Афганистан. Три командировки на войну. Снова Афганистан (С. М. Кислов, 2017)

© Кислов С.М., 2017

© ООО «Издательство «Вече», 2017

© ООО «Издательство «Вече», электронная версия, 2017

Сайт издательства www.veche.ru

Снова Афганистан

Военный самолет Ан-12 мягко коснулся взлетно-посадочной полосы подмосковного аэродрома Кубинка, пробежал по ней и зарулил на стоянку. По трапу, поданному бортовым техником, из самолета на бетон аэродрома вышла группа офицеров из пяти человек и, о чем-то переговорив, пошли по направлению к высотному домику. Прибывшие были одеты в повседневную форму офицеров военно-воздушных сил, все имели воинское звание майор, все были примерно одного возраста.

У высотного домика офицеров ожидал армейский уазик, который доставил прибывших в штаб истребительной авиационной дивизии. Каждому из прибывших офицеров предстояло пройти собеседование с начальником политотдела дивизии о возможности дальнейшего прохождении службы в Республике Афганистан. После этого предстать перед членами партийной комиссии для вынесения ею окончательного вердикта.

С первыми тремя, вошедшими в кабинет начальника политотдела дивизии, разговор был коротким, и через десять минут они, покинув кабинет, коротко сообщили, что двоим из троих, предложили с двумя эскадрильями полка убыть в Республику Афганистан, а третьему предстояло остаться с третьей эскадрильей полка на аэродроме базирования в Союзе.

С четвертым офицером разговор затянулся на более длительное время. Дело в том, что у него было трое детей, и он считался многодетным, а по установке командования многодетных офицеров, то есть тех, у кого было трое и более детей, в горячие точки направляли только с их письменного согласия. Евгений вышел из кабинета начальника политотдела с сияющим лицом и коротко бросил: «Еду!»

Дошла очередь и до пятого офицера. Пятым офицером, приглашенным на собеседование к начальнику политотдела авиационной дивизии, был я. Переступив порог кабинета и бросив руку к виску, представился:

– Товарищ полковник, майор Кислов по вашему приказанию прибыл!

– Что вы, Сергей Михайлович, о каком приказании вы говорите? Речь идет о стремлении коммуниста, политработника, долг которого заключается в оказании интернациональной помощи дружественному народу, определить свой выбор, свой долг коммуниста! – перебил меня начальник политотдела.

«Сейчас про Испанию что-нибудь ввернет!» – пронеслось в мозгу. Точно, тут же последовали примеры о героическом самопожертвовании тех, кто ценой своей жизни оказывал интернациональную помощь испанскому народу в его героической борьбе с франкистами.

До чего же начальство любит устаревшие, дешевые стандарты. Хоть бы личным примером показали, как надо исполнять интернациональный долг. Сами плотно прилипли к кабинетному креслу, изредка покидая его, чтобы дойти до столовой к тарелке с борщом, а для обучения подчиненных только примеры из истории приберегли.

Коротко отвечаю:

– Товарищ полковник, меня Родина уже дважды испытывала на прочность, направляя исполнять интернациональный долг в Афганистан! Долгов перед афганцами у меня больше нет!

Мое разъяснение дважды исполненного долга перед афганским народом подействовало как красная тряпка на быка на второго офицера, секретаря партийной комиссии политотдела дивизии, находящегося в кабинете с начальником политотдела. Явно выслуживаясь перед начальством, он, срываясь на крик, заявил: «Не надо представлять собой героя! У нас есть возможность направить вас для прохождения дальнейшей службы в такую дыру, что через десять лет, получив полковника, с ведром клюквы в зубах, приползете просить, чтобы направили вас в любой райцентр!»

Начальник политотдела не поддержал эмоционального высказывания секретаря партийной комиссии и предложил ему выйти в соседний кабинет для проведения заседания партийной комиссии, члены которой заждались начала заседания.

Когда мы остались одни, начальник политотдела предложил мне присесть за стол напротив себя и доверительным голосом спросил: «Сергей, тебе известно, что произошло в Афганистане с твоим коллегой Сергеем Тетериным? Вы, кажется, вместе с ним учились в училище?»

С Сергеем Тетериным мы действительно вместе учились в училище, более того, в одной роте, и были товарищами. Учился Сергей без напряжения, в смысле, не напрягая мозговые извилины. До «неудов» не сваливался. его вполне устраивали удовлетворительные оценки, но товарищем он был надежным. Зимний семестр на третьем курсе училища был сложным по изучаемым предметам и требованиям к их знанию. Курсантов, получивших удовлетворительные оценки, на зимние каникулы не пускали, тем самым создавали стимул к учебе. Именно на тех, кто не поехал в отпуск по неуспеваемости, легла основная тяжесть несения службы в карауле и внутреннем наряде. Тетерин был из местных, из Кургана, поэтому в отпуск не стремился. Когда подавляющее большинство курсантов старались свои удовлетворительные и неудовлетворительные знания сдавать на «хорошо» и «отлично», то Серега свое право на отпуск уступал другим желающим уехать. У Сергея отец был «шишкой» областного масштаба и мог бы похлопотать за сына, но этого не было. Серега тащил курсантскую лямку в общем строю. Любил повеселиться и покуролесить.

Однажды, возвращаясь из города в училище, куда мы ходили, конечно, не спросив увольнительных записок, мы с Серегой несли со свадьбы товарища по две сетки водки и закуску из расчета на всех, кому семестр перебежал дорогу и поставил крест на зимних каникулах в кругу семьи. Товарищи должны были вернуться из караула, а мы им решили преподнести подарок.

Зима была в разгаре, снега навалило выше колен, возвращались из города после обеда, сетки с водкой и закуской были слишком лакомым подарком, чтобы тащить их через контрольно-пропускной пункт, где можно было «нарваться» на офицера, поэтому мы с Сергеем решили донести свой бесценный груз через забор. Забор вокруг училища был высотой метра два, но два метра для курсанта не высота, которую он бы не взял, возвращаясь из города с водкой. Одного не учли, что ветром снега под забор нанесло выше груди, а самое неприятное, когда мы залезли на забор с нашим бесценным грузом, нас увидел заместитель начальника училища полковник Терновой, гроза всех курсантов.

Спрыгнув с забора, мы утонули в снегу, но сетки из рук не выронили. Вынырнув из-под снега, поползли в сторону казармы, до которой было метров сто, не больше. С трудом пробираясь по глубокому снегу, мы не сразу увидели Прохора Константиновича Тернового, который, поджидал двух товарищей. Когда подняли глаза, поняли, что наш подвиг может закончиться арестом с отбыванием остатка отпуска на гауптвахте. До Тернового было метров двадцать. Среди курсантов Прохор Константинович Терновой проходил под именем Прошка. Прошка поманил нас пальцем, мол, идите ко мне, но тут он явно нас не оценил. Развернувшись, рванули обратно. «Рванули» сказано сильно, мы поползли, но по проторенной колее ползти было легче. Прошка пытался нас преследовать, но, набрав в ботинки снег, вернулся обратно и решил перехватить нас с той стороны забора, откуда мы начали свой путь. И здесь Прохор Константинович допустил ошибку, не рассчитав свой рост. Полковничья папаха возвышалась над забором, и мы разгадали его хитрый маневр. Повернув обратно, мы опередили полковника и успели забежать в казарму, прежде чем он туда добрался.

За нашими маневрами наблюдали сотни курсантских глаз, поэтому на четвертый этаж казармы мы шли не на своих ногах, нас туда подняли на руках наши товарищи.

Обшарив три нижние этажа, полковник Терновой зашел к нам в роту. К тому времени бутылки с водкой были тщательно спрятаны, а мы, как положено, несли службу в наряде, я стоя у тумбочки, а Серега натирал полы «машкой», так мы называли полотер, сделанный из бревна метра полтора в длину, на котором были набиты щетки для натирания полов, и крепилась палка, с помощью которой курсант общался с «машкой», натирая полы.

Осмотр казармы ничего не дал. Прошка никогда бы не догадался, что курсанты военно-политического училища надежно замаскировали водочные бутылки в Ленинской комнате под огромным стендом «Выполняя заветы Ильича».

Вечером, после караула, несостоявшиеся отпускники «откушав» водочки, говорили в наш с Серегой адрес, хорошие слова. Мы помалкивали, но было приятно слушать похвалу друзей.

Потом нас с Сергеем Тетериным свела судьба в истребительной дивизии, где занимали равнозначные должности, но в разных полках.

В Афганистан Сергей был направлен за год до моей третьей командировки. Там он, напившись в «дым», устроил стрельбу в спальном помещении и обругал какого-то московского высокого начальника, обозвав штабным педерастом. В штабе дивизии говорили об этом шепотом.

Слышал, что в Афганистане за эту «грязную» историю, Сергея исключили из партии и откомандировали в Союз. Интересоваться подробностями истории, произошедшей с Сергеем, я не стал, так как никогда не копался в грязном белье сослуживцев, тем более своих товарищей, но утвердительно кивнул, мол, знаю.

Начальник политотдела, глядя мне в глаза, и, как он выразился: «Как коммунист коммунисту», – поведал, что за некачественный отбор офицеров-политработников для направления в командировку в Афганистан ему объявили выговор по партийной линии.

Мне стало понятно, почему к политработникам, которых планируют направить в Афганистан, такое пристальное внимание, собеседование, обсуждение кандидатур на партийной комиссии. Боятся, очень боятся, за свои шкуры! А вдруг кто-нибудь, как Серега, выкинет «номер», и тогда прощай теплое место, можно и самому загреметь на войну. Хитрая вещь – партийно-политическая работа! С одной стороны, надо убедить человека совершить во благо высокой цели поступок, но форма убеждения порой прикрывает жалкую и мелочную сущность человека, который пытается тебя убедить совершить этот поступок. На душе стало мерзко. Если доверяет, то мог бы сказать об этом прямо и откровенно. С другой стороны, я понимал, что в данном случае легче принять коллективное решение о направлении офицеров в горячую точку. При возникновении нестандартной ситуации, как в случае с Сергеем, можно всегда сказать, что решение принимал коллективный орган партийной организации, а не персонально он, руководитель. За коллективные ошибки наша система наказания не предусматривает!

А начальник политотдела продолжал: «Нам хорошо известно, что тебя дважды направляли в Афганистан, из партийных характеристик известно, что свой долг ты выполнял добросовестно, в боях проявил мужество, умело действуя в сложной обстановке, руководил эвакуацией экипажей, сбитых при выполнении боевых задач, командуя парашютно-десантной группой поисково-спасательной службы. У тебя опыт работы в боевых условиях, которого нет у других офицеров твоего звена. Ты не подведешь!»

«Говорит, как на похоронах, провожая в последний путь», – пронеслось в голове.

«Сейчас подключит главный калибр и начнет запугивать, что меня ждет в случае отказа от предложения ехать на войну. До этого разговор допускать нельзя, а то действительно “влепят” выговор с формулировкой “за трусость”, потом доказывай, что это не так!»

«Нам хорошо известно, что у тебя недавно родилась дочь, но мы не оставим твою семью, будем помогать жене и дочери. Партия в тебя верит. Предлагаю тебе самостоятельно решить вопрос о добровольной отправке в Афганистан!»

Это был последний и самый весомый аргумент начальника политотдела, который потом приступил к действиям, предложив написать рапорт о добровольном волеизъявлении для выполнения интернационального долга.

Под диктовку начальника политотдела аккуратно я вывел на листе бумаги: «Прошу оказать мне высокое доверие и направить в Республику Афганистан для выполнения интернационального долга. Как офицер обязуюсь исполнять долг до последнего дыхания, как коммунист – до последней капли крови!»

Официальная часть была закончена, и начальник политотдела вместе со мной перешел в кабинет, где заседали члены партийной комиссии.

Заседание партийной комиссии больше напоминало расстрельную комиссию военного трибунала.

Краем глаза увидел, как секретарь партийной комиссии перед собой на стол положил две папки. На одной успел прочитать: «Персональное дело», фамилия и инициалы были прикрыты другой папкой, на которой красивым почерком было выведено: «Партийные характеристики членов КПСС».

Представив меня членам партийной комиссии и зачитав стандартно написанную характеристику, спросил, есть ли ко мне вопросы.

На стандартное предложение последовал стандартный вопрос. Кто-то попросил рассказать о себе.

Какой-то детский сад. Надо научиться писать характеристики так, чтобы не было идиотских вопросов и просьб рассказать о себе.

Коротко рассказал свою биографию. Закончить рассказ не успел, вмешался начальник политотдела дивизии.Он громко зачитал мой рапорт, показывая всем свое умение убеждать «заблудших овечек», и члены партийной комиссии утвердили мою кандидатуру для направления в Афганистан, как бы поставив подпись под командировочным предписанием о направлении на войну. Мой рапорт о добровольном направлении в Афганистан секретарь партийной комиссии вложил в папку с надписью: «Партийные характеристики членов КПСС». В противном случае могли бы рассмотреть персональное дело, за такими вояками, как эти, дело не станет!

«Домой» нас доставил тот же самолет, Ан-12, на котором прилетали в штаб дивизии. Монотонно гудел двигатель, а у меня в голове колом засел вопрос: «Расскажите о себе». Что хотели услышать?

Детство прошло в военных гарнизонах. Детские воспоминания запомнились строгостью отца, старого служаки, для которого служебный долг был выше радости домашнего очага, постоянными переездами из одного военного гарнизона в другой, недолгой остановкой в последнем месте службы отца, городе Дебрецене, на востоке Венгрии.

Память о городе Дебрецене с детских лет сохранилась на всю жизнь. Особенно запомнилась предновогодняя суета и красота оформленных витрин магазинов, а также радость ежегодного празднования горожанами праздника цветов.

Военный городок, где проживали семьи советских офицеров, находился в черте города, и в дни, когда горожане готовились к встрече католического Рождества. В период новогодней суеты после школьных уроков любил уходить в город, где бродил по его улицам, любуясь красиво оформленными витринами магазинов, а в душе было ощущение, как будто попал в сказочную страну с ее картинной красотой и ожиданием чего-то интересного и неизвестного.

Завораживала сама людская суета. Люди спешили совершить покупки в магазинах, радовались приобретенным подаркам, забегали в малюсенькие кафе или отделы в магазинах, где можно выпить чашечку кофе и полюбоваться совершенной покупкой или поделиться своей радостью с друзьями. Язык, на котором общались между собой люди, был непонятен, но эмоции людей были видны по их лицам. Без знания языка эта предпраздничная суета вызывала еще больший интерес и поднимала настроение.

Ощущения предпраздничной новогодней суеты остались на всю жизнь, поэтому с годами страсть хождения в предновогоднее время по городу, где приходилось бывать перед новогодними праздниками, особая атмосфера магазинов, где люди покупали своим близким и друзьям подарки, передавалась мне, поднимая настроение, вселяла страсть и интерес к жизни.

Праздник цветов жители города Дебрецена отмечали в середине августа. На городском стадионе проходило праздничное шествие колонн, украшенных цветами. Это шествие можно сравнить с военным парадом войск на Красной площади, только вместо строгих шеренг военнослужащих, проходящих торжественным маршем, и боевой техники, по стадиону шли люди, одиночные, маленькими и большими группами, небольшими колоннами, проходила автомобильная техника, только не с оружием, а украшенная цветами, изображая эпизоды из исторической жизни страны, сцены из народных сказок, достижения в области цветоводства. Это шествие поражало своей необычной фантазией и яркими цветами, тем, что на протяжении всего парада цветов на трибунах люди сидели завороженные увиденной красотой, сопровождая аплодисментами и восторженными криками, проходящих по дорожке стадиона людей.

Школьные годы запомнились дымом горелой листвы в осенние месяцы и первой любовью.

В военном гарнизоне каждую субботу проводили парко-хозяйственный день. В этот же день солдаты убирали территорию военного городка. Осенью опавшие листья собирали в большие кучи и сжигали, а ветерок разносил запах сожженной листвы по воздуху.

Выходя из здания школы, вдыхал запах горевшей листвы, смотрел на пожелтевшую листву деревьев, и настроение поднималось само собой. Впереди ждал выходной день с его бездельем, спортивные площадки, на которых проводили с друзьями все свободное время, рыбалка, куда часто с друзьями ходили по выходным.

Проходили годы, менялись военные гарнизоны, где приходилось служить, но ритм жизни любого военного городка оставался неизменным, и каждую субботу, возвращаясь со службы, я вдыхал знакомый с детства запах горелой листвы, и настроение поднималось само собой, напоминая детские годы.

Первая любовь пришла в десятом классе. В конце декабря классная дама, Климова Лилиана Павловна, ввела за руку в класс девчонку с каштановыми косами и представила: «Ребята, в наш класс приехала новая ученица, Пономарева Тамара».

Я взглянул в озера карих Тамаркиных глаз и утонул в их чарующей глубине, забыв обо всем на свете! Через пять лет, обучаясь на последнем курсе военного училища, из забытья вывели слова Тамары: «Сергей! Я выхожу замуж!»

Эти слова я услышал спустя пять лет со дня нашей первой встречи с Тамарой, а пока была любовь и мечта поступить в Рязанское высшее воздушно-десантное командное военное училище.

С мечтой о поступлении в Рязанское высшее воздушно-десантное командное военное училище скоро пришлось расстаться, так как при подготовке к соревнованиям по вольной борьбе пришлось активно сбросить вес, что привело к повышению артериального давления. Вердикт врачей о запрете поступления в командное училище вверг меня в шок. Но с мечтой связать свою жизнь с армией расстаться не смог и выбрал для поступления военно-политическое училище, где требования при поступлении к состоянию здоровья были не такие высокие, как в командные военные училища.

Вступительные экзамены в военные училища военнослужащие и выпускники школ Южной группы войск, кто подал документы для поступления в военные училища, сдавали на территории Венгрии, в маленьком городке с красивым названием, Эстергом, бывшей столицей Венгрии.

Подготовка к вступительным экзаменам в военное училище много времени не занимала. Большую часть времени бродили с бывшими выпускниками школ по городу, проявляя интерес к истории города, его достопримечательностям, заходили в маленькие уличные кафе, где покупали мороженное и венгерский лимонад «Бамби».

Все вступительные экзамены в военное училище сдал на «отлично» и с блеском прошел собеседование на мандатной комиссии.

На прощание, провожая меня учиться в военное училище, отец сказал: «Служи, сын, честно! На службу не напрашивайся, от службы не увиливай!» Этот отцовский наказ я пронес через всю службу, и сейчас руководствуюсь им в жизни.

Учеба в Курганском высшем военном военно-политическом училище равномерно катилась по руслу, проторенному курсантами предыдущих трех выпусков. Наш набор в училище был четвертым.

С первых дней учебы поразила теплота и заботливость, которую проявляли о нас, зеленых юнцах, курсанты старших курсов. В памяти остались два случая, сыгравшие воспитательную роль моего характера. Оба случая были связаны с братьями Феоктистовыми, старшим братом Юрием, и младшим, Александром. Оба случая произошли на первом курсе при прохождении курса молодого бойца.

Однажды, проходя мимо курилки, где сидели курсанты старшего курса, вернувшиеся после стажировки из войск, я услышал окрик: «Эй, парень! Подойди ко мне!»

Я понял, что обращаются ко мне, так как вокруг никого не было. Я зашел в курилку, где сидели старшекурсники и представился.

Симпатичный брюнет поинтересовался, почему я хромаю, а когда услышал, что хромаю по причине того, что натер ногу, попросил снять сапог и размотать портянку. Нога была покрыта липкими кровавыми волдырями.

«С такими ногами много не повоюешь!» – сказал старшекурсник и показал, как правильно наматывать портянку. Отпустил меня только после того, как я несколько раз повторил урок, каждый раз наматывая портянку на ногу и заново надевая сапог. Уходил из курилки старшекурсников с благодарностью, ногам действительно стало легче.

С его братом, Александром Феоктистовым, познакомился несколько раньше, Александр был заместителем командира взвода, где я проходил курс молодого бойца.

Однажды, после завтрака, когда взвод строился для занятий, к заместителю командира взвода сержанту Феоктистову подошел дежурный по столовой и попросил выделить несколько человек для мытья посуды.

Феоктистов оглядел строй и скомандовал: «Первые десять человек первой шеренги выйти из строя!»

Так я впервые попал в команду мойщиков посуды. Работа неприятная и грязная. Грязную после приема пищи посуду приносили из столовой и загружали в емкости с горячей водой. Чтобы отмыть посуду от жира в горячую воду добавляли горчичный порошок.

После мытья посуды я долго отмывал руки под краном, стирая мылом и песком жир, застывший на коже рук после мытья посуды. Даже после тщательного мытья рук, они издавали тошнотворный запах жира, от которого кружилась голова.

При построении после обеда, я стал во вторую шеренгу, надеясь остаться незамеченным. Не угадал и попал в команду мойщиков посуды второй раз.

После ужина забился в последнюю шеренгу и даже присел, когда вызвали «желающих» отличиться при мойке посуды. Попал на кухню в третий раз. Пытался объяснить, что уже дважды совершал за день «подвиг» по мытью посуды, но получил четкое разъяснение, что дисциплинированный курсант должен помнить свое место в строю, а не болтаться из шеренги в шеренгу, как дерьмо в проруби.

Снова мойка с горячей водой и горчичным порошком, снова грязная посуда, снова мытье жирных рук под краном с мылом и песком, снова тошнотворный запах от рук. Но был и положительный момент, с того дня я четко знал свое место в строю! Так воспитывался характер будущего офицера!

Потом была армия, как говорится: «Аты-баты!»

Окончив военное училище и получив вместе с дипломом об окончании военного училища и лейтенантскими погонами назначение убыть для прохождения службы в Туркестанский военный округ, не знал и никогда не слышал о городе со странным названием Кизил-Арват. Когда сообщил о полученном предписании ехать служить в Кизил-Арват дежурной по этажу гостиницы, которая находилась в военном городке при штабе авиации Туркестанского военного округа, женщина горестно вздохнула и сказала: «Храни, тебя, Господь, лейтенантик!»

Город Кизил-Арват встретил пустынным привокзальным перроном, по которому ветер гонял куст верблюжьей колючки.

В штабе авиации Краснознаменного Туркестанского военного округа узнал, что Кизил-Арват, город, районный центр, Красноводской области, Туркменской ССР. Располагается у подножья горного храбта Копет-Дага. Железнодорожная станция в 219 км северо-западнее от Ашхабада. В городе проживает двадцать две тысячи жителей. Из предприятий в городе имеются вагоностроительный и масломолочный заводы, ковровая фабрика. Город вырос в связи со строительством железной дороги Ташкент – Красноводск (конец XIX века), стал городом с 1935 года. С юга – Иран, рукой подать до Афганистана, с востока – Узбекистан. На краю знойной пустыни, чахлой и скупой, раскаленной, как сковорода. С запада – задыхающийся Каспий. Воды нет. Летом воздух раскалялся до шестидесяти градусов. Ветер поднимал клубы пыли, а когда задувал «афганец», сильный ветер, то жизнь в городе замирала, пыль проникала даже в помещения через плотно закрытые окна и двери. Жизнь превращалась в ад!

Служба в Туркестане с его ужасными климатическими условиями закалила, а отсутствие опеки со стороны командования приучило принимать самостоятельные решения при реализации служебных вопросов. Формула была проста, оценил ситуацию, принял решение, реализовал его. Если ошибешься в оценке или неправильно реализуешь принятое решение, то придется отвечать за ошибку. Это формирует и воспитывает характер офицера, приучает к самостоятельности.

Особенность службы в Кизил-Арвате следует рассматривать, как закон выживания в пустыне. Хочешь жить, барахтайся, выживай, не хочешь жить, молча, жди конец жизни.

Некоторые спивались, ожидая, когда уволят из армии, но большинство стремились выжить. Я относился ко второй категории людей.

Вместе с молодыми офицерами в подвале казармы построили спортзал, где оборудовали ринг и татами. Несколько раз в неделю находили время для занятий спортом.

Прошли врачебно-летную комиссию и получили допуск для прыжков с парашютом. Прыгали редко, но каждый прыжок доставлял удовольствие и массу положительных эмоций.

Приходилось несколько раз вылетать на места катастроф самолетов, но это случалось редко, и вопрос об эвакуации, как таковой, не стоял. Там надо было «докопаться» до причин катастрофы.

Все это заставило задуматься над вопросом оказания помощи при возникновении экстремальной ситуации. Ознакомившись с опытом организации спасения экипажей, сбитых во Вьетнаме, обсуждали свои предложения. Они были очень примитивными. В Советском Союзе службу поиска и спасения экипажей использовали только при поиске экипажей космических кораблей, которые приземлялись в степи Казахстана. При поиске и эвакуации экипажей космических кораблей, которые, как правило, приземлялись в степях Казахстана, экипажи вертолетов чествовались, как герои, а герои имели все, от досрочных воинских званий и государственных наград до благ, на которые можно было рассчитывать в эпоху развитого социализма.

Со времен войны в Корее Советский Союз не участвовал в боевых действиях, где можно было бы отработать вопросы эвакуации экипажей, сбитых при ведении боевых действий или произведших вынужденную посадку.

С первых дней службы пришлось столкнуться с некоторыми особенностями службы в авиации.

С первых дней создания авиации, в отличие от любого вида сухопутных войск, первой фигурой являлся летчик, вторую графу занимали штурманы, затем шло звено инженерно-технического состава, к которым относились механики, техники, инженеры. К нижнему сословию относились части наземного обеспечения, куда входили подразделения связи и тыла.

Летный состав, или пилоты, «пилотяги», как их называли во все времена, безусловно, относятся к основной группе воздушных рабочих войны. Все задачи, поставленные перед авиацией, связанные с ведением воздушных боев, авиационной разведкой, нанесением ракетно-бомбовых ударов, перевозкой грузов, техники, личного состава выполняются летным составом. При ведении боевых действий основной процент погибших также приходится на летный состав.

Штурманы также относятся к летно-подъемному составу, на них возлагались задачи по выполнению полетных заданий, в том числе, прокладки маршрутов полетов, расчет координат для нанесения ракетно-бомбовых ударов, определение боекомплекта для «работы» по заданным целям, расчет времени и маршрутов захода на цель, и другие задачи.

Отдельные штурманы любят перефразировать слова из Указов Петра I, сказанные в адрес штурманов, якобы штурман – натура хамская, до баб и драк охочее, но дело свое зело знают и разумеют. А посему, за знание наук хитростных, математики и навигации, в кают-компанию допускать, кормить и поить отменно, чаркой водки и жалованьем не обносить, не то они драку и дебош учинить горазды.

Приписывать слова Великого Петра в отношении штурманов авиации нельзя, так как профессия штурмана в авиации появилась в тридцатых годах, двадцатого столетия, в период создания первых советских бомбардировщиков ТБ-3. Оставим слова Великого Петра штурманам флота, нехорошо «примазываться» к чужой славе!

Механики, техники и инженеры самый многочисленный состав военно-воздушных сил. Именно от них зависят все технические вопросы подготовки авиатехники к полетам, именно об их работе говорят, что успех в воздухе куется на земле. Сами о себе они с иронией говорят: «Вечно в масле и тавоте, но зато в воздушном флоте!»

Связисты считают себя интеллигенцией военно-воздушных сил, как бы кастой, избранной богом, но когда случались сбои в системе связи, а сбои бывали частыми, о связистах с иронией говорили: «И в мирное время, и в годы войны нас всегда подводила только связь! В авиации бесперебойной связь бывает только половая!»

Низшее звено в авиационном табеле о рангах занимает тыл, или работники аэродромно-технического обеспечения, на которых выпала самая тяжелая, самая трудная и неблагодарная работа.

Как повелось испокон века считать, что тыл «дело воровское, а по сему, им жалованье мизерное назначать, и вешать по одному в год, дабы другим не повадно было», такое же мнение бытует и по сей день.

Правда, «тыловики» не обижаются и, с иронией защищая себя, приговаривают, что если, летчик, не дай Бог, катапультируется над тайгой и останется там с куском мяса, то умрет от голода, если в тайге не будет шеф-повара и официантки! Одновременно и за безопасность полетов ратуют, и себя в обиду не дают. Надо честно признать, что ни один работник тыла в авиации от голода не умер, поэтому с ними лучше дружить, а не ссориться!

Мне пришлось начинать службу с тылового подразделения, поэтому хорошо известно, кому доставались белые булочки, а кому черные сухари.

Политработников в армии не любили, но боялись. В авиации политработников тоже не жаловали, и тоже боялись. Можно было сорвать командирскую или инженерную подготовку, за это могли поругать, даже погрозить пальцем. Но мне не приходилось слышать, чтобы срывали политинформацию или политзанятия. Это грозило партийным взысканием со всеми вытекающими последствиями, вплоть до обвинения в политической близорукости, а это серьезное обвинение. При проведении политучебы утвержденный график выполнялся в полном объеме.

Но авторитет политработника базировался не на его принадлежности к политическому олимпу, а, как правило, на знании им людей и техники и умении эти знания применять на практике.

Это мне пришлось испытать на себе буквально через две недели после прибытия в часть для прохождения службы после окончания военного училища.

Молодого лейтенанта в составе автомобильной колонны направили на запасной аэродром Кизил-Атрек, который находился в 248 километрах от Кизил-Арвата в сторону границы с Ираном.

Перед отъездом узнал, что Кизил-Атрек, поселок городского типа, центр Кизил-Атрекского района, Туркменской ССР. Расположен на правом берегу реки Атрек, в 248 км к юго-западу от железнодорожной станции Кизил-Арват, на линии Мары – Красноводск, с которой связан автомобильной дорогой, железная дорога через Кизил-Атрек не проходит. Каких-либо промышленных предприятий в городе нет. В городе имеется опытная станция субтропических культур. Именно слово субтропических культур меня смутило. Я подумал, что там обилие зелени и различных насаждений, но выяснилось, что субтропики бывают сухими, где деревья и растительность прорастают только при обильном поливе водой. Воды и дождей в Кизил-Атреке не было, вернее, дожди были, но редко.

Перед отъездом в Кизил-Атрек начальник автомобильной службы части Владимир Глебов, проводя инструктаж старших машин, поинтересовался, взял ли я с собой запасную полевую фуражку. Когда я ему объяснил, что на вещевом складе мне выдали только одну полевую фуражку, он с сожалением заметил, что надо бы фуражку покрепче привязать к голове, чтобы ее не украли обезьяны в Кизил-Атреке, которые живут там круглый год на пальмах.

Всю дорогу меня мучила мысль, как сохранить фуражку и не дать ее в лапы коварных обезьян.

Только по прибытии в Кизил-Атрек я оценил шутку, когда увидел, что там не только обезьян, но и деревьев не было. Под палящим солнцем находились склады с горючим и бомбами, автопарк, несколько опечатанных казарм для размещения личного состава в случае военных действий на южной границе, и ни одного деревца, голая пустыня.

На следующий день, прибыв на запасной аэродром, я понял, что взлетно-посадочная полоса не пригодна для приема самолетов при высокой температуре. Видно, при строительстве аэродрома большая часть гравия и битума ушли на нужды обустройства быта отдельных представителей местного населения и садовых дорожек в садах местных богатеев. Наверное, сдавали аэродром для эксплуатации в зимний период, когда битум не прилипал к обуви, а покрытие аэродрома могло выдержать посадку самолета.

О том, что аэродром не готов принять эскадрилью самолетов, доложил командиру части. Тот покрутил головой и с хитрой усмешкой предложил доложить командующему авиацией ТуркВО генерал-лейтенанту Алексею Анастасовичу Микояну.

Командующий авиацией ТуркВО в окружении офицеров стоял на стоянке для самолетов. Выслушав мой доклад, он спросил, почему аэродром не может принять самолеты и как я определил плотность взлетно-посадочной полосы.

Объяснил, что на практических занятиях в военном училище по курсу аэродромов, аэродромных сооружений и специальных аэродромных машин преподаватель подполковник Шаблинский объяснял, что при отсутствии динамического плотномера грунтов плотность аэродромного покрытия определяется ударом каблука хромового сапога о поверхность аэродромного грунтового или асфальтового покрытия. Объясняя способ определения плотности грунта, ударил каблуком сапога о покрытие стоянки самолетов и вогнал его на всю глубину.

Алексей Анастасович обернулся к группе сопровождавших его офицеров и, найдя взглядом начальника аэродромной службы тыла авиации ТуркВО, спросил прав ли лейтенант.

Тот стал объяснять, что для определения плотности грунта используется плотномер грунтов динамический, но командующий перебил его и попросил этим прибором замерить плотность покрытия места стоянки самолетов. Прибора не оказалась, вопрос был исчерпан.

После этого Алексей Анастасович спросил, какое училище я окончил и как давно. Услышав, что я окончил Курганское высшее военно-политическое авиационное училище, удивился, что выпускники военно-политического училища имеют запас специальных знаний по аэродромной службе, которого нет у офицеров, окончивших военные училища по специальности, связанной с эксплуатацией аэродромов и специальных аэродромных сооружений. Еще большее удивление у него вызвал мой ответ, что в части я служу всего две недели после окончания военного училища. Алексей Анастасович снял с руки свои часы и протянул мне: «Носи эти часы, лейтенант. Ты их честно заработал!» Потом обернулся к командиру части и сказал, чтобы не забыл занести в мою служебную карточку благодарность от командующего авиацией ТуркВО за добросовестное исполнения служебных обязанностей при проведении военных учений, и награждение ценным подарком.

Запись о благодарности и награждении ценным подарком в служебную карточку никто не внес, но отношение ко мне офицеров заметно изменилось.

Этот эпизод для меня не прошел бесследно. Отныне командир части постоянно включал меня в число офицеров передовой команды или автомобильной колонны, которая следовала в район учений.

Спрос в командировках тоже был повышенный. Если кто-то за ошибки «отделывался» замечанием, то мне приходилось отвечать по полной форме, постоянно поясняя каждый свой шаг. С другой стороны, командир части передал свой опыт руководства автомобильными колоннами в боевых условиях, который он приобрел при проведении военной операции по вводу войск на территорию Чехословакии в 1968 году. Опыт, переданный командиром части, часто выручал меня в процессе службы, а впоследствии в Афганистане.

Ан-12 приземлился, подрулил к высотному домику на аэродроме и, высадив у встречающего нас автобуса, не отключая двигатели, развернулся и, взлетев, взял курс на свой аэродром.

Жена, услышав о моей предстоящей третьей командировке в Афганистан, проявила исключительное мужество и хладнокровие, а меня долго точил червячок сомнения и страха. Мне хорошо было известно, как некоторые возвращались из Афганистана, чтобы навеки обнять родную землю. Это не первые месяцы после ввода войск, афганцы воевать научились! Но решение принято и надо приступать к его реализации.

На следующий день меня и Александра Сукманова, прошедшего Афганистан, в качестве авиационного наводчика, пригласил в кабинет командир полка полковник Жуковин Анатолий Александрович и попросил провести ряд бесед с теми, кому предстояло убыть в Афганистан впервые, и составить список всего, что нам потребуется в быту, при выполнении боевых задач. Через два часа список был готов. Список получился длинный, листов на десять. К командиру пошли вместе. Анатолий Александрович усадил меня и Александра за стол, показывая, что разговор будет долгим.

Командир полка внимательно прочитал написанный нами список необходимых вещей в длительной командировке и удивленно поднял на меня глаза, неужели все, что указано в списке, нам действительно потребуется в Афганистане. Оглядев меня удивленным взглядом, с иронией спросил: «Сергей Михайлович! Зачем в командировке мужику нужны двадцать пять трусов, сорок пар носков? Или вот, скажи мне, зачем с собой брать туалетную бумагу, если есть газеты? Одним словом, по многим пунктам списка хотелось бы получить аргументированное объяснение!»

Пришлось, набравшись терпения, объяснить человеку, никогда не убывавшему в длительные командировки, тем более, на войну, все объяснить аргументированно и популярно.

Прежде всего, для перебазирования полка предоставлялись транспортные самолеты. Количество самолетов должны заказывать мы, исходя из потребностей. То есть, есть возможность взять с собой не минимум вещей, как в туристический поход, а то количество, которое потребуется в быту каждому офицеру и прапорщику для автономного проживания, тем более при выполнении боевых задач.

Например, запас нижнего белья каждый убывающий должен рассчитать исходя из своих потребностей, продолжительности их повседневного ношения, отношения к личной гигиене, наконец, собственной лени. Есть анекдот из серии женских анекдотов, когда на выставке-продаже женского нижнего белья корреспондент задает выходящей из павильона даме вопрос: «Мадам, вам понравилась выставка?» Та отвечает: «Очень!» – «Что вы на ней приобрели?» – спрашивает корреспондент. «Женские трусики». – «В каком количестве?» – «Комплект женская неделька, семь штук. Понедельник, вторник, среда…» – «Спасибо, мадам!»

Подходит ко второй женщине. «Мадам, вам понравилась выставка?» Та отвечает: «Очень!» – «Что вы на ней приобрели?» – спрашивает корреспондент. «Женские трусики». – «В каком количестве?» «В каком количестве? Двенадцать штук!» – «Почему двенадцать?» – «Январь, февраль, март…»

В продолжительности времени ношения нижнего белья мужики мало чем отличаются от женщин, но стирку белья у мужчин можно разделить на три периода. Первый период, раз в неделю. Второй период, раз в месяц, третий период, никогда не стирает белье, он его выбрасывает. Поэтому следует учитывать все обстоятельства и особенности характера, а заодно после построения врачом полка проводить раз в неделю медицинские осмотры на вопрос вшивости, или педикулеза. В боевой обстановке вши имеют тенденцию устраивать жилье в нижнем белье.

С аргументами в защиту нижнего белья командир согласился и попросил продолжить отвечать по другим вопросам из представленного списка.

С носками было проще. Когда ему назвал третью стадию носки носков, при которой можно снять носки, не снимая ботинок, командир согласился, что носки в мужском туалете необходимы так же, как нижнее белье.

Количество туалетной бумаги обосновать было еще легче. В то время в Советском Союзе была самая читающая публика. Армия, являясь сколком общества, тоже была причастна к чтению газет и журналов. Газетой, на которую не надо было подписываться, была «окопная правда», или печатный орган Туркестанского Краснознаменного военного округа газета «Фрунзовец». Именно к этой газете больше всего подходили слова одного из главных героев романа Булгакова «Собачье сердце» профессора Преображенского, когда он не рекомендовал читать газеты во время приема пищи. Эти слова можно было бы расширить и добавить, что эту газету не рекомендовалось брать с собой в туалет. Но именно эту газету рекомендовало политическое управление Туркестанского военного округа для чтения военнослужащим. Затрудняюсь сказать, читали или нет военнослужащие окопную правду Туркестанского военного округа, но в безвыходных ситуациях ее иногда использовали для туалетных нужд. Вернее, она шла на туалетные нужды, но иногда ее можно было использовать для чтения. Но при напечатании этой газеты использовали такую бумагу и типографскую краску, которую не воспринимал даже солдатский зад, точнее, он ее отталкивал. Уж лучше для туалетных нужд использовать наждачную бумагу. Сравнение печатной и наждачной бумаги было принято командиром, и пункт с туалетной бумагой прошел на «ура».

Объяснять приходилось каждый пункт, зачем необходима кухонная посуда, если в городке имеется офицерская столовая, зачем нужны холодильники, стоит ли брать банные веники и какое количество их необходимо заготовить. Разговор затянулся до позднего вечера.

В заключение командир сказал, что он надеется на нас и верит, что мы вдвоем возложим на себя всю подготовку к решению бытовых вопросов.

«Вы нужны нам, мужики! Вы прошли Афганистан, прочувствовали войну на своей шкуре». Обращаясь к Саше Сукманову, сказал: «Ты получил ранение и контузию. Ты знаешь штабную работу. На тебя ляжет вся ответственность за организацию караульной службы и дисциплины среди военнослужащих. А на тебя, – кивнул в мою сторону, – возлагается дополнительная задача по оказанию помощи начальнику парашютно-десантной службы в подготовке парашютно-десантных групп в организации поиска и спасения экипажей, сбитых при выполнении боевых задач, и постарайся сделать так, чтобы офицеры поверили в себя. У каждого из нас есть внутренний резерв и опыт выполнения нанесения ракетно-бомбовых ударов. Мы должны выполнить все задачи, поставленные перед полком, и все вернуться домой живыми!» – заключил Анатолий Александрович.

Я понял, что в Афганистан ехать надо обязательно, какими бы тяжелыми ни были условия быта и выполнения поставленных задач, постараться выжить и вернуться к семьям. Надо подготовить офицеров и прапорщиков к тем условиям, в которых придется выполнять боевые задачи. Надо, чтобы каждый уяснил, что именно от него будет зависеть успех выполнения всех поставленных задач.

Еще я твердо знал, что парашютно-десантные группы поискового спасения надо готовить тщательно и основательно, предусмотреть все ситуации, которые могут возникнуть, потому что никто, кроме нас, не поможет пилотам, нашим товарищам, выжить в экстремальных условиях!

Кроме меня, эту задачу никто не выполнит, специалистов, имеющих опыт работы в боевой обстановке, не было.

Надо успеть постараться сделать все возможное и уложиться в тот лимит времени, который нам предоставила жизнь.

Полк перебазировали в Азербайджан, на один из горных аэродромов, для совершенствования навыков полетов в условиях горной местности. Мы с командой остались для решения бытовых задач, которые встанут перед нами через полгода, когда предстоит реально «работать» в боевых условиях и совершенствовать свои навыки в вопросах выживания в экстремальных условиях, совершенствовать парашютно-десантную подготовку, повышать навыки в стрельбе.

Готовились основательно, совмещая тренировки с хозяйственными задачами, направленными на проживание в условиях Афганистана. Подготовили все, что было запланировано, даже успели заготовить веники для бани. Одних березовых веников заготовили несколько тысяч штук. Как они нас выручали в условиях войны в жарком климате Афганистана!

Вопросы слетанности экипажей и их действий при нанесении ракетно-бомбовых ударов отрабатывались во время повседневной работы полка в соответствии со штатным расписанием. Но в условиях проживания личного состава в условиях Афганистана, где нет семей и семейного уюта, где полковые будни не заканчивались с окончанием полетов, где люди должны были научиться проживать в коллективе на протяжении длительного периода времени, надо было продумать все до мелочей.

На повестку дня вставали вопросы, как будут жить люди в быту в условиях ведения полком боевых действий длительный период времени, при этом так строить взаимоотношения друг с другом, чтобы избежать конфликтов в коллективе на бытовой почве. Надо было заранее продумать особенности работы с людьми при наличии в полку боевых потерь.

Эта трудная и значимая работа полностью легла на плечи работников политотдела.

Для решения этой задачи вышли на связь с полком, который дислоцировался на аэродроме в Шинданде, и на замену которого должен прилететь наш полк. В то время на аэродроме Шинданд дислоцировался полк истребителей-бомбардировщиков из Чирчика, который прислал нам план всех модулей, где проживал личный состав.

Началась кропотливая работа, в ходе которой решалось, кто и с кем будет проживать вместе в комнатах модулей. Требовалось знать характер и привычки каждого офицера и прапорщика полка, чтобы при совместном проживании между ними не возникали конфликты на бытовой почве, потому что эти разногласия и конфликты могли отразиться на выполнении боевых задач.

Ко времени перелета полка в Афганистан каждый офицер и прапорщик знали, где, с кем, в какой комнате они будут жить, знали привычки и наклонности друг друга, были знакомы семьями. Именно психологическая совместимость людей при выполнении боевых задач влияет на их результативность в работе. Старались просчитать поведение каждого члена полкового коллектива, его поведения и реакцию в ситуации, когда полк понесет боевые потери. В этом случае поддержка друг друга обязательна, каждый должен чувствовать плечо товарища.

Такой подход положительно сказался на жизни коллектива при выполнении боевых задач в условиях Афганистана. Не было ни одного конфликта на бытовой почве, люди чувствовали ответственность друг за друга, помогали и поддерживали друг друга, делили поровну радость и горе.

Надо сказать прямо, что учет психологической совместимости летных экипажей и инженерно-технического состава при подготовке к боевым действиям в моей практике партийно-политической работы проводился впервые, и он оказался оправданным. Но эта форма работы возникла не на пустом месте, проводилась не с нуля. Впервые эта работа, вернее, попытка этой работы была проведена в 1982 году работниками политотдела 181-го отдельного вертолетного полка перед проведением операции в ущелье Панджшер. Но там обращалось внимание только на работу по психологической совместимости летных экипажей вертолетов.

При подготовке к третьей командировке в Афганистан, опыт работы в период второй афганской командировки по психологической совместимости экипажей при выполнении боевых задач в вертолетном полку, пригодился. Его использовали и расширили. В работе по психологической совместимости личного состава при выполнении боевых задач учитывались не только летные экипажи, но и технический состав полка. Причем работа с инженерно-техническим составом по этому вопросу оказалась более трудной и иногда давала отклонения от желаемого результата. В целом в полку был создан здоровый коллектив готовый по своим, техническим знаниям, боевым, морально-деловым и политическим качествам выполнить поставленные перед полком истребителей-бомбардировщиков боевые задачи. Это показала жизнь. Это показала война.

Прошли годы, а понимание и поддержка друг друга остались на все времена общения друг с другом. Осталось это понимание и доброе отношение в тяжелые девяностые годы, остались такие дружеские отношения и после увольнения в запас после службы в армии.

Особое внимание было отведено подготовке самолетов к выполнению задач в условиях высокогорья и пустыни.

Для повышения боевой живучести самолета Су-17 М4 в КБ Сухого был разработан комплекс доработок 1М4. Суть доработок заключалась в том, что на базе базирования полка, на аэродроме в городе Калинине, силами инженерно-технического состава полка и заводской бригады из города Комсомольск-на-Амуре на 38 самолетах, которые должны были лететь в Афганистан, были проведены доработки, которые, по мнению конструкторского бюро Сухого, послужат повышению выживаемости самолета при выполнении боевых задач.

Прежде всего, все топливные баки самолета (внутрифюзеляжные, крыльевые и подвесные) были заполнены пенополиуретаном, который прозвали «мочалкой». По внешнему виду он действительно напоминал мочалку, и в условиях Афганистана его использовали в качестве мочалки в бане. Лучших мочалок мне не приходилось встречать!

Цель доработки заключалась в том, что в топливных баках самолета он уменьшал скопление паров топлива, чтобы избежать взрыва паров топлива при попадании в топливный бак пули или снаряда.

Нижняя часть фюзеляжа была укреплена бронеплитами. Взлетный вес самолета повышался на 550 килограммов, но защищал фюзеляж самолета от попадания пуль, снарядов, средств ПЗРК. Это достигалось за счет вязкости металла бронеплит защищающих фюзеляж самолета.

Оснащение самолета бронеплитами изменяло показания лобового сопротивления самолета (ПЛС), что, в свою очередь, необходимо было учитывать летному составу при производстве полетов, при взлете и посадке, а также полетах в режиме форсажа.

Еще в комплекс доработок самолета входило изменение режима работы двигателя. Температура горения керосина была повышена практически до максимального значения, что давало прирост тяги как на «максимале», так и на форсаже и делало практически не ощутимым увеличение веса самолета из-за бронеплит.

Сверху и снизу на фюзеляже самолетов установили восемь балок автоматического отстрела тепловых ловушек, которые при выполнении маневра при нанесении ракетно-бомбовых ударов автоматически производили отстрел пиропатронов, создающих искусственный источник тепла при обстреле самолета ракетами с тепловыми головками самонаведения. При обстреле самолета ракетами с переносного зенитного комплекса типа «Стрела» или «Стингер» выпущенная ракета идет на повышенный источник тепла, попадая не в сопло самолета, а в отстреленный пиропатрон, что способствовало выживанию самолета.

Проведенные доработки самолетов при подготовке их к отправке в Афганистан при ведении боевых действий спасли жизнь многим пилотам.

По мнению командования и личного состава полка истребителей-бомбардировщиков, подготовка к выполнению боевых задач в условиях Афганистана была завершена. Полк готов был выполнить боевые задачи.

Десятого ноября 1987 года транспортный самолет Ил-76, загрузив наземные службы и имущество в свое «чрево», понес нас к южным границам Союза!

Самолет набирал высоту. Под крылом остался Калинский аэродром с квадратами стоянок, ангарами, взлетно-посадочной полосой, окрестными деревнями. Толстый слой облаков отделял нас от поверхности земли. Впереди четыре часа полета. Есть время выспаться и предаться воспоминаниям. Под монотонный гул работающих двигателей мысленно вернулся к событиям, предшествовавшим принятию решения о поездке на афганскую войну третий раз. Уютно устроившись на самолетных чехлах и мешках от тормозных парашютов, закрыв глаза, вспоминал, с чего все начиналось.

Для меня Афганистан начался со стука в дверь купе пассажирского поезда Красноводск – Ташкент, на котором наша делегация Кизил-Арватского авиационного гарнизона выехала в Ташкент для проведения комсомольского актива авиации Туркестанского Краснознаменного военного округа.

По установившейся традиции заняли свои места в купированном вагоне пассажирского поезда Красноводск – Ташкент, разложили закуску, припасенную из дома, разлили по стаканам водку, выпили ее и сели играть в преферанс. Спать легли поздно, а ранним утром всех разбудил грохот сапог по вагону поезда, стук в дверь купе и зычный голос: «Офицеры строиться на перроне вокзала! Война!»

Одеваясь на бегу, схватив в руки нехитрый багаж и шинели, выбежали на перрон Ашхабадского вокзала и построились. Перед строем вышел офицер, одетый в полевую форму, в портупее и хромовых сапогах, на боку справа в кобуре виден был пистолет, автомат Калашникова оттягивал правое плечо. Автомат не являлся личным оружием офицеров в мирное время. Его выдавали офицерам только в период боевых действий. По форме одежды офицера и его вооружению было видно, что сообщение о войне походило на правду.

Офицер окинул наш строй веселыми глазами и звонким голосом сообщил: «Господа офицеры! Части Ашхабадского гарнизона подняты по боевой тревоге. Предстоит война! Вам следует вернуться в свои воинские части по местам их дислокации!»

Кто-то спросил, с кем будем воевать. Офицер пожал плечами и спокойно ответил: «Точно не знаю. Или с Ираном, или с Афганистаном. Это не важно! Покажем, мужики, правоверным русский джихад!»

Из курса по атеизму, изучение которого предусматривала учебная программа каждого высшего учебного заведения страны, и из лекций, содержание которых оставалось в памяти, если лектор вышестоящего политотдела преподносил лекционный материал интересно и сон не оседал туманом в мозгах, нам было известно, что джихад – это обязательное требование сур Корана, призывающих к борьбе сторонников ислама, правоверных мусульман, за веру против иноверцев. Ислам призывал бороться с неверными, пока у них не исчезнет неверие и не утвердится вера в Аллаха. В памяти осталось, что мусульман ведущих борьбу за веру, называют моджахедами, а погибших в войне мусульман, называют шахидами.

Призыв показать правоверным русский джихад, нам понравился, и, подхватив этот призыв, мы дружно двинулись в сторону Дома офицеров Ашхабадского гарнизона.

Нас было сорок офицеров из Кизил-Арватского и Небит-Дагского военных авиационных гарнизонов. Сам по себе Дом офицеров нас не интересовал, мы туда пришли не на культурно-просветительные мероприятия.

Офицеры «оккупировали» кафе при Доме офицеров и несказанно обрадовали его работников, скупив все горячие завтраки, холодные закуски и заказав изрядную долю спиртного. Слава богу, уезжая в командировку в Ташкент, каждый из нас имел хорошую «заначку», которую потратили, отметив новость о начале войны. Пили за русский джихад, за русских моджахедов, обещали научить русскому языку всех мусульман, даже предложили тост за русских шахидов. Мы тогда не могли представить, что пройдет немного времени, и нам предстоит в цинковых гробах отправлять на Родину своих, русских, «шахидов», погибших за советский интернационализм, чтобы навеки предать их русской земле.

Дружно выйдя из кафе, мы распрощались с теми, кому необходимо было ехать в Небит-Даг, а сами пошли на автовокзал, где нам предоставили дополнительный автобус обратно до Кизил-Арвата.

Прощались по русскому обычаю, троекратно расцеловав друг друга и пожелав удачи на войне.

Приехав в Кизил-Арват, узнали, что объявлен сбор по боевой тревоге. В Афганистане силы контрреволюционных банд при поддержке американских спецслужб готовят государственный переворот. Надо помочь дружественному афганскому народу. Призыв о помощи пришелся по душе.

Удивительно, но в то время мы не думали и не задавали вопрос: нужна ли наша помощь и поддержка афганскому народу? Нам сказали, что надо помочь, и мы всем сердцем готовы были оказать эту помощь. Никто из нас, молодых офицеров, не думал, что кто-то мог погибнуть, оказывая интернациональную помощь. Гибель в бою при оказании военной помощи воспринималась как естественное явление.

Сообщение о начале войны ни у кого не вызвало панику. К войне нас готовили в военном училище, боевое мастерство постоянно отрабатывали на проводимых учениях. Кроме того, дважды полк «поднимали» по боевой тревоге, перебазировали с основного аэродрома базирования на аэродромы, с которых предполагалось вести боевые действия, и все находились в ожидании реальной постановки боевой задачи.

В ноябре 1978 года в течение двух месяцев части гарнизона находились в боевой готовности на запасном аэродроме на границе Советского Союза с территорией Ирана, ожидая команды по совершению дальнейших действий. В Иране бушевали страсти Исламской революции.

Из лекций и бесед, проводимых офицерами политического управления Туркестанского военного округа, мы знали, что Исламская революция, или Революция 1357 года (по иранскому календарю) – это цепь событий в Иране, результатом которых стали эмиграция шаха Мохаммеда Реза Пехлеви, упразднение монархии и установление новой администрации, которую возглавил аятолла Хомейни.

Датой начала революции в Иране принято считать 8 января 1978 года, когда первая крупная антиправительственная демонстрация в Куме была подавлена с необоснованной жестокостью. В течение всего 1978 года в различных городах Ирана представители исламского духовенства организовывали демонстрации, решительно разгонявшиеся шахской гвардией. К концу года революционеры перешли к тактике экономических стачек и забастовок, что полностью парализовало экономику. Будучи более не в силах удерживать власть в своих руках, шах передал власть премьер-министру из числа умеренных оппозиционеров и бежал из страны.

1 февраля 1979 года в Иран вернулся опальный аятолла Хомейни, который взял власть в свои руки. Было назначено новое переходное правительство. В марте был проведен референдум о новом политическом устройстве, и 1 апреля 1979 года Иран был объявлен первой Исламской республикой.

В марте 1979 года полк был поднят по боевой тревоге и перебазирован на аэродром Мары в Туркменистане. В это время на территории Афганистана вспыхнул антиправительственный мятеж в военном гарнизоне города Герата.

Приведение части в боевую готовность, перебазирование на аэродром за многие сотни километров от места основного базирования полка, все мероприятия, связанные с действиями полка, вызывали «дикий» восторг, будоражили сознание и вызывали гордое чувство причастности к политическим событиям мировой истории.

Собрав всех офицеров полка в офицерском клубе гарнизона, седой полковник из Главного политического управления Советской армии и Военно-морского флота обстоятельно объяснил, что 15 марта 1979-го – антиправительственный мятеж в военном гарнизоне города Герата. В ходе мятежа погибли мирные жители, а также советские советники. Другие иностранные советники – из ГДР и ЧССР – не пострадали.

Через неделю сообщили, что с большим трудом с применением авиации, танков и артиллерии восстание удалось подавить. Помощь нашего полка не потребовалась.

Позднее нам говорили, что мятеж в Герате стал самым крупным после Апрельской революции. Однако мятеж, подстрекаемый агентами из Ирана, перекинулся на соседнюю с Гератской провинцию Бадгис и дальше в провинции Фариаб и Гор. В последней декаде марта вооруженные группы мятежников захватили важные населенные пункты Калай-Нау и Баламургаб (провинция Бадгис, 25 марта), в Гератской провинции вышли к перевалу Зульфагар (стык границ СССР, Ирана и Афганистана), блокировали Туругунди – пограничный перевалочный пункт рядом с советской Кушкой.

Все пограничные войска на южных границах давно находились в боевой готовности. Мы знали о напряженной обстановке на южной границе и были готовы к военным действиям. Туркестанский Краснознаменный военный округ проснулся после дремы, в которой находился все годы после Великой Отечественной войны. Все ждали дальнейших событий.

Получив известие о начале войны на перроне Ашхабадского железнодорожного вокзала, с интересом его выслушали, одобрили и были готовы приступить к его реализации.

Ни у кого не возникло сомнения, что сообщение о начале войны было очередной тренировкой боевой готовности. Все были уверены, что действительно началась война, и никто не задумывался, что эта война может принести беды и страдания, что на этой войне каждый из нас может погибнуть или остаться калекой, что эта война перевернет душу каждого из нас, поражая своей жестокостью и ненужностью.

Нам было все равно, с кем воевать, лишь бы быстрей начинались боевые действия, где мы, несомненно, одержим победу. Других мнений не могло быть, потому что их не было.

С таким настроением приехали в часть и здесь узнали, что предстоит перебазирование на аэродром Мары. После перебазирования получим боевую задачу.

До города Мары перебазирование наземного состава полка и частей обеспечения полка проводилось железнодорожным эшелоном. Погрузка на железнодорожные платформы проходила в спешном порядке.

Перебазироваться в воинском железнодорожном эшелоне пришлось впервые, поэтому было все интересно и необычно. С огромным вниманием наблюдали, как на платформы солдаты загоняли машины, закрепляли их тросами, чтобы во время следования эшелона они оставались на месте. Работа шла медленно, поэтому офицер железнодорожных войск, отвечавший за погрузку техники на платформы эшелона, нещадно материл нас за неспешные действия, требуя увеличить темп погрузки. Он ругался, пока не сорвал голос. Потом просипев на непонятном для нас петушином наречии, махнул рукой, как мы поняли, что он послал нас всех по женской линии, уселся на валун, лежавший у железной дороги, хлебнул из фляги обжигающую воду, обхватил голову руками и, как нам показалось, ударился в печаль.

Начальник штаба полка, который привез на вокзал Знамя полка и офицера-шифровальщика с его шифровальной машиной и часового для охраны Знамени части, непонятно для чего тоже бегал вдоль железнодорожного состава, матюгами учил всех, как правильно погрузить технику на железнодорожные платформы. Он, вероятно, не осознавал, что даже с помощью великого русского мата машину на платформу не загонишь и тем более к платформе стальными тросами, не пришвартуешь. Этому в военной академии не учат, а может быть, по курсу матерного или командирского языка, а это одно и то же, экзамен на «хорошо» и «отлично» начальник штаба не сдал, выражений не хватило, поэтому работа по погрузке шла медленно. Затем он, устав материться, уселся рядом с офицером-шифровальщиком, хлебнул из своей фляги, и его сморил сон.

Используя три составляющих философской науки, диамат, истмат и просто мат, погрузку техники и личного состава завершили с опозданием. Эшелон тронулся, но, проехав метров двести, кто-то сорвал стоп-кран. Поезд, заскрежетав колесами о рельсы, остановился. Причина экстренной остановки оказалась банальной, у железнодорожной ветки, где проходила погрузка в эшелон, забыли Знамя полка, шифровальную машину, часового, охранявшего Знамя полка, спящих офицера-шифровальщика, начальника штаба и офицера железнодорожных войск, сопровождавшего эшелон. Сморил их сон после матерной помощи при погрузке на платформы эшелона автомобильной техники и выпитого спирта!

Через пять минут поезд помчал нас по единственной железнодорожной ветке в сторону железнодорожной станции Мары, навстречу неизвестности.

Все происходило, как по сценарию хорошо продуманных учений. Интерес вызывало все, ежедневные информационные совещания, на которых доводили экономическую и военно-политическую обстановку в Афганистане, сообщение о том, что на острове Диего-Гарсия сформирован американский корпус морской пехоты, который «озверевшие империалисты» собираются ввести в Афганистан для подавления народных восстаний свободолюбивого афганского народа. Даже редкие случаи употребления спирта рассматривались, как боевые «сто грамм», и закусывались черным хлебом, мясной тушенкой из жестяных банок и луком. Все с нетерпением ожидали молниеносной войны, с обязательно победоносным завершением. Пока шел процесс ожидания войны, все готовились к встрече нового года.

Новый год на территории Союза встречать не пришлось. Двадцать девятого декабря передовая команда получила команду на вылет, загрузилась в самолет, взлетела, и самолет взял курс на Афганистан. Основная задача передовой команды заключается в подготовке аэродрома для встречи основного состава летной группы, которая должна совершить перелет с аэродрома Мары на аэродром Шинданд.

Ан-12 с передовой командой, куда входили человек двадцать – двадцать пять офицеров, приземлился на аэродроме Шинданд, пробежал по взлетно-посадочной полосе и «зарулил» на дальнюю стоянку. Экипаж заглушил двигатели, и весь состав передовой команды дружно вывалился через заднюю рампу на бетонное покрытие. Шинданд встретил тишиной. Перед группой офицеров, куда включили меня по боевому расчету, стояла задача захватить командный пункт и организовать посадку основной группы самолетов. Каждый имел план аэродрома и четкие инструкции действия.

Как только передовая команда покинула самолет и сгруппировалась под его крылом для выполнения поставленных задач, на аэродроме отключили огни, и аэродром окутала сплошная темень.

На небе зарево звезд, но ночь такая темная, что в двух шагах невозможно ничего рассмотреть. Ночь и тишина, окутавшие аэродром, вызвали чувство страха, который тяжестью сковал мышцы ног и рук. При такой кромешной тьме план аэродрома с обозначенными на нем объектами стал не нужным, а сцены захвата командного пункта, которые мысленно представлял себе во время полета, показались смешными и глупыми.

В начале взлетной полосы показался свет автомобильных фар, который двигался в сторону нашего самолета. В груди похолодело от предчувствия чего-то страшного. Быстро заняли круговую оборону и приготовились к бою.

Тревога оказалась ложной, а страх быстро исчез, когда из подъехавшего автомобиля нас окликнули на русском языке и из автомобиля вышли наши, русские парни, которые в афганский авиационный полк были направлены советниками и специалистами.

Пересев в автомобили советских специалистов, мы двинулись к командному пункту. При подъезде к командному пункту напряжение достигло предельного уровня, мне казалось, что из груди выскочит сердце, ждали боя. Бой не последовал. У двери командного пункта нас окликнул афганский часовой, сопровождавший нас офицер, из числа советских специалистов, что-то ответил часовому на фарси, и тот беспрепятственно пропустил нас в здание. Оружие у часового забрали, на всякий случай!

По той же схеме были захвачены остальные здания и строения аэродрома.

Впоследствии мне часто приходилось слышать рассказы о тяжелых боях при захвате аэродрома, где высадившиеся десантники встретили упорное сопротивление подразделений афганской армии. Говорили, что несколько человек за мужество и отвагу, проявленные при захвате аэродрома, были удостоены звания Героя Советского Союза, остальные участники штурма награждены орденами и медалями.

Смотрел на свое отражение в зеркале, пытаясь рассмотреть на груди отблеск золота высокой награды, но не находил. Ничего, кроме пыли!

Могут же в армии байки сочинять! Скажу честно, слушать эти байки было приятно!

На аэродроме Шинданд военного городка не было. Вокруг аэродрома находились склады с боеприпасами, продовольственный склад, солдатская и летная столовые, охраняемые часовыми.

Первые дни под расположение летного состава выделили три комнаты командно-диспетчерского пункта, остальные нашли приют на стоянке самолетов под открытым небом. Спать было холодно, укрывались куртками и шинелями, повезло тем, кто нашел приют под брезентовыми чехлами самолетов. Для согрева принимали спирт.

Спирт надо уметь пить, чтобы выпитый спирт не обжигал горло, а утром голос не сипел, чтобы в нем звучали командирские нотки.

Нас, молодых лейтенантов, учили пить спирт старые «технари», объясняя, что в авиации спирт пьют, закусывая водяной прослойкой. Дело не хитрое, под язык вливаешь полглотка воды, затем выпиваешь полглотка спирта. Прежде чем проглотить спирт, глотаешь воду из-под языка, затем глотаешь спирт, а сверху запиваешь глотком воды. Спирт получается не чистый, а с водяной прослойкой, как бы с закуской. При таком способе употребления спирта горло не обжигаешь, слизистую оболочку желудка вода предохраняет от ожога. Утром можно не только командовать, но и песни петь.

Со временем убедился, что пить спирт могут только в авиации, сухопутные вояки культуру употребления спирта не постигли!

Позднее для размещения личного состава поставили палатки, некоторые офицеры нашли приют в крытых прицепах автомобилей, используемых для целей технического обслуживания автомобильной техники.

Поражало, что зданий на аэродроме хватало, но размещались солдаты и офицеры в холодных палатках и коморках. Видно таково было указание командования, не ущемлять подразделения афганских авиационных частей. Спустя неделю привезли железные печки для отопления палаток. К тому времени во многих палатках установили самодельные отопительные печи, их называли «паларисы». Состояли они из обыкновенной трубы, в нижнюю часть через приваренную боковую трубу заливался керосин, а над уровнем керосина высверливались небольшие отверстия, через которые поступал воздух для горения. В палатках было тепло, но порой случались пожары. Во время такого пожара мне на грудь порывом ветра сорвало кусок брезента. Прямо скажу, приятного было мало.

Каждую ночь после постановки задач все офицеры, прапорщики и солдаты во главе с командиром полка подполковником Горбенко Валерием Михайловичем дружно выходили на аэродром и, разбившись попарно, катили бомбы, упакованные в бомботару, от склада авиационного вооружения к стоянке, где стояли самолеты. Расстояние было метров пятьсот. Учитывая, что каждый самолет за один вылет забирал в полет четыре бомбы АФАБ-250, а самолетов было двадцать два, и вылетов совершал каждый не менее шести в день, то ежедневная бомбовая нагрузка на все самолеты составляла более пятисот штук бомб весом двести пятьдесят килограмм каждая. Плюс после крайнего вылета к каждому самолету требовалось подкатить по восемь бомб, из которых четыре надо было подвесить на пилоны самолета, а оставшиеся разложить рядом с самолетом.

Да, война не загородная прогулка, а тяжелая работа. Утром, после крайнего вылета, возвращались в места расположения, еле волоча ноги. Тело ныло от усталости. Выпив полкружки спирта и закусив куском хлеба с салом или консервами, валились на кровать. От физического напряжения сон не шел. Средство для сна нашли быстро. После того как все ложились в кровати, я громко начинал читать шестой том речей и статей Леонида Ильича Брежнева «Ленинским курсом». Все засыпали, едва начинал читать четвертую страницу.

Стало понятно, за что членам ЦК КПСС вручают государственные награды! Не заснуть в зале заседаний, когда Леонид Ильич, «овладевший» ораторским искусством, читает свои вирши, уже подвиг!

Напряженный ритм боевой работы выматывал. В таком ритме пролетели шесть месяцев первой командировки в Афганистан.

Хочу заметить, что во время ночных работ по подготовке бомб к предстоящим вылетам на стоянку самолетов устанавливали клубную машину. Всю ночь из репродуктора клубной машины разносились по окрестностям аэродрома русские песни. Учитывая, что грампластинок было мало, репертуар песен был скудный. До сих пор в память врезалась мелодия песни, как на поля выходил молодой агроном, и песня о комсомольцах-добровольцах. Иногда между ними звучал Гимн Советского Союза.

Около клубной машины стояли столы, на которых были выставлены лотки с хлебом и тушеным мясом в банках, канистра со спиртом и бачок с водой. Выпить глоток спирта и перекусить мог каждый желающий, но не было ни одного случая, чтобы кто-то злоупотребил спиртом и не смог работать. Меру знали все, и никто не хотел подводить своих товарищей.

Как бы смешно это ни звучало, но первая трудность, с которой пришлось столкнуться при перебазировании на аэродром Шинданд, отсутствие туалетов. Трудно сказать, как эту проблему решали афганцы, но нам пришлось начинать войну с обустройства сортиров.

Сортир построили на скорую руку, не в полный рост человека, а в полроста, голова возвышалась над дверью и обозревала прилегающие окрестности. Однажды, зайдя в это заведение и уютно устроившись, вижу, как подошли два афганских мальчишки, их называли «бача», лихо сорвали с меня и моего товарища шапки и пустились бежать. Пока мы оделись, натянув ползунки от теплых комбинезонов, мальчишек след простыл. Товарищ закатил в адрес «бачат» матерную присказку с такими переливами, что, услыхав их, а главное, поняв их смысл, близкие родственники мальчуганов, укравших шапки обходили бы каждого русского десятой дорогой, а я поблагодарил мальчишек, что сорвали только шапки, и не тронули оружие, которое мы повесили на вбитые гвозди рядом с входом. Интересно, как бы мы описывали причину утраты оружия на допросе в особом отделе? Тогда было бы действительно смешно.

Пришлось к строительству подобного рода объектов относиться с большей серьезностью.

Во время первой встрече с представителями местного населения я с товарищами лишился шапки. Вторая встреча произошла на следующий день. По территории палаточного военного городка ходили мальчишки. Карманы их пиджаков, пазухи были набиты всяким мелким товаром, китайскими ручками, игральными картами, на картинках которых были изображены мужчины и женщины во всех пикантных позах, удовлетворяющих половую страсть похотливых людей, очки и другая торговая мелочь. Мой товарищ, помня о своей новой шапке, которую у него сняли с головы при удовлетворении физиологических потребностей человека, отстегнул с пояса флягу со спиртом и предложил «бачатам» выпить. Они не отказались. Налив полкружки спирта, протянул мальчишке.

Мальчишка взял в руки кружку со спиртом и начал пить спирт. Глаза вылезли из орбит, но от кружки он не оторвался, пока не выпил все содержимое кружки. Второй «бача» повторил подвиг первого. Молча отдал кружку, и оба мальчишки пошли в сторону от нас. Пройдя метров пятьдесят, оба упали на траву.

Не буду давать оценку нашему поступку, но коробейники с товаром в карманах исчезли и больше не появлялись в городке. Кстати, мелкие кражи тоже прекратились.

Солдаты афганской армии стали частыми гостями наших столовых. Простые и бесхитростные, они приходили с посудой и просили что-либо поесть. Поварами были женщины, которые, глядя на голодных солдат, выносили им остатки каши, борща и всего, что оставалось после приема пищи нашими солдатами и офицерами.

Сначала пришли двое афганских солдат, затем они привели своих товарищей, потом пришли всей ротой. Пришлось выставить около столовых пост и запретить пропускать к месту приема пищи посторонних.

С офицерами афганской армии встречались часто, иногда обращались к ним за помощью в решении вопросов, связанных с работой воинских частей.

Почти все афганские офицеры учились в военных учебных заведениях в Союзе и знали русский язык. У некоторых остались семьи в России, на Украине, в других республиках Советского Союза, где обучались афганские «братья».

Слова песни: «Зачем нас только бабы балуют, и губы, падая, дают?» – оказались жизненной проблемой для некоторых представителей прекрасной половины человечества.

Общаясь с афганскими офицерами, впервые попробовал курить «косячок». Несмотря на запрет Аллаха употреблять спиртное, афганцы с удовольствием в компаниях с советскими офицерами, прикладывались к кружке со спиртом, даже закусывали салом. Все, как в Союзе! Во время одной из таких встреч, или дружественной попойки, мне предложили попробовать покурить «косячок». Набили при мне какой-то коричневой дрянью мою же папиросу, объяснили, как затягиваться табачным дымом, чтобы получить «кайф», и с интересом стали наблюдать мое восприятие процесса употребления наркотической гадости. Большей отравы никогда в жизни не пробовал. Меня так рвало, выворачивая наизнанку, что думал, кишки вывалятся на землю. На этом мое пристрастие к легким наркотикам, или, как там называли эту гадость для курения, анашой, или «дурью», закончилось.

Встречаясь с афганцами, проживавшими в районе аэродрома, мы не испытывали друг к другу ненависти. С виду нам они казались гостеприимными и доброжелательными людьми. Удивляла их тяга к торговле. Имея крошечную торговую лавку, афганец мог весь день просидеть в этой лавке, торгуя товаром, который, с моей точки зрения, не пользовался никаким спросом.

С офицерами, служившими в авиационных частях на аэродроме, отношения были ровными и доброжелательными. В гости домой ни к кому не ходили. В Афганистане не заведено было ходить к афганцам в гости. Вести с афганцами разговоры на темы их семейных отношений нам не рекомендовали, а расспрашивать о жене или женах, у некоторых было по нескольку жен, категорически запрещалось.

Несколько раз приходилось принимать участие в доставке гуманитарной помощи. Сначала это были учебники, портфели и тетради для школьников. Дети радовались подаркам, когда принимали их из наших рук.

Позднее, в Файзабаде, это было продовольствие, одежда и обувь, которую афганцы с радостью брали из наших рук. Чаще гуманитарную помощь передавали представителям власти. При встрече с местным населением до нас доходила информация, что полученная гуманитарная помощь, через торговые точки «кантины» и «дуканы», продавалась населению. Так наглядно перед нами «звериное лицо империализма» показывало свой облик, забирая последние гроши у населения за гуманитарные грузы. По статистике население Файзабада самое бедное в Афганистане. Они рады были любой помощи, а когда на вертолетах доставляли семена для посева, муку и крупы для питания населения, радости местного населения не было предела.

В 1980 году в провинцию Бадахшан не мог пробиться ни один гуманитарный конвой, все дороги были перекрыты душманами. Гуманитарная помощь в Файзабад и кишлаки доставлялась вертолетами 181-го отдельного вертолетного полка. Большинству населения провинции грозила голодная смерть. Руку помощи протянули советские войска.

Душманы противились, обстреливали вертолеты, отнимали у населения доставленную помощь, но благодаря советским летчикам провинция не погибла от голода. Было трудно, но помощь приходила вовремя.

Однажды в один из горных кишлаков мы доставили семена для весеннего сева, продовольствие, одежду и обувь, учебники для школьников. Люди радовались, помогая разгружать вертолеты. Особенно радовались дети, получившие учебники, тетради, портфели, карандаши, пластилин для уроков в школе.

Через несколько дней мы приземлились в этом же кишлаке по вызову партийного руководства провинции Бадахшан. У населения весь гуманитарный груз отобрали пришедшие в кишлак душманы, детей, получивших учебники, повесили, а учителя изрубили на куски и скормили собакам.

Смотреть на жестокость душманов, которые себя считали моджахедами, было страшно. От ненависти к этим нелюдям кровь стыла в жилах. Дикость и жестокость вызывали только одно желание, уничтожить нелюдей, приносивших своему народу смерть и страдания. Они нам платили той же монетой. Попавших в плен советских военнослужащих подвергали жестоким пыткам, а потом зверски убивали. Изуродованные трупы подбрасывали и оставляли вблизи расположения воинских частей, пытаясь запугать тех, кто видел эти жертвы. Объяснения этой жестокости я не находил. Ни одна религиозная и человеческая мораль не призывает к жестокости, неписаные правила войны запрещают измываться над человеком, даже если он твой враг. Врага следует уничтожить, но не подвергать пыткам и издевательствам.

Приказ о выводе полка истребителей-бомбардировщиков в Союз, на основной аэродром базирования в Кизил-Арват, вызвал ликование. До командировки в Афганистан по поводу Кизил-Арвата мы придерживались другого мнения, повторяя старую армейскую поговорку о том, что «черт на небе создал ад, а на земле Кизил-Арват». Сейчас каждый из нас хорошо понял, где находится ад и как там приходится выживать! Первая командировка на войну окончилась!

Три часа, проведенные в полете к аэродрому Мары, пролетели быстро. Продолжительность полета скрасили воспоминания о первой командировке в Афганистан.

Приземлились на аэродроме Мары, где приходилось бывать часто во время службы в Туркестане. В Мары полку предстояло пройти курс обучения действиям в горно-пустынной местности. Переподготовку должны были проводить летчики-инструктора, прибывшие из Ташкента.

Боевые самолеты 10 ноября 1987 года, взлетев с аэродрома в Калинине, взяли курс на аэродром Мары. По пути следования приземлились на промежуточных аэродромах Таганрог и Ситалчай, где дозаправлялись топливом. Вечером мы их встречали на аэродроме Мары. Перелет прошел без замечаний, техника работала отлично, пилоты чувствовали себя хорошо.

Летчики народ дружный и гостеприимный, встретили прилетевшие экипажи радушно, разместили в местах временного проживания. Знакомиться не пришлось, знали друг друга по переписке до перелета на аэродром Шинданд, а некоторые по совместной службе в других военных гарнизонах.

Командование приняло решение двадцать два экипажа оставить на аэродроме Шинданд, а шестнадцать экипажей направить на аэродром Баграм, откуда им придется выполнять боевые задачи.

Летчики-инструкторы ознакомились с документацией полка, побеседовали с летным составом, провели несколько ознакомительных тренировочных полетов, и пришли к заключению, что полк полностью подготовлен к выполнению боевых задач в условиях Афганистана.

В тот же день полку была поставлена задача по подготовке к перебазированию на аэродром Шинданд. Летный состав приступил к подготовке полетных карт, где должен быть проложен маршрут на территорию Афганистана.

Не разгружая имущество из самолета, пройдя таможенный досмотр, наш Ил-76 с грузом и пассажирами на следующий день оторвался от взлетно-посадочной полосы аэродрома Мары и взял курс на Шинданд.

Я в третий раз летел на войну. В душе не было никакого волнения. Знал, что впереди ждут боевые действия, но не было того чувства, которое испытывал первый раз, пересекая границу. Не было торжественности. Не было желания молниеносно и победоносно окончить войну и вернуться обратно с победой. Испытывал чувство привычности к войне. Летел, как на работу, которую надо было выполнить добросовестно и с минимальными потерями. Был уверен, что война окончится не скоро, даже не было чувства ненависти к тем, с кем придется воевать. Война превратилась в тяжелую работу, которую надо было выполнить, и выполнить добросовестно.

Из кабины пилотов вышел бортовой техник и сообщил, что самолет пересек границу Союза Советских Социалистических Республик и через тридцать минут приземлится на аэродроме Шинданд. Все дружно «прилипли» к иллюминаторам, надеясь лучше рассмотреть загадочный Афганистан, но, ничего не увидев, вернулись на свои места. Через полчаса самолет приземлился на аэродроме Шинданд. Здравствуй, Шинданд!