Глава 1 (ложный миллениум)
Закончился ХХ век, и, несмотря на то, что некоторые так называемые предсказатели указывали на Апокалипсис земной цивилизации, все жители Земли радостно отмечали данное событие под загадочным и волшебным названием «Миллениум».
В своё время Исаак Ньютон, в своих расчётах опираясь на определённые абзацы из Библии, предсказал Армагеддон планеты в две тысячи шестидесятом году, а также и то, что календарь1, которым пользовалось на то время всё цивилизованное человечество, ошибочен на триста лет.
В результате проведённых исследований современные учёные выяснили, что Ньютон был не прав, и он ошибся. Но ошибся он всего лишь на три года!2
Итак, на дворе стоял 17033 год от Рождества Христова. В центральной России, в красно-кирпичном доме по улице «Не стоит ждать милости…» в приступе жара лежала в постели молодая особа в той поре своей юности, когда любая девушка невольно становится классической Венерой, достойной всеобщего обозрения, и в это самое прекрасное время болезнь поражала её всё сильнее с каждым днём. И никто из друзей, ни её лучшая подруга, ни даже тот, который пронзил её сердце, а затем и плоть своим бутафорским кинжалом, а впрочем, это была не его инициатива. Разве что позже, когда он добрался до бесплатного, втайне похваляясь перед собой и делясь своей значимостью с подобными, он заимел на неё право.
И вот, они, казалось бы, самые близкие, пользуясь её доверчивостью, обещали ей когда-то: «Что бы ни случилось, мы…» – не навещали её в трудный час, не считая нужным делить своё личное время с тем, кто сейчас ничего не сможет дать им взамен, компенсируя их затраты. И только безутешная мать хлопотала над ней, страдая за своё дитя, не зная, что же ещё может помочь, чтобы поставить дочь на ноги.
В это время на севере страны жил lеnador4 со своей любимой прекрасной Еленой, и их маленькой дочкой в собственном благоустроенном и шикарном, по его неискушённым меркам, жилье. «Железный» человек получил то, о чём мечтал, и перестал «ржаветь» изнутри.
Выходной день шёл своим чередом, хранительница очага хлопотала на кухне, и в доме стоял аромат выпечки. Открыв, как всегда, затаренный под завязку холодильник, он взял бутылку пива и, перелив содержимое в кружку, поцеловав супругу, прошёл в зал и, сев в кресло, подумал: Интересно, насколько полон теперь её холодильник?
В это же время измученная болезнью Афина подумала: Какой же он мерзавец, даже прийти ко мне боится, только использует меня как вещь. Такой же, как и этот подлец – телохранитель, которому я, так неосторожно открылась. Хорошо, что ещё вовремя опомнилась и осознала, что я для него лишь просто способ для достижения его низменных целей, все они такие. И, вообще, зачем тогда жить, когда везде обман и я нужна здесь лишь только для того, чтобы меня использовали. О, как же унизительно и больно это осознавать! Уж лучше тогда умереть и не знать ничего, и ничего тогда не будет жаль, и себя в том числе.
Больная и всеми брошенная, она тихо угасала, и от всего этого ей казалось, что она умирает, а может, и не казалось. Она не просила милости у Бога и уже не ждала, но Господь всемилостив и любит её, как и каждого из нас, даже если мы этого не знаем, и, посылая нам Свои испытания, ждёт от нас разумения, что мы поймём и осознаем, что всё не так просто в этом мире, как нам кажется на первый взгляд. Он-то точно знал, что ей ещё туда рано и, конечно же, Ему был известен способ её выздоровления.
В это мгновение их мысли встретились там, наверху, где происходит предел всех наших мечтаний и разочарований, радостей и огорчений. И где-то в средней полосе России резкая вспышка молнии, разрезав небо пополам, заливая раскатом грома просторы её полей и лесов, сёл и городов, погнала людей в убежище от природной стихии.
Человек тут же ощутил удар в область живота и посмотрел в отпитую наполовину кружку. Пиво было чистейшим и отливало золотым приятным оттенком с мелким бисером пузырьков, быстро поднимающихся на поверхность. В это время прилетел второй, более сильный удар в то же место, от которого он, несколько расплескав напиток, чуть не выронил кружку. Посмотрев с удивлением ещё раз на её содержимое и не найдя ничего подозрительного, поставил её на журнальный столик и поднялся, чтобы спросить у жены какую-нибудь обезболивающую фармакологию.
Но тут на него обрушился сильнейший удар, от которого подкосились ноги, и он упал, не успев сделать и пары шагов, но это был уже не удар, боль не проходила и нарастала с каждой секундой. По бойцовскому навыку, он сгруппировался и напряг пресс – тщетно. Тогда он понял, что надо постараться лечь ровно и, несмотря ни на что, расслабиться. Скрипя зубами, он перевернулся и лёг, распластавшись на спине. Боль не проходила, а, наоборот, неумолимо нарастала и, достигнув своего апогея, прогнула его в позвоночнике, поднимая животом вверх – к небу.
Супруга, проходя из кухни в ванную, увидела лежащего в неестественной позе мужа и, неосознанно бросив то, что было у неё в руках, подбежав, упала на колени, ничего не понимая, начала ощупывать его, растерянно приговаривая:
– Что, что случилось? Где болит!? Здесь болит?
Боль была исступлённо невыносимой, и тогда он на пороге потери сознания сказал Ему (про себя, конечно), – убей меня, или отпусти, я не в силах больше терпеть это!
Шла весна 1990 года. По столице Азербайджана, Баку, переживающей не лучшее время, с установленным ещё кое-как державшимися властями комендантским часом, с лязгом и скрежетом об асфальт траков, вырывающих из-под гусениц боевых бронемашин снопы искр, продвигался боевой ночной патруль воздушно-десантных войск Советского Союза.
Пулемётчик 56-й гвардейской десантно-штурмовой бригады ВДВ Сергей Конев в полной боевой экипировке сидел на броне БТР Д5, впрочем, как и другие бойцы его отделения, широко расставив ноги и уперев их в неровности и выпуклости её панциря, чтобы от резкого манёвра не вышвырнуло с борта боевой машины. Боевые доспехи: бронежилет, обтягивающий грудь, спину и мышцы живота, вселял уверенность, а в чём-то даже неуязвимость; солдатская каска, частично защищающая голову, не давала расслабиться ни на мгновение мышцам шеи. Пулемёт качался в такт корпусу воронёным длинным стволом с пристёгнутыми к нему ножками. Чёрное небо города то тут, то там, время от времени прорезали трассеры автоматных очередей, унося с собой смерть на наконечниках своей иглы.
Ну как же охота жрать, – подумал Конев, – последний приём пищи был где-то в районе восемнадцати часов, – перебирал память десантник, – а ночь уже на исходе, рассвет вот-вот настанет. Интересно, что бы я сейчас выбрал, если бы предложили что-то одно – жрать или спать. А хрен ли там загадывать, что одного, что другого в ближайшие часы всё равно не предвидится. Ты бы бабу ещё сюда добавил для полноты желаний, – усмехнулся пулемётчик своим мыслям и улыбнулся в темноту. – Будет новый день, – будет и новая пища. Но день-то всё равно придёт, так как жить я собираюсь долго и счастливо, а значит, с ним пребудет и пища. А если не дай, конечно, Бог не придёт новый день, то и пища отпадает автоматически.
На этой позитивной ноте, сложившейся из уже имеющейся практики боевых походов в горячие точки, он успокоился и прекратил свои мысли о благах человеческих, всматриваясь в темноту городских улиц.
Ощутив толчок под локоть левой руки, полу развернулся в сторону соседа, брата по оружию, чуваша – снайпера Пули, который прикладом СВД6 пытался обратить на себя внимание. Так уж повелось, на боевых выходах для простоты, а так же шифровки и скорости передачи информации мало кого называют по имени, а уж по фамилии и подавно. Прозвище Пуля получил не оттого, что был снайпером (не правда ли, на первый взгляд, странное совпадение), а от своей фамилии – Пулькин.
Вот тут я немного отойду от повествования. Наблюдательными людьми давно замечено и (ненаучно) доказано, что фамилия и имя7 человека несут в себе заданную истинную информацию о предрасположенности индивидуума, его внутренних душевных качествах, предопределяющих судьбу. Вместе с тем совершенно точно можно утверждать, что имя не творит судьбу человека, а человек сам одухотворяет имя своими поступками.
– Конь, закурить есть? – выкрикнул земляк легендарного комдива Василия Чапаева, стараясь переорать ревущий дизель и лязг траков. Такое прозвище у Конева было и на гражданке, чуть ли не с самого рождения, но там его так называли только за глаза, а здесь, здесь всё проще. Достав из кармана полусмятую пачку «Пальмира» – человек с веслом, – так называли халявные сигареты отстойного качества, поставляемые в войска хозчастью вооружённых сил Советского Союза, – закрывая в четыре руки пламя спички, закурили, пряча огоньки сигарет в руках, нарушая тем самым инструктаж ротного о маскировке. Курение при патрулировании было запрещено приказом, но, когда очень хотелось, бойцы себе не отказывали в этой слабости, соответственно, соблюдая все меры предосторожности, однако, всё же рискуя попасться на глаза офицерам и схлопотать наказание. Хотя, когда оно будет иметь силу? Разве что, когда вернёмся в ТуркВО, на постоянный пункт дислокации близ советско-афганской границы, в незаметный городок омываемый с одной стороны песчаными барханами Каракумов. Где в наряд пулемётчика в большинстве случаев ставили в штаб, на пост №1, – охрана гвардейского знамени бригады, а также сейфа с печатью и секретными документами, отстаивая там, как памятник на постаменте, свои часы, разумеется, в парадной уставной форме, но с автоматом и, соответственно, боевыми патронами, дисциплинированный Конев всегда думал: я что им тут – самый красивый, что ли? – Но как бы там ни было, а до этого ещё дожить надо было. – Еды нет, хоть что-то в себя закинуть, хоть отравы, может как-то временно перебьёт голодные спазмы желудка, – размышлял пулемётчик, – вот через четыре дня исполнится двадцать лет, сделаю себе подарок – брошу курить. До двух пачек за сутки стало доходить, совсем прокурился уже.
Курил он с четырнадцати лет – с мореходки, вдали от родного порога. И, приехав домой на побывку, хотел казаться тертым «морским волком» среди сверстников, поглощавших азы средней школы, державшихся за «мамину юбку», выстиранным и выглаженным её, казалось бы, не устающими и заботливыми руками бельём, горячими и румяными пирожками из духовки, котлетами в холодильнике и прочими прелестями домашней жизни.
Шесть лет, считай, курю, пора и меру знать, а там ещё немного – и дембель. Приду на гражданку уже совсем взрослым мужчиной, время беззаботного пацанства уже закончилось, и надо будет как-то серьёзно определяться в этой жизни, – продолжал размышлять Конев.
Светало, начиналось утро. Но город оставался всё таким же мёртвым, за исключением отдельных индивидуумов, кое-где появляющихся и так же быстро исчезающих, услышав гул боевой колонны. Патруль шёл на базу временной дислокации – спортивный зал какого-то местного ПТУ.
В России всё шло своим чередом, время от времени в СМИ появлялась информация о так называемых «горячих точках», но, как правило, недостоверная, кто-то писал и говорил, раздувая из мухи, а кто-то недоговаривал. Горбачёв через газеты, теле- и радиовещание всех заверял, что это перестройка и акклиматизация, что всё под контролем и т. д. Граждане страны ещё верили в слово печати, так как были воспитаны на «правде» СССР. Но процесс предательства уже пошёл снежным комом, набирая свои стрелочные обороты на циферблате шального времени, которое неумолимо пожирало всё-то светлое, что было хоть как-то посеяно в сознания людей во времена «застоя». В стране наступала «Эра девяностых». Но об этом тогда ещё никто не знал.
А тем временем в самом центре страны, в городе Куйбышев8, наступало утро.
– Всё, Полина, буди Алёночку, будем поздравлять, и я побежал, – сказал отец семейства Алексей, мужчина средних лет, с крупными чертами лица, вставая из-за стола с кружкой
недопитого кофе. Так ласково называли в семье Лену, самого младшего ребёнка, третьеклассницу, у которой сегодня наступил день рождения, ей сегодня исполнилась первая круглая дата – десять лет! Большая семья Афиновых уже встала и готовилась к новому дню, кто-то ещё приводил себя в порядок у умывальника, а кто-то пил чай с тем, что попадётся под руку, либо обнаружится в холодильнике.
– Всем отбой и личное время до вечера, – после проверки личного состава объявил ротный. – За это время чтобы все почистили оружие, завтрак будет в обед. Разойтись.
Ну вот, а я думал, от чего бы я отказался в пользу другого, – пронеслось с иронией в голове у Конева, вопрос решился сам собой. Расстегнув РД9, сняв бушлат и расшнуровав высокие десантные ботинки, стянув их с себя, Конев с превеликим удовольствием растянулся на спортивном мате и, положив голову на рюкзак, укрылся бушлатом. Как-никак здание не отапливалось, но в нём было всё же гораздо теплее, чем за его стенами. По утрам в солнечном Баку было всё ещё достаточно прохладно. Железный друг покоился рядом, под бушлатом, с левой стороны, так как Сергей, в отличие от множества своих коллег по оружию, был левшой. Хотя, конечно, пришлось по уставу переучиваться стрелять с правого плеча, но здесь война, и мало ли, что может быть спросонья, левая-то всегда сподручней.
Так уж устроен человек – левое его полушарие отвечает за интеллект и логику, но задействует руки (через перекрестие) по диагонали, – значит, правая рука отвечает за правильность действий его команд. А правое полушарие – за интуицию10, за предчувствие, которое она нам посылает. Но некоторые неправильно дают этому определение, такое как – «звериное чутьё». Но в плане интуиции у зверей нет чутья, они живут инстинктами и рефлексами, а также приобретёнными и заложенными в них памятью предков навыками, которые могут спать и пробуждаются в них при определённых обстоятельствах, как, в принципе, почти у всех живых существ на земле.
Так вот, мозги у Конева в этом плане были перевёрнуты, то есть правое полушарие занимало место левого и наоборот, патология это или нет, точно пока наука не определила, но то, что весь человеческий мир был «заточен» под правшей, это Конев понял с раннего детства. Особенно настоятельно пытались его перетащить в свой мир некоторые учителя в школе, ведь письменность придумана так, что слева направо писать куда как удобней правой рукой. Но классный руководитель Мария Прокопьевна была против и настояла на том, чтобы Сергея оставили таким, как есть. За что ей большое спасибо и низкий поклон. Да и что далеко ходить, то же оружие сконструировано так, что если его держать в левой руке, то снять предохранитель (с пистолета) проблематично, да и гильзовый выброс идёт в правую сторону, что отвлекает при леворукой стрельбе.
Вот так и вышло, что пулемётчик владел оружием одинаково, что с правой, что с левой руки, и очень даже хорошо, и по итогам боевых стрельб считался лучшим пулемётчиком в роте.
Хорошо-то как. Вот только бы ещё вши не доставали, проснусь, надо будет ими заняться, – только и успел подумать Конев, почувствовав, как по ноге под штаниной, перебирая лапками, побежало что-то крупнее среднего, но сознание уже покинуло его, и он погрузился в крепкий богатырский сон, который унёс его в объятия Орфея.
Жара которая пробиралась даже в самые тенистые уголки Иолотани с наступлением осени спала, но в середине дня вертикальные лучи солнца нещадно палили открытое пространство. Тройка бойцов лениво сидела после обеда в курилке, травя гражданские байки.
– Слыхали, – подойдя к ним, сказал дежурный сержант по прозвищу сокращенному от имени Макс, – молодых в бригаду с Тюмени привезли, человек пятьдесят, – и, подкурив продолжил, – а это значит, пол роты дембелей сейчас домой поедут.
– Серег, ты кажись с Тюмени, – сказал сосед, щелчком пальцев снайперски отправив окурок в пепельницу из автомобильного диска, установленного в землю по самые края в центре курилки.
– Тюмень это брат тебе не Васюки. С Легиона там есть, не слышал? – лениво спросил пулеметчик сержанта, даже не надеясь, что на самый край Советского Союза родина может прислать его земляков с севера, которых он не видел уже более года, с тех пор как его перевели из учебки в только что вышедшую из Афганистана боевую бригаду.
– По-моему есть, про Легион вроде говорили, – неуверенно ответил Макс.
– А где они? – заинтересовавшись, спросил Конев.
– В баню их повели, там ищи, – сказал дежурный по роте, усевшись вытирая пот со лба, и посетовав на погоду, продолжил: – ну и жара, осень называется настала, солнце печет так хоть яичницу на броне жарь.
В почему-то всегда прохладном, с характерным запахом помещении от десятков бурчащих голосов было шумно, не смотря на то, что сержант помогающий прапорщику раздавать новенькое обмундирование новобранцам не первый раз с раздражением крикнул: – А ну-ка отставить разговорчики я сказал!
Конев деловито зашел в раздевалку и, поздоровавшись с сержантом и прапорщиком вещевого склада, громко спросил бледнокожую северную молодежь, пестреющую еще более светлой кожей голов недавно сбритых волос:
– С Легиона есть кто?
– Есть, – услышал он из глубины вечно сырого помещения.
– Как там наш город? Братва! – крикнул пулеметчик, обрадовавшись еще не известным молодым людям как родным братьям. Тут же вокруг него образовалась группа из десятка молодых легионеров – будущих «рексов» ВДВ, от которых еще за версту несло гражданкой пропитанной родным городом, о котором пулеметчик сегодня мог только мечтать.
Первые лучи солнца начали задевать землю. Десантник, сняв с себя боевые доспехи, только что уснул, а третьеклассница, полуоткрыв пухлые губки, всё ещё сладко сопела в своей мягкой кроватке. Её мать, брюнетка Полина, молодая и красивая женщина небольшого роста, с высокой грудью и девчачьей талией, с правильными чертами лица и уложенными назад густыми волосами, так, что открывался высокий лоб, большими голубыми глазами смотрела на спящую дочь. Она стояла рядом с кроватью, любуясь своим созданием, всё ещё не решаясь будить именинницу, и думала: надо же, десять лет так быстро пролетело, а ведь как будто вчера всё было. Только ей предоставлялось это право – будить маленькую Лену.
Они спали в одно и то же время, а первые лучи солнца всё больше и больше наполняли землю светом и теплом, неся с собой людям новую информацию. И в это время пулемётчику и третьекласснице снился один и тот же сон. Сон о чём-то прекрасном, понятном и родном, но таком далёком и нереально фантастичном. Этот же сон снился ещё одному человеку – школьнице далёкого северного городка. Но её сон был первый, так как солнце на её землю пришло на два часа раньше и сообщило ей нечто важное, которое должно стать главным в её жизни. Они тогда ещё не знали, что готовит для них судьба и как она закружит их жизни в круговороте событий.
Некогда мощная и всемогущая держава просыпалась, чтобы встретить новый день. Тогда ещё граждане страны не знали, что они в последний раз так торжественно, с собраниями и речами, отчётами о выполнении планов партии под знамёна и нескончаемые аплодисменты встречают день рождения «вождя всех народов и угнетённых масс», который «живее всех живых» – Владимира Ильича по прозвищу – Ленин. Не знали тогда и самарчане, что последний год, начиная с 1935, – года смерти члена Политбюро ЦК, их любимый город носит это ненавистное им имя.
Просыпалась и земля, всё ещё продрогшая от зимней спячки, благодарно принимая первые лучи весеннего солнца. Сегодня был и её день – день Земли. Граждане разваливающейся и трещавшей по швам страны тоже просыпались в некотором роде от спячки строящегося коммунизма, где «от каждого по возможностям и каждому – по потребностям». В стране наступило утро 22 апреля 1990 года.