© Николай Щербаков, 2016
ISBN 978-5-4483-3344-6
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Глава первая. Странный Борис Иванович
Санек не утруждает себя выбором пути. Он идёт на зов. Зов ведёт его в «беседку ветров». Или в пивбар «Беседа». Как вам будет удобно. Это уж так повелось. Как не назови публичное место, всё равно переиначат, по-своему назовут. Придумают что-нибудь эдакое, что приличным людям и повторить неудобно. Небось, сами знаете такие примеры. Ну, нашего случая это не касается. В нашем случае приличия соблюдены. Посудите сами. Уютное место между жилыми высотками, вдали от проезжей части с пылью и визжащими тормозами лихачей, вдали от скопления людей на остановках и шумных детских площадок. И окружение зарослями черёмухи, рябины и сирени. И не городская тишина. Все располагает к приятному время провождению и задушевной беседе. Примкнувшая к первому этажу жилого дома площадка, укрытая полотняным шатром, вмещает несколько столиков с пластмассовыми стульями. А почему спросите вы «беседка ветров»? А потому, что умники архитекторы разбросали дома так, что самый небольшой ветерок, заблудившийся в городе, обязательно пробегает здесь, шелестя листвой и похлопывая тентом шатра. Это, пожалуй, самый приятный, уютный шум. А в основном здесь тишина, тихие разговоры – беседы, звон бокалов да воркование голубей, разгуливающих между столами. И покой. Так и прижилось – «Беседа».
Так вот, сколько Санек помнит, а это, считай с очень ранних детских лет, здесь пивнушки стояли. Для ясности. Александр Иванович, он же Санёк, мужчина пенсионного возраста, коренастый, с седым ёжиком волос вокруг покрытой лёгким пушком небольшой лысины, в голубых джинсах и белых кроссовках. Голубые, начинающие выцветать глаза. Иногда тщательно выбритый, как сейчас, подбородок. Иногда нет. И тогда он объясняет свою седую щетину обязательным атрибутом «мачо». Вы поняли? Санёк – мачо! В красной майке и с пакетом такого же красного цвета в руках.
А вообще то, Александр Иванович закончился там, в предпенсионном времени. Там же, где закончились штатные расписания, должности, «друзья по службе», коллеги, официальные друг к другу обращения и всякая другая, как установило время, чепуха. И остался Санек. И дома, для жены и здесь, за этими столиками, с такими же, как он, «мачо».
Возраст Санька и позволяет нашим воспоминаниям так далеко назад заглядывать. Вот, пока он идёт, мы назад и заглянем. Итак, пивнушки здесь, на этом самом месте самые разные стояли. И цивильные и не очень. Первым, на его памяти, цивильным был дощатый ларек. Ну не совсем дощатый, а то вы подумаете, что буквально из щепочек и фанерок. Нет. Капитальный, на сваях, просто дощечками обитый. «Вагонкой», так называемой, некрашеной, черной. Сейчас бы никто не поверил, но там даже вывески никогда и никакой не было. Я имею в виду на самом строении. А вот надпись на фанерке, не буду врать, не помню, чем она и как была написана, появлялась. И было там магическое: «ПИВО ЕСТЬ». Ибо когда его, пива не было, ничего и писать не надо было. Сегодня читатель, конечно, может резонный вопрос задать. Мол, как это? Не было пива? Да, дорогие мои, так бывало. Да, много чего в те времена было. Чаще наоборот – не было.
Рядом никаких столиков или другой какой-то комфортной ерунды не было. Пеньки, ящики, бочонки. Или просто газетка на траве. Вспомнили? Газетку на траве, кирпичиками прижатую? Ну! На этих газетках, дорогие мои, довольно большие компании располагались. Да как располагались! С выпивочкой, с закусочкой, порезанной на таких же газеточках и разложенной так, как не всякий, обученный в «парижах» поваренок устроит. Да еще и место для танцев, если кто патефон захватит. Да, собственно, и гармошки хватало. Обратите внимание, я гитару не вспоминаю. А почему? Кто постарше, вспомнили? Да не было еще тогда гитар. Не было еще такой моды и песен еще подгитарных не было. А может быть, просто, контингент не гитарный был в этом районе? Скорее всего, это так. А гармошки были. Да.
Дальше что было? Кое-кто, надеюсь, ещё помнит, строительство здесь затеяли. Началось оно с того, что все снесли, и ларек, в том числе. К едрене матери! Что-то в виде котлована там получилось. И довольно долго, должен вам сказать, это место за стройплощадку держали. Довольно долго. А что? Денежки видимо отпускались? Отпускались. Отчитываться надо было? Надо! Сметы составлять, наряды закрывать, прогрессивки начислять? И, надо полагать, и отчисляли и начисляли и денежки, как положено, распределяли и отчитывались. Были и в те времена деловые люди. А иначе, если бы не распределяли, кто бы этот нынешний «капитализм» сейчас строил? Мы с вами, что ли? Да, кадры ковались ещё тогда.
Так вот, и в это самое строительное место привозили желтую бочку на двух колесах с треугольной рамой-прицепом, под которую подкладывали кирпичи для горизонтального положения, под торчащий кран ставился поднос с кружками, и начиналась торговля. Пиво на разлив! Во все, что подставишь. Имеется в виду, наливали, во всё, что у тебя есть: банка, бутылка, молочный бидончик…, дальше сами вспоминайте.
Но не об этом речь. В последние «предперестроечные» годы здесь настоящий пивбар организовали. С прилавком, мангалом для шашлыка, со столами и лавками из слабо струганных досок такой толщины и неподьёмности веса, что все решили, что это навсегда и не стали замышлять никаких экспроприаторских планов. На этих мебелях, можно было, и посидеть в своё удовольствие и потанцевать и подраться и поспать. И на них и под ними. И название неофициальное, «народное» придумали: Бар «Пиво с раками». Мы с вами уже об этом выше говорили. Это вот тот самый пакостный случай. Что ведь поганцы придумали? Произносили ведь слитно: «пиво сраками». И представьте, говорилось это буквально так, да простят меня присутствующие дамы. Пошли, мол, пиво сраками пить. Вспоминаете шутку? «Не удивляйся, сынок, это у них морды такие». Потом как-то сразу, быстро выросли высотки и к одной из них пристроили ровно на том самом месте эту самую «Беседку». Свидетельствую ответственно – на том самом, где прошлые пивнушки стояли, она и оказалась.
Это, конечно, не Александр Иванович сейчас вспоминает, это уж меня занесло, а он просто идёт на зов. С «бодуна» он идёт. После «вчерашнего», одним словом. А вчера приезжали сваты. Сватами для Санька являются родители невестки. Сват Петро мужик, по мнению Санька, приемлемый, но зануда. И если занудство и болтливость свата ещё можно терпеть, то одна неприемлемая черта его наносит здоровью Санька заметный ущерб. И черта эта у него одна, но существенная. Этот старый… чудак на букву «м» не встанет из-за стола, пока все не будет съедено и выпито. И особенно у свата под контролем выпивка. Всё понятно?
Я предупреждаю, что и дальше буду пользоваться жаргонной, ненормативной лексикой. Поскольку хочу вам рассказать о годах жизни прожитых моим поколением в смутные времена, когда в головах определенной части самоуверенных «радикалов» возникла необходимость, в очередной раз, построить «процветающую» Россию. И как всегда независимую от проживающих в ней не процветающих граждан. Так вот это рассказать чистым литературным русским языком невозможно. Языком обожаемых мной русских писателей Лескова, Аксакова, Гоголя, Чехова (пожалуйста, остановите меня), невозможно. Я попробовал. Честное слово, попробовал. Ну, что значит попробовал? Не писать, конечно, языком, каким пользовались классики. Здесь я трезво оцениваю свои возможности. А просто постарался перечитать в который раз этих уважаемых авторов и представить себе, что один из них пытается наши события описать своим мастерским словом. Чепуха мне представилась. Одним словом, не тот случай. У нас, что называется, свои дела, у них свои были. И оставим это.
Так вот. Санек одолел последние ступеньки, ведущие к заветной площадке, и остановился отдышаться уже под сенью шатра фирменного цвета, украшенного «лейблами» (убереги меня, Господи, от конкретной рекламы), местного пива. Бросил на ближайший столик свой пакет, предназначенный для покупок. Вышел ведь он из дома строго по делу – жена добрых полчаса уговаривала в соседнем «маркете» гигиенические наполнители для кошачьих сортиров купить. В лучшие времена послал бы он свою благоверную вместе с её кошечками куда подальше, но обстоятельства заставили изменить святым принципам. Он, конечно, покуражился над домашними любимицами, но видимого упрямства хватило не на долго. Здоровье требовало решительных мер по своему спасению.
А стойка бара манила, кричала и убеждала, что из таких замечательных, в ярких наклейках, с золотыми и серебряными головками бутылок и бутылочек, так удобно ложащихся в руку, пьют настоящие мужики. И пьют они этот яркий, искрящийся, играющий пузырьками напиток не обязательно с «бодуна» и «не пьянки ради», как метко говорят в народе. А пьют они его в свое собственное удовольствие в любое время дня и ночи, в шикарном автомобиле и на палубе роскошной яхты. Непременно положив одну руку на талию барышне, а второй, красиво отставив локоть, поднося горлышко бутылки к… запекшимся губам и превратившейся в раскаленную трубу глотке.
Александр Иванович не гоняет мелочь по ладошке и не мусолит мятые бумажки, перед стойкой бара, подсчитывая свои возможности. Сумма была отсчитана и сложена в пакетик еще дома, в лифте. Пакетик состоит из пары бумажных червонцев, в который завернуты несколько монет, и вместе это составляет необходимую сумму. Он никогда не берёт пиво в бутылках или, тем более, в банках. Он предпочитает по старинке пить пиво разливное, из кружки, или из большого фирменного стакана. Благо, нынче в барах, насчет пива, могу вам с уверенностью сказать, – что хочешь и как хочешь! Только плати.
И сейчас, взяв первую кружку холодного, светло-золотого, в меру пенящегося пива он сел за заранее намеченный брошенным пакетом столик. Любит он эти «моменты истины». У него на этот счёт собственное определение. И заключается оно в том, что вот жаждал ты этой кружки, мечтал о ней с раннего утра, когда голова пылает внутренним огнём, ноги ватные и не послушные, а мир вокруг, включая жену и её зверинец, мягко говоря, неуютен, а если серьёзно, то глуп и отвратителен. И вот кружка у тебя в руках. Ты правой рукой бережно держишь её за ручку, а левой ласкаешь её прохладный в капельках бочек. А пока идешь к своему столику, как бы нечаянно, касаешься воспалённым носом края кружки, из которой поднимается белоснежная, с искрой, с лучшим в мире ароматом пенка. Вот это «момент истины». Потому, что счастье – бывает! И сейчас ты одним глотком изменишь мир. Прохладная, щекочущая лопающимися пузырькам влага потечет по твоему измученному ожиданием организму. Дурашливо, лёгким взрывом, захваченной жадным ртом пены она ударит изнутри в нос и уляжется в отведенном для неё месте, успокоив в одно мгновение все боли, жжения, сомнения и недовольства. И не только в тебе, но во всём мире. Да! Ни больше, не меньше.
«Правильно я говорю? Александр Иванович?». Санек, хмыкает, качает опущенной к столу головой. Мол, ну чего спрашиваешь. Должен признаться, иногда это желание, напрямую обратиться к своему герою, просто непреодолимо. Это начинается с тех моментов, когда они окончательно оживают в твоём воображении. Оживают до такой степени, что поговорить с ними, одно удовольствие.
Опять мы отвлеклись. Вернёмся в нашу «беседку». Санёк уже отпил больше половины, когда за его спиной прошелестел тихий, но очень ясный голос. Так, как будто Александру Ивановичу это в ухо прошептали. Голос спросил: «У вас здесь свободно?». Александр Иванович повернулся. В двух шагах от него стоял незнакомый старичок в полотняной паре и старенькой соломенной шляпе. На носу у него очки маленькие, с кругленькими стеклышками. На самом кончике носа. Старомодные какие-то, подумал Санек. Где он такие достал? Ха, да это же пенсне! Вот дает! Смотрел старичок в сторону, но было ясно, что обращается он именно к Саньку, поскольку рядом, за ближайшими столиками, никого не было. Недоумению Санька не было границ.
– Вы чё? Милейший, вы чё, не видите сами? Но если хотите, милости прошу, – и смел со стола невидимые крошки.
– Спасибо, я сейчас подойду, – и, мелко перебирая ножками, постукивая тоненькой тросточкой, старичок поплыл между столами в сторону стойки.
Санек хмыкнул, покачал головой, «бывают же чудаки!» и принялся за кружку. А когда поднял голову, внимание его привлек другой «чудак» – незнакомый мужчина, идущий к стойке бара. «Во, денек!» подумал Санек, кружку поставил на столик и неприлично уставился на незнакомца. В этом районе, а тем более у этой стойки появление незнакомца для Санька редкое явление. Контингент здесь, что называется, устоялся. Этот же был явно пришлый и имел, чем обратить на себя внимание. Сразу, конечно, бросился в глаза его внешний вид. Если, скажем, вспомнить чеховское выражение, что, мол, все в человеке должно быть прекрасно и так далее, то в этом все было необычно, а точнее, непривычно. От и до. Притом, что вокруг нынче все одеты «кто во что горазд» и ведут себя в основном все независимо, этот был заме-етным оригиналом. Ну, посудите сами. Мужчина лет сорока – сорока пяти, не больше, имел прекрасную как смоль черную с проседью шевелюру, влажными кольцами зачесанную назад, ухоженную черную же с серебряными нитями бороду лопатой и буденовские усы. Серая холщовая косоворотка, черные узкие и слегка коротковатые брюки, из-под которых выглядывали определенно старомодные, поношенные, но до блеска начищенные черные ботинки. Косоворотка, выпущенная поверх брюк, перехвачена на поясе плетеным кожаным пояском. Через плечо сумка. И вот сумка явно подкачала, не вязалась, скажем так, с образом. Пыльного цвета дерматин, черный тряпочный ремень и надпись грязно-коричневым цветом «sport». Безобразие, а не сумка. Без неё мужчина как мужчина, кажется сбежавшим с репетиции не разгримированным актером или солистом цыганского ансамбля. Просто забежал артист в бар кружечку пива перехватить, и какие вопросы? Да, сумка весь «прикид» незнакомца портит. И ещё, он явно спешит. Определенно, ряженый, решил Санек. Артист, одним словом. И уж совсем несерьёзная мысль промелькнула, что видел он когда-то и где-то эту фигуру. Ну, сущая чепуха, прямо скажем. Санек смахнул с края своей кружки бабочку. Кстати, не будет лишним сказать Вам, что старичка, что отошел от стола Санька, нигде видно не было.
Между тем, мужчина недолго постоял у прилавка спиной к столикам, а когда развернулся, в руках у него были две кружки с разным пивом. В одной светлое, в другой темное. Оригинал, окончательно убедился Санёк. А мужчина, тягучим взглядом обведя столики, встретился глазами с Саньком и двинулся в его сторону. Не спрашивая разрешения, поставил одну кружку на столик и, не присаживаясь, отхлебнул стоя из другой. Глубоко и громко вздохнув, он, не отрывая взгляда от кружки, сел на противоположный от Санька стул и сделал ещё несколько глотков. Э-э-э, заключил Санек, да ты, милейший, вчера прилично «на грудь взял», вот почему ты так спешил. А новоявленный «сосед» подняв на него невидящий болезненно-тяжелый взгляд, продолжал цедить из кружки, постепенно поднимая её край до уровня глаз, пока совсем не скрылся за опустошенной кружкой. Кадык на заросшей седыми кольцами волос шее последний раз дернулся, кружка медленно опустилась на стол, и перед Саньком предстал другой человек. Понимаете, да? Человек, конечно, тот же, да не тот. Только что тяжелое, с припухшими красными веками и темными кругами под глазами лицо вдруг посветлело, взгляд стал осмысленным. Мужчина огляделся вокруг так, как будто для него самого вдруг стало неожиданностью оказаться здесь. Вытер рукавом косоворотки губы, приподняв, при этом ловким движением лихие усы, таким же легким движением снизу взбил бороду и вдруг открыто, продемонстрировав не совсем белые, но ровные, красивые зубы, улыбнулся Саньку.
– А-а? … то-то же! – сам же ответил за оторопевшего Санька.
– А вы это… чего это, разное… употребляете? – первое, что пришло в голову.
– Разное? А чего же разное то не употребить, если его так много, этого, разного? А? Я вот сейчас ещё какое-нибудь возьму, – и припал ко второй кружке.
Голос у мужчины на удивление звонкий, даже молодой. И только чуть наигранно бодрый. Что-то забытое послышалось в этом голосе. Как будто с экрана старого фильма. Так в этих фильмах передовые рабочие и колхозники разговаривали, подумал Санёк и улыбнулся своим фантазиям.
Вторую «артист» сразу не осилил. Поставил на стол, на соседнем стуле разместил свою сумку и начал из карманов вытаскивать и раскладывать на столе деньги. Были это в основном сотенные и пятидесятки. Было и несколько десяток. И показалось Саньку, что между этими купюрами мелькнули давно забытые профили вождя мирового пролетариата. Но незнакомец очень быстро большие купюры и эти, что с профилем, сложил и отправил в карманы, а десятки почти скомкал и привстал, явно направляясь к стойке. Показалось, решил Санек.
– Тебе какого?
– Мне? – удивился Санек.
– Ну, а кому же?
– Чего «какого»? Не надо мне никакого, я сам себе, если надо, беру. Слава Богу, на свои живу.
– Да ладно! Я же угощаю.
– А с какой это стати вы меня угощаете?
– А-а, мы же ещё на «ты» не перешли, да? Надо познакомиться?
Мужчина вновь уселся на свой стул и широким театральным жестом протянул через стол руку.
– Борис!
Сделал он это так лихо и стремительно, что Санек отшатнулся. А чтобы пожать протянутую руку ему пришлось даже чуть отодвинуться и, всё равно, руку он пожал этому Борису почти у себя под подбородком.
– Александр Иванович, если настаиваете, – промямлил Санёк, – а ваше… отчество?
– Чего? – Борис как-то поскучнел, убрал руку, откинулся на спинку стула. И тоскливо обведя взглядом столики, уставился на Санька. Помолчал, допил пиво, встал и направился к стойке. На полпути развернулся, подошел к столику, резким движением забрал сумку.
– А чё? Без отчества ты со мной не выпьешь? И пьёшь только на свои? Такие вот вы теперь. Вот он какой, звериный оскал капитализма. Надо же.
Странный Борис опять обвел взглядом столики и направился к стойке. Ко всему он ещё и чокнутый, решил Санёк. Фу ты, ну весь кайф испортил. Так хорошо сидел и надо же. Достал из пакетика засушенную и проараматизированную рыбку и стал счищать с неё шкурку. Занятие на время отвлекло его от неожиданного собеседника. Он уже успел посетовать на производителей «рыбки к пиву». Мол, за такую цену могли бы и почистить, а то сиди теперь, руки пачкай. Неожиданно стол качнулся, и на него грохнулись сразу шесть кружек пива. «Тво-ою мать!», с таким хамством Санек давно не сталкивался. Перед ним стоял новый знакомый и улыбался, как ни в чём не бывало. Санек только было решил послать его куда следует, но Борис опередил его.
– Ты, это, Александр… или как там тебя. Ну, Санёк, одним словом. Ты, это, не сердись на меня.
Пара принятого пива явно встретилась с «вчерашним» и речь бородатого красавца уже соответствовала необходимым стандартам для мужской, задушевной беседы. Откуда он, блин, знает, что меня Саньком кличут, мелькнуло в голове. Тот, между тем, по хозяйски располагал на столе кружки, раскладывал пакетики с орешками, сушеной рыбкой. Три кружки демонстративно встали перед застывшим Александром Ивановичем.
– Ты не смотри, я взял такое, какое ты пьёшь. Я у дамочки спросил. Она тебя оказывается, знает. «Кто, Санёк?» говорит. «Да он только наше и пьёт», и налила вот это. Только удивилась, что я так много беру. Да разве же это много? Я и себе такого же, как у тебя, заказал. Вот попробую.
Он тщательно уселся на свой стул, всем своим видом показывая, что он обустраивается на долго. И дружелюбие при этом демонстрировал неподдельное. Он даже застыл на несколько мгновений, с улыбкой и вопросом на лице.
А Санёк, собственно, раздосадован был не этими кружками и предложением угощения, а просто навязчивостью незнакомого человека. Одним словом, чужие собутыльники – это не его профиль. У него уже давно сложился свой круг общения за кружкой пива. Это были в основном давние приятели, соседи по дому, а один даже сосед по лестничной клетке.
Но чаще всего он, пожалуй, со Степаном здесь засиживался. Вот с ним они, что называется родственные души. Связывали их глубокое знание способов засолки, вяления и копчения рыбы, привязанность к одному сорту пива, а главное острые и бескомпромиссные разногласия в вопросах политики. Как внешней, так и внутренней. Что касается внутренней политики, то здесь, пожалуй, нашелся один пункт, в котором у них образовался модный ныне «консенсус». Они считали, что союз России должен быть не с Белоруссией, а с Арменией. Этот Союз, по их мнению, был бы более естественен и на века. И это не обязательно потому, что Степан армянин. Просто, они считали, что это давно сама жизнь доказала. Ещё с екатерининских времен. Когда предков Степана Великая Императрица переселила из Крыма в здешние российские степные места, предоставив им землю в вечное пользование. И не удивляйтесь. Именно из Крыма, и именно армян. Были такие «крымские» армяне. Почитайте историю. Занятная это вещь – история. Скажу больше. Нашим бы политикам, да и не только нашим, почитал бы кто историю – только на пользу. Многих нежелательных историй в мире не случилось бы. Ну да Бог с ними.
А вот теперь у Степана своя будочка по срочному ремонту обуви на этой самой земле. Стоит она в этом же дворе-колодце между высотками, окруженная зарослями сирени. Их совместные посиделки, как правило, складывались следующим образом. Санёк, имея намерение пропустить одну – другую кружечку пива, чуть кривил линию маршрута и оказывался у дверей Степановой будки. Если дверь не загораживал явный клиент, он ещё с тротуара, не здороваясь, заявлял что-либо, типа: «Стёпа, я не знаю как тебя, а меня этот Буш уже достал», или «и как тебе эти заявления, так называемого Европейского союза, а?». Из полумрака будки ему салютовали поднятой туфелькой, и слышалось примерно такое: «Санёк, дарагой, иди, займи место в парламенте, и скажи спикеру, что я сейчас буду, и мы этот вопрос поставим на открытое голосование». Что значил этот разговор, я думаю понятно. Он из серии тех, что складывается годами в компаниях, к примеру, игроков в разные дворовые, интеллектуальные игры. Когда в тихие, летние вечера, в группе мужчин, склонившихся над столом в центре двора, произносится к месту слово или фраза, как пароль понятный только этой компании и вызывает определенное действие или громкий хохот, как будто рассказан интереснейший анекдот.
А сейчас Санёк растерялся. С одной стороны он не настроен был засиживаться долго в баре, поскольку его связывали определенные обязательства перед его благоверной и её пушистыми засранками. Да ещё и в компании с незнакомым человеком. Но с другой, этот самый человек чем-то притягивал к себе, разжигал любопытство. И внешний вид, и поведение незнакомца таили, как начинало казаться запущенному выпитой кружкой воображению Санька, что-то загадочное и необычное. А-а, была, не была!
– Артист, что ли? – и он пододвинул к себе одну кружку, – вы не думайте, я заплачу.
– Не-е, я не артист, – с видимым облегчением сказал новый знакомый, – я теперь этот…, во! Путешественник! – поднял, как бы салютуя кружку, и сделал несколько глотков, – какое пиво! А! – поднес к глазам кружку, разглядывая её на просвет, – слушай, Санёк! Я тебя очень прошу, кончай эти вот политесы. Мы же с тобой познакомились? Познакомились. Давай на «ты». А то я так не могу. Сидим. Как люди. Пиво, все дела, и на тебе – вы! А отчество, если хочешь знать – пожалуйста – Иванович. Борис Иванович.
– Ну, хорошо. А откуда вы… ты знаешь, что меня Саньком кличут?
– Здрасте! Да я же тебе уже рассказывал. Эта, кукла за стойкой так тебя назвала.
– А-а. Ну да. Ну да. Я же здесь как бы свой. Захаживаю, – явно смутился, – живу я вон в том доме. А почему кукла?
– Почему кукла? А я почём знаю? Ты глянь на неё. У неё же лицо кукольное. Гладенькое, как нарисованное. Да, девчата все, я смотрю вокруг, как куколки, красивые. С чего это они все так похорошели?
– Да ты что, с неба свалился? А косметика, посмотри, сейчас какая. Какую хочешь физиономию себе можешь нарисовать. Нашёл чему удивляться. А-а-а. Ты же путешественник. Где же ты путешествуешь, если не секрет, если таким вещам удивляешься?
– Да, уж, – то ли с сожалением, толи просто от нечего сказать буркнул Борис.
– А как же это ты путешествуешь? Вот так, налегке? С этой вот сумочкой?
– Ага. С этой вот сумочкой, – с явной досадой согласился Борис, – больше багажа не разрешено.
– Кем?
– Э-э! – махнул неверной рукой, – давай о чем нибудь другом. Считай, что я пошутил. Насчет путешественника.
– Так всё-таки артист? – с пониманием кивнул Санёк на внешний вид Бориса.
– Ну с чего ты взял? А это, – он обозначил жестом фигуру, – это все так. Я, понимаешь, на деда очень похож. У меня его фотографии есть. Такие вот, – он выпрямился на стуле, положив руки на колени, отставив локти в стороны, – ну я и одеваюсь, так, чтобы походить на него. Жене нравится. Ага.
К собеседникам уже пришла та легкость в беседе, которая приходит после второй кружки, даже не учитывая вчерашнего. С каждой минутой Саньку всё больше нравился его новый знакомый. Видно же было, что Борис этот – незаурядная личность. Пусть не артист, но что-то в нем есть. Несмотря на разгорающийся у него на лице хмельной румянец и начинавший не поспевать за мыслью язык, в общем, этот Борис начинал производить на Санька приятное впечатление. И ещё. Показалось, как будто, что они давно с ним знакомы. Нет, даже не так. А вот, как будто, они молодые ещё, они приятели задушевные. И, вот наскребли по карманам мелочи, заставили стол кружками и впереди у них беспечное приятное время провождение. Помнит Санёк, было так. Когда-то.
– Ладно. Давай по-настоящему познакомимся, – протянул через стол руку, – я тебе разрешаю звать меня Сашей, а я тебя Борей. Согласен? Я тебе сейчас о себе в двух словах, да? А ты – мне о себе. Откуда ты такой вот, весь из себя. Ну, согласен?
– Согласен, – ударили по рукам, – вот это по нашему. А то я уже грешным делом подумал, что не найду с вами общего языка. Что здесь уже всё вверх тормашками.
– С кем это, с вами?
Санёк наморщил лоб, пытаясь сообразить, где у странного Бориса кончается юмор и начинается серьёзный разговор. Хлебнул добрую порцию из кружки, аккуратно поставил её чуть в стороне и подвинул к себе пакетик с рыбкой. Достал одну и начал ногтем сдирать шкурку. На нового знакомого поглядывал, ожидая ответа. Борис тоже достал из этого же пакетика рыбку и понюхал.
– Какая удобная штука, а? – ещё раз понюхал её и заявил – только вот воняет она, черт знает чем. Как будто и рыбой вяленой, а как будто и плесенью какой то, а? Как вы её едите?
– Опять? Кто это, вы? Не понял, Боря? Мы ведь договорились? Чего-то ты темнишь. Ты чё?
Санька даже качнуло на стуле от искреннего непонимания. Э-э…, что не говори, а была в Борисе загадка. И в разговоре и в его поведении. Это обращение на «вы», хотя сам ведь предлагал на «ты». И то, что он постоянно оглядывался по сторонам, как будто он не в баре сидит, а в «Дисней Лэнде» каком нибудь, а вокруг него чудовища бродят. Да и на «вы» он обращался, нетрудно было понять, не к нему лично, а к кому-то всем, кто его окружал. Всё это чудно было и не понятно. А может он чокнутый? Может он сам себя за инопланетянина держит? А я тут с ним тары-бары развожу, пришло на ум Саньку.
– Слышь, Борис, ты чего не отвечаешь? Может у тебя крыша едет?
Александр Иванович даже кружку поставил почти на средину стола и чуть отодвинулся вместе со стулом.
– Что значит, крыша едет? Ты думаешь, что я сумасшедший?
– Не, Боря, ты сам себя послушай, ты же все время хрень какую-то несёшь, загадками говоришь. И сидишь ты, как с неба свалился, оглядываешься.
– Санёк, погоди, не дёргайся, – Борис бережно, как будто боясь спугнуть, взял за руку Санька, – я сейчас всё объясню. Давай ещё по кружавочке, а я пока обдумаю всё, решусь, и всё тебе объясню. Тут, видишь, какое дело, не всё так просто.
Борис хорошенько приложился к кружке, решительно поставил её на стол и, подняв на Санька неверный взгляд, вдруг предложил:
– А может по водочке?
– Э-э, нет, – выставил перед собой ладонь Санёк, – давай колись. На что это ты там решиться должен, а?
– Ну, ладно.
Борис обречённо махнул рукой и странно подняв к потолку шатра глаза и разведя в стороны руки, будто собираясь молится, пробурчал:
– Я этому человеку всё скажу, а там, как хочешь. Иначе я не могу.
Странно помолчал, всё так же глядя в потолок, ещё более странно кивнул и схватил за руку уже поднявшегося со стула, с удивлением смотрящего на него, Санька.
– Санёк, братишка, ну погоди, не убегай. Что ты, ей-богу, как маленький. Ну, будь мужиком. Присядь. Сейчас я всё расскажу, и если ты после этого уйдёшь – всё, я тебя больше не держу.
Он встал и почти силой усадил приятеля на стул. Тот оторопело и молча продолжал смотреть на Бориса. Вот влип, крутилось у Санька в голове. Расслабился, блин. Как я сразу не разобрался. Он же только что из «дурки», или сектант какой нибудь. А я с ним пиво пью. На хрена бы мне такая история? Нет, сейчас встану и уйду. Вот надо только ему за кружку пива заплатить. И полез в карман. А чего там брать? Деньги то там только на кошачьи сортиры. Санёк растерянно откинулся на спинку стула. А Борис вдруг пересел на стул, стоящий между ними, подвинул его ближе и, глянув на собеседника вдруг ясными, протрезвевшими глазами, заговорил так, будто маленького ребёнка уговаривал.
– Ты выслушай, не вскакивай, я ведь тебе ничего плохого не скажу и не сделаю. Я с тобой поделюсь своими проблемами, а там как знаешь. Я понимаю, что всё, что я тебе сейчас расскажу, тебе абсурдом покажется, но это действительно так, как я тебе расскажу.
Видя, что Санёк молчит, продолжил, понизив голос и глядя в стол.
– Вот скажи мне, какой сейчас год?
– Чего?
– Ты не нервничай, просто скажи, какой-сейчас-год?
– Ох, блин, ну и влип же я! Ну, две тысячи седьмой, и что?
– Вот! И что. Тебе это вроде как так и надо, да? А я это только на пивной наклейке прочитал. Понимаешь? Я ведь из тысяча девятьсот семьдесят седьмого года. Сечёшь? Из… тридцать лет… назад.
Сказав это, он спешно положил руку на ладонь Санька, по-видимому, предполагая, что тот сейчас вскочит и бросится убегать. Но тот молча продолжал сидеть и тупо глядеть на говорившего.
– Ну, понятно. Ни хрена ты мне не веришь. Я ведь вижу, ты на меня, как на идиота смотришь. Ладно. Молчи. А я попробую тебе по порядку все рассказать, – хмыкнул, – если успею. Пока ты не сбежал. Я вот представляю, что если бы мне такую же галиматью несли, я бы тоже или сбежал, или бы скорую вызвал. Из дурдома. Так ведь, Санёк?
Санёк молчал. Руками ухватился за стул под задницей, так же тупо смотрел на Бориса и молчал. Видно было, что ближайшие несколько минут он ничего не предпримет. Ступор полный.
– Ладно, слушай. У меня ведь всё это недавно. Буквально несколько дней назад произошло. Хотя, что это я говорю. Несколько дней. Это ведь смотря от чего считать. Или ты понимаешь? А? Ну ладно. В общем, сижу я дома. Жена на работе. Ага. А она попросила меня погладить постельное бельё. А я это в лёгкую. Мне, ты знаешь, это в охотку. Приготовить или помочь что нибудь ей по хозяйству – я с удовольствием. Ну, вот такой я, – расставил в стороны руки, – да я же тут рядом живу, через пару кварталов, – наморщил лоб, – подожди, или жил? Эх, чёрт! Ну ладно. Расскажу до конца, а потом разберёмся. Так вот. Все дело в утюге. Толи шнур где то перетерся, толи ещё какая-то хрень, только долбануло током так, что я с копыт слетел. Представляешь? И, видимо, сознание потерял. А когда в себя пришёл, чувствую, как будто кто-то говорит мне что-то. Вставай, мол, жена вот-вот придёт с работы. А ты валяешься как половая тряпка у порога. Не боишься напугать её? Вот такую херню я слышу. И я, ты понимаешь, сознаю, что это не голос. А как будто думаю я об этом. И как будто и не я это думаю. Как будто кто-то мне эти мысли навязывает, что ли. Нет. Я это объяснить не смогу. Но я тогда же и понял, что это не я сам себе отвечаю. Это кто-то мне внушает. У меня, как ты говоришь, чуть крыша не поехала. Представляешь? Когда вопрос – ответ начались. То есть я сам себя спрашиваю и получаю ответ. То есть я сам себя спрашиваю, мол, что это со мной случилось, чего это я валяюсь на полу? А мне ответ. Током тебя, милейший, стукнуло, осторожнее надо быть. Ага. И что же, я спрашиваю, что стукнуло, что это значит, живой я или нет? Да живой, получаю ответ. Живее всех живых. Ты представляешь, – понизил голос почти до шепота, – так и слышу: «живее всех живых». То есть, как Владимир Ильич.
Борис откинулся на спинку стула и расстроился.
– Эх, ёшкин кот! Ни хрена ты мне не веришь. Я же вижу. Ну, Сань, ну пойми ты меня. Я ведь тебя выбрал, потому, что ты мне показался серьёзным мужиком. Без тараканов в голове. Ну, думаю, вот этот мужчина меня поймёт. Трудно мне одному.
Окончательно расстроившись, он откинулся на спинку стула, вытянул под столом ноги, зацепив при этом ноги Санька. Но не извинился. Даже, я бы сказал, демонстративно не извинился. И помолчав, глядя на всё ещё застывшего, ошарашенного собеседника вздохнул и, тронув его за руку, сказал:
– Слышь, приятель, ладно…, считай, что я пошутил. Больше я тебе голову морочить не буду. Я понимаю, – махнул рукой, – да чего тут понимать. Я бы на твоём месте, наверно, тоже не поверил. Иди, гуляй. Свободен. Пользуйся благами своего капитализма. Хотя, – широким жестом обвел стол со стоящими кружками, – я не против, мы можем продолжить. А поговорим о чем нибудь нейтральном. О девочках, например. А? Они во все времена нашего брата интересовали. А я сейчас вокруг смотрю – одна краше другой! А?
И Борис легко хлопнул по плечу застывшего собеседника. Между тем Александр Иванович заёрзал на стуле и в его глазах что то разумное мелькнуло. Он оторвал руки от стула, локтями и всем корпусом лег на стол и тоже, как Борис, оглянулся вокруг. Потом почти шепотом спросил:
– А ты мне можешь показать свои деньги?
– Деньги?… А-а… могу! Конечно, могу, – хлопнул себя по лбу, – как я сразу не догадался?
Видно понял, в чём дело. Пересел на старое место и начал быстро и весело извлекать из карманов и сумки смятые купюры. Санек сначала молча смотрел на растущий ворох бумажек на столе.
– Во-от, а я то подумал, что мне показалось.
И стал выбирать из лежащих купюр бумажки с профилем вождя пролетариата. Они оказались в основном достоинством в двадцать пять рублей и пара десяток. Были и без профилей. Они сразу не бросились в глаза Саньку, а сейчас тоже легли в стопку, которую он откладывал в сторону. Здесь были пара пятерок, трояк и рубли.
– Новенькие. Только что напечатал, что ли? – он вертел в руках хрустящую, не успевшую помяться фиолетовую двадцатипятирублевку.
– Почему это, напечатал? Ты мне дело не шей, – Борис пальцем погрозил, – я ими вчера зарплату получил.
– Какую зарплату? – у Санька в очередной раз глаза на лоб полезли, – вот этими?
– Та-ак. Мочало, начинай сначала, – Борис тяжело вздохнул.
Но теперь уже Санёк проявил заинтересованность в том, чтобы в чём-то разобраться. Он собрал в стопку советские деньги и спросил:
– Боря, ты что, хочешь сказать, что ты этими деньгами зарплату получаешь? Да?
– Ну.
Санька заметно отпустило, и он, уже откинувшись на спинку стула, с иронией рассматривал собеседника.
– И где же это такое место? Где это такая лажа советская? Может там и цены ещё те?
Он выразительно ткнул большим пальцем себе за спину.
– Может там и колбаска ещё за два десять? И в трамвае за три копейки можно проехать?
На лице Бориса после громких слов о советской лаже промелькнуло беспокойство, и он испуганно оглянулся по сторонам. На них, почему-то никто не смотрел.
А Санька так убедили собственные аргументы и абсурдность Борисовых баек, что в голову пришла самая простейшая мысль – его разыгрывают. Он ведь не раз видел по телевизору, как разыгрывают друг друга телевизионщики. Санек тщательно огляделся. Никаких явных, направленных на него камер не заметил. А Борис, между тем, полез в сумку и извлек совсем уж неожиданную вещь. У Санька перед носом завис на протянутых Борисом руках бутерброд с колбасой.
– Что это?
– Как что? Колбаса за два десять.
– Кака-ая колбаса? Какие два десять? Ты чё несёшь, парень? Да я тебе такой колбасы сейчас вагон подкачу. Понял? И маленькую тележку. И скажу, что она…
Говорил, и сознавал, что видит в колбасе что-то необычное. Или наоборот, что-то очень знакомое, но давно не виденное. Это цвет колбасы, знакомо розовый с темными кусочками мяса и серыми кругляшами жира. И даже «заветрился» край этого ломтя колбасы как то по давно забытому, без белизны и зелени. А главное в нос Саньку вдруг ударил запах. Запах колбасы!
– Слушай, а действительно, что это за колбаса?
– Нормальная колбаса. «Свиная варёная» называется. Если ты местный и лет тебе, я смотрю, до хрена, то ты должен помнить эту колбасу. А что сейчас такой нет? А эту вчера в «Трёх поросятах» давали. Жена вчера после работы, случайно заглянула,… а там очередь. И вот эту колбаску дают. И ещё «любительскую» и «языковую». «Языковая» там всегда отличная. Мы её с женой частенько, если удаётся, конечно…
Санёк в это время откусил кусочек колбасы с бутерброда и медленно жевал его, глядя на Бориса.
– В «Трёх поросятах» говоришь? И «языковую» там дают? Дают? – он зажмурился, – или я ничего не понимаю, или ты складно брешешь, Боря. Я тащусь от твоей брехни. Всё то ты помнишь. Там, в этих «трёх поросятах» действительно «давали» языковую колбасу. Но их же нет уже, Боря. Нет «трёх поросят». И давно уже нет.
На этот раз он оглянулся вокруг, ища поддержки у сидящих за столиками. Мол, подтвердите, люди добрые. Но, слава Богу, никому не было до них дела.
– Как это нет, Санёк? Есть! В этом-то всё и дело! Это я тебе и хочу рассказать. Для тебя – их нет, а для меня – есть. Сегодня, понял. Сегодня есть! Магазин «Три поросёнка» се-го-дня торгует языковой колбасой.
И он постучал согнутым указательным пальцем по лбу Санька. Тот дожевал, понюхал пальцы и молча уставился на Бориса. Пауза явно затянулась, и Борис забеспокоился.
– Александр, как там тебя по батюшке? Ты чего? – поводил рукой у него перед глазами, – ты в порядке?
– Я вот думаю, – мотнул головой Санёк, – может действительно, по водочке?
– Вот! Это я понимаю, разговор.
Борис схватил за руку Санька, пытавшегося извлечь что-то из кармана.
– Ладно, брось, я уже понял, вы все стали экономными. А у меня деньги ваши дурные, и мне они там, – он махнул головой за спину, – не понадобятся. На, вот.
Он протянул Саньку смятую сторублевку.
– Сколько бутылка стоит, а? Где здесь поблизости можно купить – не знаешь? Будь другом. А? Сбегай. Денег хватит? Скажи, я добавлю.
– Куда бежать? – все ещё плохо соображалось, – да все же здесь есть. Ты что, не видел? Плати, и тебе нальют, сколько скажешь. Ну ладно, давай я, – взял деньги, посмотрел, – здесь хватит.
Встал Санёк неуверенно и, шаркая ногами, поплёлся к стойке. У стойки оглянулся на сидящего за столиком Бориса. Тот сидел, в привычной уже манере оглядываясь по сторонам, с детским любопытством разглядывая окружающий его мир. «Вот так история», слабой искрой промелькнула трезвая мысль и тут же хмельная голова подсказала мероприятие, достойное «мачо». «Эх, был бы Стёпа здесь».
Я вам прямо скажу, не оказалось в этой истории мужика, готового в одиночку принять на себя случившееся приключение. И история покатилась в неоригинальном направлении, в народе давно получившем обозначение «на троих». Дальше всё происходило вне разности времен, вполне в рамках нормальной пьянки. Санёк вернулся за столик с двумя стаканчиками прозрачной жидкости и, не присаживаясь, обсудил с новым приятелем важность и необходимость своего предложения. К пониманию этой важности пришли быстро и Санёк, резко развернувшись, с решительностью во взгляде и неуверенностью в ногах направился к выходу. На резонную реплику из-за своего столика также решительно вернулся, и новые друзья приняли по пол стаканчика. Оба, как по команде занюхали рыбкой, и Санёк покинул заведение.
Вернулся он быстрее, чем предполагал Борис. С мужчиной, одного с ним роста, но худее, черно-седого и прихрамывающего, опирающегося на тонкую палочку. Санёк был явно возбужден и, чувствовалось, влек за собой мужчину. Тот, только поднявшись на ступеньки площадки, нашел взглядом сидящего Бориса, и подходил, криво улыбаясь, и снисходительно поглядывая на забегавшего вперёд Санька.
– Ну, знакомь меня со снежным человеком.
Стёпа разыгрывал роль трезвого в компании пьяных друзей. Он, не здороваясь, сел, осмотрел сервировку, сдвинул тыльной стороной ладони кружки, и с локтями водрузившись на столик, принялся рассматривать Бориса. Борис, доброжелательно улыбаясь, протянул через стол руку:
– Борис.
– Степан, – привстал со стула, и к удивлению Санька, не выпуская руки Бориса, вдруг, через стол хлопнул того по плечу, – слушай, Санёк, кого ты встретил? Я же его знаю!
– Знаешь? Ну вот. Слава Богу. А то у меня уже крыша отъезжать от хаты стала. Несёт твой знакомый ахинею какую-то. Вот, давай, разбирайся, а я пока пивка приму.
И уже было приложился к кружавочке, хлебнул пивка и замер с открытым ртом. Хорошо ещё кружку на стол поставил. Он ведь решил, что сейчас всё на свои места станет. Стёпа раскроет «козни» новоявленного шутника Бориса, и они мирно примут еще по кружечке и по домам. Нет. События, что называется, разворачивались. Борис тоже встал со своего стула и, продолжая, как бы здороваясь, трясти руку Стёпы, тоже приобнял второй рукой того за плечо. И стоят они, как старые знакомые, через стол обнимаются, здороваются. И вот они радостные от этой встречи – прямо загляденье. Только вот говорят такие вещи, что у Санька вконец понималка отказала.
– Ещё бы! Как ж это ты меня не знаешь, если на днях ты мне стремянку держал. Я, слышь Санёк, – снёсся Борис к оторопевшему Саньку, – я у них на обувной фабрике оформиловку делаю с ребятами. Полный комплекс. Плакаты, стенды, транспаранты на демонстрацию. И мы на днях большой плакат вешали, а он, – хлопнул Степана по плечу, – нам стремянку принёс. И подержал даже, – одобрил Борис.
– Чё ты мелешь? Какой «на днях»? – у Степана полезли из орбит глаза. Он выпустил руку Бориса и, пощупав сзади стул, неуверенно присел.
– Какой «на днях»? – повторил, – я действительно помню вас, художников, разрисовывали нам стены на фабрике. Так это когда было? А? Санёк! Это знаешь, когда было? Хрен знает когда. Лет двадцать, а то и больше. Я на фабрике уже лет двадцать, как не работаю. А? Я и его запомнил по этой бороде, – кинул на Бориса, – а других то я уже и не помню в лицо.
Степан, растеряв всю свою снисходительность к хмельным напарникам, сидел и вертел головой с одного на другого. Борис, тоже усевшись на свой стул, с любопытством разглядывал Степана.
– Не ломай голову, Стёпа, прошло ровно тридцать лет. Да. Я вот тебя на улице бы не узнал. Нет. А заговорил ты, как-то голову повернул, я тебя и признал. Ты вон, вишь, какой седой. Старый совсем. А на днях парень со мной рядом стоял.
Вот и Борис впервые, по настоящему, растерялся. Он с недоумением смотрел на Степана, качал головой. А Степан, смущённо кашлянув, протянул руку и пощупал за локоть Бориса. Как будто они только что не здоровались за руку и не трепали друг друга за плечи.
– Слушай, дорогой, а ты совсем с тех пор не изменился. Ни капли. Надо же? – откинулся на спинку стула и после затянувшейся паузы прервал молчание, – ты что, правда, с тех лет?
Практичный ум и трезвость Степана помогли ему первому пробить брешь непонимания в свалившейся на эту компанию ситуации. Борис, молча кивнул головой. Новые друзья снова надолго замолчали. Они, наконец то, осознали, что попали в приключение, какое раньше и приснится не могло. Даже Борис, по-видимому, по-новому взглянул на своё положение. Вид постаревшего Степана был тому причиной.
– Ну, так что, приятель, рассказывай, как ты докатился… – Стёпа почесал затылок.
– До такой жизни? – продолжил с кислой улыбкой Борис, – только последний раз, ладно? И, это, – он повернулся к Саньку, – давай повторим? – и кивнул на Степана, – с ним.
– Я, в принципе…, – Санёк пожал плечами.
– Тогда я сам.
Борис встал и направился к стойке, роясь в карманах. Санёк со Степаном молча, как завороженные смотрели сначала вслед уходящему «пришельцу», а потом на подходившего с тремя стаканчиками Бориса. За всё время, пока его не было за столиком, они не проронили ни слова. Так же молча, со знанием дела они приняли по полной, без тостов и лишних разговоров, закусили тщательно бутербродами. Затем, склонившись к столу, стали слушать рассказ Бориса, периодически откидываясь на спинку стула с недоверчивым выражением на лицах, или издавая недоуменные возгласы.