Пятнадцатая глава
Зима-коренная
Иван разгребал деревянной лопатой, сделанной еще дедом, снег возле бабушкиного сарая. Пришлось потрудиться, так как снегу намело много, но вскоре вся территория от сарая до выхода в сад была расчищена, и он с удовлетворением оглядел плоды своего труда.
Раскрыв дверь сарая, побросал наружу чурбаки, напиленные еще с лета и, глянув на почти закончившуюся поленницу у стенки, взялся за топор.
«Надо почаще приходить, помогать бабушке. Дров у нее осталось, кот наплакал, воды нет. Да и в магазин сходить надо. Зимой в нашу гору ей не подняться, тут и молодой может себе шею свернуть. А если бы я остался в Чебоксарах, кто тогда поможет бабушке? Матери некогда…» – размышлял Иван, устанавливая чурбак поудобнее.
Пилить и колоть дрова он уже давно научился, с детства, и потому легко расправился с десятком чурбаков, превратившихся в груду поленьев.
Выпрямившись передохнуть, огляделся с радостным чувством, всколыхнувшем в душе воспоминания из раннего детства, когда он вот на этом же самом месте, впервые пилил дрова с дедом и бабушкой, постигая нехитрую, но требующую навыков и сноровки науку. Только дело было жарким летом…
«ВОСПОМИНАНИЯ ИЗ ИВАНОВА ДЕТСТВА»:
… Ванька утер пот со лба, и с силой потянул пилу на себя – от себя, стараясь не осрамиться перед дедом.
– Не рви пилу, плавно тяни. Вот так, – усмехнулся дед, и они стали пилить; наконец, чурбак упал в траву рядом с козлами, а дед с внуком принялись за следующий. Но Ванькины руки уже еле двигаются, держась за ручку, а бревно еще и на половину не распилено.
Из сарая вышла бабушка с пустым ведром из-под помоев, а по двору разнеслось Борькино чавканье, вперемешку с радостным похрюкиванием.
– Ну, што, притомились поди, работнички?
– Отдохни пока, в сад сбегай, – пожалел дед запарившегося внука, и бабушка заступила на Ванькино место; пила в их руках послушна и проворна, она весело звенит и поет, роняя в траву желтые опилки, и Ванька невольно залюбовался, глядя, как они неторопливо и ладно пилят дрова.
Затем дед берет колун, и чурбаки быстро превращаются в поленья, которые бабушка сноровисто укладывает в поленницу у сарая…
Сарай зиял распахнутой настежь дверью, внутри было пусто и темно.
Когда-то в углу, возле поленницы, находился крепко сбитый дедом загон-клеть, в котором их боров Борька набирал вес на свою беду. Но тогда еще ни он, ни Ванька, даже не догадывались о его страшной, неотвратимой участи превратиться в свинину.
Из сеней дома вышла бабушка, и засеменила внуку на помощь:
– Настоящий мужик ты стал, Ваня. Не успела я щи в печь поставить, думаю, дай пойду, подсоблю внучку, глядь, опоздала уже, – радовалась бабушка, заботливо подбирая отлетевшие в сторону поленья.
– Вот бы дед порадовался, какой мнук у него вырос. Не дожил, болезный, не сподобился увидеть. Сгрызла его саркома проклятая, раньше времени, – к бабушкиной радости примешалась грусть и тоска, отчего лицо ее совсем сморщилось, и глаза утонули в слезах.
– Будет тебе расстраиваться, ведь сколько лет прошло, – Иван с жалостью посмотрел на сгорбившуюся бабушку.
– С годами тоска не проходит, внучек. Еще больше гложет, да вот господь не принимает к себе, душу мою грешную, на покаяние. Уж как я прошу его, нет.
– Вот и живи нам на радость. Да не надрывайся ты, я сам поленья уложу. Отдыхай больше.
– На том свете отдохну, внучек.
Вот так, в разговорах, внук с бабушкой быстро перетащили дрова в сарай, и поленница у стенки вновь подросла, радуя глаз рачительных хозяев. Теперь можно и передохнуть.
– Пошли в дом, обедать пора. Щи, поди упрели, со свининкой. Как раньше, бывало, при Иван Яковличе. Мать твоя мясца принесла надысь, балует старуху-мать, не забывает, – бормотала бабушка по пути от сарая к сеням, одобрительно оглядывая расчищенный внуком двор.
– Сейчас приду, бабань. С Васькой поговорить надо, – увидев возвращающегося из школы друга детства, обрадовался Иван.
– Ну-ну, покалякайте. Тока не долго, обед простынет.
Бабушка скрылась в сенях, обметая валенки веником от налипшего снега, а Иван встретился с Василием возле его крыльца. У них не было привычки обмениваться рукопожатиями при встрече и расставании, как это делали все мужики вокруг, их объединяло и сближало нечто большее – родство душ.
Поэтому они обрадовались друг другу про себя, молча, не показывая виду.
– Надо тоже дровишек подколоть, – Василий одобрительно посмотрел в сторону поленницы дров, виднеющейся из сарая друга, и предложил:
– Заглянем ко мне? Родители на работе, я один. У меня для тебя подарок припасен, сюрприз.
Но Ивана не надо было уговаривать; сколько раз они встречались у этого самого крыльца, и потом долго мечтали о будущем в уютной комнате друга, зачитывались книгами в захлеб…
Знакомый телескоп на подоконнике, письменный стол, как всегда, завален книгами, учебниками. Милый сердцу ералаш.
– Как там наш класс поживает? – «безразличным» голосом поинтересовался Иван, усевшись за стол друга и листая его любимый учебник физики.
– Многие работать ушли, как ты. Некоторые учиться уехали… – Василий замялся, вспомнив неудачный опыт друга, и Иван улыбнулся:
– Никому не говорил, тебе скажу. Все думают, что я не поступил в училище, и поэтому вернулся. А я и не поступал. Хотел, конечно, и работы мои понравились, но у меня цыгане деньги украли. Жить не на что, домой ехать стыдно. Скажут, вот лопух. Пошел работать, подсобником на пилораму, затем с дружком на Север махнул, в Архангельск. Хотели матросами на трал флот устроиться. Не взяли. Потом у нас один приятель чемоданы спер, и поехали мы обратно. Товарняками. Едва до дому добрался, чуть не замерз до смерти. Вот и все.
Конец ознакомительного фрагмента.