Архив сочинений – 2015. Февраль (Константин Трунин)

Ааду Хинт «Клятва» (1970)

Были ли в истории Эстонии времена относительного спокойствия и всеобщего благополучия? Ааду Хинт на личном примере доказывает, что независимость не принесла счастья стране, когда, в промежутке между освобождением от пут царской России и до ввода советских войск накануне Второй Мировой войны, Эстония не видела хороших дней, находясь в лихорадке от постоянно сменяемых правительств, вплоть до установления диктатуры Пятса, взявшего ситуацию под своей жёсткий контроль. Сложно сказать, насколько «Клятва» может считаться автобиографическим художественным романом, но многие элементы из книги очень похожи на жизнь самого Хинта, начиная с первых книг и заканчивая логическим приближением к идеям коммунизма, как к самым благополучным для человека. Если бы не ода коммунизму, то такую книгу в Союзе никто бы не допустил к изданию, а так получилось очень даже хорошо, когда красные всё-таки взяли верх, а немецкие бароны и белые были побеждены ещё в одной стране.

Изначально кажется, что центральной темой книги является проказа. «Клятва» пропитана этим социально негативным заболеванием от начала и до конца; и если на первых порах герои книги исходят от переживаний к своей возможной причастности к заражённым, то, продвигаясь дальше по сюжету, Хинт всё больше отдаляет понятие лепры от проказы, придавая лепре значение именно заболевания, а с проказой сравнивая всевозможные угнетения людей, ведь одним болеют сотни, а от второго страдают тысячи людей. Книга настолько монументальна и наполнена историческим материалом, что читатель вместе с героями книги проживает их собственную жизнь, ощущая на себе лично не только боязнь стать прокажённым, но и все тягости, связанные с профессией учителя, ставшей основной для главного героя; не менее читателю предстоит понять бессмысленность идти против общественного мнения, сформированного в верхних рядах власти, спускающего вниз свои собственные представления о жизни: нужно писать книги только в позитивном ключе, восхваляя страну, и не допускать в словах выражения, способные нанести вред существующему порядку.

Ааду Хинт сам состоялся писателем, написав несколько книг о проказе, дав клятву самому себе, что всё сделает для того, чтобы принести максимальную пользу. Разве может быть более полезное в этом плане дело, нежели создание важного труда, призванного познакомить читателя с бичом человечества, по сравнению с которым чума не так страшна. От чумы Эстония страдала только два века, после чего наметился спад, а вот проказа прочно сидит на месте уже седьмой век, не думая уходить. Есть несколько легенд о возникновении проказы в этих местах, но все они остаются годными для обсуждения, покуда сам Хинт склонен считать виноватыми в этом немецких баронов, пришедших в Эстонию после крестовых походов, принеся следом за собой с Востока и проказу. Да, Хинт уделяет очень много места, оправдывая данную в юности клятву, стоя в лодке перед открытым морем, готовый в любой момент обрести там погибель, пока его не удержало желание нести свет людям. Пускай, всё в жизни Хинта и его главного персонажа было не столь радостно, но жизнь шла своим чередом и надо было под неё подстраиваться.

Сама проказа беспокоила в Эстонии только Хинта и ещё несколько сот людей, остальным было безразлично. Ярким примером становится брат главного героя, выросший в тех же условиях, но не сделавший аналогичных выводов. Каждый человек смотрит на жизнь с позиции собственных взглядов, где один сталкивается с такими обстоятельствами, которые другого обходят стороной, проблемы которого также могут быть неведомы первому. Отсюда и проистекает различие человеческого подхода к жизни. Хинт с болью рассказывает не только о немецких баронах, но и о красных, когда гражданская война расколола его собственную семью, где родной дядя главного героя стал на противоположную сторону, нежели отец, переехав жить в советскую Россию, разорвав близкие связи. Противоречий быть не может – «Клятва» дышит болью на каждой странице, предоставляя читателю самостоятельно делать выбор для суждений: можно сочувствовать угнетаемым учителям, более других привязанных к стране и народу, а можно подойти к понимаю книги с последних страниц, когда Хинт пребывает в глубоком восхищении от обещания коммунистов сделать образование бесплатным.

Так ли на самом деле всё сложно в жизни? Безусловно, абсолютное большинство людей стоит с протянутой рукой. И если одни делают это смыслом своей жизни, побираясь всюду, то другие делают это бессознательно, ожидая от государства повышения зарплаты и улучшения жизненных условий. Да, всем хочется хорошо жить. Только государство никому ничем не обязано, особенно тем, кто его выбрал, если выбирал вообще; особенно учитывая реалии эстонской неразберихи в виде двадцати сменившихся правительств за два десятка лет, а потом под пятой всё того же Пятса, то надеяться на лучшую долю точно не приходится. Лучше люди могут жить только в относительно стабильной стране, независимо от различных кризисов. А тогда, когда нет ярких лидеров, да присутствует только безликая масса, раздувающая шовинизм, порождаемый либо со стороны баронов, либо со стороны коммунистов – в такой ситуации всё определённо должно быть понятным сразу. Понимание этой истины придёт к главному герою «Клятвы» не сразу, а только когда он решится вырваться за пределы родной страны и наконец-то поближе познакомиться с отцом, что служит на корабле, каждый месяц посылая деньги семье. Именно на основании закалённых моряков, которые зависят только от себя и ещё немного от капитана, сами строят жизнь, не оглядываясь на других. Хинт правильно замечает о людях, осевших в городах, готовых жить в клоповниках и перебиваться, ощущая постоянное чувство голода, нежели взять себя в руки… и пойти хотя бы тем же моряком, стремясь зарабатывать средства для существования опасным и трудным путём.

«Клятва» – кусочек чьей-то жизни, мастерски рассказанный, дающий читателю возможность отдохнуть физически и устать от размышлений. Ааду Хинт – забытое имя, которые стоит заново открыть.

01.02.2015 (http://trounin.ru/hint70)

Джек Лондон «Маленькая хозяйка большого дома» (1916)

Джек Лондон предложил посмотреть на «Лунную долину» со стороны «Декамерона» Джованни Боккаччо: перед читателем разворачивается картина одиннадцатого дня, не вошедшего в сборник пикантных рассказов классика итальянской литературы. Лондон смело берёт бразды в свои руки, из ничего создавая историю о богатом, умном и сумасбродном даровании, что до тридцати лет постигал азы науки, после чего предался путешествию по миру, становясь едва ли не отличным материалом для книг Луи Буссенара, погружаясь и в котлы каннибалов, и строя свою личную революцию в сибирских лесах. К чему всё это рассказывал автор – непонятно. Весь сюжет «Маленькой хозяйки большого дома» крайне схематичен, когда одно никак не связано с другим, но где Лондон испытывал большое желание поместить в книгу всё только возможное, ужав до максимальной краткости. Не зря вспоминается «Декамерон», из него было взято много элементов, кроме той самой пикантности, а строго в равной степени только часть актёрской бесшабашности, которую редко какой читатель может понять. У Лондона всё гораздо запущеннее, найти в непролазных кущах действительно достойный внимания сюжет не получается.

Рядовой читатель не знает о трудностях автора со здоровьем и в финансовом плане, отчего поздний период творчества приносит больше огорчений. И ладно бы дело ограничивалось сборником рассказов, но написать объёмную книгу, да наполнить её содержанием – это трудное занятие. Лондон с высоты своего опыта взял многое используемое им ранее, привнеся в «Маленькую хозяйку» всё без исключения. Даже нет никакого удивления, когда между делом герои книги просто беседуют, особенно о положении женщин в обществе и о превосходстве англо-саксонской расы; всё происходит на фоне сильных духом людей, не знающих снисхождения к себе и к окружающим, требуя полной самоотдачи. Один из главных героев создаёт на деньги отца достойное уважения домашнее хозяйство, изменяя ландшафт и получая со всего солидный доход. Его жена, что соблазняет гостей, гарцуя на лошади в обтягивающем мокром трико, достойна сравнения с героиней «Дочери снегов». Зачем же Лондон решил создать проблему, показывая любовный треугольник, где каждому есть в нём место, но где каждый сам себя убеждает в глупой наивности бесполезных порывов – снова непонятно.

Больше всего в книге не нравится та самая декамероновская модель поведения, повторяемая с завидной частотой. Если читатель может понять одно представление на лугу, когда кто-то изображает Эроса, бравируя собой, выкрикивая о личной привлекательности и о том, что он при желании может покрыть кого угодно, и этот кто угодно от этого не откажется. Ладно бы раз… и не раз, и не два, и не три. И даже не в различных вариациях, а под копирку, да слово в слово. Безусловно, писатель должен находиться в постоянном поиске, пробуя различные техники и способы подачи текста, но где-то у Лондона сломался художественный вкус, либо произошла переоценка принципов – счастья в личной жизни так и не произошло, почки почти отказали, а денег всё также не хватало. Свести бы всё к кризису среднего возраста, да и тут не получается – Лондон был успешным писателем.

Бессвязное начало приводит к сомнительному загадочному окончанию, повторяющему наиболее депрессивные произведения Джека Лондона, когда он сам уже не видел дальнейших перспектив. Перелом наступил чуть ли не моментально, став разрушением многих мировоззрений автора, вынуждая его переосмысливать в книгах не только подход к коммунистической модели мира. сводя всё к длительной борьбе героя «Железной пяты», но и к самому себе, пустив на дно представления о личном творчестве, выразившихся наиболее ярко в «Мартине Идене». Стоит ли говорить о предрекаемой миру глобальной эпидемии, делающей всё абсолютно бессмысленным из-за «Алой чумы».

Вместе с «Маленькой хозяйкой» в сердце Лондона должна была умереть любовь. И в этом же году он умрёт сам.

02.02.2015 http://trounin.ru/london16)

Сидни Шелдон «Интриганка» (1982)

Мастер игры: так называется эта книга в оригинале. Шелдон уже успел набить себе руку, создавая разных персонажей, наполняя книги красивым сюжетом. За два года до этого им написан шедевральный «Гнев ангелов», где отталкиваться следует не только от слова шедевр, но и, безусловно, от врального тоже. Хочется верить, и веришь. На крыльях успеха Сидни берётся за новую книгу, планируя создать семейную сагу длиною в сто лет, где события начинаются со времён одной из алмазных лихорадок в ЮАР, а заканчиваются уже в современные дни. Слишком многое поместил Шелдон под одну обложку, да облёк всё в приторно-гладкое повествование, завесив читателю глаза. После «Интриганки» не следует искать в работах Сидни хоть какой-то смысл: он утрачивается окончательно, ставя на поток создание историй ради историй, не задумываясь над логичностью происходящих событий. Безусловно, читаешь с интересом, но вновь и вновь налетаешь на глухую стену, не имея возможности её обойти, смиряясь с происходящим.

Всё начинается просто замечательно, даже волшебно. Юный шотландец МакГрегор оставляет семью на родине, отдавшись воле судьбы, уезжает с пустыми карманами в поисках надежды на быструю возможность обогатиться. И всё будет идти прекрасно, покуда Шелдон не огорошит читателя безумным планом мести, рисуя неправдоподобные картины намибийской пустыни, наращивая всё в виде снежного кома, что в условиях жаркого климата становится подобием самума, забивая читателю не только глаза, уши и рот, но и основательно засоряет мозги песком. И песка-то просто невообразимое количество. Проблема в том, что песок на вкус сладкий и быстро тает во рту, доставляя удовольствие. Способность соображать постоянно отключается, взрываясь ураганом негативных эмоций, когда в краткие периоды отдыха от книги приходит осознание нелепости сюжетных ходов.

И, ладно бы, можно понять желание людей иметь больше, нежели есть. Но показывать в начале книги жадного человека, имеющего много больше, чем кто-то может ему противопоставить. Так Шелдон даёт ход совершенно невразумительным способностям, отчего один из хитрейших людей падает перед глупыми обстоятельствами. Впрочем, Шелдон видимо не зря описывал различные эпизоды, выводя изначально бурное сочетание из потомков семьи отчаянных людей, сошедшихся с жадными до всего. Спустя поколение в семье родится человек, обладающий всеми нужными качествами, чтобы встать во главе крупной компании, имея неограниченный запас финансов, поставляя оружие для нужд воюющих армий. Эпизод создаётся за эпизодом, а одна история сменяется следующей, чтобы в конце концов свести всё к трагическому финалу. Деньги не могут принести счастья – это все отлично понимают, стараясь отойти от бизнеса в тень, но железная рука дочери шотландца будет на своё усмотрение строить игру.

Практически никто из действующих лиц не оборачивается назад и не пытается анализировать прожитые годы. Для этого у них нет времени. Шелдон, конечно, не обо всём рассказывает, создавая лишь особо важные моменты жизни героев книги. Кроме участия в лихорадке на африканском континенте, читатель побывает в Париже, знакомясь с творческими муками одного из наследников богатого дома; побывает и за спиной героини-нимфоманки, прожигающей жизнь на манер скандальной звезды. Во всём можно найти прекрасное, но оно у Шелдона почему-то не задерживалось, постоянно превращаясь в фарс. Окончательную точку поставит история с близнецами, где отрицательной половине Сидни уделяет всё время, оставляя читателя недоумевать над жизнью положительной половины, поставленной в пассивное созерцательное положение. Утверждение, что близнецов невозможно отличить разбивается о стену непонимания со стороны читателя, который недоумевает, как развратная девушка может иметь полное сходство со скромной и забитой. Неужели причёски одинаковые, макияж и одежда… не голые же все были.

Ладно сшито, плотно подогнано, сделано качественно, нравится носить… ещё бы наряд не эпатировал публику.

03.02.2015 (http://trounin.ru/sheldon82)

Элизабет Хейч «Посвящение» (1953)

Родившись в Венгрии, пройдя через понимание самой себя, Элизабет Хейч открыла одну из первых школ йоги в Европе и написала книгу «Посвящение», стремясь показать людям собственное мировоззрение. Может, на заре нового становления интереса к эзотерике, когда уже было мало опытов над трупами, чьи веки содрогались от электрического тока, а строение тела совершенно перестало интересовать, тогда осталось познать глубину души – всё ещё неведомого понятия. «Посвящение» представляет из себя соединение всего: не только идею о едином боге, но и о мудрости Библии, о важности восточных духовных практик, а также гаданий с помощью доски, на которую нанесены буквы и цифры. Иной раз Хейч черпает вдохновение в ударах ножки стула об пол, либо даже из мультфильмов Уолта Диснея, находя в пугающемся Микки Маусе и окружающих его призраках что-то полезное. Самое большое увлечение Хейч – это Древний Египет.

В пятидесятые годы XX века Древний Египет был более-менее изучен, поэтому черпать информацию можно было из любого источника, начиная от художественного «Фараона» Болеслава Пруса и заканчивая различными научными изысканиями в египтологии. Откроет ли глаза читателю Хейч на далёкую и загадочную жизнь, затерянного во времени государства, чья жизнь напрямую зависела от Нила? Нет. И для одной из прошлых жизней Хейч не берёт себе в качестве основы врача или сборщика налогов, Элизабет сразу примеряет на себя роль дочери фараона, а заодно и его жены. Такая попытка шокировать читателя обречена на провал. Кровосмесительные связи династий – известный факт. Для автора «Посвящения» Древний Египет становится сном наяву, что является одной из её способностей к познанию мира. Конечно, утверждать о бессмертии каждого человека, совмещать это с возможностью видеть внутренности людей – никто не запрещает. Лишь берёт в тиски большое сомнение о реальности написанного.

Нагрузить научными терминами, сделать из мухи слона, напрочь вынести мозг божественностью граней геометрических фигур и тайных смыслов знаков зодиака: Хейч действительно создала бурлящий микс из всего возможного. Элизабет готова видеть скрытое в любом проявлении жизни: хоть в дуновении ветра, хоть в фазе Луны, хоть вследствие чего-то случившегося на чьём-то личном огороде. Главное – грамотно толковать увиденное, уподобляясь мудрым людям древности, умевших толково объяснить значение сна или предсказать жизнь по форме шишек на черепе. Ещё более важно – найти людей, которые тебе поверят. Без веры в деле эзотерики не добиться должной отдачи. Есть много удивительного в жизни, на что способно влиять коллективное сознание вместе собравшихся людей… это обратить можно в любое утверждение, хоть в такое, что в будущем с помощью силы мысли можно будет заправлять автомобили эфемерным толчком для движения, сообщая ему ускорение и сохраняя остаток заряда в духовных аккумуляторах. Если можно найти душу в теле человека, то её можно найти в представителе животного мира и даже в технике (не зря от применения грубой силы любой агрегат начинает работать исправно – метод наказания выручает человека с самых древних времён; а ведь есть ещё выражение большой любви к неодушевлённым предметам, наделяя их той самой душой).

Трудно однозначно утверждать, насколько большое влияние Элизабет Хейч могла оказать на эзотериков последующих поколений, что могли черпать вдохновение не только в «Посвящении», но и прибегая к помощи духовных наставников, вроде Карлоса Кастанеды, использовавшего в своём учении лишь незначительную часть труда Хейч, предпочитая воспринимать действительность с позиций жабы, трактующей мир из глубины того пруда, где она живёт. Над пониманием подсознания трудились психиатры задолго до Хейч, как и многие авторы в понимании мистической составляющей окружающего мира.

Пытаться обосновывать жизнь с позиции божественности можно, но уже пора начать разрушать замкнутый микромир, выглядывая за пределы сферы, через которую ещё не скоро получится пробиться.

05.02.2015 (http://trounin.ru/haich53)

Святослав Логинов «Многорукий бог далайна» (1994)

Всё заранее обречено на провал, если стараться выйти за пределы поребрика – достаточно досчитать до дюжины, согнув все пальцы на руках*. Святослав Логинов создал полностью автономный мир, который не испытывает нужды во вмешательстве со стороны: объяснено всё от и до, включая сказание об извечной борьбе добра и зла, породившей создание мира в бесконечном пространстве, о возникновении первых животных и человека. Пускай, Логинов не населил мир чрезмерным множеством живых существ, ограничившись малым количеством, и особенно скудно он обошёлся с растительной средой, дав право на существование лишь чрезмерно малым видам. Главное для Логинова было показать бренность бытия, где благими намерениями вымощена дорога в ад. Легко понять простую истину – добро не притягивает добро; совершая благо, будь готов к росту возмущения окружающих тебя людей, а также на принятие выбросов их агрессии. Именно так, никак иначе. Если читатель готов принимать книгу с позиции переосмысления подходов к жизни, то стоит браться за «Многорукого бога далайна» безотлагательно, иначе придёт разочарование, когда ум не сможет разгрызть препятствие в виде стены из собственного невежества и надуманных стереотипов.

Абсолютно на всём протяжении книги читателя будет угнетать осознание бесполезности процесса помочь миру, когда главный герой это делает на зло многорукому богу, но и на зло людям, не имея сил и желания иначе понимать смысл своего существования, исходящего из вынужденного и заранее заданного алгоритма поведения. Главный герой – это избранный, рождающийся каждое поколение. Проблема заключается лишь в одном – избранные никому не нужны, поскольку они нарушают шаткое равновесие, всех устраивающее. Назначение избранного заключается в творении новой суши, отвоёвывая жизненное пространство у многорукого бога, обитающего на глубине океана, иногда вырывающегося на берег, пожирая всё на своём пути; новая суша становится залогом спокойствия. До нынешнего избранного никто не брал на себя столь много обязательств, но и не нёс такую степень разрушения для всей системы, нарушая баланс между нуждами людей в сохранении себя, но и желаниями многорукого бога спокойно брать дань от мира, созданного специально для него в виде соглашения о прекращении борьбы с другим богом, что предпочитает думать о вечности, уподобляясь Брахме: создавая мир и полностью уходя в себя, готовый проснуться лишь для уничтожения старого и создания последующего. И так получается, что мир был создан не ради человека, а для многорукого бога, с чьими интересами следует считаться.

Другой важный аспект заключается в нелюдимости избранного, вынужденного скрывать свои способности, прибегая к уловкам и сторонясь людей. Логинов приводит сказание о древнем легендарном избранном, что не чурался вести беседы с самим многоруким богом, вынуждая того идти на уступки, но и вместе со сказанием о великих, в мире присутствуют и продолжения эпосов, дающих понимание о печальном конце каждого избранного. Никто из них не умер в счастливой старости, а чаще они просто околевали в забытом богом месте, не имеющие возможности извлечь выгоду из своего положения. В самом деле, люди вечно благодарны за новую землю, но они же и не чувствуют себя обязанными чем-то отплатить, стараясь использовать любую возможность для своей выгоды. Многие правители желали контролировать избранных, направляя их деятельность на рост своих владений, используя их способности для совершения улучшения в сфере собственных интересов, но никогда не сожалея об отсутствии антиизбранного, в чьих возможностях проявлялось бы умение топить сушу. К сожалению, Логинов не стал создавать морской народ, наполняя книгу борьбой за жизненное пространство, а наполнил содержание только чувством осознания безысходности самого человека, чья деятельность направлена лишь на разрушение мира в угоду сиюминутных выгод.

Во всём прекрасном есть горькое осознание происходящего. «Многорукий бог далайна» обладает ровно той степенью затянутости, что наполняет книгу не только полезными для мозговой деятельности моментами, но и посторонними элементами, имеющими особенность быть важными. Безусловно, автор обязан показать взросление главного героя, его первые шаги в мире и обиду на этот самый мир до безудержной злости желания показать всем место зимовки раков. Человек обязан жить исходя из того положения, которое ему дано с рождения. Поэтому совершенно очевидно, что в представлении людей постоянно есть герой из низов, способный перевернуть мир верх ногами, неся своими поступками лишь полезное для них дело, ущемляя права властьимущих и богатых: таково типичное представление о герое, создаваемом народной молвой. Есть, конечно, примеры несущих свет во тьме представителей элиты на разных уровнях, но такие создаются в угоду действующему режиму.

Логинов предложил читателю понимание мира от человека, наделённого даром к терратрансформации, познавшего ценность своих усилий. Осталось это понять читателям, чтобы навсегда уяснить тщетность сущего – это не призыв к саморазрушению и унижающим достоинство действиям: лишь ещё одно напоминание об апокалипсисе, который просто обязан случиться. Брахма должен проснуться… и с этим ничего не поделаешь.

–

* в книге исчисление ведётся только дюжинами, а это напрямую говорит о шести пальцах на каждой руке и, логично предположить, на каждой ноге: лишь человека Логинов представлял в виде человека, не давая конкретных описаний, оставив только его, полностью придумав всё остальное.

06.02.2015 (http://trounin.ru/loginov94)

Вирджиния Вулф «Волны», «Флаш» (1931—33)

Красивая ладно построенная речь с богатым наполнением, влекущая читателя в глубину повествования, имеющая поражающий воображение сюжет, заставляющий читателя не выпускать книгу из рук, имеющего целью поскорее дочитать и придти в неописуемый восторг – это всё не про творчество Вирджинии Вулф, взявшей на себя обязательство поразить мир своей неординарностью, выраженной в нестандартном подходе к написанию книг, вызывая чувство недоумения и подливая масла в огонь тем, кто имеет смелость признать мастерство писательницы, чинно строя монолог о прекрасном слоге и удивительной притягательности автора, выражающего мысли потоком сознания, революционно ворвавшегося в головы писателей начала XX века, перебродив из бесконечно прекрасного романтического взгляда на мир в нечто вроде браги, позволяя работать над составлением слов в единое предложение под видом изменённого восприятия реальности, напрочь опровергая устои всего, начиная от моральных ценностей и заканчивая чувством вкуса: кому-то такой подход может показаться новаторским, а кто-то просто не терпит простоты, но всем им нужно гораздо больше, нежели чья-то история, выраженная набором хорошо подогнанных друг к другу предложений, абзацев и глав – требуется нечто вызывающее трепет непонимания, дающее толчок к бесконечным формам возможной эволюции передачи информации, что в конечно счёте может восприниматься не только революционным подходом, означающим благо, но и беспросветным туннелем, ведущим в тупик, что останется в истории литературы жалкой попыткой на чьё-то собственное желание изменить понимание хорошего в иную сторону; всё в итоге упирается в игру словами, но никак не в ту литературу, что как-то отражает реальность, подменяя собой галлюцинации, магическое восприятие и мракобесие, создавая альтернативу окружающей среде с претензией на возможность стать определяющим трендом развития вперёд, поднимая Волну за Волной, где окончательного результата быть не может, поскольку авторы подобные Вирджинии Вулф – это экспериментаторы от литературы, достойные изучения, чтобы хотя бы понять возможности подбора букв в строго заданной последовательности, изредка использующих для выражения мыслей также знаки препинания.

Долго думая, находясь наедине с собой, собираясь с мыслями по несколько лет кряду, извлекая в глубинах подсознания всплывающие слова, занося их на бумагу, окончательно формируешь свой собственный стиль, неподвластный времени и остающийся на память читателям, заходящих в бурный поток авторских мыслей по своей собственной воле, чтобы ощутить истину древности о реке и её постоянном движении, выраженном в самообновлении. Только вода всегда остаётся водой, лишь примеси могут изменить положение, а то и довести дело до катастрофы. Вирджиния Вулф пользуется своими умениями, становясь новатором, постоянно изобретая что-то новое, не имея желания развиваться другими способами: для неё наиболее простым выходом была именно игра со словами, но никак не желание выстраивать полноценные истории, в которых читатель будет плавать как рыба, но при всём таланте писательницы читатель тонет в водоёме, не имея жабр и плавательного пузыря, адаптированного для рыб ещё и с такой удивительной способностью, как дар слышать окружающую среду. Берёт ли читатель в руки «Волны» или же предпочитает остановиться на «Флаше» – везде его поджидает построение предложений, в которые надо нырять с дополнительным грузом знаний, либо без знаний вообще: только в таком случае можно будет находить для себя цельное зерно, остальные же только мнут бумагу, не имея ни сил, ни желания добраться до сути сказанного, не находя этой сути вообще.

Разрываясь между историей о собаке и историей об историях, не видишь никакой связи между ними. Никогда не скажешь, что автором обоих произведений является Вирджиния Вулф. Книги разные, никак друг на друга не похожие. Всё в них отлично: наполнение, построение слов, авторский стиль. И если с «Флашем» читатель ещё разберётся, радуясь способности Вулф отходить от потока сознания, обложившейся источниками и энциклопедиями, переписывающей одни слова, придавая им иной смысл, но всё-таки оставаясь самой собой – писательница подаёт рассказ о собаке под видом понимания мира от лица этой самой собаки, что уже само по себе не является особенностью стиля Вулф, скрипя сердцем наполняющей страницу за страницей вполне адекватным содержанием, воспроизводя текст в стиле понимания чужих нравов, сравнивая собачьи общества нескольких стран и человеческого отношения к собакам, выраженного в пестовании пород или наплевательском отношении, порождающим рост числа дворовых псов. Где-то в глубине повествования читатель всё-таки начнёт чувствовать внутренний переполох души собачьих метаний от одного хозяина к другому, пребывающей в редких приключениях вне своей воли и желающей обрести простое собачье счастье, никак не достижимое.

Но «Волны»! Легко запнуться при неловком движении глаз, скользящих взором по пустоте чёрных символов, что-то обозначающих, но не содержащих в себе цельной картины понимания происходящего. Книга должна быть взята штурмом к такому-то числу, к такому-то часу и такой-то секунде, иначе чтение превращается в форменное издевательство над самим собой, пока пытаясь осознать происходящее, теряешь нить историй, выражаемых стремлением автора заглянуть в каждую голову по отдельности, находя там что-то новое. Прекрасное желание автора осуществляется именно теми способами самовыражения, которые Вулф привыкла использовать в своей работе. Однако, поток сознания одного человека – это его личный поток сознания, что не может просто так перекинуться с одного объекта на другой. Даже во «Флаше» читатель видит Вирджинию, а ловить волны чьего-то чужого восприятия отдельно от писательницы также не получается – всё равно перед тобой остаётся Вирджиния Вулф: она была, она есть, ей суждено оставаться на тех позициях, которые удалось достичь.

Игра в слова – всего лишь, игра в слова.

07.02.2015 (http://trounin.ru/woolf31)

Клиффорд Саймак «Пересадочная станция» (1963)

Существуют ли разумные существа вне планеты Земля? И какой они могут иметь вид – если всё-таки существуют – и как они будут мыслить? Бесконечная тема для рассуждений открывает безграничное пространство для предположений. Большинство фантастов строго делит инопланетян на две категории: первая желает завоевать Землю и ведёт вследствие этого активную разрушительную деятельность, вторая – предстаёт оплотом вселенского гуманизма, на фоне которого именно человечество выглядит бельмом на радужных перспективах многовариантного счастья. Иные фантасты видят в будущем космосе только разлетевшееся во все края земное население. Лишь редкие писатели пытаются представить что-то уникальное, полностью изменяя саму суть понимания реальности. В «Пересадочной станции» Клиффорд Саймак решил смешать всё под одной обложкой, сделав Землю пунктом временного пребывания для отдыха и подготовки к дальнейшему передвижению по космическому пространству.

Саймак не ставит целью показать какую-либо заинтересованность инопланетян в нашей планете. Им нужен лишь небольшой дом, о значении которого никто не будет знать, кроме одного человека, поставленного в качестве оператора обрабатывать запросы и создавать необходимые условия для различных форм жизни. Именно в этом аспекте стоит обращать внимание на книгу, откидывая в сторону истории об интересе спецслужб и пьяных необдуманных действиях сельского люда, призванных показать человечество с той самой плохой стороны, из-за которой люди, воспитанные в крайней степени гуманизма, постоянно корят себя абсолютно за всё, отрицая основные принципы теории эволюции. Саймак в каждой книге создаёт мир, порицающий пороки, пытаясь наставить на путь истинный, но это выглядит скорее чтением нотаций о морали и всеобщей любви, нежели призывает людей сплотиться, представ перед звёздным сообществом не теми, кто живёт одним днём, а теми, кто готов коллективно строить галактическое соседство на самых мирных началах.

Пересадочная станция имеет вид обыкновенного дома, только она не подвержена изменениям: нельзя уничтожить, заглянуть в окна, выбить дверь. А самое основное – внутри неё время останавливается, что позволяет главному герою книги существовать вечно, если он не будет часто выходить за её пределы, подвергаясь силам времени в обычном для человека порядке. Саймак это никак не объясняет, не стараясь привести должные аргументы для многих своих доводов, показывая всё на принципах взаимного доверия, где читатель не станет задавать лишних вопросов, наблюдая за развитием истории и осознавая глупость своего бытия, не имеющего под собой никакого практического и полезного значения. Точно также можно говорить и про иноземные формы жизни, на описании которых Саймак иногда останавливается.

С одним лишь стоит согласиться без возражений – если всё-таки где-то там есть иные формы жизни, да ещё и находящияся в обмене информацией и достижениями с другими формами жизни, то они могли накопить огромную библиотеку знаний и развить технологии до невообразимых высот. Отчего многое в их жизни действительно зависит от общей точки зрения, куда не может проникнуть конфликтная ситуация, отринутая благодаря бесконечной жизни каждого представителя. Только Саймак вносит в сюжет «Пересадочной станции» смерть одного из инопланетян, заставляя усомниться в описываемых событиях. Безусловно, всё ладно и красиво, но лучше не задумываться над историей, о которой Саймак решил рассказать.

Немного портит книгу бедность повествования, не имеющая той разноплановости, которой Клиффорд славится. Саймак даёт читателю только несколько подходов к пониманию жизни, не имеющих никакого практического применения в будущем. Просто красивая сказка о возможных контактах с представителями жителей других миров, но не действительно что-то основательное, предсказывающее развитие событий в недалёком будущем.

09.02.2015 (http://trounin.ru/simak63)

Александр Островский «Гроза» (1859)

Находясь в замкнутом пространстве и не имея возможности найти выход из сложившейся модели поведения, ощущая диссонанс гармоничного восприятия мира, находясь в окружении отрицательно относящихся к тебе людей, являясь при этом молодым человеком, что всем чем-то обязан, а у самого нет ни капли самоуважения, лишь кровь кипит, да порывисто вырывается воздух во время стремительных выдохов от возмущения при выслушивании чужих нотаций. Прощаясь с мужем, устраивай концерт: падай ему в ноги, вой белугой несколько дней кряду, показывай соседям идеал верной жены. Всё это было так недавно, но и очень давно. В голове не укладывается стремление общества сохранять старые традиции, от которых постепенно происходит отдаление, заменяя их на новые, но всегда есть кто-то, желающий вернуть всё назад. И пока в конфликте поколений ломаются копья, а модель поведения в виду скромности главной героини стремится сохранять равновесие между желанием уйти в себя и желанием быть верной женой – не следует ожидать улучшения ситуации. Кем-то заведённые порядки обязательно имеют разные нюансы каждое поколение, лишь человек остаётся человеком.

Островский показывает читателю один из тех городов, быт которых так мил русским писателям, и где они черпают вдохновение. Не надо далеко ходить за сюжетами, достаточно заглянуть к соседям, наблюдая разворачивающееся на твоих глазах батальное полотно из попытки создать ладный вид на фоне военной конфронтации. Если присмотреться повнимательнее, да откинуть любезности, сразу замечаешь несоответствие в улыбках и напряжённом выражении лиц. В каждой семье своё собственное несчастье, из этого и следует исходить, когда перед тобой возникает фигура Катерины: слабовольной девушки с частыми попытками совершить суицид на фоне острых переживаний. Главная героиня ещё в детстве чуть не уплыла в лодке, благо её быстро нашли. Были и другие аналогичные моменты, о которых Островский не стал распространяться. Всё повествование «Грозы» наполнено переживаниями Катерины, видящей во всём тайные знаки, пребывающей в сомнениях и являющейся слишком мнительным человеком, что видит в смерти избавление от всех мук. Ничего нового в образе Катерины нет – таковы многие молодые девушки с формирующейся психикой, для которых важным моментом при общении является попытка запугать собеседников самым печальным исходом, если что-то пойдёт не по сценарию. Можно броситься в слёзы, либо порезать вены или наглотаться таблеток, показывая таким образом не уход в депрессию, а лишь играя на публику, часто имитируя обмороки. Видеть в поведении Катерины нечто особенное нет нужны – она была поставлена в такие условия, где бежать было некуда, пойти против общества затруднительно, а продолжать жить – бессмысленно: такой взгляд также присущ молодым людям, не воспринимающих жизнь во всей полноте в виду малого количества опыта и не имеющих важных сдерживающих факторов, ради которых следует продолжать существование. Проще бросить якорь в море, привязав себя к кромке цепи, уходя на глубь, нежели пытаться оставить после себя хоть что-нибудь.

Ситуация усугубляется строгой свекровью, действительно сворачивающей кровь, и мужем, испытывающим огромное желание убежать от матери к друзьям, где погулять в своё удовольствие, отдохнув душой и телом. Если сын не может терпеть мать, найдя для себя лучшим средством молчаливое поддакивание всем капризам, что говорить о его жене, живущей в доме на птичьих правах, выслушивая каждый день претензии. Катерина в такой семье ничем не лучше Золушки, ей остаётся ждать принца на белом коне или на корабле с алыми парусами. Мечта остаётся мечтой… и она не должна осуществляться. Лишь в сказке всё заканчивается хорошо, «Гроза» же является драматическим произведением, в должной мере хоть как-то отражающим жизнь. Островский выводит всё из под контроля, вводя в повествование молодого человека, что вторгается в чужую семью, не имея никаких иных желаний, кроме возможности воспылать любовью и хорошо провести несколько дней. Как бы не показывал Островский взаимную любовь и свойственные ей метания, но он не даёт никому никаких надежд, заполняя действие таким образом, чтобы каждый почувствовал себя виноватым.

Есть в «Грозе» ощущение новаторства, веющее эпохой перемен. Не в то время жила Катерина, не там искала счастье и не с теми людьми её свела судьба. Краткий отрезок жизни получился трагичным, а героиня вела себя именно так, как немного погодя станут вести себя женщины вообще, становясь независимыми от мужчин, умеющих извлечь пользу из любого дела. Женщины это умели всегда, но не во всех моментах они могли чувствовать себя свободно, наталкиваясь на сложившиеся традиции общества, трактующие твоё поведение однобоко, не допуская перегибов. Конечно, свекровь Катерины всплывает надо всем могучим титаном, чьё слово имеет решающее значение, но тут уже другая ситуация, более связанная с христианской нормой, обязывающей почитать мать. Читатель не зря следит за творческими муками участвующего в пьесе изобретателя, желающего собрать вечный двигатель, но не имеющего для этого средств, всё это и говорит за то, что в скором времени революция произойдёт и в этих местах – не только техническая, но мировоззренческая. Гроза происходит слишком рано, усугубляя внутренние переживания главной героини, не допуская изменений в сложившуюся заранее безвыходную ситуацию.

Читателю не стоит во всем доверять автору, который мог представить далеко не тот финал, что случился. Расследования никто не проводил, но падающее с большой высоты тело, да падающее на камни и имеющее крохотную, едва заметную, метку на голове – это уже само по себе подозрительно. Не пугает автор проломленным черепом, и не даёт совершить полный осмотр тела, и в одностороннем порядке предлагает самую очевидную версию произошедших событий. Если постараться развернуть всю историю с конца в начало, то не Катерина сделала решающий шаг и не гроза оказалась во всём виноватой, а кто-то решил разрешить дело наиболее быстрым способом, наслушавшись мыслей о самоубийстве героини, решив ей помочь сделать этот шаг. Может быть таким человеком стала сестра мужа Варвара… но что произошло на самом деле – тайна.

Хороший шанс создать детектив с расследованием. Мэтры отечественного детективного жанра, принимайте идею для реализации.

09.02.2015 (http://trounin.ru/ostrovsky59)

Чарльз Диккенс «Из американских заметок» (1842)

Быт северных американских штатов образца 1842 года глазами Чарльза Диккенса, взявшего с собой на добровольных началах лишь жену, да желание пройтись по «самым интересным» местам нарождающейся государственности одного из любопытных государств. Диккенс всегда остаётся Диккенсом – он не изменяет своему стилю даже в документалистике, наполняя заметки о путешествии в виде всё того же скучного размазывания повествования по страницам. Ведь можно было написать гораздо интереснее, только в таком случае это уже не будет плодом деятельности дум Диккенса, а чья-то иная работа. Диккенс не обозначает цель поездки, оставляя читателя догадываться, что писателю просто нужен был новый материал для работы. И Диккенс его получил сполна, испытав ужас до погружения на корабль и во время океанского круиза, пытаясь найти плавающие по каюте ботинки и иногда не совсем удачно определяя положение потолка и пола, настолько всё мешается у него голове. До начала американских заметок читатель долго изучает подробности жизни на корабле, приходя к неутешительному выводу – лучше ходить по земле, чем подвергать организм испытаниям в водном пространстве.

Чарльз Диккенс боялся темноты, он испытывал дискомфорт при пребывании с незнакомыми людьми в одном помещении, особенно если приходилось спать с ними рядом. Но всё это только начало. Дальше читатель погрузится в однообразную схему пребывания в каждом городе… Диккенс посещает только тюрьмы, суды, психиатрические больницы и школы для глухонемых, больше его ничего не интересует. Конечно, Диккенс уделит внимание описанию нравов жителей американского континента; как тут не уделишь, когда всё вокруг заплёвано, везде следы жёванного табака, а к горлу подходит ощущение омерзения. Даже в суде Диккенс находит только два отличия от суда британского: отсутствие высокопарности и наличие у каждого участника процесса плевательницы. Американцы жуют табак постоянно, не стесняясь сплёвывать не только в плевательницу, но и вообще рядом с собой, не гнушаясь полами в помещении, либо показывая меткость, уводя твой взгляд в сторону какой-либо ёмкости, куда всё равно удаётся попасть только с десятого раза, да и то в лучшем случае. Таким образом, Диккенс изначально настроен отрицательно к жителям штатов, не находя ничего положительного в их поведении.

В Нью-Йорке Диккенса поразили свиньи – «священные» животные для большого города, лишённого забот об уборке мусора с улиц. С этим прекрасно справляются свиньи, за которыми никто не следит, которых никто не содержит, но свиньи тем не менее отлично процветают, принося городу неоценимую пользу. В Нью-Йорк Диккенс попал следуя путём из Бостона и Коннектикута, продолжая путь в сторону Мэриленда, Питтсбурга, Цинциннати, Сент-Луиса, Луисвилля, Вашингтона и Ниагары, курсом до британских владений в Канаде. Удивляет Диккенса в американских тюрьмах разное отношение к заключённым, когда в большинстве из них сидящим не даётся возможность выходить на свежий воздух, а в филадельфийской одиночной тюрьме прямо в камерах установлены ткацкие станки, позволяющие арестантам коротать время за работой, единственной возможностью сохранить здравый рассудок при отсутствии общения с другими осуждёнными.

Середина XIX века – не самое лучшее время для приятных поездок на длинные расстояния. Диккенс с сожаление отмечает, что если во время передвижения в карете тебе удаётся доехать целым до пункта назначения, а сама карета ни разу не перевернулась, то тебе по-настоящему повезло. Речной транспорт также не внушал Диккенсу доверия, начитавшемуся в местных газетах заметок об очередном взорвавшемся корабле. Вот и думает знаменитый английский писатель не о возможности быстрее доехать, а о поиске наиболее безопасного средства для передвижения. Отчего-то Диккенсу противно наблюдать бесконечно прямые улицы в городах, он желает найти хотя бы малейший изгиб. Да как-то ему будет безрадостно смотреть на течение «великой американской реки» Миссисипи, где вместо воды лишь жидкая грязь, перемешанная с плесенью, производящая скорее вид медленно передвигающегося болота.

Британские территории в Канаде вызвали у Диккенса подлинный восторг, заставляя его на время забыть быт американских штатов, чтобы позже в них вернуться снова, дабы выполнить ещё несколько пунктов в плане культурного просвещения. Так Диккенсу очень интересна деревня шейкеров, дающая писателю много полезной информации в сфере понимания религиозных сект, отделившихся от матери-церкви, нашедших на новом континенте приют и процветание. Диккенс сам признаёт, что всё разнообразие взглядов на религию никогда не удастся собрать под крышу одной религии снова. Ну, не Диккенсу ведь об этом говорить – англичане одни из первых решились на полное отделение от католичества, поэтому не стоит удивляться поехавшему по накатанной процессу. Хотел Диккенс проехать на юг штатов, чтобы поближе познакомиться с рабством, но жаркая погода и всё тот же сомнительный транспорт заставили его сконцентрироваться лишь на чтении газет, публикующих на первой странице информацию о беглых рабах, из чего Диккенс не сделал никаких вдохновляющих выводов, придя к заключению о зверстве, выраженном в стремлении хозяев калечить негров, чтобы у рабов были примечательные особенности, по которым потом будет проще найти сбежавшего.

Такая вот она – Америка накануне гражданской войны. Даже Диккенс сумел разглядеть рост противоречий, что приведёт к внутреннему конфликту. Поменялось ли что-то в мировоззрении деятельных американцев спустя полтора века… или они всё также жуют табак и плюют себе под ноги?

10.02.2015 (http://trounin.ru/dickens42)

Ирина Ильинская «О богатстве русского языка» (1964)

Русский язык богат словами – он податливый и легко видоизменяется, не позволяя этому процессу останавливаться. Постоянно происходит обновление языка: уходят старые слова, приходят новые, меняются значения. Ильинская довольно наглядно приводит различные примеры, показывая разное понимание слов. Всем нам известен словарь Даля, насчитывающий чрезмерно большое количество слов, что однако не говорит за богатство языка, а скорее показывает огромное количество диалектизмов и жаргонизмов, применяемых в рамках отдельного населённого пункта или профессии, не имеющие хождения в других сферах. Безусловно, определения из морского дела, медицины, прочих специальностей и жаргонных определений от блатного до языка падонков – всё это не входит в официальные документы, обедняя и без того богатый язык. Рядовому читателю дела нет до обилия, ему хватает короткого набора повседневно используемых выражений, а авторам художественной литературы всегда полезно уходить в народ, воссоздавая достоверную картину на страницах своих книг.

В каждый конкретно заданный момент каждое слово может иметь своё уникальное значение. Ильинская берёт для примера пароход – для нас им является разновидность кораблей, но в момент становления железный дорог в стране пароходами называли паровозы. Слово «паровоз» – детище советских времён, а вот пароход тоже не сразу стал «пароходом», называемый во времена Пушкина пироскафом. Благодаря установленным нормам словообразования русский язык постоянно пополняется новыми словами. Казалось бы, космодром – это космодром, но для Ильинской это слово на момент написания книги являлось новейшим. Уделяет автор внимание и таким, казалось бы, привычным иностранным словам, что давно поглощены языком, допустим – свекла и лента. Небольшой разбор Ильинская устраивает в отношении борьбы старых и новых слов за существование, где значение может заменяться, либо слово уйдёт в прошлое. До октябрьской революции говоря об отсталых овцах и передовых горах, никто не подразумевал, что овцы могут быть глупее других овец, а горы чем-то таким определяющим современное положение дел среди самих гор; подразумевалось лишь то, что отсталые овцы – это идущие позади, то есть отстающие; в случае гор – передовыми являлись располагающиеся на переднем фоне. Назови сейчас отсталым замыкающего колонну или передовым рядом стоящего – получишь в ответ недоумение.

Многозначность слов порождается многими факторами, и об этом Ильинская говорит мало, предпочитая показать чудеса словообразования на основе старых слов. Она наглядно показывает вхождение в язык совершенно новых слов – Ломоносов впервые употребил слова: кислота, опыт, движение. Кажется, разве этих слов не было раньше?.. но их действительно не было. Конкуренция касается не только новых слов, порождаемых языком, но и заимствованных слов, которые могут оказаться достойными конкурентами. Понятно желание людей бороться за чистоту языка, консервируя выражения и призывая сохранять его на достигнутых позициях. Только нынешнее положение – это уже не тот русский язык, который был присущ Пушкину или Ломоносову, а более изменённый язык, способный проглатывать чужое, порождая своё собственное, что тоже говорит в пользу богатства языка, не брезгующего возможностью стать ещё богаче.

Со временем, наши потомки будут ломать голову над многими словами, что кажутся для нас обыденными, да и мы сами старательно забываем некогда широко используемые слова. Что можно привести в качестве яркого примера сегодняшнего дня? Наверное, слово «автопортрет». Мало того, что само слово имело прочные позиции в русском языке, изначально являясь иностранным, так теперь ему предстоит отойти в прошлое, поскольку на его замену пришло более лаконичное «селфи»: пока ещё непонятное, но имеющее все возможности для закрепления. И будет в будущем стыдно сказать слово «автопортрет», понимая его архаичность.

Контролировать развитие языка бесполезно – он всегда будет двигаться вперёд.

10.02.2015 (http://trounin.ru/iljinsky64)

Роберт Льюис Стивенсон «Принц Отто» (1885)

Значение Стивенсона для литературы слишком завышено. Никто и никогда не задумывается читать далее, останавливаясь на «Острове сокровищ» и «Странной истории доктора Джекила и мистера Хайда». Безусловно, Стивенсон может быть причастным к идеализации пиратского образа жизни, породившим новую волну интереса к духу морских приключений; безусловно, Стивенсон внёс свой вклад в развитие мистического направления литературы, показав возможность существования допельгангера внутри каждого из нас на наиболее ярком примере. В обоих случаях Стивенсон не блистал художественным слогом, не отличился логическим построением сюжета и последующие его произведения так и остались наполнеными чрезмерным количеством текста, не несущим никакой нагрузки.

«Принц Отто» относится к ранним произведениям Стивенсона, но выделяется на фоне приключений Флоризеля и похождений мальчиков с мамой (Остров сокровищ) и девочкой (Чёрная стрела). Читателю предлагается взгляд на трудности европейской политики, где империи прекращают своё существование, а короли отходят на задний план, уступая власть набирающему обороту республиканскому правлению. Лучшим выходом для Стивенсона стало придумывание некоего мелкого государства на границе с Богемией, лишённого твёрдой руки правителя, вследствие чего над этим крохотным оплотом единоличной власти нависает угроза утраты самостоятельности. Не обязательно всё может закончиться провозглашением республики: предлагаемое читателю государство может быть поглощено желанием немецких княжеств сплотиться в единую страну.

Основная проблема власти, поднимаемая Стивенсоном, это извечная борьба, связанная со сменой законных правителей, назначаемых по тем или иным внутренним законам. Пускай, что должен править принц Отто, но в непростое время ситуация требует суровых мер, на которые главное действующее лицо неспособно. Тупиковая ситуация осложняется не только тем, что власть в любом государстве никогда не может достаться более достойному, поскольку для этого надо будет значительно сократить население в ходе междоусобиц, истории было угодно поставить во главу сомневающегося в себе человека. Принц Отто крайне болезненно относится к критике своих умений, постоянно пребывая в портящих настроение мыслях, никак не помогающих проявлению способности к принятию безапелляционных решений. Государство просто обязано быть разрушено, не имея руководителя, способного грамотно воспользоваться своим авторитетом.

Стивенсон бросает главного героя в сомнительные приключения, больше направленные на то, чтобы принц Отто сполна понял свою никчёмность. Ему предстоит не только разговор с обыкновенным крестьянином, который будет откровенно плевать в душу собеседника. не подозревая о высоком положении оппонента, но и с учёными мужами, советниками, а также проезжающим мимо писателем, взявшем на себя обязанность просветить Европу о нравах каждого государства. Всюду принц Отто видит порочащие его личность мнения, не принимаемые осознанием собственного превосходства. Главный герой – оплот гуманности, справедливости и всех остальных качеств, более присущих мягкотелому правителю, что никогда не сможет устоять на шатающемся во все стороны троне.

Основная линия понятна читателю с самого начала. Но чем дальше развивается сюжет, тем всё более сумбурный вид принимает повествование. Принцу только и остаётся, что думать о сохранении целостности государства, разваливающегося скорее изнутри, не имея для этого никаких предпосылок, нежели подвергающееся влиянию бродящих по планете идей сен-симонизма – Стивенсон не определился точно с расстановкой точек для причин, побудивших провоцирование смены одного режима на другой. Да, был принц Отто слабовольным и неуверенным в себе, но это не является основанием для какого-либо упаднического настроения. Просто Стивенсон в очередной раз предпочитает не задумываться над сюжетом, отдаваясь течению, больше концентрируясь на описании диалогов, нежели наполняя книгу обоснованиями происходящих в ней процессов.

Может просто книга слишком детская… но зачем такая книга детям?

11.02.2015 (http://trounin.ru/stevenson85)

Джон Кутзее «В ожидании варваров» (1980)

«В ожидании варваров» Джона Кутзее – это самое настоящее фэнтези, к которому применимы основные определения данного жанра художественной литературы: вымышленный мир – его расположение неизвестно, придуманные варвары – их описание смутно. К тому же, книга обильно наполнена сценами сексуального характера, довольно обыкновенными для Кутзее и вообще для времени написания книги в частности; особенно, если говорить о фэнтези, в которое с семидесятых годов XX века всё активнее внедряется описание низменных чувств человека, не связанных с возвышенным осознанием любви, уступающей место активному удовлетворению нужд тела, где в угоду всему ставится именно потребность читателя узнать о похоти героев, что заставляет писателей упрощать жанр и ускорять падение фэнтези в пропасть. Можно восхищаться талантом Кутзее, пытаясь основную тему книгу перенести на различные аспекты жизни, но всё разбивается о глухую стену, если пытаться понять книгу буквально, не прибегая к различным ранее встречаемым в литературе произведениям и не делая выводов из пустоты, стремясь отождествить книгу с желанием автора наставить человечество на путь истинный. Для этого необязательно наполнять повествование страданиями правдолюба-извращенца, выискивая для него в окружающем мире какие-то определения – он просто сошёл с ума. И сойти с ума есть от чего.

Кутзее ведёт повествование от первого лица, стараясь таким образом усилить впечатление читателя от книги, будто давая каждому из нас возможность погрузиться в переживания главного героя. Понять все мотивы поведения – опутанные пустотой, ощутить стремление к поиску новых увлечений – порождённых эмоциональной подавленностью, перебороть в себе чувство страха перед неизвестным – заставляя страдать зависящих от тебя людей, полностью удовлетворить либидо – уделив этому половину книги. «В ожидании варваров» нельзя сделать привязку к чему-либо, остаётся лишь недоумевать. Только варвары – это не мифические существа, а вполне существующие люди, которых Кутзее помещает в сюжет, наделяя их различными уродствами и ограничивая функционирование организма, при этом позволяя варварам игнорировать свои недостатки. И вполне осознаёшь, что варвары могут захотеть вернуть свои земли назад. Если при этом отталкиваться от позиции буров в Южной Африке: ими активно внедрялось в головы населения, что белый человек появился на контролируемых ими землях раньше представителей негроидной расы. Во всём можно заблуждаться – главное верить в правду собственных слов.

Книга наполнена глупостью. Буквально всё здесь – ода глупости. Глуп не только главный герой, глупы абсолютно все, совершая глупые поступки. Если не делать самовнушения, то в такой глупости от автора можно найти откровение, но только оно становится таким же глупым, как и происходящие в книге события. Глупость получает эпический размах, заставляя всех совершать необдуманные действия, более похожие на гонку за миражом в пустыне, желая поскорее добраться до спасительной прохлады под раскидистыми деревьями. Человек разумный всегда сможет сделать правильные выводы из самой запутанной ситуации, но постарается воздержаться от совершения глупых поступков. Как после всего этого положительно относиться к происходящему в книге? Если бы кто-то действительно ждал варваров, то делал бы это более разумным способом, а не распылял силы по пустыне, наводя страх на жителей империи, ожидающих нападения жестоких варваров. Только отчего они должны напасть, откуда они вообще придут, из чего возникло предположение о жестокости? Если империя должна быть разрушена, то она будет разрушена в первую очередь из-за грызущих её противоречий, которые отчего-то во вселенной Кутзее практически незаметны.

Эфемерность взглядов автора, импотенция главного героя и поиск пустоты в себе – это и есть «В ожидании варваров».

13.02.2015 (http://trounin.ru/coetzee80)

Калевала (1849)

Когда Элиас Лённрот решил собрать материал для большого эпоса на основе устных сказаний стариков, тогда Финляндия входила в состав Российской Империи, что облегчило процесс собирания рун, особенно в Карелии, где Элиасу посчастливилось найти эрудированных певцов, устраивавщих своеобразные исполнения, садясь напротив друг друга, запевая по очереди, позволяя оппоненту обдумать следующий стих. Отдельные руны удавалось найти и в самой Финляндии, изредка в Лапландии, но больше именно в российской Карелии, сохранившей старый быт, основательно утраченный к середине XIX века самими финнами, слишком долго пребывавшими под владычеством Швеции, что породило нивелирование родного языка, поэтому «Калевалу» следует рассматривать как книгу, породившую у финнов интерес к культуре своей страны, что также стало важной опорой для возрождения языка. После выхода в свет, «Калевала» едва не расколола финский язык на несколько диалектов, поскольку язык карелов имел ряд отличий. Именно в аспекте роста сознания собственной уникальности финского народа и стоит рассматривать «Калевалу», и более ни в чём.

Стихотворная форма для перевода – дело неблагодарное: невозможно передать красоту языка, выдерживание ритма разрушает логическое построение. Попытка выучить соответствующий язык обречена на провал, поскольку короткое знакомство с языком тоже не позволит оценить все достоинства поэзии, ведь умелый автор использует далёкие от обычного общения способы подачи текста. Остаётся смириться с переводом на русский язык, стараясь получить ту информацию, которая доступна. Ритмика «Калевалы» не отражает переход от коротких слогов к быстрым, поскольку в нашем языке вообще нет такого понятия – можно, конечно, при чтении опираться на финский акцент, де-л-л-ла-а-а-я ат-мОс-фЕ-ру-у-у, или напевать иными способами, поскольку простое чтение не даёт ничего, а только вгоняет в тоску. Стоит сказать отдельное спасибо за идею прозой рассказывать в начале каждой руны о её содержании – это в литературе никогда не одобрялось, но в случае «Калевалы» является спасительным инструментом, позволяющим иной раз лучше понять происходящее, поскольку с логикой повествование не всегда дружит, либо из текста выкинуты куски, без которых иной раз просто не можешь понять о чём вообще речь.

«Калевала» – песнь песен. Приём песни для создания мира позже возьмёт Толкиен, его Айнулиндалэ породило образы, а образы сгустились и приняли форму. Что-то подобное происходит и в «Калевале», не зря ведь одним из главных героев становится человек, наделённый даром к исполнению песен, рождённый сразу после создания мира из утиных яиц, живущий чуть ли не вечно, участвуя во всех важных событиях своего времени, вплоть до того момента, пока люди не придут к осознанию времени окончания вольной жизни, и не станут мечтать о короле; но до этого момента пятьдесят рун, и петь придётся долго. Разбираться в похождениях «старого вещего» Вяйнямёйнена лучше предоставить специалистам – они не дают толком понять происхождение мира, ни становление людского общества, ни моральных принципов, ни какой-либо модели поведения древних финнов, а позволяют только усвоить, что из металлов в почёте медь, да для осуществления дела необходимо произнести ряд магических слов, на поиски которых герои эпоса и отправляются каждый раз, пребывая в постоянных противоречиях друг с другом, выискивая возможность помахать оружием, спеть песню и найти очередную жену, пускай хоть во вражеском стане, хоть из золота её выковать, лишь бы была, а то, что из-за каждой новой жены рождаются печальные приключения – до героев никогда не доходит.

Самое удручающее при чтении «Калевалы» – бесконечное повторение строк. Где-то это становится важной частью отражения событий, а где-то просто происходит вытягивание сюжета в попытке певца придумать возможное продолжение. За размеренным бегом повествования читатель не раз видит расхождение одной строчки с другой, не понимая ничего. И если никого не удивляет, что кто-то на шестой день умер, а на восьмой день скончался, то не обращайте внимания, подобной игры с цифрами будет много, как и мест, где сёмга будет мельтешить ручками и ножками, либо Вяйнямёйнен в море использует клюв и хвост, хотя орёл появится позже. Всё это особенности «Калевалы», которые есть и которые надо просто принимать без возражений, как и попыток найти логическое объяснение подобным странностям.

К достоинствам «Калевалы» можно отнести подробное описание нравов и быта, особенно в части свадебных обрядов, включающих выбор невесты, женитьбу и наставление молодым – это основательно удлиняет эпос, хотя и не несёт какой-либо нагрузки, как и не влияет на дальнейшее развитие сюжета. Остаётся только сделать вывод, что населяющие Калеву люди очень любили петь, обожали судачить о делах отчаянных сумасбродных людей и не старались делать проблему из того, если где-то вырезали всё село, а изначальный виновник просто от нечего делать сводит счёты с жизнью там, где он всё это начал. В целом, «Калевала» не вмешает в себя всё, наподобие «Махабхараты», хотя не будет заблуждением, если происходящее воспринимать частью борьбы Пандавов с Кауравами, только тут сошлись под одной звездой мудрый Вяйнямёйнен, кузнец Ильмаринен, весёлый парень Лемминкяйнен, а также множество других, вроде паренька в чулочках синих, чей общий удел был творить разные дела, да получать ответные удары в виде заслуженной мести обиженных.

Есть в «Калевале» и описание глобального катаклизма, вызванного всполохом на небе, укравшем солнце и луну, после чего разгорелся большой пожар. Только он весьма незначительный, но служит началом конца похождений главных героев эпоса, столкнувшихся с изменением желания людей в сторону меньшего свершения кем-то особо важных дел. Последние страницы оставляют читателя в полном недоумении, взирая на сильно постаревшего Вяйнямёйнена, забывшего о собственном рождении, трактующего появление нового важного для Карелии человека с позиции чувства собственного непомерного достоинства, раскидывая вокруг себя грозные песни, не понимая необходимости продолжения дальнейшей борьбы за право существовать. Впрочем, «Калевала» должны была закончиться, она и закончилась… на печальном месте, но именно так решили сказители, отдав должное находчивой бруснике, отвернувшейся от небес и вместо звёзд отныне взирающей на земную твердь. Мечты о великом закончились, пришла пора браться за голову.

И в заключении можно сказать: если Василий Ключевский не ошибался, предположив в «Курсе русской истории», что русское племя пошло от пришедших с Карпат славян, смешавшихся на севере с финно-угорскими народами, то «Калевала» может являться и нашим культурным достояниям тоже, но об этом не принято задумываться.

14.02.2015 (http://trounin.ru/kalevala)

Габриэль Гарсиа Маркес «Любовь во время чумы» (1985)

Слышите? Дует ветер. Да, дует ветер, но прислушайтесь повнимательнее. Не слышите? Свист?! Определённо, свист. А откуда свист? Это свистит грыжа мошонки. Грыжа мошонки? Конечно. Но разве может грыжа мошонки свистеть? Поверьте, у Маркеса не только может грыжа мошонки свистеть: у него своеобразное чувство «магического реализма», порождающее дикие образы, которые разнятся от книги к книге.

Всегда трудно писать книгу. Особенно, если писать книгу хорошую. Для такой книги нужен сюжет, необходимо большое количество слов, да какая-то важная идея. Для Маркеса в очередной книге всё сошлось вокруг любви, пронесённой сквозь года, ставшей для главных героев самым главным чувством, не утратившим значения и в глубокой старости. Не стоит воспринимать жизненный путь каждого из них с какой-либо осуждающей стороны – может просто мы не очень понимаем особенности жителей Южной Америки, живущих совсем в другом психологическом климате – они окружены иными проблемами, своеобразными заботами и придерживаются другой модели поведения. Только – вот только… Южная Америка известна всему миру фанатичной приверженностью к католической церкви, чьи позиции – если судить по книгам Маркеса – в Колумбии наиболее слабы. Вполне может быть и так, что запретный плод всегда сладок, а это легко порождает в думах людей затабуированные желания, которые Маркес открыто изложил на бумаге.

Любовь во время холеры – таково название на всех языках мира, кроме русского. Холеры в книге нет. Любви в книге нет. Есть быстро летящая жизнь. Есть множество случайных связей. Есть романтическая привязка к юношеской любви. Более в книге нет ничего: лишь дикие ассоциации Маркеса позволяют разбавить чтение короткими усмешками, возникающими в виде ответной реакции на несусветную глупость, лишённую реальной привязки к действительности. Неужели конская струя обладает мощным воздействием на стенки унитаза и так ли приятно делать друг другу клизмы на старости лет, достигая таким образом высшей точки удовольствия? Безусловно, стимулирование простаты доставляет удовольствие мужчинам, способным получить его и без задействования иных органов, только не обязательно для этого прибегать к сомнительного вида процедурам. Надо относиться ко всему гораздо спокойнее, растаскивая слова Маркеса на афоризмы, не имеющие никакого отношения к жизни.

Симптомы у любви и холеры одинаковые? Вполне может быть и так. Редко какой писатель не старался сравнить любовь с разными заболеваниями, не заботясь о достоверности. Если во времена Льва Толстого принять страдания от любви можно было за туберкулёз, то, учитывая уровень медицины XIX века, это неудивительно. Но Маркес жил в наше время, и уж ему-то должно быть хорошо известно, что холера – это болезнь грязных рук, возникающая среди социально незащищённой части населения. Кроме того, холере присуще бесконтрольное неудержимое излитие жидкости, что больше характерно для волнительных моментов, но не для любовных мук. Всё это, на самом деле, лишь дождевая вода на побережье, выпавшая во славу корабля, капитан которого решился вывесить флаг опасного заболевания, что позволяет ему уходить от досмотра таможенников, провозя любую контрабанду, даже в виде любви. Почему бы и нет. Любовь действительно будет во время холеры, но в самый короткий миг, порождая мучительные позывы сделать очередную клизму, пытаясь вызвать хоть какое-то подобие искомого заболевания.

Стоит признаться самому себе, что между поздним Маркесом и Маркесом ранним можно поставить знак равенства. Замечательный стиль нобелевского лауреата увидел свет благодаря сумбурным невообразимо-непонятным литературным стараниям, после чего всё стало возвращаться в исходную точку. Заматеревшему писателю не так просто растратить весь талант, поэтому в повествовании ещё остаются нотки разумности, плавающие подобно продуктам жизнедеятельности той птицы, что случайно обронила их на влюблённых в момент первого зрительного контакта. А дальше всё стало плавать… и плавало, и не тонуло. Как тут не закончить последним словом полковника, которому никто не писал?!

15.02.2015 (http://trounin.ru/marquez85)

Тибетское сказание (1910)

Достоверно известно, если опираться на Новый Завет, что Иисус Христос родился в Вифлееме. Есть несколько таких же известных фактов о нём до двенадцатилетнего возраста, а потом до тридцати лет ничего неизвестно. Где это время провёл Христос, чем занимался? Белое пятно удалось заполнить благодаря экспедиции Николая Александровича Нотовича в Индию, нашедшего в одном из буддийских монастырей близ гималайского города Лех несколько рукописей на языке пали, содержащих в себе сведения от современников Христа, записавших свои воспоминания. В 1894 году Нотович издал перевод рукописей во Франции, а в 1910 перевод его книги увидел свет и в Российской Империи, благодаря стараниям В. Битнера и архимандрита Хр., сопровождаемый скандалами и отказом многих принять достоверность новых сказаний о жизни Христа. Существование оригиналов было подтверждено Рерихом, позже отказавшегося от своих слов. Однако, считается, что существование оригинальных записей подтверждено. Также считается имеющееся влияние на составление текстов Акбара Великого, имевшего целью правления предотвратить размолвки христиан и мусульман, увязав всё в единую связь с индийскими религиями. Правды никогда не узнаешь, никто не может окончательно утверждать, что знаемое нами сейчас – именно правда, а не искажение.

Текст построен аналогично писаниям – он содержит нумерацию, что его действительно позволяет отчасти считать причастным к Евангелию, хотя бы именно на основании похожести. Содержание начинается с момента смерти Христа, а также получения известий об этом в Индии, где знавшие Иисуса люди решили записать свои воспоминания. Дальше всё перекликается с остальными документами, но содержит ряд отличий, причём иногда значительных. Как сказал в предисловии архимандрит Хр. – это нисколько не мешает верующему человеку верить, а наоборот заставляет его верить ещё сильнее. Оперирование новой информацией не обязательно должно вызывать сомнение в старых источниках, и без того трактуемых в разное время на свой лад, исходя из нужд современного положения дел.

«Тибетское сказание» – не просто повествование о неизвестной жизни Иисуса Христа: это краткий пересказ существования еврейского народа, каждый раз достигающего могущества, уходя в разврат и лёгкую жизнь, раз за разом отказываясь от Бога, находя ему замену то в виде золотого тельца, то в чём-либо ещё. В первый раз евреям досталось от египтян; пришлось взывать к Всевышнему. Тот не наслал потоп и не устроил иной катаклизм, а дал евреям спасителя в виде Моисея, приёмного сына фараона. В тексте нет слов о сорока годах скитаний, но есть обобщающее упоминание напастей, из-за которых фараон выделил евреям часть земель на краю страны, куда Моисей их спокойно и увёл. Вновь евреи возвеличились, на этот раз их обуздали римляне. Опять стали взывать евреи к Богу. Такое сказание не может восприниматься кощунственным: человек склонен быстро забывать тягостное время, начиная больше думать о собственном чреве, отодвигая всё на задний план, особенно при благополучной жизни. Можно легко привести сюда теорию пассионарности Гумилёва, но человек верующий видит в крахе обеспеченной жизни только наказание свыше. И воззвали евреи к Богу, и родился новый спаситель… своеобразный, конечно, спаситель, пришедший спасать не евреев, а всё человечество, стремясь искупить все грехи разом, показывая достойный Бога образ жизни.

Прожить жизнь достойную Будды – это важная составляющая буддизма. Не зря в «Тибетском сказании» увязка Христа происходит с аватарой верховного бога Брахмы, а не с множественными аватарами Вишну. Аватара – это нисхождение божества на землю. Христиане вплоть до VI века боролись друг с другом, пытаясь в религиозных войнах придти к единому мнению касательно взаимосвязи Бога, Христа и Духа Святого с лёгкой подачи Феофила Антиохийского, покуда не установилось понятие Троицы. Но понятие Троицы лишь усилило внутренние противоречия среди христиан – всё больше стали проявлять влияние православие и католичество, оставляя для истории влиятельное арианство. До сих пор основное противоречие между ветвями христианства строится вокруг различного понимания Троицы. Индусы рассудили наиболее бескровным способом, наделяя Христа соответствием именно с Брахмой, придавая ему таким образом особое положение среди аватар.

В тексте нет упоминания о Святом Духе. Бог решил наградить благоверную семью, наделив их первенца своим благословением. Христос до двенадцати лет вёл праведную жизнь, удивляя людей своими проповедями. С тринадцати лет еврею полагалось найти себе жену. Непонятно отчего, но семья Иисуса предпочла отправить сына подальше от родных земель к Инду, чтобы он там постигал учение Будды. Трудно понять, почему в Индии так легко приняли речи Христа, который согласно поговорке «полез со своим уставом в монастырь», стараясь убедить каждого встречного в неправильности взглядов. Так Христос открыто выступал против заведённых порядков, отрицал Тримурти (аналогичное постулату Троицы понятие, объединяющее в единое божество Брахму, Вишну и Шиву), сомневался в божественном происхождении Вед, существовании аватар и порицал кастовое разделение общества. Везде Христос проповедовал и нигде не находил понимания, даже в Персии, где он так и не переубедил население в необходимости отойти от зороастризма. У каждого своё понимание мира, примером такого служит разнообразие мировоззрений и религий.

Известно, что Христос не терпел в храме денег, призывая торговые отношения выносить за его пределы. В «Тибетском сказании» ясно следует и то, о чём так упорно пытался достучаться до паствы Лев Толстой, отказываясь признавать между собой и Богом посредника. Христос тоже был против жрецов Бога, поэтому совсем не вызывает удивления негативная реакция духовенства на Евангелие с подобным откровением. Религия в любом месте и в любой форме – это в первую очередь осуществление влияния на людей, создавая нужный климат для уменьшение риска сопротивления. Достаточно вспомнить Византию и её борьбу с варварскими соседями, мягко их втягивая в свою религию, после чего неуправляемые племена быстро становились покорными. Почему-то ни у кого не вызывает удивления почитание икон у православных и статуй у католиков, тогда как одна из заповедей напрямую гласит о запрете создания себе идолов, об этом же говорил и Христос в своих посланиях, опять же если верить «Тибетскому сказанию». Долгие религиозные диспуты в знаменательном VI веке не утихали вокруг икон, свидетелем которых был и основатель ислама, запретивший изображение Бога в любом виде. Всё намного сложнее, чем может показаться. Христос порицал возможность видимости Бога, отвергая божественность всего, что имеет форму.

На этом и заканчивается неизвестная жизнь Христа в Индии, вернувшегося через Персию обратно в родные места. Но текст не кончается, по своему рассказывая о дальнейших событиях. Христос несколько раз призывался на суд еврейских старейшин, каждый раз оправдываемый, пока Пилат не решился казнить Иисуса. Вдумчивый читатель легко найдёт причину раздражения римского префекта, ни на один вопрос которого Христос не ответил прямо, постоянно уводя разговор в сторону, говоря очень много, и не всегда по делу. Нет в тексте ни упоминания об апостолах, ни о предательстве Иуды. Если кто видел старый Иерусалим, тот легко поймёт, что на территории в один квадратный километр вообще трудно кого-то не знать, когда всё население постоянно перед твоими глазами, особенно ежели кто-то провоцирует общество, раздражая своими речами правителя и его приближённых.

Есть в «Тибетском сказании» странные проповеди Иисуса. Если с призывами почитать мать ещё можно согласиться, то тут же возникает противоречие, когда Иисус призывает разрушать идолов и не почитать ничего, что создано Богом для нужд человека, а если дословного трактовать начало Ветхого Завета, то мир изначально был создал для нужд мужчины, и женщина тоже. Кощунство? Феминистки готовятся провести очередную голую акцию? Что поделать, так записано… и не нам иначе трактовать священное писание. Спустя три дня после смерти Христа, Пилат приказал похитить тело и захоронить.

Так разрушаются мифы.

16.02.2015 (http://trounin.ru/tibet)

Василий Бойко «Большой Хинган – Порт-Артур» (1990)

Вторая Мировая война не закончилась разгромом Германии, как принято об этом думать. Даже 9 мая не является тем самым днём, о котором стоит говорить так громко. Для автора книги «Большой Хинган – Порт-Артур» война могла подойти к концу 17 апреля 1945 года, но генерал Василий Бойко получил приказ о передислокации вверенной ему и всей остальной части военного совета 39-ой армии в другое место. Куда и зачем? Ведь война закончилась. Точно этого никто не знал: вся операция выполнялась тайно. Солдаты лишь догадывались, двигаясь на поездах в сторону Сибири, а затем Монголии. Только генералы Бойко и Людников в Москве были ознакомлены с предстоящим планом продолжения войны Советским Союзом против одинокой Японии, оставшейся без союзников и сохранявшей фанатичную верность Микадо, готовой до последнего реализовывать планы японской военщины во имя святой цели удержания контроля над Азией. В свете тайных передвижений и начинается книга воспоминаний Бойко, написанная им спустя почти пятьдесят лет. Многое вложил Бойко в текст, давая читателю богатую пищу для размышлений.

Советский Союз уже в своё время дал отпор Квантунской армии, отбросив её назад. Тогда операцией руководил Жуков, сейчас основное управление в руках маршалов Малиновского и Василевского. Задача ставилась одна – выбить Японию с китайских территорий, особенно из Маньчжурии и полуострова Гуаньдун, в честь которого Квантунская армия и получила своё название. Япония осознавала важность этой местности для экспансии на континент, поэтому не желала уходить добровольно. План руководства Советского Союза заключался в эффекте неожиданного нападения с двух сторон. И если движение войск со стороны территории на Дальнем Востоке ожидалось, то марш-бросок через монгольские степи и пустыни с последующим преодолением горной цепи Большой Хинган японцами даже не рассматривался – настолько это всё выглядело фантастичным. Может ли огромное количество человек преодолеть тяжёлые условия перехода, не имеющие аналогов в человеческой истории? Японцы в этом сомневались, и ждали нападения не ранее 1946 года, да и то в лучшем случае. В Советском Союзе думали иначе, осознавая неистощимые запасы боевого духа у своих солдат.

Василий Бойко подробно описывает дорогу в поезде, мысли о величии просторов Сибири, о мощи течения вод Енисея, о прозрачности Байкала и великом предназначении родной страны. Прекрасно, когда человек не делит людей на хороших и плохих, а адекватно смотрит на ситуацию. Он не говорит ничего плохого о руководителях, и не позволяет себе сомневаться в ожидании счастливого окончания войны. Кажется, нет таких людей сейчас. Впрочем, Бойко будет позже сожалеть о многом, пенять в сторону ухудшения отношений между бывшими союзниками и о многом другом, включая помощь братскому китайскому народу, в итоге затеявшему Культурную революцию, попирая многое из того, что Бойко было дорого.

Читатель никогда не сможет представить себе трудности перехода советский войск через пустыни и горные цепи. Нужно было вести людей, перебрасывать технику, думать о множестве проблем одновременно. Не только обеспечение едой и водой беспокоит Бойко, на плечи военного совета 39-ой армии легла забота обо всём, включая разработку рекомендаций по противодействию солнечным ударам и появлению мозолей. Неразрешимое разрешалось, во многом благодаря сложившемуся о советских солдатах мифу об удальстве и способности одолеть любые неприятности. Помогают Бойко не только собственные знания, но и поэзия Твардовского, отразившего в «Василии Тёркине» насущные проблемы войны. Тут не только «переправа, переправа, берег левый, берег правый», но и осознание важности хоть какой-никакой, но питьевой воды. Сапёры помогают передвигаться танкам и самоходным артиллерийским установкам, а наблюдательные солдаты советуют употреблять в пищу дикие лук и чеснок, чтобы избежать цинги. А как все с упоением ловят рыбу в солёном озере, единственном на их пути, оголодав и желая просто есть! Не передать всех тягот марш-броска.

Другой проблемой, самой последней, стало преодоление гор. Красиво с их вершин взирать на Маньчжурию; но одно дело смотреть, а другое – провести людей по этим нехоженым места, где легко можно сорваться. Ситуацию усугубили хлынувшие дожди, превратившие земную поверхность в кашу. С трудом, но удалось советским войскам преодолеть Большой Хинган. Сокрушается Бойко только над тем, что не было с ними видео-операторов, чьи работы навсегда могли запечатлеть подвиг солдат, сумевших выдержать такое испытание, которое вошло в учебники военной тактики. Во время перехода Бойко беспокоил именно боевой дух, поскольку многие воины были из свежего пополнения, не принимавшие участия в основной войне против Германии: как они себя поведут, смогут ли всё выдержать. Неслучайно, важное значение Бойко отдаёт политрукам – активным агитаторам, сохранявшим бодростью, ведя ребят во славу Родины. Многие солдаты действительно вели себя храбро и во время перехода, и во время последующих боёв, сохраняя выдержку и занимаясь полезной деятельностью: издавалась газета, писались заметки, создавались картины – всё успевали солдаты, превозмогая жажду, голод и причуды погоды.

Четыреста километров позади, впереди Маньчжурия. Передвижение войск стало настоящим сюрпризом для японцев – они до последнего не знали о действиях Советского Союза, сохранявшего молчание на протяжении всего марш-броска, скрывая от противника свои манёвры. Даже Василевский и Малиновский появились в армии строго как генералы Васильев и Морозов, были запрещены все письменные распоряжения, сохранялась тишина в радиоэфире. Первые перестрелки с японскими войсками приносили потери обеим сторонам, но продвижению войск это не мешало.

Читатель во время чтения обязательно задумается, почему Бойко так настойчиво говорит о помощи китайскому братскому народу, учитывая, что братство толком ни на чём не основывается, а Советский Союз строго преследует цель захватить под свой контроль Порт-Артур и когда-то основанный Российской Империей Дальний (позже ставший Далянем) и отомстить за поражение сорокалетней давности в провальной для России войне с Японией 1905 года. Не зря настольной книгой Бойко с самого начала передислокации являлся «Порт-Артур» Александра Степанова, написанный именно на основании событий 1905 года – это книга рекомендовалась руководством без возражений, но только командному составу, чтобы оно лучше понимало цели страны и поддерживало боевой дух среди солдат на должном уровне.

Во главе Китая, если можно именно так выразиться, стоял проамерикански настроенный Чан Кайши – именно поэтому читатель и не понимает значения слова «братский». Ни Мао Цзедуна, ни коммунистов: ничего подобного во время движения советских войск на Маньчжурию не наблюдалось. Если верить Бойко, то именно от действий Советского Союза зависел дальнейший успех коммунистической партии Китая, получавшей тайно от Союза вооружение, благодаря чему удалось сломить сопротивление Чан Кайши, открыто пользовавшегося поддержкой со стороны США. Когда атомное оружие сделает своё дело, и Япония покорится, тогда вся мощь армии США будет направлена на помощь одной из воюющих сторон в Китае, а сам Китай погрузится в гражданскую войну – об этом Бойко тоже напишет, но ближе к концу книги. Пока же нужно думать не о Порт-Артуре, а о Маньчжурии, раскинувшейся широко, и оборудованной специально в виде крепости, где японцы подготавливали основной плацдарм для нападения на Сибирь и Дальний Восток.

По мере продвижения вглубь марионеточного японского государства Маньчжоу-го, всё больше сдавалось в плен китайских и монгольских частей из состава Квантунской армии, не видевших для себя дальнейших перспектив в службе японскому императору. Бойко сокрушается, видя состояние населения Маньчжурии, доведённого до бедности. Местные жители воспитывались в духе японской пропаганды величия Микадо и им было отказано в получении образования, иной раз и кусок хлеба не давали, отбирая всё выращенное для нужд японцев и Квантунской армии. Бойко чётко рисует образ японского народа, наделяя его только одной положительной чертой – исполнительностью. Если Микадо говорит воевать, значит японцы фанатично будут идти в бой, даже если это бессмысленно. Не зря в японской армии использовались смертники, о которых Бойко отзывается как о маниакально приверженных людях, чей разум наполнен лозунгами о божественности императора. Но когда Микадо подписал капитуляцию, то никто из японцев не ушёл в партизаны и не стал вести иную подрывную деятельность, сменив агрессию на полную покорность.

США помогли завершить войну с Японией; Советскому Союзу теперь предстояло основательно закрепиться в Маньчжурии. И тут перед Бойко и военным советом 39-ой армии возникли новые проблемы, касающиеся не только борьбы с распространением чумы и укусами энцефалитных комаров, но и заботой о местном населении, а также о собственных солдатах. Проблем не стало меньше – они возросли в прогрессии. Трудно людям перестраиваться с режима войны, в котором они находились беспрерывно пять лет, чтобы в одно мгновение начать строить мирное общество в чужой стране. Полуостров Гуаньдун был важен: угроза роста влияния США в регионе была очень ощутима – всё это заставило смотреть Советский Союз много дальше почивания на заслуженных лаврах – нужно было думать о новом противостоянии, но уже бывшим союзникам по антигитлеровской коалиции. Допускать становление Китая проамерикански настроенным – нельзя.

Бойко подробно рассказывает о переходе к мирной жизни, об эмиграции японцев к себе домой и о возрождении экономики, становлении образования, росте самосознания китайского народа. Не так просто выселить квалифицированных специалистов, покуда не будет подготовлена им замена. Поэтому японцы продолжали занимать руководящие посты.

Спустя годы в Китае разразится Культурная революция, а в Японии к власти придут реваншисты. Бойко так характеризует всю ситуацию: Япония в техническом совершенстве стремится в XXI век, но по политическим воззрениям остаётся в XX веке.

19.02.2015 (http://trounin.ru/boiko90)

Александр Дюма «Графиня де Монсоро» (1846)

Цикл «Генрих Наваррский» | Книга №2

Читателю стоит на минуту задуматься, когда он берёт в руки очередную книгу Дюма, особенно из написанных в период между 1843 и 1847 годами. Никакой гений не мог так плодотворно излагать свои мысли, даже два гения не могли сделать такой колоссальный объём работы за столь короткий срок. Там, где Виктор Гюго пишет тридцать лет, а Лев Толстой не тридцать, но меньше, а в итоге можно держать в руках многотомные «Отверженных» и «Войну и Мир». А что мы видим у Дюма: 1843 год – «Жорж», «Асканио»; 1844 год – «Три мушкетёра», «Граф Монте-Кристо»; 1845 год – «Двадцать лет спустя», «Королева Марго», «Шевалье де Мезон-Руж», «Дочь регента»; 1846 – «Графиня де Монсоро», «Жозеф Бальзамо», «Две Дианы»; 1847 – «Сорок пять», «Виконт де Бражелон». Некоторые произведения Дюма растягивал на два-три года, поскольку разумно держать читателя в напряжении, заставляя постоянно раздобывать свежий выпуск литературной газеты с продолжением похождений полюбившихся героев. И ведь все книги из данного периода – это написанные для чтения в течение не одного вечера: иные затягивают на несколько дней, а то и недель, если не месяцев. Только не всё так превосходно, как может показаться на первый взгляд. Если цикл о Трёх мушкетёрах пропитан старанием автора показать действительно увлекательное повествование с проработкой персонажей, то цикл Генрих Наваррский, также известный под названием цикла о Гугенотских войнах – это в большей своей части сухая историческая хроника, где Дюма уделяет большое внимание только диалогам, причём невероятно пустым по содержанию. Бесспорно, есть в сюжете несколько харизматичных героев, но трудно в них увидеть что-то действительно достойное внимания, особенно учитывая, что весь цикл имеет общими с реальностью только имена действующих лиц, чьи мотивы и мысли были изменены в угоду пера Дюма, извратившего для читателя важность происходящего с исторической точки зрения.

Временной отрезок, выбранный Дюма для «Графини де Монсоро», сам по себе содержит намёк на борьбу за власть над государством. Находящийся у власти Генрих III бездетен, он последний из династии Валуа, особо болезненно воспринимающий любой намёк на салический закон, благодаря которому его далёкие предки пришли к власти. Когда-то Филипп VI не желал отдавать власть над страной в руки английского монарха, также имевшего все права на французский престол, что также был внуком Филиппа IV, но его мать приходилась тому сыном. Именно для устранения недоразумений был придуман закон, трактующий право на власть строго по мужской линии, так и воцарились Валуа. Последующие события поставили Францию в условия возможного исчезновения с географической карты, но всё само собой образовалось. Только это не радует Генриха III, осознающего проблему передачи власти следующему правителю. Тут тебе и герцог Анжуйский Франсуа с одной стороны и король Наваррский Генрих с другой – оба достойны принять регалии короля, но выбран может быть только один. Хоть цикл и относится больше к Королю Наваррскому, но самого Генриха в сюжете почти нет. Впрочем, по доброй традиции, нет в сюжете и того лица, которое громко вынесено в название книги: Дюма в очередной раз оставляет читателя с носом, повествуя о совсем других людях. Конечно, графиня де Монсоро будет показана читателю, но строго на второстепенных ролях.

Совсем неоднозначное отношение у читателя складывается к Генриху III и его придворному шуту Шико. Кажется, почему бы и не быть такой ситуации на самом деле. Но в сознание активно проникает недоверие к самой возможности подобного рода развития событий. Воспринимать короля в виде человека с мозгом маленького ребёнка, едва ли не с соской во рту, чья жизнь сводится к одним забавам, когда никто не стесняется ему указать на место, постоянно говоря, что король во Франции – это шестая фигура по важности, далёкая от управления государством, являющаяся номинальным лицом. Не зря герои Дюма размышляют не столько над тем, кто же в итоге займёт трон следующим, а как сделать так, чтобы Франция перестала быть монархией, сменив режим правления на республиканский. И это всё при живом короле, дающим слишком большую волю своим приближённым. И в это же время далеко на Руси скипетр и булава находились в руках Ивана IV Грозного. Либо Дюма рисует деградирующее общество с правом считаться великосветским государством, либо Франция по своей сути была заражена червём вседозволенности придворных, не чующих, что они сидят на бочке с порохом.

Читателю может понравиться Шико – язва, мудрец в колпаке и портативное подслушивающее устройство образца XVI века. Если не задумываться над его действиями, то всё может быть в порядке вещей, но если сравнивать события двадцати страниц назад и через следующие двадцать страниц, то ничего нового не происходит. Всё случается в точно том же порядке, где, прикинувшийся предметом интерьера, Шико узнаёт чей-то секрет, а дальше строит свои собственные умозаключения, предоставляя нужному человеку самостоятельно своим умом дойти до осознания важной информации. Каждый диалог в «Графине де Монсоро» не содержит ничего, кроме попыток Дюма пошутить, а каждая глава начинается с абзаца, который полностью раскрывает её суть, становящейся очевидной при углублении в повествование. На самом деле, эту книгу можно читать с любого места – абсолютно ничего не потеряешь, поскольку всё понимаешь, а лишние строчки текста – они действительно лишние.

Все отдыхают по-разному, а Дюма отдыхает в процессе написания проходных книг.

20.02.2015 (http://trounin.ru/dumas46)

Сачин Тендулкар «Playing It My Way: My Autobiography» (2014)

Крикет – национальная британская забава, имеющая хождение в ограниченном количестве стран. На высшем уровне сборных имеют право участвовать только десять команд: Великобритания, Австралия, Новая Зеландия, ЮАР, Индия, Бангладеш, Пакистан, Шри-Ланка, Зимбабве и Вест-Индия. Причём, последний из приведённых участников – это сборная из стран Южной Америки и государств Карибского бассейна. Национальные чемпионаты при этом существуют в ещё меньшем количестве государств, так, например, в Индии таковой появился только в 2008 году; и это несмотря на то, что в крикет начали играть ранее XVI века: традиции этого спорта сильны, а пробить консервативный строй не так просто. Самое удивительное, иные матчи в крикете могут длиться более пяти дней, настолько уникальными являются его правила. Сторонний наблюдатель легко найдёт много общих черт с бейсболом, что возмужал почти в одно время с крикетом, но имеет французские корни.

Автобиография Сачина Тендулкара скорее всего никогда не будет переведена на русский язык, поскольку не имеет перспектив быть хоть кем-то востребованной. А между тем, автор книги – практически икона успеха для индийских спортсменов и образец возможности стать успешным для всех остальных. Имя Тендулкара значит больше, нежели чьё-то другое. Если кем и мечтают стать дети в Индии, так это Сачином Тендулкаром, а если им не хватает умений, то вполне им стоит ждать ответ в одном стиле – не всем дано играть подобно Сачину. На поле Тендулкар занимал позицию отбивающего, личные достижения сделали его одним из лучших бэтсменов в истории крикета, а количество ранов (пробежек) тоже остановилось на отличном показателе.

Текст книги довольно однообразен. В основном, читатель знакомится с каждым важным матчем с участием Сачина, кое-какими примечательными событиями, выводами и обязательно сухой статистикой. Толком никогда для себя и не вынесешь, отчего же Тендулкар добился такой популярности. Особый пласт повествования отводится детству, семье, первым увлечениям, жене и собственным детям, а также травмам. Вполне обычный набор для того, чтобы читатель понял – звезда спорта такой же человек, который ничем от других не отличается, кроме верно выбранного призвания в жизни. Спортивную секцию Сачин начал посещать с одиннадцати лет, а в 1988 году принял участие в первом тестовом матче на высшем уровне за сборную Индии.

Очень много эмоций от Сачина исходит во время его выездов за пределы страны, о чём Тендулкар делится с читателем. Если Пакистан вызывает чувство бесконтрольной тревоги, связанной с тяжёлыми последствиями раздела Британской Индии на два государства, сопровождаемый массовыми убийствами на почве религии и внутренних противоречий, то поездка в Великобританию показала мир роскоши, до того Сачину неведомой. Крикет объединяет врагов политических и соседей по духу, чьи границы не всегда находятся в непосредственном соприкосновении, а основываются большей частью на ощущении некогда бывшего единства.

Сачин романтично рассказывает о встрече с будущей женой в аэропорту, когда ему было семнадцать лет, делится грустью о смерти отца, радуется рождению детей, переживает травму, что мешает отстаивать цвета флага сборной, с придыханием осознаёт капитанство в ранние двадцать три года. Текст хорошо разбавлен фотографиями, поэтому читатель обязательно почувствует себя причастным к успеху: вот Сачин обнимается с английской королевой, вот крепко жмёт руку Нельсону Манделе.

Изменения в крикете встретили Тендулкара уже в то время, когда пришла пора задуматься о завершении спортивной карьеры. Создание индийской национальной лиги в 2008 году, где Сачину дали право защищать честь Мумбаи, он ещё воспринял с воодушевлением, но ближе к 2013 году окончательно заявил о прекращении участия в соревнованиях по крикету в качестве игрока.

В каждой стране есть свой национальный герой: в Индии – это Сачин Тендулкар.

21.02.2015 (http://trounin.ru/tendulkar)

Эрих Мария Ремарк «Тени в раю» (1971)

Америка – страна счастья. Причём, счастья не в обыкновенном понимании, а в виде некоего образа, к которому нужно стремиться. В Америке никто не задумывается над завтрашним днём, отдавая предпочтение краткости текущего момента. Там живут другие люди, для которых всё выглядит иначе. Культурная изоляция от мира позволила сформироваться уникальному обществу, воспитавшему себя по своему усмотрению. Но было ли до всего этого дело эмигрантам из воюющей Европы, убегающих не от самой войны, а от того, что людей давно перестали считать за людей. Мир рушится, и где-то за океаном существует страна, позволяющая любому чувствовать себя там в меру вольным человеком, что забыл ужасы скитаний от одной границы до другой, желая лишь обрести твёрдую почву под ногами. «Тени в раю» встречают читателя самым последним шагом к обретению обетованной земли, когда за спиной останется ужас прошлого, а впереди наконец-то появится надежда на спокойное будущее.

Главный герой «Теней в раю» – это идеализированный немец, презирающий нацистов, обладающий пытливым умом и не имеющий никаких целей в жизни, утраченных давным-давно вместе с иллюзиями. Куда может податься человек, полностью лишённый семьи, не обладающий ничем, что могло бы пригодиться в новой стране? Он не говорит на английском языке, поэтому ему не суждено стать таким же журналистом, каким он был в Германии. Остаётся перебиваться случайными заработками. При всём уважении к Ремарку, но читатель лишь на первых порах прощает все огрехи сюжета, каждый раз поднимая руку, пытаясь возразить. Можно ли стать гениальным искусствоведом, если за твоими плечами только два года пребывания в брюссельском музее, где была возможность изучать картины каждую ночь, покуда за стенами здания проходили немецкие войска, поставив твоё существование на грань между жизнью и смертью. В такой ситуации обычно трясутся в страхе от каждого шороха, либо постепенно сходят с ума. Стоит ли говорить, что Ремарк создал для книги идеального американца, наделённого той железной хваткой и беспринципностью, без которых невозможно выжить в жестоком мире коммерции. И ведь не картинами приходится заниматься главному герою, а древними китайскими статуэтками, оценивая их на возможность подделки и устанавливая конечную цену. Индустрия культуры поставлена на поток – и Ремарк с удовольствием описывает каждый пункт игры на человеческих эмоциях.

Также трудно осознавать Голливуд времён Второй Мировой войны. Действительно ли всё было так, как это представляет Ремарк? Настолько американцы были далёкими от происходящих на планете событий? Или Ремарк слишком мягко подходит к повествованию, выдавая фобии главного героя, обыгрывая на их основании некоторые аспекты. Мир шоу-бизнеса имеет свои чёткие рамки для создания успешного продукта, с которыми нужно считаться, если не желаешь утонуть. В своём большинстве публика нуждается в развлечениях: только так и никак иначе. Если что-то не устраивает, то твой продукт не будет приносить прибыль. К сожалению, Ремарк рассказывал, отталкиваясь от представлений главного героя, зацикленного на собственных воспоминаниях, имеющего желание их преодолеть, но смотрящего на мир однозначным взглядом, не допускающим никаких возражений.

Можно ли как-нибудь перебороть ощущение приниженности, чтобы утратить понимание себя в статусе тени человека? В раю существуют свои собственные порядки, когда принято улыбаться при любых неблагоприятных обстоятельствах, а от проявлений старости избавляться при первой возможности. Трудно понять, кто именно смотрит на мир через розовые очки – счастливые люди, не знающие бед, или главный герой, старающийся держаться подальше от наивности окружения? Ремарк создаёт мир, далёкий от реальности. Настолько ли правдиво им изображается Америка, имеющая не так много позитивных моментов, а количество отрицательных черт просто зашкаливает. О многом Ремарк не договаривает, если он действительно хотел об этом говорить. Лучшим выходом для отображения переживаний главного героя стало погружение его в мир богемы, дав в качестве любимой девушки чуть ли не русскую княгиню, в качестве работодателя – успешного дельца, в качестве клиентов – миллионеров, в качестве друзей – рефлексирующих субъектов. На фоне успешных людей, эмигранты просто не могут выглядеть хорошо, а их проблемы становятся очень болезненными для восприятия, давя на совесть читателя и заставляя переживать страданиям других. Вот самоубийство одного, вот самоубийство другого – что-то неладное творится в раю Ремарка, либо Ремарк не с той стороны смотрел на Америку, наделив её статусом чрезвычайной важности оазиса в убивающей жаркой пустыне.

Портит рай только отсутствие двух моментов: нет проституток и общественных туалетов на каждом шагу. Осознание этого факта очень точит мозг главного героя, находящего в этом рост неврозов среди рядовых американцев, в отличии от французов, справляющих обе надобности при возникновении подобной необходимости. Но не сказать, чтобы главный герой испытывал нужду облегчиться или завести с какой-нибудь девушкой любовную связь: он слишком далёк от всего этого, полностью сконцентрированный на воспоминаниях, не видя перспектив. Впрочем, ему ещё повезло, что никто из американцев не помыкал его за то, что он немец. Хотя, о подобном американские писатели никогда не молчали, отражая тяжёлый эмоциональный фон даже тех немцев, что уехали из Германии давным-давно; на них косились коллеги, их чурались на улице. Всё это неведомо главному герою, пребывающему в том образе, который создал Ремарк для Голливуда, где немецкая униформа и концлагерь – это лишь сцена из фильма, скорее фантастического, нежели имеющего место быть на самом деле.

Не тени в раю, нет рая для теней, а есть идеализация Ремарком воспоминаний. Может действительно Обетованная земля… но римляне стёрли её навсегда, а понимание рая осталось. Только рай у каждого свой.

22.02.2015 (http://trounin.ru/remarque71)

Эдвард Радзинский «Иосиф Сталин. Начало» (2012)

Конец XIX и начало XX веков – это слом старого строя. Можно бесконечно искать причины случившегося, объясняя произошедшее с позиций собственной вины, что так свойственно человеку, желающему во всех аспектах обвинить в первую очередь себя, не задумываясь над тем, что всё складывается моментально без чьего-либо участия или умысла. Не важен факт, где впервые изобрели колесо – его изобрели везде сразу, а если где обошлись без колеса, там придумали замену. Также и со всеми другими особенностями человеческого общества, пронизанного подсознательной связью с каждым человеком. Русский коммунизм не мог перекинуться на другие страны, как об этом смел мечтать товарищ Ленин, отказавшийся от коммунизма товарища Маркса, желая действовать именно на фоне народных волнений – ему было неважно, какая именно страна станет ареной для его пропаганды: не будь ей Россия, то ничего не могло в итоге поменяться; монархия должна была утратить свои позиции, расшатанная народными волнениями из-за неудачной внешней политики, принёсшей вышедший из-под контроля хаос, воспаривший над утраченной стабильностью, стёкшей в реки роста отрицания власти избранных по рождению. Говорят, что русскому народу нужен царь, что русский народ привык находиться по контролем одного единственного человека с жестоким нравом и деятельной рукой; говорят, что русскому народу не суждено понять истинных республиканских и демократических форм правления, надолго оставаясь под властью сменяющих друг друга диктаторов, заботящихся о благополучии населения в разрезе понимания собственных интересов и желания не входить в единую систему взаимопонимания, а противопоставляя себя всем с позиции осознания собственной важности. Эдвард Радзинский предлагает читателю уникальную возможность совершить путешествие в жизнь Иосифа Сталина, ставшего для России ключевым историческим лицом, выдвинутым на первые роли стихийно, но вполне заслужено.

«Государство – это я» – знакомый многим принцип власти. Вся история человечества пропитана им. «Государство – это я» не заключается в понимании, что всем управляет некое лицо – всё гораздо шире. «Государство – это я», а под «я» понимается много кто, каждый из которых мнит себя важным лицом. Сжимая власть в руках, чувствуя внушительное ощущение выпирающей гордости за занимаемое в обществе положение и способность влиять на находящиеся под твоим контролем процессы. Важными могут себя чувствовать президент, премьер-министр, министры, депутаты, начальники разных уровней и гордый мелкий исполнитель, готовый бросить сакраментальное напоминание о важности винтика в расшатанном механизме, о необходимости смазки соприкасающихся деталей; и совсем неважно, что связующим звеном может оказаться не нефть и не газ, и не само ощущение собственной причастности к государству, а обыкновенная человеческая кровь, являющаяся лучшим средством для осуществления знакового определения «Государство – это я». Испортить жизнь другим и воспарить над всеми – такое призвание людей, обречённых в необозримом будущем исчезнуть с лица вселенной, вспыхнув беспощадным конфликтом ради той самой внутренней важности, не имеющей никакого отношения к спорам за право быть главным.

Эдвард Радзинский правдиво начинает трилогию о Сталине, изложив историю странной посылки, доставшейся ему во Франции от неизвестного человека, что становится знаком читателю под псевдонимом Фудзи. Исправлять прошлое легко, а исходить из уже случившегося всегда следует в ключе нужного понимая происходящих сейчас событий. Этому помогает стадность общества, идущего стройными рядами за большинством, не взирая на любые последствия. Просто кто-то в чём-то уверен, а если кто-то это грамотно обосновывает, то ему уже нельзя не верить. Всё легко свести к банальному урчанию живота или зевоте, перекидывающихся на соседа, невольно начинающего также зевать и урчать животом. Раздался кашель, как кашель рвётся уже из твоей груди. Если человек настолько связан с другими людьми, то его стадность больше не вызывает сомнений. Удивительно осознавать, что за время чтения ты веришь в слова Фудзи. Веришь и в осетинское происхождение отца Иосифа Джугаева, веришь в шесть пальцев на ноге, веришь в историю появления юношеского прозвища Коба, что взяло начало из грузинской книги с ясным названием «Отцеубийца», а ведь Иосиф не любил пьяного сапожника, коим и являлся его отец, доводивший подрастающего революционера до белого каления, а его мать заставлял хвататься на нож из желания уберечь сына от рукоприкладства. Такими сведениями мог располагать только лучший друг детства, им и является Фудзи.

Веришь и не веришь. Фудзи постоянно говорит о людях, сводя всё в начале разговора к одному – такого-то в таком-то году расстреляют. Люди вокруг Сталина менялись постоянно. Те, кто помог сделать революцию, обязаны быть устранены первыми, поскольку их революционный дух уже никому не нужен. В тексте книги постоянно идут отсылки к Великой Французской революции, по чьим следам пошло становление русского коммунизма. Кроме сиюминутных выгод, человек никогда не заглядывает в прошлое, а если и анализирует его, то опять же никогда не примеряет на себя, думая, что те события уже не могут повториться, а сейчас – это сейчас: всё в твоих руках, а любые доводы за цикличность процессов наталкиваются на стену непонимания в виде отрицания предопределённости всего. Человек – кузнец собственного счастья; каждое поколение куёт одно и тоже, пережёвывая всё ту же жвачку, только под разными соусами, находя в еле уловимых оттенках кажущиеся важными отличия, которых на самом деле нет.

Радзинский старается не отклоняться от повествования, опуская многие важные детали, что не будут способствовать должному пониманию текста. Допустим, зреет конфликт в обществе, грозящий вылиться в кровопролитие, но автор при этом не говорит из-за чего народ решил бунтовать. Почему люди так накинулись на монарха? Просто им так захотелось, ведь не было никакого толкового понимания будущего страны. Даже выстрел Авроры и штурм Зимнего – это не свержение монарха, давно отрекшегося от престола, а внутренняя борьба между случайными людьми, в нужный момент оказавшимися в том месте, что позволило им взять ситуацию под свой контроль. Сталин никогда не был ангелом, его прошлое полно криминальных моментов, начиная с грабежей и заканчивая убийствами. Причём, всё не политики ради, а строго ради цели упрочить собственное положение. Великий товарищ Ленин на последнем издыхании взберётся на постамент, горячо призывая взять власть в руки советов, а Сталин уже будет готовить ему место в пантеоне богов коммунизма, где мумия вождя станет символом эпохи, созданной кучкой людей, не преследовавших действительной цели достижения благополучия, кроме идеи поджечь мир пламенем революции. Конечная цель при этом не была ясной, как и возможность осуществления задуманного. Создавать добро насилием, будто на бочке с порохом устроить для мышей сыр в мышеловке, где от захлопывающейся ловушки подрывается вся задуманная система, сметая всё на своём пути. Все мечтали достичь чего-то, жаркими речами подготавливая казни, расстрелы и суды, сменяя палачей, становясь жертвами.

Точку в становлении Сталина можно поставить, когда автором предлагается более далёкое, нежели французская революция, понимание опричнины Ивана Грозного, заменившего старую знать на новую, воспитанную им самим. Ленин умер сам, а вот Каменев, Зиновьев и Троцкий были слишком яркими личностями, чтобы строить альянсы и думать о неблагоприятных последствиях своих зажигающих речей. Сталин уважал каждого из них, восхищался дельным мыслям, но молча делал дело, заботясь в первую очередь о собственном благополучии, не желая допустить распространение сведений о личном прошлом. И только благодаря Фудзи, читатель сможет понять все тайны вождя. Однако, как смог уцелеть сам Фудзи, да ещё ведущий записи о каждом поступке Сталина? Пусть это останется на совести Радзинского, в чьих словах всё получается слишком ладно, а возражать ему при этом не возникает желания. Хотя…. возражать надо. Но пусть это делают другие.

Можно строить идеальное общество, но архитектор умрёт, а дальше новый архитектор будет строить уже своё идеальное общество, но когда-нибудь, и это случится обязательно, всё идеальное будет уничтожено.

23.02.2015 (http://trounin.ru/radzinsky12-1)

Иван Хрущов «Парашин лесок» (1865)

Самая лучшая сказка для ребёнка – это реальная история, где присутствует не только приятный элемент, но и жестокое отражение реальности, содержащее в себе смерть близких и переживания из-за утраты. Можно бесконечно сюсюкаться и говорить с ребёнком на манер иллюзорного восприятия действительности, но нужно знать ту границу, за которую переходить не следует. Чадо вырастает и обретает самостоятельность, а родители к нему по прежнему лезут с соской и не спускают с рук, будто не понимая, что ответственность за рождение человека по-прежнему лежит на их плечах, только ребёнок уже не чувствует признательности за своё появление на свет. Иван Хрущов в 1865 году издал прекрасную «сказку», отразив в ней быт села, навсегда потерянного, но оставшегося для понимания в виде вот таких «добрых» историй.

Читателя от книги может оттолкнуть упоминание Параши, когда-то популярного имени в крестьянской среде, являющегося краткой формой от Прасковьи. К сожалению, это имя давно приобрело в русском языке другой аналог с резко отрицательным значением, поэтому надо принимать сложившиеся положения действительности. Что касается леса, то это живописное место на склоне горы возле реки Хопер, названное автором в честь девочки, чья судьба типична для крестьянской среды, но само детство неотличимо от точно такого же детства дочерей помещика. Им нравится находится рядом, у них общие интересы и они одинаково сопереживают друг другу: одним словом, девочки – это девочки. Это потом они вырастут, и, может быть, сохранят в воспоминаниях мимолётный эпизод детства с переживаниями о грозе и молнии, плохой погоде, бурном нраве мальчишек и прочих приятностях, а также неприятностях. Пока же они воспитываются в религиозности, не забывая молиться перед сном и совершая поступки, за которые не будет стыдно перед другими людьми.

Иван Хрущов описывает счастливый быт, постоянно разбавляемый горестными известиями, показывая закалку детей к подобного рода переживаниям. Дети не будут плакать, но они будут всё понимать и принимать правильные решения, осознавая неизбежность заболеть от промозглой погоды и не отрицая смерть близких, от чего можно проронить слёзы, но расстраивать психическое самочувствие не следует. Может погибнуть мать, может погибнуть отец, даже любимая подружка может не встать с постели, сваленная шквалом неприятных известий и страдающая от юной прыти бесстрашного исследователя и лучшего друга, которым может оказаться озорной мальчишка, не понимающий поведения девчонок, но желающий познавать мир, покуда не прижмёт осознание вины за безрассудное поведения. повлёкшее за собой опасную хворь. Нет, Хрущов не настолько сгущает краски – он просто кратко излагает события конца одного лета, к которому действительно приятно обратиться, лучше понимая чьё-то чужое детство, отдалённое от тебя на целый век.

Добродетельное отношение к ближним – вот чему пытается научить детей «Парашин лесок». А осознание смертельных болезней и самой смерти подразумевается само собой, так часто встречаемое на жизненном пути каждого из нас. В сознании настолько сильно закрепляется боязнь плохого, что всю оставшуюся жизнь стараешься всеми силами избегать неблагоприятных моментов, находя нужным обманывать и недоговаривать, если считаешь это необходимым, тогда как в дурной вести нет ничего плохого, как и в поступках, случайно повлекших ухудшение чьего-то положения. Люди привыкли закрывать глаза на всё, а ведь корни такого явления стоит пытаться найти в то время, когда психика только формировалась, но в этот момент дети только и слышат елейные голоса взрослых и видят неадекватные выражения обращённых к ним лиц.

Единого рецепта не существует, но избегать лжи следует с самого начала. Правильную сказку написал Хрущов – самую адекватную из бесконечного множества подобных ей, но излишне приторных или чересчур переполненных эзоповым подходом к пониманию реального положения дел.

24.02.2015 (http://trounin.ru/khruschov65)

Лев Толстой «Анна Каренина» (1878)

А что собственно делать людям, когда им заняться нечем? От скуки можно удавиться, от пустого времяпровождения недолго застрелиться. Художественная литература всегда описывала и всегда будет описывать настоящее и выдуманное, исходя из лживых представлений о реальности. Достаточно посмотреть на собственную жизнь, чтобы увидеть в поведении книжных героев много несоответствий. И ладно бы опускалась туалетная тема, которая всё равно является важной: действительно душу героев так сильно беспокоят коммунистические взгляды или желание молодёжи выбирать супругов самостоятельно без участия взрослых? А может просто почти каждый персонаж по своей сути тунеядец, не склонный к выполнению работы, существуя вне системы, обходя действительно ключевые моменты. Понятно, что автору проще взять какой-то конкретный отрезок времени героев, отталкиваясь именно от него. Но, чаще всего, герои просто не задумываются о необходимости прилагать усилия к существованию, не вдыхая воздух для дыхания и не питаясь сохранения энергии ради, живя мыслями и поступками. Это главный подводный камень художественной литературы, встающий перед читателем непреодолимым препятствием, легко закрывающий глаза на действительно важные детали, отдавая предпочтение движению слов без учёта изначального импульса. Автор всегда будет прав, просто по той причине, что он будет прав всегда, порождая за тавтологией увлекательную историю.

Русскому дворянству можно простить многое. В первую очередь, оно никому ничем не обязано, существуя в XIX веке на правах превалирующего сословия, безбедно существуя, предаваясь танцам на бесконечных раутах, создаваемых специально для обеспечения досуга, лишь бы не скучать. Болезненно в обществе воспринимаются измены супругов, но они являются важной составляющей разговоров, поэтому обойтись в жизни без приключений на любовном фронте просто невозможно, а чаще всего будет являться верхом наглости. Каждый светский человек всегда будет думать о самоубийстве, как о важном источнике последующих сплетен, особенно, если удаётся выжить, краснея и закрывая глаза рукой при очередном напоминании. Что вы, что вы, господа и дамы, я просто не мог иначе, вы же меня понимаете, дамы и господа; при ярком солнечном свете, да при вёдре на дворе, просто надо было стреляться, а если не за поруганную честь, то за право сохранить лицо, дабы вы на меня вот так сейчас не смотрели, но в последнюю секунду рука дрогнула: пришло понимание необходимости продолжать жить, ваш лик пленил мою душу именно тогда, когда рука потянулась завязывать узел на шнурке; а как ваш муж, его, я понимаю, схватил удар после вашего появления на прошлом рауте с неким молодым человеком? Во-вторых, русское дворянство – нужный пласт населения, необходимый для управления делами ниже их стоящих по положению. Пускай, Пётр Первый хотел помещиков сделать посредниками между царём и крестьянами, по недомыслию создав национальную трагедию, лишив крестьян последнего шанса на свободу, но только в редких книгах русских классиков встречается тема непосредственного влияния дворян на крестьян.

Лев Толстой строит повествование «Анны Карениной» через диалоги, позволяя читателю ощутить именно тот дух, которым живёт дворянство, привыкшее не закрывать рот, излагая мысли вслух непрекращающимся потоком. Казалось бы, дамам надо заниматься рукоделием, чтобы быть подобными английским леди, не выпускавшим из рук вязания. Однако, дамы в Российской Империи привыкли больше следить за окружающими, сообщая другим о чьём-то дурном поведении. Тут и до измены недалеко, развлекая себя и давая повод другим поговорить. Устоявшаяся традиция при этом отчего-то воспринимается светским обществом скорее негативно, особенно при желании супругов разойтись, но не имеющих возможности для осуществления подобной идеи, наталкиваясь на сложившиеся гражданские и религиозные порядки, не одобряющие разводов. Обойтись без кривотолков позволяет только взаимная измена. хотя бы на словах, но не все могут позволить себе быть в центре подобных разговоров, сведя всё в итоге к самоубийству, невольно всё-таки заставляя людей говорить о себе. Замкнутый круг избавления от скуки вновь и вновь подводит на взаимосвязанные друг с другом измены и самоубийства, чем читателя потчует Лев Толстой, не забывая в очередной раз заставить героев снова и снова наступать на грабли.

На одних диалогах крупное произведение не напишешь, поскольку светские темы очень быстро заканчиваются, воспроизводя себя во время следующего раута, только с другими именами. Лев Толстой регулярно отправляет героев на охоту, а то и заставляет их косить траву с крестьянами или интересоваться процессом родов и секретами воспитания детей, предлагая читателю ознакомиться с мельчайшими деталями, более призванными показать быт русского человека, нежели добавить что-то важное в сюжет. Граф расписывает ручку, иначе читатель не назовёт те моменты книги, где герой участвует в скачках, едва ли не отсчитывая каждый шаг лошади, да все волоски в ноздрях соперничающих кобыл; или уход за умирающим родственником, то приходящего в сознание, то его теряющего; или полный набор танцев от вальса и кадрили до мазурки; или разговоры с художником об его искусстве; подобного в «Анне Карениной» чрезмерно много. Кто-то находит в этом прелесть и радостно внимает автору, а кто-то просто перелистывает, благодаря Толстого за важный вклад в сохранение понятия важности уклада жизни русского человека, что в далёком будущем будут с интересом читать на Марсе марсиане, взирая на Венеру через пространство некогда существовавшей планеты Земля, самоубившейся вследствие измены космического сообщества.

Во многом, Лев Толстой вложил в книгу личную философию, наделив ей не только собственное альтер-эго Лёвина, но и щедро одаривая остальных героев, имевших настоящих прототипов, а то и нескольких, на основании которых Толстой и создавал повествование, ничего особо не придумывая. Если на секунду задуматься, да вспомнить самые важные моменты жизни каждого персонажа, то не всегда до такого можно дойти своим умом, где-то это больше походит на ход мыслей маньяка. Толстой показывает не только влияние роста политических противоречий, усиливающихся во всём мире, связанных с ростом возможного преобладания социалистических воззрений над сложившимся укладом. Может именно поэтому Толстой делится с читателем идеями славянофильства, отправляя героев на село, заставляя читателя сочувствовать крестьянам, изнывающим от барской воли, являющихся при этом чем-то вроде американских чёрных рабов, точно также предпочитающих увиливать от работы, доводя барина до разорения, но стремясь облегчить свою жизнь до максимальной степени, отчего язык никогда не повернётся закрепощённых людей называть ленивыми – они живут по своим понятиям, и им некогда думать о своей жизни, находя больше радости прилечь на стог сена, спрятавшись от помещика, нежели усиленно махать косой.

О лени русского человека можно сложить трактат. Но не надо торопиться. Лев Толстой это уже сделал, предложив в «Анне Карениной» не только самобытную лень крестьянина, но и показав безалаберность высшего света. Можно согласиться, что вышеприведённый текст и без того служит уже громадным подспорьем к подобному заявлению. Однако, стоит обозначить ещё ряд моментов. Некоторые герои «Анны Карениной» видят смысл жизни только в заботе о собственном существовании. И, вроде понятно, если одному хочется иметь верную жену, во всём поддерживающую мужа, оберегая того от сердечных переживаний, то непонятно, когда другому больше нравится подсчитывать собственные финансы, облегчая себе существование, ибо надо заработанное жалованье не прокутить на очередную даму и не спустить на бегах, а грамотно прожить до следующей получки в новом году. При этом Толстой не приводит примеров поступления свежих финансов в карманы героев, даже военного человека уберегая от службы, предоставляя ему возможность спокойно ходить на рауты и уводить от мужей их жён, доводя общественность до истерики и слёз дам, косо смотрящих именно на неблаговерных жён, отчего те тоже начинают задумываться над вариантами самоубийства, вроде принятия большой дозы опиатов, либо упасть на колени между колёс товарного вагона, дабы шокировать всех наиболее ярким способом, далёким от тривиального.

Другой важной проблемой высшего общества является склонность ко всему французскому, вплоть до воспитания детей в далёком от русского человека понимании родной культуры, создавая достойное себя продолжение. Русский ли тот, кто с рождения говорит на французском языке, мечтая жить на манер европейцев и при этом остаётся далёким от всего этого? Льва Толстого очень беспокоит данное положение дел. Не зря ведь Толстой подобно Лёвину любил косить самостоятельно, а детям своим он наверное никогда не сказал ни одного французского слова, заставив их уважать культуру того народа, который их кормит и ни в чём не уступает, кроме исторически сложившихся обстоятельств, заставивших сформировать далеко не тот образ для следующих поколений, подменив собой длительный отрезок вольной независимой жизни кратким мигом порабощения. Но для понимания этого надо глубоко изучать историю, либо читать правильную литературу, которой практически не существует.

– Поезд тронулся, господа и дамы: держитесь за поручни, посещайте вагон-ресторан, туалет будет открыт сразу после пересечения границы населённого пункта.

25.02.2015 (http://trounin.ru/tolstoy78)

Аркадий и Борис Стругацкие «Пикник на обочине» (1972)

Давным-давно в далёкой-далёкой-далёкой галактике Млечный путь на одной из множества систем зародилась жизнь, если такую форму бытия кто-нибудь рискнёт назвать жизнью. Серия зондирующих проб позволила взять для исследования небольшое количество материала, включая те самые формы жизни. К сожалению, операция по изъятию не была полностью успешной, часть инструментов осталась в системе из-за несовершенства технологии: они могут нанести ей вред. В свете необходимости изучать космическое пространство, не ограничиваясь применением оптики и не имея возможности совершать столь длительные экспедиции. было принято решение обойтись новейшей разработкой, позволившей расширить область исследования, задействовав широкую базу возможностей. Располагаемые нами образцы весьма интересны, но живые формы погибли практически сразу, заставив нас задуматься над совершенствованием форм забора материала. Главное установлено – мы не одни во Вселенной.

Рассматривать существование человека на Земле, не пытаясь обосновать его появление, невозможно. Но как обосновывать и с помощью чего строить доказательную базу? Если в начале становления человеческое общество объясняло мир влиянием высших материй, недоступных пониманию, чтобы в один момент придти к пониманию сверхсуществ. Легко обосновать всё, исходя из аксиомы. Но аксиома всё больше вызывает сомнений в своей непогрешимости, поэтому превалировать стало предложении о зарождении жизни на планете благодаря влиянию космоса. На первый взгляд, из ничего появляется только плесень да прочие формы жизни, уничтожающие распадающийся продукт, возникая будто из пустоты. Незадолго до Стругацких Станислав Лем предположил возможность зарождения жизни на Земле благодаря пиру инопланетян на планете, занеся в необитаемый мир новые формы жизни, придав импульс развитию в форме последствий лёгкой простуды. Примерно в таком же духе решили излагать «Пикник на обочине» и братья Стругацкие, предложив читателю не очередное ироническое похождение Ийона Тихого, а самую обыкновенную историю об отчаянных землянах, освоивших новый вид экстрима, позволивший зарабатывать большие деньги.

Про влияние инопланетян на Землю и их опыты над населением любили писать почти все американские классические фантасты, заронив будущие всходы множества теорий. Если Клиффорд Саймак думал только о взаимной интеграции, лишь один раз заглянув в прошлое Земли, предложив в «Заповеднике гоблинов» самобытную концепцию, увязав в единый клубок набор мифологических преданий и последующего любопытства землян, то Джон Уиндем в одной небольшой повести «Кукушки Мидвича» косвенно намекнул на возможное вторжение изнутри, направленное на эволюционирование подобия людей без шанса навязать им условия честной конкуренции. Жизнь могла зародиться и по другим причинам, не только направленным на вытеснение одного другим, только Стругацких это не сильно беспокоит – они предлагают ознакомиться с поэмой об экологической катастрофе, связанной с жаждой к наживе и желанию познать необычное.

Что из себя представляет зона? Это подобие эпицентра ядерного взрыва, но содержащее в себе таинственные артефакты, очень губительные для всех форм жизни. Кажется, что всё исходит от радиации, которой пропитано космическое пространство. Однако, знания человека в плане понимания Вселенной крайне малы, поэтому многие наши с вами теории и псевдофакты могут быть легко опровергнуты в далёком будущем, если сведёт судьба к общению с инопланетянами или по причине роста собственных знаний. Каждая зона обнесена ограждениями, а отправляющиеся туда люди – своего рода нелегалы, прозванные молвой сталкерами – их задача добывать различные артефакты, принося себя в жертву во имя науки, поскольку необъяснимое легко может погубить несведущего. Стругацкие создают мир, в котором читателю предстоит познать дружбу и вражду, счастье и горе, новые теории и расплату за знания. Не всё в повествовании выглядит гладко, а многое открывается ближе к финалу, где братья щедро делятся мыслями, сопровождая текст непомерной долей философии, в которой каждый найдёт свои ниточки, ведущие к пониманию окружающей действительности.

Конечно, такие зоны можно воспринимать по разному. Если их прямое назначение понятно, то как их применить для мира вообще? Можно рассматривать в качестве очагов сопротивления авторитарным режимам, а можно исходить из гимна отчаянным людям, способным вершить революцию в заранее губительных для них условиях. Всё едино. Каждый может предполагать на свой лад: и обязательно окажется прав. Скрытая грань есть у всего – важен только угол, с которого читатель подходит к понимаю написанного. Лучше подходить под прямым углом, не забивая голову лишним хламом.

Улитке тоже трудно преодолеть склон, если на её пути разлить отравляющие вещества, как и муравьям выжить после варварского уничтожения муравейника, так и люди будут обречены, если не сумеют адаптироваться к изменяющемуся миру, где каждое новое научное достижение приближает человечество к самоуничтожению от продуктов распада опасных сред.

26.02.2015 (http://trounin.ru/strugatsky72)

Айзек Азимов «Земля Ханаанская» (середина XX века)

Айзек Азимов предлагает совершить экскурсию по историческим местам Древнего мира, где исходная точка значится в 7500 году до н.э. в момент основания Иерихона (он же позже станет Иерусалимом), через сменяющие друг друга цивилизации Шумеров, Израильтян, Ассирийцев, Персии, Македонии, частичного Египтян и, конечно, Римлян, поставивших в книге последнюю точку, перейдя границу исчисления лет с отрицательной шкалы на положительную, надолго став центром западного мира, впитав в себя культуру Греков. Ханаан, он же Земля обетованная, историческая область, ныне называет Левантом и включает в себя территории следующих современных государств: Сирия, Ливан, Израиль, Иордания и Палестина. Возможно захватывает южный край восточной Турции и западный край Нижнего Древнего Египта. Не стоит ассоциировать Ханаан исключительно с евреями, появившимися на его территории относительно поздно, а само понятие Израильтянин должно пониматься более широко, нежели строгая привязка к последователям иудаизма. Израильтяне – это, кроме евреев, финикийцы, карфагеняне и многие другие народы, ушедшие с исторической арены. Азимов нарисовал масштабное полотно, иначе назвать «Землю Ханаанскую» не получается.

Народы приходили и народы уходили, расцвет цивилизации одних приходился на закат цивилизации других – это закономерный процесс, который должен восприниматься адекватно и без провокаций со стороны шовинистов и патриотов современных стран. Никто не знает, что ждёт мир в будущем, каким народам суждено сойти с географической карты, а каким занять их место. Сто лет назад мир был другим, через сто лет мир опять будет другим – это хорошо доказывает краткое знакомство с историей. Ханаан до сих пор является котлом противоречий среди населяющих его народов, исповедующих разную религию и имеющих разные воззрения на мир. Данные народы этим занимаются на протяжении последних десяти тысяч лет, периодически смешиваясь, либо сходя на нет. Населяющие Ханаан племена всегда подвергались агрессии соседей, иногда становясь агрессорами сами. Взаимосвязь с Древним Египтом и Шумером была наиболее тесной, где шёл обмен информацией, помогая каждой цивилизации добиваться промежуточных успехов. Во время упадка одних, контроль над регионом получали другие. Лишь один раз в истории Ханаан оказался сильнее Древнего Египта и Шумера одновременно: именно в этот момент возникает ханаанское государство, во главе которого оказывается Давид. Время завоеваний сменилось временем роста культурного богатства, когда сын Давида Соломон решил сконцентрироваться на развитии страны, либо под этим стоит понимать осознание скорого упадка. Упадок последовал в виде агрессии Ассирии, получившей в своё владение весь Ханаан.

Разрушение Ханаана началось ещё при Соломоне, чья бурная преобразовательная деятельность привела к разделению Ханаана на двенадцать областей без учёта географического и племенного принципа, отчего перестало существовать понятие ханаанского народа, и появились Израильтяне. Окончательному уничтожению государства Израильтян поспособствовал Древний Египет, заботившийся о спокойствии на восточной границе, что мог обеспечить только контроль над самым узким местом, соединяющим Азию с Африкой. Школьная программа по истории Древнего мира предпочитает ограничиваться упоминанием финикийцев и древних Греков, как основу для современной западной цивилизации, только отчего-то отсылки к Шумеру и Ханаану при этом минимальны. Взять для примера появление письменности, возникшей в Шумере, немного модернизированной в Ханаане, где вместо клиньев стали использоваться схематичные изображения различных объектов, имея в своём изначальном названии точное значение. Вклад Греков заключался только в усовершенствовании системы, введя гласные буквы, поскольку их язык не опирался на превалирующее минимальное трёхслоговое строение слов. Название букв греческого алфавита также не имеет смысла, поскольку они были восприняты на слух именно таким образом, какими теперь они известны и нам.

Значение роли Ханаана в дальнейшем падает, а Азимов больше уделяет внимание колониям Финикии и особенно Карфагену. Чтобы понять, что же из себя представляют Финикийцы, то достаточно поверить автору, называющему всех так, как это принято сейчас. Финикийцами называли Ханаанцев, обитавших на побережье Средиземного моря. Их плодотворная колонизационная политика привела к возникновению множества колоний, в том числе и Карфагена, сумевшего сохранить самобытность после завоевания Ханаана Александром Македонским, что не пошёл дальше Древнего Египта, предпочтя двинуться в сторону Индии. Азимов в меру подробно расскажет о завоеваниях Македонцев, о развале империи Александра и противоречиях между полководцами, чьи распри изменили карту Древнего мира. Это тоже важная часть в истории Ханаана, но не такая интересная, как противостояние Карфагена Древнему Риму.

Древний Рим, можно сказать, появился внезапно. Беда всегда приходит оттуда, откуда её совсем не ждёшь. Позже Рим будет погублен согласно этому же принципу, а мы с вами ещё тоже глотнём порцию ужасного осознания согласно подобной закономерности, ощущая её частично уже сейчас, наблюдая рост влияния с того края, где до этого охотились воинственные племена, не имевшие желания стать очагом возникновения новой мировой цивилизации. Становление Древнего Рима пришлось на период между III и II веками до н. э. Агрессивная политика привела к быстрому росту республики, позаимствовавшей многое у Греков, чьи колонии располагались на юге Италии и Сицилии. Именно Сицилия стала противостоянием для трёх культур, чья кровь обильно лилась за обладание островом несколько столетий. Если одной частью острова владел Карфаген, имевщий желание захватить города Греков, то переменному успеху способствовал сомнительный принцип построения демократического общества соперника. Единой Древней Греции никогда не было, покуда её не объединяли завоеватели, но и тогда каждый город старался чем-то выделиться на политической арене. Одно время на Сицилии возникла империя Дионисия, чей тактический военный гений изобрёл катапульту, позволившую брать штурмом неприступные города, включая те, что располагались на мелких островах. Но как империя Дионисия, так и все остальные империи, разрушаются либо сразу после смерти сделавшего великое дело человека, либо немного погодя. Краткий эпизод могущества Греков был вытеснен Древним Римом, когда он основательно взялся за Карфаген.

Карфаген должен быть разрушен – так говорил Марк Порций Катон Старший, имевший зуб на государство Израильтян ещё со времён второй Пунической войны, поставившей Карфаген на колени. Рядовой читатель знает, что такой призыв связан был именно с желанием Катона призывать сограждан к единству перед сильным противником, чьи тактические гении вроде Гамилькара Барки и Ганнибала, вдоволь испили терпения. Только Азимов открывает глаза на одну маленькую деталь – после второй Пунической войны Карфагену были навязаны жестокие требования, что повели к угнетению Карфагенян, чьё последующее сопротивление за право на вольное самоопределение привело к одной из самых отчаянных оборон города, более похожей на резню; именно для последнего штурма призывал Катон сограждан. Когда Карфаген сошёл с исторической сцены, то Ханаан ещё не до конца утратил своих позиций, находясь в центре интересов уже других империй, среди которых остался только Древний Египет, да и то как часть бывшей Македонской империи, с другим представителем всё той же бывшей империи, да Рим тоже был бы не против упрочить своё могущество.

Азимов пытается найти происхождение слова «Евреи». Наилучшим значением оказывается «чужак», «пришлый». Вполне может быть и так. «Земля Ханаанская» не предлагает пересказ Ветхого Завета о страданиях одного народа, причём одного народа из многих, а не единственного достойного считаться избранным. Когда в Ханаане доминировала Персия, то национальная религия стала восприниматься шире, когда евреи отказались от права считать бога только своим богом, сделав его богом для всех. Так из яхвизма выделился иудаизм. Разумеется, в битве империй Азимов не стал уделять внимание скитаниям кого-то по пустыням, имея для себя более интересный материал. Даже Христос не получает должной порции внимания, становясь совершенно рядовой фигурой, упомянутой только ради христианства. Римляне поставили точку тогда, когда Иудея в очередной раз взбунтовалась. Привычка стирать соперников в порошок привела к падению Иерусалима и к окончательному разрешению многотысячелетней истории Ханаана и его колоний.

Много интересного можно узнать у Азимова: если евреи стали переводить Библию на другие языки только из-за того, что разбросанные по миру их представители не знали иврит, то Ирод – мелкий царь, да к тому же оказывается тоже из евреев. Всё сложно и запутанно, но спасибо за то, что всё можно понять и охватить, благодаря труду людей, что вроде Азимова собирают информацию из разных источников и доносят до читателя свой взгляд, а не просто занимаются бездумной компиляцией.

27.02.2015 (http://trounin.ru/asimov-z)

Анн и Серж Голон «Искушение Анжелики» (1966)

Цикл «Анжелика» | Книга №8

Изначально цикл о французской авантюристке задумывался Всеволодом Голубиновым (он же Серж Голон) из желания показать дух эпохи Людовика XIV Короля-Солнца. Самостоятельно он браться не решался – для этого ему нужен был толковый беллетрист. Судьба свела с Симоной Шанжё (она же Анн Голон), ставшей больше, чем просто соавтором. Шесть книг об Анжелике пришлись по душе читателям всего мира, но необходимость поиска новых решений навела Голонов на идею отправить героиню цикла в Новый Свет. К этому моменту уже были сведены воедино все линии, а основная цель Анжеликой достигнута. Разумно ли, оправдано ли, но путь привёл Анжелику в необжитые европейцами места, где толком невозможно показать развитие каких-либо сюжетных линий вокруг одного поселения, где героине пришлось проводить год за годом.

«Искушение Анжелики» – это своего рода детектив, где авторы не брезгуют строить повествование в стиле поступка персонажей именно так, потому как в будущем всё героям станет гораздо яснее. Ранее подобных спойлеров в похождениях Анжелики замечено не было. Книгу от начала и до конца читатель может принимать с радушием, а может сомневаться, но лишь середина повествования расскажет о запутанном клубке событий, что плетётся против Пейрака и его жены. При этом сцены строятся не самым лучшим образом, позволяя авторам заполнять страницы бесчисленными диалогами, не содержащими никакой сути. Религиозная фанатичность индейцев в седьмой книге и то лучше показана, нежели особенности быта в голландской фактории или в английской деревне. Поставить же в центр действия пародию на одного из грозных пиратов, но назвать его Золотой Бородой – это лишь первая весточка к глупым улыбкам, которые станут всё чаще возникать на лице читателя.

Новая жизнь для Анжелики стала не просто пресной, изредка наполняемой далеко не теми приключениями, которые ей приходилось переживать в юности и вплоть до бальзаковского возраста, а очень даже скучной, особенно на любовной ниве. Теперь у неё есть муж, и это служит сдерживающим фактором от случайных авантюр. Только лишь в «Искушении» Голоны открыли читателю страшную правду о Новом Свете, на землях которого зверствует сифилис, коего боится и главная героиня. Хотя за свою бурную жизнь, включая приключения в парижской клоаке, чем-нибудь венерическим она просто была обязана переболеть. Отчего же не вспомнить роту солдат из «Бунтующей», давшей Анжелике изначально нежеланную дочь, но не наградив пикантным заболеванием. Ранее Голонов этот вопрос не беспокоил, но чувство диссонанса читателя они уловили точно, пытаясь хоть таким образом объяснить строгое отношение главной героини к себе, отказывающей абсолютно всем мужчинам в интимной близости, кроме своего мужа. Будет в «Искушении» один человек, старый друг, который устранит из дум Анжелики все риски пасть под стрелой Амура, обретя плод Венеры, но это всё сделано в угоду романтики и постоянных размолвок с мужем.

Происходящие в цикле об Анжелике события всё больше подвергаются сомнениям, как и некоторые факты. Самым ярким примером служит новое умение главной героини, научившейся сводить края раны: спасение первого пациента – это эпическое достижение хирургии; пират со вспоротым брюхом всю ночь пролежал в кустах, а содержимое живота мирно покоилось рядом, чудом уцелев и не пострадав от нанесённых ран. И ладно бы борода кишела насекомыми, что при этом происходило с содержимым живота? Однако, Голоны просто засунули кишки обратно и зашили живот, да таким образом спасли человека – невероятная вещь.

Говорят о том и о сём, решают наказать или отпустить с миром, ждут кого-то и вот наконец-то дожидаются. «Искушение Анжелики» становится искушением для читателя, чтобы наконец-то успокоиться и перестать читать цикл, словив в конце спойлер про пустоту следующей, уже девятой книги, где предстоит внимать распрям двух женщин, и не надо быть слишком умным, чтобы понять, за кем останется правда.

28.02.2015 (http://trounin.ru/golon66)