© Василий Виталиус, 2017
ISBN 978-5-4485-2893-4
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Астрологический детектив, в основу которого положено искусство предсказания по звездам, полный неожиданностей и закрученного сюжета. Главные герои должны не просто найти, но и понять, кто тиранизирует деревню: магическое существо или все-таки за этим стоит человек? Читатель сможет на практике увидеть действенность астрологии, сопереживать героям и радоваться их победам.
Глава первая. Чупакабра
Любому приезжему может показаться, что в холодный сезон жизнь в деревне замирает. Не посеешь и не пожнешь, как говорится. Земля покрывается плотным белым одеялом, из которого торчат голые стволы сонных деревьев и разбросанные темные избы. Эти урбанистические грибы, словно ожившие персонажи, выдыхают темную дымку неустанной работы жарких печей.
Улицы в эту пору обычно пустые, только днем слышны крики детворы, которая резвится в небольших оврагах с санками и ватрушками в руках. Домой их не загнать, как бы мать ни кричала: дни короткие, и юнцы и девы используют каждую минуту в удовольствие. А то с утра в школу, а там порезвись маленько, и уже темнота начинает окутывать станицу.
Солнце в эту пору не балует теплом, да и вообще ленится надолго вылезать из-под горизонтального одеяла: то и дело прячется за тусклыми облаками, нагоняет дремоту.
Если честно признаться, то, возможно, это любимое время года на селе: все заготовлено, если хозяин не ленив, то погреб его ломится от припасов. Рассадой заниматься рано, копать не нужно, с сорняком бороться тоже – все спит. Конечно, то там подмастеришь, то здесь подлатаешь, но все же зима легче для мужика, чем весна, лето и осень. Хотя что и говорить, холода жуткие бывают. Вот так идешь по улице, а снег хрустит под ногами и ярко отливает в лучах ночного светила. Холод кусает щеки и так и норовит залезть под шубу, и думаешь в это время: быстрее бы тепло, пусть и с работой сопряжено будет это.
Местный астролог очень любил зиму, не потому, что спину гнуть не нужно – этого он не боялся, просто Василий предавался своему любимому делу. Станичники считали занятие бесполезным и сильно затратным, но Васька отдавался ему полностью и не жалел на него никаких денег.
Это влечение для них было странным, непонятным и даже для многих неестественным: мужик и такие глупости делает. На селе вон баб одиноких куча, в глазах которых отражается желание крепких объятий. Любая бы рада была согреть его одиночество, а он… прости господи, против природы прет и такой глупостью занимается. Хорошо, что по воздуху эта гадость не передается, да и справно, что особняком он ходит, а то гляди еще и других мужиков заразит своим пристрастием, кто ж тогда население в деревне поднимать будет, ворчали бабы.
Вот поздней осенью, когда распродавал последний товар на рынке и набивал кошелек деньгами, то, влекомый страстями большого города, покидал он станичников и отправлялся туда, где приносил себя на алтарь своей слабости, где кошелек его быстро таял: в книжный магазин, и набивал тюки бумажными ведами. За раз порядка пятидесяти выходило. В город не наездишься, так что нужно было брать по максимуму. Больше не тащил – сильно извозчик ругался. Петрович был деревенским ямщиком, или проще, что-то вроде общественного транспорта. Мужики и бабы загружали его повозку всем необходимым, и кобылка Муська медленно, переваливаясь из стороны в сторону, тащила содержимое в деревню.
– Опять навалил макулатуры! А вот сдохнет Муська от такой тяжести, кто тащить-то будет? Нет бы по нужде там: красивое или вкусное, а то… – смачно плюнул ямщик, бубня себе под нос то, что не мог сказать в глаза астрологу.
С Васькой в деревне особо никто не хотел ссориться, человек он нужный: найти там что-то пропавшее по звездам мог или узнать там про кого что, и торговля шла у него лучше других. Да кучу вещей умел делать, только на небо взглянув, да и мужик был ученый, а самое главное – не женат. В деревне девок на выданье было много, а свободных да дельных мужиков мало.
Васька на все упреки Петровича только молча складывал свои тюки, кряхтя от тяжести. Всю дорогу ямщик не унимался, словно чувствуя свою мещанскую власть над попутчиками, и все бубнил и бубнил, аж бабы начинали возмущаться. Ну любит человек читать, на свои же эту макулатуру кровные тратит, да и за дорогу водитель берет немало; в общем, не его дело, кто там и что везет. Петрович продолжал бубнить, но еще тише, только по шевелению усов, которые отражались в боковых зеркалах, и было понятно его недовольство.
Васька дома книги раскладывал по стопкам, где наука, а где художественная словесность, и с жадностью и удовольствием поедал их днями, а порой и ночами. Так они перекочевывали из одной кучки новых и еще не прочитанных в другую – уже изученных. Читал он до тех пор, пока живот не начинал устраивать революцию: значит, трапезничать пора.
Какая там еда может быть у бобыля, так, все на закуску, или мать придет и накормит, пожалеет сына-горемыку, который все подарить ей внуков не может. Вот накроет стол, подопрет локотем свою седую голову и вздыхает горько, смотря на проголодавшегося верзилу. Кому нужна его наука, если в доме детишек нет – ей было непонятно. Астролог и сам неплохо кашеварил и в этот раз решил побаловать себя гастрономически, и в печи уже томилась гречка с бараниной. Осталось соус любимый сделать и можно приступать к еде. Взбив домашний майонез, он добавил туда горчицу, зелень и немного дробленных орехов. Все это смешал и уже полез было доставать горшочек, как в избу отворилась дверь.
Холодный ветер закружил по хате, побегал по углам и где-то запрятался под «Джеком»1. Местные нравы всегда раздражали Ваську, он все недоумевал, как можно без стука или предупреждения запереться в чужой дом, а если хозяева там будут в непотребном виде? Хотя что на деревне скрывать, и так все про всех все знают, вот и не стучат сроду, а лезут в дом как в свой.
Алефтина – местная старожилка, ей, наверное, уже лет семьдесят стукнуло, но здорова была бабка и телом и духом и сама управлялась с огородом и торговлей. Сажала всего и помногу, и крыжовника не счесть видов, и клубника на любой вкус, и помидоры цветов разных. Ей бы помощников побольше, но откуда их взять. Дети все в город убежали, а мужика, а где он был, Алефтина и не знала, как уехал в город, там и сгинул. Одни говорили, что прельстился тамошней жизнью, другие – что погиб в неравном бою. Бабка никогда о муже своем астролога не спрашивала: драчун он был, а так хоть и одна, но видимо, спокойнее. Алефина была зажиточной, правда, для кого она свои сокровища складировала, было непонятно: с детьми толком не общалась, подношения в церковь не несла, все плакалась, что денег нет, хотя полтележки занимала своими товарами на продажу в город.
Бабка беглым взглядом окинула красный угол, наспех перекрестилась и села за стол. Здрасьте, дескать, примите гостью дорогу. Снег с ее валенок и шубы таял, и буквально через минуты набралась приличная лужа под стулом – изба была натоплена на славу. Алефтина расстегнула верхние пуговицы шубы, сняла шерстяной павло-посадский платок, который купила в городе. Вот бабка, хоть и сто лет в обед, а тоже красивые да модные вещи уважила. Все удивлялись, когда Алефтина в платке появилась. Обычно она носила перелатанное все и буквально на хлебе экономила, а тут такую красоту недешевую приобрела. Видимо, как и любви – лепоте подвластен и зрелый возраст.
– Вася, беда, – запыхавшись, из-за одышки прерывая речь, загалдела бабка.
– Что стряслось? – в голосе астролога были слышны нотки неудовольствия: и от еды оторвали, и пришла без приглашения, и теперь и время трать на нее, а там и солнце зайдет – и почитать не удастся.
– Погибель моя пришла, – больше Алефтина не смогла вымолвить ни слова, только уткнулась в свой модный платок и зарыдала. Ее темные, еще густые волосы, которые местами отдавали сединой, паклей легли на ворот выцветшей и позеленевшей от старости и неряшливости хозяйки шубы. Васька уже и забыл, какой у нее был цвет волос: больше года Алефтина не снимала своего платка, как купила, так всегда в нем.
Немного успокоившись, пояснила старая, что поутру нашла своих кур дохлыми, словно проткнул их кто: ни кровиночки нет, никак чупакабра напала или кто навел.
– Я-то тут при чем? – прервал ее астролог. – У нас что, участкового нет? Вот к нему и иди с этим, или мне прикажешь чупакабров твоих искать?
– А тебе чего, сложно? – не унималась сельчанка. – Спроси звезды свои, какой паразит такую проказу на меня навел. Никак Нюрка порчу сделала, вот я ей все космы повыдергиваю, – и в знак подтверждения она потрясла вытянутой рукой, на вершине которой возвышался мощный кулак деревенской бабы.
– Так, Алефтина, – грубо и холодно прервал ее снова звездочет, – порчи нет на тебе, а кто мог такое с твоими курами сделать – сходи к Егорычу, он за это зарплату получает, вот пусть и расследует.
Алефтина ушла недовольная, то и дело сыпала проклятиями в адрес астролога и говорила, что такая напасть и с ним может приключиться, и вообще, человек он нехороший.
Васька ее слова всерьез не воспринимал, да и смотреть на порчу не хотелось. Вот скажи ты такому аборигену, что есть на нем мистическая проказа, и все, не успокоится, пока душу из Васьки не вытрясет, чтобы тот по звездам имя обидчика сказал, а стравливать сельчан – дело неблагодарное, так и без дома можно остаться – сожгут.
Да и про чупакабру все сказки, наверное, голодный волк из леса пролез через плетень ее хилый и пожрал живность, а она на духов и порчу кивает, лучше бы забор поправила или мужиков наняла, чтобы подсобили, а то весь дырявый. Не раз ей уже про это говорили, да все пеняла, что денег у нее нет – жадная баба, до глупости жадная. Вот куры у нее повылезают через забор этот, а потом бегает по деревне, наседок своих ищет.
Васька сел за стол, навалил себе с пригоршнями кашу с мясом, полил это дело соусом и дал радость желудку. Потом почитал еще немного и спать лег. Завтра будут новые книги, Алефтиновы проклятия уже и не помнил, что только в сердцах ни наговорит баба.
Ночью ему все чупакабры снились, как стоит он рядом с ними и от страха пошевелиться боится. Они же рослые, собаки, почему-то с белой шерстью и вытянутыми мордами, разлеглись на полянке, и красные глаза их блестят в тусклом свете луны.