Глава 7. Первое испытание
– Разрешите, господин штабс-капитан?
Хмельков оторвался от плана крепости, взглянув на молодого офицера, появившегося в дверях. Подпоручик Стржеминский из крепостной саперной роты. Высокий, подтянутый, с аристократически утонченным лицом и живым, пронзительным взглядом, так и сверкающим из-под низко надвинутого козырька запыленной фуражки.
– Входите, – кивнул инженер, бросив карандаш на стол.
Сейчас будет не до планов-схем. Он вызвал подпоручика для нового назначения.
Пройдя в кабинет, Стржеминский встал в центре, четко отдал честь, щеголевато щелкнув каблуками. Затем снял фуражку и замер, держа ее на полусогнутой руке.
«Не перекрестился», – мимоходом отметил штабс-капитан, памятуя об иконке в углу за спиной. Впрочем, ничего удивительного в том нет. Хмельков прекрасно знал, что его подчиненный не просто поляк, а отпрыск старинной дворянской фамилии. Хоть родился он и вырос в Минске, воспитывали барчука в семье со строгими католическими традициями. И характер – не приведи господи. Признает равными лишь чистокровных аристократов, и то далеко не всех. Отсюда и постоянные конфликты со своими сослуживцами. Не ужился как-то с ними с самого начала. Что это? Зазнайство избалованного сноба или свойственная молодым горячность?
Возможно, виной всему более чем настороженное отношение к полякам – почти как и к немцам. Правда, здесь, в Осовце, поляков полным-полно. Чай не где-нибудь, а в Польше стоит. Вон и начальник крепостной артиллерии – Бржозовский Николай Александрович – тоже польских кровей. Уважаемый всеми офицер, между прочим. Стржеминский по сравнению с этим седым, умудренным богатейшим жизненным и боевым опытом генералом попросту наивный, заносчивый щенок. Но, надо признать, дело свое знает. Неплохой специалист может получиться из этого подпоручика. Если, конечно, за ум возьмется и голову свою горячую где-нибудь не сложит по глупости.
Значит, надо работой загрузить, чтобы продыху не было и не оставалось времени на эту самую глупость. Пускай в труде самосовершенствуется. Чего-чего, а работы в крепости навалом…
Говорить на отвлеченные темы, а уж тем более вести долгие душеспасительные беседы Хмелькову не хотелось. Да и не умел он этого, если признаться. Потому сразу перешел к делу:
– Командованием принято решение усилить инженерные части в Осовце. Нам придана еще одна саперная рота, которая прибудет завтра. Вас, подпоручик, я назначаю в эту роту. Мне нужен там помощник, хорошо знающий крепость, ее сильные и слабые стороны. На первых порах будете руководить фортификационными работами, пока вновь прибывшие офицеры войдут в курс дела. Задача ясна?
– Так точно, – не моргнув глазом, отчеканил поляк, но тут же спросил: – Нельзя ли конкретнее определить круг этих задач?
– Он слишком обширен. Первоочередные я вам обрисую, а дальше посмотрим. Вот, к примеру, взгляните, – Хмельков повел рукой, приглашая подпоручика пройти к столу, взял карандаш и очертил им часть схемы. – У нас в плачевном состоянии Гониондз. Его надо укреплять. Хотя бы редюитом[43] из группы окопов, ходов сообщения, проволочных сетей и блиндажей на высотах – вот здесь, у еврейского кладбища. Дальше до Центрального форта очень слабая полевая позиция. Проходит по песчаным холмам на совершенно открытой местности…
– Подступы к ней простреливает наша тяжелая артиллерия, – машинально вставил Стржеминский, но сразу опомнился, что перебивает старшего: – Прошу прощения.
– Ничего, – нехотя бросил штабс-капитан. – Вы правы. Эта задача, в общем-то, не из первейших. Но есть и другие. Устройство тяжелых убежищ, особенно на недостроенном Новом форте. Установка противоштурмовых орудий и пулеметов на оборонительных гласисах[44], оборудование пехотных позиций, проволочных заграждений. Одна Гончаровская гать чего стоит. Песчаные бугры да болото. Четыре участка, на которых вообще не велись никакие инженерные работы. А это, между прочим, путь, по которому противник довольно легко может перейти Бобр. Поэтому здесь нужно создать позиции для боевого охранения с линиями заграждений на островах, а также в тылу для батарей. И это лишь начало большой и кропотливой работы.
Снова положив карандаш, Хмельков пристально посмотрел на подпоручика.
– Каковы сроки? – только и спросил тот.
– Кто бы знал, Владислав Максимилианович. Кто бы знал… В лучшем случае врага вообще сюда не допустят, и наши труды никому не пригодятся. А в худшем… От нас до Восточной Пруссии рукой подать. Один переход, и мы уже в осаде. Если не будем готовы… Даже и думать не хочу.
Штабс-капитан как в воду глядел.
Уже двадцать первого сентября под стенами крепости появились немцы – одна ландверная[45] дивизия. Пять суток они подтягивали пушки, устанавливая их на позиции. Разведка доносила, что у германцев никак не меньше пятидесяти орудий, в основном 105-миллиметровые гаубицы, а еще две батареи мортир калибром в два раза больше. Позже летчики насчитали всего шестьдесят стволов. Это благодаря стараниям Васьки Вишнякова, старшего унтер-офицера крепостного авиаотряда. Лихой малый и летчик от бога. Даром что деревенщина. С ним Стржеминский познакомился, когда его направили осмотреть с воздуха предполагаемый район боевых действий для определения наиболее слабых мест в обороне. Вообще-то в аэроплан тогда должен был сесть Хмельков, но у того нашлись какие-то неотложные дела, и в итоге полетел Владислав.
Сухо поприветствовав незнакомого летчика, он вкратце изложил суть задания и вскарабкался в кабину, стараясь не выдавать волнения. До этого никогда еще не приходилось отрываться от земли, тем более на такую высоту. А вдруг у него акрофобия?
Заработал мотор. Поднятый вращающимся пропеллером ветер принудил опустить хлястик фуражки на подбородок. Подпрыгивая на неровностях, аэроплан бодро покатил по летному полю и, набрав скорость, круто взмыл вверх. Тряска вдруг прекратилась, Владислава вжало в сиденье, земля стала быстро удаляться. Маленькие домики внизу, луга, деревья казались игрушечными, будто сделаны из папье-маше или вылеплены из пластилина.
Опустив крыло, Вишняков заложил крутой вираж, от чего у пассажира перехватило дух и закружилась голова. Но при этом он испытал небывалый восторг. Боже, как, должно быть, счастливы птицы, постоянно паря в облаках!
Наслаждаясь полетом, Стржеминский совсем позабыл о своем задании. Только и делал, что любовался прекрасным видом сверху. Опомнился, лишь когда заканчивали намеченный маршрут. Пришлось попросить летчика зайти на второй круг, а потом на третий…
– Тебя как звать? – спросил Стржеминский уже на земле.
– Васька, – ответил тот по-простому и ослепительно улыбнулся. Чуть погодя добавил: – Вишняков я, ваше благородие.
Еще под впечатлением от полета саперный офицер, не думая, схватил горячую ладонь авиатора и затряс в порыве благодарности, представившись в ответ столь же просто:
– Владислав. Рад знакомству. Откуда будешь?
– Деревня Сорокино. Опочецкий уезд… Ну, это на Псковщине.
Странное дело, но столь низкое происхождение пилота ничуть не смутило потомственного дворянина. Руки не отнял, даже наоборот – стиснул крепче.
– Спасибо тебе, Василий.
– И вам, вашбродь.
– Мне-то за что?
– Ну, сидел бы я щас без дела, а так… Полетали вот…
Они засмеялись и вместе пошли открывать ангар.
– Где летать-то научился? – толкая аэроплан, спросил подпоручик у Вишнякова, усердно пыхтевшего рядом.
– Так я ж столяр. По первости чинил машины в мастерских. В авиашколе, в Севастополе. А летать хотелося, страсть как. Ну, там и выучился летному делу.
– А здесь давно?
– Почитай с ноября тринадцатого. Как старшего унтера дали, так в Осовец и перевели.
Они сдружились – польский аристократ и русский крестьянин. Никого не стесняясь, жали друг другу руки, общались просто и незамысловато…
А двадцать шестого сентября начался обстрел.
Два дня беспрестанно били по крепости шестьдесят немецких орудий. Два долгих дня прятался по казематам, блиндажам и траншеям гарнизон Осовца, в который входили один пехотный полк, два батальона артиллеристов, саперы и всяческие обслуживающие команды. На их укрытия так и сыпались «чемоданы»[46] в неистовой попытке разрушить скрытые под землей бетонные перекрытия или толстую кирпичную кладку, а где и простые бревенчатые настилы. Повсюду стоял оглушительный грохот, ходили ходуном стены, осыпалась земля, но укрепления выдерживали. Крепко досталось лишь открытым постройкам, и то несильно, ведь они мало интересовали штурмующих.
А на правом берегу Бобра, далеко за болотами, то и дело взметались к небу дымные султанчики пушечных выстрелов. Они были хорошо видны штабс-капитану Мартынову, который сидел в одном из броневых артиллерийских наблюдательных постов на Скобелевой горе и разглядывал долину в буссоль.
– Так, так, так, – бормотал штабс-капитан, совершенно не слыша собственного голоса. – А это у нас что? Ага, мортиры… Правильно, там их и припрятали.
Он оторвался от окуляров и карандашом пометил что-то на карте, которая лежала у него на коленях.
Мартынов командовал броневой артиллерийской установкой. Новейшая вращающаяся башня системы Шнейдера со 150-миллиметровой гаубицей, вделанная в бетонный массив с убежищем для прислуги и пороховым погребом на две тысячи выстрелов. Почти вся под землей. Снаружи только ствол орудия, немного выглядывающий из бойницы бронированного купола. Башню построили незадолго до начала войны. Единственная на всю крепость огневая точка подобного типа. Скобелева гора господствовала над местностью, и с нее открывался прекрасный вид на долину реки на участке северного гласиса и на шоссе, ведущее к Заречному форту, что стоял на противоположном берегу.
На гору тоже падали тяжелые снаряды и разрывались со страшным грохотом, сотрясая землю и все, что было на ней или в ней. Поднятая завеса из дыма и пыли мешала обзору. После очередного близкого взрыва, когда в поле зрения буссоли стало черным-черно, штабс-капитан с досадой откинулся назад, вытащил из-за уха давно приготовленную папиросу и закурил.
Эх, жаль, что приказали не вести ответный огонь. Он бы запросто накрыл сейчас парочку вражеских батарей. Ну, или хотя бы одну… Местность пристреляна, цели установлены. Чего еще надо? Нет же, сиди, жди команды.
Скосив глаза на телефонный аппарат, Мартынов сплюнул – молчит, собака!
«Может, провод перебит? Или штаб разбомбило?» – подумалось вдруг, и руки сами по себе схватили трубку и начали энергично крутить динамо.
– Алло! Алло! – закричал штабс-капитан в круглый зев небольшого раструба. – Говорит броневая батарея. Это Скобелева гора! Меня кто-нибудь слышит? Алло!..
– В чем дело, штабс-капитан? – раздался в наушнике знакомый голос генерала Бржозовского. – Что случилось?
Неторопливый баритон Старика, как любили его звать артиллеристы за седые, зачесанные назад волосы и бороду клинышком, сразу почему-то успокоил. Мартынов с облегчением перевел дух и радостно гаркнул:
– Ничего, ваше превосходительство! Связь проверяю. Веду наблюдение за противником!
– Вот и хорошо. Продолжайте наблюдать.
Трубка замолчала. Ободренный штабс-капитан снова прильнул к буссоли.
Ну когда же, когда, черт побери, поступит команда на открытие огня?
На третий день Мартынов, наконец, дождался своего часа…
Осовец – не та классическая крепость, которую со всех сторон окружают неприступная стена, земляной вал и непременный водяной ров. Это все, конечно, наличествует, но для ведения круговой обороны не предназначено. Застава или укрепленная линия фортов – так, пожалуй, более точно.
Форты тянутся вдоль реки Бобр, которая протекает здесь по низменной, сильно заболоченной долине. В некоторых местах ее легко перейти вброд, особенно в засуху. Самая известная переправа – в районе селений Тузы-Гониондз, а другая в шести верстах ниже по течению, против деревни Сосня, так называемый Шведский брод. Это по нему в 1708 году Карл XII провел свою армию. Но главное, что через крепость по единственному здесь мосту проходит Граево-Брестская железная дорога, и Осовец преграждает ближайшие и наиболее удобные подступы к стратегически важному Белостокскому железнодорожному узлу. А удерживая переправу через Бобр, крепость в любой момент может стать удобным плацдармом для развертывания наступательной операции русских войск на Восточную Пруссию. Этого со счетов не сбросишь.
Опасный участок и одновременно лакомый кусок для немцев.
К нему не так-то просто подобраться. Многочисленные притоки Бобра, которыми изобилует низменная болотистая местность правого берега, разливаясь по весне, затопляют обширные территории. Почти непроходимый район, мало селений, отдельные дворы сообщаются между собой только по мелким речушкам, каналам да узким тропам. Врагу не найти здесь ни дорог, ни жилья, ни нормального укрытия, ни удобных позиций для артиллерии. Лишь один сухой, более-менее пригодный путь – вдоль железнодорожной насыпи.
И над всем этим болотистым краем господствует левый берег Бобра, круто вздымающийся вверх, как исполин, преграждающий путь непрошеным гостям. Словно сама природа озаботилась создать надежное препятствие с идеальным обзором, труднейшими подступами и удобным для возведения фортификаций грунтом.
Здесь, на гряде из песчаных холмов, поросших крупным сосновым лесом, и растянулись в линию все четыре форта крепости. Лишь один из них стоит на правом берегу – это форт № 2. Его так и назвали, Заречным. Вместе с прилегающим валом он образует Заречную позицию, прикрывая мосты через Бобр, и дает возможность владеть обоими берегами, постоянно угрожая противнику контратакой, вынуждая того держаться на расстоянии, чтобы уберечь свою осадную артиллерию.
Дальше, уже по левому берегу, с востока на юго-запад тянутся форты № 1 «Центральный» и № 3 «Шведский», своеобразное ядро крепостных укреплений с общим объединяющим гласисом, небольшой плацдарм в три версты по фронту и до двух верст в глубину. На нем сосредоточены главные силы всей артиллерии Осовца, большинство убежищ и различных складов.
Еще юго-западнее располагается форт № 4 «Новый», а к северо-востоку от него на Гониондзских высотах намечался к возведению форт № 5, но приступить к его строительству так и не смогли. Что поделаешь, война внесла свои коррективы не только здесь. Поэтому на месте будущего форта оборудованы лишь полевые укрепления, названные «Ломжинским редутом».
Между ним, фортом «Новым» и основным плацдармом тянутся окопы полевого профиля, соединяющие эти укрепления. Временная мера и самое слабое место в обороне. Вся надежда на те препятствия, что должны задержать противника, если он сюда, не дай бог, сунется. А это болота, сама река Бобр, накопанные перед позициями водяные рвы, а также проволочные заграждения.
Германцам наиболее удобно форсировать долину на среднем участке, Гониондз-Сосня. Но этот легко проходимый отрезок не более двух верст в ширину давно и надежно пристрелян крепостной артиллерией. К тому же перекрыт выдвинутыми вперед стрелковыми позициями, левый фланг которых проходит по селению Сосня, а правый охватывает Бялогронды. То есть прежде чем подобраться к самой крепости, немцам предстоит еще сломить сопротивление окопавшейся перед ней пехоты.
Ее укрепления тоже хорошенько утюжились «чемоданами», подбрасывавшими в воздух тонны рыхлой земли, но саперы и рабочие команды свой хлеб жевали не зря. Основательно упрятали солдатиков. Черта с два их теперь оттуда выколупаешь…
Когда в долине появились цепи немецкой пехоты, Мартынов, соскочив с места, чуть не ударился головой о бронеколпак. Скатился вниз. Еще минута беготни по ходам сообщений, и он в башне.
– Сорока! – заорал, едва появившись. – Орудие к бою!
Канонир Петр Сорока, не теряя времени, принялся раскручивать маховики поворотного механизма. Второй и третий номера готовились заряжать.
Затрещал телефон.
– Броневая батарея на проводе! – немедленно отозвался штабс-капитан, выслушал короткое распоряжение, расплылся в улыбке и отчеканил бодро: – Слушаю, ваше превосходительство!
Положил трубку. Подняв радостно сверкающий взгляд на Сороку, торжественно произнес:
– Ориентир один, вправо два, угол семь с половиной, упреждение ноль-пять, по пехоте противника… ПЛИ!..
Крепость гудела, сотрясая землю теперь уже выстрелами русской артиллерии.
Работали почти все орудия. В долине перед позициями пехоты вырастала одна стена разрывов за другой. Ровные немецкие шеренги, что надвигались частыми волнами вдоль насыпи, невозможно было разглядеть из-за накрывшего их черного облака. Но все наблюдатели докладывали: никто так и не появился перед окопами пехоты, а снаряды падали точно в те места, где шли цепи.
– Перенести огонь в глубину! Перенести огонь!.. – надрывались телефонисты, передавая на батареи приказ начальника артиллерии.
Разрывы стали смещаться, открывая взорам перепаханное снарядами поле с валяющимися повсюду трупами немецких ландверов.
– Ваше превосходительство, – подскочил к Бржозовскому адъютант, – наши батареи подвергаются обстрелу.
Кто бы сомневался… Потому и приказал не открывать огня до начала пехотной атаки. Немцы до этого стреляли наугад, не зная толком расположения орудий в крепости. Эх, слишком близко позволили им подтянуть артиллерию. Немного бы подальше…
– Дайте мне коменданта, – подошел генерал к телефонисту.
Спустя мгновение тот протянул трубку аппарата:
– На проводе капитан Свечников.
Это старший адъютант при генерале Шульмане. Отличный офицер. Донской казак, артиллерист. Успел повоевать с китайцами, участник японской. Уже год как служит в крепости. Пришел сразу после выпуска из военной академии. Сейчас исполняет должность начальника штаба.
– Михаил Степанович, – проговорил в телефон Бржозовский, стараясь не сильно повышать голос, несмотря на оглушительный грохот, – передайте, пожалуйста, коменданту мое решение сосредоточить основной огонь артиллерии на германских батареях.
– Минуту… – Свечников проговорил что-то в сторону, потом в трубке снова послышался его отчетливый голос: – Действуйте, Николай Александрович, но несколько батарей оставьте работать по неприятельской пехоте. Не следует о ней забывать.
Забудешь тут, как же. Разве только в том случае, когда у неприятеля не останется ни одного солдата.
Слаженный огонь крепостной артиллерии заставил замолчать германские орудия.
Все ждали повторения атаки, но до самого вечера она так и не последовала.
Ночью отдохнуть не получилось.
С вечера, еще засветло, Стржеминский с несколькими саперными офицерами под руководством Хмелькова инспектировал укрепления, пострадавшие в результате двухдневного обстрела. Вырисовывался далеко немалый объем восстановительных работ. А когда их делать, если утром, возможно, снова последует бомбардировка? Вот и вышли в ночь, как говорится, всем миром.
В штабе тоже не спали. Комендант крепости Шульман в окружении офицеров корпел над картой, внимательно слушая доклад Свечникова:
– …Таким образом, результаты боев показывают, что выдвинутые вперед от форта № 2 укрепленные позиции расположены слишком близко. Это и позволило германцам вести прицельную артиллерийскую стрельбу. Предлагаю фланговыми ударами отбросить противника, вынудив его отойти дальше в болотистую местность, а самим закрепиться на рубеже Цемношие-Белашево в шести-восьми верстах от крепости, что позволит нам находиться вне пределов досягаемости германской артиллерии.
Комендант задумчиво пожевал губами. Кончики его усов, тщательно скрученные в идеально ровные, тонкие пучки, далеко выступающие за щеки, шевельнулись, живо напомнив детские качели. Подняв голову, Шульман быстрым взглядом отыскал Бржозовского и выпятил в его сторону свою пышную «александровскую»[47] бороду:
– Что скажете, Николай Александрович? Сможет наша артиллерия обеспечить огневую поддержку новой позиции?
– Если только тяжелыми орудиями, – тихо сказал начальник артиллерии. – Да и то на самых подступах.
– То есть вы против?
– Нет, ваше превосходительство. Мы с капитаном Свечниковым обсуждали этот вопрос. Я полностью разделяю мнение, что германские пушки нужно держать как можно дальше от Осовца, иначе это чревато катастрофическими последствиями…
– Поясните, будьте любезны, – нетерпеливо бросил Шульман и, сцепив руки за спиной, нервно заходил по кабинету.
– Извольте, – внешне Бржозовский казался все таким же спокойным, но в голосе вдруг отчетливо зазвенела сталь. – Из восемнадцати батарей в крепости лишь одна броневая, шесть вделаны в бетон. Остальные расположены во временных укрытиях типа земля-дерево. Они хоть и усилены камнем, двутавровыми балками да листами брони, все равно остаются настолько слабыми, что 150-миллиметровые бомбы наносят им тяжелые повреждения, выводя из строя людей, орудия и боеприпасы. Их главнейший недостаток – это несовершенное применение к местности, а в результате плохая маскировка. Некоторые батареи врезаны прямо в оборонительные гласисы, которые ничем от противника не скроешь. Обычный наблюдатель заметит их даже с земли, не говоря уже об аэропланах…
– Что ж, ваша точка зрения мне ясна, – перебил Шульман, возвращаясь на свое место. – А вам не приходило в голову, Михаил Степанович, что на новом рубеже наша пехота подвергнется безнаказанной бомбардировке со стороны противника? Ведь там, насколько я понимаю, нет никаких укреплений?
Свечников, которому был адресован вопрос, счел нужным поправить:
– Почти нет, ваше превосходительство. Надо строить. Задача для наших саперов, рабочих рот и самих солдат, кто будет оборонять эту позицию.
– Штабс-капитан Хмельков, – тут же среагировал комендант, нацелив бороду теперь в инженера.
Тот попытался возразить:
– У меня люди восстанавливают укрепления. Им всю ночь работать…
Но генерал был непреклонен:
– Отдохнут с рассвета до скончания боя. Солдаты, когда займут указанный рубеж, приступят к окапыванию. А там и вы подтянетесь со всем личным составом и своим инвентарем.
– Но…
– Это уже приказ, Сергей Александрович.
Поняв, что спорить нет смысла, штабс-капитан обреченно выдохнул: «Слушаю».
– Теперь по контратаке. – Шульман повернулся к полковнику Белявскому – щуплому, невысокого роста пехотному начальнику. – Алексей Петрович, к рассвету сосредоточьте батальоны по флангам у селений Сосня и Бялогродны. Ополчение держите в резерве. В семь тридцать артиллерия откроет огонь по расположениям германцев. Это будет вам сигналом, что пора начинать дебуширование[48]. Вас, Николай Александрович, – взгляд уперся в Бржозовского, – попрошу заранее наметить цели для обстрела. Сначала обработайте позиции пехоты, а затем займитесь осадными орудиями. Задача ясна?
– Так точно! – почти хором ответили пехотный и артиллерийский начальники.
Конец ознакомительного фрагмента.