший пару его книг, говорил, что да, он, конечно, себя прорекламировать не забывает, но при этом и впрямь побывал во всех местах, про которые пишет, и что все оно так и было на самом деле. Ну, не знаю… Как бы я хотел, чтобы всем занимался Томас Райс! Кстати, вспомнил… Что такое зелень Шееле?

– Зелень Шееле? – повторил, морща лоб, один из коллег. – А это не имеет отношения к обоям? По-моему, что-то ядовитое. Вроде мышьяка.

– Вот так дела! – удивился Шрайвенхэм. – А я подумал, какая-то болезнь. Типа амебной дизентерии.

– Нет-нет, это определенно по части химии. Этой штукой жены мужей травят. Или наоборот.

Шрайвенхэм надолго замолчал. И было отчего. Ему вдруг открылись весьма и весьма неприятные факты. Получалось, что своим брошенным вскользь намеком сэр Руперт давал понять: Томас Райс, секретарь Восточного отдела, слег не с гастроэнтеритом, а в результате отравления мышьяком. Плюс к тому он допустил, что опасность угрожает и ему самому. С учетом этого его решение не есть и не пить ничего из приготовленного в посольстве до основания потрясло благопристойную британскую душу молодого дипломата. Как это все понимать? Шрайвенхэм искал и не находил ответа.

Глава 10

Вдыхая горячую желтую пыль, Виктория все больше укреплялась во мнении, что Багдад ей не по вкусу. Пока они ехали из аэропорта в отель «Тио», в ее уши постоянно и нещадно врывался уличный шум. Пронзительные, сводящие с ума гудки автомобилей, крики, свист, оглушающий рев мотоциклов… И вдобавок ко всему этому шумному потоку – звенящий ручеек от миссис Гамильтон Клипп.

В отель Виктория приехала совершенно разбитая.

От гремящей улицы Рашида в направлении Тигра вел короткий переулок. Несколько ступенек вверх – и у входа гостей встречал полный молодой мужчина с сияющей улыбкой, готовый – выражаясь образно – принять их в свое сердце. Маркус, догадалась Виктория, точнее, мистер Тио, владелец одноименного отеля.

Приветственная речь несколько раз прерывалась громкими распоряжениями в адрес носильщиков, коим надлежало позаботиться о багаже дорогих гостей.

– Миссис Клипп, это снова вы! Но ваша рука, что случилось? (Дурачье, не тащите это за ремень! Пальто, идиоты, вы же возите им по полу!) Моя дорогая, какой день! Никогда бы не подумал, что самолет сядет. Он все кружил, кружил, кружил… Маркус, сказал я себе, ты никогда не полетишь на самолете – к чему такая спешка? Вижу, вы привезли с собой юную леди… Всегда приятно видеть свежее личико в нашем городе. А почему вас не встретил мистер Харрисон? О дорогая, вам нужно сейчас же выпить…

И вот теперь, слегка опешившая – да и голова еще кружилась после двойного виски, едва ли не влитого ей в рот не терпящим возражений Маркусом, – Виктория стояла в комнате с высоким потолком и оштукатуренными стенами, большой кроватью с медной спинкой, изящным туалетным столиком, сделанным по последней французской моде, старым викторианским гардеробом и двумя пестрыми креслами. Скромный багаж лежал у ее ног, и старичок с желтым лицом и белыми бакенбардами улыбался и кивал, развешивая в ванной полотенца и спрашивая, нужно ли нагреть воду для ванны.

– А это долго?

– Двадцать минут, полчаса. Я тогда пойду.

Отечески улыбаясь, он вышел из комнаты, а Виктория села на кровать и осторожно провела рукой по голове. Волосы слиплись, лицо покрылось коркой пыли и горело. Она посмотрела на себя в зеркало. Пыль превратила ее из брюнетку в шатенку с рыжеватым оттенком. Виктория отвела в сторону край шторы и выглянула на широкий, с видом на реку балкон – но увидела не Тигр, а только лишь густую желтую дымку. Депрессия взяла свое.

– Какое отвратительное место, – пробормотала она и, встряхнувшись, вышла на лестничную клетку и постучала в дверь номера миссис Клипп. Прежде чем заниматься собой, нужно исполнить обязанности, долгие и нелегкие, перед другими.

После ванны, ланча и продолжительного сна Виктория вышла из спальни на балкон и уже другими глазами посмотрела на Тигр. Пыльная буря стихла. Желтая дымка рассеялась, и над рекой появилось ясное бледное свечение. За водной лентой виднелись изящные силуэты пальм и разбросанных беспорядочно домиков.

Из сада под балконом доносились голоса. Виктория шагнула к краю балкона и, наклонившись, глянула вниз.

Миссис Гамильтон Клипп, женщина открытая и большая любительница поговорить, уже успела познакомиться с какой-то англичанкой, женщиной неопределенного возраста и неутомимой путешественницей из тех, которых можно всегда встретить в любом иностранном городе.

– …честное слово, уж и не знаю, что бы я без нее делала, – говорила миссис Клипп. – Милейшая девушка. И из приличной семьи. Племянница епископа Лэнгоу.

– Какого епископа?

– По-моему, Лэнгоу. А что?

– Ерунда, нет такого, – безапелляционно заявила ее собеседница.

Виктория нахмурилась. Она хорошо знала этот тип провинциальных англичанок – вымышленными епископами их не проведешь.

– Ну, не знаю, – с сомнением сказала миссис Клипп, – может, я неправильно расслышала фамилию… Но она определенно очень милая и компетентная девушка.

– Ха! – уклончиво отреагировала англичанка.

Пожалуй, от нее лучше держаться подальше, подумала Виктория. Что-то подсказывало, что убедить эту женщину в подлинности придуманных ею историй будет очень и очень нелегко.

Она вернулась в комнату, села на кровать и попыталась обдумать сложившуюся ситуацию.

Отель «Тио» определенно не относился к категории дешевых. В своем распоряжении Виктория имела четыре фунта и семнадцать шиллингов. За ланч – весьма, кстати, основательный – заплатила, хотя вовсе и не была обязана это делать, миссис Клипп. Согласно договоренности, она же обеспечивала проезд и дорожные расходы. Теперь они в Багдаде, и срок договора истекает. Миссис Клипп получила то, в чем нуждалась: внимание и квалифицированную помощь племянницы епископа, бывшей больничной сиделки и опытной секретарши. На этом взаимные обязательства и исчерпывались – к взаимному удовлетворению обеих сторон. Вечером миссис Клипп сядет на поезд до Киркука – и всё, конец. Может быть, с надеждой подумала Виктория, американка пожелает сделать ей прощальный подарок в форме наличных долларов? Хотя, скорее всего, нет. Ведь миссис Клипп и в голову не могло прийти, что ее компаньонка отчаянно нуждается в средствах.

И что же делать? Ответ на этот вопрос пришел молниеносно. Ну конечно, найти Эдварда.

Досадно только, что о самом Эдварде не известно почти ничего. Она даже фамилии его не знает. Эдвард – Багдад. Как много… Виктория подумала, что оказалась в положении той сарацинской девицы, которая прибыла в Англию, зная лишь имя возлюбленного, Гилберт. История, конечно, романтическая, но проку от нее никакого. Правда, в Англии эпохи Крестовых походов никаких фамилий ни у кого не было. С другой стороны, Англия все-таки побольше Багдада. Хоть и населена в то время была негусто…

Усилием воли оторвавшись от интересных размышлений, Виктория вернулась к суровой действительности. Ей нужно незамедлительно найти Эдварда, а Эдвард должен найти для нее работу. И тоже незамедлительно.

Пусть она не знает фамилии Эдварда, но зато ей известно другое: он отправился в Багдад в качестве секретаря некоего доктора Рэтбоуна, человека предположительно важного и влиятельного.

Виктория попудрила носик, поправила волосы и, спустившись по лестнице, отправилась на поиски информации.

Проходивший через вестибюль своего заведения Маркус приветствовал ее сияющей улыбкой:

– А, мисс Джонс! Позвольте вас угостить, моя дорогая. Вы ведь не откажетесь? Мне очень-очень нравятся английские леди. Все английские леди в Багдаде – мои хорошие друзья. В моем отеле все счастливы. Идемте же в бар.

Бесплатно предлагаемое радушие? Почему бы и нет!

Виктория с удовольствием согласилась.

Поиски информации она начала уже в баре, сидя на табурете и потягивая джин.

– Вы случайно не знаете доктора Рэтбоуна? Он недавно приехал в Багдад.

– В Багдаде я знаю всех, – радостно сообщил Маркус Тио. – И все знают Маркуса. Верьте мне, это чистая правда. О, у меня много-много друзей…

– Нисколько не сомневаюсь. А доктора Рэтбоуна вы знаете?

– На прошлой неделе я принимал маршала авиации, командующего всем Средним Востоком. «Маркус, негодник ты эдакий, – говорит он мне. – Я не видел тебя с сорок шестого года, и ты ничуточки не похудел!» Такой приятный человек… Очень-очень его люблю.

– А доктор Рэтбоун? Он – приятный человек?

– Мне, скажу я вам, нравятся люди, которые умеют веселиться. Не люблю кислые лица. Люблю, когда люди веселые, молодые, красивые. Такие, как вы. Маршал авиации, он мне говорит: «Маркус, ты слишком любишь женщин». А я ему отвечаю: «Нет, моя беда в том, что я слишком люблю Маркуса…» – Толстяк расхохотался, а потом вдруг воскликнул: – Иисус! Иисус!

Виктория даже вздрогнула от неожиданности, но тут выяснилось, что Иисусом зовут бармена. Ну и странное же это место, Восток, не в первый уже раз подумала она.

– Еще один джин с апельсиновым соком и виски, – распорядился Маркус.

– Думаю, с меня достаточно…

– Нет-нет, выпейте – они очень-очень слабенькие.

– Я спрашивала про доктора Рэтбоуна, – напомнила Виктория.

– Эта миссис Гамильтон Клипп – какая чудная фамилия! – с которой вы приехали, она ведь американка, да? Американцы мне тоже нравятся, но англичане нравятся больше. Американцы, они всегда такие озабоченные… Но не все, да. Вот мистер Саммерс – знаете его? – когда приезжает в Багдад, напивается так, что спит потом три дня кряду. Это слишком. Это некрасиво.

– Пожалуйста, помогите мне, – попросила Виктория.

Маркус даже удивился:

– Ну конечно же, я вам помогу. Я всегда помогаю друзьям. Вы только скажите, чего хотите, и все будет тотчас же исполнено. Особый стейк или индейка, приготовленная с рисом, изюмом и травами, или цыпленок…

– Не хочу цыпленка. По крайней мере, сейчас, – предусмотрительно добавила Виктория. – Я хочу найти доктора Рэтбоуна. Доктора Рэтбоуна. Он лишь недавно прибыл в Багдад. С… э… с секретарем.

– Не знаю. В «Тио» такой не останавливался.

Понимать это следовало так, что тот, кто не останавливается в его отеле, для Маркуса как будто и не существует вовсе.

– Но есть же другие отели, – упорствовала Виктория. – Или, может, у него здесь дом?

– Да, другие отели есть. «Вавилонский дворец», «Сеннахериб», «Зобейда». Хорошие отели, да, но с «Тио» им не сравниться.

– Ничуть не сомневаюсь, – заверила его Виктория. – Но, может быть, вы знаете, в каком из них остановился доктор Рэтбоун? Он – главный в каком-то обществе, имеющем отношение к культуре. И к книгам.

Услышав слово «культура», Маркус посерьезнел.

– Это как раз то, что нам нужно, – сказал он. – Культуры должно быть много. Искусство, музыка – это очень-очень хорошо. Я сам очень люблю скрипичные сонаты, если они не слишком долгие.

Полностью соглашаясь с ним – в особенности в отношении последнего заявления, – Виктория поняла, что никак не приближается к своей цели. Общаться с Маркусом было интересно и забавно – он такой милый с этой его чисто детской восторженностью, – но разговор с ним напомнил Виктории Алису в Стране чудес и ее попытки найти тропинку, ведущую к холму. Какую тему ни начни, рано или поздно все равно вернешься к исходному пункту – самому Маркусу!

Отказавшись от очередного угощения, она с печальным вздохом поднялась. И ее тут же повело в сторону. Слабыми коктейли уж точно не были. Она вышла из бара на террасу и, остановившись у перил, смотрела через реку, когда за спиной у нее раздался голос:

– Извините, но вам бы стоило накинуть на себя что-то. После Англии может показаться, что здесь лето, но к заходу солнца обычно сильно холодает.

Виктория оглянулась. Англичанка. Та, что разговаривала с миссис Клипп. Голос грубоватый, как у собаковода-инструктора. На плечах меховая накидка, на коленях коврик, в руке стакан виски с содовой.

– О… спасибо, – поблагодарила Виктория и уже собралась улизнуть, но ее намерениям не суждено было сбыться.

– Позвольте представиться. Я – миссис Кардью-Тренч. – Понимать это следовало так – из тех самых Кардью-Тренчей. – Вы ведь прибыли с миссис… как ее… Гамильтон Клипп?

– Да. С ней.

– Она сказала, что вы – племянница епископа Лэнгоу.

Виктория собралась с мыслями.

– Вот как? – осведомилась она с легкой ироничностью.

– Наверное, что-то перепутала?

Виктория улыбнулась:

– Американцы часто путаются в наших именах. Звучит действительно почти как Лэнгоу. Вообще-то, мой дядя, – добавила она, импровизируя на ходу, – епископ Лангуао.

– Лангуао?

– Да. Это на островах Тихоокеанского архипелага. Он – колониальный епископ.

– О, колониальный епископ. – Голос миссис Кардью-Тренч упал по меньшей мере на три полутона. Как и следовало ожидать, укротительница псов пребывала в полном неведении относительно существования колониальных епископов. – Тогда понятно, – добавила она.

Виктория с гордостью подумала, что выкрутилась, учитывая ситуацию, очень даже удачно.

– А вы что здесь будете делать? – спросила миссис Кардью-Тренч с той непоколебимой сердечностью, за которой часто скрывается обычное природное любопытство.

Признаться, что она ищет молодого человека, с которым познакомилась в парке и поговорила всего лишь несколько минут, Виктория не могла, а потому воспользовалась версией, навеянной заметкой в газете и опробованной на миссис Клипп.

– Собираюсь присоединиться к дяде, доктору Понсфуту Джонсу.

– А, так вот вы кто! – Миссис Кардью-Тренч даже обрадовалась, наконец-то определив «правильное» местоположение собеседницы. – Такой приятный человечек, хотя и немного рассеянный… Ну, это, впрочем, вполне понятно. В прошлом году я слушала его лекцию в Лондоне – прекрасное выступление! – хоть и совершенно ничего не поняла… Да, он проезжал через Багдад пару недель назад. И, по-моему, говорил что-то насчет девушек, которые должны приехать позднее, к началу раскопок.

Закрепив свой статус, Виктория поспешила перейти к интересующей ее теме:

– Вы не знаете, доктор Рэтбоун здесь?

– Недавно уехал. По-моему, его попросили прочитать лекцию в институте, в следующий четверг. «Мировые отношения и братство народов», что-то вроде этого. Полная ерунда, на мой взгляд. Чем сильнее вы стараетесь сблизить людей, тем с большей подозрительностью они друг к другу относятся. Вся эта поэзия, музыка, переводы Шекспира и Вордсворта на арабский, китайский и индийский… «Первоцвет у края реки…» Какое дело до первоцвета тем, кто никогда его не видел?

– Вы не знаете, где он остановился?

– Кажется, в «Вавилонском дворце». Но вообще-то его офис находится возле музея. «Оливковая ветвь» – смешное название. Там всегда полно девиц в слаксах, с очками на носу и немытой шеей.

– Я немного знакома с его секретарем…

– А, да, как же его там… Эдвард Что-то там. Милый юноша. Отличился на войне, как я слышала… Не стоило бы ему водить компанию с этими длинноволосыми умниками. С другой стороны, работа есть работа. Симпатичный мальчик – эти серьезные девушки совершенно от него без ума.

Стрела ревности пронзила сердце Виктории.

– «Оливковая ветвь»… Где это, вы сказали?

– Сразу за поворотом ко второму мосту, если идти по улице Рашида. Неподалеку от базара медников. Место довольно укромное, – объяснила миссис Кардью-Тренч и тут же спросила: – А как сейчас миссис Понсфут Джонс? Скоро выходит? Я слышала, у нее со здоровьем не ладилось.

Но Виктория, получив необходимую информацию, рисковать больше не хотела и отдаваться на волю фантазии не стала.

– О боже! – воскликнула она, бросив взгляд на часики. – Я же обещала миссис Клипп разбудить ее в половине седьмого и помочь приготовиться к путешествию! Мне нужно бежать.

Предлог был достаточно благовидный, и единственное, что ей пришлось сделать, это сдвинуть время с семи на половину седьмого. Наверх Виктория поднималась в приподнятом настроении. Завтра она отыщет Эдварда в «Оливковой ветви». Серьезные девушки с немытыми шеями – вот еще! Даже представить неприятно. С другой стороны, с тревогой подумала Виктория, мужчины не столь критичны в отношении грязных шей, как немолодые, благовоспитанные английские дамы, особенно если обладательницы вышеуказанных шей взирают на представителей противоположного пола большими глазами, полными восхищения и обожания.

Вечер пролетел в суете и спешке. Компаньонки рано поужинали, причем миссис Гамильтон Клипп говорила без остановки и обо всем на свете. Она даже взяла с Виктории обещание навестить ее позже, и девушка прилежно записала адрес, потому что всего не предусмотришь, а случиться может всякое. Потом Виктория проводила миссис Клипп до Северного вокзала, проследила, чтобы та устроилась в купе, и даже была представлена знакомой миссис Клипп, которая тоже ехала в Киркук и согласилась помочь ей с туалетом на следующее утро.

Паровоз издал протяжный меланхолический крик, похожий на вопль отчаявшейся души, и миссис Клипп сунула Виктории в руки плотный конверт.

– На память о нашем в высшей степени приятном знакомстве. Надеюсь, вы примете его с искренней благодарностью.

– Вы слишком добры, миссис Клипп, – успела пробормотать Виктория, прежде чем паровоз издал последний, четвертый, душераздирающий вопль и медленно тронулся с места.

В отель Виктория вернулась на такси, поскольку никакого другого варианта не представляла, а спросить было совершенно не у кого.

Бегом поднявшись в комнату, она нетерпеливо вскрыла конверт и обнаружила пару нейлоновых чулок.

В любой другой ситуации такой подарок порадовал бы девушку безмерно – нейлоновые чулки намного превышали ее финансовые возможности, – но в данном случае наличность была бы куда как предпочтительнее. Вероятно, миссис Клипп просто постеснялась выразить благодарность, вложив в конверт пять динаров. Теперь Виктории оставалось только пожалеть о деликатности ее нанимательницы.

Впрочем, завтра она встретится с Эдвардом. Виктория разделась, нырнула в постель и уже через пять минут крепко спала. Во сне она ждала на аэродроме Эдварда, но того не пускала к ней девица в очках, решительно обхватившая молодого человека за шею. А самолет уже разбегался по взлетной полосе…

Глава 11

Утро разбудило Викторию ярким солнечным светом. Одевшись, она вышла на широкий балкон за окном. Неподалеку в кресле, спиной к ней, сидел мужчина с вьющимися седыми волосами, спускавшимися на крепкую, прокаленную загаром шею. Когда он слегка повернул голову, Виктория с изумлением узнала в незнакомце своего недавнего попутчика, сэра Руперта Крофтона Ли. Она и сама не знала, почему так удивилась. Может быть, потому, что важные особы, такие как сэр Руперт, обычно останавливались не в отеле, а в посольстве. Однако ж он был здесь, сидел в кресле, напряженно глядя в сторону Тигра. С подлокотника кресла свешивался полевой бинокль. Может, наблюдает за птицами?

Один молодой человек, которого Виктория какое-то время даже находила симпатичным, тоже увлекался птицами, и она несколько раз сопровождала его по выходным в поездках за город, где часами приходилось стоять, словно парализованной, в мокром лесу, под колючим ветром, после чего в конце концов энтузиаст-орнитолог восторженным шепотом предлагал посмотреть в бинокль на какую-нибудь невзрачную птаху на далекой ветке, уступавшую, по меркам птичьей привлекательности, самой обыкновенной малиновке или зяблику.

Спускаясь вниз, Виктория встретила на террасе между двумя корпусами отеля жизнерадостного Маркуса Тио.

– Вижу, у вас остановился сам сэр Руперт Крофтон Ли, – сказала она.

– О да, – расцвел Маркус. – Приятный человек. Очень-очень приятный.

– Вы хорошо его знаете?

– Нет, впервые вижу. Прошлым вечером его привез сюда мистер Шрайвенхэм из британского посольства. Тоже очень приятный господин. Вот его я знаю очень-очень хорошо.

Интересно, подумала Виктория, отправляясь на завтрак, есть ли на свете человек, которого Маркус не считал приятным и чудесным. Его благоволение распространялось, похоже, на всех.

После завтрака она отправилась на розыски «Оливковой ветви».

Выросшая в небогатом лондонском районе, Виктория понятия не имела о тех трудностях, с которыми сопряжены поиски определенного места в таком городе, как Багдад, пока сама не взялась за дело.

Снова наткнувшись на выходе из отеля на Маркуса, она спросила, как пройти к музею.

– Очень-очень чудесный музей, – заулыбался Маркус. – Да. Много интересного, много очень-очень старинных вещей. Хотя сам я там не был, но у меня есть друзья, археологи, которые всегда останавливаются в моем отеле, когда приезжают в Багдад. Мистер Бейкер… Вы ведь знаете мистера Ричарда Бейкера? А профессора Кальцмана? Доктор Понсфут Джонс, мистер и миссис Макинтайр – они все приходят к Тио. Все мои очень добрые друзья. Вот они и рассказывают мне о музее. Очень-очень интересно.

– И где же он находится? Как мне попасть туда?

– Идите прямо по улице Рашида. Долго. Пройдете поворот на мост Фейсала, мимо Банковской улицы… Вы знаете Банковскую улицу?

– Я ничего не знаю.

– Потом будет еще одна улица, она тоже идет к мосту. Идите по ней, по правой стороне. Спросите мистера Бетуна Эванса, он консультант и очень приятный господин. И жена его тоже приятная госпожа. Во время войны приехала сюда сержантом по транспорту. Очень-очень приятная женщина.

– Вообще-то, мне не музей нужен, – сказала Виктория. – Хочу найти одно место… общество… что-то вроде клуба. Называется «Оливковая ветвь».

– Если вам нужны оливки, я предложу самые прекрасные. Очень-очень высокого качества. Их придерживают специально для меня, для отеля «Тио». Вот увидите – я пришлю их вечером к вашему столу.

– Спасибо, вы очень добры, – поблагодарила Виктория и поспешила в сторону улицы Рашида.

– Налево, – крикнул ей вслед Маркус. – Не направо – налево. Но до музея путь далекий. Вам лучше взять такси.

– А таксист знает, где находится «Оливковая ветвь»?

– Таксисты ничего не знают! Вы садитесь и говорите шоферу, куда ехать – налево, направо, прямо. Куда хотите, туда и говорите.

– Раз так, то я лучше пройдусь пешком.

Достигнув улицы Рашида, Виктория повернула налево.

Багдад совершенно не соответствовал ее представлениям о нем. Главная улица кишела людьми, машины изо всех сил трубили в клаксоны, пешеходы кричали, в витринах лежали европейские товары, и все вокруг смачно сплевывали, предварительно прочистив горло. Никаких загадочных восточных личностей – большинство в потрепанных западных одеждах, старых армейских или летчицких мундирах, а мелькавшие кое-где закутанные в черное, с занавешенными лицами фигуры почти терялись в разношерстном обилии европейских стилей. Тротуар под ногами отличался неровностями и даже отдельными провалами.

Следуя своим путем, Виктория в какой-то момент ощутила себя оторванной от дома, чужой и одинокой в незнакомой стране. Никакого очарования, только смятение и растерянность.

Достигнув наконец моста Фейсала, она прошла по нему и зашагала дальше. Мало-помалу ее внимание стали привлекать выставленные в витринах вещи: детская обувь и вязаные свитера, зубная паста и косметика, электрические фонарики и фарфоровые чашки и блюдца – все свалено вместе, без разбору. И в этом смешении разносортных товаров, привезенных со всего света и собранных здесь для удовлетворения причудливых и многообразных желаний пестрого, разнородного населения, была какая-то особенная, чарующая прелесть.

Музей Виктория скоро нашла, но с «Оливковой ветвью» ей повезло куда меньше. Привыкшая ориентироваться в Лондоне, она с удивлением обнаружила, что обратиться за помощью практически не к кому. Арабского Виктория не знала. Те торговцы, которые зазывали ее на английском, чтобы всучить свой товар, только бессмысленно моргали, когда она спрашивала про «Оливковую ветвь».

В Англии в таких случаях обращаются к полисмену, но, глядя на местных стражей порядка, размахивающих руками и дующих в свисток, Виктория понимала, что здесь такое решение невозможно.

Она попытала счастья в магазине с выставленными в витрине английскими книгами, но и там при упоминании «Оливковой ветви» продавцы только вежливо пожали плечами. Увы, они тоже ничего не знали.

Виктория снова брела по улице, когда из длинного сумрачного переулка долетел металлический стук и лязганье. Тут-то она и вспомнила, что миссис Кардью-Тренч упоминала базар медников, рядом с которым и находится «Оливковая ветвь». Что ж, базар, по крайней мере, отыскался.

Она свернула в переулок и на следующие три четверти часа совершенно позабыла об «Оливковой ветви». Базар медников очаровал ее. Пламя паяльных ламп, жар расплавленного металла… весь, от начала до конца, процесс ремесла стал настоящим откровением для юной англичанки, привыкшей иметь дело только с готовыми, предназначенными для продажи продуктами. Пройдя базар наугад, Виктория засмотрелась на яркие полосатые попоны и стеганые покрывала. Здесь, под арками, в прохладной полутьме, европейские товары выглядели совершенно иначе, превратившись в экзотические диковинки, редкостные и чудные, доставленные из-за далеких морей. Даже яркие тюки дешевой хлопчатобумажной ткани радовали глаз.

Время от времени, под крики «балек, балек», мимо проходил осел или груженый мул, а то и носильщик, согнувшийся под тяжестью громоздкой ноши. Со всех сторон ее осаждали мальчишки с висящими на шее лотками.

– Смотрите, госпожа, резинка! Хорошая английская резинка. Гребень, английский гребень…

Настойчивые продавцы совали товар ей под нос. Виктория шла, словно попав в счастливый сон. Это и было настоящее открытие. За каждым поворотом этого сумрачного, крытого мира таилось что-то совершенно неведомое – переулок портных, орудующих иголкой перед красивыми картинками европейских нарядов; линия часовщиков и мелких ювелиров. Кипы бархата и расшитой металлическими нитями парчи – и тут же, рядом, кучи дешевого, второсортного европейского ширпотреба, жалкие линялые кофточки и растянутые телогрейки.

А потом – просвет между рядами, и за ним, под открытым небом, – широкий и тихий дворик.

Перед нею протянулся длинный ряд палаток, торгующих мужскими брюками; горделивые продавцы в тюрбанах важно, скрестив ноги, восседали в середине своих крохотных ниш.

– Балек!

Виктория обернулась и, увидев идущего по проходу тяжело груженного осла, торопливо отступила в петляющий между высокими зданиями узкий, открытый переулок. Идя по нему, она совершенно случайно обнаружила объект своих поисков. В проеме мелькнул двор, а на дальней его стороне распахнутая дверь под огромной доской с надписью «ОЛИВКОВАЯ ВЕТВЬ» и плакат с изображением птицы, держащей в клюве нечто, отдаленно напоминающее веточку.

Обрадованная, Виктория пробежала через двор и нырнула в открытую дверь. Она оказалась в тускло освещенной комнате со столами, на которых лежали книги и журналы. Книги стояли и на полках. Помещение напоминало бы книжный магазин, если бы не расставленные тут и там стулья.

Из полумрака навстречу ей выступила молодая женщина.

– Я могу вам чем-то помочь? – осторожно спросила она по-английски.

Виктория окинула незнакомку цепким взглядом – вельветовые брюки, оранжевая фланелевая рубашка, влажные черные волосы с полукруглой челкой. Куда более естественно она смотрелась бы где-нибудь в Блумсбери, вот только лицо, меланхоличное, с темными печальными глазами и тяжелым носом, выдавало левантийку.

– Это… э… доктор Рэтбоун здесь?

С ума сойти! Она до сих пор не знает фамилии Эдварда! Даже миссис Кардью-Тренч называла его Эдвардом Что-то там.

– Да. Доктор Рэтбоун. «Оливковая ветвь». Хотите присоединиться? Да? Очень хорошо.

– Ну, вообще-то… Может быть. А можно увидеть доктора Рэтбоуна? Пожалуйста…

Незнакомка устало улыбнулась:

– Его нельзя беспокоить. У меня есть бланк. Я все вам расскажу. Потом вы распишетесь. И с вас два динара.

– Я пока еще не решила окончательно, хочу ли вступать в вашу организацию, – торопливо сказала Виктория, обеспокоенная названной суммой. – Мне хотелось бы встретиться с доктором Рэтбоуном… или его секретарем. Да, меня бы это вполне устроило.

– Я объясню. Я все вам объясню. Мы здесь все друзья. Друзья ради будущего. Читаем очень хорошие образовательные книги, декламируем стихи…

– Мне нужен секретарь доктора Рэтбоуна, – громко и четко заявила Виктория. – Он сказал, что я должна спросить именно его.

На лице незнакомки проступило упрямо-недовольное выражение.

– Не сегодня. Я объясню…

– Почему не сегодня? Его здесь нет? И доктора Рэтбоуна нет?

– Доктор Рэтбоун здесь. Наверху. Нам велено его не беспокоить.

В душе Виктории вдруг проснулась свойственная англосаксам нетерпимость в отношении иностранцев. К сожалению, «Оливковая ветвь», созданная для распространения дружественных интернациональных чувств, оказывала на нее прямо противоположный эффект.

– Я только что прибыла из Англии, – сказала она, и в ее голосе зазвучали нотки, свойственные скорее самой миссис Кардью-Тренч, – и у меня важное сообщение, передать которое надлежит лично доктору Рэтбоуну. Пожалуйста, проводите меня к нему! Я бы не хотела беспокоить доктора, но должна его увидеть. – И безапелляционно добавила: – Незамедлительно!

Пред властным бриттом, твердо вознамерившимся добиться своего, рушатся любые препятствия. Упрямая охранительница повернулась и направилась в дальнюю половину комнаты. Там они поднялись по лестнице, прошли по выходящей во двор галерее и остановились у двери в конце ее. Левантийка постучала.

– Войдите, – ответил мужской голос.

Девушка открыла дверь и, отступив, кивнула Виктории – проходите.

– К вам леди из Англии.

Виктория шагнула через порог.

Из-за заваленного бумагами письменного стола навстречу ей поднялся мужчина – представительный, лет шестидесяти, с высоким, открытым лбом и седыми волосами. Доброжелательный, мягкий, обаятельный; эти свойства натуры проступали буквально во всем. Любой режиссер без малейших колебаний выбрал бы его на роль великого филантропа, благодетеля человечества.

Викторию он приветствовал теплой улыбкой и дружески протянутой рукой.

– Так вы только что из Англии? Впервые на Востоке?

– Да.

– Интересно, что вы обо всем этом думаете. Вам нужно непременно поделиться со мною впечатлениями. А теперь позвольте… Мы уже встречались? Я близорук, а вы не представились.

– Вы меня не знаете, – сказала Виктория, – но я – друг Эдварда.

– Друг Эдварда, – повторил доктор Рэтбоун. – Но это же замечательно. Эдвард знает, что вы в Багдаде?

– Еще нет.

– Что ж, в таком случае по возвращении его будет ждать приятный сюрприз.

– По возвращении? – упавшим голосом откликнулась Виктория.

– Да. Эдвард сейчас в Басре. Я отправил его туда проследить за получением присланных нам ящиков с книгами. На таможне постоянно возникают досадные задержки – мы просто не смогли забрать их со склада. Приходится действовать посредством личного контакта, и в такого рода делах Эдвард особенно хорош. Знает, когда надо пустить в ход обаяние, а когда – надавить, и не отступится, пока не добьется результата. Упорство – прекрасное качество для молодого человека. Я о нем очень высокого мнения.

Глаза его блеснули.

– Впрочем, юная леди, мне, наверное, не стоит расхваливать Эдварда в вашем присутствии?

– А когда… когда он вернется из Басры? – пролепетала Виктория.

– Этого я вам сказать не могу. Эдвард не вернется, пока не выполнит поручение, а в этой стране дела, к сожалению, никогда не делаются быстро… Скажите, где вы остановились, и я позабочусь, чтобы он связался с вами сразу же по возвращении.

– Я думала… – в отчаянии заговорила Виктория, сознавая всю тяжесть своего финансового положения. – Я хотела спросить… не найдется ли у вас какой-либо работы для меня?

– Вот это я понимаю и ценю, – одобрительно сказал доктор Рэтбоун. – Разумеется, найдется. Нам нужны всякие работники, любая помощь, какую только можно получить. И в особенности помощь девушек-англичанок. У нас все идет прекрасно, просто замечательно, но дел невпроворот. Энтузиасты находятся. У меня уже сейчас тридцать добровольных помощников – тридцать! – и все горят желанием оказать содействие. Если вы настроены по-настоящему серьезно, то будете весьма кстати.

Словно «добровольных» неприятно резануло ее слух.

– Вообще-то, мне нужна оплачиваемая работа.

– Ох… – Энтузиазма в голосе доктора Рэтбоуна заметно поубавилось. – С этим намного труднее. Штат оплачиваемых работников у нас очень ограничен и на данный момент, с учетом помощи, которую мы получаем от волонтеров, совершенно адекватен ситуации.

– Я не могу позволить себе остаться без работы, – объяснила Виктория и, ничуть не смутившись, уверенно добавила: – Я – стенографистка-машинистка с большим опытом работы.

– Нисколько не сомневаюсь в вашей компетентности, моя дорогая, вы прямо-таки, если так можно сказать, излучаете компетентность. Но в данном случае все упирается в наши финансовые возможности. Тем не менее я надеюсь, что, даже найдя работу в другом месте, вы будете помогать нам в свободное время. Большинство наших волонтеров работают где-то еще. Уверен, помогая нам, вы по-настоящему проникнетесь благородными, возвышающими душу устремлениями. Дикость и невежество, войны, непонимание, подозрительность – со всем этим необходимо покончить. Нам всем нужна общая площадка. Театр, искусство, поэзия – великие творения духа, где нет места для мелочной зависти и ненависти.

– Нет, – с сомнением согласилась Виктория, припоминая знакомых актрис и художников, жизнь которых, похоже, определялась возникавшей по малейшим пустякам завистью и вспыхивавшей с угрожающей силой ненавистью.

– У меня здесь «Сон в летнюю ночь», переведенный на сорок языков, – продолжал доктор Рэтбоун. – И сорок разных групп молодежи, одинаково откликающихся на сей замечательный образчик литературы. Молодежь – в ней весь секрет. Только на нее я и рассчитываю. Когда ум и дух окрепли, тогда уже поздно. Нет, мы должны объединять, сводить вместе молодежь. Взять хотя бы ту девушку внизу, Катерину, которая привела вас сюда. Она – сирийка из Дамаска. Вы с нею примерно одного возраста. В обычных обстоятельствах вы никогда бы не встретились, и у вас не было бы ничего общего. Но в «Оливковой ветви» и вы с нею, и многие-многие другие девушки – русские, еврейки, армянки, турчанки, египтянки – встречаетесь, читаете одни и те же книги, обсуждаете картины и музыку; у нас бывают прекрасные лекторы. Вы проникаетесь взаимной симпатией, открываете для себя иные точки зрения – вот таким и должен быть мир.

Не слишком ли оптимистичен доктор Рэтбоун, невольно думала Виктория. Так ли уж он прав, полагая, что все эти столь непохожие друг на друга люди, собравшись вместе, обязательно проникнутся взаимной симпатией? Например, они с Катериной совсем друг дружке не понравились. Более того, она подозревала, что чем чаще они бы встречались, тем сильнее проникались бы неприязнью.

– Эдвард – большой молодец, – говорил доктор Рэтбоун. – Умеет ладить со всеми. И с девушками даже лучше, чем с юношами. С последними поначалу бывает трудно – они недоверчивы, почти враждебны. А вот девушки Эдварда обожают и готовы ради него на все. С Катериной он сработался особенно хорошо.

– Да уж, – холодно процедила Виктория, почти физически ощущая, как растет в ней антипатия к сирийке.

– Так что, – с улыбкой заключил доктор Рэтбоун, – приходите и помогите нам, когда только сможете.

Разговор окончен – ей ясно дали это понять. Доктор тепло пожал ей руку. Виктория вышла из комнаты и спустилась по лестнице. Катерина разговаривала у дверей с какой-то девушкой, державшей в руке небольшой чемодан. Смуглая, симпатичная. В какой-то момент Виктории даже показалось, что она уже где-то видела незнакомку. Но девушка, взглянув на нее, не выказала ни малейших эмоций. Разговаривали они на каком-то незнакомом Виктории языке и, увидев ее, замолчали. Она прошла мимо, к двери, с трудом выдавив вежливое «до свидания».

Вернувшись по петляющему проулку на улицу Рашида, Виктория уныло поплелась в отель, глядя перед собой невидящими глазами и не замечая никого и ничего вокруг. Стараясь не думать о своем бедственном положении (одна в Багдаде и без денег), она сосредоточилась на докторе Рэтбоуне и общем впечатлении об «Оливковой ветви». Эдвард, отзываясь о своей работе, сказал, что там «что-то нечисто». Что нечисто? Имел ли он в виду доктора Рэтбоуна или саму «Оливковую ветвь»?

В отношении доктора никаких подозрений у нее не возникло: еще один заблудший энтузиаст, взирающий на мир через розовые очки идеализма и предпочитающий не замечать действительности.

Так что же имел в виду Эдвард? Ничего определенного он не сказал. Не потому ли, что и сам ничего конкретного не знал?

Возможно ли, что доктор Рэтбоун – жулик, организовавший грандиозное мошенничество?

Мягкое обаяние его манер еще не рассеялось, и Виктория покачала головой. Поведение доктора заметно изменилось, как только она заговорила об оплачиваемой работе. Он явно предпочитал, чтобы люди работали на него бесплатно. А это, по мнению Виктории, служило верным признаком здравомыслия.

Мистер Грингольц определенно был бы того же мнения.

Глава 12

Виктория вернулась в отель, изрядно стерев ноги. С травянистой террасы до нее донесся бодрый голос Маркуса, разговаривавшего там с худощавым, непрезентабельного вида мужчиной средних лет.

– Выпейте с нами, мисс Джонс! Почтите своим вниманием. Мартини? «Сайдкар»?[11] Позвольте представить – мистер Дэйкин. Мисс Джонс, из Англии. Итак, моя дорогая, что будете?

Виктория согласилась на «Сайдкар» и «вот те милые орешки», вспомнив, что именно орехи считаются питательным продуктом.

– Вам нравятся орехи! Иисус! – Маркус отдал какое-то распоряжение на арабском. Мистер Дэйкин печальным голосом сообщил, что будет лимонад.

– Это просто смешно, – заявил Маркус. – А вот и миссис Кардью-Тренч! Вы знакомы с мистером Дэйкином? Что вам предложить?

– Джин с лаймом. – Миссис Кардью-Тренч небрежно кивнула Дэйкину и, повернувшись к Виктории, добавила: – Вы раскраснелись.

– Много гуляла, осматривала достопримечательности.

Принесли напитки. Виктория налегла на фисташки и съела немного картофельных чипсов.

Между тем на террасу поднялся невысокий плотный мужчина, которого гостеприимный Маркус представил Виктории как капитана Кросби. Судя по тому, как вытаращился на нее новый знакомый, она решила, что он весьма подвержен женским чарам.

– Недавно прибыли? – поинтересовался капитан.

– Вчера.

– То-то я раньше вас не видел…

– Очень милая и красивая девушка, правда? – расточал похвалы Маркус. – Такая гостья – большая радость. Я устрою для нее пир, очень-очень хороший пир.

– И цыплята будут? – спросила с надеждой Виктория.

– Да-да. И цыплята, и фуа-гра – страсбургский паштет, и, может быть, икра, а потом у нас будет рыбное блюдо – очень вкусное! – с рыбой из Тигра, с соусом и грибами. А потом будет фаршированная индейка, приготовленная так, как готовят у нас дома, – с рисом, изюмом и специями. Очень-очень вкусно, но такое блюдо нужно есть много – не чуть-чуть. Или, если пожелаете, можно сделать стейк. Настоящий, большой и нежный стейк – я сам об этом позабочусь. У нас будет долгий-долгий обед. Все будет очень хорошо. Сам я не ем – только пью.

– Да, чудесно, – едва слышно произнесла Виктория. От живописного описания всех этих лакомств у нее закружилась голова. Неужели Маркус действительно устроит такой пир, а если да, как скоро это может случиться?

– Мне казалось, вы уехали в Басру, – заметила миссис Кардью-Тренч, обращаясь к Кросби.

– Вернулся вчера, – ответил капитан и посмотрел на балкон. – Что это там за разбойник? В чудно́м плаще и здоровущей шляпе.

– Так это же сэр Руперт Крофтон Ли, – отозвался Маркус. – Прошлым вечером его привез из посольства мистер Шрайвенхэм. Очень приятный господин, очень известный путешественник. Пересекает на верблюдах Сахару и совершает восхождения на вершины гор. Беспокойная и опасная жизнь. Мне такая не по вкусу.

– Так это он самый? – уточнил Кросби. – Читал его книгу.

– Я летела с ним в одном самолете, – вставила Виктория.

Оба англичанина – или ей это только показалось – посмотрели на нее с интересом.

– Ужасно заносчивый и самодовольный тип, – неодобрительно высказалась Виктория.

– Я знала его тетку в Симле, – сказала миссис Кардью-Тренч. – Вся их семья такая. Умные, этого у них не отнимешь, но и избытком скромности не страдают.

– Сидит там с самого утра и ничего не делает, – с оттенком неодобрения заметила Виктория.

– Это из-за желудка, – объяснил Маркус. – Ничего не принимает. Печально.

– А мне вот непонятно, – подала голос миссис Кардью-Тренч, – почему вы никак не худеете, хотя и никогда не едите.

– Все дело в питье. – Маркус глубоко вздохнул. – Я слишком много пью. Сегодня приезжает моя сестра с мужем, и я буду пить и пить, чуть ли не до самого утра. – Он снова вздохнул и, как всегда неожиданно, крикнул: – Иисус! Иисус! Принеси то же самое.

– Мне ничего не надо, – спохватилась Виктория.

Мистер Дэйкин тоже отказался и незаметно удалился, а Кросби поднялся в свой номер.

– Как обычно, лимонад? – Миссис Кардью-Тренч щелкнула ногтем по стакану Дэйкина. – Плохой знак.

Виктория спросила, почему это плохой знак.

– Когда мужчина только пьет, он одинок.

– Да, моя дорогая, – согласился Маркус. – Тут вы правы.

– А он действительно выпивает?

– Потому и повышения не получает, – сказала миссис Кардью-Тренч. – Держится за свое место, а на большее и не рассчитывает.

– Но он очень хороший человек, – великодушно отозвался Маркус.

– Какое там! – отмахнулась миссис Кардью-Тренч. – Ни рыба ни мясо. Работает спустя рукава, занимается пустяками, ни стойкости, ни хватки. Приехал на Восток и опустился. Не он первый, не он последний.

Поблагодарив Маркуса за угощение и отказавшись от предложенного второго коктейля, Виктория поднялась в свою комнату, разулась, легла на кровать и задумалась. Трех с небольшим фунтов, до которых сократился ее капитал, едва ли хватит на оплату номера и питания. Если и дальше держаться на коктейлях, орешках, оливках и картофельных чипсах, то можно, пользуясь расположением владельца отеля, протянуть еще несколько дней. Но рано или поздно он предъявит счет, и сколь долго тогда согласится ждать оплаты? Этого она не знала. Разумеется, Маркус не столь беспечен в денежных вопросах, как могло показаться на первый взгляд. Ей бы, конечно, следовало найти гостиницу подешевле. Однако где и как искать такую? В первую очередь и как можно скорее необходимо найти работу. Но, опять-таки, куда здесь обращаются за работой? И за какой работой? У кого можно спросить совета? Как это унизительно – оказаться практически без гроша в чужом городе, где ты никого и ничего не знаешь… Виктория не сомневалась: ей бы только освоиться немного, понять, что и как, и тогда бы уж она своего не упустила. Знать бы, когда Эдвард вернется из Басры… А вдруг (вот ужас!) он совсем ее забыл? И какого черта она вот так, не подумав, сорвалась с места и понеслась в Багдад? В конце концов, кто такой Эдвард и чем он занимается? Всего-навсего обычный молодой человек с обворожительной улыбкой. И как его фамилия? Знала б – могла бы, по крайней мере, телеграмму отправить. Хотя нет, не могла бы – она ведь даже не знает, где он живет… Она ничего не знает – вот в чем проблема. Отсюда и отсутствие простора для маневра.

А еще плохо то, что ей не к кому обратиться за советом. Маркус – добрый, но выслушать толком не может. К миссис Кардью-Тренч нельзя – та с самого начала приняла ее с недоверием. Миссис Гамильтон Клипп уехала в Киркук. И к доктору Рэтбоуну не пойдешь…

Надо раздобыть денег или найти работу. Любую работу. Присматривать за детьми, наклеивать марки в конторе, прислуживать в ресторане… Иначе ее отправят к консулу и вышлют в Англию, и она уже никогда больше не увидит Эдварда…

На этом месте Виктория, совершенно вымотанная переживаниями, и уснула.

Проснувшись через несколько часов, она, решив, что, как говорится, если суждено быть повешенным за ягненка, почему бы не украсть овцу, спустилась в ресторан и не отказала себе в удовольствии отведать всего, что привлекло ее в отнюдь не скудном меню. Закончив, она почувствовала себя слегка отяжелевшим удавом, но определенно пришла в гораздо лучшее расположение духа.

«Что толку изводить себя беспокойством, – решила Виктория, – отложу-ка я все до завтра. Может, что-нибудь подвернется, или я что-то придумаю, или, наконец, Эдвард вернется…»

Прежде чем ложиться спать, она отправилась прогуляться у реки. Поскольку в городе, по ощущениям жителей Багдада, стояла арктическая зима, других гуляющих не было. Лишь один официант стоял у перил и смотрел на воду внизу, да и тот при появлении Виктории виновато подхватился и поспешил в отель через служебную дверь.

– По крайней мере, я сюда добралась, – подбодрила себя Виктория, – и дальше тоже как-нибудь справлюсь. Что-нибудь обязательно подвернется.

Укрепив себя таким утверждением в духе небезызвестного мистера Микобера[12], она и отправилась в постель, а официант снова выскользнул наружу и продолжил начатое дело, заключавшееся в спуске к реке длинной узловатой веревки.

Немного погодя к нему присоединился некто, таившийся дотоле в тени.

– Всё в порядке? – спросил, понизив голос, мистер Дэйкин.

– Да, сэр. Ничего подозрительного не отмечено.

Завершив, к полному своему удовольствию, начатое, мистер Дэйкин отступил в тень, сменил белую курточку официанта на свой неприметный синий, в мелкую полоску, пиджак и, пройдя неслышно по террасе, остановился у края воды, там, куда выходили поднимавшиеся с улицы ступени.

– Холодает вечерами, – заметил, спускаясь к нему, капитан Кросби, находившийся до сего времени в баре. – Вам-то, после Тегерана, это, должно быть, не так заметно.

Некоторое время они молча курили. Если не разговаривать в полный голос, подслушать их никто не мог.

– Кто эта девчонка? – спросил негромко Кросби.

– Похоже, племянница археолога, Понсфута Джонса.

– Ну, тогда ладно. Но прилететь на одном самолете с Крофтоном Ли…

– И все же на веру ничего принимать нельзя, – сказал Дэйкин.

Снова молчание. Мужчины курили.

– Вы действительно полагаете целесообразным переезд из посольства в отель? – спросил Кросби.

– Да. Думаю, решение правильное.

– Даже несмотря на то, что все уже было проработано до мельчайших деталей?

– В Басре тоже все было проработано до мельчайших деталей, и тем не менее дело сорвалось.

– Да, знаю. Между прочим, Салаха Хасана отравили.

– Да, как и следовало ожидать. В консульстве ничего не пытались предпринять?

– Подозреваю, что пытались, но как-то невнятно. Какой-то парень достал револьвер… – Кросби помолчал, потом добавил: – Ему помешал Ричард Бейкер. Выбил оружие.

– Ричард Бейкер, – задумчиво повторил Дэйкин.

– Знаете его? Он…

– Да, знаю.

Снова пауза.

– Импровизация, – первым заговорил Дэйкин. – Вот на что я полагаюсь. Если, как вы говорите, мы все проработали и противник узнал наши планы, ему ничего не стоит принять соответствующие меры. Сильно сомневаюсь, что Кармайклу удастся приблизиться к посольству, а если даже и удастся… – Он покачал головой.

– Послушайте, только мы с вами и Крофтон Ли в курсе того, что на самом деле происходит.

– Они узнают, что Крофтон Ли перебрался сюда из посольства.

– Конечно, узнают. Иначе и быть не может. Но в том-то и дело, Кросби, что в ответ на нашу импровизацию им тоже придется импровизировать. Быстро думать, быстро реагировать, в спешке принимать решения… Действовать, так сказать, снаружи. Они не могли внедрить в «Тио» своего человека в расчете на шестимесячное ожидание. До последнего времени отель вообще не фигурировал ни в каких расчетах. Использовать «Тио» как место встречи – об этом никто не думал, и никто этого не предлагал.

Он посмотрел на часы.

– Мне пора. Надо повидаться с Крофтоном Ли.

Стучать в дверь сэра Руперта Ли Дэйкину не пришлось – ему открыли.

В комнате путешественника горела лишь одна лампа для чтения. Рядом стоял стул. Закрыв дверь, сэр Руперт снова сел и положил на стол небольшой автоматический пистолет.

– Ну что, Дэйкин? Думаете, придет?

– Думаю, придет. Вы ведь с ним ни разу не встречались?

Путешественник покачал головой:

– Нет. Очень рассчитываю познакомиться сегодня. Мужественный, должно быть, молодой человек.

– О да, – согласился Дэйкин, но в его бесстрастном голосе прозвучала легкая нотка удивления тем, что этот всем известный факт еще требует подтверждения. – Мужественный.

– Я имею в виду не только смелость, – продолжал сэр Руперт. – Смелость на войне – это великолепно. Но я имею в виду еще и…

– Воображение? – подсказал Дэйкин.

– Да. Обладать крепостью духа, чтобы верить в то, что представляется невозможным. Рисковать жизнью, чтобы выяснить, что в какой-то потешной истории нет ничего потешного. Тут требуется нечто, чего нынешним молодым людям обычно недостает. Надеюсь, он придет.

– Думаю, придет, – согласился Дэйкин.

Сэр Руперт пристально посмотрел на него:

– У вас все готово?

– Кросби на балконе. Я буду наблюдать за лестницей. Когда Кармайкл появится, вы постучите в стену, и я тут же приду.

Крофтон Ли кивнул.

Дэйкин неслышно вышел из комнаты, свернул налево, проскользнул на балкон и прошел до дальнего угла. Там он тоже обнаружил веревку; переброшенная через перила, она уходила вниз, к земле, и терялась в густой тени эвкалипта и кустов багряника.

Дэйкин повернулся, миновал номер сэра Руперта и вошел в свой. В этой комнате была вторая дверь, выходившая в коридор, который заканчивался лестницей. Осторожно приоткрыв ее, он устроился так, чтобы видеть верхние ступеньки. Вахта ожидания началась.

Лишь четыре часа спустя к илистому берегу Тигра, чуть ниже отеля «Тио», неслышно пристало, принесенное течением, незатейливое суденышко, известное в здешних краях как гуфа. А еще через несколько секунд легкая тень скользнула вверх по веревке и укрылась за кустами багряника.

Глава 13

Виктория намеревалась лечь в постель, уснуть и позабыть обо всех проблемах до утра, но, проспав несколько часов после полудня, обнаружила, что из этой затеи ничего не получается.

Сон не шел. В конце концов она включила свет, дочитала начатый еще в самолете журнальный рассказ, заштопала старые и примерила новые, нейлоновые, чулки, написала несколько объявлений о поиске работы (завтра можно узнать, куда их поместить), сочинила три или четыре варианта письма миссис Гамильтон Клипп, изложив в каждом отличное от других стечение непредвиденных обстоятельств, в результате чего она оказалась «на мели» в Багдаде, набросала тексты двух телеграмм с призывами о помощи, обращенными к единственному живому родственнику, старому, неприветливому и крайне неприятному джентльмену, проживающему на севере Англии и никогда в жизни никому не помогавшему, опробовала новую прическу и наконец, неожиданно зевнув, решила, что по-настоящему готова лечь и уснуть.

Именно в этот момент дверь спальни внезапно распахнулась и в комнату проскользнул какой-то мужчина.

– Ради бога, спрячьте меня где-нибудь… скорее… – быстро сказал он, поворачивая ключ в замке.

Быстротой реакции Виктория отличалась всегда. Ей хватило одного взгляда, чтобы заметить затрудненное дыхание, прерывистый, слабеющий голос и то, с каким отчаянным усилием незнакомец прижимает к груди скомканный красный шарф. Судьба предложила ей приключение, и она приняла вызов без малейших колебаний.

Для игры в прятки комната могла предложить разве что платяной шкаф, комод, стол и туалетный столик с претензией на изящество. Была еще большая, почти двуспальная, кровать, и именно она – точнее, разбуженные ею воспоминания о детских забавах – натолкнула Викторию на верную мысль.

– Сюда. Живее. – Она откинула подушки и подняла одеяло и простыню. Незнакомец вытянулся на матрасе. Виктория накрыла его, бросила сверху подушки и села на краешек кровати.

И почти сразу же в дверь громко и требовательно постучали.

– Кто там? – встревоженным голосом спросила Виктория.

– Пожалуйста, откройте. Это полиция.

Запахивая на ходу халат, она направилась к двери, подхватила лежащий на полу красный вязаный шарф, сунула его в ящик комода, повернула ключ и, придав лицу испуганное выражение, выглянула в коридор.

В коридоре, прямо перед нею, стоял молодой темноволосый мужчина в фиолетовом, с синим отливом, костюме. За спиной у него маячил полицейский в форме.

– Что случилось? – дрожащим голосом спросила Виктория.

Брюнет в костюме ослепительно улыбнулся и заговорил на вполне сносном английском:

– Извините, мисс, что вынуждены побеспокоить вас в столь поздний час, но мы разыскиваем беглого преступника. По имеющимся сведениям, он скрылся в этом отеле. Нам необходимо проверить все комнаты. Этот человек очень опасен.

– О боже! – Виктория отступила на шаг и открыла дверь шире. – Пожалуйста, входите. Посмотрите сами. Какой ужас! Пожалуйста, загляните в ванную. И в шкаф. И… не знаю, будете ли смотреть под кроватью? Он мог прятаться здесь весь вечер.

Обыск прошел быстро.

– Его здесь нет.

– Вы уверены, что он не забрался под кровать? Нет, какая же я глупая… Его вообще не может здесь быть – ведь я, когда ложилась, запирала дверь на ключ.

– Спасибо, мисс, и еще раз извините за беспокойство. Спокойной ночи.

Молодой человек поклонился и вышел вместе со своим помощником-полицейским.

– Я, пожалуй, запру дверь на замок, да? На всякий случай.

– Да, так будет лучше. Спасибо.

Виктория заперла дверь и, прислушиваясь, постояла рядом с ней пару минут. Полицейские постучали в дверь номера напротив. Дверь открылась. Короткий диалог… хрипловатый, возмущенный голос миссис Кардью-Тренч… Дверь закрылась и снова открылась немного погодя. Звук удаляющихся по коридору шагов… и снова стук, уже намного дальше.

Виктория вернулась к кровати, и только тут до нее дошло, что вообще-то вела она себя довольно глупо и, увлеченная романтическим духом, а также звуком родного языка, оказала помощь и укрыла у себя неизвестного, который вполне мог быть чрезвычайно опасным преступником. Склонность занимать сторону преследуемого, а не преследователя, иногда приводит к неприятным последствиям. Что ж, теперь уже в любом случае поздно, подумала она и, остановившись перед кроватью, скомандовала:

– Поднимайтесь.

Никакой реакции. Ни звука, ни движения.

– Они ушли, – резко, но не повышая голоса, сказала Виктория. – Можете встать.

Ничего. Никакого шевеления под холмиком из подушек. Виктория нетерпеливо отбросила их в сторону.

Незнакомец лежал на том же месте и в той же позе. Но лицо его приобрело сероватый, землистый оттенок, а глаза были закрыты.

Она ахнула, лишь теперь заметив кое-что еще: ярко-красное, просочившееся через одеяло пятно.

– О нет, нет, – пробормотала Виктория, словно умоляя кого-то. – Нет… нет!

И, как будто отзываясь на ее мольбу, раненый открыл глаза. Какое-то время он смотрел на нее, словно из далекого далека, словно пытаясь разглядеть то, что скрывалось за некоей невидимой дымкой.

Губы шевельнулись, но звук получился такой слабый, что Виктория едва расслышала его.

Она склонилась над ним:

– Что?

На этот раз прозвучало яснее. С трудом, огромным напряжением сил молодой человек произнес два слова. Правильно она их расслышала или нет, Виктория не знала. По крайней мере, ей они показались абсолютно бессмысленными. «Люцифер… Басра…»

Конец ознакомительного фрагмента.