ЗНАТЬ ПРОШЛОЕ, СОЗИДАТЬ НАСТОЯЩЕЕ, ДУМАТЬ О БУДУЩЕМ…
Печатается по решению президиума Московского областного общественного фонда историко-краеведческих исследований и гуманитарных инициатив «Наследие».
Издание книги осуществлено благодаря финансовому участию М.Э. Вербовецкого, Е.В. Давыдова, А.Р. Данилова, И.Б. Даченкова, А.А. Злоказова, А.М. Кисленко, С.В. Маркова, С.С. Маркова, Л.В. Пантелеевой, М.А. Угаева, Н.С. Татаринцевой.
В книге использованы фотографии Ирины Алаевой, Ирины Алексеевой, Салавата Баязитова, Евгения Бычкова, Евгения Галиуллина, Валерии Гашек, Сергея Гридина, Алексея Данилова, Андрея Злоказова, Александра Кисленко, Елены Курчавой, Сергея Маркова, Николая Петрова, Петра Петрова, Федора Петрова, Елены Поляковой, Леонида Туфленкова, Михаила Угаева, Виталия Федорова.
Четыре почтовые карточки из прошлого
Они лежат сейчас передо мной на столе – удивительно, как они сохранились до сих пор. Больше четверти века назад я написал эти небольшие письма маме – из первой археологической экспедиции, в которую поехал самостоятельно, без родителей. Сколько раз я с тех пор переезжал, менял место своей жизни, перевозил с собой архив и библиотеку – постоянно и пополняя, и утрачивая их части – ведь, как известно, даже три пожара лучше, чем один переезд. А переезжал я за эти четверть века пятнадцать раз, жил в трех городах и одном поселке, в общежитиях, на съемных квартирах, в утепленном вагончике на научной базе – как же они сохранились?
Сейчас уже практически не применяется такой вид почтовых отправлений, как почтовая карточка – даже бумажные письма стали большой редкостью, принадлежностью сугубо официальной переписки. Но в те, теперь уже далекие времена карточки использовались весьма широко. Это открытое письмо, оно отправлялось без конверта – просто небольшой листок плотной бумаги, на одной стороне пишется адрес, а на другой можно написать небольшое послание адресату, и любой, кому карточка попадется в руки, сможет это послание прочитать – впрочем, в советские годы по этому поводу переживали существенно меньше, чем сейчас.
Эти четыре карточки пришли в настоящий день из прошлого. На их лицевой стороне, в левом верхнем углу – герб Советского Союза, в правом – напечатанная типографским способом почтовая марка с указанием стоимости – 4 копейки, и большими буквами СССР. Такой страны больше нет – её убили, и я даже имел глупость радоваться, когда её добивали – и только потом понял, что же было потеряно вместе с ней…
Ниже – написанный детской рукой, еще неустоявшимся почерком, адрес дома, в котором я когда-то жил, и имя моей мамы, Людмилы Федоровны Малюшкиной. Мама умерла в 2006-м, прожив только шестьдесят лет; когда у меня хватает сил и совести молиться – я молюсь за нее…
Еще ниже, в правом нижнем углу карточки – адрес отправителя: «Челябинская область, Брединский район, посёлок Рымник, археологическая экспедиция. Петров Ф.». Это – адрес очень интересного древнего поселения Синташта, существовавшего в Зауральской степи в эпоху бронзы, почти четыре тысячи лет назад.
В 1987 году я участвовал в экспедиции, которая завершала раскопки этого поселения. Теперь Синташты тоже уже нет, поселок погиб еще в древности, потом его остатки частично смыла река, сохранившуюся часть раскопали археологи, а затем всё это место затопило водохранилищем.
И сейчас я разбираю эти письмена из прошлого почти так же, как старинную рукопись. Смысл этих текстов тоже не всегда очевиден и требует комментариев.
Раскопки поселения Синташта
Первая карточка: в самом тексте дата не указана, но на штемпеле Рымникского почтового отделения можно разобрать «16.06.87» – вероятно, написана она была немного раньше, 14 или 15 июня 1987 года. Текст совсем короткий (орфография и пунктуация этих детских писем здесь и далее сохранены без изменений):
«Доехал нормально. Сей-час ставится лагерь. Поставлено 5 палаток. Завтракали. Речка дрянная но клёв хороший. Утром было холодно, а сей-час уже припекает. Привет всем. Федя».
Ниже нарисованы силуэты нескольких палаток и гора еще не разложенных по палаткам матрасов и спальников – между ними.
Июнь 1987 года, археологическая экспедиция Челябинского государственного университета. Как я туда вообще попал в двенадцать лет?
С археологией я оказался связан по факту своего рождения. Мой папа, Николай Саввич Петров, сын советского офицера, погибшего в битве под Москвой в ноябре 1941 года, учился в Суворовском училище в Свердловске, потом поступил в Уральский государственный университет на исторический факультет. Здесь он некоторое время занимался археологией, ездил в экспедиции с известным археологом Владимиром Федоровичем Генингом. Мама, Людмила Федоровна Малюшкина, после окончания школы в Кустанае поступила в Челябинский пединститут и тоже на исторический факультет. Они познакомились в Херсонесе, на раскопках, и вскоре после этого поженились.
Впоследствии и папа, и мама стали вузовскими преподавателями политэкономии, но образование у них обоих историческое. Когда мы с братом подросли, мне исполнилось десять, а ему восемь лет, родители поехали с нами в археологическую экспедицию к одному из своих друзей – Николаю Борисовичу Виноградову. Так в 1985 году я еще совсем ребенком попал на раскопки поселения эпохи бронзы под названием Устье, расположенного в Карталинском районе Челябинской области. Полевая археология совершенно заворожила меня, и в 1986 году я пошел в археологический кружок в челябинском Дворце пионеров, к Надежде Иосифовне Зилизецкой.
Мой отец, Николай Саввич Петров, на раскопках в Херсонесе
Летом 1987 года наш кружок выехал на раскопки с археологической экспедицией Челябинского университета. Ребята разделились: несколько человек отправились в полевой отряд, работавший на стоянке каменного века в устье реки Утяганки – именно этим отрядом в тот сезон и было открыто поселение Аркаим, в этом участвовал один из школьников нашего кружка, Саша Езриль. А другая часть кружка поехала на раскопки поселения Синташта.
Работы на Синташте велись более десяти лет, здесь было исследовано крупное поселение эпохи бронзы с регулярной архитектурой – поселение того же типа, как и найденный в 1987 году Аркаим, а также крупный могильник, относящийся к этому поселению, в котором было исследовано около сотни погребений, в том числе – с богатейшими жертвоприношениями животных, лошадей и коров, а также погребения с остатками деревянных двухколесных повозок – колесниц, установленных в древности в погребальные камеры.
1987 год, когда мне посчастливилось принять участие в исследованиях Синташты, стал последним годом раскопок этого яркого археологического памятника. Вскоре его затопили волны построенного водохранилища.
Вторая почтовая карточка датирована 18 июня и содержит несколько более длинный текст:
«Живём хорошо. Меня поселили в большой палатке – на 8 человек. По 2 раза в день купаемся. Сей-час большинство расконсервирывает квадраты, но некоторые уже начали раскоп. Есть и первая уникальная находка – наконечник дротика (каменный). Он не синташтинский и поможет понять – кто разбил Синташту. Ребятахорошие. Река (*не водохранилище) тоже подходящая. Пишите! Федя. P.S. Храните все почтов. карточки!»
Древесный тлен, сохранившийся от колеса повозки, помещенной в погребальную камеру Синташтинского могильника
Раскопки поселения Синташта
В правом нижнем углу почтовой карточки нарисовано что-то вроде большой шатровой палатки – видимо, та самая палатка, в которой мы жили, а правее нее – два человека (?) и УАЗик или грузовая машина (??).
Раскопки на поселениях ведутся квадратными участками, в просторечье «квадратами». На зиму недокопанные участки «консервируют» – присыпают землей, чтобы от осенних дождей и весеннего таянья снегов не обрушились оставленные нетронутыми стенки земли – «бровки» между квадратами, и не были размыты еще неисследованные участки культурного слоя. Расконсервацией таких участков и занимался наш отряд в самом начале работ.
Станислав Аркадьевич Григорьев в ходе археологических исследований в Ираке, с автоматом через плечо. Фотография наших дней
Идея про дротик и про выяснение «кто разбил Синташту», т.е. кто захватил и разрушил это поселение, была услышана мной от кого-то из старших.
Надежда Оттовна Иванова. Фотография 1980-х годов
В тот год на Синташте было целых три руководителя. Нет, формально, с точки зрения авторского права и служебной субординации, руководитель был один – Геннадий Борисович Зданович, и именно ему принадлежали все авторские права на публикацию материалов раскопок. Но реально Геннадий Борисович был занят какими-то другими делами, и за весь тот сезон я его не видел ни разу. Нами руководили два сотрудника университетской лаборатории: Станислав Аркадьевич Григорьев и Надежда Оттовна Иванова – и работавший с ними украинский археолог Андрей Иванович Ганже.
Руководители были очень умные, я восхищался ими, всеми троими. Кроме того, Андрей Иванович носил шикарную броду и великолепно играл в «Царя горы» на мостиках над рекой; Станислав Аркадьевич был не менее бородат и замечательно играл в футбол, а Надежда Оттовна была очень умной и красивой, она заставляла меня умываться и как-то раз даже постирала мои совершенно изгвазданные в раскопочной земле штаны. А еще она собирала листья подорожника, чтобы использовать их в качестве средства то ли от изжоги, то ли от язвы, а я собирал и ел их вместе с ней – в знак солидарности, потому что это было не очень вкусно и мне не хотелось, чтобы Надежда Оттовна была вынуждена делать это в одиночку.
Еще к старшему составу лагеря относился студент Гаяз. Он был очень умный, спокойный и серьезный, и я до сих пор помню, как он объяснял мне разницу между поэтикой Гребенщикова и Высоцкого. А еще помню, как под конец экспедиции я у него спрашивал: «Гаяз, а Гаяз – это имя или фамилия?», и он мне весьма серьезно и обстоятельно на этот вопрос отвечал. Сейчас Гаяз Хамитович Самигулов – ведущий специалист Челябинска по археологии XVIII-XIX веков и по истории колонизации Южного Урала, а его характер остался всё тем же.
На раскопках. 1987 год
В моем детском восприятии все наши руководители были очень взрослые и серьезные, хотя теперь я понимаю, что они тогда были еще совсем молодые, куда моложе, чем я сейчас.
Третья почтовая карточка датирована 22 июня 1987 года, ее текст:
«Письмо получил. В лагере всё хорошо. Меня выбрали главным врачом у костра голосовали – кто за анархию, а кто за тиранию. Победила тирания. Через реку натянули канат и мы плавали на тот берег. Открыли лагерь. Нашли два наконечника. Лагерь открыт. Сегодня играли была «Зарница». Мы победили. Обратно едим молочным поездом, 5-ого, с 8 вечера до 5 утра. Ребята хорошие. Федя».
В правом нижнем углу почтовой карточки нарисован флаг, расчерченный на квадратики, в которые вписано «1987 СИНТАШТА». Видимо, этот рисунок связан с поднятием флага, которое символизировало официальное открытие лагеря.
Почему наши начальники решили организовать открытие лагеря больше чем через неделю после заезда отряда – решительно не помню. Зачем меня выбрали «главным врачом» – не помню тоже, видимо, в функции этого «врача» входило следить, чтобы все мыли руки перед едой. Следить за своими товарищами я, вероятно, не стал – во всяком случае, ничего связанного с исполнением данной функции у меня в памяти не сохранилось.
Найденные «наконечники» – вероятно, каменные наконечники стрел бронзового века, интересная и красивая, но довольно рядовая находка.
Выборы «анархии или тирании» у вечернего костра придумал Станислав Аркадьевич. Это был способ укрепления дисциплины среди школьного состава. Конечно, учитывая мощнейшую харизму всех наших руководителей, школьники дружно проголосовали за «тиранию».
Керамические сосуды, бронзовый топор и наконечник стрелы из Синташтинского могильника (Зданович Г.Б., Батанина И.М,, 2007, рис. 2)
«Зарница» была замечательная, все разделились на две команды, на руки каждому участнику было повязано две повязки, если с тебя сорвали одну повязку – ты ранен, если обе – убит и выбываешь из игры. Задачей обеих команд был захват вражеского флага, силы сторон расположились перед боем на разных берегах реки. Пока мы отражали на крутом глинистом обрыве переправу противника, рвавшегося всеми своими силами в атаку через водную преграду, один наш диверсант переплыл через реку в стороне от основных событий, тайком, по камышам и кустам, пробрался к флагу противника, захватил его в одиночку и с триумфом вернулся к нам.
Молочный поезд, на котором отряду предстояло ехать обратно – знаменитая «молоканка» Айдырля – Челябинск, поезд, состоявший из нескольких молочных цистерн и двух или трех пассажирских вагонов, от Бредов до Челябинска он ехал девять часов, и мне впоследствии неоднократно приходилось им пользоваться.
Четвертая и последняя почтовая карточка датирована 29 июня 1987 года и имеет самый длинный текст:
«Петины письма (оба) получил. Нашли бронзовое шило. Было две страшные грозы с штормовым ветром. Много палаток порушило. У меня сломалась скобка. В нашей палатке живут 9 человек. Научился хорошо плавать и нырять солдатиком. С Ольгой (моей двоюродной сестрой) всё хорошо. Много ребят и почти все девочки уехали с Юрием Викторовичем (наш шевф, милиционер. Работы осталось дня на 3-4. Водохранилище еще только строюят (строят плотину), Синташта будет в зоне затопления, мы работаем сдесь последний (тринадцатый) год. P.S. Только-что получил еще одно письмо. P.S. Видел шаровую молнию!»
В правом нижнем углу письма нарисовано, судя по всему, как штормовой ветер валит палатки и гнёт деревья.
Упоминаемые лица: Петя – мой брат, ему было тогда десять лет. Письма с пометкой «археологическая экспедиция» прекрасно доходили до нас через деревенский почтамт, раз в два-три дня кто-нибудь из полевого отряда, отправляясь в деревню, заглядывал на почту, отдавал наши письма и забирал те, что пришли для нас. Ольга Новоселова вовсе не приходится мне двоюродной сестрой, это была хитрая конспирация, придуманная моей мамой. Она – дочка хороших друзей моих родителей, нам посоветовали назваться родственниками, чтобы в полевом отряде, заметив, что мы много общаемся, не начали нас дразнить. Впрочем, придумка была совершенно излишней. Юрий Викторович Тарасов – офицер милиции, волонтер и постоянный участник многих археологических экспедиций.
Одну грозу из тех двух, о которых упоминается в этом письме, я хорошо помню. Очень быстро собрались тучи, начал усиливаться ветер. По лагерю крикнули, чтобы все держали палатки – и я сильно ухватился за брезент большой хозяйственной палатки-склада, прижимая его к одному из деревянных кольев каркаса. В этот момент налетел бешеный порыв ветра, палатку, которую я держал, мгновенно надуло, и я почувствовал, как вместе с брезентом и каркасом взлетаю над землей.
В реке всё еще купался кто-то из студентов. Почувствовав шквальный порыв ветра, он в несколько взмахов доплыл до берега, выскочил из реки – и тут с оглушительным треском рядом ударила молния, кажется, она попала прямо в воду. Через пару секунд с изоляторов линии электропередач, проходившей над рекой, сорвался небольшой огненный мячик. Он пролетел по дуге и тоже упал в реку, возникло ли что-то в месте его падения – я не видел. Этот самый мячик и был шаровой молнией. Сразу после этого начался сильнейший ливень.
Степная гроза произвела на меня огромное впечатление. Это было переживание чего-то могучего и прекрасного, в саму грозу могло быть страшно и тяжело, но после нее становилось светло и радостно на душе. Позднее в экспедициях я очень ждал таких гроз, и если их долго не случалось – испытывал большое разочарование.
Степная гроза. Фото Алексея Данилова