А вместо сердца пламенный мотор (сборник). *** (Дмитрий Иванов, 2015)

1. Вам взлёт!

– Любил я с пацанами в футбол гонять между домами и огородами. Жил-то на окраине Димитровграда – там, где частный сектор силился оправиться от хрущёвских налогов на частное подворье. Но это сейчас пригород. А тогда, в моём детстве, наш посёлок ещё и вовсе отдельно стоял, и в Мелекесс автобус рейсовый ходил. Вы удивлены? Вам неизвестно это название? Так Димитровград до 1972-го года назывался.

Название, говоришь, странное… Не без этого. Особенно, ежли задом наперёд прочитать… да ещё на татарском языке.

Собственно, город-то таким был долгое время, что напоминал своим видом глухую провинцию ненавистного самодержавия. Вместо тротуаров везде (кроме, пожалуй, центра) прохудившиеся дощатые панели. Асфальт на дорогах – огромная редкость, всё больше мостовая… Нет, не из брусчатки. Обычный бутовый камень раскрошенный. Летом пыль, весной и осенью грязная жижа. А зимы-то снежной и нет почти. Одним словом – полный Мелекесс.

Но сейчас не о том, о футболе и мечте: в космос уж если не самому отправиться, так корабль – мною спроектированный – туда запустить. Или – хотя бы не в космос, просто в небо.

Вернёмся к футболу, однако. Пацанам это всё-таки ближе.

Поле для игры представляло собой по форме косопузую трапецию, немного вспученную в центре и по углам. Таким образом, мяч всегда стремился самопроизвольно укатиться в сторону каких-либо ворот, если не держать его в ногах. Со всех сторон наш импровизированный стадион ограничивался забором от соседских домов. Сбоку же поля имелся узенький проход, который выводил на улицу. Он также был сжат штакетинами забора. С виду – деревня деревней с лугом для выпаса коз по центру, а находилось-то всё это спортивное великолепие практически в городской черте. Ну, хорошо – в двух автобусных остановках.

Играть на такой площадке было крайне неудобно, поскольку мяч то и дело улетал в огород к соседям, и кому-то из игроков приходилось перелезать через забор. Хорошо, если никого из хозяев в это время не было дома, или когда урожай находился в собранном виде, а иначе всё могло закончиться и не совсем весело. Любить в ту далёкую пору соседских детей умели крепко, даже уши порой не выдерживали этакой-то симпатии.

Впрочем, данное членовредительское обстоятельство ещё не настолько сильно нас беспокоило, как нынешних правозащитников. Ради игры и сохранения мяча на ботиночной шнуровке, купленного в складчину, вполне можно и потерпеть физическое насилие и унизительные крики взрослых, которые словно бы сами никогда не были детьми и не носились по дворам с криками и улюлюканьем. Да-а-а… что там говорить – приходилось сносить и не такое, не зря же нам с самого раннего возраста внушали, что советский человек после первой не закусывает, как бы тяжело ему ни приходилось.

Однако имелся ещё один фактор, безусловно, влияющий на игру, который портил всё. В одном из углов поля нагло расположился деревянный домик, каких сейчас уже почти и не найдёшь на дачных участках народонаселения страны. Нынче всё иначе, по-европейски. А тогда – патриархально, с рубленым сердечком на дверях неказистого клозета.

И вот этот самый клозет сильно нам, футболистам, мешал, поскольку занимал значительную площадь на взгорке. Как раз на том самом пятачке, где было удобно поставить ворота, вместо того чтобы притулять их в низинке: там таилась гнусная сырость, и произрастал рогоз – растение-мечта для каждого мальчишки среднего возраста. Из его, рогоза, стебля можно плести корзины, делать прочные верёвки, а молодые корни употреблять в пищу… Как-нибудь расскажу тебе, как мы с пацанами пекли на костре лепёшки из муки, полученной путём толчения корня рогоза, но история нынешняя не о том… В качестве поделочного материала растение – вполне себе, но как газон футбольного поля, сам понимаешь, никуда не годится.

Туалет был, собственно говоря, ничей. Когда-то давно его построил кто-то из соседей, что называется, на нейтральной территории для общего пользования. Им, вообще-то, и пользовались, но достаточно редко, поскольку благосостояние советского народа выросло до таких фантастических высот, когда каждая семья могла себе позволить индивидуальный домик для отправления известных потребностей отхожего свойства (спасибо Ю.М.Лужкову за подаренное выражение). В связи с этим раз в два-три года полагалось вызвать ассенизаторскую машину, чтоб управляющий ею золотарь произвёл чистку «авгиевых конюшен».

Ты говоришь, что городской столичный голова никогда не употреблял термин «отхожего свойства», а только что-то про аммиачную направленность в подъездах рассказывал с высокой трибуны? Что ж, соглашусь с тобой… и не соглашусь. В деталях ты, безусловно, прав, а в общем и целом… отнюдь! Но не станем отвлекаться на мелочи.

Так или иначе, а в чью-то бесшабашную голову, возможно, что и в мой разум, угнетённый разного рода домашними проблемами (в многодетной семье не всегда младшего жалеют все без исключения ассоциированные члены клана, скорее, наоборот), пришла великолепная идея.

Ой, чуть не раскололся раньше времени.

Так…

…вот… (продолжение последует)

2. Как шутили наши родители

(Новогодняя байка)

Дело происходило в начале 60-ых годов. Мой отец тогда работал инженером АТБ (авиационно-технической базы) в Печорском авиапредприятии. Он сюда по распределению попал после окончания КИИ ГВФ (киевский институт инженеров гражданского воздушного флота) в 1957-ом году. Естественно, у него за несколько лет работы на Севере появились здесь друзья, приятели и просто масса знакомцев.

Пожалуй, одним из самых интересных и юморных людей в этой компании был командир самолёта ЛИ-2 дядя Миша Чернобай. Он прославился тем, что, будучи в перегонке (самолёт отправили для ремонта на 406-ой завод в Минеральных водах, транспортировка шла своим ходом, как это принято в авиации всех стран мира) при каждой промежуточной посадке отправлял телеграммы на имя командира предприятия, его замов и прочих руководителей.

Текст телеграмм был на удивление разнообразным по тематике. Например: от врачей о благополучном исходе разделения сиамских близнецов (адресовано счастливому отцу, он же – командир отряда); от благодарных работниц вязально-прядильной фабрики с намерением продолжить тесные сверхплановые связи с руководством предприятия путём слияния в приступе пароксизма (телеграфистка по причине низкой образованности напечатала «марксизма» вместо «пароксизма»); от группы сидящих за столом с текстом: «Вздрогнем, а?».

Руководство в лице командира авиапредприятия оказалось не вполне готово к подобному обороту событий. САМ ходил с тщательно скрываемым изумлением на мужественных загорелых щеках и нервно курил, представляя, как доброжелатели – в лице либо секретарши, либо секретаря парткома – обязательно донесут супруге «всю правду» о моральном облике благоверного.

О причастности Чернобая к «подмётным письмам», дискредитирующим его партийную совесть, руководитель авиапредприятия совершенно не догадывался. Дело в том, что стояла отпускная пора. Командир – первый день как вернулся с курорта. Приказ на перегонку ещё до приезда был подписан. Так что начальственное удивление, когда в течение суток его завалили срочными телеграммами из разных городов о состоянии дел у его многочисленных «родственников» и внебрачных детей, можно считать вполне естественным и процентов на 50 искренним. Оставшуюся половину вероятности я бы адресовал к совести озадаченного корреспондента, сомневающегося, а вдруг, у него и в самом деле имеется родная дочь – результат неземной страсти – где-нибудь в Таганроге или Ульяновске.

Только на следующий день командир авиапредприятия ознакомился со всеми документами, которые были подписаны за время его отсутствия. Сразу стало ясно, откуда растут ноги у не на шутку повысившего активность почтового ведомства.

Я был достаточно юн в помянутые здесь легендарные годы освоения «Северов», но уже понимал «в чём фикус-покус и отчего редька горька».

Как и всякий человек, чувствующий себя вольно в закрытом водоёме того героического предзастойного времени, я воспитывался в садке вполне победившего к тому времени социализма. Победивший социализм можно охарактеризовать страстью к новинкам ширпотреба, внезапно ставшим доступными довольно широким слоям. Всяк мог выбрать себе агрегат на собственный вкус, опираясь на толщину кошелька. От неподъёмного фена с оглушительным звуком запускаемого поршневого четырнадцатицилиндрового двигателя вертолёта МИ-4 (две «звезды» по семь цилиндров) до стиральной машины «Урал» с рифлёным резиновым грязно-зелёного цвета, словно у нечистого, хвостом, круглым в сечении; и бочкоподобным торсом, из которого можно было легким движением руки (да, лёгким же, я сказал, чёрт возьми!) извлечь приспособление для отжима белья, норовившего то и дело коварно выкрутить детские пальцы непослушных мальчиков и девочек.

Из всего ширпотребовского многообразия папа выбрал магнитолу, чему я был несказанно рад.

Магнитола стояла в спальне у родителей, включившись в борьбу за звание самого объёмного предмета мебели в этой акватории. Помню, в диапазоне СВ и ДВ (средние и длинные волны) очень хорошо ловился «Маяк», голос которого сопровождал всё моё детство. «А сейчас послушайте новую композицию британского вокально-инструментального ансамбля «Жуки». Песня называется «Девушка»… Хр-хр-хр… Венгерская певица Кати Ковач с песней «Как холодно»… Адресованная другу ходит песенка по… Сегодня наши молоты намолотили… Оборонная доктрина бороны… встретились с официальным… Леонид Ильич подчеркнул… в городе Тольятти… до самого Тихого океана… молодёжь живо откликнулась…»

Сверху у магнитолы имелась крышка, как у сказочного ларца, только с фиксатором, чтобы давила пальцы любопытным мальчикам не всякий раз, когда они вздумают заглянуть вовнутрь агрегата. И давила не так страшно, как в случае со стиральной машиной типа «металлический бочонок с мотором», но с той же профилактической целью.

А под крышкой чуда советской электротехники – устройство для установки магнитной ленты. Жаль только, «тип 10» с матовой поверхностью благородного цвета «кофе с капелькой молока» тогда ещё не придумали. Впрочем, это я уже после оценил. А тогда рассматривал магнитолу, изучал её кишочки и забавный микрофон на привязи чёрного провода, в который потом дядя Миша Чернобай, знаменитый командир ЛИ-2 отряда Приполярной авиации, напел не одну кассету под свою семиструнную классическую гитару.

Гитара была действительно классической, для исполнения русских романсов, чего нельзя сказать о репертуаре Михаила Максимовича. В нём находилось место Высоцкому, Вертинскому и другим, не менее популярным авторам, имена которых затерялись в районе Одесского Пассажа, а песни стали по этой причине называться народными… Так и слышу… «Гулял я с ней четыре года, на пятый я ей изменил…» что-то там ещё этакое, не совсем понятное детскому уху, а потом случилось страшное… Лирический герой, которого я представлял именно таким же весёлым и задорным, как молодой дядя Миша, простудил коренной зуб… От этой мучительной боли я весь как безумный орал, а женщина-врач хохотала, я голос Маруськин узнал… Вы верно догадались, именно с Маруськой дядя Ми… (что это я?), герой песни гулял четыре года… Пришла пора платить по счетам, Дон Жуан с улицы Первоконного Бабеля!.. Чтоб ему!.. в ташу лешат шетыре шуба, а я как бешумный орал… (в тазу лежат четыре зуба…) Поделом? Может быть, может быть. Но мне было отчего-то жаль неудачливого кавалера. Теперь я знаю почему. Дядя Миша пел душой, а не голосом. Как Марк Бернес пел, а не как какой-нибудь Серёга, запряжённый в свой «многолошадёвый» «бумер» с мелодией, украденной без зазрения совести у Coolio (композиция «Gangsters paradise»). Когда человек проживает песню, ему веришь, как себе. Очевидные же вещи, право.

А магнитола та стоит сейчас у родителей на даче. Работает и справно ловит «Маяк». Дяди Мишины песни остались на кассетах, но магнитный слой на них осыпался, и теперь ничего нельзя разобрать… что же происходило в кабинете зубного врача по имени Маруся… кто кому здоровые зубы драл… Жаль. И, кстати, недавно я снова пытался установить название передового аппарата советской радиотехники начала 60-ых годов прошлого века, но так и не смог. Паспорт на магнитолу давно утерян. Правда, имеется металлический стилизованный подо что-то готическое кусок латуни, который и должен изображать название… Пялился я в него, как баран, внезапно обнаруживший незнакомую строительную обновку, пялился. Похоже, вроде на «Весну», но с каким-то латышским проскальзыванием безударных гласных. Одним словом, истина вновь осталась недоступной.

Так я обещал рассказать о шутках? Рассказываю.

Каждую весну с лёгкой руки Чернобая на протаявших полянках открывался ресторан «Пенёк». От дяди Миши и пошло такое название и эта традиция – собираться мужской компанией в ближайшем к аэропорту лесочке с распитием легковоспламеняющихся жидкостей и распеванием песен под гитару. Сейчас он, заслуженный лётчик Приполярья, на пенсии[1], живёт в Северодонецке Луганской области. Когда ваш покорный слуга учился на курсах по ПС-2000 на Северодонецком НПО «Импульс», то жил у него – от чего всё время находился в хорошем расположении духа.

Но я вновь… несколько уклонился от темы.

Итак. Начало 60-ых. Зима. Канун Нового года. Работать ночью при смене года не очень-то приятно, а сказать точнее, удовольствие ниже среднего. Поднять один фужер «по нулям» – ещё куда ни шло, но больше – ни-ни. Сменный персонал просто обязан быть трезвым. Тогда с этим делом строго было до звычайности. Мог любой начальник в новогоднем кураже завалить и проверить бдительность, а также качество исполнения приказов вышестоящих и количество не выпитого за новогодним столом. К чему рисковать. 33-я статья в Трудовом Кодексе держала людей в узде. Вот и представьте себе: сидишь, будто неприкаянный в разгар праздника, а вся страна тем временем, как тогда говорили, в едином порыве… Все давно на заборах висят, один ты, будто дурак. Эх, да что там рассуждать, сплошное расстройство… и только…

По понятным причинам при составлении графика народ всячески от праздничного дежурства открещивался. А уж тот, кому выпадало заступать на смену непосредственно в Новогоднюю ночь, считался средоточием невезения, как минимум, на двенадцать месяцев.

Понимая всю несладкую долю «попавших» под Новый год, дядя Миша решил каким-то образом развеселить хотя бы диспетчера ПДСП (производственно-диспетчерская служба предприятия, прим. автора) и скрасить его одинокое ночное сидение в «башне» (это так на американский манер сейчас называют рабочее место диспетчера руления, иногда ещё – и взлёта-посадки).

В те героические времена, о которых веду речь, встречали наступление очередного года весело и в большой компании. Не был исключением и рассматриваемый здесь праздник.

За семейным столом Чернобаев сидели: дядя Миша с женой и детьми, начальник штаба с женой, ещё человека три холостяков. Была там и наша семья. В разгар застолья с дяди Мишиной подачи к телефону подошёл начальник штаба и соединился с кемарящим на боевом дежурстве диспетчером ПДСП. Звонок телефона в ночной тиши подхватил диспетчера за подмышки и выволок из сна. Он даже не сразу сообразил, где находится и с кем разговаривает.

Поздравив дежурного с наступающим праздником, начальник штаба выразил свою озабоченность тем, что батареи парового отопления в его кабинете плохо греют. А поскольку холод в пределах атмосферного столба стоял изрядный, возникало опасение в разморозке всей системы. Разрешить эту проблему в последний рабочий день не удалось, как вещал начальник, де, по причине замотанности и предпраздничной суеты. Так вот, продолжал штабист, было бы неплохо, если б диспетчер спустился вниз и в кабинете (запасные ключи как раз на ПДСП и висели) рядом с батареей поставил электрический обогреватель.

Но это ещё не всё. Процедура осложнялась тем, что электрический шнур на рефлекторе был коротковат для того, чтоб его к окну поставить. Поэтому диспетчеру предлагалось быстренько слепить импровизированный удлинитель. Вилка и розетка, дескать, для этого в кабинете начальника штаба имеются. Осталось добыть провод. Дядя Миша знал, что провода в кладовой рядом с ПДСП водились во внушительном количестве. Собственно…. поэтому-то и затевалась многоходовая Новогодняя игра.

Диспетчер быстро извлёк моток электрического провода в изоляции, подходящего для удлинителя, из кандейки и доложил об этом лежащей на столе телефонной трубке. Далее он спросил штабиста, а какого размера нужно удлинитель мастерить. Начальник штаба, руководимый чутким и отзывчивым дядей Мишей, подсказал – нужно метров шесть отрезать, чтоб наверняка. Когда провод нужной длины лежал перед диспетчером, он уж было собрался идти вниз, но тут получил новые инструкции – сложить провод пополам. Он сложил. Потом его попросили свернуть провод ещё раз пополам, а потом ещё… Диспетчер с удивлением возопил: «А зачем всё это?». На что незамедлительно получил ответ от с трудом сдерживающего смех начальника штаба:

– А это затем, чтобы ты себе весь шнур мог себе в задницу засунуть!

Согласен, шутка не ахти. Даже какая-то солдафонская. Но главное было не в этом, не в этой, собственно говоря, прямолинейной фразе имени замечательных американских шоуменов Бивиса и Бадхеда. Главное – впереди.

Прошло часа три. К телефону подошёл дядя Миша. На сей, раз звонок диспетчера уже не застал врасплох. Он сидел в печальных размышлениях – чем он так начальнику штаба насолил. Услышав знакомый дяди Мишин голос, поздравивший дежурного с Новым годом, пожелавший правительственных наград и неоднократного повышения по службе, диспетчер поведал другу о злодейском звонке начальника штаба.

Он и не подозревал, что его непосредственный обидчик сидит сию секунду в обнимку с его нынешним абонентом, находясь в одной компании, причём оба шутника тесно прижимаются ушами к одной трубке.

– Вот так прямо и сказал: засунь себе в задницу? – спросил дядя Миша сочувственным тоном.

– Да, так и сказал, – ответствовал диспетчер.

– А когда это случилось?..

– Да ещё перед Новым годом.

– Ну, тогда УЖЕ МОЖЕШЬ вытащить! – предложил дядя Миша, и рука его потянулась за рюмкой. Веселье продолжалось. Новый год шагал по стране победившего социализма.