Глава 29
Ахульго грелось в лучах осеннего солнца, которое дарило свое последнее перед зимой тепло. На вершинах хребтов, окружавших Ахульго, уже лежал снег.
Джавгарат качала люльку, в которой лежал ее маленький Саид, и напевала колыбельную. Она пела сыну о том, как он вырастет и станет отважным джигитом, как его полюбит самая красивая девушка, как он победит всех врагов и прославится на весь Дагестан.
Младенец улыбался, будто понимал, о чем поет его мать. А может, от того, как весело кружилось веретено в руках Патимат, которая сидела рядом и пряла шерсть.
В накинутых поверх платков теплых шалях они сидели на шубе, разостланной на большом плоском камне.
– Когда же он вернется? – вздыхала Джавгарат, глядя на уходящую вдаль дорогу.
– Это нам он муж, а для остальных – имам, – отвечала Патимат, сноровисто скручивая нитки.
– То одни зовут, то другие.
– А для нас он разве не имам? – говорила Джавгарат.
– Давай и мы его позовем.
– Вот погоди, – улыбнулась Патимат.
– Будут у тебя еще дети, скучать станет некогда.
– Я не об этом думала, – смутилась Джавгарат.
– Саид его ждет.
– Да он еще ничего не понимает, – сказала Патимат.
– Вот мои дети – да, им давно пора отведать отцовской плетки. Совсем от рук отбились.
– Понимает, – погладила ребенка Джавгарат.
– Говорить не может, а вдруг так посмотрит, будто спрашивает, где его отец.
– Приедет, – тяжело вздохнула Патимат.
– Сама знаешь, какой у нас народ. Одним достаточно сказать слово или письмо написать, а до других, пока кинжал не покажешь, ничего не доходит.
– Ему своих сыновей воспитывать некогда, как же ему столько дурных людей исправить?
– На то он и имам, чтобы наставлять народ на верный путь. И нас он спрашивать не станет.
– А меня спросил, – сказала Джавгарат.
– О чем? – встревожилась Патимат. Она едва заставила себя относиться к Джавгарат как к равной, но ее превосходство было бы для Патимат невыносимо.
– Хорошо ли мне здесь.
– А ты что ответила?
– Я сказала, что мне хорошо там, где мой муж и моя семья.
– Правильно сказала, – кивнула немного успокоившаяся Патимат.
– Ты ведь тоже так отвечаешь.
– Я? – удивилась Патимат.
– А как еще я должна отвечать?
– А еще хотела сказать…
– Что?
Патимат опустила веретено, и Саид тут же заплакал.
– Вот видишь, этим мальчишкам всегда нужно, чтобы что-то делалось.
Она снова закружила веретено, и Саид успокоился.
– Я хотела сказать… – Джавгарат старалась подобрать слова поточнее.
– Что хорошо, когда Шамиль дома, и плохо, когда его нет.
– Думаешь, ему без нас лучше? – сказала Патимат.
– Он, хоть и имам, но тоже живой человек. И видеть своих жен, не говоря уже о сыновьях, ему куда приятнее, чем своих врагов.
– О Аллах, – снова вздыхала Джавгарат.
– Когда же это кончится?
– Посмотри-ка, – сказала Патимат, прикладывая ко лбу ладонь.
– Едет кто-то.
Джавгарат даже встала, чтобы получше разглядеть вереницу всадников, приближавшихся на Ахульго со стороны Ашильты.
– Кажется, это знамя Сурхая, – всматривалась в даль Джавгарат.
– Вон он и сам едет.
– А Шамиль? – спросила Патимат.
– Ты его видишь?
– Нет, – ответила Джавгарат.
– А это, наверное, жена Сурхая.
– На арбе?
– Да нет, позади арбы, – показывала Джавгарат.
– На лошади, с ребенком на руках.
– Теперь вижу, – кивнула Патимат.
– И мюриды с ними.
– И еще люди, – продолжала Джавгарат.
– И пожитки свои везут.
Казалось, этой веренице не будет конца.
Сурхай возвращался со своей семьей. С ним пришли люди, решившие переселиться на Ахульго из своих аулов, находившихся в опасной близости от ханских владений. Многие ушли к родственникам и кунакам, но те, кто горел желанием бороться, приходили сюда. Возвращались на Ахульго и те, кто уходил, чтобы закончить осенние работы, заготовить для скотины сено, а овец отправить на зимние пастбища, в предгорья.
Следом за Сурхаем ехал его взрослый сын, унаследовавший от отца мастеровитость и тягу к знаниям. На арбе помещались родители Сурхая и давно ослепший дед, которому перевалило за сто лет. Жена Сурхая везла пятилетнюю дочь Муслимат. Синеглазая девочка была удивительно красива. Казалось, что от нее исходил свет, освещая путь в наступавших сумерках.
У тропинки, поднимавшейся на Ахульго, повозки пришлось оставить. Женщины принялись разбирать свой скарб, водружали на головы большие узлы, поднимали на спины маленьких детей и колыбели, прихватывали кувшины и посуду. И тонкой цепочкой взбирались на гору. Одна старушка несла на себе вязанку дров, другая – сноп сена: не пропадать же добру понапрасну. Несколько женщин гнали перед собой ослов, навьюченных высокими корзинами с кизяком.
Мюриды брали на плечи и несли тяжелые мешки с мукой и пшеницей, бочонки с маслом, туши вяленых баранов.
Слепой старик поискал на арбе и извлек из под груды вещей пандур – деревянный музыкальный инструмент с двумя струнами.
Его правнук, сын Сурхая, хотел взять старика на руки, но тот отказался:
– Сам дойду.
– Ты же ничего не видишь, – сказал юноша.
– Не дай Аллах тебе увидеть то, что я видел, – ответил старик и двинулся вперед, ощупывая дорогу палкой.
– Тут очень узкая дорога, а по бокам пропасть, – пытался быть полезным юноша.
– Я знаю, – кивал дед.
– Я ее чувствую.
– Хорошо, – сказал юноша, видимо, привыкший к причудам аксакала.
– Тогда я пойду помогу другим.
Но не ушел, а остался позади прадеда, опасаясь, чтобы тот не сделал неверный шаг. Но аксакал шел спокойно, только иногда останавливался, чтобы прислушаться.
– Внизу одна река или две? – обернулся старик.
– Две, – выдал себя юноша.
– Андийская река огибает Ахульго, а Ашильтинка делит Ахульго надвое.
– На что похоже? – спросил старик.
– На курдюк, – ответил юноша.
– Как две его половинки.
– А твой отец говорил, что Ахульго – это два кулака, которые выставили горы.
Аксакал поднял пандур, ударил по струнам и прислушался.
– Слышишь? – спросил он.
– Что? – не понял его правнук.
– Я поздоровался с Ахульго. И гора ответила.
– Я ничего не слышал, – улыбнулся юноша.
– Ты разве глухой? – сердился старик.
– Гора ответила на мой салам.
И они продолжили путь.
Первыми на Ахульго взобрались мальчишки.
– А где аул? – недоумевали они.
– Голая гора!
– Здесь же ничего нет!
Но вдруг, как из-под земли, начали появляться их сверстники, держа наготове луки со стрелами и кинжалы, кто деревянные, а кто и настоящие. Удивленные новички схватились за свои кинжалы, а у кого их не было, подняли с земли камни. Но тут вперед вышел Джамалуддин и важно сказал:
– Салам алейкум!
– Ва алейкум салам, – ответили гости.
– Зачем пришли? – спросил Джамалуддин.
– А вы что тут делаете? – в свою очередь спросил тот из гостей, который был постарше.
– Охраняем крепость.
Гости рассмеялись.
– Где же ваша крепость?
– Она что, невидимая?
– Да, – заявил Джамалуддин.
– Она подземная.
– Ты не шутить? – удивленно произнес мальчишка.
Джамалуддин свистнул, подавая знак, и еще с десяток мальчишек появились из-под земли позади гостей.
– Ва! – удивлялись гости.
– И вправду подземная?
– А что вы умеете? – спросил Джамалуддин.
– Мы умеем бороться, – ответил мальчишка.
– И камни кидать, – добавили его друзья.
– И хвастунов можем проучить.
– Это я хвастун? – вспыхнул Джамалуддин, снимая кинжал с пояса и засучивая рукава.
– Давай бороться.
Мальчишка тоже снял кинжал и приготовился к схватке.
– Эй, богатыри! – окликнул их проезжавший мимо Сурхай.
– Разве так встречают гостей?
– А чего они… – опустил голову Джамалуддин.
– Пожмите руки! – велел Сурхай. Ребята начали пожимать друг другу руки. И через минуту это была уже одна ватага. Затем они устроили состязания в бросании камней. Было интересно, кто бросит камень дальше, тем более что камень летел в пропасть и падал в реку. Когда мимо проходил слепой аксакал, он повернулся к ребятам и велел:
– Перестаньте. Эти камни еще могут понадобиться.
Состязание было в самом разгаре, но дети не смели ослушаться старика.
– Лучше давайте стрелять, – сказал Джамалуддин.
Он взял лук, натянул тетиву и выпустил стрелу в мишень, которой служил дырявый глиняный кувшин. Стрела попала в цель и отскочила.
– Лучше по-другому, – сказал мальчишка, снимая пояс.
Он сделал из него пращу, вложил небольшой камешек и метнул его так метко, что кувшин разлетелся вдребезги.
– Вот это выстрел! – восторженно воскликнул Джамалуддин.
– А я смогу так?
– Запросто, – сказал мальчишка.
– А тебя как зовут? – спросил Джамалуддин, сооружая пращу.
– Гамзат А чей ты сын?
– Абдуллы, – насупился мальчишка.
– Его отца ханские нукеры убили, – сообщили новички.
– Когда аул грабили.
– Я им еще отомщу! – пообещал мальчишка, надевая свой пояс.
– А мы тебе поможем, – сказал Джамалуддин, дружески кладя руку ему на плечо.
– А тебя как зовут?
– Джамалуддин. Я теперь твой друг.
– Это сын Шамиля, – сказали новичкам.
– Имама сын.
– Самого Шамиля? – удивился Гамзат.
– А это – мой младший брат, – показал Джамалуддин на Гази-Магомеда.
– А мы его мюриды! – объявили юные жители Ахульго.
– Мы тоже, – сказали гости.
Джамалуддин раскрутил свою пращу и метнул камень. Следом полетели камни, которые метали его друзья.
– Я попал! – сказал Джамалуддин.
– Нет, это я попал! – спорили другие.
– Нет, я!
– Когда научитесь, все будете попадать, – успокоил спорщиков Гамзат.
– А вы нам подземную крепость покажете?
– Пошли, – сказал Джамалуддин.
И новички со страхом и любопытством последовали за своими новыми друзьями в тайные подземелья.
К маленькой Муслимат подошла ахульгинская девочка. Она во все глаза разглядывала ее красивое платье, перехваченное серебряным пояском, белый платок, а главное – куклу, которую она испуганно прижимала к себе.
– У меня тоже была такая, – сказала девочка.
– Неправда, – сказала Муслимат.
– Была.
– Где же она тогда?
– Сгорела.
– Почему? – удивилась Муслимат.
– Когда наш дом сгорел.
– Его сожгли враги? – спросила Муслимат.
– Мама сказала, что в дом попала молния, – утирала слезы девочка.
– Раз – и все сгорело.
Муслимат протянула ей свою куклу.
– Возьми.
Девочка радостно схватила куклу.
– А тебе?
– Я новую сделаю.
– Ты умеешь? – не верила девочка.
– Конечно, – кивнула Муслимат.
– Надо только взять ложку и несколько лоскутков.
Девочка нырнула в подземелье и скоро вернулась с деревянной ложкой и тряпицами. Муслимат завернула ложку в ткань, повязала сверху ярким лоскутком, пририсовала угольком глаза, и кукла была готова. Муслимат положила ее на руки и начала убаюкивать:
– Спи, моя золотая…
Девочка-ахульгинка принялась баюкать свою куклу:
Конец ознакомительного фрагмента.