VIII
Медленно наступали сумерки после долгого летнего дня. Путешественники не успели еще дойти до брода через Дриссу – незначительного притока Тиссы, где они собирались заночевать, как от конвоировавших левый, западный фланг каравана к Эдико прискакало несколько всадников-разведчиков с кратким донесением. При этом разведчики оживленно жестикулировали, указывая своими длинными копьями и убойными по силе короткими нагайками из твердейшей буйволиной кожи – привилегированным оружием гуннов наряду со стрелами и луком – в направлении к вечернему солнцу, красно-багровый диск которого напоминал вогнутое, сплющенное в ширину зеркало; его окутывала дымка желтовато-серых туч, отнимая у дневного светила весь его блеск и сияние.
Эдико спокойно смотрел вслед гонцам, скакавшим назад с его распоряжениями. Вдруг к нему приблизился молодой римлянин, торопливо подгонявший свою лошадь.
– Эдико, господин, – робко заговорил он, – мой отец, Вигилий, послал меня к тебе. Он встревожился, видя, что сюда то и дело скачут гонцы. Один из готов, стерегущих повозки, говорит, будто бы на западе заметили облака пыли, поднимаемые отрядом всадников. Отец боится… не разбойники ли это?
– В царстве Аттилы? Нет, мальчик. Успокой храбреца. Ты разве не видел, с тех пор как мы перешли вашу границу, висящих на деревьях по краям дороги скелетов, а кое-где и не сгнивших еще трупов? Их нам встретилось немало.
Мальчик кивнул головой, содрогнувшись от ужаса.
– Да, ваш повелитель придумал страшное украшение проезжей дороги в своем царстве! При нашем приближении от трупов поднимались целые стаи воронов. Вон там, за поворотом, висят вместе трое – римляне, судя по наружности и одежде.
– Ты угадал: то были два разбойника и римский шпион. Мой государь умеет награждать людей по заслугам. Они были схвачены на месте преступления. Их судили, доказали виновность, приговорили к казни и немедленно исполнили суровый приговор.
– Однако ваше правосудие требует кровавых жертв! – заметил юноша.
– Зато оно применяется быстро и справедливо, – заключил Эдико. – В этом тебе еще не раз предстоит убедиться, мальчик.
– Но… если к нам приближаются не разбойники, то кем же могут быть эти люди?
– Увидим, когда наступит вечер.
Так и случилось.
Едва Эдико довел путешественников до брода через реку, где усталые лошади получили и воду и корм, как перед арьергардом показались первые всадники встречного каравана, направлявшегося с запада на север.
Авангард в нем составляли, как и в караване византийцев, гунны, за ними следовали знатные римляне, а потом ехали тяжело нагруженные фуры, хотя и в меньшем числе.
Максимин и Приск медленно приблизились к вновь прибывшим.
– Комес Ромул! – радостно воскликнул сенатор, спрыгивая с седла.
– Друг Примут! – удивился Приск, следуя примеру патриция.
Те, к кому относились эти приветствия, также поспешили сойти с лошадей, и все четверо дружески поздоровались между собой. Приехавшие мужчины были в богатых римских одеяниях.
– Я полагал, что ты в Равенне, Ромул! – заговорил Максимин.
– А я воображал, что ты сидишь в своем Виринуме, Примут, – сказал Приск. – Позволь спросить, зачем скитается в степях Паннонии префект Норикума?
– А я думал, что вы оба находитесь в Византии, – заметил комес Ромул, который был немногим моложе Максимина.
– И вдруг судьба неожиданно свела нас здесь! – со вздохом произнес префект Норикума, высокий, статный, мужественный воин.
– Да, нечего сказать: приятнее было бы встретить старых друзей при других обстоятельствах… – подтвердил Максимин.
– А тем более римских сенаторов, – добавил Ромул.
– Но наше свидание… – вставил Приск.
– …Далеко не радостно! – договорил префект.
– Скверно на душе.
– Вероятно, мы посланы с одинаковой целью?..
– И покрыты одинаковым позором.
– Вас послал император Феодосий к Аттиле… – начал Примут.
– …С просьбой о мире! – подсказал Максимин. – А вы едете от императора Валентиниана…
– Чтобы ответить на все требования…
– Полным согласием! – закончил Приск.
– И уплатить всякий налог… – с отчаянием продолжил префект.
– Какого потребует варвар! Там в повозках…
– Драгоценная парча и ткани, серебро и золото – условленная дань за истекший год.
– Так вы должны заключить мир на каких бы то ни было условиях?
– Не может быть! – усомнился ритор.
– Даже не щадя своей чести! – ответил Примут.
– Наша честь давно поругана! – с гневом заметил Приск.
– О, Максимин, внук Антонины! – горестно воскликнул комес.
– Ах, Ромул, победитель вандалов! – отозвался патриций.
– Могли ли мы думать, что нам придется вместе идти на поклон к предводителю гуннов! – сказал префект.
– Унижаться перед кровожаднейшим из варваров! – добавил Приск.
– У меня есть еще отдельное поручение, – мрачно заговорил Максимин после непродолжительной паузы.
– И у меня тоже, – подхватил Ромул.
– Конечно, тайное! – смеясь заметил Приск.
– Да, его нужно держать в строжайшей тайне! – подтвердил Примут.
– Если мне не удастся ни золотом, ни унижениями отклонить гунна от новой кровопролитной войны, я должен внушить ему…
– Уж конечно не то, что Западно-Римскую империю легче завоевать и ограбить, чем Византию? – вмешался комес.
– В том то и заключается наше главное поручение, – подтвердил ритор.
– Не трудитесь напрасно, – с гневом возразил префект, – потому что нам приказано убедить Аттилу в беззащитности и бессилии Византии, которая к тому же богаче Равенны, а значит, представляет и более лакомую добычу.
– О, позор! – с негодованием сказал патриций.
– Горе нам! – громко воскликнул комес.
Максимин ударил себя рукой по лбу, Ромул прижал ладонь к сердцу, префект гневно потряс головой, а ритор тихо застонал, словно подавляя душевную боль. Во время своего печального разговора они дошли до обоза византийцев. Их лица выражали отчаяние.
Собеседники не замечали, что за ними подсматривает высокий мужчина, скрытый от их глаз груженной тюками повозкой. Этот человек кивнул головой, покрытой тяжелым шлемом, и тихо прошептал на готском языке:
– Что, римляне, видно, позор слишком сильно гнетет вас? Но вы вполне его заслужили, а скоро вас ждет неумолимая кара! Погодите, то ли еще будет дальше, римские собаки!