Бавыкинский дневник. Воспоминания двадцатого века. Тетрадь вторая. конец 1982 – начало 1983 года (Мария Кротова)

Вообще-то дневник у меня чисто внешний, так как я знаю, что его будут читать. А иначе зачем писать? А если будут читать, то неизбежно:

1) отбор фактов,

2) выпендривание,

3) скрытие мыслей (см. Тютчева).

Сегодня никуда не ходила, так как устроила себе баню. Сшила (немного на завтра осталось) второй вкладыш для спальника. Начала печатать письма для БА – «Бавыкинского Альманаха»! Ганя сам сделал обложку (эскиз) и даже раскрасил фон, а Анюта закончит. А остальное уже по инерции (шахматы, 505, кроссворд, чтение газет).

Мать моего отца была настоящей шолом-алейховской бабушкой. Не могу вспомнить, как её звали, но лицо и весь облик помню отлично. Она жила с нами в Рязани, когда я училась в школе. Потом мы уехали в Москву, а тётя Фаня (сестра отца) осталась там с бабушкой.

Пожалуй, бабушка – единственное, что напоминало о нашей еврейской принадлежности. По-русски она говорила плохо и с акцентом. Мои родители говорили с ней по-еврейски. Она часто пробовала ко мне обращаться по-еврейски и каждый раз удивлялась, что я не понимаю. Мой отец был на неё похож. Она всегда ходила в платке, под платком был, по-моему, парик, а свои волосы были коротко острижены. На ней было две или три юбки. Когда ей хотелось погреться, она прислонялась спиной к печке, а юбки сзади все поднимала, чтобы погреть поясницу. Мы над ней посмеивались. У неё был свой угол, отгороженный ширмой, возле печки в большой комнате.

Бабушка старалась соблюдать еврейские религиозные законы. Она молилась по толстым старинным книгам, которые были испещрены древнееврейскими письменами. Книга читалась справа налево. Подозреваю, что она её не читала, а молитвы говорила наизусть. Свечек в доме не было, поэтому бабушка, молясь, зажигала настольную лампу под зелёным стеклянным абажуром. Она пробовала научить меня и братишку Бориса молитвам, но мы умирали со смеху, а Борис её передразнивал. Помню отдельные слова: «брохес», «имуносехл»…

Сказок русских бабушка, естественно, нам не рассказывала. Впрочем, и моя мама тоже не рассказывала. Я выучилась читать очень рано – сколько себя помню – и сама читала книжки.

Бабушка любила вкусно поесть, ради этого она делала вид, будто не замечает и не знает, что наша еда варится не в кошерной (разрешённой еврейским законом) посуде, а мясо режет не «резник». На всякий случай она всегда осведомлялась, нет ли в борще или в жарком свинины, и мы, если было вкусно, всегда уверяли, что мясо говяжье. На пасху мой папа доставал ей ящик мацы – это было одной из немногих её радостей, она угощала нас мацой. Вкусная штука, особенно с маслом, но сейчас мои «зубы» её бы не взяли. По субботам бабушке ничего не разрешалось, по религиозным канонам, делать. Даже свет в туалете она просила включить и выключить меня.

Я жалела бабушку, терпеливо выслушивала её советы лучше учиться и слушаться старших. Бабушка научила меня штопать чулки и шить на ножной швейной машинке. Хотела научить вязать на спицах, но у меня не заладилось, я бросила, да так до сих пор и не выучилась, о чём очень сожалею – говорят, вязание успокаивает нервы. Сожалею и о том, что никогда не расспрашивала о её молодости и вообще прежней жизни – всё её прошлое умерло вместе с ней, а ведь это была целая эпоха. Но когда я читаю Шолом-Алейхема, я очень хорошо всё не просто понимаю, а чувствую, как будто я жила тогда в местечке сама. И большую роль здесь невольно сыграла именно бабушка.

Вчера ничего не было. Радио слушали, играли, как обычно. Ганя вдруг захотел тоже устроить баню. Я, конечно, возрадовалась, натаскала воды, и Ганя нагрел печку так, что воды горячей осталось целое ведро. Хотела постирать, но было поздно, и я отложила. Тем более я всё-таки устала: ездила в Городню, купила материю на новые занавески и ещё кое-что.

Сегодня съездила в Климовск – бабы сказали, что там есть цейлонский чай. Съездила удачно, купила чай себе, Маше Лариной, Ирине Борисовне, а заодно и ещё кое-что – например, отличный сыр, по которому соскучилась.

Сейчас вечер, только что закончился спектакль по третьей программе радио: «Ночная прогулка» А. Антокольского. Это детектив, и я с удовольствием слушала его два часа, тем более что одновременно чинила Гане бельё. А он спит. Хотела пойти к Панфиловым посмотреть по телевизору передачу про Жерара Филиппа, но ленюсь. На дворе темно, сыро, а дома светло, тепло и мухи не кусают.

Письмо от Наташи.

Забыла: вчера в Городне по телефону говорила с Сашей, и он сказал, что Аню положили в больницу.

Вспоминала опять бабушку и думала о том, как она была у нас одинока. С нами, с внуками, она не имела общего языка и в буквальном, и в переносном смысле. Я с ней разговаривала редко, только о самом необходимом. Её сын (мой отец) вообще мало бывал дома. Он заботился о ней как о матери, но не общался так, как мы сейчас это понимаем. Общими у них были только воспоминания, но я не слышала, чтобы они вспоминали прошлое, по крайней мере при мне.

Да, жалкая старость, хотя и обеспеченная и теплом, и едой, и даже видимостью семьи. Какова-то будет моя? Больше всего страшно, что превращусь для внуков в ходячую реликвию прошлого, для сыновей – в обузу, а для невесток… даже думать не хочется.

Настроение такое, что лучше не писать.

Сегодня тепло, снег растаял. Ну и климат. Погода такая, что и Бимка не вылез ко мне утром из-под веранды. Поэтому прогулку в Тимашёво (в библиотеку) я отменила, а вместо этого постирала (цветное). Закончила шить второй вкладыш. На очереди занавески. Остальной день по шаблону.

Хотелось бы объяснить, прояснить и уяснить, а вдобавок выяснить свои отношения с поэзией. Когда я была школьницей, то примерно с 3-го класса сочиняла «стихи». Домашние умилялись и всячески меня поощряли. Даже Дея! Она переписала все мои детские «стишки» в общую тетрадь печатными буквами (интересно, где теперь эта тетрадь?). Один «стишок» я даже послала в «Пионерскую правду» (мне было десять лет) – антирелигиозный, получила ответ, что сейчас нет возможности его опубликовать.

Писала «стихи» и для семейного употребления, и в школьные стенгазеты. Тогда я была уверена, что всё, что написано в рифму – поэзия. Когда я поняла, что поэтического дара (умения мыслить образами) у меня абсолютно нет, я бросила сочинять стихи. Когда училась в ИФЛИ, на лекциях играла в буриме – это у меня получалось. А ведь у нас много было настоящих поэтов, но я не входила в те компании, где они читали свои стихи. Теперь очень жалею. Впрочем, какой из меня ценитель поэзии? Я только могу сказать: нравится мне или не нравится, а почему – трудно объяснить. Наизусть знаю мало, всё классическое – позабыла, а современное – не запоминается.

Поэтический дар есть у Вити, его стихи мне в основном нравятся + нравится его остроумие и быстрота мысли. Мне, конечно, до него далеко (было в его возрасте, а сейчас – тем более).

Несмотря на отсутствие поэтической одарённости, я всю жизнь сочиняю рифмованные строчки – и до сих пор, хотя всё труднее и труднее. Если посчитать, будут тысячи «стихотворных» произведений. Поэзии в них не больше, чем в этой тетради, но они сыграли свою роль и продолжают играть и сейчас. Попробую подвести итог – хотя бы с 1943 года, что же я всё-таки сочинила?

В пионерских лагерях к праздникам песни и к концертам «Вожатые – детям» я сочиняла на мотивы популярных песен свои тексты, и дети (или вожатые) их исполняли для большой аудитории. Успех был потрясающий.

Были, например, тексты на мотивы песен «У дороги чибис», «Бескозырка белая», «Ходят волны кругом вот такие» и т. д. Особенным успехом пользовался «Лагерный гимн» на мотив «Варяга». Его пели на каждом костре и в автобусах при возвращении в Москву. Очень было эффектно, когда автобусы подъезжали к толпе ожидающих родителей, а их открытых окон неслась песня:

В лагере завода МЗМА (потом его переименовали в АЗЛК – автозавод имени Ленинского комсомола), который вывозил часть детей в Керчь, к морю, – два лета я там работала – были популярны совершенно дурацкие песни, какие-то разухабистые, цыганские и др. Одна была вроде этого:

На этот мотив я сочинила песню про лагерного шофёра, большого, добродушного мужика, с которым флиртовали все девушки-вожатые. Его звали Лёша. На прощальном концерте в клубе на сцене поставили стулья, чтобы изобразить автобус, возивший нас ежедневно на Азовское море купаться, а вожатые играли пионеров, которые набиваются в автобус. Когда все заняли свои места, из зала полез шофёр Лёша, экспромтом решивший принять участие в представлении. Он сел на место водителя, а вожатые хором грянули песню:

Зал умирал со смеху, Лёша был чрезвычайно польщён.

В каждой лагерной смене я сочиняла частушки. Припев был такой (Аня и Саша его знают по частушкам на деревенские темы, которые мы пели в Бавыкине):

Для частушек исполнители надевали платочки и сарафаны, а после каждого куплета приплясывали. Частушки я сочиняла самые злободневные, с именами и фамилиями, с общеизвестными фактами:

Пояснение: в Белых Бродах радио не было, часы были только у меня. Если я просыпала утром – часы переводила назад, вставала рано – вперёд. Это все знали.

Время идёт слишком быстро. Оказывается, вчера не записывала.

Письма от Вити и Иры Уваровой.

Витя пишет, что Анюту всё-таки положили в больницу. Ужасно её жаль. Окончательно решила поехать в Москву 24-го (боюсь, что раньше не будет пенсии). Вчера сшила занавески – машинка работает хорошо. Сегодня чинила бельё. Ночью выпал сырой снег, много. Завтра предсказывают минус 5—8 градусов, то есть будет гололедица. Всё остальное – как всегда.

Тексты всех песен и частушек писались «к случаю», а потом выбрасывались. Было их примерно полсотни.

В школе составляла «приветствия», которые были введены в моду при Сталине.

Обычно с «приветствиями» выступали группы пионеров, часто туда включались октябрята и даже дошкольники. Они выходили на сцену, одетые в форму, со всякими атрибутами и музыкой. Чаще всего они только декламировали специально составленные тексты, иногда танцевали и пели. Они приветствовали съезды, конференции и т. п. Когда в Большом театре праздновали 70-летие Сталина, приветствие было роскошным. Именно для него была сочинена Локтевым, руководителем ансамбля песни и пляски Дворца пионеров, «Школьная полька»:

С каждым годом приветствия делались всё пышнее. Тексты писали известные поэты, а читали их специально подготовленные дети, главным образом из занимавшихся в кружках художественного слова. Голоса, дикция, внешность детей строго подбирались. Присутствовавшие в зале должны были умиляться, плакать, смеяться, аплодировать в определённых местах, рассчитанных психологически очень точно на ту или иную реакцию. На особо торжественных вечерах (в Кремлёвском Дворце съездов), кроме группы на сцене, в зал вводили сотни пионеров, которые стояли во всех проходах. Их форма становилась с каждым годом всё богаче, всё пижонистей. Знаменосцы и их ассистенты получали аксельбанты (!), белые ремни и перчатки.

Обычай «приветствий» спускался понемногу вниз: на городские, потом на районные вечера и конференции, а потом в школы и в другие учреждения. Вот тут-то я и добралась наконец до своих сочинений. Будучи пионервожатой, а сочиняла тексты «приветствий» сама. Ей-богу, у меня иногда получалось здорово. Почему в стихах? Более эмоционально, легче заучить, более впечатляюще. Иногда я брала четверостишия из «настоящих» стихов, но никто не мог отличить мои строчки от профессиональных, только мои были проще, в них было больше естественных детских интонаций.

Последнее приветствие, которое я сама подготовила со своими пятиклассниками, было сделано ко Дню победы. Я ездила с детьми сама, это было в великолепном зале Высшей школы профсоюзного движения на улице Лобачевского (на Юго-Западе). Я ужасно волновалась. Сидела в зале, подсказать было невозможно. Ребята выступали отлично, им устроили настоящую овацию.

Тексты этих приветствий тоже все выбрасывались, я их забывала тут же. Помню только две строчки из выступления в школе №40 на вечере, где вручались золотые медали (тогда они ещё были золотые по-настоящему, не имитация, как сейчас):

Бесчисленные стишки для стенгазет в школах, пионерлагерях, детдомах – в основном сатирического содержания.

Инсценировки. Их было немного, потому что сочинять их было намного труднее, а подготовить и поставить – намного сложнее.

Одну инсценировку я помню очень хорошо, потому что её ставили несколько раз в разных вариантах. Она была в стихах и ставилась как новогодняя сказка в конце первого полугодия. Раньше, когда дети ещё не были акселератами, первоклассники к Новому году заканчивали букварь и полагалось проводить утренник «Прощание с букварём». Тексты этих утренников «спускались» в школы из методических кабинетов и надоели мне до невозможности. Мне хотелось сделать так, чтобы в утреннике активно участвовали все первачки. Первый вариант инсценировки я поставила со своим пятым классом для первоклассников. Второй вариант – для первого класса женской школы №34, в которой работала моя мама Ольга Семёновна. Третий вариант – для первого класса школы №35 (мужской), где учился Витя. Он, вероятно, помнит – единственный из возможных читателей этой тетрадки.

В инсценировках Маша (Витя) засыпает под новогодней ёлкой, и во сне Дед Мороз её экзаменует, проверяет знание букв, умение составлять слова и т. п. Этот текст в своё время я тоже выбросила, но многое из них запомнила, хотя это было давно. Достаточно сказать, что в первом варианте Маша складывала из букв слово «Сталин» (!). Буквы были крупно написан на листках, приколотых на груди участников. Когда Маша складывала слово «листья», она забывала поставить на место «ь», и буква «т» отталкивала букву «я», говоря:

А буква «я» тупо твердила:

Тогда Маша кричала довольно грубо:

На что следовал тот же упрямый ответ. Потом прибегал «ь», становился на своё место и заявлял:

В финале на сцене составлялось из зрителей (у них были приколоты буквы) слово СССР, и Маша объясняла, что это значит:

Конечно, рифмы подгуляли, но получалось отлично. Особенно хорошо было в школе у моей мамы; у неё в классе было чуть не 20 отличниц, красивые, ухоженные девочки с толстыми косами. Они прекрасно играли свои роли, даже самые маленькие. Хорошо помню толстенькую девочку, она была отметкой «четвёркой». Когда Машу спрашивают, с какой отметкой она хочет дружить, «тройка» говорит:

А «четвёрка» подхватывает:

И улыбается, а на щеках – ямочки.

Впрочем, Маша заявляет:

Были и неудачи. В пионерлагере МЗМА начала придумывать инсценировку на лагерную тему, и – хоть умри! – не лезут в голову рифмы, и всё, а проза казалась мне вялой, безжизненной.

Сейчас Витя сочиняет в рифму быстро, остроумно – где уж мне! Да ещё и «лимерики». Анюта и то уже рифмует, а мне с каждым годом тяжелее.

Да, забыла ещё один «род поэзии».

Последние шесть лет работы в школе у нас была компания (пять человек), которая собиралась на дни рождения. Была традиция – дарить не подарки (можно не угодить), а деньги с целевым назначением (на люстру, на пылесос и т.п.). Обычно деньги вкладывали в конверт, на котором я экспромтом делала шутливую рифмованную надпись. Её читали вместо тоста и вручали конверт с деньгами. Надпись затушёвывала неловкость. Жалко, что я не оставляла себе копий. Как стихи – это была дрянь, но как шутка всегда производила впечатление.

Кстати, и своих родственников я любила поздравлять стишками, но единственным, кто ценил их, является моя сестра Дея. Пожалуй, только у неё на открытках и сохранились мои шедевры. Внукам на дни рождения я сочиняла акростихи. Прошлый Новый год Максим прислал нам открытку с отличным акростихом, в котором изощрился даже изобрести строчку, начинавшуюся на букву «Ы». Самыми лучшими по форме и содержанию поздравительными стихами я считаю витины стихи (настоящие) к 80-летию дедушки (Л.Б.) и к 70-летию папы (Гани). Последние кончаются словами:

Про стихи в «Телегаве» и «Карге» не упоминаю, потому что они сохранились2.

Вчера допоздна читала вслух, аж связки распухли. Попались интересные мемуары о Есенине, Горьком, которые, как я предполагала, должны понравиться и Гане. Читала вчера, сегодня закончила. Очень рада, что не ошиблась: Ганя сказал, что здорово написано. Многого он никогда не знал и не слышал (как и я), а написано очень искренне. Но теперь надо следить за собой и так много больше не читать, а то совсем потеряю голос дней на десять.

Письмо от Максима.

Сегодня весь день метель, ужасный ветер. Вчера ходила в Тимашёво, но батонов не было, принесла только пять буханок чёрного хлеба. Завтра придётся идти, так как осталось два батона. Сегодня никуда не выходила. Подрубила простыню из бязи, оставшейся от вкладышей.

Кроме так называемых «стихов», при разборке своего архива, уйдя на пенсию, я выбросила целую кучу своих работ. Среди них были сценарии утренников, которые я ставила в пионерлагерях и школах. А теперь жалко. Может, Анюта подрастёт и захочет поставить в школе с пионерами, или что-нибудь в этом духе. Конечно, ничего особо оригинального в этих утренниках не было, но ведь надо было весь материал подобрать, напечатать по ролям, а кое-что переделать и подсочинить самой. Немаленькая работа, могло бы пригодиться. Ладно, раз уж стала вспоминать, вспомню и это.

«Муха-Цокотуха». Спектакль для детсадовских детишек в пионерлагере МЗМА. Максимчик был тогда в первом классе или даже младше. Были там всякие пляски. Костюмы для бабочек (крылышки из раскрашенной марли) я выпросила в детсаду, а остальное сделали сами. Максим был Комарик. У него были целлофановые крылья, а на шлемике длинный нос. В руках был фонарик, а сбоку – сабля. Паук был сделан под разбойника, в красной рубашке и сапогах. Его играл хулиганистый чернобровый мальчишка. Когда он стал толстой верёвкой от чемодана скручивать руки Мухе, она завизжала от страха по-настоящему. Для спектакля мы выпросили на кухне всяких булок, а в деревне Новый Быт одолжили у какой-то бабки маленький позеленевший пузатый самоварчик. Ребята его отчистили, он оказался медный и блестящий.

«Мойдодыр». Эту инсценировку мы ставили на концерте в лагере в так называемый День здоровья. Максимчику было пять лет, но он был у меня в отряде первоклашек. Я его забрала из детсада. Его там задразнили:

Максим был «Подушка». Он сидел на корточках и на распяленных руках держал над собой наволочку, а потом прыгал «как лягушка». Остальное всё было по Чуковскому. Вот не помню, как был сделан Крокодил.

Утренник по стихотворениям Маршака. Там было чтение в лицах: «Багаж» и ещё что-то – забыла. Лучше всего получился «Человек рассеянный». Очень было смешно, удачным оказался сам Рассеянный в полосатой пижаме, но особенный успех имел носильщик: был у меня Саша Сафронов, очень маленький и щупленький, с писклявым голоском. Мы ему сделали фартук с бляхой, он носил два огромных (пустых) чемодана.

Утренник по произведениям Джанни Родари. Мы его делали в пионерлагере в Керчи. Максиму было лет десять. Играл он в эпизоде из «Приключений Чипполино» мальчика Вишенку, но держался очень скованно, неуверенно, говорил тихо. Кто бы подумал, что когда он станет взрослым, он будет, как настоящий актёр, играть эффектные роли в «капустнике» в Историческом архиве под Новый год или изображать монаха в рясе на какой-то вечеринке? Оказывается, актёрский талант есть у всех моих сыновей. Это, конечно, в бабушку, Ольгу Семёновну. Она молодой девушкой участвовала в разных любительских спектаклях, в том числе и в тех, что устраивало общество эсперантистов.

Два дня не писала: Ганя не спал допоздна. Много читала вслух, связки прямо саднят. Дело в том, что по радио передавали главы из романа А. Кашенина «Цыган», они очень понравились Гане, который когда-то видел фильм по роману. Я взяла роман в библиотеке и теперь читаю его Гане, сколько хватает голоса. Конец романа не такой благополучный, как в кино, что нас обоих разочаровало и огорчило. За эти дни я, воспользовавшись хорошей погодой, ездила в Боровск за батонами. Купила Гане портсигар вместо исчезнувшего.

Письмо от Ани из больницы.

Вчера ходила в библиотеку, купила в магазине носовые платки Гене на день рождения. Естественно, срифмовала очередное поздравление на открытке и всё это презентовала вечером, придя на праздничный чай с пирогами к Панфиловым.

Успела вчера до магазина постирать бельё с кипячением. Г., экономя мои силы, носил в вёдрах снег и грел его на плите.

А сегодня снег бурно тает, как весной. Я с ужасом воображаю раскисшую дорогу, по которой придётся топать во вторник или среду (надо будет пополнить запас батонов).

Сегодня чинила всякие мелкие свои вещи.

Да! В письме Анюта сообщает, как всё её семейство явилось к ней в больницу поздравлять её с днём рождения. О моём подарке (фартучке) ни звука. Неужели бандероль пропала? Очень обидно. Если бы я знала, что Витя приедет 5-го, я бы переслала фартучек с ним.

Утренник сказок. Ставила его и в пионерлагере, и в школах несколько раз. Секрет этого утренника в том, что в нём участвует весь отряд (или весь класс). Пассивных не может быть. Разница между двоечниками и отличниками стирается напрочь, а заведомый хулиган оказывается прекрасным актёром. Главная трудность – подобрать каждому роль по характеру и внешности. Прелесть утренника – в костюмах. Все их делают сами. Подготовка ролей – очень лёгкая. Из каждой сказки берутся несколько реплик, иногда одна-две. Выучить это можно с первой репетиции.

Тексты (сценарии) всех этих утренников я тоже выбросила. Вся штука в том, что по этому сценарию я могла сделать хорошую вещь, а другой учитель, возможно, и не сделал бы.

Для меня подготовка этого утренника была не целью, а лишь средством первого контакта с новым незнакомым коллективом. Зато через две недели после того, как я приняла новый класс (четвёртый или пятый) я уже знала всех сорок детей по именам, фамилиям, голосам и во многом по характерам. И они меня знали как товарища, советчика, друга в общем деле. Важно для меня было то, что в переменки они подбегали ко мне посовещаться о костюмах. Один показывал сделанную корону царя Салтана, другой – сапоги с отворотами Мальчика-с-Пальчика. На утреннике раскрывались неожиданные таланты. Так, неразговорчивая, замкнутая татарка Таиса Незаметдинова великолепно сыграла сватью бабу Бабариху, а воспитанный приличный мальчик Дима Лаптев залихватски свистел в три пальца, вызывая «конька-горбунка».

Всего на утреннике мы показывали 15—16 отрывков из сказок. Зрителями были первые-вторые классы. Вела утренник я сама. Задавала вопросы об авторах сказок, чем эти сказки кончаются, как зовут героев и пр. Активность зала была сумасшедшая. За правильный ответ я выдавала открытку со сказочным сюжетом. Вся соль этого утренника стала заметна потом, когда во время урока я смотрела на детей за партами и видела в них принцессу, лошадку или Красную Шапочку. Невольно я улыбалась им, они – мне, и урок проходил на такой эмоциональной, доброжелательной ноте, что ни они, ни я не уставали.

Утренник русского языка. На нём я показывала несколько сценок, сделанных мною из инсценированных рассказов Феликса Кривина (сборник «Карманная школа»), а также придуманных мной лично. Об этом довольно подробно написано в моей статье о работе кружка в книжке «Внеклассная работа по русскому языку» – один экземпляр остался у меня в московском шкафу. Остальные пять штук, купленных не помню каким сыном, я раздарила – и не помню кому.

Текстов сочинённых мной сценок опять-таки не сохранилось. Много копий я послала в ответ на письма, полученные после опубликования статьи в «Учительской газете». Никто из тех, кому я отправила бандероли, не прислал мне простого «спасибо». Тоже мне, учителя, культурные люди! А сколько я потратила времени на перепечатку…

В этом утреннике (а я его делала несколько раз с разными классами), участвовало много детей, и часто именно в этих сценках открывались дети со своей новой стороны. Некоторые были очень одарёнными, причём, как правило, худшие ученики, которые меньше всего думали, как они будут смотреться со сцены и поэтому были наиболее естественными.

Помню одного ничем не примечательного мальчика. До этого утренника (в шестом классе) он никак себя не проявил, учился на тройки и четвёрки, был инертен, равнодушен. Во время репетиций (ему была дана роль дворника) он как-то расцвёл. Впервые я, да и товарищи по классу, его заметили. Играл он непринуждённо, губы улыбались иронически, волосы оказались кудрявыми… Потом его я назначила старостой класса (Серёжа Торопов, 324 школа). Авторитет его укреплялся. В восьмом классе его выбрали комсоргом, кончил он десятилетку членом комитета комсомола школы, потом пошёл в институт.

Запишу, а то всё перезабуду, хотя ничего особенного не произошло.

За эти дни сделала конфеты по рецепту Деи из «Малютки». Очень вкусные и очень дёшево обходятся – примерно 2 рубля за 800 граммов (примерно 60 штук). Это на Новый год.

Вчера ходила в Тимашёво, но зря: хлеба не привезли.

Сегодня съездила в Боровск, купила хлеб, уплатила за электричество. Дорога паршивая, один раз упала, но Маша Ларина помогла подняться.

Читаю отличную книжку «Братья наши меньшие» Гржимека, которую давно хотела прочесть, – в библиотеку привезли только что. Получаю большое удовольствие.

По вечерам Ганя стал тоже сидеть поздно, писать не удаётся. Но спешить некуда, а мой «дневник» нужен в основном мне, да и «прошлое» подсунул мне Витюшка для самоутешения: были когда-то и мы рысаками!

Один утренник так и не сделала. Три лета подряд сочиняла инсценировку из лагерной жизни, чтобы её исполняли в двух планах: куклы (над ширмой) и дети (на авансцене). Мне хотелось использовать огромный ящик с куклами, зря стоявший в кладовой пионерлагеря «Москвич» (МЗМА) и талант вожатого Валеры – великолепного комического актёра (Валера Сомов – его, наверное, все мои сыновья помнят). Но зимой на сочинительство не было времени, а летом – тоже. Но главное – таланта не хвата…

Однажды в школе №40 был праздник песни. Я была классным руководителем восьмого класса. Пели «Песню о встречном». Девочки были в красных косынках, ребята держали плакаты «5 в 4», «Даёшь встречный!». Слова «Не спи, вставай, кудрявая» пел соло баском Серёжа Шпагин (сын директора школы Инны Ивановны). Пел он, обращаясь к задумчиво стоявшей в стороне девочке. По моей задумке это был «гвоздь программы». Но когда он пел, на задумчивую девочку напал смехунчик, потом заржали (не подберу другого слова) все остальные. Я сидела в зале. Рядом со мной сидел военный из духового оркестра (член жюри). Он сказал: «Чёрт знает что! Ни мелодии, ни голосов. Безобразие». Я была убита, не могла опомниться целую неделю. Сколько лет прошло, до сих пор помню. На всех других «Праздниках песни» мой отряд или класс занимал 1 или 2 место. Про эти песни я ещё напишу.

Ганя лёг спать в половине шестого, полагаю, что был в очень плохом настроении: он томится от ничегонеделания (не по своей вине, разумеется) и заранее переживает мой завтрашний отъезд. Ничем не могу ему помочь! Как назло, по радио очень мало интересных передач, а читать вслух мне мои усталые голосовые связки позволяют очень недолго. Так я осталась «свободна» для собственных занятий на целый вечер. Чинила свой халат, ганину рубашку, написала штук двадцать новогодних поздравлений, а ещё только 7—30 вечера. Вот дошли руки и до этой никому не нужной тетрадки. Зато есть видимость умственного труда!

Сейчас полезла в свой заветный маленький чемоданчик и доставила себе удовольствие: посмотрела три конверта со старыми фотографиями. Как жалко, что Витя не имеет времени заниматься фотографией. У него есть снятые в деревне плёнки – и даже непроявленные. Когда рядом нет живых, реальных детей и внуков, хоть на фото на них полюбуешься.

Завтра еду в Москву. Удастся ли увидеть Бореньку? Заранее из-за этого нервничаю. Жаль оставлять одного Ганю, ну, ничего, только на четыре дня. Мы расставались и на более долгий срок.

Забыла в своём месте написать ещё об одном удачном выступлении. А может, и писала? Не помню, нигде не отмечено. Ладно, если и писала, пусть читающий это место вычеркнет. Речь идёт о моей «религиозной» лекции.

Меня пригласили выступить на семинаре учителей литературы старших классов в районном (Гагаринском) методкабинете. Заведующая этим методкабинетом, когда я с ней разговаривала о Достоевском, вернее, о преподавании Достоевского в девятом классе, призналась, что не имеет понятия о религиозных вопросах, которые затрагиваются в «Преступлении и наказании» (не говоря уж о «Братьях Карамазовых»). То есть учителя обходят молчанием вопросы Порфирия о воскресении Лазаря, чтение Сонечкой Евангелия и т. п. Ведь Евангелие, хотя бы даже как памятник литературы, у нас считается табу, хотя его сюжеты наполняют сотни картин и стихотворений великих поэтов. А «Страсти по Матфею»? Излишне упоминать о моём с детства воспитанном воинствующем атеизме, но Евангелие я читала и во всяком случае имею обо всём этом представление, тем более, что перепечатка книг отца Александра значительно уточнила мои сведения.

Короче говоря, я прочитала лекцию об Иисусе Христе, стараясь в два часа уложить основные понятия, нужные учителям для объяснения учащимся. Тон я взяла слегка иронический, для чего освежила в памяти Лео Таксиля. Волновалась я ужасно, что могу сморозить глупость, а среди сорока-пятидесяти человек сидели опытные, умные учителя да ещё директор школы, умный еврей Иосиф… (дальше забыла), член Союза писателей. После семинара я должна была ехать с Максимом в театр (Иры на горизонте ещё не было), но учителя никак меня не отпускали, задавали бесконечные вопросы. Успех был полный. Хотели чтобы я ещё раз выступила, но не вышло.

Почти каждый год я должна была сдать в методкабинет какой-нибудь «доклад» по методике русского языка и литературы. Это все учителя делали. Когда однажды мне понадобилось посмотреть какой-то старый свой доклад из опыта работы. Оказалось, что все мои доклады в красивых обложках висят на стенде методкабинета, но… сами тексты исчезли, остались только обложки.

Этот факт страшно изумил заведующую методкабинетом. «Украли, – констатировала она, – очень интересные доклады, а списывать некогда». Копий я, как правило, себе не оставляла. Доклады старалась писать исключительно из собственного опыта, конкретно, чтобы молодым учителям не надо было изобретать велосипед и ломиться в открытые двери. Сейчас многие методические приёмы, которые я придумала и применяла, стали уже пройденным этапом, а тогда всем нравились и перенимались. Но об этом потом.

Больше двух недель прошло. Нечего не записывала и вообще решила было прекратить это дело как никому не нужное, но после разговора с Витюшкой в Москве пробую продолжать.

Приехала с Анютой и Сашей 29 декабря. Потом приехал Витя. Нарядили ёлку, и все каникулы прошли в основном в готовке и поедании всяких вкусных вещей. Правда, ещё делали БА (Бавыкинский Альманах). Саша очень огорчился, что я решила не выпускать Каргу и Телегав, потому что они отнимают много времени. Он наотрез отказался что-либо написать для БА, но потом выдал всё-таки ребус, а когда Аня составила кроссворд, он составил криптограмму (!).

10-го я уехала с детьми в Москву. Пробыла там три дня. Была с Витей в кино («Влюблён по собственному желанию»), потом с Лёней смотрела французскую комедию «Укол зонтиком». Была у Лёни в гостях, ночевала у Деи, обедала у Руты. Последний вечер, как обычно, отпустила Иру с Максимом на свадьбу ириного брата Алёши и сидела с Мариком и Матюшей. Купила Дее подарки ко дню рождения.

Вернулась 14-го. Дома Ганя вымыл пол и даже грязнющие крышки от чугунов («вместо стихов о любви», по его выражению). Вчера хотела сходить в магазин, но побоялась упасть. С пятницы страшная гололедица. Как я дошла, когда приехала из Москвы, один бог знает. Возле колодца буквально на четвереньках ползла, благо никто не видел (в овраге). К счастью, нашу лестницу Ганя посыпал золой, а то бы я не поднялась. Ни вчера, ни сегодня никуда не пошла. Сегодня шёл снег. Подожду, пока он влипнет в лёд – до вторника, а потом выйду во внешний мир.

Эти три дня развлекала Ганю: домино, шахматы, кроссворды. Читаю из «Нового мира» повесть А. Приставкина «Городок», которая очень нравится Гане. А для себя читаю Куприна.

В оставшееся время чинила бельё и чулки. Да! Совсем забыла, что 15-го постирала всё цветное. К сожалению, сильно стёрла кожу на правой кисти, поэтому придётся подождать, когда подживёт, а стирку белого – отложить.

За каникулы освоила безе и новый вид рулета – бисквитный.

Не писала, так как вечером допоздна не ложился спать Ганя. Днём он спит понемногу или просто отдыхает, а вечером я ему читаю или играем в домино. Собственно говоря, писать-то нечего. Дни похожи один на другой. Впрочем, нет! Выпал снег! – и закрыл ледяные дорожки на которые смотреть-то было страшно, не только по ним идти.

По этому случаю вчера пошла в Тимашёво, купила хлеба и сахарного песку. Дорога была вполне приличная, но спускаясь в овраг на обратном пути, всё-таки упала на спину во весь рост, так как под снегом был лёд. Еле встала: рюкзак тянул вниз. Однако сегодня ещё подсыпало снегу, и я пошла снова в Тимашёво. отнесла 25 бутылок и купила около четырёх кило отличных яблок и 3 кило рыбы для Бимки. Прошлась отлично – и Бим прогулялся. Лес очень хорош.

За эти три дня: выгладила бельё, нашила Гане на брюки квадраты (на весну, сейчас он ходит в ватных штанах), сделала конфеты из «Малютки» (в ожидании Лёни), выстирала занавески (к лету), так как кожа почти зажила. Дочитала «Городок», но окончание в следующем номере. Дорешали все кроссворды. Сегодня почистила лестницу к колодцу – эту работу я люблю.

О прошлом писать не буду, надо лечь пораньше. Завтра утром намечаю поездку в город – отправить бандероль.

Письмо от Нелли.

Вчера добралась до Боровска. Поездка была лёгкая. Бандероль отправила Дуся. А я купила капусту для пирогов и даже лимон! Вечером пришла Катя (библиотекарь), принесла два десятка яиц (наши куры никак не хотят нестись; она подслушала мой разговор с Дусей) и не хочет брать деньги. Сказала, что привезли рубероид, который я через неё «заказывала». Завтра этот рубероид должны привести к нам на тракторе. Я очень рада – можно будет покрыть душ и сарай.

Сегодня хотела съездить в город – там бабы купили ватные одеяла, а моё старое уже совсем дорвалось. Но автобуса и попутки не было, наш магазин был закрыт, и я налегке вернулась домой. Правда, прогулка была отличная. Жаль, что не взяла Бимку.

Сегодня реставрировала Гане рубашку, спекла яблочный рулет (один из них отнесу Кате Самошиной) и хотела сделать безе, даже сделала, но они почему-то не вышли и даже не пожелали отлепляться от бумаги. Придётся есть с бумагой, как советовал Саня, а потом выплёвывать лишнее.

Интересно, приедет ли завтра Лёня? Судя по тому, что прогноз сообщил на завтра метель и сильный ветер, должен приехать. Лёне всегда не везёт с погодой.

До сегодняшнего дня не имела возможности писать. За это время были письма от Вити и Анюты. Лёня приехал в субботу 22 января еле живой, уехал в понедельник с головной болью, но выспался, поел вкусненького, поиграл с Ганей в домино. После его отъезда я ходила в Тимашёво за хлебом, купила и рыбы для Бима. В два дня перестирала всё белое бельё, крупные вещи погладила. Починила рубашку Гане и пр.

В Москву поехала 27-го, вернулась вчера. Дея лежала – опять упала и повредила колено. Помогла ей наготовить еды для дня рождения. 30-го к Дее приходил Лёня с Наташей и Машенькой, которая ещё не ходит, говорит очень мало. Вечером была дома, на Потылихе. Спекла пироги – с мясом и вареньем. После работы приехал Витя, попили чаю и пообщались. Обратно ехала хорошо, но в электричке не топили, ноги у меня замёрзли. Без меня Володя привёз 10 рулонов рубероида! Отличный запас. Только бы Ганя его не растранжирил.

Сейчас пишу на кухне, где у меня варится на обед картошка. Ганя в комнате слушает радио («Горячий снег» Бондарева). С ночи идёт снег. Когда кончится снегопад, пойду раскапывать лестницу и дорожки. Хоть воздухом подышу. От Москвы отдыхаю. Вчера, как приехала, поела и два часа спала как убитая, пока пришла в чувство.

Ещё один день моей «ссылки» – разумеется, добровольной, но тем не менее так. Впрочем, об этом лучше не думать, а то получается, что я хочу поплакать в жилетку (не в первый и, наверное, не в последний раз).

Днём дождалась, пока снег перестал идти, почистила дорожку и лестницу. Не успела вернуться домой, опять пошёл снег! Вот досада.

Вечером была Таня Панфилова, пили чай и играли в 505. Я не сумела проиграть, Ганя огорчился. Читала ему «Маленького принца» и сама получила удовольствие. Но по-французски – лучше. Это я помню, хотя читала давно, ещё во время работы в школе.

Кое-что о методике. Терпеть не могла давать ребятам сочинения по литературе, где план заранее составлялся вместе с классом (то есть я подсказывала этот план в нужном направлении). К сожалению, эти сочинения мы обязаны были проводить в порядке подготовки к старшим классам. «Онегин и Печорин», «Фамусовское общество», «За что я люблю Татьяну», «Два помещика» (о Троекурове и Дубровском – сравнительная характеристика).

На последнюю из этих тем я писала курсовую работу, когда училась «по второму заходу» в Заочном пединституте. К этому времени я уже более или менее научилась сама писать сочинения. И вот в этой курсовой работе я доказала, что оба пушкинских помещика не противоположны по характерам, а совершенно одинаковы, только один богат, а другой – беден. Мало того, и молодой Дубровский-сын ведёт себя по-помещичьи и такой же самодур, только молод ещё.

Я глубоко убеждена, что в 7—8 классах дети не могут писать сочинений про Машу и Гринёва или про Бэлу и Печорина по той простой причине, что любовные переживания, вопросы «верности мужу», «измены», «чистоты женщины» им ещё недоступны. Я предпочитала давать такие темы (они большинству учащихся нравились): «Рассказ Маши Мироновой своей взрослой дочери о том, как она вышла замуж за Гринёва» или «Рассказ Савельича внукам о Пугачёве». Даже слабые ученики с интересом писали такие работы, и у них получалось сохранять стиль.

Кстати: по радио я слушаю передачи по литературе под названием «Почтовый дилижанс». Они мне очень нравятся. В этих передачах автор переносит современного ученика на место действия, скажем, «Грозы» Островского или того же «Горя от ума» и беседует с героями, весьма удачно сохраняя стиль произведения, даже стихотворную форму первоисточника. Очень доходчиво он разрешает спорные вопросы, возникающие у учащихся или подсказанные в самой передаче, например: не был ли Скалозуб прообразом декабриста? Любил ли Печорин княжну Мери? Почему Добролюбов назвал Катерину «светлым лучом»? – и т. п. Если бы я была талантлива и эрудирована так же, как авторы «Почтового дилижанса», я бы на уроках могла беседовать с учениками подобным образом. Увы.

Передачу эту мало кто слушает: её передают в учебное время (утром), а повторяют по третьей программе, которую слушают немногие (у большинства – только обычная трансляция).

Многие сочинения я давала в порядке развития речи по русскому языку – в основном на дом. Когда даёшь сочинение на дом, есть, конечно, опасность, что «помогут» родители. Но умные родители не помогают ученикам (не заменяют их), а неумные… всегда заметна их помощь «по умам». Мои любимые темы такие: «У нас гости», «Мы в гостях», «Мой любимый уголок дома», «Мой любимый уголок в Москве», «Самый весёлый день летом».

Кроме сочинений, мне нравилось вообще проводить нестандартные работы по русскому языку. Были удачные и неудачные. К числу неудачных отношу такую: наклеить на двойной тетрадный лист открытку (копию картины из «Третьяковки») и дать подпись на полстранички, употребляя как можно больше причастий (когда проходилась эта тема). Неудачно было то, что причастия не свойственны живой детской речи, подписи получились вымученными, напыщенными, словом – «слишком много «щей» и «вшей», как было сказано современником-критиком о поэзии Некрасова. Удачнее был открытый урок по деепричастиям (на нём присутствовали директора двадцати школ района). Мы коллективно составили описание картины «Охотники на привале» с деепричастиями.

Неудачным было сочинение «В детском саду», в котором надо было употреблять слова с уменьшительно-ласкательными суффиксами. Когда я читала эти «стульчики», «платьица», «куколки» и «карандашики», меня прямо тошнило от приторности.

Мне (и детям) понравился урок, на котором я учила их писать адрес. Они должны были, после объяснения на уроке, принести конверты со своим адресом и отдать мне. А я потом в этих конвертах прислала им к Новому году поздравительные открытки. Вообще-то я эти открытки вкладывала им в дневники (к 7 ноября, Новому году, 1 Мая), каждому писала что-нибудь особенное, а к 8 Марта они мне дарили открытки, и я с удовлетворением отмечала в них знакомые обороты, которым я их и учила: сердечно поздравляю, от всей души желаю и т. п.

Одно из сочинений, которые я давала, называлось «Рассказ о хорошем человеке». Из этих работ вышел целый сборник, и я его отдала в методкабинет, откуда он пропал. Многие писали о родителях, бабушках. Один мальчик не написал совсем. Он сказал: «Я не знаю ни одного хорошего человека». – «А мама?» – «Она пьёт». – «А папа?» – «Он меня бьёт». И т. п. Грустно.

Любимая работа, которую я всегда давала в пятом классе (потом в четвёртом), – это когда в разделе «Фольклора» изучали загадки. Требовалось написать на двойном листе загадку, нарисовать её, а на втором (внутри) написать и нарисовать отгадку. Не разрешалось списывать стихотворные загадки Чуковского или Маршака и срисовывать из книжек. Рекомендовалось узнать загадки старинные, народные – у старых людей. Потом, собрав работы, я устраивала по ним «урок загадок» с очками за правильные ответы и призами победителям. Если кто-то хотел загадать ещё загадку (устно), я разрешала. Если я не могла отгадать, то загадывающему давалось 10 очков.

Лучшая загадка была такая: сидит аллах на белых горах (курица на яйцах).

<I> Комичный момент. <D> Встаёт мальчик и загадывает: лезь на меня, ломай меня, увидишь мохнатку, под мохнаткой гладко, под гладким – сладко. Подобные двусмысленные загадки обычно загадывали дружки на свадьбах. Я залилась краской, не знаю, что делать. Отгадки не знаю. Положение хуже губернаторского. Спрашиваю: кто дал загадку? Отвечает: дедушка. Выручил один востряк: угадал. Говорит: это орех. Чёрт бы его побрал. В учительской загадала – никто не угадал.

И ещё (в другом классе) был похожий случай. Не помню всей загадки, но там было что-то вроде: животом на меня ложись и двигай посильней влево-вправо, не забудь прижать поплотнее (не подумайте дурного – старинный ткацкий станок).

Эти листки с загадками я берегла. Они сослужили мне хорошую службу в работе с малышами в пионерском лагере. По этим листкам я осваивала загадки с сыновьями, а потом они куда-то потерялись (возможно, я их отдала в методкабинет).

Не могла по вечерам писать, а днём – тем более. За прошедшее время дважды ходила в Тимашёво (за сахарным песком и хлебом), один раз ездила в Боровск: отправила Бореньке бандеролью «Малютку», чтобы он сам сделал конфеты, которые ему очень понравились, а заодно купила батоны и отличные тапочки для Витиной квартиры на свою ногу. Дорога была хорошая.

Потом был снегопад, чистила лестницу. Помогала Гане чистить трубы от сажи. Написала письма Саше, Анюте, Боре, Витюшке, Дее, Марии Андреевне. Ни от кого писем не получила. Но это не страшно – неделю назад я всех видела.

Получили новый номер «Вокруг света». В статье Орлова, который под Сталинградом командовал танковой ротой, встретилась мне фамилия генерала Вольского. Я много раз слышала эту фамилию от Гани. Прочитала статью Гане, он был рад, что в первый раз встретилось упоминание о его родном 3-м гвардейском корпусе; правда он не именуется ещё Сталинградским. Зато в статье прослеживаются все места на пути к Сталинграду, где был (воевал) Ганя, когда корпус участвовал в окружении Сталинграда. К сожалению других фамилий (например, генерала Пошкуса) не упоминается.

Починила (реставрировала) Гане синюю рубашку и пиджак на лето – бывший Максимов джинсовый.

Гане приносила пенсию Дуся, показывала фото своей внучки, а я – своей Машеньки. Моя – найкращая, только никак не ходит без руки.

Как находила первый контакт с классом (по-новому – четвёртым, а раньше пятым).

Первая тема – повторение темы «Предложение». Класс с ходу получает задание: написать диалог (разговор) при встрече в школе первого сентября со своими приятелями – 4—5 предложений.

Во время этой работы я хожу между рядами, заглядываю в каждую тетрадку и шёпотом делаю замечания о почерке и т. п. Попутно говорю: «У тебя абсолютно такие же предложения, как и у такого-то». Или: «Это не твой старший брат учится в девятом классе? Отличный парень». Кое-кому помогаю, указываю ошибку. Если, скажем, в тетради написано предложение: «Я отдыхал на море», – спрашиваю: «А в каком месте? С кем?» и т. д. Уходит на это минут десять. Потом мы повторяем тему, примеры все приводят из записанных в тетради.

На следующем уроке я уже встречаю детей как хороших знакомых, а они мне улыбаются уже в коридоре.

Во время самостоятельных работ я всегда хожу по классу и со всеми потихоньку разговариваю. За неделю контакт уже полный, а после двух сочинений я могу описать почти каждую семью.

Когда класс «в азарте» или «заведён», то все работают с эмоциями, то есть весело, энергично и с полной отдачей, даже тупые, пассивные ребята. «Завести» класс нетрудно, в зависимости от возраста, состава и т. д. Я пробовала «для интереса» вогнать в азарт даже десятиклассников, у которых я учителем не была, а пришла на «пустой» урок (учитель болен). Известно, что у всех «пустой» урок используется учениками для своих дел. А я хочу позаниматься русским языком.

«Хорошо, – говорю я в ответ на их просьбы, – пусть к доске пойдёт любой ученик. Я ему продиктую десять слов. Если он не сделает ни одной ошибки, то будете заниматься своими делами, а если сделает, пойдёт к доске следующий». Обычно все улыбаются и посылают к доске самого умного и грамотного. Тот смотрит на меня свысока и небрежно берёт мел. Тон у него снисходительный. Дать десять слов, чтобы было сделано как минимум пять ошибок, уже дело техники. Удивление, растерянность и… класс уже заведён.