Археология оружия. От бронзового века до эпохи Ренессанса. Часть первая. ДОИСТОРИЧЕСКИЙ ПЕРИОД (Эварт Окшотт, 2006)

Когда в начале второго тысячелетия до н. э. индоевропейцы двинулись на завоевание Древнего мира, они принесли с собой новую концепцию ведения войны, основанную на использовании быстроходных колесниц, запряженных лошадьми. Повозками правили колесничие, а рядом с ними сидели вооруженные луками воины. Появление новых приемов боя и, как следствие, возникновение нового оружия (или, по крайней мере, модернизация старого) дают новые идеи археологам. Впрочем, нельзя сказать, что им пришлось восстанавливать вид древних колесниц по результатам раскопок, за это следует благодарить шумеров, оставивших после себя столько сосудов из красной глины, принадлежащих к раннему династическому периоду I (3500 г. до н. э.). На стенках сосудов изображены легкие двухколесные тележки с высоким передком, запряженные ослами или рогатым скотом. Благодаря находке из царских гробниц города Ур мы можем ясно представить себе эти колесницы с цельными колесами (два полудиска, соединенные вместе на оси). Вероятно, это были очень медленные и неуклюжие повозки, но даже в таком виде они наводили страх на врагов шумеров. Прежде всего, имела значение скорость. Запряженная парой тележка, даже в том случае, если в ней сидело несколько воинов, могла двигаться быстрее, чем идущий человек. Возникал эффект неожиданности, и, воспользовавшись им, воины побеждали большую армию еще до того, как пешие борцы успевали опомниться и понять, что же происходит. Устрашающий грохот тяжелых колес, рев быков и воинственные кличи должны были сеять панику еще до своего приближения, затем в ход шло метательное оружие – и сражение фактически заканчивалось еще до того, как войска сходились на достаточное расстояние для рукопашной. У людей, привыкших к пешему бою, не было ни необходимых навыков, ни оружия, специально приспособленного для противостояния незнакомой угрозе, поэтому они ничего не могли поделать с завоевателями, обязанными своим успехом почти исключительно технике боя, незнакомой другим.

В самом начале II в. колесницы, но уже с модификациями, использовали и в Малой Азии. У жителей этого региона были легкие повозки на колесах со спицами, запряженные парой лошадей, т. е. транспорт намного более быстрый, чем тяжелые, снабженные неудобными колесами повозки индоевропейских племен. Вскоре после того именно подобные колесницы появились в государствах Эгейского моря. В самой Греции они оказались еще до 1500 г. до н. э., а на Крите – приблизительно в 1450 г. до н. э. Столетием позже или около того, по некоторым свидетельствам, ахейские юноши из знатных семей отправились в столицу гиттитов, чтобы тренироваться в управлении колесницами.

Рис. 1. Колесница из гробницы в Микенах

Во времена Древнего и Среднего царства египтяне не знали колесниц, но между 1750-м и 1580 гг. до н. э., т. е. приблизительно на пару столетий, их страну оккупировали азиаты, называвшие себя гиксосами. Захватчики, народ индоевропейской группы, колесницы использовали, поэтому вскоре после того, как энергичные правители Фив приблизительно в 1580 г. изгнали их из Дельты, египетские солдаты тоже взяли на вооружение этот способ ведения войны. Первый фараон, начавший наступление в сторону Палестины (Аменхотеп I, 1550 г.), использовал отлично тренированные отряды на колесницах в качестве первой ударной силы во время своих победоносных походов. После этого в течение еще 150 лет правители Египта один за другим посылали свои войска на север, в Сирию, пока к 1400 г. все земли до Евфрата не покорились им. Затем начался неизбежный упадок, египтянам пришлось бороться с такой впечатляющей силой, какой сделались индоевропейские племена хеттов, ставших к 1270 г. могучей нацией. В грандиозном столкновении, произошедшем между двумя народами в XIII столетии до н. э., исход битвы решили колесницы, так же как в XIII столетии новой эры все решалось на поединке между конными рыцарями.

Всем знаком вид египетских повозок, изображения которых часто встречаются в рельефах на стенах храмов и гробниц. Критские и микенские варианты менее знакомы большинству людей, хотя и их можно увидеть на различных произведениях искусства минойско-микенского периода (рис. 1). В Египте сохранилось несколько настоящих колесниц, а в Метрополитен-музее в Нью-Йорке выставлена колесница этрусков, окованная бронзой. Ее нашли при раскопках в Монтелеоне, Италия. Впрочем, вероятнее всего, она использовалась не на войне, а участвовала в церемониях, поскольку в VII в. до н. э. цивилизованные жители Средиземноморья применяли такие повозки в спортивных или церемониальных целях. Древние традиции продолжали варвары, в частности, обитатели кельтского Запада, сохранившие их вплоть до начала британских завоевательных кампаний под предводительством Агриколы. Есть множество литературных источников, рассказывающих о конструкции кельтских колесниц и подтвержденных археологическими находками, полученными при раскопках могил вождей.

Таким образом, более тысячи лет славные колесничие по всему миру решали исход битвы. Затем, в IV в. до н. э., появились армейские подразделения, во многом похожие на древнеегипетские, но бесконечно более грозного вида – это были римские легионы. Немного прошло времени, прежде чем маятник истории качнулся в другую сторону и легионеры начали сметать все на своем пути. В следующие 600 лет римская пехота являлась практически единственной военной силой в цивилизованном мире, с которой стоило считаться, однако даже при этом за пределами их северных и восточных границ жили целые нации непокорных варваров. Аммиан Марселлин около 400 г. н. э. писал:

«В то время, даже несмотря на то что по всему миру римляне праздновали победу, неистовые племена волновались и готовились броситься вперед, расширяя свои владения».

Эти нации оказались силой, которая со временем заставила все тот же маятник снова прийти в движение; варвары наполнили империю и действовали уже не с помощью колесниц, как прежде, а с помощью тяжелой кавалерии. Оружие, предназначенное для непосредственного соприкосновения с врагом, снова стало основным до тех пор, пока в XIV столетии не ослабили его влияния английские лучники со стрелами длиной в ярд. Окончательно оно вышло из употребления после того, как с усовершенствованием пороха в XV в., в свою очередь, появилась принципиально новая концепция ведения военных действий.

В моих рассуждениях пока было много обобщений; извинением мне служит тот факт, что в этой книге необходимо было хотя бы упомянуть о потрясающих событиях, предшествовавших периоду Средневековья. Другая причина состоит в том, что в истории существовало только два периода, когда личное оружие, предназначенное для боя (в том случае, если делалось качественно), было еще и прекрасным. Один из этих периодов принадлежит к концу Средних веков, поскольку во второй половине XV в. практически любое оружие или элемент доспехов, сделанных хорошим мастером, были сделаны красиво – по форме, а не по орнаменту. Об этом мы узнаем позже; но второй период относится к доисторическим временам. Во времена, которые можно относительно неточно называть кельтским железным веком (или, более определенно, культурой Лa-Тене), оружие и доспехи, хотя и гораздо реже, чем это было в XV в., отличались совершенством формы и при этом были украшены необыкновенно впечатляющими, мастерскими рисунками. Я сожалею о том, что вынужден обойтись без иллюстраций и ограничиться простым описанием, несмотря на то что этого крайне недостаточно. Эти вещи являются великими произведениями искусства, и говорить о них словами совершенно неуместно. Их нужно просто видеть – они сродни самому лучшему, что смогла породить человеческая культура в области прекрасного. Оружие, которое являлось постоянным спутником, неизменной принадлежностью повседневной жизни и защитником, делали с любовью, и каждый предмет обладал безусловной индивидуальностью. Среди изделий Древнего мира есть похожие, но нет абсолютно повторяющихся – мастера вкладывали всю свою фантазию, создавая произведения, на которые, безусловно, стоит посмотреть.

Основой любой тактики ведения сражений, которая оставалась неизменной в течение приблизительно трех тысяч лет, несмотря на появление боевых колесниц или – позднее – длинных луков, пушек или мушкетов, была рукопашная схватка, оружием в которой служили меч и щит. Люди раннего бронзового века пользовались большими круглыми щитами и превосходными мечами, пригодными как для нападения, так и для защиты. На вазах, созданных в Греции классического периода, можно увидеть сцены сражений с применением этого оружия. Точно так же воевали кланы шотландских нагорий, пользуясь палашами и маленькими круглыми щитами.

Сам по себе щит – наиболее простой и примитивный вид защитного вооружения. Не надо обладать чересчур живым воображением, чтобы представить себе охотника времен палеолита, который хватает первое, что попалось под руку, пытаясь защититься от копья с кремневым наконечником, брошенного рассерженным соседом по пещере. От этого совсем недалеко до плетеной рамы, покрытой кожей. Щит – один из наиболее эффективных видов снаряжения, предназначенного для защиты от врага, какой только можно придумать, при этом он абсолютно универсален в использовании. Поэтому такой вид оружия сохранился в горных районах Шотландии до XVII в., и даже в наше время все еще существует в своем изначальном виде в тех частях мира, где люди живут в достаточном удалении от прелестей баллистического оружия, хорошо знакомых современной цивилизации.

Западные круглые щиты, принадлежащие к бронзовому веку, обычно были плоскими, с диаметром приблизительно два фута. В центре находилось отверстие с заклепкой, к которой с внутренней стороны крепилась полоса, предназначенная для ручного захвата. Это вещи, сделанные с большим мастерством; наиболее распространены щиты, украшенные округлыми концентрическими бороздами, в промежутках между которыми рассыпаны маленькие выпуклости. При их изготовлении на тонкий слой металла натягивали мокрую кожу, прижимали ее к бороздам и оставляли сохнуть. Кожа сжималась, делалась жесткой и превосходно обтягивала бронзовую основу щита, служа дополнительной защитой. Вероятно, такие предметы экипировки носили исключительно вожди и знатные члены клана, однако можно смело допустить, что в то время любой воин, имевший меч и щит, и был знатен, ибо война была занятием элитным, требовавшим тренировок, которые начинались с самого детства и не заканчивались до смерти (обычно сравнительно ранней, поскольку мало кто доживал до старости в те беспокойные времена). Серьезное владение мечом – это искусство, которое нельзя получить за один день, и оно вырабатывает навыки, требующие постоянного развития и совершенствования. Даже огнестрельное оружие требует некоторого мастерства, так что же говорить о бое на мечах, где все зависит от умения, хладнокровия и развитой, отточенной реакции? Если к какому-либо землепашцу чудом и попадало оружие, он не всегда мог им воспользоваться – на это способен только хорошо обученный воин.

В каменном веке люди сражалась топорами и копьями, но меч никогда не относился к категории примитивного оружия; его самые ранние формы были столь же изысканными и элегантными, как и самые поздние. В этом смысле бронзовый век стоит на одной ступени с просвещенным двором короля Людовика XV, несмотря на то что их разделяют тридцать веков. Первыми металлическими инструментами были топор и нож, причем и тот и другой, хотя бы вначале, предназначались для хозяйственных нужд. На ранней стадии совершенствования технологий вещи, изначально воплощенные в камне, стали изготовлять из металла. Нож превратился в копье после того, как его просто-напросто насадили на длинную палку, а первым метательным оружием сделался топор, насаженный на палку покороче. Судя по всему, прототипом формы меча были ножи минойского Крита и кельтской Британии, поскольку там он появился примерно в одно и то же время, между 1500-м и 1100 гг. до н. э. Как средиземноморский, так и западный типы мечей относились к категории колющего оружия, рапир, но то, что предком последнего был нож, очевидно. Попытки увеличить остроту этих ножей (или, если угодно, кинжалов) привели к изменению формы лезвия: в кургане в Хельперторпе (Йоркшир) найден узкий бронзовый нож, снабженный на конце тонким шипом (рис. 2, а). Скорее всего, изначально он был той же формы, что и лезвие, нарисованное рядом. Это можно утверждать, представив себе, насколько эффективным нож такой формы был бы в нападении. По-видимому, некоему кузнецу пришла в голову мысль изготовить такой же, но только больше и лучше. Правда это или нет, но достоверно одно: самые ранние мечи, найденные в Западной Европе, выглядели абсолютно так же.

Рис. 2. а – бронзовый нож из Хельперторпа (Йоркшир). Показано, как он заточен для того, чтобы образовалось острие; b – лезвие похожего ножа, незаточенное

Это было отличное оружие; ни в одной стране тогда не производили ничего, что могло бы сравниться с мечом, который археологи обнаружили при раскопках в Ирландии (рис. 2, b). Его длина составляет приблизительно 30 дюймов, а ширина не более ⅝ дюйма в середине лезвия; сечение превосходной, сложной ромбовидной формы. Хотя область распространения таких находок не ограничивается территорией Британских островов, они родились здесь, причем, скорее всего, именно в Ирландии, поскольку лучшие из них, да, собственно, и вообще подавляющее большинство были обнаружены не где-нибудь в другом месте, а именно там.

Рис. 3. Бронзовый меч раннего периода из Пенс-Питс, Сомерсет. Коллекция Блэкмора, Солсбери

Некоторые из этих рапир хранятся в коллекциях английских музеев. Тот экземпляр, что вы видите на рис. 3, нашли в Сомерсете. Она довольно короткая и действительно похожа на большой кинжал прекрасной формы (изгибы в верхней части изумительно симметричны). Вдоль лезвия тянутся две ровно разделенные бороздки, поднимающиеся мимо изгибов к шпеньку в форме веера, а здесь уже с помощью двух заклепок крепился эфес. Такая же рапира, но немного больше по размеру, была обнаружена в Шапвик-Даун и сейчас находится в Британском музее. Еще большую, 27 дюймов в длину, нашли в Темзе поблизости от Кью. Она хранится в музее Бренфорд (владеющем превосходнейшей коллекцией бронзового оружия). Однако ни одну из них нельзя сравнивать с мечом из Лиссена. Единственное, что достойно такого сравнения, это меч с острова Крит, обнаруженный в склепе времен позднего минойского периода II. Его лезвие той же длины, что и у лиссенского меча, хотя немного шире, и он имеет почти такое же сечение (см. рис. 10, а).

Рис. 4. Экспериментальный тип меча. Середина бронзового века. Найден во Франции, в настоящее время находится в коллекции Блэкмора, Солсбери

Рис. 5. Сборка рукояти критского меча

Рапиры, найденные на Крите и в Микенах, представляют собой более весомое оружие. Их клинки тяжелее и, по большей части, шире, а метод крепления эфеса – лучше. Рукояти кельтских рапир крепились к плоским плечикам заклепками. В этом была их слабость, поскольку при боковом ударе мало что могло помешать заклепкам пробить тонкий слой бронзы и выскочить наружу. Фактически у более чем половины образцов, найденных, к примеру, в Пенс-Питс, одна или более заклепок выдернуты именно таким образом. До тех Пор пока этот вид оружия использовали только для колющих ударов, все было нормально, но инстинкт в бою подсказывает человеку рубить врага, поскольку естественное движение – нанести удар по сегменту круга, центром которого является плечо. Прямой выпад – это искусство, которому приходится учиться и которое быстро забывается % пылу сражения. Возможно, что именно это слабое звено рапиры побудило мастеров приложить большие усилия для того, чтобы усилить место скрепления клинка и эфеса. В Восточной Европе найдено множество различных типов мечей, и во всех случаях видно, что постепенно усовершенствовалась рукоять. Через тысячу лет, в раннем железном Эеке, стали видны уже признаки системы нового крепления клинка к эфесу. Теперь хвостовик представлял собой узкий стержень, составлявший часть клинка; он проходил прямо через рукоять и загибался вверху. Прекрасный образец этого экспериментального типа, найденный во Франции, хранится в коллекции Блэкмора, в Солсбери (рис. 4). Здесь верхняя часть хвостовика утолщена, а не загнута; возможно, что рукоять представляла собой просто-напросто полоски кожи, обернутые вокруг хвостовика между его утолщенным концом и плечиками лезвия, хотя, судя по двум отверстиям для заклепок на этих плечиках, можно предположить использование чего-то более существенного. Тем не менее к середине бронзового века был разработан более надежный тип рукояти: она походила на минойско-микенский вариант и, возможно, вела свое происхождение именно от него. Хотя эти микенские мечи предназначались для нанесения колющих ударов, они были достаточно прочными для того, чтобы ими при необходимости можно было рубить. На рис. 5 видно, что клинок и тонкий хвостовик отливались одним куском, а затем их со всех сторон обкладывали костяными, деревянными, серебряными или золотыми пластинами, которые крепились заклепками таким образом, чтобы сформировать надежную и удобную рукоять. Этот тип эфеса стал универсальным для всей Европы, вместе с лезвием, которое осталось непревзойденным как с точки зрения использования в рукопашном сражении, так и по красоте очертаний и пропорций. Оно предназначалось для нанесения одинаково эффективных колющих и рубящих ударов, поэтому кончик лезвия был достаточно длинным и острым, чтобы нанести смертельную рану, и в то же время его края на изгибе были заточены так, чтобы идеально подходить для рубки. Изгиб, идущий к рукояти, был создан с расчетом на то, чтобы дать возможность при необходимости ударить назад, за спину (рис. 6).

Рис. 6. Бронзовый меч из Барроу. Британский музей

По-видимому, в период позднего бронзового века (1100–900 гг. до н. э.) мечи этого типа использовались на всей территории Европы, и вне зависимости от того, были ли они большими и мощными или довольно-таки небольшими, форма их клинков, похожих на удлиненный листок, практически не менялась. Кроме размера и периодического наличия орнамента, разница между ними заключалась в форме плечиков, т. е. места, где клинок переходил в рукоять. К концу бронзового века стали популярными мечи других типов, существуют три различных варианта, которые были распространены на необыкновенно большой территории (рис. 7). Происхождение двух из них – длинного гальштаттского меча и сравнительно редкого типа, который британские археологи назвали «Язык Карпа», ведущего свое происхождение из Южной Британии, – а также меча «Швед», или «Долина Роны», можно проследить до конкретного района, где появился оригинал.

Рис. 7. Три меча периода позднего бронзового века. Типы: а – «Гальштатт», b – «Язык Карпа», с – «Долина Роны»

В действительности гальштаттские мечи принадлежат к раннему железному веку, и, хотя первые изделия этой культуры были отлиты из бронзы, будет более правильно перейти к их рассмотрению в следующей главе. «Язык Карпа» был крупным оружием с любопытной формой лезвия: его края шли параллельно друг другу на две трети длины, а затем резко сужались к кончику. Очень красивый меч этого типа был найден в Темзе поблизости от Кью (музей Бренфорд). Большинство из этих образцов находят в виде отдельных фрагментов, среди осколков и кусочков, которые хранят у себя любители бронзы. Очень немногие мечи сохранились целиком. По-видимому, все эти мечи составляли отдельную группу – некоторые из них обнаружены на юго-востоке Англии, другие – во Франции и Италии, но их никогда не находят в Центральной Европе или Скандинавии. На рис. 8 изображен один из них, особо интересный благодаря тому, что у него сохранилась рукоять и бронзовые ножны. Он найден в Париже, в Сене, и в настоящий момент выставлен в Музее Армии.

Рис. 8. Бронзовый «Язык Карпа» из Сены. Музей Армии, Париж

Мечи типа «Долина Роны» по большей части сравнительно малы. Некоторые из них скорее напоминают длинные кинжалы, однако встречаются и довольно массивные экземпляры. У каждого из них рукоять отлита из бронзы по индивидуальному образцу (рис. 9). Приблизительно такие рукояти мы видим на аттических краснолаковых сосудах классического греческого периода: их сжимают в руках воины. Эти картины на 500 лет старше бронзовых мечей, которые, очевидно, являются прототипами греческих образцов. Возможно, что они попали в Элладу через колониальные порты в Марселе или на Антибских островах или через другие порты, находившиеся поблизости от устья Роны. Рукояти мечей этого типа, судя по всему, являются прямыми предшественниками «антенных» и «антропоморфных» изделий позднего бронзового века. Здесь концы длинного навершия разделяются на два длинных, тонких кончика, которые загибаются вовнутрь в виде спирали, иногда в виде усов, а иногда – в виде тугого свитка из многих колец или двух ветвей, похожих на поднятые вверх человеческие руки. Некоторые из рукоятей антенных мечей напоминают тип «Долина Роны» и имеют нечто вроде короткой гарды в виде поперечины, в то время как другие более похожи на бронзовые рукояти Северной или Центральной Европы. Мечи этого типа находили в Скандинавии, Англии, франции и Моравии, но большая часть приходит из Прованса и Северной Италии. Похожие мечи, также ведущие происхождение из Италии, можно встретить в поздний гальштаттский период.

Бронзовые мечи из Скандинавии следует рассматривать как отдельную группу, поскольку они резко отличаются от других своим превосходнейшим качеством и характерной формой. Они более прямо восходят к минойско-микенским прототипам, чем какие-либо другие мечи бронзового века. В то время скандинавы имели самые близкие культурные и торговые связи с эгейцами, и фактически самые ранние образцы бронзовых мечей, появившиеся на севере, могли быть завезены с юга[1]. Независимо от того, так это или нет, рукояти датских мечей ранней части этого периода обладают характеристиками, присущими минойским мечам, а все лезвия (которые обычно бывают длинными и очень тонкими) имеют, как и микенские, жесткое ребро, идущее строго по центральной линии клинка. На севере не находили ничего похожего на ирландские рапиры, но, судя по всему, практика фехтования была сходной, поскольку элегантные, длинные и узкие клинки этих ранних мечей и прекрасно выраженные центральные ребра ясно указывают на то, что они были предназначены для нанесения колющих ударов. Как и ирландские рапиры, эти мечи уступили место другим образцам, клинки которых были ближе к универсальной листовидной форме, а рукояти делались не из твердой литой бронзы, а, подобно обычным европейским типам, состояли из костяных или деревянных пластин, прикрепленных заклепками к очень прочному, расширяющемуся на конце хвостовику. Ближе к концу этого срединного периода мы обнаруживаем массивные клинки, в которых едва ли прослеживается сходство с листовидными образцами: их кромки идут практически параллельно, а кончики, хотя и соразмерные, никак нельзя назвать острыми. Техника исполнения по-прежнему достойна восхищения, но стала гораздо проще: мечи перестают так мастерски украшать и тщательно разрабатывать, как это делалось в более ранний период. Они столь же очевидно предназначены для нанесения рубящих ударов, как их предшественники – для фехтования.

Таким образом, мы видим, что везде первые мечи предназначались для нанесения колющих ударов; доказательством тому служат микенские, датские и ирландские образцы. Затем постепенно фехтование уступает место рубке – более естественному, не требующему особой тренировки способу ведения боя, и, как следствие, возникают клинки, предназначенные для нанесения как колющих, так и рубящих ударов. Затем наконец фехтование практически выходит из употребления, и мечи начинают делать с расчетом исключительно на рубку – это можно видеть на примере бронзовых мечей позднего периода (гальштаттский тип из Австрии или датские мечи).

Рис. 9. Рукоять меча «Долина Роны». Поздний бронзовый век. Из Швейцарии, сейчас находится в Британском музее

В последние годы в среде скандинавских археологов возникло множество споров и сложились две школы с противоположными мнениями по вопросу о предназначении мечей бронзового века: служили они для фехтования или для рубки. Приверженцы каждой из сторон твердо придерживаются крайних взглядов, но, судя по всему, к сожалению, их исследования охватывают только скандинавские мечи, в то время как они стараются применить свои теории ко всему бронзовому веку, вне зависимости от периода или региона, в котором создано оружие. Между тем подобный подход представляется мне в корне неверным: необходимо, объективности ради, выбрать одно из двух – либо заниматься историей скандинавских мечей бронзового века и строить теории в этой области, либо все-таки рассматривать оружие всех стран в означенный период и в своих рассуждениях исходить из полной и детальной информации, на основе которой уже можно сделать обоснованные выводы.

Рис. 10. Три меча раннего бронзового века: а – Крит; b – Ирландия; с – Дания. Три меча середины бронзового века: d – Англия; e – Италия; f – Микены. Три меча позднего бронзового века: g – Великобритания; h – Дания; i – Австрия (Гальштатт)

Поскольку в археологии немаловажным является человеческий фактор (то, каким образом первоначальный владелец использовал вещи, которые для нас являются всего лишь «остатками»), а сторонники противоборствующих теорий настолько решительно уклоняются от исследования этого момента, имеет смысл подробнее остановиться на этом предмете. Даже при самом поверхностном изучении материалов по всему бронзовому веку становится совершенно ясно, что сначала все мечи предназначались в основном для фехтования; в более позднее время они делались так, чтобы можно было наносить и колющие и рубящие удары, и в последнем периоде мечи создавались в основном для рубки. Это происходило повсеместно и не относится к той или иной конкретной части Европы. На рис. 10 я подряд поместил изображения девяти основных типов мечей, начиная от самого раннего и заканчивая самым поздним, и, на мой взгляд, они сами по себе достаточно ясно говорят о намерениях своих изготовителей. Поскольку сторонники «фехтовальной» теории более настойчивы в своих притязаниях на истину и при этом вдобавок их мнения наиболее ограниченны и бездоказательны, я начну с них.

Они основывают свои утверждения на трех основных пунктах, каждый из которых мы будем обсуждать отдельно.

1. Говорят, что мечи бронзового века предназначались для фехтования «за счет своих узких, остроконечных клинков с тонкими острыми краями, жесткого срединного гребня или рубца и слабого соединения клинка и рукояти». Надо думать, что они ссылаются исключительно на ранние типы оружия, но в то же время у нас пытаются вызвать уверенность, что это определение относится ко всем мечам упомянутого периода. Голословность этого утверждения ясно видна при одном взгляде на мечи середины или конца бронзового века, у которых нет узких, остроконечных клинков. То же самое возражение относится и к «слабому соединению клинка и рукояти». У ранних датских мечей, как и у ирландских рапир, это соединение и в самом деле было довольно хрупким, поскольку короткие рукояти из литой бронзы крепились на плечиках меча только заклепками, на ирландский манер. Однако практически у всех мечей более позднего времени хвостовик (сам по себе являвшийся рукоятью, которую нужно было со всех сторон прикрыть пластинами из других материалов исключительно ради удобства) отливался вместе с лезвием и являлся его частью, и, таким образом, для того чтобы сломать его, нужно было сломать сам клинок. Если бы сторонники этой теории не пытались применить утверждение, верное для начала бронзового века, ко всему периоду, оно не вызывало бы никаких возражений.

2. Далее утверждается, что «ни на одном из хорошо сохранившихся лезвий меча бронзового века нет ни зарубок, ни других следов использования в качестве рубящего оружия». Это нелепость. В музеях Европы выставлено бесчисленное множество бронзовых мечей, очень хорошо сохранившихся и с зазубринами на лезвиях, имеющими вполне понятное происхождение; кроме того, на лезвиях видны явные следы заточки и полировки. Однако на скандинавских мечах таких следов нет. Практически на любом оружии скандинавского бронзового века, будь то меч или топор, отсутствуют следы износа, а найденные там щиты и шлемы – тонкие и хрупкие, без малейших выбоин. Существует единое мнение, что этот период для Скандинавии был чем-то наподобие золотого века: мирное, богатое время, расцвет культуры. Величественные и неизношенные мечи и боевые топоры, красивые, но тонкие и бесполезные щиты и шлемы являются неплохим доказательством этого; не обремененное необходимостью вести войну, это оружие являлось скорее частью церемониального наряда и символом ранга своего владельца.

Рис. 11. Воины на инталии из Микен

3. Ссылаются на изображения боевых сцен с микенских инталий и из золота и камня, причем говорят, что «на всех иллюстрациях воины пользуются длинными мечами для того, Чтобы колоть противника, и только с этой целью». Все верно. На инталиях это так и есть, но все они датируются 1700–1500 гг. до н. э., т. е. началом бронзового века, когда единственным методом ведения боя было фехтование, и на них изображены воины, жившие в чрезвычайно ограниченном регионе, где мечи использовались только как колющее оружие, так что эти сведения мало что добавляют к нашим знаниям и никак не помогают доказательству вышеупомянутой теории. Есть еще одна вещь, которую нужно учитывать, говоря об этих иллюстрациях: все они должны были занимать очень небольшое пространство, размеры которого строго ограничивались. Если вы посмотрите на некоторые из них (к примеру, на рис. 11), то сразу же увидите, что художник не мог изобразить человека, рубящего своего противника: в этом случае его рука и большая часть меча не поместились бы на картине. Бывает, что произведения искусства считаются безусловным доказательством, и при этом совершенно не учитываются ограничения, накладываемые обстоятельствами на художника, – в данном случае те, которые связаны с изображаемым объектом.

Те, кто придерживается «теории рубки», имеют более серьезные аргументы, но и они, в свою очередь, игнорируют существование ранних фехтовальных мечей. Парадокс заключается в том, что именно эти мечи являются одним из наиболее весомых аргументов в пользу правильности их мнения. Как я уже говорил ранее, в девяти случаях из десяти заклепки на рукояти британских мечей выскакивали со своих мест, пробивая слой бронзы на клинке, потому, что мечи использовали не по назначению, нанося ими рубящие удары. Это прямое доказательство того, что люди отдавали естественное предпочтение использованию таких ударов в сражении с врагом. Между прочим, совершенно не важно, что до середины XVIII столетия не существовало методики сражения, которая бы опиралась только на фехтование, без применения рубящих ударов. Хотя итальянские и испанские фехтовальные школы с начала XVII в. и далее делали основную ставку на колющие удары, многие выпады включали в себя рубящий удар. Меч, предназначенный для того, чтобы колоть, даже несмотря на то что для обращения с ним требовалось определенное умение, оставался примитивным оружием; если им и могли рубить, то это проистекало от его слабости и неадекватности, а не являлось результатом изощренного владения оружием, которым обладал владелец. Колюще-рубящие мечи, которые не ломались в руках от удара, возникали в результате мастерства воинов и не означали регресса. Добавочные доказательства того, что переход от колющих к колюще-рубящим мечам был хорошо обдуманным шагом, можно получить, проанализировав состав металла, из которого они делались. В начале бронзового века сплав, из которого отливали это оружие, в среднем включал в себя 9,4 % олова, в то время как в более поздних образцах это количество достигает 10,6 %. Этот сплав можно сравнить с материалом, из которого в XIX в. делались стволы пушек и крепче которого вряд ли можно что-либо найти: пушечный металл состоял из меди и 8,25–10,7 % олова. Таким образом, мечи конца бронзового века были не менее крепкими, чем пушки, и вполне годились для рубки.

Прежде чем закончить обсуждение этого вопроса, следует рассмотреть его с практической точки зрения, перейдя непосредственно к оружию. Не раз высказывались предположения, что для того, чтобы держать меч бронзового века, нужно иметь исключительно маленькую кисть руки, поскольку его рукоять очень коротка. Все мы очень хорошо знаем, что если инструмент держать неправильно, то его будет очень тяжело, практически невозможно использовать для работы (попробуйте дать косу человеку, который не знает, как ею пользоваться, и вы увидите, какие фантастические пируэты он будет вытворять). С другой стороны, если вы держите правильно инструмент, то инстинктивно будете знать, что делать. С мечом все обстоит точно так же, возможно, даже в большей степени, чем с любым другим орудием, созданным человеком. Если вы берете в руки меч бронзового века, не ждите, что вы ощутите то же, что и при использовании меча XVII в. или современной рапиры. В противном случае вы не сможете оценить то, для чего он предназначен. Еще менее верно делать заключение, что ваша рука слишком велика из-за того, что все четыре пальца не умещаются на участке между навершием и плечами. Эти выпуклости должны были служить для усиления хватки и при правильном использовании дают возможность крепче держать и лучше контролировать оружие. Сжатие производится тремя пальцами, указательный движется вперед и оказывается под плечиком, в то время как большой крепко сжимает рукоять с другой стороны. Теперь ваш меч должным образом сбалансирован, вы крепко держите его, можете контролировать движение и правильно чувствуете его в руке. При хорошей хватке он, кажется, прямо-таки приглашает вас по чему-нибудь ударить. Это очень важно – чувствовать оружие в руке, понимать, как оно действует и как им удобнее распорядиться. В некоторых случаях действительно кажется, что меч живой – он как бы подсказывает правильные движения, выпады и удары, диктует поведение… но только в том случае, если вы точно знаете, как его держать.

Рис. 12. Изогнутый бронзовый меч из Зеландии. Национальный музей, Копенгаген

Другой момент, о котором часто говорят, принижая достоинство таких мечей, это то, что основной вес клинка приходится на переднюю часть, сосредоточен слишком близко к острию, что он плохо сбалансирован, что им было бы невозможно фехтовать». Конечно же это абсурд. Фехтование не имеет ничего общего с тем стилем сражения, для которого были предназначены эти мечи. Возможно, что самым близким его подобием были бы сабельные приемы, которыми пятьдесят лет назад пользовались кавалеристы. Нет, у мечей, которые предназначались для таких целей, как эти (а каких именно, мы можем увидеть на любом из бесчисленных образцов греческой керамики), основной вес должен был быть сконцентрирован в верхней части клинка для нанесения и колющих и рубящих ударов. Для рубки он должен был находиться в центре приложения удара, или «оптимальной ударной точке», что означало просто-напросто, что максимальный вес концентрировался в той части лезвия, что встречалась с объектом, который нужно было поразить. Если при нанесении колющих ударов основной вес клинка приходится на переднюю часть, то, когда вы делаете выпад, меч стремится вперед от плеча, что помогает достичь цели и добавляет скорости при ударе. Это утверждение основано не на теории, оно является результатом многолетних экспериментов со всеми типами мечей, поставленных с целью выяснить, для чего они предназначены и каким образом наиболее хорошо выполняют свою задачу.

Существует еще один тип мечей, о котором необходимо здесь упомянуть. Это исключительно редкий тип оружия; пока что найдено только три целиком сохранившихся их образца, сломанная рукоять и копия из кремня. Я имею в виду однолезвийные мечи с загнутым клинком; на рис. 12 изображен один из них, обнаруженный в Зеландии (теперь он находится в Копенгагене), и читатель сам может увидеть, что за странное это оружие и, однако, какое эффективное! Меч отлит цельным куском; клинок толщиной почти в ½ дюйма в задней части, на изгибе находятся два бронзовых шарика и большое утолщение. Они служат утяжелением клинка для нанесения удара. Это неуклюжий, но, возможно, наиболее смертоносный меч. В течение всего железного века однолезвийные мечи были на севере очень популярны, но, судя по всему, в бронзовом веке они стали редки. Кремневая копия их выглядит абсурдно, но очаровательно: кажется, что вопреки всяческой вероятности ремесленники пытались создать аналог современной металлической продукции. Еще лучшим примером абсурда, выраженного в камне, может служить копия, также изготовленная в Дании (где делали, пожалуй, самые лучшие кремневые инструменты в мире). Это модель бронзового меча, сделанная из нескольких секций, причем каждая из них прилажена к деревянной оси! Ничего смешнее просто быть не может – это восхитительное в своем роде изделие, но смотреть на него спокойно совершенно невозможно.

Обратите внимание, что на рукояти этих мечей имеется небольшое кольцо. На первый взгляд можно предположить, что в него нужно продеть указательный палец для более надежной хватки, но в действительности оно находится не с той стороны: мечи этого типа не поместились бы в ножны и, вероятно, кольцо предназначалось для крепления другого рода. Этот меч так похож на образец, найденный в Скандинавии, что они, кажется, могли бы выйти из одной мастерской. Нигде в другом месте не находили оружия такого типа, поэтому можно было бы предположить, что перед нами исконно датский тип, но есть одна сложность: украшения на мече из Зеландии сильно напоминают детали кинжала из Богемии. Тем не менее это не означает, что они пришли оттуда: это просто еще одно доказательство взаимосвязи культур.

В начале первого тысячелетия до н. э. к западу от Азии зародилось новое ремесло, созданное людьми бронзового века. Народы, которые жили в бассейне Дуная, открыли возможности использования железа. Не вполне ясно, связано ли это было с влиянием кочующих племен, но в результате в районе, который теперь занимают Австрия и Венгрия, появились группы племен более воинственных, чем их предки.

В то же самое время вторжение дорийцев, пришедших в Грецию с севера, уничтожило господство Микен над районом Эгейского моря. Были ли эти дорийцы одним из народов, мигрировавших к западу, или это было племя, которое до того жило к северу от Фракии и было вытеснено другим, до сих пор не вполне ясно. Греческие историки классического периода называют это вторжение «Возвращением Гераклидов» и датируют его 1104 г., приблизительно восемьюдесятью годами позднее Троянской войны.

С помощью археологических раскопок удалось немного уточнить хронологию этого переселения, поскольку среди находок позднего микенского периода были обнаружены мечи и броши типов, неизвестных в более раннее время. Особенно знаменательны в этом смысле броши в виде спирали из бронзовой проволоки, найденные в Спарте: они безошибочно напоминают об аналогичных находках гальштаттского периода, сделанных в Центральной Европе. Греческие открытия связаны с реальными историческими персонажами, принесшими в страну железо, – людьми Гальштатта. Само название произошло от района, находившегося в Зальцкаммергуте (Верхняя Австрия), где были соляные копи. Время их появления (1000–950 гг. до н. э.) – это первое упоминание о кельтах и одновременно дата истинного начала железного века. Хотя этот район не был колыбелью железного дела, он стал первым местом раскопок, во время которых в могилах, по-видимому принадлежавших вождям воинственной династии, были найдены первые объекты соответствующей материальной культуры.

Легендарная родина железа находится на северо-востоке Малой Азии, в древней Пафлагонии и Понте, где чалибы (о них в VII в. до н. э. упоминал Эсхил), судя по всему, владели своего рода монополией на изготовление предметов из него. К югу от этого региона располагалась Коммагена, Ubi ferrum nascitur. К северо-востоку от него, как и к северу от Кавказа, археологи находили кладбища, в которых при раскопках обнаруживалось оружие и другие железные изделия, очень похожие на продукцию гальштаттской культуры. Кроме того, что, возможно, еще более показательно, во многих могилах, открытых в Венгрии и Австрии, находили мундштуки и уздечки, весьма родственные по форме тем, что присутствовали в Понтийских степях, в Закавказье и даже еще дальше, в Иране. Открытие этих предметов в могилах раннего гальштаттского периода (1000– 800 гг. до н. э.), неопровержимо доказывающее, что воины этого народа использовали в бою лошадей, позволяет предположить, что новое и лучшее оружие из железа и усовершенствование навыков верховой езды дало им своего рода стимул к ведению военных действий. Вспомните колесницы: их изобретение сделало возможным такие долгие и победоносные походы, каких не знали в древнейшие времена. Точно таким же образом производство железных мечей, во всех отношениях более удобных, чем бронзовые, положило начало новой эпохе в сфере ведения военных действий. Возможно даже, что эти люди с их новым, усовершенствованным оружием были наемниками-ветеранами из армий Ассирии и Урарту и оттуда получили свои знания. В свое время мы проанализируем несколько довольно убедительных доказательств этой теории.

Геродот (который писал об этом приблизительно в 450 г. до н. э.) рассказывает о людях, которые обитали за Дунаем, к северу от Фракии, и называли себя сигиннами. Возможно, их можно отождествить с народом, жившим в Кавказском регионе, о котором приблизительно в 100 г. до и. э. упоминал Страбон, и, возможно, с жившими позднее в Галлии секванами (Цезарь, 58 г. до н. э.), которые со временем достигли района, где теперь находится Париж. Два первых племени, как говорилось, носили мидийский костюм, т. е. штаны; конечно же это была обычная одежда кельтов. То, что мог сказать о них Геродот, впоследствии было дополнено недавними археологическими открытиями. Он писал:

«О том, какие племена обитают дальше к северу от Фракии, никто достоверно сказать не может. Области за Истром, по-видимому, необитаемы и беспредельны. Впрочем, об одной только народности за Истром я могу получить сведения: эта народность – сигинны. Одеваются они в индийскую одежду. Кони у сигиннов, как говорят, покрыты по всему телу косматой шерстью в 5 пальцев длины. [Кони эти] маленькие, низкорослые и слишком слабосильные, чтобы возить на себе человека. Запряженные же в повозку, они бегут очень резво. Поэтому люди в этой стране ездят на колесницах. Пределы земли сигиннов простираются почти до [области] энетов на Адриатическом море. Они считают себя [потомками] индийских переселенцев. А как они попали туда из Мидии, я не могу объяснить. Впрочем, пожалуй, все могло случиться за столь огромный промежуток времени»[2].

В самом деле, случиться могло все, что угодно. В последние годы в могилах гальштаттских воинов были найдены остатки колесниц, кости и сбруя маленьких лошадей. Благодаря галльским и итальянским скульптурам римского периода прекрасно известен наряд кельтов, включавший в себя штаны, в то же время римские историки часто говорят, что своими глазами видели быстрых косматых лошадок и возничих в штанах. Мы можем даже поверить тому, что с трудом мог себе представить Геродот; как мы уже видели, объекты той же материальной культуры и той же формы находили очень близко к территориям мидийцев (и даже внутри них), как и в Австрии. Это, прежде всего, предполагает существование культурных связей между людьми Гальштатта (предками сигиннов) и мидянами. Существовали даже еще более прочные связи с Ассирией. В кельтских погребениях, щедро разбросанных по всей Западной Европе – в Авранше, в долине Луары, вблизи Аббевиля, в Бадене, на Палантине и в Моравии, – были найдены слитки железа: мелкие заготовки из высококачественного металла удобного и портативного размера. Такие же слитки были обнаружены во дворце Хорсабад, близ Ниневии. И это еще не все, поскольку мечи и ножны, выполненные в легко узнаваемом стиле, встречаются как на Западе, так и в Ассирии.

Объекты, которые, возможно, еще ярче характеризуют гальштаттскую культуру, – это длинные железные мечи, первое оружие из этого металла, которое когда бы то ни было появлялось. В ранний период использовалась новая, весьма характерная форма меча: на большей части территории Европы найдено множество образцов этих изделий, выполненных из бронзы. Они настолько похожи по форме и деталям, что кажутся вышедшими из единого производственного центра, возникает искушение сказать, что эти мечи сделаны в одной и той же мастерской. Напротив, железные мечи, несмотря на то что своими очертаниями полностью повторяли бронзовые, находят в очень ограниченном регионе: в Баварии, Вюртемберге, Бадене, Эльзас-Лотарингии, Бургундии и Оверни. Следовательно, мечи, сделанные из старого материала, экспортировали народам, сохранившим культуру бронзового века, а новые и, безусловно, более эффективные модели ревниво оберегали и хранили для главенствующей касты воинов, которые одни только и пользовались ими. Вполне логично – ведь эти изделия давали им преимущество перед другими народами, не обладавшими таким эффективным оружием, как мобильные, хорошо держащие заточку (в отличие от изделий из более мягкого металла, бронзы, которая в этом отношении вела себя гораздо хуже) железные мечи. В этом смысле выгоды от экспорта никак не перевешивали возможностей, которые открывались для обладателей технологической новинки того времени, – собственно говоря, с таким мечом можно было добыть намного больше того, чем принесла бы его продажа. Люди Гальштатта хранили свой секрет – и свое могущество.

Рис. 13. Три варианта формы кончиков лезвий мечей гальштаттского типа

По форме эти мечи повторяли все характерные черты ранних бронзовых прототипов, но отличались по своему назначению. Это было длинное оружие, предназначенное для нанесения рубящих ударов и использовавшееся возничими колесниц. Во многих случаях это предназначение подчеркивается формой кончика лезвия, который, в сущности, вовсе не является таковым, поскольку либо закруглен, либо обрезан так, что напоминает квадрат, либо имеет форму, напоминающую рыбий хвост (рис. 13, а – с). Последняя черта таким же образом вошла в моду семнадцатью столетиями позже, когда во второй четверти XVII в. итальянцы начали делать рапиры с двумя маленькими плоскими язычками на конце длинного тонкого клинка, который позволял эффективно использовать конкретный прием – страмазоне (рубящий удар в лицо). Это один из классических ударов итальянской фехтовальной школы, настолько характерный, что, как видите, для его выполнения даже создали специальное оружие.

Некоторые из гальштаттских мечей настолько велики, что возникло предположение, будто их употребляли только во время церемоний, но я так не думаю. Конечно, они намного больше, чем какие бы то ни было из более ранних экземпляров (и намного больше тех, что делали в последующие 1500 лет), но даже с учетом этого они не настолько велики, чтобы им не мог орудовать человек высокого роста; многие из средневековых мечей, использовавшихся постоянно, были даже еще крупнее. Вероятно, здесь, как и во многих других случаях, вопрос был только в личном предпочтении владельца; для человека соответствующего телосложения, пожалуй, даже удобнее было работать длинным и тяжелым оружием, способным нанести противнику максимальный ущерб.

Вполне понятно, что производство таких мечей предполагает наличие каких-то экспериментальных методов ковки. Судя по всему, сперва этот способ был перенесен в регион, который римляне называли Нориком (это приблизительно территория современной австрийской провинции Штирии). Здесь находились шахты, где добывали самую лучшую для того времени железную руду. Из Норика происходило знаменитое кельтское железо римских времен, а затем, в течение всего периода Средневековья, доспехи и клинки из Инсбрука и Пассау входили в число лучших изделий Европы. Несмотря на то что в действительности этот регион не был колыбелью железной металлургии, оттуда шло куда большее количество высококачественного материала, чем из легендарной прародины железа. Кузнецам, пришедшим (возможно) с Востока, требовался материал для работы, а Норик этот материал поставлял, поэтому его можно с полным правом назвать местом возникновения европейского железа.

На большей части территорий, находившихся под влиянием гальштаттской культуры, мечи ранней бронзы мало различались по форме, в противовес множеству разнообразных стилей изготовления, использовавшихся в середине и в конце бронзового века. Между 950-м и 450 гг. до н. э. один за другим входили в обращение три главных типа оружия: сперва промежуточный (длинный меч, сделанный из бронзы и предназначенный для нанесения рубящих ударов), затем тяжелый железный меч, сохранивший форму бронзового оригинала, и, наконец, короткий железный меч, ведущий свое происхождение от оружия, которое использовали этруски и греки (начиная приблизительно с 600 г. до н. э. кельты все чаще вступали с ними в контакт).

Как я уже говорил, несмотря на широкое распространение гальштаттского меча по всей зоне влияния соответствующей культуры, его форма была очень стандартизирована. По-видимому, единственные отклонения относились к длине оружия, хотя и здесь колебания редко превышали несколько сантиметров. Кончики некоторых мечей имели тщательно продуманную форму (как показано на рис. 13), но поперечное сечение клинков и форма верхней части были одинаковыми. Рукоять крепилась таким же образом, как и на бронзовых мечах, но формы плечиков клинка и хвостовика различались некоторыми деталями. Эти различия можно оценить, сравнив рис. 10 с изображением бронзового меча, данном на рис. 6.

Некоторые рукояти этих мечей сохранились; в основном они похожи на те же детали бронзовых предшественников, но навершие у них очень характерное и по форме напоминает мексиканскую шляпу. Большая часть сохранившихся деталей сделана из слоновой кости или рога, с украшениями из янтаря и золота. Особенно красивый железный меч, найденный в погребении в Гомадингене (Вюртемберг), имел великолепную рукоять из рога или кости, украшенную листовым золотом (рис. 14). Это один из самых больших мечей, примеры которых я привожу в этой книге: его длина от навершия до кончика клинка составляет 42,5 дюйма[3].

Рис. 14. Рукоять меча из Гомадингена. Рог, покрытый золотой фольгой

Хотя навершие, похожее на шляпу, было наиболее обычным, некоторые из найденных деталей напоминают скорее гриб (форма, характерная для «яблочка» бронзового меча). К примеру, тот фрагмент, что хранится в Британском музее, очень похож на навершия, найденные на Крите и в Микенах и относящиеся к позднему минойскому периоду III.

Рис. 15. Железный меч типа «Гальштатт» позднего периода. Найден в Темзе, хранится в Британском музее

Третий вариант гальштаттских мечей, которые использовали в конце периода (возможно, между 600-м и 450 гг. до н. э.), определенно либо вывезен из Италии или греческих колоний, либо непосредственно скопирован с греческих и этрусских моделей, насколько можно судить по его короткому, широкому лезвию с заостренным концом. Навершие также, безусловно, является продуктом гальштаттской культуры (хотя бывает более разнообразным по форме), как и деталь в форме мексиканской шляпы. Некоторые из них представляют собой адаптированный вариант антенного навершия бронзовых мечей, форма других основана на изображении распластанной человеческой фигуры (поэтому в основном археологи называют такие предметы антропоморфными). Хороший пример последнего типа был найден в Темзе, в Лондоне. Железное лезвие этого меча хорошо сохранилось, бронзовая рукоять украшена парой широко раскинутых рогов (один из них утрачен) на месте яблочка (рис. 15).

Рис. 16. Гальштаттские крыловидные оковки

Ножны длинных мечей делали из дерева (возможно, таким же образом, что и ножны бронзового века) и с наружной стороны обтягивали кожей, а с внутренней выкладывали мехом. Они были снабжены бронзовой оковкой (металлическим наконечником) оригинальной формы, в виде расходящихся в стороны крыльев или рогов. Можно подумать, что подобный наконечник слишком утяжелял ножны, но эти предметы были довольно красивы, и вполне возможно, что они были сделаны именно таким образом с определенной целью. Предположительно они не были предназначены для утяжеления конца изделия, как это делали с сабельными ножнами в XIX в. При ходьбе кавалерийские офицеры демонстративно грохотали оружием по земле, в чем помогала оковка, но, как только воины вскакивали в седло, все становилось на свои места. В данном случае, кроме декоративной, тяжелая металлическая деталь играла и вполне практическую роль – не позволяла сабле слишком сильно болтаться во время быстрой рыси. Теперь вообразите себе, что воин-варвар сражается пешим или на колеснице и при этом у него под ногами болтаются длинные ножны с шестидюймовой оковкой на конце; конечно же это было бы очень неудобно. Нет, такое предположение трудно принять. В древности воины старались облегчить себе жизнь, а не сделать ее труднее исключительно ради красоты, ведь их оружие имело сугубо практическое назначение и от удобства любой детали в бою могла зависеть жизнь. Гораздо более вероятно, что эта деталь была создана для того, чтобы помогать воину вытаскивать меч из ножен. Исследование хорошо сохранившихся деталей датских мечей бронзового века показало, что в Дании (а возможно, и везде) в то время меч носили на перевязи через плечо. На верхней части ножен гальштаттского периода не было обнаружено ни следа металлического крепления, так что можно предположить, что эти большие мечи свободно свисали с плеча приблизительно таким же образом. Затем, практически наверняка, воин держал в левой руке щит, а если так, то ему трудно было бы ухватить верхнюю часть ножен той же рукой, чтобы правой вытащить меч. В этом случае меч, скорее всего, застрял бы и ножны просто вращались бы из стороны в сторону на незакрепленной перевязи – и вот здесь становится ясно, зачем понадобилась оковка, снабженная крылышками. Для того чтобы закрепить ножны и не дать им раскачиваться из стороны в сторону, нужно было всего лишь ухватить одно из крыльев и таким образом жестко зафиксировать его на то время, пока меч вытаскивается из ножен (рис. 16). С любой точки зрения это вполне жизнеспособная теория; можно быть уверенным, что теория аналогии с сабельной оковкой неверна, отчасти потому, что она бессмысленна, а отчасти потому, что, хотя археологи находили множество таких оковок, ни на одной из них нет ни малейших следов износа, которые непременно появились бы при таком обращении. Согласитесь, что, когда металлический предмет постоянно скребется о землю, камни и прочие твердые предметы, его поверхность не может остаться такой же чистой и гладкой, как в том случае, когда он спокойно висит на плече владельца. Таким образом, можно с уверенностью сказать, что оковки земли не касались, а если так, то почему бы не принять теорию, которая вполне объясняет их возможное назначение?

Рис. 17. Ассирийские крыловидные оковки с барельефов Нимруда

Раскопки в погребениях гальштаттских воинов не дают ни малейшего намека на то, как носили эти длинные мечи (как я уже говорил, в этом случае приходится опираться на датские находки). Найденные фрагменты, о чем уже упоминалось выше, не имеют никакого крепления, с помощью которого они могли быть прицеплены к поясу. Тем не менее существуют такие археологические свидетельства, как датские бронзовые мечи или ассирийские барельефы. Между 900-м и 700 гг. до н. э. ассирийцы использовали длинные мечи (их довольно часто и четко изображали на барельефах во дворцах Ниневии и Нимруда, так что мы имеем некоторое представление о том, как их носили). Все эти мечи украшены оковками с крылышками, похожими на гальштаттские; один из типов (рис. 17, а) совершенно аналогичен упомянутому стилю. Если меч принадлежал монарху или чиновнику высокого ранга, оковка делалась либо в виде двух львов, стоящих спина к спине и своими головами образующих крылья, либо проще, в виде одной львиной головы (рис. 17, b). Ассирийские воины носили мечи на перевязи, свободно свисавшей с правого плеча, но великие, имевшие право на оковку в виде львиной головы, прятали их под складками туники. На этих рельефах ясно видно, как высоко были в основном закреплены мечи (их рукоять находилась прямо у груди). Возможно, это происходило потому, что воины сражались на колесницах: при таком способе ношения конец ножен оказывался прямо на верхнем краю борта повозки и меч легко было выхватить в нужный момент (рис. 18).

Рис. 18. Фигуры с барельефов: а – Нимруд, b – Ниневия. Прибл. 700 г. до н. э.

Навершия большинства мечей, изображенных на этих барельефах, в профиль выглядят полукруглыми, т. е. в действительности имеют грибовидную форму, идентичную форме гальштаттских бронзовых изделий, хранящихся в Британском музее. О них я уже говорил.

Мы видели, как в поздний гальштаттский период длинные мечи уступили место более коротким разновидностям с заостренным кончиком. Точно такая же перемена произошла за сто лет до того в Ассирии. На всех рельефах, созданных до 700 г. до н. э., изображены длинные мечи с крыловидной оковкой; после этого их место заняли короткие, остроконечные мечи с широким лезвием и без такой оковки на ножнах. Возможно, это можно считать доказательством факта, в который с трудом мог поверить Геродот: что сигинны с дунайских равнин были индийскими колонистами, а также теории, что воины раннего гальштаттского периода были странствующими наемниками из ассирийской армии. Кроме того, можно отметить, что между VIII и V вв. до н. э. ассирийцы и многие их соседи носили шлемы, очень похожие на те, что были найдены в кельтских захоронениях Западной Европы (высокие, конической формы, иногда образующие вверху острие, а иногда с пустотелым флероном в виде гребня). Такие шлемы находили только на землях кельтов и в Ассирии (рис. 19, сравните с рис. 33).

Рис. 19. Ассирийские шлемы с барельефов. Ниневия

Длинный или короткий меч был основным оружием гальштаттских воинов: в их захоронениях редко встречаются копья или дротики. Тем не менее иногда там их все же находят, и среди этих находок встречаются копья очень примечательного типа: это оружие с тяжелым наконечником приблизительно 15 дюймов в длину, который заканчивается пустотелым гнездом для древка. Прямо над ним лезвие резко расширяется, образуя два плоских крыла по обе стороны от очень прочного центрального удлинения, однако они очень тонки и на 3 дюйма выше гнезда их края снова присоединяются к середине. Центральный выступ (квадратного сечения) идет выше, до самого острия. Таким образом, наконечник копья состоит из длинного прута и узкого острия, причем расширение в основании образует пару режущих краев листовидной формы. Такое копье часто использовали и тысячу лет спустя, в эпоху викингов; если бы не одно четкое различие, трудно было бы отличить один вариант от другого. Однако такое отличие есть: у гальштаттских копий к верхней части древка, прямо под расширением наконечника, прикреплен кусок бронзы, похожий на очень толстый воротничок. Для археологов это большая удача – в противном случае возник бы еще один повод для путаницы в датировке, которая и без того довольно часто случается, когда практически один и тот же стиль изготовления оружия повторяется на протяжении веков.

Если копья хотя бы редко, но встречаются в этих погребениях, то доспехи практически совершенно отсутствуют. Только в одной могиле были найдены обломки щита (деревянная основа прямоугольной формы с железными обручами, усиленная заклепками). Кроме того, в незарегистрированной могиле гальштаттского периода в Моравии был обнаружен бронзовый шлем – сравнительно высокий, конической формы, очень похожий на шлемы викингов и норманнов XI в. н. э. На его верхушке находится маленькое аккуратное завершение, по форме похожее на мишень для гольфа[4]. Щиты и шлемы такого типа долгое время были популярны в Европе: с 500 г. до н. э. и практически до 100 г. н. э. первые были очень характерны для кельтской культуры, а вторые использовались приблизительно до 1150 г. н. э. на всей территории Европы.

Тип шлема, не обнаруженный в захоронениях гальштаттской культуры, но использовавшийся в Северной Европе того времени, археологи связывают с северо-итальянской культурой под названием «Вилланова», существовавшей в VIII в. до н. э. Несколько шлемов такого типа были найдены в погребениях; их использовали в качестве крышек для урн с прахом воинов. Само изделие имеет форму высокой круглой шапки, верхняя часть которой сужается и образует острие. Вокруг нижней кромки идет двойной ряд бронзовых заклепок, а сзади и спереди, по центральной линии – группы из трех коротких прутьев; над ними расположен плоский гребень, точно повторяющий линию верхней части шлема (рис. 20). При носке этих предметов (как можно заключить на основе маленькой бронзовой фигурки из Реджио, в Эмилии, где изображен точно такой же предмет) гребень лежал продольно.

В Северной Италии и Юго-Западной Франции было найдено несколько доспехов из чеканной бронзы, по-видимому относившихся к началу железного века, но они происходят от средиземноморских оригиналов и не имеют прямого отношения к гальштаттской культуре.

Рис. 20. Бронзовый шлем (этрусский), VI в. до н. э.

Несколько экземпляров очень больших щитов археологи обнаружили в микенских шахтах-могильниках. На одном из инкрустированных золотом клинков кинжала нарисованы охотники на львов с такими же щитами, другие изображения того же типа можно увидеть на гравированных печатях. До того как Шлиман нашел эти вещи, целые поколения ученых не могли понять упоминания о больших щитах, закрывавших все тело, которые Гомер поместил в «Илиаде». Ни археологические исследования, ни памятники греческого искусства классического периода не давали ответа на эту загадку. Многих воинов Гомер описывал сражающимися в обычном боевом наряде греков, но некоторые отрывки выглядели странными, учитывая то, что было известно по свидетельствам историков и материалам археологических раскопок, проводившихся до того, как Шлиман начал свою грандиозную работу. Это еще один случай, когда «поэтический вымысел» Гомера оказался совершеннейшей правдой, достоверной исторической информацией, которую удалось, хотя и не сразу, подтвердить фактической информацией. Впоследствии мы еще увидим немало случаев, когда описанные в литературных произведениях и считавшиеся вымыслом вещи при очередных раскопках оказывались вполне реальными.

В качестве примера можно привести такой эпизод: ахейский герой Аякс идет на бой с Гектором и несет такой щит:

Этот шит закрывал своего владельца целиком и был совершенно не похож на те, что изображали в классических произведениях. Откуда появилась эта идея у Гомера? Как и во многих других случаях, как только Шлиман обнаружил эти микенские картины, все стало ясно (см. рис. 11). Похожие изображения щитов были найдены на Крите; возможно, их использовали в качестве настенных украшений во дворце Миноса. Неизвестно, каким образом летописцы забыли упомянуть о существовании подобных изделий, но факт остается фактом – они не только использовались, но и были довольно многочисленны в те времена, когда происходило действие произведений Гомера.

Дальше к востоку часто использовались шлемы и кирасы. вне зависимости от того, насколько они были популярны или непопулярны в Центральной Европе. Греческие и средиземноморские шлемы и защитные доспехи, которые использовались между 1000 г. до н. э. и окончанием римского периода в истории, были настолько многочисленны и разнообразны, что о них возможно говорить только в самом широком смысле. Для того чтобы углубиться в изучение этой темы, потребовалась бы отдельная книга или даже несколько книг, но я не ставлю себе такой задачи. Хотелось бы только дать несколько общих примеров, просто для того, чтобы дополнить общую картину. Во-первых, в «Илиаде» есть описание шлема, который в свое время был довольно обычным, к началу великой осады считался древним и совсем перестал существовать в классический период. Судя по всему, Гомеру было очень трудно его описать, он даже подчеркивает, что и в то время он был очень древним. Видимо, ко времени создания его произведений эта форма не только вышла из употребления, но и успела забыться; сохранились только самые общие представления.

Шлем, о котором мы говорим, дали Одиссею, когда он вместе с Диомедом собирался на разведку в лагерь Трои:

Как видите, это тщательное, точное и исчерпывающее описание. Судя по всему, даже во времена Троянской войны такой шлем считался диковинкой; возможно, поэтому Гомер так много о нем говорит, поскольку обычно при описании шлема он использовал простые прилагательные: «блестящий» или «сияющий». Далее следует:

Поскольку ни на греческой посуде, ни где-либо еще изображений таких шлемов никто не видел, ученые, историки и археологи дружно считали, что это одна из нелепостей, выдуманных Гомером. Затем появился Шлиман, который верил каждому слову гомеровских поэм. В четвертой гробнице в Микенах археолог нашел шестьдесят кабаньих зубов. Вот что он говорит:

«Обратная сторона каждого из них была срезана и стала абсолютно плоской; на ней было два отверстия, которые, вероятно, служили для того, чтобы прикреплять зуб к чему-нибудь, возможно к лошадиной сбруе. Однако в «Илиаде» говорится, что такие клыки использовались и для украшения шлемов».

Следом за этим было найдено множество маленьких пластинок из слоновой кости, на которых нарисованы воины в шлемах, покрытых кабаньими клыками, точно такими же, как и найденные в погребениях. Позже появилось несколько головок из того же материала (рис. 21) в похожих шлемах. Таким образом, за литературным свидетельством последовали исторические, и теперь уже трудно сомневаться в существовании древних шлемов, украшенных кабаньими клыками.

Рис. 21. Головка из слоновой кости (Микены), на которой изображен шлем, выложенный кабаньими зубами

Так появилась информация о микенском шлеме, исчезнувшем к тому времени, как начали свои труды художники, расписывавшие вазы в классический период. Все «греческие» народы использовали шлемы, вполне адекватно изображенные на аттических гончарных изделиях. Они произошли от критских и микенских оригиналов и, в свою очередь, породили этрусские и римские образцы во всевозможных вариантах. Для того чтобы получить полное представление о том, как эти шлемы выглядели и как их носили, лучше всего посмотреть на роспись греческой посуды; я демонстрирую некоторые из них на рис. 22 и 23. Практически в любом из музеев можно найти целую коллекцию аттических сосудов; это один из наиболее распространенных археологических материалов, который встречается при раскопках греческих поселений. Чаще всего сосуды приходится восстанавливать из черепков, но роспись на них сделана способом, который не исчезает веками, поэтому они вполне достойны внимания.

Рис. 22. Греческий воин с кописом с аттической гидрии. Неапольский музей. V в. до н. э.

При раскопках было найдено довольно много реальных образцов таких шлемов, вполне достаточно для того, чтобы убедиться, что художники морочили голову будущим поколениям ничуть не больше, чем это делал Гомер.

Рис. 23. Изображения с афинских краснолаковых ваз. V в. до н. э.

В общем и целом «варвары» (так греки называли любые народы, не приобщенные к их культуре) стремились выбрать шлемы конической формы, иногда сделанные из цельного куска бронзы, но чаще из нескольких полос или пластин, соединенных заклепками. У нас нет картин с изображениями шлемов, которые носили в Британии, Галлии или Германии до прихода римлян, но, как мы уже видели, информации о персидском и ассирийском оружии вполне достаточно.

Доспехи классического микенского, греческого или римского воина состояли из нагрудника, еще одной аналогичной пластины, защищавшей спину, пары цельнометаллических наголенников, прикрывавших часть ног, и это все. Только немногие носили кирасы из цельного куска металла, это были богатые вожди, жившие до прихода римлян, а после этого – только старшие офицеры римской армии. Гоплиты или легионеры одевались в кожаные доспехи, кольчуги или одеяние, сделанное из заходящих друг на друга металлических чешуек, закрепленных на тканевой или кожаной основе, или в доспехи из металлических или бронзовых лент, обернутых вокруг тела по горизонтали, с одной стороны соединенных петлями, а с другой – застегнутых на пряжку и поддерживаемых широкими ремнями. На короткое время такой тип доспехов снова вошел в употребление между 1250-м и 1350 гг.

Рис. 24. Греческие кописы и современный гуркхский кукри (b)

Обратите внимание, что на некоторых греческих вазах, в особенности на аттических краснолаковых гончарных изделиях V в. до н. э. (рис. 22 и 24), изображены воины с длинными изогнутыми мечами, совершенно отличающимися по форме от прямых. Греки называли их «копис» или «махайра», и, должно быть, это было очень эффективное рубящее оружие. В Северной Индии эти изделия просуществовали до наших дней в своем первозданном виде (широко известные «кукри» гуркхов). Если вы сравните копис, который я изобразил на рис. 24, а (образец взят с аттической гидрии, хранящейся в Неапольском музее) с изображением современного непальского кукри (рис. 24, b), то увидите, как мало изменилась его первоначальная форма. Кроме того, интересно отметить, что в то время, как в Индии сохранилась форма клинка (возможно, благодаря людям. Александра – я не могу поверить, что эти клинки принесли с собой арийские захватчики), рукояти, явно происходящие от этих клинков, использовали в Леванте вплоть до XVII в. Мы увидим, что изогнутый вариант меча будет периодически возникать в течение всего периода Средневековья. До середины XIV в. у таких мечей было много общего с греческим кописом, но в начале XV в. они приобрели хорошо известную форму кавалерийской сабли, популярной в начале XIX в. Позднее мы подробнее поговорим об этом; здесь я упомянул о таких мечах только для того, чтобы дать еще один пример последовательности в развитии оружия.

Римский период – один из исторических мостов, которые, по всей видимости, связывают один век с другим. Бывают события, которые меняют историю человечества в ту или другую сторону, а бывают времена, память о которых не стирается веками. Именно таков был длительный период существования Римской империи, богатый победоносными завоеваниями. Она объединила под своей властью огромные территории и простояла нерушимо исключительно долгий срок, до тех пор пока орды варваров не вынудили одряхлевшую империю сдаться. При возникновении государства большая часть древних цивилизаций Восточного Средиземноморья все еще переживала свой расцвет, а к ее закату все они исчезли и господствующее положение заняли ранее неизвестные северные расы, наследники великих народов скандинавского бронзового века. О римском оружии и методах ведения войны написано так много, что, возможно, меня простят, если я не заставлю читателя пересечь этот мост, а вместо этого попрошу его последовать за мной вниз, в бездну, которую он пересекает, и там поискать немногочисленные существующие ключи к пониманию того, как из оружия варваров бронзового века возникло средневековое оружие.

Средневековые всадники мало чем обязаны римским – почти все, чем они владели, создали тевтоны, победившие римлян. Основной силой имперской армии всегда оставалась пехота – знаменитые легионеры, покорившие полмира. Всадники были элитой и, как всякая элита, не отличались числом; уже ближе к закату у Рима появились многочисленные конные отряды, но все они состояли из варваров-наемников. Именно они и были далекими предками рыцарей, о которых мы еще много будем говорить.

Мы знаем, что во времена Тацита плохо вооруженные и примитивные германцы создали племенные кодексы, содержавшие многие из абстрактных идей, на которых основан рыцарский идеал. В общем и целом эти идеи диктовала сама жизнь – верность сеньору возникла из необходимости верности вождю племени, став более абстрактной идеей. В то же время для германцев иметь вожака, который служил бы примером во всех случаях жизни, а особенно в бою, было жизненно необходимо в ситуации, когда сражения практически не прекращались. Так постепенно воплощаются потребности, а со временем абстрагируются и становятся отвлеченными понятиями, имеющим такое же отношение к философии, как и к реальности. Этот процесс получил свое развитие на протяжении веков, но начался еще в самый дикий и варварский период у народа, которому отвлеченные понятия вообще были неизвестны, просто верность своему лидеру была такой же очевидностью, как и оружие в руках, а позор, связанный с ее нарушением, не менее реальным, чем смерть.

Как мы знаем из истории, в I и II вв. до н. э. многие из тевтонских народов Скандинавии покинули свою родину и, двигаясь на восток и юг от южных берегов Балтики, прошли в глубь Центральной Европы, в Дакию и страну скифов. Они веками жили там, на равнинах в нижнем течении Дуная и в степях Украины, в тех самых местах, где впервые во времена скифского владычества появились всадники, и, в свою очередь, сами стали отличными наездниками. Изменив образ жизни, они изменили и методику сражения, а для этого потребовались новое оружие. Эти люди приспособили для своих целей оружие и доспехи, созданные в Гельветии и Норике (на территории Швейцарии и Австрии). Кажущийся парадокс состоит в том, что варвары-франки, потомки примитивных германских племен, описанных Тацитом, стали катализатором, переплавившим все эти народы, родственные между собой расы готов, лангобардов и вандалов, и превратившим их в нации современной Европы. Мы еще узнаем, как готские всадники III и IV вв. стали прародителями средневековых рыцарей.

Готы, уничтожившие римское владычество в Дакии и затем заполонившие Италию и сам Рим, дрались большими отрядами, сидя на крупных боевых конях. Их защитное вооружение состояло из шлема, кольчужной рубахи и щита; оружием служили длинные копья и широкие мечи, полностью (и по форме, и по назначению) отличавшиеся от колющего оружия римских легионеров. Не меньше отличались эти мечи и от древних листовидных клинков, от которых (минуя короткие этрусские бронзовые и греческие железные мечи) произошло римское оружие. Тогда откуда же они появились? Для того чтобы ответить на этот вопрос, нам придется вернуться к последним пяти векам до нашей эры, поскольку оружие, которое в руках готов и лангобардов опрокинуло власть Рима, уже полностью развилось к тому времени, когда римляне еще боролись с этрусками. Поэтому прежде, чем остановиться на переселении готов и их окончательной победе, нам нужно будет исследовать оружие латенской культуры, названной так по месту, где она впервые была открыта (Ла-Тене).

Рис. 25. Схема, показывающая сборку рукояти латенского меча

Между 1874-м и 1881 гг. н. э. восточный конец озера Ньюшатель пересох; шведский археолог Эмиль Вуг нашел в грязевых отмелях остатки деревянных свай, когда-то поддерживавших мост, и развалины множества жилищ, стоявших на платформах, которые опирались на эти сваи. Эти строения находились на самой кромке воды – в бывшем ложе реки, задолго до 1874 г. превращенной в канал. Поднявшись выше по течению, в сторону от отмели (давшей название самому месту – Ла-Тене), Вуг обнаружил еще несколько построек и еще один мост. В грязи, окружавшей свай в Ла-Тене, нашли огромное количество предметов, по большей части сделанных из железа. Там было около 100 мечей, более 200 наконечников копий, большое количество брошей и застежек, несколько железных горшков и много инструментов и приспособлений из железа: топоров, ножей, резаков, кос, а также несколько золотых монет, браслетов и ожерелий. Среди всего этого богатства совсем не было предметов домашнего обихода, которые всегда находили в доисторических жилищах, и, кроме того, никаких вещей, принадлежавших женщинам: ни украшений, ни зеркал, ничего (найденные броши предназначались для мужских плащей). Это полнейшее отсутствие предметов, необходимых в обычной домашней жизни, говорило о том, что здесь был всего лишь военный пост, а найденные там предметы либо хранились в армейском складе, либо предназначались для торговли. Само место служило в этой торговле перевалочным пунктом (жители Гельветии и Норика, находившихся дальше к востоку, были основными поставщиками оружия для всей Европы). Здесь можно провести параллель со множеством археологических материалов, обнаруженных в 1870 г. в ложе реки Соны, близ Шалона-на-Соне. Там стояла древняя Кабиллона, один из основных городов эдуев. Известно, что она служила военной базой и факторией. Найденные в этом месте развалины соответствуют латенским: остатки свай и множество предметов, лежащих вокруг них в грязи. Большая часть обнаруженных в этом месте объектов принадлежала латенской культуре, много было греко-римских предметов, а несколько даже принадлежало к более позднему периоду, к эпохе Меровингов.

Местечко Ла-Тене было особенно важно тем, что находилось на перекрестке между долинами Роны и Рейна, по которым ценные железные изделия экспортировались из Гельветии и Норика на запад. Период, названный по имени этого пункта, грубо говоря, включал в себя последние пять столетий до нашей эры. Иногда его называют ранним, или кельтским, железным веком. Датировка этого времени выглядит приблизительно таким образом: Лa-Тене I (500–300 гг. до н. э.), Ла-Тене II (300–150 гг. до н. э.), Ла-Тене III (от 150 г. до н. э.).

В предыдущей главе мы видели, как в самом конце бронзового века, в период существования гальштаттской культуры, появились мечи, принципиально отличавшиеся по форме от своих предшественников, и как затем их заменили мечи такого же типа, но сделанные из железа. Длинный железный меч латенской культуры, который пришел затем, был прямым предком рыцарских мёчей. Видимо, эти мечи имели мало общего с бронзовыми, от которых сильно отличались своими очертаниями: их края были прямыми и шли почти параллельно друг другу, а затем слегка сужались к одному концу, образуя закругленное острие. Мы знаем, что последние бронзовые образцы предназначались для нанесения рубящих ударов. В то время западные воины начали сражаться на колесницах, а в таком случае мечом трудно сделать что-либо, кроме как ударить противника, к тому же для того, чтобы достать до него, меч должен быть длинным. Таким образом, вполне логично было придумать изделие, отвечавшее вышеперечисленным требованиям. Это одна причина, другая же заключалась в свойствах материала, с которым работали кузнецы и который определял форму их изделий. Из бронзы нельзя отлить очень длинный, плоский и тонкий клинок: он может быть только цельным, а следовательно, и довольно-таки тяжелым. Примером очень длинного бронзового меча может служить лиссенский, но он был при этом очень толстым, узким и предназначался только для нанесения колющих ударов. С железом дело обстоит совсем по-другому. Раскаленный металл не льют в заранее приготовленную литейную форму, а расплющивают молотом; и чем больше по нему бить, тем тверже он становится. Кроме того, при такой обработке он приобретет некоторую гибкость, так что, если его не сделать очень толстым (и слишком тяжелым), то он не подойдет для фехтования, поскольку будет гнуться при прямом ударе. В то же время ширина лезвия позволяла наносить очень эффективные рубящие удары. Иногда мы слышим о том, что железные мечи раннего периода гнулись в бою, владельцам приходилось выпрямлять их, наступая ногой (к примеру, известно, что это случалось в битве при Секстовых водах в 102 г. до н. э., когда римляне под командованием Мария сражались с тевтонами и кимврами). Однако это были издержки начального периода, и довольно скоро кузнецы нашли способ делать не только гибкие, но и упругие клинки, покончив с таким недостатком нового железного оружия.

В этот же самый период (Ла-Тене I) возродилась практика изготовления меча (метод скрепления клинка и рукояти), которая была испробована и отвергнута в бронзовом веке, но в железном отлично зарекомендовала себя и с тех пор использовалась повсеместно. Имеется в виду изготовление хвостовика, представляющего собой одно целое с клинком, на котором впоследствии собиралась рукоять из другого материала. Я думаю, что это также случилось благодаря свойствам нового материала – железо в противовес бронзе и ковка в противовес литью – и методике использования оружия, поскольку при попытке сделать такое крепление на бронзовых изделиях вскоре оказалось, что тонкий хвостовик из этого материала слишком легко ломается. Железный хвостовик делали в виде длинного широкого язычка, а рукоять состояла из трех отдельных частей: крестовины, ручки и навершия. В каждой из них проделывалось отверстие, по форме и размеру соответствующее нужной секции хвостовика; все три части в нужном порядке нанизывались на него так, чтобы нижняя плотно сидела на плечиках меча. Затем короткий кусок хвостовика, который выступал над навершием, жестко заклепывали молотком, и он удерживал всю конструкцию на месте (рис. 25). Теперь видите, что, как бы резко ни рубил клинок и какое бы серьезное сопротивление ни встречал, только сломав хвостовик, можно было заставить рукоять меча рассыпаться. Сделать же это было крайне трудно; защищенный верхними накладками металл не подвергался слишком сильному воздействию при столкновении со щитом, шлемом или клинком противника, так что, если в железе, из которого ковали клинок, не было изъянов, хвостовик мог переломиться только чудом.

Латенские мечи последних пяти столетий до нашей эры в среднем были 36 дюймов в длину или около того, из них 30 дюймов приходилось на сам клинок. Иногда лезвия достигали 2,5 дюйма ширины у рукояти, а к концу сужались до 1⅞ дюйма. Некоторые из них были превосходного качества и сделаны по определенному образцу, которому различные мастера довольно точно следовали. Очень немногие из рукоятей мечей сохранились, и это позволяет предположить, что они, как и более поздние образцы, найденные в датских болотах, часто делались из кости, рога или дерева, которые со временем распадаются и исчезают, в отличие от металлических пластин. Почти все континентальные мечи латенской культуры сейчас состоят только из лезвий и основы ножен; сами по себе ножны чаще всего делались из дерева, покрытого кожей, которое не могло сохраниться хоть сколько-нибудь продолжительное время. Тем не менее иногда ножны все же делали из более прочных материалов: сохранилось несколько экземпляров из бронзы и железа. В Британии мы видим обратную ситуацию, поскольку большая часть ножен этого периода, обнаруженных археологами, была изготовлена из бронзы. Поверхность некоторых бронзовых ножен из Ла-Тене была покрыта тиснением, имитирующим кожу; ни на одной из британских находок следов такой обработки обнаружено не было. По-видимому, этот местный вариант украшения не смог распространиться достаточно широко.

Британские железные мечи образуют отдельный класс, поскольку в общем и целом их клинки были намного тоньше и слабее, чем у превосходных континентальных образцов; несмотря на это, их ножны, как я уже говорил, обычно делались из бронзы и часто украшались удивительно красивым орнаментом; фактически некоторые из них представляют собой те самые восхитительные произведения искусства, о которых я упоминал. Украшения выполнены в особом стиле, присущем кельтам, которые мастерски использовали бегущие узоры из простых на первый взгляд геометрических кривых. Впечатление это обманчиво, поскольку, казалось бы, повторяющийся мотив на самом деле оказывается исключительно сложным, живым и утонченным, как изгибы струй в бегущей воде; он выведен с силой и точностью, которой может достичь только подлинный мастер своего дела. Присмотревшись к образчику настоящего кельтского искусства, мы понимаем, что узор сложно было бы даже воспроизвести карандашом на бумаге, а ведь в данном случае мастер имел дело с металлом! Можно только удивляться сочетанию тонкого художественного вкуса с умением, которое позволило вложить его в бронзовое изделие и превратить в настоящее произведение искусства, достойное встать в один ряд с работами, имеющими мировое значение. После этого уже довольно трудно говорить о «диких и варварских» племенах древних кельтов, даже если больше ничего не знать об их религии, культуре и быте.

В большинстве случаев континентальные мечи представляли собой большое и тяжелое оружие, и на всей территории распространения сохраняли примерно одну и ту же форму с незначительными вариациями. Два главнейших типа представлены величественными, хорошо сохранившимися образцами, один из которых был найден в Дании (и теперь хранится в Датским национальном музее в Копенгагене), а другой – в Морингене, в Швейцарии (Национальный музей в Цюрихе). У них много общего, и в то же время они настолько хорошо демонстрируют основные различия между северноевропейским и южноевропейским типом мечей, что я подробно их опишу.

Первый нашли в Зеландии, в болотах Линдхольмгарда, и, возможно, это один из наиболее хорошо сохранившихся мечей латенского периода: по его виду невозможно предположить, что он две тысячи лет пролежал в торфянике. Впрочем, стоит отметить, что для оружия это достаточно благоприятная ситуация – позднее вы еще узнаете о находках, сделанных в датских болотах.

Широкое лезвие меча (3,5 см) очень незначительно (до 3 см) сужается к концу. Говоря о нем, не вполне правильно упоминать об острие, поскольку его, в сущности, нет. Клинок резко заканчивается изящным двойным изгибом с небольшим выступом посередине, а в центральной части лезвия проложены два углубленных канальца, разделенные небольшим ребром. Эти канальцы украшены текстурой, которую образуют тысячи маленьких дырочек, вытравленных на поверхности. Плечики меча сформированы в виде изящного двойного «S», над ними возвышается крестовина. Хвостовик очень длинный и сверху украшен маленьким сферическим навершием из серебра, увенчанным железным блоком пирамидальной формы, на котором заклепана оставшаяся часть стержня. Эта последняя черта предсказывает появление очень похожей практики изготовления рукояти в XIII–XV вв. В нижней части хвостовика находится металлический ободок, изначально являвшийся частью рукояти, возможно окружавший ее в стиле некоторых римско-британских мечей и большинства средневековых, существовавших в XV в. н. э. Ножны от этого меча сохранились, причем на удивление хорошо; они сделаны из двух выпуклых пластин тонкого железа. Они очень просты и не имели никакого орнамента, а подвешивались к перевязи с помощью двух железных колец, одно из которых расположено на ¹/₅ высоты ножен, а другое – на другом конце, примерно 8 дюймами ближе к кончику. Нижняя часть ножен, совершенно квадратная, заканчивается чем-то вроде бронзовой лепнины. Верхняя основа ножен (устье), также бронзовая, примыкает к рукояти так, что возникает ощущение двойной крестовины. В Скандинавии и Северной Германии находили целые ножны или их части того же типа, так что можно предположить, что он являлся характерным для данного района.

Рис. 26. Оковка бронзовых ножен для кинжала из Вандсворта. II или III в. до н. э. Британский музей

Меч из Морингена во многом похож на тот, который я только что описал. Его лезвие больше, но имеет примерно такую же форму, разве что немного резче сужается к широкому кончику в виде лопаточки, а его плечики изогнуты менее круто. От рукояти ничего не осталось, но хвостовик был такой же длины; заклепанному наверху кончику тщательно придали молотком форму небольшой сферы. «Медальон», или верхнее основание ножен этого меча, все еще на месте и говорит о том, что вешали его иначе, чем это обычно делали северяне. Это петля, через которую протягивали ремень, надежно прикрепляющийся к поясу или перевязи. Оковка ножен от этого меча утрачена, но сохранилось множество других – от сходных образцов. Предположительно это результат дальнейшего логического развития «крылатых» образцов, о которых я говорил в предыдущей главе. С изобретением петли для ремня, который поддерживал ножны (в то время как ножны гальштаттских мечей, нужно учитывать, можно было носить свободно, на ассирийский манер), отпала необходимость прицеплять оковку крюком к ноге или локтю для того, чтобы достать оружие. Поэтому крылышки тоже стали излишними; их стали плотно прижимать к нижней части ножен и усложнять форму центральной части оковки (рис. 26). Конечно, это всего лишь теория; мы не знаем точно, использовали ли крылатые оковки таким образом, как это только что было сказано, или в латенский период I они модифицировались согласно моему предположению. Такое умозаключение просто выглядит логическим.

Эти два превосходных экземпляра оружия, найденные в крайних точках района распространения мечей такого рода, находятся как бы на разных полюсах, а между ними расположены множество других, обнаруженных в погребениях или залежах. То, что во времена античности многие из них были уничтожены, – трагедия для археологов. До сих пор не обнаружено материалов этого периода, способных сравниться с датскими, но несколько находок соответствуют информации, содержавшейся в комментарии Орозия, который говорит в своем сочинении, посвященном победе кимвров над римлянами в 105 г.:

«Когда враги захватили два лагеря и огромное количество добычи, содержавшейся в них, они по какому-то странному и новому побуждению уничтожили все, что попало к ним в руки. Одежды разорвали на куски и выбросили, золото и серебро кинули в реку, кольцевую броню сломали на куски, лошадиную сбрую уничтожили, а самих лошадей также швырнули в воду, людям привязали на шеи веревки и повесили на деревьях, так что добычи у победителей оказалось не больше, чем они проявили милосердия к побежденным».

Кстати, стоит отметить, что здесь Орозий ссылается на «кольцевую броню», понятие, о котором мало где упоминается и мало что известно. Это весьма интересный момент, на котором стоило бы остановиться поподробнее, но я не ставлю себе задачи исследовать происхождение и развитие защитных приспособлений иначе как в самых общих чертах: в работах археологов им и без того уделяется большое внимание, а количество трудов по происхождению, истории и изменениям в конструкции средневековых доспехов и вовсе безгранично. Мне же хотелось бы большую часть книги посвятить оружию. Однако вернемся к событиям, которые для археологов имеют огромное значение и которым мы обязаны получением невероятного количества хорошо сохранившегося материала, во многих случаях неизвестного доселе.

Юлий Цезарь, писавший пятьюдесятью годами позже Орозия, об обычаях галлов говорит:

«Когда они решают идти на бой, то обыкновенно посвящают богу Марсу всю добычу, которую надеются получить. После победы они приносят захваченных животных в жертву, а все вещи собирают в одном месте. Во владениях многих племен на священной земле лежат огромные кучи захваченного добра, и практически неизвестны случаи, когда кто-нибудь осмеливался нарушить религиозные установки и принести свою добычу домой или взять что-нибудь из того, что уже лежит в этой куче. Такое преступление наказывается ужасной, мучительной смертью».

И далее: «Во многих государствах можно увидеть груды таких вещей, лежащих в священном месте». Одним из таких мест был Ллин-Кериг, где по прошествии довольно большого времени во время добычи торфа были найдены железные и бронзовые предметы. Очевидно, их не оставили на открытом месте, а бросили в пруд. Обнаружено было несколько мечей, сломанных и не отличавшихся особенно высоким качеством (с узким лезвием, слабым и плохо обозначенным сечением). Другие такие залежи были открыты в Лиснакрогере, и в них обнаружились несколько превосходных ножен и несколько клинков, по размеру меньше обычных.

Рис. 27. Декоративное украшение на бронзовых ножнах, найденных в Лиснакрогере. I в. до н. э.

У ножен более позднего периода можно отметить одну характерную черту: все украшения расположены на петле для ремня, которая теперь занимает центральное положение, причем в верхней и нижней части ножен расположены украшенные орнаментом завершения. В результате в подвешенном состоянии петля оказывается на внешней стороне, в то время как прежде она была внутри. Кроме того, в данном случае узкий ремень с параллельными сторонами расширен как выше, так и ниже петли для того, чтобы нести эти завершения. Этот вариант является предшественником множества ножен позднего железного века, т. е. первых трех столетий нашей эры. Эти британские ножны отличаются и тем, что на некоторых находятся две декоративные бляшки (часто покрытые эмалью), которые крепятся возле рукояти меча; подобные украшения находили на многих северных мечах вплоть до начала эпохи викингов (рис. 27).

В Британии мечи в целом, судя по всему, появились позднее, чем на континенте (лишь немногие были созданы раньше 150 г. до н. э.).

Рис. 28. Три меча из Британии. Ла-Тене III. Британский музей

Возможно, что самые поздние из них представляют наибольший интерес, хотя качество украшений на них сильно снижается, а на целиком сохранившемся экземпляре из Дурхема (рис. 28, b) оно настолько плохо, что их можно без преувеличения назвать дешевыми и вульгарными. Тем не менее у этих мечей хороший клинок, явно римского производства. Сохранилось несколько экземпляров с целыми или практически целыми рукоятями; по всему видно, что это римско-британский, а не чисто кельтский тип (на рис. 28, а и 28, с изображены два меча, датируемые I в. н. э.).

Рис. 29. Железный меч с одним лезвием. III в. до н. э. Северная Германия

В последней главе я описал греческий копис. В этот же период (последние два века до нашей эры) в Скандинавии и на севере и северо-востоке Германии, на землях, которые изначально занимали бургунды, можно было обнаружить оружие, очень похожее по форме на греческое, даже по рукояти довольно странного вида (рис. 29). Я думаю, очень вероятно, что эти мечи произошли от греческих кописов, поскольку в тех районах, где они, по-видимому, использовались чаще всего, торговые пути пролегали вдоль текущих на юг рек Восточной Германии и Польши (таких, как Одер или Вистула). По ним суда могли достичь Паннонии, Дакии и Фракии, жители которых имели тесные контакты с греками. Этот тип меча (его называют «сакс», и это не последнее упоминание о нем) до конца периода господства викингов был популярен на севере и не менял своей формы. В Средние века он был известен под именем «фальчиона», а в более новое время его называли саблей. Поскольку происхождение этого оружия можно проследить вплоть до его древнеегипетского предка, мало кто сомневается в том, что кавалерийская сабля имеет весьма почтенную историю, хотя она известна далеко не всем, по крайней мере в полном объеме.

Прежде чем мы закончим описание мечей этого периода, нелишне будет поговорить и о материале, из которого их делали. Принято считать, что сталь была неизвестна до более позднего периода, но специальные анализы показали, что ее использовали при изготовлении колесниц из Ллин-Кериг, а это позволяет предположить, что то же самое происходило и с клинками мечей. У Плутарха есть интересный комментарий по поводу эффективности кельтских мечей: он говорит, что во время кампании против галлов вынужден был спешно приказать изготовить для большинства своих людей железные шлемы, которые могли бы противостоять варварскому оружию.

Доказательством особой выделки этих мечей могут служить клейма кузнецов, вытисненные на лезвии многих из них. Они сделаны совершенно таким же образом, как и в период с XIV по XVII в. н. э., то есть отштампованы в металле, чаще всего возле рукояти, но иногда и на хвостовике, под ней. Эти знаки имеют различную форму, в основном воспроизводящую фигуры зверей или человека, к примеру вепря или согнувшегося мужчину. На фрагменте меча из Марны, хранящемся в Британском музее, находится глубоко вдавленное изображение половинки луны с человеческим лицом в ней, предвосхитившее популярную немецкую марку XVII в. на тысячу восемьсот лет. Позднее, во время исследования мечей первых трех столетий нашей эры, образцов, найденных в датских болотах, мы еще встретимся с клеймами такого типа, а также с некоторыми другими.

Копье есть копье, вне зависимости от того, когда оно было сделано – в середине бронзового века или в XIX столетии. Здесь мало простора для воображения, и одни и те же формы сохраняются в любой век и в любом месте. Что ни говори, но из сочетания лезвия ножа и палки (именно таково было происхождение первого копья) трудно извлечь нечто новое; основные вариации здесь происходят в области наконечника, да и то их известно довольно ограниченное количество. В латенский период наконечники копий были такого же размера и формы, что и раньше; изменились только декоративные мотивы. Некоторые из них были большими листовидными, некоторые – широкими и больше напоминали острия пик XIX в. (рис. 30). Только один из типов, судя по всему, является характерным исключительно для этого периода: волнообразный наконечник, похожий на малайский крис.

Рис. 30. Пики латенского периода

Щит латенского периода преимущественно имел овальную форму. Это ясно отображено на нескольких галльских статуях, а в Британском музее есть маленькая оловянная фигурка, похожая на средневековую эмблему пилигрима и изображающая воина с таким щитом в руках. Похожие два щита были найдены в болотах Хьертспринг (приблизительно 300 г. до н. э.); они изготовлены из дерева и имеют продолговатые выпуклости в центре, такие же, как и на монументах. Видимо, по большей части щиты делали простыми и ничем не украшали, но бывали и исключения: в Британии есть два щита периода Ла-Тене III, оба овальной формы, но, в отличие от континентального варианта, имеющие небольшой перехват в середине. Один из них, найденный в реке Уитем близ Линкольна, довольно велик (3 фута 8 дюймов в длину), другой, из Баттерси (найден в Темзе), меньше по размеру; оба сделаны из бронзы и украшены орнаментом. Слой бронзы находится сверху и очень тонок, видимо, изначально он был подбит несколькими слоями кожи. Важнее всего в этих щитах конечно же украшения. На первом из них типично британский орнамент, который часто встречается на ножнах и упряжи колесниц, но второй можно сравнить с лучшими шедеврами любого времени и любого места. Это не просто превосходный образец работы по металлу: это великое произведение искусства, которое должно стоять в одном ряду с Парфеноном или статуей Давида работы Микеланджело. Невозможно отдать ему должное в описании; не увидев это прекрасное произведение, нельзя понять его очарования. В нем нет ничего агрессивного, боевого; он не очень большой, на нем нет ни драгоценных металлов, ни ювелирной инкрустации. Цвета на нем спокойные, но блестящий румянец бронзы в сочетании с малиновыми эмалевыми вкладками и с легким, артистичным дизайном оставляет незабываемое впечатление. Из всего созданного людьми оружия это самое красивое. Возможно, что археологам предстоит найти нечто еще более чудесное, но это нечто должно быть исключительно прекрасным, чтобы сравниться со щитом из этого славного места.

Судя по всему, в течение всего кельтского бронзового века воины знатного рода вели бои на колесницах. Хотя большинство повозок, найденных в гальштаттских погребениях, было снабжено четырьмя колесами (например, те, что были обнаружены в скифских гробницах и были сделаны между 600-м и 100 гг. до н. э.), изображение двухколесной колесницы на стене шведского склепа бронзового века доказывает, что они были известны в X в. до н. э. как на севере, так и на юге Европы. По свидетельству Полибия, в III в. до н. э. галльский метод ведения сражений заключался не в том, чтобы с начала до конца сражения биться сидя в колеснице, как это делали в Британии четырьмя столетиями позже; вместо этого воины яростно бросались в колесницах на строй противника, осыпая его метательным оружием и при этом стараясь поразить и (желательно) напугать его ревом боевых рогов и грозными криками. После внушительной демонстрации своей мощи и решимости бойцы спешивались и двигались дальше, чтобы сразиться в поединке с вражескими воинами, оставляя колесницы поблизости на тот случай, если придется спешно бежать. Это сильно напоминает поведение героев «Илиады» Гомера.

Описывая битву при Теламоне в 225 г., когда нашествие галлов в Италию удалось повернуть назад, Полибий упоминает воинов, называвшихся «gesatae» (кельтский термин, обозначавший копейщиков). Эти отряды похожи на более поздние ирландские «Fianna» – вольный отряд воинов, живших бродячей жизнью наемников и не служивших никакому конкретному племени. Особенность упоминаемых историком воинов заключалась в том, что они сражались обнаженными. По-видимому, это был древний кельтский обычай, постепенно отмиравший по мере того, как люди становились цивилизованнее. Делалось это не с целью бравады, а для того, чтобы призвать милость божества. Тысячу лет спустя викинги – берсерки вели себя подобным же образом.

Рис. 31. Колесница гиттитов из храма Рамзеса III в Фивах

Судя по всему, везде, где люди сражались на колесницах, использовался один и тот же метод – воин атаковал противника с помощью лука, дротиков, или метательного копья, или, на близком расстоянии, меча (в Британии сражающийся часто бежал впереди между двумя лошадьми для того, чтобы подобраться к врагу как можно ближе). Второй же (не слуга, а более молодой человек того же социального статуса) в это время правил лошадьми и прикрывал первого своим щитом. Вполне логично будет предположить, что такой способ ведения боя диктовал и форму этого самого щита: без сомнения, в колеснице продолговатый вариант наподобие изделия из Баттерси был куда эффективнее круглого. Интересно, что приблизительно в 1200 г. гиттиты использовали изделия, несколько похожие на британские – они заметно сужались посередине. На рис. 31 (барельеф в храме Рамзеса III, в Фивах) показано, как их использовали.

Рис. 32. Рисованные фигуры. V в. до н. э., аттическая краснолаковая керамика. Бостонский музей изящных искусств

Как мы уже знаем благодаря тацитовскому комментарию, касавшемуся обычаев германцев, щит был очень почитаемым предметом; считалось высшей степенью позора потерять его или оставить на поле боя. Об этом можно судить по известному высказыванию спартанской женщины, которая, провожая сына на бой, велела ему вернуться «со Щитом или на щите». Однако не все греки исповедовали этот суровый идеал. Ионийский поэт Архилох довольно весело писал:

Греческий щит классического периода имел круглую или овальную форму и был заметно выгнут, что позволяет обеспечить наилучшую защиту. По описанию Гомера можно понять, что эти щиты делали из бронзы, возможно, подбитой кожей (но не «семикожными», как щит Аякса: эти, меньшего размера, должны быть относительно легкими, чтобы ими легко было манипулировать). Рисунок на аттической вазе 480 г. до н. э. (рис. 32) дает вполне ясное представление о том, как они выглядели внутри и снаружи и как их использовали воины. Мужчина вверху слева изготовился к бою; на внутренней стороне щита можно разглядеть широкий ремень, под который продета его рука, но ремешок меньшего размера, который он сжимает в ладони, не виден. Заметно, что щит очень сильно выгнут и по форме напоминает плоскую чашу, увеличенную во много раз. У двух людей, которых вот-вот должны будут атаковать, нет щитов, но тот, что слева, обмотал левую руку своим коротким плащом (круглый предмет, свисающий с его шеи, – головной убор, а не щит). В нижней части картины двоих людей со щитами, по-видимому, атакует тот, у которого есть только меч и плащ. Тот, что в середине, держит щит перед собой так, чтобы он закрывал его целиком, тогда как другой выглядит очень неуклюже, держа свой горизонтально – в классическом для греков положении перед атакой.

Здесь, всего в двух рисованных сценах, можно найти превосходное изображение греческого оружия и узнать, как его использовали; и, поскольку мы знаем, что горцы точно так же действовали своим широким мечом и круглым щитом, можно заключить, что люди бронзового века в общем и целом сражались подобным образом. Вполне понятно, зачем во время атаки щит держали горизонтально, будь то при ходьбе или при беге: если предмет такого размера держать перед собой близко к телу, то колени будут задевать за его нижнюю кромку. Щит нужно держать на отлете, но в положении, когда он всегда готов к защите, в то время как мечом в другой руке можно ударить снизу в защитное приспособление противника или, наоборот, сверху, целясь в шею.

По форме и размеру щит римских легионеров был похож на древнеегипетские, имел нечто общее с кельтскими: он был прямоугольным, высотой от подбородка до колен и закрывал все тело. Для своих целей это был очень эффективный образец, хотя его применение было строго ограничено особенностями пехотной тактики. Римские кавалеристы носили круглый щит меньшего размера, поскольку большим и прямоугольным было бы совершенно невозможно действовать, сидя верхом.

Рис. 33. Галльские шлемы

Судя по всему, кельты носили шлемы двух вполне определенных типов: один полностью принадлежащий им, а другой более «классический». Все шлемы первого типа представляли собой вариации на тему круглой шапочки, закрывавшей голову и сделанной из бронзы; на некоторых, найденных в Британии, был еще длинный выступ, торчащий над глазами на манер козырька жокейского головного убора. Другие, обнаруженные во французских захоронениях, напоминают высокие ассирийские шлемы: круглая основа без полей, вверху сужающаяся и сходящаяся к высокому заостренному концу (рис. 33, а). Один из этих шлемов ощутимо напоминает германские «pikelhaube» 1914 г., у которых не хватает только острого выступа (рис. 33, с). Некоторые североитальянские щиты по форме более изящны и похожи на так называемые «celata» конца XV в. Этот шлем лишь слегка расширяется сзади, для того чтобы предохранить основание черепа, и нижний его конец украшен так, чтобы попытаться создать впечатление волос, ниспадающих из-под кромки (рис. 33, b).

Рис. 34. Галльские шлемы с барельефов на арке в Оранже

Некоторые из наиболее интересных галльских шлемов можно увидеть на скульптурах римского периода. На рис. 34 изображены два из них, с триумфальной арки в Оранже. Как видно, здесь в основе лежат римские шлемы, с типичными лицевыми пластинами и задним щитком, защищающим шею, но украшения в виде рогов и колеса характерны для варваров и известны с древнейших времен. На шлемах бронзового века, найденных в Швеции, обнаружены такие же рога, а колесо, как известно, часто встречалось в то же время как символ, имеющий огромное (хотя и неизвестное нам) значение. В процессе изучения оружия средневекового периода мы постоянно будем сталкиваться с ним, и тем не менее если прогуляться по тротуарам маленьких и больших западных городов, то на граните бордюрного камня по-прежнему можно встретить эти изображения в виде клейма каменотеса. Там же встречаются и различные другие марки, которые во времена викингов красовались на металле клинков. Такова преемственность веков – предметы, которые некогда имели огромное значение, превращаются всего лишь в символы, но все же остаются в памяти.

На основании колонны Траяна мы видим множество шлемов типа, который, по-видимому, был комбинацией римских, с лицевыми и шейными пластинами, и конических галльских: это трофеи, отнятые у пленных даков. Основу составляют ленты, одна из которых идет горизонтально над бровями, а две другие выгибаются вверх и перекрещиваются на макушке. Между ними вставлялись пластины (рис. 35). По большей части от этих римско-галльских шлемов и произошли франкские и шведские шлемы VI и VII вв. Интересно, что очень похожие объекты находили в Персии. Эти предметы, датируемые VI в., практически неотличимы от франкских и явно ведут свое начало из того же источника.

Рис. 35. Дакские шлемы с барельефов на основании колонны Траяна

Единственные доспехи, сохранившиеся с того времени, это кольчуга; среди остатков колесниц и другого военного снаряжения латенского периода III, обнаруженных поблизости от Тифенау (Швеция) в 1851 г., находили обрывки из нескольких звеньев. Галльский вождь на статуе I в. н. э., одет в кольчугу, другая изображена среди военных трофеев в Пергануме, а третья – на основании колонны Траяна. Судя по всему, все они делались по единому образцу: длиной до середины бедра, с рукавами до локтя и кольцевым воротом. Этот стиль был популярен вплоть до XI в. Вряд ли кельтские воины носили какие-либо еще доспехи; до сих пор не находили ничего, что позволило бы это утверждать. Конечно, вполне возможно, что они пользовались различными доспехами из кожи, чем-нибудь вроде чрезвычайно эффективных кожаных защитных камзолов XVII в., но от них ничего не осталось бы в земле. Из комментариев римских историков мы знаем, что варвары не слишком полагались на броню, хотя можно поверить, что не все они заходили так далеко, как кимвры, которые перед боем не надевали доспехи, а снимали с себя последнюю одежду и шли на врага совершенно нагими – обычай, который производил огромное впечатление на римлян.

Оловянный варвар из Британского музея одет в короткий килт или пару бриджей, и кроме того, на нем мы видим металлические рукавицы из чего-то, что должно было изображать кольчугу или чешуйки из металла или рога, заходящие друг на друга и закрепленные на тканевой основе.

Мы закончим обсуждение доспехов варваров последних двух столетий до нашей эры вопросом, который поможет нам перенестись поближе к следующему периоду, включавшему в себя Великое переселение народов и конец римского владычества на западе. На юге России (Керчь, Ромны, Волковичи), в скифских могилах IV в. до н. э., обнаружены кипы узких металлических лент или полос с дырочками на одинаковых интервалах, в которые была пропущена металлическая проволока, скреплявшая их так, что они заходили одна на другую. По-видимому, это остатки чего-то вроде традиционных восточных доспехов. В надлежащем месте мы подробно исследуем этот предмет, но возможно, что не так уж бессмысленным окажется следующее допущение: если такие сборные доспехи существовали у скифов еще в 400 г. до н. э., то почему они не могли быть известны кельтам в Дакии, Галлии и Паннонии? На этот вопрос нельзя получить ответ до тех пор, пока не обнаружены веские доказательства верности этой теории, но одна из самых увлекательных сторон археологии заключается в том, что в земле до сих пор лежит намного больше, чем когда-либо было выкопано.