Дочери Алине посвящаю.
Дизайнер обложки Вера Филатова
© Виктор Григорьевич Усачёв, 2017
© Вера Филатова, дизайн обложки, 2017
ISBN 978-5-4485-8164-9
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Пролог
Красная Армия спешно отступала под натиском румын и немцев, так спешно, что не всегда успевала взрывать важные объекты в оставляемых городах – а нечего говорить и про менее важные. Все силы – на оборону Одессы, вокруг которой петля затягивалась всё туже и туже.
Ранним утром 6 августа 1941 года через оставленный Котовск с гиканьем пронеслась румынская кавалерийская бригада, преследуя отступающих к Одессе красноармейцев. За ними, не спеша, по-хозяйски, въехали немцы. И среди военной техники, под их надёжной защитой, двигался чёрный «мерседес», в котором находились двое офицеров: один – в эсэсовской форме оберштурмфюрера*, второй – в форме полковника румынской королевской армии. Равнодушно глядя из окна автомобиля на затаившийся город, эсэсовец сказал, обращаясь к своему спутнику:
– Beachten Sie, Herr Skokovski, rot abhauen so schnell, dass nichts Zeit zu explodieren musste1.
Помолчав, добавил:
– Ich denke, dass Ihr Objektintakt2.
– Hoffentlich, Herr Paschen3, – на сносном немецком ответил полковник.
Полковник явно волновался, глядя по сторонам, в отличие от своего спутника. Заметив это, оберштурмфюрер усмехнулся.
– Aber ich habenichts zu befürchten. Alle meine… Themen, ich bin mir sicher, waren. Wird, wird die Möglichkeit… der Jagd sein4.
Полковник покосился на своего упитанного спутника.
«Уж тебе наверняка нечего беспокоиться, – подумал он. – Твои головорезы из-под земли достанут жертву».
И тут же ему показалось странным: а ведь и ему придётся из-под земли доставать свою жертву… если она ещё там.
«Господи, – молился мысленно полковник, – яви свою божескую милость. Отринь от него свою карающую десницу. Оставь, оставь его мне! Молю тебя!»
– Wir mit Ihnen, Herr Skokovski, andere Mission, – словно угадав его мысли, вновь заговорил черноформенный спутник. – Mir – dort senden, und Sie – dort hin zurückzukehren. Aber wir werden das Gleiche tun – wiederherstellung der Ordnung. Jetzt sind wir die Herren, und es ist sofort notwendig, alle diese bolschewistischen cvore zeigen. Sie werden nur eine Sache gegeben werden: unseren Willen zu gehorchen5.
– Völlig einverstanden mit Ihnen6, – поддакнул полковник.
Машина остановилась у двухэтажного здания. Офицеры вышли и пожали друг другу руки.
– Ich wünsche Ihnen, Herr Skokovski, schlagen Sie Ihre Gegner7, – с нажимом произнёс немец.
– Und Sie – erfolgreich und schnell Jagd8, – также вежливо пожелал полковник.
– Oh, von uns niemand mehr… auf Wiedersehen9, – попрощался эсэсовец.
Полковник ещё некоторое время постоял, глядя вслед Пашену. И он не сомневался, что его миссия будет выполнена… ещё бы! Пашен возглавлял отряд «Зондеркоманды СС 10-А», в задачу которого входило выявление и уничтожение евреев, коммунистов, цыган, инвалидов, но в первую очередь евреев. О-о, в этих делах его головорезы были мастаки – но! Пытать, расстреливать – дело нехитрое. И Скоковскому не было жаль этих… этих большевистских жертв. А вот его миссия… его миссия и проще, и сложнее. Впрочем…
Полковник, поняв, что слишком задумался, махнул рукой. И к нему тотчас подъехала легковушка, неотступно следовавшая за их машиной.
Город постепенно заполнялся войсками, как бы компенсируя отсутствие затаившихся жителей. Но то заполнение было зловещим – вместе с ним заползал невидимый страх, проникавший сквозь стены домов в сердце каждого жителя. И не было спасения от этого страха, и мучительно было осознавать своё бессилие.
Но не все поддались страху. В железнодорожном депо сгрудилась стайка рабочих вокруг невысокого коренастого человека.
– Слышь, Тимофеич, – негромко спрашивал коренастого чумазый работник, – ну и чё нам теперь делать? По домам?
– Как есть по домам, – согласился коренастый. – Кто небоязливый – оставайся со мной, остальные – по домам.
Никто не двинулся.
– Ладно… раз так, слушайте сюда. Да поближе давайте.
Рабочие ещё тесней сгрудились вокруг своего начальника. Иван Тимофеевич Скорубский, начальник ремонтных мастерских, ещё с беляками имел дело в Гражданскую, уж он-то знает, как быть в таких непростых обстоятельствах.
– Вот что, братцы, – негромко говорил он, – надо поначалу посмотреть, что да как… да осторожно, так, чтоб немчуре на глаза не попасться. А потом… потом посмотрим.
После чего рабочие тихо разошлись, каждый по своему маршруту.
И если у них маршрут был не особо определён, то у Скоковского – предельно точен.
Доехав до здания, где размещался штаб его кавбригады, полковник некоторое время потратил на устройство своего штаба, отдавая необходимые распоряжения. Пока, наконец, ближе к вечеру не освободился. Сев в свой автомобиль, в сопровождении машины с солдатами, он поехал на окраину города.
А вот и искомый монумент.
Скоковский с недоумением созерцал это странное бетонное сооружение: широкий, низкий фундамент с небольшой трибуной, и возвышающаяся над всем колонна с барельефами.
В свете угасающего дня Скоковский, подойдя ближе, разглядел барельефные композиции на тему Гражданской войны. И везде – он: лихой рубака, красавец-командир, силач и орденоносец.
Скоковский почувствовал, как волна ненависти буквально захлестнула его. Он махнул рукой, и солдаты, найдя железную дверь, ведущую в подземелье, начали разбивать её прикладами. Войдя в специально оборудованное подземное помещение, отделанное белым кафелем, он увидел в полумраке стеклянный саркофаг, накрытый красным бархатом. Рядом, на небольшой нише, его портрет в военной форме с многочисленными регалиями, венки. Здесь же на атласных подушечках все три ордена. Чуть в стороне, на специальном постаменте, – почётное оружие, шашка, на эфесе которой инкрустирован четвёртый орден. Слышалось лёгкое жужжание невидимых механизмов, поддерживающих температурно-влажностный режим в саркофаге.
Мавзолей Григория Котовского, конец 30-х годов
Скоковский поёжился: и это лёгкое жужжание, и таинственный полумрак, царивший в склепе, и жуткая тишина – всё это напоминало что-то потустороннее, так тесно связанное с покойным. Он подошёл к саркофагу и откинул тяжёлый бархат. Заметив на низком потолке плафон, прямо над изголовьем, щёлкнул тумблером. Мягкий свет залил весь саркофаг, и покойник предстал во весь свой, отнюдь не богатырский рост.
Что-то завораживающее было во всём этом, такое, что даже заставило застыть в молчаливом созерцании и солдат.
«Умело забальзамировали, – подумал Скоковский. – Как живой… ну вот и всё, я достиг цели».
Ему вдруг сделалось отчаянно грустно: то, чему он посвятил всю свою жизнь – свершилось. Но не было радости, не было восторга – ничего не было… была лишь какая-то пустота внутри. Но чем дольше он смотрел на тело, тем сильнее оно завораживало – дьявол и после смерти оставался дьяволом. Не в силах оторвать взгляд от покойника, он с трудом сделал знак солдатам, и те стали разбивать прикладами саркофаг. Сбросив тело на пол, солдаты поволокли его на улицу.
Вдруг Скоковскому стало трудно дышать, и он поспешно покинул этот жуткий склеп, захватив награды и оружие.
С облегчением вдохнув чистый воздух и с удовольствием ощутив широкое жизненное пространство, он подошел к брошенному на землю телу. Теперь покойник уже не производил такого жуткого впечатления, как там, в склепе – обыкновенный труп… но будто только уснувший.
«Не-ет, не-ет, – с ненавистью подумал Скоковский, – теперь тебе точно никогда, никогда не упокоиться. Ты не будешь больше… мумией, к которой стремятся любопытные взоры наивных людей. Ты будешь обыкновенной падалью!»
И он, резко выдернув из ножен его же клинок, наотмашь, по-кавалерийски, отрубил голову трупу.
– În masina lui10, – приказал Скоковский.
Чуть поодаль послышались выстрелы.
«Пашен, как видно, тоже нашёл свои жертвы, – подумал он. – Что ж, нам обоим охота удалась».
Он кивнул стоящему рядом офицеру, и тот с группой солдат приступил к минированию объекта. Отъехав на безопасное расстояние, Скоковский с солдатами терпеливо ждал. Наконец, заложенные заряды рванули, и объект осел, распавшись на отдельные глыбы.
Усмехнувшись, Скоковский махнул рукой, и машины тронулись в обратный путь. Увидев через некоторое время свежевыкопанную траншею, заполненную трупами, он приказал остановиться.
– Aruncă-l… acolo, – указал он солдатам на траншею. – Locul său în rândul aceeași căzut11.
Проследив исполнение, Скоковский снял фуражку, перекрестился по православному и сказал вполголоса по-русски:
– Ну вот, папа… ты отмщён. Больше он не существует… ничего от него не осталось, ничего. И никто и никогда больше не увидит и не вспомнит это исчадие ада.
Но Скоковский ошибался. За ними внимательно следила пара глаз, ещё начиная от мемориала. И когда машины отъехали, незаметная тень в наступившей тьме легко качнулась за углом дома и растворилась в ночи.
В железнодорожном депо Иван Тимофеевич с мрачным лицом выслушивал пришедших рабочих. Вести были неутешительными: облавы, аресты, расстрелы. Услышав о взрыве мемориала, он встрепенулся.
– А с телом, с телом-то что?
– Дык… выбросили. Туды, где расстреляли… наших. Сам видал, – сдавленно сказал один из рабочих.
Все молчали.
– Та-ак, – вздохнул Иван Тимофеевич. – Вона, значит, как они… чтоб, значит, и память нашу стереть. Та-ак… слушайте сюда. Надо всех расстрелянных по-людски похоронить, да комкора отыскать там… пока фашисты не сожгли. Всё понятно? Айда за струментами.
В мастерской нашлось всё: лопаты, ломы, носилки, мешки, фонари, тачки.
Уходили тихо, за полночь, понимая, что попадись военному патрулю – несдобровать всем.
Место расстрела не охранялось, но надо было спешить управиться до рассвета.
– Вот что, ребята, – тихо наставлял Иван Тимофеевич, – никаких фонарей, будем работать так… да хоть на ощупь. Но чтоб сделать, как наметили… да сперва отыскать комкора.
После чего расставил людей: кому извлекать из траншеи трупы, уже начинающие разлагаться, кому отвозить за город, кому копать братскую могилу.
Комкора отыскали быстро – его даже не присыпали, но… без головы.
– Тимофеич, – шёпотом возбуждённо и горячо позвал начальника один из рабочих, – Тимофеич. Подь сюды, глянь – комкор тово… не тово… как его… а где ж голова-то?
– Дык… искать надо, – тихо сказал другой рабочий. – Ему же этот… офицер ихний отрубил шашкой… сам видел.
– Изверги, – пробормотал Скорубский. – Ищем, братцы, ищем. Здеся должна быть.
Голову с трудом нашли на другой стороне траншеи. Запихнув останки в мешок, Иван Тимофеевич с одним из рабочих отнёс труп комкора в депо.
– Дык… куды ж его теперь? – спросил рабочий. – Нешто схоронить?
– Вот что, Кузьмич, – сразу ответил Иван Тимофеевич, – я уже продумал куда… нельзя его, нельзя… в землю. Надо спрятать до наших.
– Дык… как спрятать?
– Об том будем знать только ты и я, понял?
– Дык… понял, – ответил ничего не понявший рабочий.
– Раз понял – давай за мной.
Иван Тимофеевич заранее обдумал, что будет делать, заранее всё подготовил. Они поднесли мешок к подсобному помещению, занесли на чердак, где переложили труп в приготовленное глубокое корыто. Там, из припасённого бидона, залили спиртом, накрыли брезентом и закидали разным тряпьём.
Внимательно оглядев тайное место, Иван Тимофеевич остался доволен – нипочём не найти фашистам комкора. Закрыв чердак на ключ, они быстро покинули депо, спеша на помощь своим – надо торопиться, надо успеть.
А Скоковскому уже никуда не надо было торопиться. Сидя у себя в комнате, он задумчиво перебирал его ордена. Взяв один, он подошёл к зеркалу и приставил его к своему мундиру. На него смотрел из зеркала уже немолодой офицер, полковник румынских королевских вооружённых сил, с румынскими наградами, среди которых неестественно пламенел большевистский орден. С отвращением отбросив награду, он взял его шашку и медленно стал вытаскивать из ножен. Ему вдруг показалось, что клинок ещё хранит… нет, не кровь, а следы того удара. Брезгливо отложив клинок, полковник достал припасённую бутылку коньяка, налил в стакан немного и стал тщательно протирать лезвие, а затем и все ордена – чтобы и духа его не осталось, даже на трофеях.
Закончив, он аккуратно сложил трофеи в приготовленный ящик.
– Отправлю жене, – пробормотал Скоковский. – Пусть засунет в чулан… до моего приезда.
Затем он налил себе хорошую порцию коньяка и, подойдя к зеркалу, сам себе сказал:
– Я, Всеволод Скоковский, потомственный дворянин, в августе сорок первого года, шестого дня завершил дело всей моей жизни: мною казнён – обезглавлен – государственный преступник Григорий Котовский*, это исчадие ада, это проклятие всей моей семьи. За сим считаю дело закрытым.
Единым махом осушив cтакан, он сел за стол со скромной закуской. Молча пережёвывая пищу, он задумчиво смотрел в пространство, и мысли его постепенно возвращались к далёким временам.