Древние модели
В XIX в., с началом археологической экспансии во времени и пространстве из раскопок стали появляться древние модели всевозможных построек. Одни из первых были найдены в Италии, где поиски древностей продолжались уже не одно столетие, и в Египте, изучение памятников которого с недавних пор приняло систематический характер. Позднее последовали находки на территории античной Греции и в археологических зонах ранней древности в Передней Азии, на островах Эгейского бассейна и на Крите[30]. Обширный ареал моделей неолита и энеолита был выявлен в пределах Балкано-Дунайского региона и Дунайско-Днепровского междуречья (культуры Сескло, Лендьел, Триполье-Кукутени, Гумельница-Караново и другие).
Египет оказался настоящим кладезем моделей, созданных не только за тысячелетия до нашей эры со всем своеобразием культуры населения Нильской долины, но и в александрийский греко-римский период. Что же касается классических стран античного мира, то можно сказать, что их карта усеяна пунктами находок. И хронологически найденные материалы охватывают почти все периоды античной истории. Так, архитектурные модели представляют собой не редкое явление в ранних культурных слоях каждого из регионов Древней Греции: в греческой части европейского континента, на островах и на побережье Малой Азии. Но в следующий период они чаще встречаются на Апеннинском полуострове, в центрах расселения этрусков и сопредельных с ними племен, на землях Энотрии и колоний Великой Греции. Более поздние экземпляры происходят из некоторых областей Древнего Рима и из его дальних провинций (в Малой Азии, на Ближнем Востоке), а также из близлежащих романизированных стран, как бельгийская Галлия.
В вопросе о том, для чего были предназначены эти древние артефакты, решающее значение имеют данные археологического контекста, т. е. где и в каком предметном окружении они находились в момент открытия; важную роль играют и особые детали, указывающие на то, в каких целях и каким образом их использовали в свое время. А поскольку многие из них найдены в местах древних святилищ и среди погребального инвентаря древних некрополей, постольку культовый характер этой многочисленной части находок сам собой разумеется. Вряд ли можно было бы иначе объяснить известные в истории археологии случаи, когда при вскрытии потайной камеры в гробнице египетского вельможи Мекетра перед археологами предстал настоящий склад миниатюрных судов и построек (более 20) и когда в ходе раскопок архаического храма Геры на острове Самос была собрана целая коллекция архитектурных моделей (35!).
Примером того, насколько убедительно о смысле создания модели могут сказать некоторые редко попадающие в руки археологов детали, служит изящная мраморная копия дорического храма «в антах» из раскопок в городке Гарагузо на юге Италии, где в древности преобладало греческое влияние. Она сохранилась вместе со статуэткой богини, облаченной в хитон и гиматий и с диадемой на голове, сидящей в иератической позе на троне. Статуэтка мобильная и только по счастливому стечению обстоятельств не затерялась (что произошло во многих других случаях). Ее помещали через просторный проем на фасаде внутрь модели, где она пребывала подобно тому, как в настоящих греческих храмах статуя божества «обитала» в наосе. Как предмет почитания была важна именно она, тогда как модель служила вместилищем и обрамлением для нее.
Модели без очевидных признаков культовой функции представляют собой не просто редкость, но самые что ни на есть уникумы. Степень их уникальности такова, что, исходя из последних серьезно обоснованных данных, можно назвать две-три, и только. Правда, стоит оговориться, что существуют отдельные группы артефактов, чье назначение не вполне ясно, но велика вероятность того, что их также использовали в культовых целях. В частности, это относится к египетским моделям греко-римского периода, сведения о контексте находки которых туманны. Они сделаны из известняка или из глины в виде домиков, часто – башнеобразных, и молелен; некоторые из них дополнены кольцом для подвешивания, включая такие, чья форма напоминает знаменитый Александрийский маяк, и могли служить фонарями, особенно во время религиозных празднеств.
Остальные же модели составляют подавляющее большинство. Несмотря на то, что часть из них дошла до нас во фрагментах, их количество исчисляется многими десятками. Достаточно сказать, что в настоящее время известно более 50 греческих моделей геометрического и архаического периодов (IX–VI вв. до н. э.)[31], еще больше – этрусско-италийских (VII–I вв. до н. э.; в каталоге, изданном в 1968 г., описано 60 экземпляров только одного «тирренского» региона)[32], тогда как египетские, датируемые в основном эпохой Среднего царства (ок. 2100–1800 гг. до н. э.), превосходят числом остальные. К примеру, в 1907 г. в издании, посвященном раскопкам в Гизе и Дейр-Рифе, было опубликовано около 100 так называемых «домов души», что показательно само по себе, хотя и не может дать полную картину всего, что накоплено за время не прекращавшихся в Египте открытий[33].
По некоторым сведениям, количество моделей круга европейских культур неолита и энеолита (VII–III тыс. до н. э.) уже превысило сотню[34]. Однако на этот раз материалы, собранные в ходе раскопок, заставляют усомниться в возможности соотнести их с собственно храмами или святилищами; также недостаточно причин полагать, что они имели отношение к обрядам проводов умершего в загробный мир. Дело в том, что те древнейшие поселения, откуда они происходят, состоят из жилых и хозяйственных строений, среди которых иногда отмечаются такие, которые могли быть специально отведены для культовых функций. Но какие-либо основания утверждать, что найденные модели приходятся именно на них, отсутствуют. Вместе с тем во вскрытых там погребениях модели отсутствуют[35]. Так что на вопросе об их назначении следует задержаться немного дольше.
Отечественные ученые, рассматривавшие этот вопрос на материалах трипольской и других археологических культур, придерживались мнения, что они принадлежат к категории культового инвентаря и что с ними совершали какие-то магические ритуалы. Относительно сути этих ритуалов высказывались гипотезы, согласно которым они были направлены «к достижению общего благополучия в доме, благополучия во всем хозяйстве»[36] или «на заботы о мертвых… в связи с идеей о благополучии и плодородии в живом обществе»[37]. В другом варианте внимание было обращено на представления о «священности жилища и домашнего очага», зародившиеся в эпоху неолита с переходом от временных стоянок к оседлому образу жизни в стационарных поселениях, и на ритуалы, посвященные жилищу[38]. Однажды, в ответ болгарской коллеге, на взгляд которой одна из моделей культуры Гумельница (из Овчарово) служила архитектурным образцом для строительства, последовала реплика, что эта модель, «как и все модели домов, является культовым предметом»[39].
В целом, давно высказанные мысли о сакральном значении нео-энеолитического жилища и о том, что семантика моделей тесно связана с жилищем и его обитателями, подтверждаются новыми наблюдениями, которые, в соответствии с современным подходом, сосредоточены на детальном анализе археологического контекста. Поясним, что на раскопках модели встречаются в мусоре возле дома и внутри расчищенных помещений, в ямах под полом и на поверхности пола, нередко вблизи очага, образующего смысловой центр нео-энеолитического дома. Наряду с ними практически в любой постройке археологи могут обнаружить различные хозяйственные принадлежности, а также предметы из реквизита культовой практики: глинобитные возвышения-жертвенники (омфалы), ритуальные сосуды, череп быка, амулеты и т. п. Последние иногда составляют с моделями единый «культовый комплекс». В Овчарово (Болгария) на полу рядом с сильно разрушенной моделью лежали 26 рассыпавшихся в беспорядке миниатюрных глиняных вещиц, изображающих обстановку обрядовых действий, как она известна по образцам в натуральную величину, раскопанным in situ. Среди этих миниатюр – плоские алтарики, жертвенные столики, крошечные сосуды с крышечками, креслица. Их дополняют четыре женские стоячие статуэтки – постоянный элемент ритуальных ассамбляжей. Фигурки женщин моделированы в характерной архаичной манере: их головы выполнены в виде столбика, на тело с пышными бедрами и соединенными на конус ногами краской нанесен орнамент, а короткие руки полусогнуты и приподняты вверх, напоминая жест адорантов. В этом «говорящем» контексте идеологическое содержание нео-энеолитических моделей оказывается более чем понятным, а их характеристика как культовых предметов очевидна[40].
Керамические модели европейских культур неолита и энеолита: из Краннона (Фессалия, Греция, 1), Штрелице (Моравия, Чехия, 2), Россоховатки (Украина, 3), Касчиоареле (Румыния, 4). Масштаб произвольный
На этом фоне сказанное об уникумах отнюдь не означает, что они представляют собой какое-то случайное явление. Напротив, они служат прямым подтверждением того, что давно известно по письменным источникам. Они представляют собой остатки некогда достаточно распространенной практики использования моделей в делах строительства. Об этих моделях речь пойдет в специальном разделе нашего очерка, где будут обсуждаться вопросы их культурной принадлежности и времени распространения. Однако и те многочисленные модели, создание которых определялось религиозными верованиями и магическими ритуалами, представляют большой интерес. Подчас они являются незаменимым источником информации по истории архитектуры. Скажем, они позволяют уточнить систему эолийского ордера. Этот ордер вызывает интерес тем, что он формировался одновременно с другими ордерами, но не вошел позднее в греческий архитектурный канон. Зона распространения эолийского зодчества ограничена западным берегом Малой Азии и несколькими островами, расположенными перед ним, а о его существовании свидетельствуют всего лишь несколько жалких остатков от зданий VI в. до н. э. В то же время модель, найденная в Лариссе (на р. Гермос), имеет единственную капитель, которая, на первый взгляд, кажется ионической капителью, хотя она отличается своими более высокими волютами, чем у ионической капители, которая развивается горизонтально, как и завитком, отделяющимся от шейки. Это – эолийская капитель. Две колонны модели дома, происходящие с о. Фера, также увенчаны эолийскими капителями. Это уникальные модели домов, потому что они дают представление об ордерной системе от основания стен до кровли. Надо подчеркнуть, что эти две модели домов – единственное доказательство ордера с эолийскими колоннами.
Замечательной особенностью древних моделей является то, что в частых случаях плохой сохранности реальных построек они дают представление о внешнем виде этих зданий. Наше знание об архитектуре эпохи, носящей название «геометрической», к примеру, углубляется благодаря моделям, происходящим с Перахоры и из Аргоса. И с этой точки зрения модели оказываются важнейшим элементом истории архитектуры.
Благодаря тому, что огромное количество греко-римских моделей дошли до нас, передавая одно или несколько реальных построек, мы имеем дело с существовавшей архитектурой, что позволяет дополнить информацию, которую раскопки не дают в полной мере. В отношении греческого мира эта информация относится помимо всего прочего к отдаленной эпохе. Очень редко в расчищенных постройках имеются окна, просто потому что стены в основном сохраняются до небольшой высоты, а греческие модели изобилуют проемами всех видов: окна и слуховые оконца – прямоугольные и треугольные (Перахора) и даже в виде песочных часов (модели из Медмы).
Некоторые ученые усматривают параллелизм между моделями и греческими домами реальной архитектуры, утверждая, что практически все их детали могут быть объяснены с помощью техники строительства. Таким образом, становится возможным изучать большую архитектуру с помощью моделей.
Если назначение египетских моделей греко-римского периода в основном остается неизвестным, то их ценность для истории архитектуры несомненна. Можно выделить три группы: домики круглые или квадратные в плане с конической кровлей, большой дверью и окнами из циновок. Другие модели оформлены похожим образом в виде квадратной в плане эдикулы с большими дверями, увенчанными карнизом в виде горлышка. Отверстия могут принимать форму окон с импостами и с решетками. Небольшой павильон занимает угол верхней террасы и может иметь тот же тип отверстия. Наконец, еще одни модели представляют собой различные башни и дома в несколько этажей, от 4 до 5: к двери, увенчанной карнизом, ведет лестница, которая поднимается от самого цоколя. Этажи обозначены серией проемов различных типов: окна с циновкой или с импостом и решеткой, отдушинами с решетками и простые люкарны. Гравированный декор фасадов воспроизводит иногда тип жилых домов и амбаров прошлой эпохи, построенных из сырцового кирпича на фундаменте и укрепленных деревянными стяжками и тягами. Существуют еще модели колонн, капителей и косяков дверей, скорее скульпторов, чем архитекторов.
Здесь можно отметить, как хронологические рамки связаны с собственными характеристиками моделей, и, следовательно, их изучение может помочь в датировке. Речь идет прежде всего о типах зданий, их структурных и конструктивных характеристиках (закрытый или открытый фронтон, более или менее выступающие, более или менее крутые скаты крыши) или о стилевых особенностях декора, если он присутствует. Следует подчеркнуть, что любая датировка, получаемая подобным образом, должна быть соотнесена с типом, который представлен не только самой моделью. Всегда можно предположить, что модель представляет тип (архитектурный, стилевой или декоративный), характерный для эпохи, предшествующей той, когда она сама изготовлена.
Даже если учитывать, что элементы вряд ли могут долго сохраняться без замены, можно предположить, что временная дистанция между действительностью и ее воспроизведением не должна быть слишком велика (в отличие от архитектурных типов, которые остаются неизменными в течение долгого времени). Если модели действительно отображают реально существовавшие здания, то ясно, что они могли быть изготовлены значительно позднее того времени, когда строилось воспроизводимое ими здание. Но если модели воспроизводили «воображаемые» здания, плод фантазии изготовителя и заказчика, то столь же ясно, что они должны были отражать тенденции своего времени, особенно стилистические (отображаемые в декоративных элементах), благодаря чему, например, наличие антефикса может представлять ценность для датировки. Даже при том, что консервативность и традиционализм присущи религиозной архитектуре, которая в «окаменелом» виде сохраняет многие характерные черты. Если же модель воспроизводит жилище дарителя, которое помещается под покровительство божества, то это явно тот дом, в котором даритель живет в тот момент, когда изготавливается модель. Но и в этом случае возможно существование «родового» строения, относящегося к предшествующему периоду.
«Дома души» и другие погребальные модели
Модели разного рода построек появляются во множестве в египетских погребениях, датируемых временем между началом I Переходного периода и концом династий Среднего царства. Затем они исчезают из поля зрения археологов. Причиной их распространения в эту эпоху считают процесс своего рода демократизации осирических верований, в результате которого царская привилегия вечной жизни за гробом становилась достоянием всякого человека – как знатного, так и рядового. Заупокойный культ приобретал всеобщий характер. Его проникновение в широкие слои египетского населения предполагало, что каждый, независимо от его положения в социальной иерархии, достоин посмертного почитания.
Характерно, что в эту эпоху развивалось строительство монументальных гробниц и других сооружений заупокойного культа. В Абидосе, священном городе Осириса, египтяне со всей страны стремились установить поминальные стелы, возводили индивидуальные поминальные капеллы («кенотафы»). Как показывает реконструкция, абидосские капеллы Среднего царства представляли собой постройки внушительного размера с прямоугольным объемом, перекрытым цилиндрическим сводом. Их возводили внутри огороженного двора, где иногда устраивали водоем, выращивали пальмы и сикоморы. Если гробницу вырубали в скале, то вход в нее оформляли в виде колонного портика, за которым располагался зал для церемоний поминовения. Обязательной принадлежностью более или менее богатых погребений был жертвенный стол – каменная плита с изображением приношений умершему, состоявших из снеди и других «полезных» в загробной жизни вещей.
Иначе выглядели погребения египетского простонародья. На расчищенных участках некрополей в Балате (оазис Дахла) и в Дендере возвышаются небольшие надгробия (типа мастабы), безыскусно сложенные из сырцового кирпича, перед которыми на земле выгорожена площадка для приношений умершему, заменявшая жертвенный стол. В то же время существовали и совсем скромные могилы, лишенные каких-либо наземных сооружений. Но именно в эти простые шахтные погребения, не отмеченные даже надгробиями, помещали терракотовые модели, получившие название «домов души».
Название это в свое время использовал известный английский археолог У. М. Флиндерс Петри, считавший, что терракотовые модели, обнаруженные экспедициями под его руководством в Дейр-Рифе и других некрополях, воспроизводят жилые постройки и должны были, по представлениям древних египтян, давать приют душе умершего. Впоследствии его концепция «домов души» была пересмотрена; некоторые высказанные им соображения были существенно скорректированы, некоторые – сохранили свое значение, как и само название выявленного и описанного им семейства артефактов.
Дело в том, что эти грубо исполненные модели отличаются большим разнообразием причудливо скомпонованных форм, что представляет значительную трудность для их интерпретации. Похоже, что они были самодельными и только на стадии обжига попадали в гончарную мастерскую. Лепившие их египтяне были предоставлены сами себе и вкладывали в изделие свое представление о потребностях умершего в достойной жизни за гробом.
После более детального исследования форм и типов моделей этого круга стало понятно, что только некоторые из них включают элементы жилых построек. Согласно утвердившейся точке зрения, основанной на материалах последних исследований, они представляют собой заменители настоящих погребальных комплексов и воспроизводят наиболее значимые наземные части, а возможно, и отдельные элементы подземных частей гробницы, в том числе – саркофаги. Их помещали сверху заполнения могильной шахты, на открытом воздухе, чем символически возмещали отсутствие настоящей поминальной капеллы и других подобающих месту сооружений. Кроме того, и даже – прежде всего, «дома души» возмещали отсутствие такого важного элемента заупокойного культа, как жертвенный стол.
Единственным постоянным элементом «домов души» является лоткообразная передняя часть, позади которой громоздятся фрагменты различных построек. Еще Флиндерс Петри истолковал эту выступающую вперед плоскую часть как миниатюрный терракотовый заменитель жертвенного стола. И действительно, на поверхности лотка всегда вылеплены в низком рельефе приношения того же рода, что на столешнице каменных жертвенников в поминальных капеллах зажиточных египтян. Среди них хлебы различной формы, части забитых быков (обычно задняя, голова с рогами, но иногда и вся туша со связанными конечностями), домашняя птица, рыба, пиво в конических сосудах. В центре лотка между рядами аккуратно разложенной снеди изображено гидравлическое устройство в виде канавки, сделанной нажатием пальца в сырой глине. Это имитация устройства на каменных столах для приношений, предназначенного для стока возлияний, которые совершали во время заупокойных церемоний.
Главное впечатление от остальной части модели – полное смешение форм и смыслов. Так, жертвенный стол получает бортики, превращающие его в огражденный невысокими стенами двор. Во дворе – деревья, столбы навеса, защищающего от лучей палящего солнца, сосуды для воды, другие хозяйственные принадлежности, и вся эта бытовая обстановка соседствует с приношениями, которые остаются наиболее значимым символическим элементом «домов души». Тут же на некоторых моделях расположен прямоугольный водоем или несколько водоемов. Их края иногда испещрены мелкими отверстиями, вероятно, для того, чтобы после обжига закрепить в них ветки с листьями в подражание тенистой зелени, высаженной по сторонам резервуара с живительной влагой.
В задней части двора сосредоточены фрагменты сооружений заупокойного культа – в каждой модели свои. Но в самых общих чертах их можно разделить на такие, которые напоминают формы абидосских «кенотафов», и на воспроизводящие портик скальных гробниц. Некоторые модели дополнены весьма выразительной деталью: троном, установленным внутри сводчатой постройки (это подобие «кенотафа»), а если на модели изображен портик, то в глубине его или перед ним. Этот трон предназначен для того, чтобы, восседая на нем, умерший вкушал принесенные ему яства (как в сценах трапезы, вырезанных на «стелах-ложных дверях» настоящих капелл). Так же, как и те части скальных гробниц, которые предназначались для посетителей умершего, их миниатюрные заменители включают элементы жилой архитектуры; подчас они почти полностью передают внешний вид современного дома. В таких моделях портик гробницы трансформируется в портик дома Среднего царства, насколько об этом позволяет судить реконструкция руин из раскопанного города в Кахуне. На расположение жилых помещений указывает деление фасада колоннами и стенными перегородками; двери и окна обозначены отверстиями или углубленными линиями, воссоздающими рисунок деревянных решеток.
Урна в виде круглой хижины. Некрополь Марино. X в. до н. э.
Характерной особенностью «домов души» является лестница, ведущая на кровлю вдоль одной из боковых стен двора. В основном она имеет незатейливый вид, но встречаются экземпляры с торжественным всходом пластично изогнутой формы. Плоская кровля может быть обнесена парапетом, а может быть надстроена еще одним этажом с отступающим вглубь колонным портиком. Воздух для вентиляции помещений поступает через специальное устройство на кровле. Кровельная вентиляция имеет форму полукупола, через который воздух поступает в нижние помещения, этот элемент представлен в большинстве моделей. В более сложных моделях капелла защищена или заменена портиком с колоннами, которые напоминают фасады капелл богатых гробниц в прибрежных скалах Среднего и Верхнего Египта. В Рифе, близ современного Асьюта, «дома души» образуют наиболее важную и наиболее оригинальную серию. Форма миниатюрных конструкций выглядит особенно изощренно: одна или несколько частей (отсеков) позади портика, боковые лестницы, отверстия для вентиляции (наподобие «малькаф» у арабов), последовательность террас одна над другой, уходящих вглубь уступами, детали наземного уровня постройки[41].
В отличие от предоставленных всем ветрам «домов души», утопавших под наносом гравия (и, кстати сказать, потому уцелевших), другие египетские модели той эпохи хранились в склепе или в смежном с ним тайнике богато обставленных скальных гробниц. Это изделия резчиков по дереву, наполненные фигурками слуг, домашних животных, миниатюрными орудиями труда, утварью. Слуги заняты всевозможными работами: одни из них выпекают хлеб, другие – разделывают мясные туши, третьи – пилят и обрабатывают древесину, четвертые – ткут холсты и т. п., обеспечивая повседневные потребности умершего в загробной жизни.
В трудах по хозяйству может быть представлен и сам умерший, как в сцене учета скота на модели, входящей в богатейший инвентарь гробницы Мекетра, высокопоставленного чиновника при Ментухотепе III. В ней стадо в пару десятков голов, ведомое быками и погоняемое погонщиками, шествует перед Мекетром, который в окружении сыновей, писцов и других слуг расположился на помосте, перекрытом портиком с четырьмя резными раскрашенными колоннами. Сзади портика тянется ограда поместья, а из его плоской кровли выступают два водосточных желоба – деталь, заставляющая задуматься, поскольку в эпоху Среднего царства Египет страдал от крайне засушливого климата. Одним из объяснений ее присутствия здесь может быть то, что кровлю для охлаждения поливали водой, которая не полностью испарялась и должна была отводиться с помощью желобов.
Среди моделей этого круга передающие архитектурный облик крупной городской или загородной резиденции редки. Но такие, которые позволяют получить представление о строительстве разного рода хозяйственных помещений, существуют в большом количестве. Это ящичные конструкции, чьи прямоугольные стенки и внутренние перегородки служат архитектурным обрамлением разного рода деятельности, кипящей внутри. Резчики подробно воспроизводят внутреннее расположение и обстановку места труда слуг: хлебного амбара, хлева, скотобойни, пекарни, пивоварни, плотницкой, гончарной, литейной, ткацкой мастерских. Тем не менее бывает трудно определить, изображают ли эти ящичные конструкции, иногда снабженные входными дверцами, перегородками и в некоторых местах плоской кровлей, закрытые помещения или хозяйственные дворы усадьбы, т. е. были ли в действительности перекрыты хозяйственные постройки египетской усадьбы или они возводились без кровли. В одной модели из гробницы в Саккаре (древнейший некрополь египетской столицы Мемфиса) представлены ткачихи, работающие в отсеке, увенчанном сводчатой аркой, перекинутой с вершины одной боковой стены на вершину другой, а в другой модели – тонкие дуги арок опираются на стену и на центральные столбы, обозначающие, возможно, опоры беседки. В некоторых моделях пространство частично перекрыто плоской кровлей. Если это частичное перекрытие не соответствует действительности, то оно представляет собой прием, позволяющий резчику обозначить существование кровли и дать возможность умершему наблюдать за работой слуг.
Роду занятий слуг соответствует определенная дифференциация архитектурных форм. В наиболее простых случаях архитектурным обрамлением сценок служат четыре низких стены помещения, разрыв в которых обозначает вход. Деятельность, которая происходит внутри, может быть однородной или смешанной, разные мастерские иногда разделены внутренними перегородками, иногда – нет, но кулинарные и ремесленные мастерские всегда сделаны отдельно. Перегородки повыше делят помещение на различные отсеки или дворики, между которыми сделаны двери со створками. Некоторые модели представляют собой еще более сложные структуры. Например, ящичное пространство организовано в нескольких уровнях: подвал занимает внизу одну сторону закрытого двора, окруженного стенами с низкими дверками и перекрытого с другой стороны террасой, к которой сбоку ведет лестница, или – колонный портик отгораживает подвал от двора или от его части. Изображенная там деятельность в основном кулинарная (это пивоварня, скотобойня). В модели скотобойни натуралистично показаны куски мяса, развешенные для вяления на хорошо проветриваемой террасе.
Многочисленные житницы представлены в разных вариантах. Они, как правило, расположены в отдельном дворе, окруженном высокими стенами. К середине каждой стены пристроены прямоугольные зернохранилища, открытые или перекрытые сверху террасой с люками для засыпки зерна, к террасе ведет боковая лестница. Доставали зерно из зернохранилищ под открытым небом через небольшие дверцы со стороны двора и между зернохранилищами, из перекрытых террасой – через небольшие люкарны на фасаде, снабженные скользящими вертикально ставнями. Варианты многочисленны, но одна архитектурная деталь появляется в большинстве житниц: углы ограды завершаются треугольными зубцами. Эта характерная особенность, свойственная исключительно моделям житниц, остается пока необъясненной. Непонятно, является ли она чисто декоративной или это способ укрепления конструкции, недостаточно прочной из-за давления зерна, сложенного во дворе или в закрытых зернохранилищах. Второе предположение может быть подтверждено тем, что часто на базу углов стен красной краской нанесены полосы – по краю и перпендикулярно, что, возможно, соответствует деревянным скрепам и стяжкам. В общем, точность в передаче деталей различна и идет в паре с точностью фигурок и утвари. Фасады окрашены в разные цвета, но серый, охра и бежевый (сырцовый кирпич, обмазка) преобладают. В некоторых моделях отверстия просто нарисованы. В более тщательно отделанных, напротив, дверь сделана с открывающимися створками, как правило, внутрь здания, а люкарны закрываются ставнями.
За исключением портика в модели с Мекетром архитектура резиденции представлена лишь в двух случаях. В модели со сценой пастьбы скота из гробницы в Дейр-эль-Берша это некая башенная постройка, напоминаюшая упрощенно изображенный дом. Но самые красивые и наиболее известные модели входят в богатый инвентарь гробницы уже упоминавшегося Мекетра. Три из них особенно интересны: одна, со сценой учета скота, и две другие, идентичные, показывают сад, обнесенный высокими стенами; в саду – прямоугольный водоемом, окруженный сикоморами, за которым высится фасад дома с портиком, образованным двумя рядами колонн, украшенных изящной резьбой и раскраской, и стеной позади него. В стене две двери и одно окно нарисованы краской, они ведут из портика в покои хозяина. Как свидетельствуют данные раскопок в Кахуне и в других поселениях Среднего царства, эти проемы отображают трехчастный план дома той эпохи, состоявший из центрального помещения, фланкированного спальней и другими боковыми комнатами. Здесь снова из кровли портика выступают три водосточных желоба, но на этот раз можно предположить, что помимо отвода воды, охлаждающей кровлю, они выполняли символическую функцию, изображая водоем полным водой.
В этих моделях нет человеческих фигурок. Их назначение заключалось в том, чтобы обеспечить Мекетра приятным окружением сада с водоемом и прохладой тенистого портика. Подробное воспроизведение его резиденции казалось ненужным, т. к. он теперь обитал в своей гробнице, своем «вечном доме».
Египетские погребальные модели остаются уникальным явлением своей культуры. Но начиная с железного века (ок. X–VIII вв. до н. э.), на севере и в центральной части Апеннинского полуострова в погребениях колодезного типа появляются терракотовые урны в виде круглой, овальной или прямоугольной хижины. Предполагают, что местом появления этих пеплохранительниц был будущий Лаций; потом они вошли в употребление в Этрурии, где они более частое явление и имеют в основном прямоугольную форму. По вполне реалистично исполненным формам ранних пеплохранительниц подробно воссоздается структура примитивного италийского жилища. Это однокамерная постройка, предназначенная для любых функций жизнедеятельности. Главным элементом пластического оформления урн является кровля, где конструкция из скрещенных Х-образно стропил передана либо посредством выпуклости, своего рода гребешка, либо с помощью пластического декора, напоминающего рога. Свет поступает не только через большой проем входа: слева обычно также находится окно и обычно дымоход в отверстии над входом. Вход может быть обрамлен двумя парами колонн; стены и кровля украшены геометрическим орнаментом, процарапанным в толще глиняной массы или нанесенным краской.
Некоторые из этих урн дополнены фигурками и мобильными предметами в интерьере; несомненно, они представляют дом умершего: если это мужчина, воин, то это символизирует миниатюрное оружие. Но если это не погребальные урны, модели, которые происходят из погребений, являют собой приношения умершим, иногда они также включают различные аксессуары.
Пять таких миниатюрных приношений, найденных при раскопках некрополя на греческом острове Фера и датируемых приблизительно серединой VI в. до н. э., восходят, возможно, к египетскому обычаю помещать модели в гробницу, хотя усмотреть здесь прямую связь довольно трудно из-за слишком большой временной дистанции. Скорее они отражают представление о загробном существовании подобно жизни в земном мире, сложившееся под влиянием египетских верований после того, как выходцы с Феры основали колонию у границы Египта. Модели сделаны без кровли или со сводчатым покрытием и представляют собой заменители – в основном точные копии – домов, наполненных различными бытовыми предметами, в том числе, миниатюрными столами, подставками для сидения, посудой. Одна из моделей особенно примечательна. Лишенная кровли и с обстановкой в интерьере она содержит множество миниатюрных сосудов, предназначенных для съестных и прочих припасов. На ее стены нанесена надпись, которая называет имя владелицы или дарительницы, женщины по имени Архидика, которая заказала сделать эту модель, чтобы в погребении не было недостатка во всем необходимом.
Для инвентаря италийских погребений характерны домовидные урны, однако в гробницах, раскопанных в селении Гуардиа Пертикара на юге Италии, обнаружены приношения в виде небольших терракотовых моделей храмов (или домов), украшенных геометрическим орнаментом. На эти земли с конца VI в. до н. э. устремлялись греческие колонисты, поэтому найденные экземпляры вполне могут свидетельствовать об их влиянии на туземную общину. Позднее архитектурные модели не встречаются ни в греческих, ни в италийских погребениях. Но от всех основных периодов истории античного мира сохранились архитектурные модели, посвященные божествам.
Ex voto и священные предметы
Когда апостол Павел проповедовал в Эфесе, малоазийском городе прославленного храма Артемиды, некий серебряник по имени Деметрий начал против него кампанию. Как повествуют Деяния апостолов, названный Деметрий, «делавший серебряные храмы Артемиды и доставлявший художникам немалую прибыль, собрав их и других подобных ремесленников, сказал: друзья! вы знаете, что от этого ремесла зависит благосостояние наше; между тем вы видите и слышите, что не только в Ефесе, но почти по всей Ассии этот Павел своими убеждениями совратил немалое число людей, говоря, что делаемое руками человеческими не суть боги. А это нам угрожает тем, что не только ремесло наше придет в презрение, но и храм великой богини Артемиды ничего не будет значить». Выслушав речь, ремесленники «исполнились ярости и стали кричать, говоря: велика Артемида Ефесская! И весь город наполнился смятением»[42].
Если резюмировать сказанное в Деяниях, то волнения, вспыхнувшие в Эфесе в середине I в., были вызваны тем обстоятельством, что под угрозой оказалось доходное художественное производство, процветавшее благодаря многочисленным почитателям богини, стекавшимся в город. На продажу шли небольшие серебряные изделия в виде храма, которые, более чем вероятно, вмещали главную святыню – статуэтку или как-то иначе «делаемое руками человеческими» изображение Артемиды Эфесской (может быть, рельефное).
В отношении античной греко-римской культуры, специализация мастерской Деметрия – случай не единственный. В такой же мастерской художественной обработки металла в эпоху императора Августа была изготовлена партия товара, включавшая предметы для религиозных обрядов. Это шесть портативных храмиков, извлеченных из обломков римского торгового судна, затонувшего в дельте реки По у современного города Комаккио. Они тщательно отделаны, снабжены сверху кольцами, чтобы их было удобно переносить или подвешивать, и открывающимися дверцами, за которыми расположены статуэтки божеств (Меркурия, Венеры). Вообще, культовые предметы в виде архитектурной модели были распространены в античном мире. Из Малой Азии шла традиция портативных капелл Кибелы, наисков, и домашние алтари древних римлян, ларарии, нередко имели форму миниатюрных зданий.
Традиция приносить модели в дар божеству в знак благодарности или с просьбой о его покровительстве существовала с ранних периодов истории античного мира. В Древней Греции она была развита уже в периоды геометрический и архаики и связана в основном с культом женских божеств. Похоже, что, по представлениям древних греков, верховная богиня Олимпийского пантеона Гера была особенно расположена к такого рода подношениям – напомним, что на раскопках Герайона на Самосе найдено большинство моделей из числа датируемых этими периодами. Еще несколько происходят из святилищ Аргоса и Перахоры, где также почиталась Гера.
Поскольку эту могущественную супругу Зевса считали хранительницей домов и «хранительницей ключей», следовательно, воспринималось как должное подношение ей миниатюрных домов и в особенности главной части храма, наоса, где «обитала» статуя божества. Одним из ее атрибутов был ключ, но и к другим божествам относились эпитеты «хранителей ключей», и их атрибутом был ключ. Например, он был у Афины, титульной богини Афин и Лариссы, где также найдены модели домов, но где культ Геры был мало развит, почти неизвестен. Так что подношение совершалось не во имя богини, а ее власти, выраженной в эпитете. Известны также модели из святилища Артемиды Орфии близ Спарты и из других мест, где почитались женские божества.
Вотивные модели италийского происхождения датируются более поздним временем, но они надолго остаются в употреблении в центральной Италии, где их формы довольно разнообразны. Как греческие, так италийские и римские экземпляры могут быть сделаны из камня (предпочтение отдавалось тому, который легче в обработке) или из металла, но чаще всего они вылеплены из глины, материала, полученного поблизости местными мастерами. По наблюдению Т. Г. Шаттнера, посвятившего ранним греческим моделям специальное исследование, глиняные модели преобладали в зоне, заселенной дорийцами, а каменные, в основном, из известняка – ионийцами. На мысль об использовании других материалов может навести один пассаж у Павсания (X, 5, 9), где говорится о том, что древний дельфийский храм был построен пчелами, из пчелиного воска и перьев, и что бог Аполлон послал этот храм на край света, к гипербореям. Ведь не трудно предположить, что греческий писатель соотносил свое сообщение с реалиями вотивной пластики, тем более, что вотивные модели были транспортабельны, и некоторые из них даже имеют специальное приспособление, позволяющее их переносить.
Каменные модели обычно вырезаны из одного куска материала. Глиняные лепили по частям: отдельно цоколь, стены, кровлю, а потом собирали и фиксировали мелкие детали (акротерии и т. п.). Поверхность иногда лощили глиняным раствором. По технике исполнения такие модели ничем не отличаются от керамических изделий другого назначения, от керамических фонарей птолемеевского и римского периодов Александрии в том числе. Среди последних известны не только репродукции хаторических храмов с их специфическими колоннами и знаменитого маяка, но и модели домов в два этажа и другие постройки[43]. Расписывали и вотивные, и погребальные модели, но красочный слой редко где сохранился. Краску наносили в тех же местах, в которых ее наносили в реальных зданиях, т. е. по преимуществу в местах сочленений и на верхних частях: цветом выделяли капители, карнизы, антаблемент и кровлю. Возможно, что на модели из Гарагузо черепицы были показаны цветом на отшлифованной поверхности кровли. На стенках греческих моделей геометрической и архаической эпохи различимы те же мотивы орнамента, что и на современных им вазах – геометрический и растительный.
Вотивные модели часто делали полыми и с большим отверстием там, где находится вход в здание. Вероятно, это было вызвано тем, что внутрь помещали фигурку божества или какие-либо другие символы культа. В некоторых экземплярах отверстие занимает всю плоскость фасада, если же фасад обрамлен портиком, то его средние колонны раздвинуты или вовсе отсутствуют. Таким образом, фронтальная сторона модели оказывается открытой, чтобы создать оптимальные условия для обзора священных изображений. Примеры тому сохранились: та же мраморная модель из Гарагузо, датируемая ок. 470 г. до н. э., включает статуэтку сидящей богини. Мобильный характер этого предмета является причиной того, что в большинстве случаев он утрачен, но можно представить себе статуэтку божества в греческих моделях, где большое отверстие должно служить свободной установке этой статуэтки и тому, чтобы она была всегда видна.
Место, где в святилище помещались модели домов, невозможно определить точно. Некоторые глиняные модели, как и каменные, имеют плоское основание в виде платформы, следовательно, они должны были где-то устанавливаться. У некоторых экземпляров задний фасад плохо проработан и на нем заметны царапины, что наводит на мысль, что их приставляли к стене и задняя часть оставалась скрытой. Вероятно, их ставили в интерьере здания, что особенно относится к глиняным моделям, на которых не осталось следов их употребления со временем. У некоторых моделей проделаны небольшие отверстия под коньком кровли, в которые, несомненно, вставлялась палка, предназначенная для того, чтобы их поднимать и переносить во время процессий. В особенности так могло происходить в случае тяжелых каменных моделей, как те, которые происходят с Самоса, чей вес приблизительно 10 кг. Подобная сцена изображена на фреске из Помпей, где юноши несут модель простильного храма коринфского ордера в процессии на празднестве в честь Венеры.
Несомненно, что по техническим причинам некоторые терракотовые модели снабжены кровлями с загнутыми краями, так как само собой разумеется, что такое покрытие не существовало в монументальной архитектуре античного мира. Во многих других случаях работа просто не отличается большой точностью, заметны диспропорции в частях, смещения форм. Большинство дверей слишком широки и высоки, порог поднят на слишком большую высоту, карнизы словно переваливаются через край, черепицы слишком велики и их число уменьшено, то же касается соединительных планок, держащих черепицу, конька кровли или бордюра. Таким образом, по всем деталям этих моделей видно, что мастер упрощает, его цель состоит не в том, чтобы точно воспроизвести существующее здание, но в том, чтобы выделить основные формы или некоторые наиболее характерные элементы, которые облегчат задачу интерпретации модели для зрителей.
Эти диспропорции, кажется, свойственны всем греческим миниатюрным зданиям в той же мере, что и саркофагу Плакальщиц, который представляет собой миниатюрный ионический храм-надгробие царя Сидона Стратона I (IV в. до н. э.). В этом настоящем произведении искусства, которое – в отличие от большей частью грубо сделанных моделей – не воспроизводит реальный монумент, женские фигуры («плакальщицы») слишком велики по отношению к обрамляющим их колоннам, поскольку колонны служат лишь тому, чтобы объединить эти фигуры в сцену. Равным образом можно заметить, что в моделях храмов большое отверстие и раздвинутые колонны на фасаде представляют собой прием, позволяющий открыть вид на статуэтку, установленную в глубине, – на самом деле важна именно она.
Конечно, достоверность информации относительно реальной архитектуры, которую содержат модели, ограничена, но выбор этой информации мастером не может быть произвольным; он старательно воспроизводит основные элементы, характеризующие здание: план, стены, кровля, проемы, такие, как дверь и окна. Их исполнение может быть грубым и схематичным, но не фальшивым. Мастер воспроизводит и копирует то, что у него перед глазами, что он видит и что знает. Так, ранние греческие модели отличаются аутентичностью, в них планы и основные архитектурные элементы реальных прототипов воспроизведены вполне достоверно.
Тот факт, что огромное количество греко-римских моделей дошли до нас, передавая одно или несколько реальных построек, и что речь о существовавшей архитектуре, позволяет дополнить информацию, которую раскопки не дают в полной мере. В отношении греческого мира эта информация относится помимо всего прочего к отдаленной эпохе.
Греческие модели с прямоугольным планом и дверью в одной из торцовых сторон представляют собой наиболее распространенный тип – «ойкос», по классификации Шаттнера[44]. Вариантом «ойкоса» с фасадом в антах является изящная модель периода архаики из Аргоса. У нее короткие анты в сравнении с известными по образцам настоящих зданий, которые обычно выступают настолько, что образуют вестибюль. Интересно, что в этой модели нижняя часть дома отделена от кровли пластиной, которая выступает за стены и образует навес, поддерживаемый колоннами. Пластина декорирована большими параллельными вертикальными полосами, которые, возможно, отображают ряды балок или, более вероятно, если кровля сделана на стропилах, то концы поперечных лежней. Так как угол наклона кровли 59 градусов, она скорее всего покрыта не черепицей, а соломой или тростником. Покрытие из недолговечных материалов объясняет высокий подъем кровли, обеспечивающий быстрый сток дождевой воды. Мотивы росписи на поверхности кровли передают не вид конструкции, а выполняют чисто декоративную функцию, подсказанную росписями современных ваз. Роспись стен довольно сильно от них отличается и показывает то, что может быть деревянной каркасной стеной с заполнением. Углы дома расчерчены большими вертикальными линиями, обрамленными вверху и внизу другими подобными же линиями. То же самое, столбы навеса и их подпорки, соединяющие их со стеной, являются формой, типичной для деревянной конструкции. С боковой стороны дома различимы вертикальные полосы, нанесенные на стены с чисто декоративной целью, так как они продолжаются как бы сквозь окна. Окна – по два с каждой стороны – имеют форму треугольных люкарн, которые в реальной архитектуре делались с помощью двух черепиц или двух деревянных брусков, поставленных под углом друг к другу.
Существование домов-башен в примитивной греческой архитектуре иллюстрирует модель, найденная на Самосе.
Две двери, расположенные одна над другой (из-за размера и расположения верхний проем не может быть окном) говорят о нескольких этажах. Здание перекрыто крышей-террасой, чье исполнение представляет интерес. Она состоит из трех уровней: первый образован балками, которые несут тяжесть кровли; затем идет настил из веток и сверху идет третий уровень, который представляет собой слой утрамбованной земли, настоящее покрытие крыши. Настил из балок украшен лентой дентикул.
Модели овальных домов известны единственно по экземпляру с Самоса, что, по-видимому, соотносится с распространением этого типа жилища. Дверь расположена на длинной стороне, чуть отступя от закругления длинной стены в сторону короткой. Можно предположить кровлю наподобие кровли в модели с Перахоры с настилом из соломы или тростника. Интересно то, что под самой вершиной кровли находится люкарна в форме небольшого щипца кровли, обрамленная двумя брусками дерева. То, что это люкарна-дымоход, очевидно и предполагает существование открытой стропильной фермы.
Модели домов с апсидой редки. Два эземпляра с Самоса показывают простой план без антов и без вестибюля. Модель с Перахоры интересна тем, что ее простильный план с короткими антами очень похож на план модели из Аргоса. Как и последняя, она расположена на платформе. С первого взгляда на кровлю с ее изогнутым контуром становится понятно, что она не могла быть сделана иначе, чем из соломы или тростника. Солома уложена пучками, привязанными к стропильным фермам. Поскольку длина пучков ограничена, вся поверхность кровли покрыта расположенными друг над другом рядами: верхние пучки перекрывают частично нижние. Это создает характерную изогнутую форму кровли, слегка выпуклую.
Особенность модели с Перахоры состоит в том, что ее продольные стены изогнуты. Выпуклые стены характерны для примитивной греческой архитектуры. Они встречаются в прямоугольных домах и также в округлых домах, что зависело от древней техники строительства из мелких камней, сырцовых кирпичей и т. п. То же можно предположить и в отношении конструкции модели с Перахоры; то же самое показывает проем входа, потому что он уменьшен до размера, который невозможно осуществить кроме как в этом виде материалов. Пара сдвоенных колонн на фасаде может быть только из дерева, потому что каменные колонны вряд ли могли быть сдвоены, так как для поддержки кровли было бы достаточно по одной с каждой стороны. Комбинация мелких камней и сырцовых кирпичей в стенах с деревянными колоннами характерна для примитивной греческой архитектуры. Роспись этой модели, как и модели из Аргоса, не позволяет определенно интерпретировать способ строительства. Она указывает на цвета реальной архитектуры этого периода, где меандр является одним из наиболее репрезентативных мотивов. В этом отношении можно быть уверенным, что роспись моделей домов основана на традиции реального строительства.
Как и в модели из Аргоса, в модели с Перахоры сделаны треугольные окна в верхней части стены. В других моделях иногда встречаются квадратные окна. Любопытно, что это всегда несколько окон (одно не встречается нигде), что они очень малы по отношению к поверхности стены и что расположены очень высоко. На их примере понятно, что функции окна в примитивной греческой архитектуре ограничены освещением и вентиляцией. Вид наружу играл не более чем второстепенную роль.
Вопрос интерпретации моделей – представляют ли они храмы и жилые дома – занимает большую часть научных исследований без особого результата в отношении того, чему отдать предпочтение – одному или другому. Решающая роль в этом принадлежит декору моделей, который можно без колебаний отнести к зданиям большой архитектуры. Таким образом можно рассматривать наиболее известную модель из Аргоса, которую легко отнести к религиозному, культовому зданию. Также модели с искусно сделанными капителями, как в модели из Лариссы, можно объяснить как сакральное здание, поскольку невозможно вообразить столь богатый декор на жилых домах. Наконец, акротерии на моделях из Скиллонта также более характерны для архитектуры храмов и уж во всяком случае – для репрезентативной архитектуры. Типы планов только в редких случаях дают ясную информацию, так как они могут быть свойственны как светской, так и сакральной архитектуре. Случай с домами-башнями очевиден: все экземпляры соответствуют реальной светской архитектуре.
На Апеннинском полуострове после VII в. до н. э. получают распространение модели прямоугольных зданий, аналогичные тем, которые существовали в греческом мире. Предназначенные большей частью для святилищ, они представляют собой простые «контейнеры», снабженные очень большим проемом, который может занимать всю торцовую сторону, а двускатная кровля увенчана антефиксами (модель VII–VI вв. до н. э., найденная в святилище Матер Матута в Сатрикуме, и модель, датируемая III–II вв. до н. э., происходящая из вотивного депо храма Минервы Медика в Риме). Передают ли они архитектуру храмов, домов или – более вероятно – и то, и другое разом? Единственный экземпляр происходит из Веллетри: под фронтоном показаны стыки балок несущей конструкции; деление стен вполвысоты образовано при помощи карниза; внутрь ведут две небольшие двери, которые наводят на мысль о храме с двумя целлами. Точность, которую модели этого рода обнаруживают особенно с V по III вв. до н. э. с завидным постоянством. И на фрагментированных терракотовых экземплярах фронтоны и кровли, иногда расписанные, лучше проработаны, чем на греческих моделях. Например, на кровле из Вейи помимо плоских и полукруглых соединительных черепиц старательно вылеплены антефиксы в виде голов с нимбами, а на фронтоне из святилища Дианы в Неми представлены различные персонажи, обозначенные одними головам.
К изделиям не слишком высокого качества можно добавить несколько образцов, сделанных более искусно. Это элегантный псевдопериптерный храмик с широко открытым пронаосом, который найден в святилище в Вульчи; мастер детально проработал архитрав над коринфскими колоннами, чьи базы представляют собой два валика, опирающиеся на двойной цоколь, похожий на прямоугольные брусья, а украшенный высоким рельефом фронтон обрамлен под скатом рядами дентикул – декор, который не встречается в Риме с конца II в. до н. э., что позволяет определить дату этой модели, предающей формы позднее-эллинистической храмовой архитектуры.
Юноши, несущие модель храма на празднествах в честь Венеры (с помпейской фрески)
На раскопках в Италии и в соседних странах, на которые в древности распространялось римское влияние, встречаются не только модели храмов. На месте древнего святилища в Вульчи найдены портик с семью колоннами без каннелюр в нижней части – элемент, хорошо известный в эллинистической архитектуре, а также высокая башня с квадратным планом, арочным входом и окнами наверху, на ее стенах кирпичная кладка чередуется со слоями раствора. В том же ряду упомянем модели театральной архитектуры: наиболее древняя из Музея Неаполя представляет собой портал сцены в два яруса под декорированным фронтоном. Нижний ярус оформлен стройными ионическими колоннами, за которыми стену портала членят три нарисованные двери, и в целом, эта композиция характерна для поздней эллинистической эпохи на Сицилии и на юге Италии.
Наконец, необходимо отметить серию моделей, происходящих с юго-запада Люксембурга и с севера Лотарингии, изображающих главный дом деревенской виллы. В экземпляре Музея Тьонвиля верхний этаж дома с небольшими окнами завершается двускатной кровлей, покрытой плиткой из пиленного камня, узнаваемой по сетчатому рисунку; фасад венчают три маленьких фронтона, а угловые башни соединены галереей с деревянными столбами. В модели из Музея истории и искусства в Люксембурге такая галерея заменена вестибюлем, над которым также возвышаются три маленьких фронтона, тогда как в другой модели (из того же музея) вход под фронтоном обрамлен двумя аркадами, над ним в верхнем этаже расположены небольшие квадратные окна. Поскольку настоящие дома местных вилл покрывали каменной плиткой (в I – III вв., особенно в районе Трира), эти модели с симметричной композицией скорее всего относятся к изделиям местного производства, использовавшего известняк, добытый поблизости. Интересно, что на некоторых каменных моделях сохранились следы от работы инструментами, как процарапанные циркулем арки на модели тревирской виллы из Люксембурга. К тому же у экземпляров этой серии в основании сделан большой прямоугольный паз, который предназначался для того, чтобы укрепить их на постаменте.
Большинство моделей нехрамовой архитектуры относятся к категории вотивных, в том числе – башня и портик из Вульчи, которые, возможно, изображают здания, построенные рядом со святилищем. Как вотивный предмет интерпретируют каменную модель купальни, приобретенную на рынке древностей в Таормине и ныне хранящуюся в Академическом художественном музее в Бонне: в ней к водоему, связанному с резервуаром с помощью небольшого канала, ведет пролет лестницы, что представляет собой систему, которая известна по устройству римских терм. Водолечебницы обычно находились при святилищах, поэтому больной вполне мог поднести эту модель экс-вото божеству-целителю. В стране тревиров модели вилл можно рассматривать наряду с другими моделями, выполнявшими функции вотивных и священных предметов: это хранящиеся в Музее истории и искусства Люксембурга храм в антах с троном богини-матери и странное здание, где высокий вход под фронтоном, фланкирован колоннами. Сюда же следует отнести модели-эдикулы, которые символизировали большое жилище и могли служить для отправления домашнего культа, как, например, ларарии, которые часто изображали здание.
Модели египетских храмов редки, поскольку само святилище рассматривалось как своего рода модель универсума. Они появляются в эпоху после Среднего царства, когда число других моделей уменьшается и больше не является частью погребального инвентаря. Здесь можно привести две. Первая представляет собой большую базу из кварцита, происходящую из Телль эль-Яхудия, в Дельте, подписанную именем Сети I. Она образует цоколь модели фасада храма, которая, возможно, служила во время церемонии заложения и инаугурации реального храма. Элементы ансамбля – ограждения-пилоны, боковые стены первого двора, обелиски, статуи фараона и сфинксов, выполненные в других материалах, исчезли, но углубления, в которые они были вставлены, а также рампа с двойной лестницей, ведущей к вратам, еще сохранились на поверхности блока. На фасе базы тексты восемь раз раболепно упоминают имя фараона, из них можно понять, из каких драгоценных материалов были выполнены постройки и что храм посвящался Re-Atoum-Khepri в Гелиополисе. Вторая модель из известняка, найденная в Мемфисе, представляет собой бассейн для возлияний. С наружной стороны бассейн обрамлён зубчатыми формами и бастионами, символизирующими, как сообщают тексты, выгравированные на донце и на боковине модели, большой мемфисский храм Птаха. Вблизи этой находки обнаружен угол настоящей стены из сырцового кирпича более раннего времени. Три модели из фаянса и из известняка квадратных в плане башен с зубцами были найдены в том же раскопе, а также по соседству была найдена капелла эпохи Сети I со статуей богини «Бастион» с головным убором в виде башни.
«Парадигма» и синонимы
В одном месте у Плутарха речь идет об обычае греческих городов устраивать конкурсы по случаю принятого решения возвести тот или иной монумент. В свое время писатель 2-ой половины I – первых десятилетий II в. н. э. вряд ли мог наблюдать нечто подобное, ведь тогда большинству полисов было не под силу самостоятельно осуществить крупные, общественно значимые проекты, а там, где шло большое строительство, как в благополучных Афинах, формы его организации были иными. Так что скорее всего сообщение Плутарха отражало практику былых времен. Он писал о том, что совет граждан полиса проводит конкурс, на который соискатели контракта представляют свои проектные предложения и «парадигмы», то есть образцы. Относительно того, какого рода образцы они представляют, у него не было сказано ничего определенного. Но в научной литературе приводилось достаточно аргументов, чтобы стало традицией признавать вероятность того, что у него под «парадигмами» подразумевались модели. Той традиции следует и русский перевод этого места из сочинений Плутарха в книге «Архитектура античного мира», полностью передающий слова древнегреческого писателя: «Города, обнародовав решение о постройке храмов или водружении колоссов, выслушивают мастеров, соревнующихся друг с другом ради получения заказа и приносящих проекты (logoi) и модели (paradeigmata), а затем выбирают того, кто то же самое сделает дешевле, лучше и скорее»[45].
Прямое подтверждение того, что в подобных случаях архитектор должен был продемонстрировать состоятельность своего проекта на модели, содержится у Витрувия, в его пересказе сюжета из какого-то греческого источника[46] События, о которых повествует Витрувий, происходят в конце IV в. до н. э. в Родосе, куда явился архитектор по имени Каллий с предложением соорудить хитроумный механизм для обороны города. Его предложение было рассмотрено на собрании граждан в следующем порядке. Так же, как и мастера у Плутарха, он изложил суть своего замысла и показал на небольшом образце то, что намерен сделать. Этот образец состоял из фрагмента городской стены, на которой был установлен вращающийся кран, и осадной башни, приближавшейся к укреплениям, как при наступлении неприятеля. С помощью крана Каллий ловко захватил башню и перетащил ее по другую сторону стены, чем совершенно покорил родосцев и обеспечил себе долгосрочный договор с городом. Он был не единственным претендентом на заключение договора. Подобно соискателям контракта на строительство храма или водружение колосса, Каллий выступал соперником местного архитектора Диогнета. И обошел его, убедив собрание, что сумеет обеспечить более эффективную защиту, чем Диогнет. Но в результате не смог сделать обещанный механизм в натуральную величину, чтобы противодействовать реальной угрозе разрушения стен Родоса[47].
Убедительность рассказу Витрувия придает то, что он относится к далекому прошлому, когда в Греции были сильны устои полисной демократии и обсуждение жизненно важных для города вопросов проходило в народном собрании, тогда как принципиальные решения по ним выносил всенародно избранный совет граждан. В демократических полисах контракт на строительство или реконструкцию общественных зданий нередко заключали на основании конкурсов, на которые претендующие на заказ архитекторы представляли модели всей постройки, но чаще – какой-нибудь ее наиболее значительной части, выполненные с уменьшением реальных размеров. Существование такого рода уменьшенных моделей, именуемых по-гречески парадигмой (образцом) или как-либо иначе, но близко по смыслу, прослеживается по литературным и эпиграфическим источникам. Так, Геродот в своей «Истории» (V, 62) рассказывал, что в конце VI в. до н. э. совет дельфийского союза заключил договор с афинским родом Алкмеонидов на сооружение храма Аполлона в Дельфах. А поскольку Алкмеониды были богаты и пользовались большим уважением, то воздвигли храм «еще более великолепный, чем парадигма» – согласно договору, они должны были построить здание из известкового туфа, но сделали его фасад из паросского мрамора.
Рассказ Геродота позволяет уточнить обстоятельства дела. Вероятно, советом была утверждена «парадигма», которой надлежало руководствоваться строителям. Между тем Алкмеониды, пользуясь своим богатством и влиянием, решили превзойти ее и употребили благородный дорогостоящий камень. По логике вещей, эта «парадигма» должна была давать более или менее полное представление о возводимом здании, коль скоро построенный храм получился великолепнее, чем она. Рисунком плана она не могла быть и едва ли могла иметь вид какой-либо другой графической схемы, не способной передать вид здания в трех измерениях. Так же трудно допустить мысль и об идеальной парадигме.
О распространенности практики конкурсов с участием моделей говорит пространная надпись из малоазийского города Кумы, датируемая концом II в. до н. э., где выражена признательность местной зажиточной горожанке Архиппе за то, что она вызвалась оплатить расходы на реконструкцию перекрытия и замену кровли в здании городского совета. Ее поступок был оценен тем более высоко, что, как сказано в надписи, «прошло состязание архитекторов, представивших модели (hypodeigmata), по рассмотрении которых выяснилось, что издержки будут весьма существенными»[48].
Таким образом, одобрив уменьшенную модель будущего здания или чаще – какой-либо значительной части постройки, заключали контракт, и строительство начиналось. Как и рисунки, нацарапанные на стенах возведенной части здания и обычно выполненные в масштабе 1:1 (на стене незаконченного храма в Дидимах близ Милета, в Приене), так и определенная часть моделей делалась в натуральную величину для изготовления архитектурных элементов скромного размера, обычно – для скульптурных деталей. Такого рода модели, необходимые строительным мастерам для воспроизведения, а не для утверждения властями, носили исключительно технический характер, они появляются много раз в надписях под именем «парадигма».
В конце V в. до н. э. в надписи с подробным отчетом об издержках на возведение Эрехтейона указаны выплаты скульптору Агафонору за восковую парадигму листьев аканфа для резных кессонов потолка. В Эпидавре в середине IV в. до н. э. счета Толоса сообщают об уплате мастеру за парадигму водосточного желоба в виде головы льва, серия которых затем должна была быть изваяна в афинской мастерской. Приблизительно в то же время знаменитый договор на строительство Арсенала в Пирее требовал соорудить сто тридцать четыре ларя для снастей в соответствии с парадигмой архитектора[49].
И на Делосе надпись того же века в связи с ионической колоннадой храма сообщает о доставке из Афин каменной парадигмы капители. Существует еще много других примеров. В целом они показывают, что парадигма в древнегреческом строительном лексиконе чаще всего означала объемную модель в масштабе 1:1, выполнявшуюся в ходе строительства, но сам этот термин – или один из его синонимов – мог прилагаться к уменьшенному изображению проекта, в том числе к простому рисунку, как об этом говорят надписи Делоса, в которых упоминается покрытая белой краской доска для парадигмы пропилона.
Уточним сказанное: поскольку греческий архитектурный канон состоял из строго определенных типов зданий, в большинстве своем повторявшихся и потому не представлявших собой ничего неожиданного, постольку модель в уменьшенном виде или общий план постройки не были в действительности необходимы для понимания проекта властями или подрядчиками. Все решалось на основании пояснительной записки (syngraphé), моделей и рисунков в натуральную величину деталей, особенно – скульптурных. Создание моделей или планов постройки или ее частей требовалось только в случаях более сложных конструкций и не таких обычных, как другие.
В подобной ситуации оказались мастера, работавшие в восточной провинции Римской империи во II в. н. э. Об их поисках архитектурного решения свидетельствует единственный до сих пор найденный экземпляр греческой проектной модели. Он обнаружен на раскопках у основания большой лестницы храма «А» в Ниха (селении, расположенном в долине Бекаа на территории современного Ливана). Модель представляет собой блок известняка размером 61 × 64 см в основании, в верхней части которого обозначены элементы священной части этого храма сирийского типа. Очевидно, она должна была наглядно и в масштабе 1:24 представить «подготовительный план (или проект) адитона» («prokentema adytou», как сказано в греческой надписи, вырезанной на ней). Модель эта существенно отличается от того, что было построено в действительности. В храмах сирийского типа в адитоне, располагавшемся в задней части храма, находилась культовая статуя. В Ниха два крыла лестницы ведут на платформу, разделенную колоннадами на три нефа, и с эдикулой в середине. Но если сравнить модель с руинами храма, то можно заметить, что система лестничных маршей, определенная в модели в футах (сокращенно по-гречески po или pod), сокращена и упрощена таким образом, что площадка при входе в среднюю эдикулу занимает практически всю ширину платформы. Более того, согласно граффито из небольших кружков, вырезанных на модели, эта эдикула, окруженная колонками, должна была быть восьмиугольной, но в действительности она была сделана шестиугольной. Таким образом, «проект адитона» играл роль не утвержденного образца для строителей, но был рабочим инструментом, способом изъяснения, дававшим возможность вести дискуссии между мастерами.
К модели из Ниха, несомненно служившей для иллюстрации проекта, можно добавить модель алтаря в Баальбеке, предельно обобщенно показывающую в масштабе 1:30 одну из секций этого сооружения. К сожалению, не сохранилось ничего кроме нижней части от мраморной модели (подиум с шестью ступенями на главном фасаде, стилобат и базы колонн), открытой в Остии и атрибутируемой позднереспубликанской эпохе по причине ее типологического сходства с храмом Портуна на Форуме Боаруме в Риме. Это маленький простильный тетрастиль в масштабе 1:32, поскольку цифры на модели соответствуют отношению 2 футов к 29,6 см. В отличие от вотивных моделей, обычно лишенных центральных колонн на фасаде (прием, позволяющий открыть вид на священное изображение), в модели храма из Остии пронаос – настоящий тетрастиль, перекрывающий вид на вход; и это может быть аргументом в пользу ее интерпретации как проектной модели. К тому же каменные вотивные модели обычно сделаны из одного куска материала, в то время как модель храма из Остии состоит из подиума, прикрепленного к основному объему посредством металлических стержней, укрепленных в просверленных базах колонн.
Модель адитона храма «А» в Ниха. II в. н. э..
Об использовании моделей в натуральную величину в древнеримском зодчестве письменные источники дают слабое представление, но можно предположить, что они были в ходу на крупных и ответственных стройках. В отношении же моделей, представляющих архитектурную композицию или фрагмент композиции в уменьшенном виде, существует не больше информации. Даже у Витрувия, чей трактат «Десять книг об архитектуре» во многом основан на опыте эллинистической архитектуры, трудно обнаружить следы использования трехмерных образцов в современном ему строительстве. Любопытно, что, рассказывая об авантюре с вращающимся краном, Витрувий предостерегает от излишнего доверия к уменьшенным моделям вообще, говоря что «одни вещи, сделанные по образцу небольшой модели, действуют одинаково и в большом размере, а для других не может быть модели, но их строят сами по себе; некоторые же таковы, что на модели они кажутся правдоподобными, но, будучи увеличены, разваливаются»[50].
Еще однажды использование проектных моделей засвидетельствовано в период поздней античности, в восточной части Римской империи. Это слова святителя Григория Нисского, говорившего в IV в. об астрономах, которые изучают движение планет с помощью вращающейся сферы, своего рода модели вселенной, и об архитекторах («механиках»), которые в работе над проектом имеют обыкновение делать уменьшенные модели – «предызображают формы и типы больших и выдающихся зданий в малом куске воска»[51].