Бабушка не умерла – ей отключили жизнедеятельность. Деревянный старик (Михаил Эм, 2012)

1.

С неба на цветущий зеленый лужок посылает лучи улыбающееся весеннее солнце. По тропинке, обсаженной васильками и ромашками в человеческий рост, идет маленькая девочка с розовым бантом в голубых волосах. Время от времени она оглядывается по сторонам и с досадой, умилительной в такой крохе, восклицает:

Девочка: Ну куда же подевался этот несносный мальчишка? Буратино, где ты? Ау, Буратино!

2.

В зале огромного киноконцертного зала, под бурю зрительских аплодисментов, загорается свет. Освещаемый лучами прожекторов, из-за кулис появляется Буратино. Но Господи, до чего же он стар! Сосна, из которой Буратино был выструган, давно рассохлась и потрескалась.

От лака, некогда покрывавшего его тело толстым слоем, не осталось следа. Даже нос Буратино, в молодости острый и прямой, как будто скривился и стал короче: если присмотреться, можно увидеть, что, обломанный у самого основания, он надставлен протезом из другой породы дерева. Ввиду преклонных лет Буратино еле передвигает ноги – каждый шаг дается ему с видимым трудом и слышимым скрипом. Трезвость ума юбиляр тем не менее сохранил: говорит Буратино хотя и глухим голосом, но разумно и даже остроумно, как молодой, особенно когда увлечется – сказывается многолетний опыт сценической деятельности.

Буратино: Спасибо… Спасибо, друзья.

Буратино опускается в кресло, в то время как публика в зале аплодирует стоя. Как тут не аплодировать, когда перед ними Буратино!

Сам Буратино, герой одноименной сказки и бессменный руководитель кукольного театра своего имени! Аплодисменты, наконец, затихают.

Зрители усаживаются и вытягивают шеи вперед, стараясь не пропустить ни одного слова знаменитого человека. Буратино продолжает надтреснутым голосом:

Меня часто спрашивают, как и когда все это началось… когда был замыслен кукольный театр «Молния». Он был замыслен в тот момент, когда я впервые очутился в театре. Это был безымянный кукольный театр Карабаса Барабаса. Надо сказать, не лучший театр – актеры не придерживались системы Станиславского, не было, что называется, актерской школы, да и режиссура практически отсутствовала, – но ведь других театров я в то время не видел. Откуда мне было знать, что хорошо, что плохо? Мне было несколько часов от роду. Несколькими часами ранее папа Карло выстругал меня из полена, и я впервые вышел на улицу. Представьте себе свежевыструганного молодого человека. Все ему в новинку, все необычно и увлекательно: пыль под башмаками, синее небо, девушки, порхающие мимо разноцветными бабочками, и бабочки, такие же нарядные, как девушки. И вдруг – озарение! Словно небеса разверзлись, и гром с них грянул. Я увидел перед собой купол театрального балагана, и ноги сами понесли меня в его направлении. На секунду я почувствовал себя режиссером, творцом театрального волшебства и не освободился от этого ощущения всю последующую жизнь. Мог ли я в то время предположить, что детские мечты осуществятся, что через некоторое время я стану директором собственного кукольного театра «Молния», который затмит славой знаменитый тогда театр Карабаса Барабаса? Нет, конечно. Мальчишка, я даже мечтать об этом не смел. То, что я нахожусь сейчас на этой сцене, перед вами, – это судьба. Судьба имеется у каждого. Одних судьба шпыняет и всячески помыкает ими, к другим она благосклонна… как ко мне, за что я своей счастливой судьбе от всей души благодарен.

3.

Просторная комната с окном, распахнутым на балкон. С балкона веет свежий весенний ветерок. Вдали виднеется ажурный силуэт Эйфелевой башни. Хозяин апартаментов Дуремар, глубокий старик со сморщенным лицом, сидит за рабочим столом, на фоне развешанных по стене фотографий, и вспоминает.

Дуремар: Был ли я знаком с Буратино? Конечно, был! Я хорошо помню Буратино, хотя с этой куклой связаны мои не самые светлые воспоминания. Не читали мою статью о Буратино в «Литератур насьонал»? Статья называлась «Тайна проданной азбуки». Нет, не читали? Это, конечно, не более чем гипотеза, однако основанная на стохастической интерпретации некоторых документальных свидетельств. Пришлось заняться проблемой Буратино, поскольку моя известность на Западе была связана в основном с этой тенденциозной сказкой. Имеется в виду та азбука, которую Буратино якобы продал за четыре сольдо, чтобы купить входной билет в театр Карабаса Барабаса. Что вы говорите? Нет, тексту доверять нельзя, хотя директор кукольного театра «Молния» приложил титанические усилия, чтобы текстуаль ная подлинность сказки не вызывала сомнений. Мне пришлось перерыть ворох источников, пока во Французской национальной библиотеке я не наткнулся на малоизвестные исторические материалы. Какие, спрашиваете вы? А вот поглядите. Видите это провинциальное русское издание двадцатилетней давности? Последняя страница. Директор кукольного театра «Молния» Буратино среди поклонников своего творчества. Обратите внимание, что Буратино держит в руках. Это азбука – та самая, которую он во времена своих приключений якобы продал неизвестному мальчику за четыре сольдо. Под фотографией подпись: Буратино демонстрирует юным театралам азбуку, подаренную ему папой Карло. Спрашивается, откуда у Буратино оказалась азбука, которую он продал? Вы правильно говорите, что он мог выкупить ее у нового владельца впоследствии, после шумного успеха, ожидавшего его кукольный театр, однако не думаю, что это произошло в действительности. Вы хорошо представляете себе Буратино? Можете вы себе представить, что, организовав успешный бизнес, Буратино первым делом бросился на поиски мальчика с целью выкупить у него азбуку папы Карло? Уверяю вас, у Буратино не такая репутация. Откуда же у него взялась азбука? Мальчик, посмотрев кукольный спектакль театра «Молния», расчувствовался и добровольно возвратил азбуку новому директору? В это тоже верится с трудом. От такого толстого и ограниченного мальчика, каким он описан в сказке, нельзя ожидать добровольных пожертвований. Как же было на самом деле? Откуда у Буратино азбука, я вас спрашиваю?

Разгадка кроется в смерти папы Карло. Что произошло с папой Карло после того, как дверь за очагом, нарисованным на куске холста, была отперта при помощи золотого ключика? Об этом сказка умалчивает, и не напрасно, потому что через два дня после открытия кукольного театра «Молния» отец Буратино скончался от инсульта. Мне рассказал об этом столяр Джузеппе, отыскать которого не составляло большого труда. По словам Джузеппе, когда он зашел в каморку папы Карло через два дня после описанных в сказке событий, папа Карло лежал на полу в горячечном состоянии. У больного были понос и рвота. Карло звал Буратино и спрашивал, нельзя ли ему посетить представление кукольного театра «Молния» и не принес ли Буратино валокардин.

Особенный интерес представляет последняя фраза шарманщика. Почему он решил, что Буратино должен принести ему валокардин? Можно, конечно, списать вопрос на бредовое состояние больного, но не естественнее ли предположить, что он сам попросил сына принести валокардин? Вы можете поинтересоваться, на какие деньги Буратино должен был купить валокардин, и я отвечу. По ценам того времени, на деньги, вырученные от продажи куртки, можно было приобрести не только азбуку, но и что-нибудь еще. По моим расчетам, после покупки азбуки, необходимой для обучения Буратино, у папы Карло должно было остаться что-то около четырех сольдо. Понимаете? У папы Карло должно было остаться четыре сольдо, и ровно четыре сольдо стоил входной билет в театр Карабаса Барабаса! Это может быть простым совпадением, но может оказаться чем-то бóльшим.

Если догадка верна, никакого мальчика, купившего у Буратино азбуку папы Карло за четыре сольдо, не было. Папа Карло на вырученные от продажи куртки деньги приобрел азбуку, а оставшиеся четыре сольдо дал Буратино, чтобы тот купил ему валокардин. По словам столяра Джузеппе, папа Карло страдал многими хроническими заболеваниями, в том числе сердечными, поэтому не переносил холода. Оставшись без куртки, он, несомненно, должен был позаботиться о своем здоровье. Он и позаботился, поручив Буратино купить ему валокардин. Однако деревянный мальчишка не послушался отца-сердечника и деньги, переданные на покупку лекарства, потратил на входной билет. Азбука осталась у него. Зачем Буратино было продавать азбуку с разноцветыми картинками, когда четыре сольдо звенели в кармане? Эту азбуку он впоследствии с гордостью демонстрировал провинциальным поклонникам, не ожидая, что его застукают за этим занятием. Впоследствии Буратино стал более осторожен и азбуку не показывал никому. Вероятно, она хранится в депозитной ячейке одного из швейцарских банков либо, как важная компроментирующая улика, уничтожена.

Не дождавшись валокардина, папа Карло умер и был похоронен своим верным приятелем столяром Джузеппе. Буратино на похоронах отсутствовал, хотя папа Карло дожидался его до последнего вздоха. Умер, не дождавшись. А сыночку было некогда: он управлял кукольным театром. Предполагаю, Буратино мог попросту позабыть о просьбе папы Карло купить валокардин, а потом по понятной причине постараться данный факт замолчать. Что еще ожидать от вознесенной на самый гребень успеха деревяшки? Бог ей судья.

4.

Вопрос из зала: Вы читали статью Дуремара в «Литератур насьонал»?

Буратино: Нет, не читал и не собираюсь читать статьи бывшего продавца пиявок. Все, что в ней написано, неправда от первого до последнего слова. Как можно всерьез говорить об этом человеке? Этом наглом эмигранте, завидующем моему успеху и ради куска хлеба готовом на любую клевету? Как можно верить человеку, оставившему Родину в самую трудную для нее минуту? Все, что Дуремар собой представляет, прекрасно явлено в сказке, ее классическом, текстуально выверенном оригинале. Якобы я уморил папу Карло, не доставив ему вовремя лекарство. Откуда ему знать, этому Дуремару? Подобные голословные утверждения не только оскорбительны для меня, но попросту смешны… А кого я еще уморил, мсье Дуремар? Марата не я в ванне задушил? Жанну д’Арк случайно не я изнасиловал?

В зале оживление.

Следующий вопрос, пожалуйста.

Вопрос из зала: Буратино Карлович, вы еврей?

Буратино: Меня часто спрашивают, из какой породы дерева я сделан. Так вот, вырезан из тосканской сосны – этой породе я обязан крепостью духа и целеустремленностью характера. Конечно, мое происхождение в известном роде случайность. Возьми папа Карло другое полено – вернее, подсунь ему другое полено этот старый проходимец Джузеппе, – наверное, из меня получился бы совсем другой человек, с другими интересами. К примеру, мог получиться бесстрашный мореплаватель – ведь дерево не боится воды, – однако получился театральный режиссер.

Вопрос из зала: Кто из литературных персонажей вам наиболее близок?

Буратино: Сирано де Бержерак.

В зале хохот.

5.

Дуремар: Я всю жизнь посвятил народной медицине, а каким предстаю в сравнении с Буратино? Смешным и заискивающим неудачником. А что написано в сказке о Карабасе Барабасе? Я хорошо знал этого образованнейшего и бескорыстнейшего человека, влюбленного в кукольный театр.

Протягивает невидимому собеседнику старую фотографию в рамке. Это портрет красивого бородатого мужчины в полный рост. Одетый во фрак и цилиндр, он буквально сияет от счастья. Карабаса облепили улыбающиеся куклы: они в руках Карабаса, на его могучих плечах, а кто-то забрался даже на голову и строит директору рожки. Дурачатся, как хотят.

Да, характер у Карабаса был взрывной, он мог накричать на актера, когда тот ленился или привередничал, но он же в случае удачи буквально носил актера на руках, ходил за ним как привязанный и исполнял любые капризы. Его знаменитый хлыст? У Карабаса был хлыст, предмет неутомимых шуток всей труппы. Чтобы разрядить обстановку в нужную минуту, когда у куклы не задавалась роль, мой друг страшно вращал глазами, хлестал по стенам и кричал: «Сейчас я тебя выпорю, кукла несчастная!». Но чтобы ударить актера хлыстом? Уверяю, такого не было и быть не могло. Для Карабаса Барабаса актеры, как и любые живые существа, были неприкосновенны. Особенно актеры. Для этого человека не было ничего более святого в жизни, чем кукольный театр: Карабас Барабас жил театром и умер, будучи отлучен от театра. А что написано об этом замечательном театральном деятеле, докторе кукольных наук, в сказке о Буратино? Характер Карабаса искажен до неузнаваемости, и кем искажен? Деревянным мальчишкой без какого бы то ни было образования, впервые увидевшим театр благодаря тому же Карабасу Барабасу и в конце концов предавшим своего учителя. События вокруг золотого ключика и секретной двери, находящейся за нарисованным очагом, происходили не так, как хочется представить Буратино и его апологетам. Как происходило на самом деле? Я – живой свидетель того, каким способом Буратино удалось получить в полное свое распоряжение кукольный театр «Молния» и разорить моего несчастного друга.

Прежде всего, неверно, что Буратино получил от Карабаса пять золотых за то, что проговорился относительно очага, нарисованного на старом холсте. Карабасу давно было известно, где находится дверь. Не было, разумеется, и намерения отправить деревянную куклу на растопку. С моей точки зрения, это следовало бы сделать во благо отечественного кукольного театра – тогда многих ужасных происшествий удалось бы избежать. Однако никто из участников тех далеких событий не предвидел будущего и не смог остановить деревянного проходимца. Как я говорил, Карабас боготворил актеров. Только познакомившись с Буратино, он сразу же предложил ему место в своей труппе, но на уме у Буратино было другое, и он отказался, как Карабас его ни упрашивал. Когда же Карабас услышал о том, что отцом Буратино является папа Карло, в каморке которого находилась заветная дверь, то расцеловал куклу в обе ее деревянные щеки и вручил пять золотых монет. Карабас слышал, что папа Карло бедствует, и был рад, по мере возможности, оказать ему скромное вспоможествование. В сказке Карабас описан злобным и жадным негодяем, почти монстром, но может ли такой монструозный негодяй, даже услышав что-то очень для себя приятное, вдруг, ни с того ни с сего, подарить незнакомой кукле крупную денежную сумму? Нет, конечно. Для монстра, каким Карабас описан в пресловутой сказке, не характерны широкие жесты, в то время как темпераментная и щедрая натура, каким я помню этого человека, вполне могла подарить Буратино пять золотых монет только из уважения к его семье. Карабас не только подарил Буратино пять золотых монет, но и возместил ему стоимость входного билета в четыре сольдо, посчитав несправедливым брать деньги с семьи, в каморке которой находится секретная дверца. Однако Буратино беззастенчиво присвоил себе отцовские деньги, тем более что его отец папа Карло, за отсутствием валокардина, вскоре по прошествии описанных в сказке событий скончался.

Откуда мне все это известно? Да сам же Карабас Барабас мне об этом и рассказал.

Мы, как сейчас помню, сошлись с Карабасом на почве благоговения перед кукольным театром. Конечно, он был мне не чета. Кто был я? Заурядный ценитель из толпы, медик по профессии. А Карабас Барабас был доктором кукольных наук, руководителем лучшего кукольного театра в Италии. Тем не менее мы благодаря любезности Карабаса познакомились, стали общаться. Во время наших доверительных бесед Карабас о многом рассказывал, в том числе делился планами на будущее. Этот наивный, темпераментный и бескомпромиссный человек был одержим поиском идеального театра, зачем ему и потребовалась секретная дверь, отпираемая золотым ключиком. В конце концов, это было его право: право законного наследника. При чем здесь наследование? Разве я не сказал, что Карабас был из старинной театральной династии Барабасов? Нет, не сказал? Странно. А кто, по-вашему, создал кукольный театр, находившийся за потайной дверью? В сказке об этом не говорится ни слова. Этот театр, впоследствии превратившийся в возглавляемый Буратино кукольный театр «Молния», был создан дедом Карабаса Барабаса и завещан им своему внуку. Сам дед, также известный кукольный режиссер-меценат, не желал воспользоваться своим изобретением ввиду сложной политической обстановки того времени. Он мечтал передать тайны своего мастерства по наследству, но почему-то через поколение: как предполагают, прогневавшись на отца Карабаса за то, что тот не желал признать его режиссуру идеальной, а попытался создать собс твенную театральную школу. Карабас, несомненно, воспользовался бы творческим наследством своего деда, если бы золотой ключик не был уронен в пруд, где им незаконно завладела старая галапагосская черепаха Тортила. Потеря золотого ключика, случившаяся еще во времена деда, не позволяла Карабасу создать идеальный театр – не удивительно, что обворованный режиссер прилагал значительные усилия к тому, чтобы возвратить незаконно удерживаемое.

Историю золотого ключика он во время встречи без какой бы то ни было задней мысли рассказал Буратино. Этот деревянный проходимец сразу смекнул, что может с детективной истории по иметь. Буратино предложил Барабасу свою помощь в поиске золотого ключика, и Карабас – чистая душа! – сразу на все согласился, предварительно даже не зафиксировав условий договора в письменном виде. Они сошлись на двухстах золотых монетах, которые были тут же, без расписки, выданы вдобавок к пяти золотым монетам, пожертвованным ранее во вспоможествование папе Карло. Буратино на эти деньги обязался выкупить у Тортилы золотой ключик. Проходимец сумел уверить Карабаса Барабаса, что то, что за много лет не удалось самому Карабасу – договориться с выжившей из ума воровкой вернуть предмет, не представлявший на дне пруда никакой ценности, – Буратино сумеет за пять минут. Надо заметить, Буратино всегда умел уговаривать, втираться в доверие, обводить вокруг пальца, по этому ему не составило труда обмануть такого младенчески наивного, погруженного в искусство человека, как Карабас Барабас. Таким образом, после визита в кукольный театр на руках у Буратино оказалось двести пять золотых, не считая тех четырех сольдо, что бедный папа Карло передал ему для покупки валокардина. Не удивительно, что, оказавшись с такой значительной суммой в кармане, Буратино думать забыл о сердечнике папе Карло и спасительном валокардине, а начал прикидывать, куда лучше свой капитал инвестировать. Полагаю, он с самого начала не собирался выполнять принятые перед директором кукольного театра Карабасом Барабасом обязательства, а намеревался как-нибудь впоследствии выкрутиться, возможно, просто обмануть легковерного кредитора или же добыть золотой ключик без уплаты денег, как впоследствии и случилось. Этот Буратино всех надул: своего папу Карло, Карабаса Барабаса, лису Алису и кота Базилио, которые ему потом подвернулись под горячую руку…

6.

Подвальное помещение в Стране Дураков. Слепящий в глаза свет, направленный на скрючившегося на стуле зэка. По ту сторону света – следователь, суровый, беспристрастный, нетерпеливый.

Следователь: Как звать?

Зэк: Базилио, гражданин начальник. Там записано…

Следователь: Молчать! Знаю, что там записано… В глаза, в глаза мне смотри.

Базилио: Слушаюсь, гражданин начальник.

Следователь: Молчать! Я велел смотреть в глаза, а не говорить.

Перепуганный кот кивает, что понял.

Теперь можешь говорить.

Базилио (плачущим голосом): Что говорить, гражданин начальник?

Следователь: Что тебе известно о Буратино?

Базилио: Что известно?

Следователь (кричит, брызжа слюной): Ваньку валять, арестантская рожа, надумал? Отвечай немедленно, что тебе известно о Буратино?

Базилио: Вы кукольника имеете в виду, гражданин начальник?

Следователь молчит, пытливо заглядывая зэку в глаза. Этого Буратино, да?

Следователь (тихо): Тебе что, известен какой-нибудь другой Буратино?

Базилио (с готовностью): Никак нет, не известен.

Следователь (еще тише): Так какого же… (Срывается на оглушительный крик)… какого же ты лешего, морда кошачья, спрашиваешь, какого Буратино я имею в виду. (Привстает из-за стола и хватает кота за усы, наматывая себе на руку). Отвечай быстро, не задумываясь. Когда с Буратино познакомился? На сколько золотых народного режиссера нагрел? Кто твои сообщники? С чего твоя финансовая пирамида начиналась? Отвечать быстро и не задумываясь, я предупреждаю.

Притягивает кота за усы поближе.

Базилио: Все скажу, все скажу, только усы не рвите…

Следователь толкает кота обратно на стул, едва не опрокидывая обоих.

Следователь: Говори, записываю.

Базилио (хнычет): Так ведь много раз рассказывал. У вас в бумагах все записано.

Следователь: Ах ты…

Базилио (быстро): Рассказываю, уже рассказываю, гражданин начальник. Только не волнуйтесь, ради всего святого.

Следователь: Когда ты впервые увидел Буратино?

Базилио: Он пришел ко мне в контору с предложением.

Следователь: Каким предложением?

Базилио: Об инвестициях. У него было двести пять золотых монет в депозитных сертификатах. Но я же – обращаю ваше внимание, гражданин начальник, – тогда еще не знал, с кем имею дело. Кто же знал, что он окажется народным любимцем? Да он и не был тогда народным любимцем – так, наглый деревянный мальчишка с полной кошелкой денег.

Следователь (доверительно): И ты, котяра, решил его кинуть?

Базилио (нехотя): Ну было…

Следователь: Кто присутствовал при вашем разговоре?

Базилио: Алиска, само собой, присутствовала. Она ж подельницей моей была…

Следователь: Так… (Листает дело). Лиса Алисия, курятница со стажем.

Базилио: Она самая, гражданин начальник.

Следователь: Продолжай.

Базилио: Ну, мы с Алиской только его увидели, так сразу решили кидать. Мальчишка, сразу видно, деревянный, необразованный, только из-под рубанка. Пришел по объявлению…

Следователь: Как называлась ваша с Алисией финансовая пирамида?

Базилио: Так и называлась: «Финансовая пирамида».

Следователь: Ага… Значит, финансовая пирамида «Финансовая пирамида».

Базилио: Вообще-то, это было общество с ограниченной ответственностью «Финансовая пирамида».

Следователь: Молчать!

Базилио: Как велите, гражданин начальник.

Следователь: Теперь продолжай.

Базилио: Значит, приходит к нам в контору этот деревянный лох, по объявлению, с карманами, полными депозитных сертификатов, и желает инвестировать. Ну, у нас с Алиской технология на этот случай была отработана. Мы клиенту объясняем: имеется, мол, прекрасное место для инвестиций, называется Поле Чудес в Стране Дураков. Пятьсот процентов за ночь за минусом десяти процентов в качестве наших с Алиской комиссионных. Итого четыреста девяносто процентов.

Следователь: И Буратино поверил?

Базилио: Конечно, поверил. Вы бы тоже поверили, гражданин начальник. Время было такое: любое чудо казалось возможным.

Следователь: Дальше.

Базилио: Ему наше инвестиционное предложение вроде приглянулось. Без дураков, приглянулось… Хлопнули по лапам и отправились на Поле Чудес. Мы с Алиской решили – дело на мази.

Следователь: По пути куда заходили?

Базилио: Не помню… Вроде никуда не заходили.

Следователь заглядывает в дело и привстает со стула.

(От испуга вспоминая). Ах да, заходили!.. Извините покорно, гражданин следователь, совсем из башки вылетело.

Следователь (усаживаясь): Куда заходили?

Базилио: В ресторан пожрать заходили.

Следователь: Как назывался?

Базилио: Да разве упомнишь сейчас?

Следователь снова привстает со своего стула, а перепуганный кот вжимается в свой.

Ну не помню я, гражданин следователь, вот те крест, не помню… Посмотрите у себя в бумажке, в ней записано.

Следователь: Смотри у меня, морда кошачья… Если надумаешь утаить от следствия какой-нибудь важный эпизод, тебе же хуже.

Следствию все известно.

Базилио: Как на духу, гражданин начальник.

Следователь (заглядывая в бумаги): Ресторан назывался «Харчевня трех пескарей»?

Базилио: Точно, трех пескарей! (Скулит). Я не скрываю факты, гражданин начальник, просто память-то моя отшибленная. На прошлой неделе один ваш товарищ-следователь допрашивал, он и отшиб.

Следователь: Молчать, контра! Рассказывай, как дальше было.

Базилио: Пожрали и пошли на Поле Чудес.

Молчание. Многозначительное молчание. Очень нехорошее многозначительное молчание. Следователь достает из стола толстую книгу в желтом переплете, раскрывает на нужной странице, отчеркивает какоето место ногтем, потом, прищурившись, бросает книгу зэку.

Следователь: Грамотный, сволочь? Тогда читай, читай с отчеркнутого места.

Зэк принимает книгу дрожащими лапами, раскрывает ее и, заикаясь, читает.

Базилио: При… пришлось заплатить один золотой. По… пошмыгивая от огорчения, Буратино покинул проклятую харчевню.

Валится со стула на колени и вопит:

Не было, не было этого, гражданин начальник, неправильно тут записано! Оговорили, волки позорные, продали за кусок печенки!

Ползает по полу, заливаясь горючими слезами.

Следователь (спокойно наблюдая): Что, шкура, не нравится? А это, между прочим, документальное свидетельство. Тебе за одну эту строчку десять лет без права переписки впаять могут. (Орет). Сесть, сесть, я сказал!

Зэк, всхлипывая, лезет обратно на стул.

Читай заголовок, на первой странице читай.

Базилио (читает): Зо… золотой ключик.

Следователь: Даешь признательные показания, что в «Харчевне трех пескарей» развел Буратино на один золотой?

Базилио (воет): Хоть режьте, гражданин начальник, а ничего не признаю, потому как не было этого! Не разводил я этого деревянного на золотой.

Следователь: А на сколько развел?

Базилио (захлебываясь переполняющими его эмоциями): Ни на сколько не развел! Ну да, заказали мы там с Алиской жрачку, хотели, как обычно, чтобы клиент оплатил. Он заказывает три корочки хлеба, а мы с Алиской всяких деликатесов. Садимся за один стол, еду приносят. Только ведь этот Буратино вместе с нами деликатесы наворачивал, за обе щеки, как только в эту колоду столько влезло! Мы с Алиской не успели оглянуться, а на столе все подчищено. Счет приносят. Мы смотрим на Буратино вопросительно, и он протягивает официанту депозитный сертификат. А тот ему отвечает: «Извините, но в нашей харчевне депозитные сертификаты не принимаются, только наличные». А Буратино отвечает: «Жаль, хотел за друзей запла тить, да уж, видно, только за свои три корочки хлеба заплатить придется. Наличных-то у меня всего четыре сольдо». Выворачивает карманы и протягивает официанту четыре сольдо: три – за три корочки хлеба, и одно сольдо оставляет тому на чай. Пришлось нам с Алиской самим обед, который Буратино сожрал, оплачивать. Ну да ладно, мы тогда не очень даже расстроились, хотя сами на бобах сидели. Думали, скоро депозитные сертификаты наши будут, тогда и зажируем.

Следователь: В сказке по-другому написано.

Базилио: Не знаю, гражданин начальник, что в вашем хорошем документе написано, только я вам всю правду выложил. Я простой уличный кот: как было, так и говорю, можете мне хоть все усы выщипать, все равно ничего больше не знаю.

Следователь: Хорошо, морда кошачья, предположим, я тебе поверил. Что было дальше? Только не вздумай мне лапшу на уши вешать, не то пожалеешь.

Базилио: Что вы, гражданин начальник! Я добровольно со следствием сотрудничаю, потому как понимаю…

Следователь: Хватит, слышали об этом! Отвечай, каким обманным путем вам с курятницей Алисией удалось завладеть принадлежащими Буратино депозитными сертификатами?

Базилио (скулит): Ну вот, вы опять за старое, гражданин начальник… Ничем мы с Алиской не завладели, я же вам от всего сердца рассказываю. Добрались до Поля Чудес уже заполночь. Добрались и говорим Буратино: «Закапывай сюда свои депозитные сертификаты. Пятьсот процентов гарантировано, а с нами за брокерские услуги расплатишься наутро, когда с процентами выкопаешь».

Следователь: И он закопал?

Базилио: В том-то и дело, что закопал, на наших глазах закопал. Вырыл носом ямку, сунул туда депозитные сертификаты и присыпал землей.

Следователь: Продолжай.

Базилио: И мы, все трое, отправились обратно в город праздновать удачное вложение. Не ждать же всю ночь, пока золотые прирастут? Договорились встретиться через полчаса у «Харчевни трех пескарей». Ну, помыться, побриться, вы же понимаете, гражданин начальник…

Следователь: Понимаю. Я все, бандюга, понимаю. Понимаю, что, расставшись с Буратино, ты со своей сообщницей Алисией сейчас же вернулся на Поле Чудес?

Базилио (радостно кивая): Так точно, гражданин начальник. Бежали во весь дух. Добежали, раскопали буратинину ямку… Только никаких депозитных сертификатов в ней не было.

Следователь (мрачно): Куда же они подевались?

Базилио: Не знаю, гражданин начальник, вот те крест, не знаю. Может, не там копали. Хотя, вряд ли, точно там копали, я очень хорошо место запомнил, рядом со ржавой консервной банкой, и Алиска тоже запомнила. Хотя, может, и не там: покопать как следует нам не дали. Только ямку раскопали, удивились, что депозитных-то сертификатов в ней нет как нет, как бульдоги ментовские нас с поличным и повязали.

Следователь: Откуда же ментовские бульдоги так быстро взялись?

Базилио: Так их же, гражданин начальник, сам Буратино и привел! Бульдоги нас с Алиской повязали, нацепили на лапы наручники, а он тут как тут, паскуда – еще убивается. Где, кричит, мои депозитные сертификаты, которые в эту ямку инвестированы были? Вы их, негодяи финансовые, у меня украли! Я на вас в арбитраж подам!

Следователь: И где же были депозитные сертификаты? В бумагах значится, что при вас никаких ценных бумаг обнаружено не было.

Базилио: Так я же объясняю, гражданин начальник, что мы их не нашли, а то бы…

Глаза зэка туманятся воображением.

Следователь: Сертификаты где, спрашиваю?

Базилио (мигом приземляясь обратно): Ежу понятно, гражданин начальник, что мы с Алиской ни при чем. Их сам Буратино выкопал, а потом на нас бульдогов ментовских навел. Только не представляю, как ему удалось нас опередить – мы так быстро бежали. Да и видели своими глазами, как он их в ямку укладывал и землей присыпал. Это еще тот барыга, зуб на отсечение даю, гражданин начальник…

Следователь (остервенело): Ну, за зубами-то дело не постоит… Зэк отшатывается и невольно ощупывает целые пока зубы.

(Нависая над ним, как скала). Ты думаешь, сволочь усатая, я куплюсь на твои слезливые бандитские россказни? Ты кого морочить вздумал?

Базилио (жалобно): Как на духу выкладываю, гражданин начальник. Мне терять нечего, фирма-то моя с Алиской совсем разорилась. Все Буратино отсудил, треклятый – уже после того, как директором кукольного театра заделался.

Следователь: Всё да не всё. А тысячу золотых морального убытка, которые арбитражом присуждены были? Знаешь, сколько тебе их возмещать придется из своей котиной заработной платы?

Базилио (разводя лапы): Нечем возмещать, гражданин начальник. Был фондовый брокер Базилио, да весь вышел. Сдулся, как воздушный шарик.

Следователь: Последний раз спрашиваю, куда вы с курятницей Алисией подевали похищенные у Буратино депозитные сертификаты?

Базилио: Опять вы…

Следователь протягивает руку и хватает кота за усы.

Ой, мамочки!

Следователь: Выкладывай правду!

Не выпуская усов из кулака, выбирается из-за стола. Бьет кота по гениталиям.

Базилио: А… (Корчится от боли). Не бейте меня, гражданин начальник, мне чего-то нехорошо!

Следователь опрокидывает стул вместе с зэком на пол и продолжает остервенело избивать кота сапогами, приговаривая:

Следователь: А финансовые пирамиды возводить хорошо? А кидать заслуженного кукольного артиста на двести с лишним целковых хорошо? А ты знаешь вообще, кто такой Буратино? Он же народный любимец, великий театральный режиссер. На него вся страна молится. Как только у тебя, котины проклятой, лапа поднялась на такую замечательную куклу? Ты же ей ноги целовать должен, на руках носить должен, а не на бабки разводить. Будешь помнить Буратино!

Будешь помнить Буратино!

Кот теряет сознание, на этом допрос для него заканчивается.

7.

Пьеро, со слезами, густо намалеванными на щеке, зачитывает собственные воспоминания.

Пьеро: Я не могу прожить без Мальвины ни дня! Какое несчастье, что она уволилась из театра Карабаса Барабаса, сказав, что кукольное искусство ее больше не интересует! Скандал случился неожиданно – для меня, как и для всех остальных присутствовавших, – во время объявления ролей. Мальвине не досталась роль Кармен. Точнее, роль по праву досталась ей, но моя голубоволосая красавица категорически отказалась перекрашивать волосы или использовать парик, что не понравилось уже Карабасу Барабасу. Сначала директор мягко уговаривал Мальвину перекраситься, но та стояла на своем, как кремень: блондинкам, дескать, идут исключительно голубые волосы, и портить свою внешность другим колором она не позволит. Кроме того, Мальвина требовала, чтобы в волосах у нее была не роза, как требовалось по либретто, а ромашка или в крайнем случае василек. Мне-то было все равно: я был готов любить Мальвину с любым цветком в волосах любого колора, но Карабас Барабас! Через час он потерял всякую надежду уговорить Мальвину и решил, как уже неоднократно делал, разрядить напряженную атмосферу при помощи старого трюка. Карабас якобы вышел из себя, схватился за хлыст и в притворном гневе принялся охаживать стены репетиционного зала, посматривая, чтобы случайно не задеть кого-нибудь из кукол. Мы хохотали до изнеможения и готовы были на все ради нашего бесподобного директора – все, за исключением Мальвины, которая заявила, что ей обрыдли эти дурацкие розыгрыши и дурацкие роли, и что весь этот театральный бедлам во главе с шутом-директором она терпеть больше не намерена. После чего моя обожаемая примадонна хлопнула дверью и, зарыдав, заперлась в гримерке. Похолодев от предчувствий, я бросился следом за ней, колотил в дверь гримерки, как бешеный, но любимая была непреклонна. Вскоре, взвинченная и прекрасная, как никогда, она выбежала из театрального подъезда с тремя чемоданами нарядов и умчала на пролетке, запретив за собой следовать.

С той трагической минуты я буквально не находил себе места. Без Мальвины моя жизнь была пуста и скучна, как детская погремушка для выросшего ребенка. Все мои мысли были о ней, моей обожаемой куколке, о судьбе которой я не знал буквально ничего, что ужасно меня мучило. Моя тоска по Мальвине была настолько непереносимой, что спустя неделю после ее ухода из искусства я решился на побег, несмотря на то, что обожал и до сего дня обожаю кукольный театр: всю эту загадочную театральную атмосферу, заполненную звонками к репетициям, шелестом примериваемых костюмов и яростным, вполголоса, переругиванием вспомогательного персонала.

Не помню сам момент побега, не помню, как осмелился покинуть свой любимый кукольный театр. Помню только себя, удирающего по пшеничному полю от Карабаса Барабаса. Директор бежит за мной, жутко расстроенный, со спутанной бородой, и кричит в спину: «Пьеро, мой дорогой Пьеро! Вернись в кукольный театр, умоляю тебя, мальчик мой! Хочешь, встану перед тобой на колени? Что я должен сделать, чтобы ты вернулся? Ты же загубишь талант, моя несчастная кукла! Забудь про эту девчонку, она мизинца твоего не стоит! Этой бесталанной вертихвостке терять нечего, у нее одна сладкая жизнь на уме, но ты, мой дорогой Пьеро, можешь потерять все. Ты прирожденный трагик, ты родился, чтобы быть великим артистом, ты артист от Бога, и что ты с собой делаешь? Без театра ты умрешь, ты такой же, как я, только сам об этом не догадываешься! Умоляю тебя, Пьеро, мой дорогой мальчик, вернись!»

Однако моя любовь к Мальвине оказалась сильней, чем любовь к кукольному театру и уважение к Карабасу Барабасу. Правда, в какой-то момент мне почудилось, что любовь к театру пересиливает, я уже развернулся, чтобы броситься в объятия своего обожаемого учителя, но внезапно налетел на что-то мягкое и ушастое. Падая, я ухватил это мягкое за уши и верхом на зайце помчался в противоположном направлении от Карабаса Барабаса, который, стоя на коленях, рыдал в это время о моей погубленной судьбе, как ребенок. Оглядываясь на его коленопреклоненную безутешную фигуру с развевающейся по ветру бородой, я дал себе слово обязательно, как только разыщу Мальвину, вернуться в театр Карабаса Барабаса и посвятить дальнейшую жизнь любви и искусству, ибо эти два понятия всегда оставались для меня нераздельны.

Держа испуганного зайца за уши, я продолжал скакать на нем, сам не зная куда, ведь где обитает сейчас девочка с голубыми волосами, я не знал: за время разлуки я не получил от нее ни единой весточки, хотя в течение недели бегал на почту каждые полчаса. А теперь я несся на незнакомом мне зайце в неизвестность. Мимо с неимоверной скоростью проносились деревья, телеграфные столбы и придорожные трактиры, а я все скакал и скакал без устали, в какомто болезненном трансе, находя в скачке сумасшедшее, неведомое мне ранее удовлетворение. При этом я не переставал думать о Мальвине, о том, как она увидит меня после долгой недельной разлуки и произнесет чистейшим, как вода горного ручейка, голосом: «О, мой Пьеро!

Как ты меня отыскал?»

Внезапно – о чудо! – на берегу заросшего ряской небольшого водоема, мимо которого я чуть было не проскочил на огромной скорости, промелькнуло платье Мальвины. Не помня себя от радости, я притормозил зайца за уши, так что заячьи подошвы задымились от резкого торможения о дорогу, спрыгнул с него и отпустил восвояси, чем измученное животное не преминуло воспользоваться. Простирая в непередаваемом экстазе руки, я побежал к Мальвине, которая занималась чем-то на берегу пруда. «Мальвина, моя любимая! – кричал я своей не иначе как чудом обнаружившейся возлюбленной. – Я не могу без тебя жить, Мальвина! Отныне мы никогда не разлучимся! Ты вернешься в театр Карабаса Барабаса, с которым мы продолжим сотрудничать до самой смерти. Наши гримерки расположатся рядом, я каждый день буду смотреть на твое прекрасное лицо и голубые волосы. Ты – мое вдохновение, Мальвина, моя навеки!»

Мальвина обернула ко мне носатое лицо, но – о ужас! – это была не Мальвина, а деревянный мальчишка по имени Буратино, не так давно околачивавшийся в театре. Однако женское платье, в которое Буратино был одет, несомненно, принадлежало Мальвине: я узнал его по обильно украшавшим платье рюшечкам, так милым моему сердцу в те благие времена, когда оно сидело на узеньких плечиках куклы с голубыми волосами. Не зная, что сказать, я раскрыл от изумления рот. Тогда обернувшийся ко мне Буратино нехорошо засмеялся и пояснил, что это и в самом деле платье Мальвины. Выяснилось, что недавно Буратино был у Мальвины в гостях, и моя возлюбленная, отзывчивая и сострадательная душа, подарила ему вместо его промокшей и вконец испорченной бумажной курточки свое лучшее льняное платье. Обрадованный, я спросил, где находится моя возлюбленная Мальвина, и Буратино согласился проводить меня к ней, но только после того, как вычерпает пруд.

Тут только я обратил внимание, что Буратино при помощи ведра пытается вычерпать этот заросший никому не нужный пруд, на берегу которого произошла встреча. Зачем ему вычерпывать пруд? На этот недоуменный вопрос Буратино ответил, что вычерпать пруд нужно для того, чтобы договориться о возврате украденного со старой галапагосской черепахой Тортилой, давным-давно присвоившей золотой ключик у дедушки Карабаса Барабаса. Всегда готовый оказать помощь директору своего кукольного театра и вдохновленный предстоящей встречей с Мальвиной, которая стояла перед моим внутренним взором как живая, казалось, подзывая меня к себе своим тонким и белым пальчиком, я принялся помогать Буратино.

Мы, при помощи дырявого ведра и не менее дырявой старой кастрюли, вычерпывали пруд в течение нескольких часов, сливая воду в близлежащий овраг. Вскорости пруд заметно обмелел. Из него начали выпрыгивать возмущенные лягушки, которых Буратино смеха ради протыкал своим длинным и острым, как шило, деревянным носом. Лягушки оставались на его носу, как нанизанные на шампур куски шашлыка.

Еще через пару часов пруд превратился в грязную, наполненную пиявками и задыхающейся рыбой лужу. Однако это шевелящееся живое добро моего энергичного деревянного товарища не заинтересовало. Буратино, по колено в грязи, кинулся в самую середину обмелевшего водоема и с трудом выволок за хвост обросшую моллюсками и неповоротливую, как прохудившийся таз, черепаху.

«Ты почему, карга старая, сразу из пруда не вылезла, когда по просили?» – спросил Буратино Тортилу, переворачивая ее на спину, чтобы не убежала.

«Штарая я, шовшем уже не шлышу, – прошамкало в небо многовековое пресмыкающееся. – Тебе што надоть, шынок?»

«А ты как думаешь?» – ответил Буратино, опираясь о пресмыкающееся ногой и как будто задумываясь. Во время раздумий Буратино напоминал роденовского мыслителя, только наступившего ногой на черепаху и с выдающимся вперед конусообразным носом. – «Ну так что? – спросил он Тортилу через какое-то время. – Мы договорились, старая, насчет золотого ключика или продолжим упорствовать?»

«Кстати, – обратился Буратино уже ко мне, – ты, Пьеро, может быть, голоден? Вид у тебя какой-то невеселый».

Как оказалось, Буратино предлагает мне перекусить черепаховым супом. Не успел я поблагодарить товарища за товарищескую заботу обо мне, как перевернутая на спину животина, прошамкав: «Шабирай, шволошь», – вынула из-под панциря и передала деревянному человечку маленький золотой ключик, тот самый, который отворял дверь, спрятанную за нарисованным на холсте очагом.

В этот момент с дороги раздался голос: «Эй, шпана, что за безобразие вы творите? Кто вам разрешил осушать пруд? Вы же там всю живность погубите», – принадлежавший, как я впоследствии узнал, продавцу пиявок Дуремару. Этот долговязый мужчина в резиновых сапогах бежал в нашем направлении, угрожающе размахивая сачком для ловли пиявок, который держал в руке.

«Атас, паря! Срываемся!» – крикнул мне Буратино, и мы, топоча каблуками по наполненным нектаром цветам, сорвались, по образному выражению моего нового деревянного друга, с места в карьер.

О, моя Мальвина! Совсем скоро я увижу тебя, вдохну один с тобой воздух, возьму твою белоснежную ручку в свою грубую обшарпанную ладонь, загляну в твои бездонные голубые глазки, – так думал я, задыхаясь от быстрого бега. Признаться, я был измучен до последнего предела: сначала побегом из кукольного театра Карабаса Барабаса, потом ездой на необъезженном зайце и вычерпыванием пруда, в котором обитала черепаха Тортила, и вот теперь этим удиранием от назойливого продавца пиявок. Однако каждый шаг приближал меня к моей обожаемой Мальвине, и я не сетовал на свою злосчастную судьбу, которая, напротив, казалась мне беспримерно счастливой. Она была настолько счастливой, просто нереально счастливой, что я сам не верил своему грядущему нереальному счастью.

Вконец запыхавшись, мы пошли пешком, тем более что одышка Дуремара за нашими спинами перестала быть слышна – наконец-то мы оторвались от продавца пиявок, – а до домика Мальвины, как предупредил меня Буратино, оставалось совсем недолго.

Наконец-то вожделенный миг встречи с Мальвиной настал! Моя любимая, увидев нас с Буратино, выпачканных в грязи по маковку, не сильно даже удивилась, а лишь сказала: «Мальчики, немедленно пройдите в ванную комнату, скоро будем ужинать!» Мы с Буратино начисто вымылись, причем Буратино переоделся в новое мальвинино платье, тогда как я предпочел вычистить свою выпачканную в прудовом иле одежду мокрой щеткой, и уселись за праздничный стол.

Это было невообразимо хорошо! Я сидел, в еще не просохшей после чистки одежде, за столом напротив Мальвины и, не отрываясь, глядел на ее голубые волосы и милое кукольное личико. Мечта всей моей жизни сбылась, мне было ничего уже от жизни не нужно, кроме того, чтобы вернуться вместе с Мальвиной в театр Карабаса Барабаса для продолжения гастролей. Мальвина и искусство! Искусство и Мальвина! Что может быть лучше? Уговорить Мальвину помириться с Карабасом Барабасом я надеялся завтра, тем более что директор давно уже согласился, чтобы Мальвина играла Кармен без парика, с голубыми волосами и васильком, торчащим из них. Директор сказал, что это будет оригинальный сценический ход и что вся роль будет переписана исходя из василька, так что я был вправе рассчитывать, что за уговорами Мальвины дело не станет… Как можно было не любить наш кукольный театр и нашего дорогого бородатого кукольного директора, чтобы навек от них отказаться?! Этого я не мог себе представить. Ужин закончился, когда был поздний вечер. Мальвина сказала: “Спокойной ночи, мальчики,” – на что Буратино только хмыкнул. Мы разошлись по своим комнатам. Я удобно устроился в мягкой после всех сегодняшних хлопотных странствий постели и продолжил мечты о Мальвине, о том, как завтра, взявшись за руки, мы вернемся к Карабасу Барабасу, о том, какой успех получит Мальвина в роли Кармен, о том, какие у моей возлюбленной пушистые голубые волосы.

Стояла теплая июльская ночь. Последние солнечные отблески спрятались за горизонт, и притихший мир освещался полной желтой луной, и в распахнутое окно влетали ночные стрекозы, а за окном, под порывами свежего ветерка, шелестели степные травы. С мыслью о том, как прекрасно находиться рядом с Мальвиной, я заснул… но проснулся не наутро, как предполагал судя по своей усталости и умиротворенности, характерной для куклы, все мечты которой уже исполнены, а ночью. Что-то меня разбудило. Это был непонятный шум, доносившийся из соседней комнаты, в которой жила Мальвина. Спросонья я ничего не понял: только лежал в постели и вслушивался в этот шорох, ворочанье и постанывание, доносившиеся из мальвининой комнаты. Внезапно я испугался, что же там такое происходит. Мне почудилась в этом ворочанье неведомая угроза. Может, это воры, – вообразил я, холодея от одной мысли о том, какой опасности подвергается моя первая и вечная кукольная любовь. Воры пробрались в дом через распахнутые окна и сейчас опутывают мою Мальвину, мою дорогую девочку, по рукам и ногам толстыми веревками, а потом начнут грабить ее добро: нарядные платьица и подарки, полученные от театральных поклонников.

Мысль о самой возможности нападения на Мальвину была столь ужасна, что я вскочил с постели, как ошпаренный, оглядываясь, нет ли под рукой чего-нибудь потяжелее, чтобы отбить подлое нападение. Как назло, ничего тяжелого в моей комнате не находилось, но неожиданно мой мечущийся взор упал на стоящий на столике огромный букет колючих красных роз. «Если ударить грабителя колючим букетом по лицу, – сообразил я, – лицо будет оцарапано, грабитель взвоет и убежит. Таким колючим букетом можно успешно защищаться».

Нельзя было терять ни секунды. За отсутствием более подходящего оружия, которым, впрочем, я все равно вряд ли сумел бы воспользоваться, я схватил букет роз и, невзирая на то, что первыми же колючками сам больно оцарапался, выбежал в коридор и распахнул дверь мальвининой комнаты, преисполненный решимости.

Худшие мои опасения сразу подтвердились. Первое, что я увидел, были задранные к потолку голые ноги моей возлюбленной. Между ними находилось какое-то большое инородное тело – как я понял, безжалостный грабитель, пытающийся опутать мою благодетельницу толстыми путами, с тем, чтобы она не помешала дальнейшему грабежу. С криком угрозы, столь несвойственным моему театральному амплуа, я подбежал к постели, намереваясь поразить почему-то голую спину грабителя букетом красных роз, когда он оборотил ко мне вспотевшее длинноносое лицо. Это действительно был Буратино, посмотревший в мою сторону одновременно с Мальвиной. В глазах Мальвины я уловил растерянность, а в глазах Буратино еще и некоторое злорадство. Они молча смотрели на меня, застывшего перед ними с букетом красных роз в самой нелепейшей позе, какую только можно вообразить, и оба улыбались.

Я не понял, что Буратино делает в постели Мальвины, не понял, отчего оба так смущенно и одновременно торжествующе улыбаются и отчего оба без одежды, я ничего не понял, однако в то мгновение, когда они обернулись на мой боевой вскрик, со мной произошло что-то невообразимо ужасное. Небеса обрушились на мою несчастную голову, жизнь моя завершилась бесславно, так и не начавшись.

Все лучшее, на что я надеялся и о чем грезил бессонными ночами, оказалось втоптано в грязь и унижено. Букет красных роз выпал из моих рук и рассыпался по паркету. Не понимая, что со мной происходит, видя только, что Мальвина не нуждается более в моей защите, поскольку никакой опасности ее кукольной жизни не угрожает, я закрыл лицо руками и выбежал из комнаты, стеная от горя и унижения.

Не помню, что происходило далее. Помню лишь себя, выбегающего из уютного мальвининого домика, в который стремился попасть всю прошедшую неделю, и бегущего в продолжавшуюся ночь, не разбирая дороги. Вокруг меня покрикивали равнодушные полуночные птицы, ветки папоротника больно хлестали по лицу, а я все бежал и бежал, пока не споткнулся о вывороченный из земли корень и не полетел навзничь на землю. Там и остался лежать, ослепнув от слез, бездарный и никому не нужный, особенно такой требовательной и чистоплотной кукле, как Мальвина. Зачем, если я ей не нужен, Мальвине понадобился Буратино, с его безобразным длинным носом и скверными привычками, я старался не думать, потому что одна мысль об этом доводила меня до исступления.

Давно наступил день, а я все лежал и лежал между наклоненных ко мне лютиков, обратившись лицом к нагретой, устланной светлым лесным мхом земле. В моей голове не было ни одной мысли, а была одна невыносимая тоска и опустошенность, когда все слезы выплаканы, будущего нет, а прошлое столь отвратительно и постыдно, что о нем лучше не вспоминать. Внезапно я услышал чьи-то мягкие шаги поодаль и краем глаза увидел кусочек голубого, как небесная синь, платья, возникшего прямо передо мной. Весь ужас прошедшей ночи всколыхнулся во мне с новой силой, но вместе с ними всколыхнулись и все прошлые надежды, которые я опрометчиво питал на будущую жизнь. Мальвина вернулась, чтобы ободрить меня, высказать слова утешения, объяснить тяжкое недоразумение, произошедшее этой ночью! Это же Мальвина, девочка с голубыми волосами, твоя навеки возлюбленная! С такими мыслями, будто воспряв от долгого ночного кошмара, я вскочил на ноги, чтобы броситься в объятия своей обожаемой куклы, но – что со мной, в конце концов, происходит? – это опять была не Мальвина, а наряженный в мальвинино платье Буратино.

Впрочем, Буратино был настроен миролюбиво. Когда я, ошибочно приняв его за Мальвину, бросился к нему на грудь, деревянный человечек не оттолкнул меня – видимо, из жалости или дружеских побуждений, – а напротив, нежно погладил меня по волосам и прошептал: «Ну что ты, Пьеро, дурачок ты этакий! Куда ты подевался, мы же тебя все утро искали? Зачем ты убежал из мягкой постельки, ее бы на всех хватило. Зачем лежишь на голой земле, ты же простудишься? Идем, я отведу тебя домой, а Мальвина – она так за тебя беспокоится – напоит горячим чаем и поцелует в лобик».

Когда я услышал о Мальвине, глаза мои вновь наполнились слезами, и я, зарыдав, припал к груди моего незлопамятного деревянного друга. Он приобнял меня за талию и сказал: «Приляг, Пьеро, отдохни, ты совсем измучился, бедный!»

Я вновь опустился на густой травяной ковер, и Буратино опустился рядом со мной, бережно гладя меня по щекам и всему телу. Такое благородство, почти материнская забота обо мне куклы, о которой я совсем недавно смел думать в отрицательных тонах, вызвала во мне целый ураган непередаваемого отвращения к себе, к своей низкой душонке и грязным помыслам, и я, на груди у Буратино, одетого в женское платье, разразился очистительным ливнем слез. Он, казалось, все понимал и все нежней и нежней гладил мое расслабленное тело, наконец дружески поцеловал меня в губы, старательно отведя в сторону длинный нос, еще недавно казавшийся мне таким безобразным. Потом Буратино, говоря: «у тебя, мой дорогой Пьеро, одежда совсем запачкалась, ее нужно снять и выстирать, потому что западло возвращаться к Мальвине в испачканной одежде», – принялся бережно расстегивать пуговки, освобождая мое усталое тело от грязной одежды.

Дальнейшее я помню смутно, потому что снова, второй раз за сутки, потерял сознание.

8.

Вопрос из зала: Каким был самый запоминающийся момент вашей театральной карьеры?

Буратино: Премьера спектакля «Шестирукие монтажники». Министерство культуры попросило успеть поставить спектакль до Всесоюзного дня строителя, и мы успели. Несмотря на то, что на репетиции нам отвели всего шесть недель, мы успели. Все сотрудники кукольного театра «Молния», от главного режиссера до простого рабочего сцены, работали в едином порыве. На репетициях спектался «Шестирукие монтажники» я попал в больницу с острым аппендицитом, однако продолжал руководить постановкой с операционного стола. Зато какой невиданный успех ожидал труппу на премьере! Зал, в том числе ответственные работники Министерства культуры, аплодировали стоя в течение двух часов. Артистов не хотели отпускать со сцены, и они принуждены были возвращаться на нее вновь и вновь, хотя рабочий день кончился. Это был такой успех, который не скоро забудешь.

На экране демонстрируются кадры из кукольного спектакля «Шестирукие монтажники», поставленного театром «Молния» к Всесоюзному дню строителя. Отдаленные друг от друга ветки деревьев. На одной из веток – директор строительства со своим лучшим бригадиром. На их головах монтажные каски. Монтажники напряженно всматриваются за горизонт, прикидывая, где сплести паутину с наименьшими затратами.

Наконец, решение принято и согласовано со всеми инстанциями. Бригадир свистит в два пальца, и сплоченная монтажная бригада берется за дело. Паучки тянут прочную, как сталь, полупрозрачную конструкцию с двух противоположных веток, выдавливая строительный материал из своих задниц. Сначала конструкции свисают с веток тонкими, почти невидимыми ниточками, но вскоре достигают предусмотренной ГОСТом длины. Двое паучков раскачиваются на концах конструкций, как летающие гимнасты на своих канатах, чтобы затем намертво сцепиться умелыми лапками. Есть захват! Самое сложное позади, остальное – дело техники, – шутят монтажники. Скоро паутинка, протянувшаяся от одной ветки к другой, обрастает хитрыми арками. Бесстрашно и беззаботно скользят паучки по строительным стыкам и переплетениям, скрепляя их собственной слизью. Еще немного, и грандиозная ажурная конструкция завершена. Директор строительства лично жмет каждому из монтажников лапку. Доволен и бригадир: будет его товарищам квартальная премия. В ожидании приемочной комиссии уставшие монтажники толпятся на березовом листе, трепещущем под порывами промозглого осеннего ветра, и перекуривают.

Первый паучок (держа в одной из лапок самокрутку, во второй – бутылку пива, а остальными развертывая газету): Оп-ля.

Второй паучок: Ничего себе оп-ля! Ветер-то какой, оп-ля! Я думал, снесет к оп-ля матери.

Третий паучок: Я вообще, оп-ля, еле удержался. Хорошо, оп-ля, к паутине задом приклеился.

Издалека доносится низкий басовитый гул.

Первый паучок (вопросительно): Мессеры, оп-ля?

Второй паучок: Бомбить летят, оп-ля.

Третий паучок: Тише, мужики. Посмотрим, оп-ля, что дальше будет.

Гул неумолимо приближается. Вот уже в просветах между ветками мелькает жирная синяя муха. Еще секунда, и угрожающе спикировав, она запутывается в паутине.

Все вместе (в полном экстазе): Оп-ля!

Обнимаются и целуются. Один из пауков снимает монтажную каску, из-под которой вываливается струящийся водопад голубых волос.

Оказывается, это не паук, а прекрасная девушка с голубыми волосами.

Само собой, она по-театральному густо загримирована под насекомое, но сквозь грим можно различить знакомые всей стране черты народной артистки и супруги главного режиссера кукольного театра «Молния». Девушка с монтажной каской в руках тоже со всеми обнимается, но целуется только с одним из монтажников, статным и черноволосым молодым пауком – ударником коммунистического труда. На сцене зажигается свет. К одиноко сидящему на сцене Буратино выходит его верная соратница и супруга Мальвина. Годы не обошли актрису вниманием, однако у Мальвины сохранилась прямая осанка, а что касается волос, они ничуть не изменились: такие же густые и того же неповторимого голубого колора, что во времена молодости.

Мальвина: Дорогой мой!

Подходит к Буратино и целует его в жесткую деревянную щеку.

Зал разражается аплодисментами. Мальвина обращается к аплодирующим и приветственно машет рукой.

Дорогие мои!

Еще бо́льшие аплодисменты.

Буратино: Дорогая, большинство вопросов, которые я получил, обращены к тебе. Они твои по праву.

Под нескончаемые аплодисменты передает бумажки с вопросами.

Мальвина (зачитывает вопросы и отвечает на них): «Каким качеством обладает хорошая жена?» Она – хранительница домашнего очага. Мужчина должен возвращаться после работы туда, где найдет приют и ласку, где его ожидает терпеливая, все понимающая и все прощающая половина.

«Когда вы впервые увидели Буратино?» Об этом написано в сказке. Он появился в моем доме нежданно-негаданно, в один из солнечных июльских дней, насквозь промокший и иззябший. Это был сложный период в моей жизни – я только что покинула театр Карабаса Барабаса. Моя чувствительная душевная организация не позволяла выносить его затхлую провинциальную атмосферу, устарелые режиссерские приемы, которые практиковал этот режиссер, ныне заслуженно вышедший в тираж. Мне хотелось чего-то новаторского, более масштабного и оптимистического. Недовольная бездарной режиссурой и авторитарным характером Карабаса Барабаса, я навсегда, как тогда думала, покончила с карьерой актрисы и поселилась в небольшом домике, расположившемся среди роскошных васильковых лугов. У меня появился свой маленький бизнес, появились новые друзья-насекомые – короче, я приспособилась к жизни как могла, и думать позабыв о кукольных неприятностях. В такое-то время ко мне в двери и постучался Буратино, совсем еще молодая кукла, с выдающейся вперед фактурой и нереализованными амбициями. Он попросился у меня переночевать, и я не отказала ему. Он сразу мне понравился, в первую очередь своим напором и энергией. Но не могла же я, скромная и воспитанная девушка, сказать ему об этом сама? Поэтому наши отношения развивались долго. Сначала Буратино не обращал на меня никакого внимания, так что мне даже становилось обидно, потом стал посматривать с некоторой иронией, наконец, очарованный моим талантом, сделал предложение. Это случилось много позже открытия нашего кукольного театра «Молния», в котором я первоначально работала билетершей. Только после того, как я стала женой руководителя театра, у меня появилась возможность сосредоточиться на артистической карьере.

«Какой у Буратино характер?» (Улыбается). Об этом мне известно лучше всех на свете. Буратино – незаурядная личность, однако, как и у всякой незаурядной личности, у него сложный, противоречивый характер. С одной стороны, муж чертовски самолюбив и непредсказуем: ради своего театра он готов пойти буквально на такое, чего и вообразить-то нельзя. Одно время я даже ревновала его к театру, но с десятилетиями супружества это прошло. С другой стороны, когда все ладится, Буратино становится добродушен. Посмотрите, какую замечательную труппу ему удалось сколотить за эти годы, как его любит труппа, какое единодушие царит на репетициях, как выкладываются актеры. Умение объединять кукол в единый театральный организм – самая, наверное, сильная черта Буратино, предопределившая стабильный, на протяжении многих десятилетий, коммерческий успех возглавляемого им театра «Молния». А дома, в быту, в отличие от режиссуры, мой муж – не самое неприхотливое существо: придет домой, протрет суставы тряпочкой и спать ложится – больше ему ничего и не надо. Необыкновенно неприхотливая кукла!

«Как вы репетировали сцены из спектакля “Шестирукие монтажники”?» Страшно вспомнить. Сначала представьте мой грим из этой постановки. Девушка-паучиха: как у всякого паука, вытянутая мордочка и шесть лапок. Загримировали ноги под лапы, к животу прицепили еще пару лап – и давай, перебирай всеми шестью! А работать-то приходилось на высоте! По пьесе, действие происходит на уровне десяти метров над землей: упадешь – костей не соберешь. Во время репетиций прицепляли страховку, но во время спектакля – никакой страховки, так что играли на свой страх и риск, со всем энтузиазмом молодости. Один раз я свалилась с паутины прямо в оркестровую яму, кое-как доиграла до конца и тут же слегла в больницу с переломом шейки бедра. Но самое сложное в «Шестируких монтажниках» было, вы не поверите, все-таки не высота, а психологический портрет молодой монтажницы-паучихи. Очень тяжело было в него вживаться. Это же какая титаническая психология: с одной стороны, незамужняя паучиха, совсем молоденькая самочка, требующая к себе постоянного мужского внимания и заботы, а с другой – грубая паучья атмосфера вокруг, работа на холодном ветру, к тому же травмоопасная. Трудная, непроходная роль. Я так радовалась, так радовалась, когда спектакль получил премию за лучшее воплощение строительной тематики на театральных подмостках.

«В театре Карабаса Барабаса был такой актер трагического амплуа – Пьеро. Случайно не знаете, что с ним стало?» Пьеро, Пьеро… Нет, не помню. В театре Карабаса Барабаса я работала совсем юной девушкой, еще ничего не умела, а труппа была большая. Нет, не помню. В театре «Молния» актера с такой фамилией точно не было.

9.

Дуремар продолжает.

Дуремар: Этот мальчишка, чтобы заполучить золотой ключик, попросту вычерпал пруд, погубив в нем всю живность. Все, все высохло и погибло: зеркальные карпы, пиявки, моллюски редчайших видов, в том числе занесенные в Красную книгу! Если бы я не спугнул Буратино, погибла бы и галапагосская черепаха Тортила. Только по чистой случайности я спас жизнь почетной долгожительницы, отмеченной в Красной книге отдельным абзацем. После долгих мытарств и телефонных звонков мне удалось пристроить черепаху в специальный дельфинарий для престарелых морских обитателей, где она пребывает в добром здравии по сей день.

Почему Карабас Барабас сам не вычерпал пруд? Так я же вам говорю: он не хотел заполучить свой идеальный театр любой ценой, для него совесть была не пустым звуком, потому-то и пытался договориться с Тортилой, сначала самостоятельно, а когда переговоры зашли в тупик – при помощи подвернувшегося под руку Буратино. Если бы Карабас только знал, какие переговоры проведет Буратино с Тортилой! Он не мог предположить такую жестокость со стороны молоденькой куклы, тем более принадлежащей уважаемому семейству папы Карло.

Получив от Тортилы золотой ключик, Буратино не передал его папе Карло, как было предусмотрено договоренностью, а воспользовался им в своих эгоистических интересах, не возвратил также и полученную на ведение переговоров сумму. Буратино просто, после долгого отсутствия, возвратился в каморку папы Карло и открыл потайную дверь. Причем его больной отец в это время отсутствовал: он был уже госпитализирован и, вероятно, еще ожидал возвращения своего ненаглядного сыночка с валокардином. Вероятно, он строил предположения, почему Буратино опаздывает. Валокардина не было в ближайшей аптеке, и Буратино побежал в другую, – так, наверное, думал папа Карло, держась за сердце, но думал недолго, потому что вскоре после возвращения Буратино скончался.

В одиночестве – делиться с кем-либо мальчишка, само собой, не собирался, – Буратино сорвал холст с нарисованным на нем очагом, вскрыл потайную дверь и незаконно присвоил себе наследство дедушки Карабаса Барабаса. Он рассчитывал поживиться валютой или золотишком, однако обнаружил идеальный саморазворачивающийся театр, с надписью на шпиле: «Моему милому внучонку Карабасу. Дедушка».

Пока идеальный театр, наследство Карабаса Барабаса, не оказался в его руках, Буратино мечтать не мечтал о театральной карьере. Предлагал же ему Карабас, еще при первой их встрече, зачисление в труппу, обещал хорошие роли, однако в тот момент деревянного человечка не интересовала артистическая карьера. Только сообразив, что может конкурировать с театром Карабаса Барабаса на равных, Буратино поспешил заняться театральным бизнесом. Имея такую хватку, изобретательной кукле было все равно, какого рода деятельностью заниматься, лишь бы иметь с нее куш пожирней и побольше.

10.

Лекция Говорящего Сверчка, филологический факультет Университета, Нью-Йорк.

Сверчок: Нет в русской литературе ХХ века более одиозного и неадекватно воспринимаемого произведения, чем «Золотой ключик». Простейший семантико-лингвистический анализ показывает, что означенная сказка представляет собой образчик так называемого черного юмора, со мещением читательских симпатий от центрального героя сказки к персонажам, которые традиционно считаются отрицательными, в первую очередь к Карабасу Барабасу.

Буквально на первых страницах Буратино, еще не вырезанный из полена, провоцирует крупный скандал между старыми добрыми приятелями столяром Джузеппе и шарманщиком Карло, тем самым еще до рождения проявляя себя носителем отрицательного начала.

Сверчок открывает по закладке толстый том и зачитывает.

В дальнейшем поступает так же: зачитывает каждую цитату.

«Тогда Джузеппе схватил полено и поскорее сунул его другу. Но то ли он неловко сунул, то ли оно само подскочило и стукнуло Карло по голове.

– Ах, вот какие твои подарки! – обиженно крикнул Карло. – Прости, дружище, это не я тебя стукнул.

– Значит, я сам себя стукнул по голове?»

Далее (продолжает Сверчок лекцию) скандал разворачивается по нарастающей. Заканчивается все тем, что «оба старика надулись и начали наскакивать друг на друга. Карло схватил Джузеппе за сизый нос. Джузеппе схватил Карло за седые волосы, росшие около ушей.

После этого они начали здорово тузить друг друга под микитки.

Пронзительный голосок на верстаке в это время пищал и подначивал:

– Вали, вали хорошенько!»

По стилистике данный отрывок идентичен литературе ужасов, точнее, черного юмора, когда зло не довольствуется самим по себе злом, а еще и злорадствует по поводу беспомощности добра, кривляется и юродствует. Это не проделки юного сорванца, это сознательно провокативные деяния кого-то из духовных предков Чаки, существа злобного и мстительного.

Описание рождения Буратино вполне соответствует нашему утверждению.

«Карло принялся за рот. Но только он успел вырезать губы, – рот сразу открылся:

– Хи-хи-хи, ха-ха-ха!

И высунулся из него, дразнясь, узенький красный язык».

Картина устрашающая, почти фантасмагорическая: ясно, что не Христос рождается под ножиком наивного и безответственного шарманщика, а вселенских масштабов зло, проявляющее себя в соответствующем злобном качестве с первых секунд рождения.

Как же поступает деревянная кукла сразу после своего рождения, только приобретя способность двигаться? Она убегает от своего папы Карло на улицу. Тот гонится за куклой, пытаясь вернуть ее домой, но жестокосердный Буратино, видя, что погоня близка, падает ничком и притворяется мертвым.

«Стали собираться прохожие. Глядя на лежащего Буратино, качали головами.

– Бедняжка, – говорили одни, – должно быть, с голоду…

– Карло его до смерти заколотил, – говорили другие, – этот старый шарманщик только притворяется хорошим человеком, он дурной, он злой человек…

Слыша все это, усатый полицейский схватил насчастного Карло за воротник и потащил в полицейское отделение.

Карло пылил башмаками и громко стонал:

– Ох, ох, на горе себе я сделал деревянного мальчишку!

Когда улица опустела, Буратино поднял нос, огляделся и вприпрыжку побежал домой…»

Ничего себе проказы: оклеветать родного папу, а потом и вовсе сдать полиции, самому же как ни в чем не бывало отправиться домой! На такое способны лишь сформировавшиеся подлецы – пострадавший папа Карло начинает это осознавать, но, к сожалению, здравый смысл в конце концов оказывается заслонен безмерной отцовской любовью. Разумеется, старому шарманщику не могут нравиться фокусы его новорожденного сыночка, однако он терпеливо сносит их, выручая Буратино из многочисленных переделок, в которые тот регулярно попадает. Но тщетны старания папы Карло – старейшего работника искусств, между прочим, – сделать из ребенка образованную интеллигентную куклу: изобретательная тяга ко злу, необоримая в натуре Буратино, гораздо мощнее отзывчивости и отходчивости старого шарманщика.

Когда нужно, Буратино умеет искусно притворяться – еще одна черта, характерная для этого крайнего циника.

«Папа Карло, – сказал Буратино, – а как же я пойду в школу без азбуки?»

И папа Карло готов снять с себя последнюю куртку, чтобы обеспечить ребенку образование. Пустые надежды: Буратино более интересуется развлечениями, нежели образованием, кажущимся ему делом скучным и необязательным.

Не менее равнодушен деревянный человечек к здоровью папы Карло, сделавшего для него, казалось бы, все, что в человеческих силах. Вот Буратино встречается с лисой Алисой, сообщая той, что направляется домой. Лиса сострадательно торопит его:

«– уж не знаю, застанешь ли ты в живых бедного Карло, он совсем плох от голода и холода…

– А ты это видела? – Буратино разжал кулак и показал пять золотых монет».

И говорит далее, что намерен потратить деньги на покупку куртки для папы Карло. Можно трактовать данное намерение, как заботу о папе Карло, однако не забудем, что папа Карло при смерти, в том числе по причине отсутствия у него теплой куртки, которая вряд ли понадобится ему на том свете. Напрашивается противоположный вывод: Буратино наплевать на папу Карло, однако он хочет доказать себе и окружающим, что расплачивается по долгам: папа Карло продал свою куртку, чтобы купить ему азбуку, и вот теперь Буратино – правда, так и не выучившись, – возвращает куртку на могилу отца. Деньгами можно компенсировать все, в том числе отцовскую жизнь.

Не станем описывать все подлости Буратино, которым ни конца, ни края. Обратим внимание на круг его общения, ибо ничто лучше не характеризует Буратино, как круг его общения.

Одно из центральных мест в сказке занимает Мальвина, девочка с голубыми волосами. Если верить тексту, «эта девочка была самой красивой куклой из кукольного театра синьора Карабаса Барабаса. Не в силах выносить грубых выходок хозяина, она убежала из театра и поселилась в уединенном домике на лесной поляне». Красота, увы, не всегда сочетается с талантом: то, что Мальвина была самой красивой куклой в театре, не означает, что она была лучшей, вообще мало-мальски талантливой актрисой. Однако читаем далее: «Звери, птицы и некоторые из насекомых очень полюбили ее, – должно быть, потому, что она была воспитанная и кроткая девочка».

А теперь спросим себя: на какие средства эта воспитанная и кроткая девочка существовала? Сказка дает однозначный ответ:

«Звери снабжали ее всем необходимым для жизни.

Крот приносил питательные коренья.

Мыши – сахар, сыр и кусочки колбасы.

Благородная собака – пудель Артемон – приносил булки.

Сорока воровала для нее на базаре шоколадные конфеты в серебряных бумажках.

Лягушки приносили в ореховых скорлупках лимонад.

Ястреб – жареную дичь.

Майские жуки – разные ягоды.

Бабочки – пыльцу с цветов – пудриться.

Гусеницы выдавливали из себя пасту для чистки зубов и смазывания скрипящих дверей.

Ласточки уничтожали вблизи дома ос и комаров…»

Термин «воровство» звучит по тексту однажды, однако может быть приписан всем пунктам приведенного перечня поставщиков, за исключением, пожалуй, первого. Крот приносит питательные коренья, которые, можно надеяться, отыскивает в дикой природе самостоятельно, но остальные звери? Мыши делают то, к чему от рождения приучены: воруют пищу со стола. Благородная собака Артемон приносит булки. Думается, что эта благородная собака работает все же не хлебопеком, из-за чего не может считаться трудовой: она из разряда тех благородных разбойников, для которых благородство как раз и состоит в жизни за чужой счет. Столь же благородно и остальное зверье, служащее у Мальвины на побегушках. Даже обитатель вольных небес – ястреб, и тот приучен к воровству: так и видишь этого свободного хищника, пикирующего с небес, чтобы ухватить жареную курицу с мангала зазевавшегося торговца. Даже майские жуки, приносящие Мальвине ягоды, – ну в самом деле, какие в мае месяце ягоды? – и те воруют, вероятно, фруктовые консервы или цукаты. Таким образом, воспитанная и кроткая кукла Мальвина существует за счет воровства своих приближенных, и иначе, как воровским притоном, ее уединенный домик на лесной поляне назван быть не может. Характер занятий Мальвины недвусмысленно объясняет, почему домик уединенный.

Особенно следует сказать о воспитанности Мальвины, кичащейся тем, что ест не руками, а при помощи столового прибора. Все это так, однако представьте себе пасту, выдавливаемую из себя гусеницами. Этой пастой благовоспитанная девочка чистит зубы, а заодно смазывает скрипящие двери! Позднее выяснится, что означенная паста используется также для чистки обуви. «Появился заспанный барсук, похожий на мохнатого поросенка… Он брал лапой коричневых гусениц, выдавливал из них коричневую пасту на обувь и хвостом отлично вычистил все три пары башмаков – у Мальвины, Буратино и Пьеро». Перед нами физиологический юмор в неразбавленном приличиями виде, сама же Мальвина предстает содержательницей воровского притона, проповедывающей в своих владениях сомнительную чистоту и порядок из ханжеских – а каких же еще? разумеется, ханжеских, – побуждений.

Когда ситуация требует, вся мнимая чистота и порядочность девочки с голубыми волосами улетучивается. К примеру, она, в первом же своем эпизоде, отказывается отворить дверь Буратино, за которым гонятся разбойники.

«Буратино колотил в дверь руками и ногами.

– Помогите, помогите, добрые люди!..

Тогда в окошко высунулась кудрявая хорошенькая девочка с хорошеньким приподнятым носиком.

Глаза у нее были закрыты.

– Девочка, откройте дверь, за мной гонятся разбойники!

– Ах, какая чушь! – сказала девочка, зевая хорошеньким ртом.

– Я хочу спать, я не могу открыть глаза…

Она подняла руки, сонно потянулась и скрылась в окошке».

На следующее утро Буратино, все же снятого с дерева, Мальвина начинает воспитывать – в своем духе, разумеется, – а когда тот выказывает неудовольствие, применяет к нему физическую силу.

В качестве боевиков Мальвиной используются либо ласточки, уничтожающие вблизи от дома ос и комаров, либо зловещий пудель Артемон, готовый ради своей голубоволосой хозяйки на любое преступление. Эта собака, черная, как смерть, и склонная к такой же ханжеской чистоте, что и Мальвина, вызывает у читателя нездоровую оторопь. «Под окном, трепля ушами, появился благородный пудель Артемон. Он только что выстриг себе заднюю половину туловища, что делал каждый день. Кудрявая шерсть на передней половине туловища была расчесана, кисточка на конце хвоста перевязана черным бантом. На передней лапе – серебряные часы». А на шее, так и хочется добавить, массивная золотая цепь. Хотя золотой цепи могло и не быть, что не делает черного вестника смерти менее зловещим.

Чего стоит случившаяся несколько позже драка Артемона с полицейскими бульдогами, в которой Артемону помогает население воровского квартала, ненавидящее силы правопорядка!

«Еж, ежиха, ежова теща, две ежовы незамужние тетки и маленькие еженята сворачивались клубком и со скоростью крокетного шара ударяли иголками бульдогов в морду.

Шмели, шершни с налета жалили их отравленными жалами. Серьезные муравьи не спеша залезали в ноздри и там пускали ядовитую муравьиную кислоту.

Жужелицы и жуки кусали за пупок.

Коршун клевал то одного пса, то другого кивым клювом в череп.

Бабочки и мухи плотным облачком толкались перед их глазами, застилая свет.

Жабы держали наготове двух ужей, готовых умереть геройской смертью.

И вот, когда один из бульдогов широко разинул пасть, чтобы вычихнуть ядовитую муравьиную кислоту, старый слепой уж бросился головой вперед ему в глотку и винтом пролез в пищевод.

То же случилось и с другим бульдогом: второй слепой уж кинулся ему в пасть.

Оба пса, исколотые, изжаленные, исцарапанные, задыхаясь, начали беспомощно кататься по земле.

Благородный Артемон вышел из боя победителем».

Каково благородство, приносящее в жертву слепых беспомощных ужей! Впрочем, два сапога пара: Мальвина со товарищи отвечает своему пострадавшему в схватке боевому псу не менее благородно, в полном соответствии с привычной ей воровской этикой.

«– Довольно, довольно лизаться, – проворчал Буратино (Пьеро и Мальвине – Г. С.), – бежимте. Артемона потащим за хвост.

Они ухватились все трое за хвост несчастной собаки и потащили ее по косогору наверх.

– Пустите, я сам пойду, мне так унизительно, – стонал забинтованный пудель.

– Нет, нет, ты слишком слаб!»

Неудивительно, что незамысловатый деревянный аферист Буратино, очутившийся в уединенном воровском притоне, среди столь же «благородного» сброда всех мастей и раскрасок, попервоначалу вынужден спасаться бегством. Такие жестокие порядки для Буратино непривычны и неприемлемы: подумать только, требуют чистить зубы слизью гусениц и в то же время садиться за стол с чистыми руками!

Впрочем, ради победы в войне, объявленной им своему благодетелю Карабасу Барабасу, Буратино готов пойти на сотрудничество даже с Мальвиной и ее озверевшей бригадой, хоть с самим чертом лысым. В содержательнице воровского притона Мальвине Буратино находит родственную душу, тогда как директор кукольного театра, доктор кукольных наук Карабас Барабас, ему откровенно ненавистен.

«В то же время Буратино кривлялся и дразнился:

– Эй ты, директор кукольного театра, старый пивной бочонок, жирный мешок, набитый глупостью, спустись, спустись к нам, – я тебе наплюю в драную бороду!»

И это человеку, при первой же встрече одарившему его пятью золотыми!

Напротив, описание пожилого интеллигента Карабаса Барабаса, в отличие от описаний несовершеннолетнего деревянного плута Буратино и содержательницы воровского притона Мальвины с ее бандой головорезов, проникнуто духом высокого гуманизма и подлинного трагизма.

«Карабас Барабас сидел перед очагом в отвратительном настроении. Сырые дрова едва тлели. На улице лил дождь. Дырявая крыша кукольного театра протекала. У кукол отсырели руки и ноги, на репетициях никто не хотел работать, даже под угрозой плетки в семь хвостов. Куклы уже третий день ничего не ели и зловеще перешептывались в кладовой, вися на гвоздях.

С утра не было продано ни одного билета в театр. Да и кто пошел бы смотреть у Карабаса Барабаса скучные пьесы и голодных, оборванных актеров».

Последняя попытка спасти старейший итальянский театр оканчивается предательством последних единомышленников.

«Никто не ответил. Кладовая была пуста. Только на гвоздях висели обрывки веревочек.

Все куклы – и Арлекин, и девочки в черных масках, и колдуны в остроконечных шапках со звездами, и горбуны с носами как огурец, и арапы, и собачки – все, все куклы удрали от Карабаса Барабаса.

Со страшным воем он выскочил из театра на улицу. Он увидел, как последние из его актеров удирали через лужи в новый театр, где весело играла музыка, раздавались хохот, хлопанье в ладоши.

Карабас Барабас успел только схватить бумазейную собачку с пуговицами вместо глаз. Но на него откуда ни возьмись налетел Артемон, повалил, выхватил собачку и умчался с ней в палатку, где за кулисами для голодных актеров была приготовлена горячая баранья похлебка с чесноком.

Карабас Барабас так и остался сидеть в луже под дождем».

Справедливость, как часто случается в жизни, попрана. Мировое зло – не знающее рефлексии, наглое и невежественное – торжествует, упиваясь дешевой бараньей похлебкой и жирными дивидендами, в которые надеется дешевую баранью похлебку обратить.

11.

Театр «Молния». Кабинет главного режиссера. Буратино просматривает текущие бумаги. Нерешительно входит следующий посетитель – Карабас Барабас. Вид у него подавленный и униженный: видно, что у человека нехорошо все, а в первую очередь материальное положение.

Буратино (не поднимая головы): Слушаю вас.

Визирует какую-то бумагу, старательно макая нос в чернильницу.

Карабас: Я…

Подходит ближе к столу.

Буратино (по-прежнему не поднимая головы): Слушаю вас.

Карабас: Это я…

Буратино (поднимает голову): Кто я?

Карабас: Карабас Барабас.

Буратино (опуская голову и вновь принимаясь за бумаги): Мы с вами раньше встречались? Извиняюсь, я очень занят, множество контактов с деловыми партнерами, много просителей – иногда забываю, в чем суть вопроса.

Карабас (нерешительно): Как же так? Я – Карабас Барабас, директор кукольного театра, как раз напротив вашего.

Буратино (хлопая себя по деревянному лбу): Так это, оказывается, кукольный театр напротив? То-то я гляжу, напоминает кукольный театр, только очередей в кассу почему-то нет. Ну я и подумал, что нет, это не кукольный театр или неработающий кукольный театр.

Карабас (застенчиво): Мы сейчас немного опустели, сборы маленькие.

Буратино: Ну вот видите! У вас все, коллега? Вы ко мне, наверное, с визитом вежливости?

Ставит на бумаге визу.

Карабас: Разве вы не помните, как посещали мой театр?

Буратино: Я же постоянно в разъездах, постоянно посещаю кукольные представления. (Смеется). Как говорится, других посмотреть, себя показать.

Карабас: Это было первое театральное представление, которое вы посетили. Оно должно было вам запомниться.

Буратино: Да разве можно все запомнить?! Первую учительницу, первую сигарету, первую рюмку водки?

Карабас: Вы, наверное, шутите?

Буратино (вздыхает): Какие тут шутки… Ставит еще визу.

Карабас: Я тогда предложил вам остаться в труппе, но вы не согласились. Мы еще заключили устное соглашение о переговорах с черепахой Тортилой. По поводу золотого ключика, если помните.

Буратино: Золотого… чего?

Карабас: Ключика.

Буратино: С кем, извиняюсь, переговоры?

Карабас: С Тортилой. Это галапагосская черепаха, которая в те годы обитала в заросшем ряской пруду.

Буратино: Как, вы сказали, ваше имя?

Карабас: Карабас Барабас.

Внезапно деревянная физиономия Буратино озаряется. Он даже привстает и делает широкий жест руками, как будто желает заключить Карабаса в объятия.

Буратино: Вспомнил! Наконец-то, вспомнил! Ну как же, Карабас Барабас, знаменитый театральный режиссер Карабас Барабас. Рад вас видеть, коллега. Какими судьбами в наших краях? Ах да, ваш же театр напротив моего, но все равно очень рад. Кофе хотите? Эй, кто-нибудь – есть кто-нибудь в театре или никого нет? – принесите нам с Карабасом Барабасом кофе! Да что же вы стоите, дорогой вы мой человечек, садитесь в кресло, сейчас нам принесут кофе.

Карабас облегченно вздыхает и усаживается в кресло. В кабинет вбегает Мальвина с кофейником и чашками. Делая вид, что не узнает Карабаса, разливает кофе по чашкам и уходит.

(Мальвине). Спасибо, дорогая. (Карабасу). Бывшая билетерша, между прочим, а метит на ведущие роли. Пришлось переучивать заново. До этого играла в самодеятельности, где ее талант чуть было не угробили. Стал, можно сказать, ее крестным отцом от искусства.

Карабас: Кгм.

Буратино: Ну так что же вы молчите, коллега, рассказывайте! Хотя нет, не рассказывайте, я сам догадаюсь, зачем вы пришли. Желаете, чтобы я вернул вам двести золотых, полученных за переговоры с черепахой Тортилой? Верно, я угадал? Правда, я не должен возвращать вам двести золотых, потому что переговоры с черепахой я провел, хотя безуспешно. Но ведь деньги-то я получал за проведение переговоров независимо от результата, поэтому ничего возвращать вам не должен, любой суд это подтвердит. А если бы и вернул, инфляция, коллега, инфляция! Знаете, сколько сейчас стоят ваши двести золотых? Сущие копейки, на пачку папирос не хватит. Предлагаю вам, в порядке компенсации, билет в театр «Молния», в партер, по курсу это как раз двести золотых в инвалюте. Но подчеркиваю, билет – жест доброй воли, потому как мы с вами в расчете. К слову, те пять золотых, которые вы выдали мне для передачи папе Карло, я потратил на отца. (Смахивая слезу). Видите, я ничего не забываю. На эти деньги я посадил на его могиле цветы – настурции, кажется. Такие сентиментальные желтые многолетние цветочки, которые и сейчас произрастают на могиле папы Карло, можете проверить. Так что мы с вами в полном, полном юридическом расчете, коллега.

Карабас: А золотой ключик?

Буратино (огорчаясь): Ах, коллега, коллега, и вы туда же… Меньше надо читать желтую прессу. Это старое корыто, я имею в виду черепаху Тортилу, не отдало мне золотого ключика, хотя я прилагал титанические усилия, чтобы уговорить старуху. Только что звезды с небес не обещал – ни в какую. Два месяца переговоров коту под хвост. (Лукаво, в шутку грозя Карабасу деревянным пальцем). А вы, коллега, хитрец, какой хитрец! Я, уже после проведения переговоров, выяснил, что подобного рода юридические услуги стоят значительно дороже двухсот золотых. Вы мне недоплатили, коллега, но Буратино зла не помнит. (Машет рукой). Друзья, друзья! Вырви глаз, не помню худого!

Карабас: Но театр…

Буратино: Своими трудами, исключительно с нуля. Вот этим горбом (хлопает себя по спине) все выстроил. Вы себе не представляете, каково начинать с нуля. Вы-то, коллега, если мне память не изменяет, все от вашего батюшки получили по наследственной линии? Как же я вам завидую, аристократ вы этакий! А я горбатился, ох, как горбатился! Ведь ничего сначала не было: ни помещения, ни труппы, ни пьес. Все сам, на голом энтузиазме, по ночам, при помощи таких же голых энтузиастов…

Карабас (краснея): Там, на шпиле вашего театра, надпись: «Моему милому внучонку Карабасу. Дедушка». Замазано, но прочитать можно.

Буратино (всплескивая руками): И вы приняли за чистую монету, коллега?! Да это же трюк, оригинальный рекламный ход! Люди поговорят, поговорят, да и придут в театр лишний раз убедиться, что такая надпись в самом деле имеется. Боже мой, как же плохо вы обо мне подумали, наверное! Нельзя так, уважаемый Карабас: верьте людям, и люди вас не обманут. Надо же, так опростоволоситься! А согласитесь, здорово придумано, изобретательно наши маркетмейкеры поработали!

Выходит из-за стола и приобнимает Карабаса.

Жаль с вами расставаться, коллега. Если что-нибудь понадобится, заходите еще.

Провожает Карабаса до двери.

Карабас: Еще минутку, Буратино Карлович!

Буратино: Слушаю внимательно.

Дальнейший разговор происходит в дверях.

Карабас (бормочет): У меня такое положение… Театр фактически разорен, нечем платить за аренду… Артисты перебежали к вам, спектакли год как не играются… умоляю вас, Буратино Карлович, возьмите меня вторым режиссером. Я не могу без кукольного театра, театр для меня это…

Буратино: Да, да… (поникая головой)… После того, как театр «Молния» получил широкий резонанс, многие просятся ко мне вторым режиссером. Где все эти люди были ранее, когда я скитался, когда подвергал свою молодую деревянную жизнь опасности, когда, даже заимев собственный театр, играл исключительно моноспектакли, потому что в труппе, кроме меня, не было ни одного профессионального актера?.. Извиняюсь, уважаемый Карабас Барабас, но не могу. Скриплю зубами от жалости, но вынужден отказать: штатом должности второго режиссера не предусмотрено.

Карабас: Возьмите ассистентом режиссера.

Буратино: И этой должности тоже не предусмотрено.

Карабас: Актером.

Буратино: Я бы рад, рад, дорогой вы мой человечишко, но у нас кукольный театр. Вам ли не знать?

Карабас: Суфлером.

Буратино: Есть у нас суфлер. Замечательный суфлер, просто неподражаемый. Курский Соловей, может, слышали?

Карабас: Тогда рабочим сцены.

Буратино: Вас? Рабочим сцены? Нет, не могу. Я вас слишком уважаю, дорогой вы мой Карабас Барабасович, чтобы допустить такую вольность. Допустить, чтобы бывший театральный режиссер, путаясь в бороде, носился по сцене с реквизитом, как простой мальчик на побегушках? Нет, даже не просите.

Карабас: Гардеробщиком.

Буратино: Исключено. Вы с вашей бородой в гардеробной просто не поместитесь.

Карабас: Билетером.

Буратино: Спасибо, что напомнили. Вот вам обещанный билет в партер, коллега. Один из лучших наших спектаклей: «Раскаявшийся Богомол». Сюжетец, скажу я вам, прелюбопытнейший. Некий Богомол вступает в религиозную секту – так сказать, по зову сердца, – но в конце концов раскаивается и обличает беспринципных и лицемерных сектантов, своих позавчерашних товарищей. Сильно придумано, а? Приходите, приходите на ближайший же спектакль, не пожалеете.

Выпроваживает пошатывающегося Карабаса из дверей. Улыбаясь мыслям, возвращается к прерванной работе. Из приемной раздается звук, похожий на звук лопнувшей струны, но Буратино не слышит: он в этот момент макает нос в чернильцу, чтобы вывести очередную замысловатую загогулину.

Следующий!

12.

С неба на цветущий зеленый лужок посылает лучи улыбающееся весеннее солнце. По тропинке, обсаженной васильками и ромашками в человеческий рост, идет маленькая девочка с большим бантом в голубых волосах.

Время от времени она оглядывается по сторонам и с досадой, умилительной в ребенке, восклицает:

Мальвина: Ну куда же подевался этот несносный мальчишка? Буратино, где ты? Ау, Буратино!

К Мальвине неслышно подкрадывается Буратино с хлопушкой в руке.

Хлоп! Мальвина вскрикивает, плюхаясь от испуга на зад. Буратино с громким хохотом убегает в луг, приминая ногами цветы. Как давно это было! Какими они были молодыми и наивными, как суматошно веселились и дерзали, не подозревая о трагической стороне бытия, о том, что однажды придется состариться и получить повестку на Страшный Суд, на котором вся прошедшая жизнь предстанет странным, вызывающим гомерический хохот и невыносимый стыд зрелищем.

Занавес