Глава вторая. Алефтиново проклятие
Васька проснулся от холода, казалось, каждая клеточка вибрировала. Он натянул одеяло на плечи и приоткрыл слипшиеся глаза. «Ну и сон, надо же было так вспотеть», – подумал астролог.
В комнате царила темнота и сонное царство, даже печь мирно похрапывала монотонным шумом в трубе, а жерло ее было темным от давно прогоревших угольков.
За окном природа только начинала просыпаться, и день медленно и неуверенно начал распровлять плечи для борьбы с ночью. На горизонте появилась тонкая и тусклая полоска утреннего света.
«Наверное, уже часов шесть», – подумал астролог и удивился, что не слышен петушиный крик. Он поднялся с постели: стопы прикоснулись к холодному полу, Васька быстро стал шарить ногами в поисках тапочек. Укутался в одеяло и пошел к умывальнику, чтобы выпить кружку холодной воды.
Только ветер гулял в трубе и маятник часов мирно отбивал время. Он зажег лучину: большая стрелка была на шести, а минутная на двадцати. «Странно, чего петух молчит», – опять задался вопросом астролог и решил посмотреть, как там поживает живность.
Скинул одеяло и резкими движениями натянул бушлат, вышел в студеный коридор и быстро зашагал в курятник. Астролог, как и другие сельчане, держал живность, но не для съедания. Он, конечно, не был вегетарианцем и мясо очень любил, но сам не мог прикончить бедное животное.
В детстве, как он помнил, у них были цыплята, и на одного упала небольшая деревянная плита. Она его не пришибла, а только распорола живот, и чтобы цыпленок не мучился, маленький Васька решил облегчить его страдания и забить камнем, вскользь взрослые посоветовали, а по младости своей ум слабый имел, доверчивый. Что там на цыпленка надо – один удар и все, и казалось, благость в сути дел его лежала, и видимо, по этой причине не боясь посмотрел после содеянного в глаза меленькому зверьку и… Эта картина и во взрослой жизни рисовалась всеми красками и не тускнела от времени. Как затухали глаза погибающего животного, и сколько в них было боли и желания жить, и как угасала пламенная свеча бытия пушистой желтой живности. С тех пор Василий не только не мог притронуться к курам, но даже на рыбалку из-за этого не ходил. Морская тварь, бьющая хвостом от страха перед предстоящим и надежды попасть в свою стихию, вызывала в нем депрессию, и потом он очень долго себя плохо чувствовал.
Так что покупал он тушки уже разделанных зверушек у других сельчан или на рынке, а при себе держал кур для свежих яичек. Эти же божьи твари мирно доживали свой срок, и никто их не трогал, словно они находились под незримой опекой того цыпленка, которого в ужасе вспоминал уже взрослый Васька и который не покидал его даже в снах. Астролог больше ягодой промышлял. Сама природа давала эти вкусные плоды для срывания, и гнущиеся стебли той же малины от плодов обильных с благодарностью смотрели на труд звездочета.
Он зашел в сарай и зажег свет. Куры были разбросаны по земляному полу, а петух, забившись в угол, лежал с открытым клювом. Васька поначалу и не понял, что они уже неживые. Он нагнулся над одной из куриц: на белой шее виднелись два красных пятна.
«Вот Алефтина, тудыт разтудыт, – выругался астролог, – язык поганый, никак и вправду чупакабры приперлись».
В этом звездочет уже не сомневался, если бы волк залез, то подрал бы кур, а тут все целы, только крови в них нет, и была бы слышна борьба, а тут все втихую прошло. В народе рассказывали, что чупакабры обладают гипнотическими свойствами, и поэтому их жертва не сопротивляется; вспомнил Васька народный фольклор.
В избу вернулся злой, продрогший, аж коленки ныли. Разжег печь и заварил горячего чая. Кипяток обжигал губы и мучил небо. Васька расхаживал по комнате маятником. Потом достал чистый лист бумаги и решил прикинуть, какая зараза его кур сгубила.
Карту составил быстро. Стал кумекать, как посмотреть. Его живность шла, конечно, по 6 дому – в этом он не сомневался, и память его не подводила, да и недавно перечитывал Миддлтона.
Кто убил кур?
Управителем 6 дома была ущербная Венера, и ее ужасное положение показывалось изгнанием, ретроградностью и пребыванием в производном 12 доме, т. к. для 6 дома пятый есть не что иное, как 12 (6 +12 – 1 = 17 – 12 = 5).
Венера, конечно, была еще в 4 доме, но отставала от куспида 5 всего лишь на 3 градуса, а по правилам «5 градусов», о которых еще писал выдающийся Бен Эзра в «Книге суждений о звездах», или кто-то другой, Василий не мог вспомнить, но смысл в том, что планета не просто видит на 5 градусов вперед, а как бы физически уже там находится, и следовательно, можно считать эту Афродиту в 5 радикальном доме, хотя по карте она еще в 4.
Видимо, карта показывала обреченное положение бедной живности, но кто это мог сделать? Производный 12 дом мог указывать на тайну или на крупных животных. Васька вспомнил сон про чупакабр и поежился; страх холодным галопом пробежал по спине.
Он снова посмотрел на карту. Венера имела расходящееся соединение с Солнцем, которое его и уничтожило окончательно. «Значит, осталось определить, кто выступает в роли дневного светила, и можно идти бить морду», – серчал астролог.
Он нервно встал. Налил остывшего чая и выпил залпом. Немного успокоившись, стал рассуждать дальше. Солнце стояло в знаке Овна, а звездочету еще со школьной астрологической скамьи было известно, что Овен, Телец, Лев, Стрелец и Козерог – животные знаки, из которых Лев и вторая половина Стрельца – дикие. Дневное светило хоть и не было в величественном знаке, но имело там место экзальтации. Причем Солнце просто ненавидит Венеру. Да и стоит прямо на куспиде 5 радикального или 12 производного дома.
«Странно получается, карта указывает на животное, а куры целы, только крови в них нет», – думал астролог. Он, конечно, не верил в этих мифических кровопийц, что приснились ему ночью, но страх пробежал мокрой испариной по телу. Он поежился.
Накинув бушлат, Васька еще раз заглянул в сарай в надежде увидеть там живых кур, но пернатые птицы были разбросаны по полу сарая с открытыми клювами. Петух же валялся в углу. Его глаза были стеклянными, что еще больше испугало астролога.
До конца не верилось, что все это проделки чупакабр, и он решил обратиться за помощью к участковому. Кузьма Егорович, молодой парень, видимо, сразу после училища пошел в участковые. Правда, что его в эту глушь затянуло, было неведомо, но местные рассказывают, что Егорыч сам попросился подальше от дома, а там были и рады: на селе проблема с представителями охраны порядка.
Кузьма сидел за столом, полным от вороха каких-то бумаг, небритый и со взъерошенными волосами. Васька даже поначалу не признал в нем знакомого участкового, который всегда был как на парад.
Местное радио в виде неугомонных сплетниц уже и историю ему придумало, и мотивы его пояснило. Ну а как им не посудачить. Он жил один, но при этом всегда ходил выглажен, чист. Ногти его блестели от полировки и маникюра. Всегда брит. Кузьма следил не только за своей одеждой, но и за телом. Бабы только вздыхали, когда видели его на речке, а мужики тихо завидовали и его кубикам на животе, и его овальной груди. В общей бане он не мылся, так что что было там ниже, никому в селе не было ведомо. Егорыча и природа наделила красотой: зеленые круглые глаза, темные брови, густая бахрома ресниц, пухлые и выразительные губы, в общем, он был именно тем, кого бабы любят.
Правда, участковый обходил их стороной; на этом местные сплетницы и сделали вывод, что, ну, тот он, о ком в телевизоре иногда рассказывали. Девки и так перед ним и этак и в каких только нарядах не ходили, а ему хоть бы хны, даже и носом не поведет, и глаза спокойные и задумчивые. Другой мужик уже бы, а он все пялится в бумаги или ногти рассматривает. Частенько убивал время с мужиками за шашками. Так с ним толпой и играли, чтобы наедине не оставаться, а то кто его знает. Бабским турусам никто не верил, но на всякий случай были начеку, кто его знает.
Другие рассказывали иную историю, что уехал он из города из-за душевной травмы, и нанесла такое ему несбывшаяся невеста. Ну что бы там народная молва ни пела, свечку никто не держал, а в голову залезть к чужому человеку невозможно.
Конец ознакомительного фрагмента.