IV
На похоронах Ника не плакала, как многие девушки из редакции. Чувствуя неловкость за свои сухие глаза и излишнее любопытство, так некстати поднявшее голову, она украдкой обвела взглядом толпившихся возле свежей могилы людей. Проводить Стаса в последний путь пришло много народа: фотограф он был довольно известный. Разглядывая его друзей, коллег и родственников, Ника неприлично надолго, рискуя быть разоблаченной в своем неуместном любопытстве, задержала взгляд на вдове Стаса. Когда-то от местных кумушек-сплетниц она слышала, что супруга фотографа старше его на несколько лет, и ожидала увидеть оплывшую тетку с печатью усталости на простоватом лице и испорченными перманентом волосами. Но вдова Стаса оказалась молодой женщиной с тонкими правильными чертами лица и темными, как маслины, глазами, выдававшими примесь южной крови. Держалась она довольно стойко, провожала своего неверного мужа в последний путь без истерик и рыданий. Ее привлекательному лицу удивительно шла аристократичная выдержанная скорбь. Ника с недоумением подумала о том, как Стас мог направо и налево изменять такой женщине. Неудивительно, что сейчас она хоронит своего неверного супруга с такой отчужденной холодностью.
Спохватившись, что нехорошо осуждать ушедшего в мир иной, Ника отвела взгляд. Странное ощущение – находиться на похоронах безвременно ушедшего талантливого коллеги, с которым она была в неплохих отношениях, и сейчас ровным счетом ничего не испытывать: ни скорби, ни сожаления, ни грусти. Может, лишь… небольшую скуку и досаду. Будто находится она не на похоронах, а на неинтересном светском мероприятии, на которое ее обязали явиться.
Длинная очередь в тяжелом молчании медленно двигалась к гробу – прощаться. Ника положила свои цветы и отошла в сторону, уступая место другим. Чуть поодаль она заметила молодого мужчину с букетом белых гвоздик, державшегося особняком. Незнакомец не торопился подходить к гробу, и у Ники неожиданно возникло предположение, что вообще пришел он не к Стасу. Словно в подтверждение ее мыслей, мужчина, встретившись на короткое мгновение с девушкой взглядом, поспешно отвернулся, присел над одной из соседних могил и с преувеличенным почтением возложил на нее цветы.
…Где-то она уже видела его. И эту высокую худую фигуру, облаченную в черное пальто, и «иконописное» лицо с тонким прямым носом. Длинные, чуть вьющиеся русые волосы и короткая бородка придавали лицу мужчины еще больше сходства с божественным ликом, но иллюзию святости разбивала арктическая холодность светлых почти до прозрачности глаз.
Никины размышления прервала некрасивая своей публичностью сцена. Когда гроб опустили в землю, секретарша Лера, до этого в смиренном оцепенении смотревшая в черноту ямы, неожиданно громко и визгливо заголосила и, проворно расталкивая толпу локтями, бросилась к могиле. Еще мгновение, и красавица Лерочка скатилась бы по осыпающейся свежей земле в яму. Ее, отчаянно брыкающуюся, успели поймать на самом краю и отвести в сторонку. Ника краем глаза заметила, что жена Стаса, на чьих глазах произошла эта сцена, лишь презрительно поморщилась и легонько сжала пальцами ладонь высокого импозантного мужчины, который всю церемонию находился с ней рядом.
Когда все закончилось, Ника неожиданно для себя задержалась возле могилы. Сунув руки в карманы дубленки и ежась от холода, она, не мигая, смотрела на свежую земляную насыпь, скрытую венками и цветами, на развевающиеся на ветру черные ленточки, привязанные к искусственной хвое, которые словно порывались взлететь, покинуть это унылое место. И, наконец, пришло осознание, что красавчика Стаса больше нет, что теперь он принадлежит не миру живых людей, а этой холодной мертвой земле.
– Упокоился рано, сердешный…
Услышав за спиной тихий голос, Ника испуганно вздрогнула и, резко обернувшись, увидела маленькую сгорбленную старушку, которая скорбно глядела туда же, куда и она.
– Не по своей воле-то…
Старушка вздохнула, выпростала руку из-под пухового платка, которым по-старушечьи крест-накрест был перевязан для тепла ее ветхий полушубочек, и торопливо перекрестилась. Сморщенное, как печеное яблоко, маленькое личико, истончившиеся до блеклой линии губы, выцветшие от времени глаза и крупное, размером с пятак, родимое пятно на левой щеке. Обычная старая женщина. Для Ники все старушки, как и младенцы, были на одно лицо.
– Почему вы так сказали? Про то, что не по своей воле он упокоился?
– Да как же, милая. – Бабулька едва заметно пожала закутанными в платок плечами. – Молодые такие не по своей воле уходят. Я тут, на кладбище, уже столько похорон повидала… Знаю почти все про здешних покойников, к кому родственники приходят, к кому – нет. И приходящих знаю многих – примелькались.
– А его тоже? – быстро спросила Ника, указывая на мужчину с иконописным лицом, который теперь спешными размашистыми шагами направлялся в сторону выхода.
– Нет, – после некоторых раздумий уверенно ответила старушка. – Его я тут никогда не видела. Да и непонятно, к кому он пришел: смотрел на похороны, однако не подошел, а цветы положил на могилу Клавдии Ковалевой, упокоившейся тремя днями раньше. Я помню похороны Клавдии, и этого человека среди ее родственников не было.
Старушка замолчала, но не успела Ника поблагодарить ее за сказанное, как она вдруг произнесла:
– Но он вернется сюда. Мертвец.
– Что? – переспросила, встрепенувшись, девушка. Слова старушки, произнесенные свистящим шепотом, заставили ее боязливо поежиться.
– Мертвый он, говорю, этот мужчина. Не жилец. Я такие вещи чувствую.
И старушка вновь, вздохнув, перекрестилась. Ника, для собственного успокоения решив, что разговаривает с сумасшедшей, поспешно попрощалась с бабушкой и бросилась догонять коллег.
– Берегись, деточка! – раздался за ее спиной голос старушки, и девушка невольно замедлила шаг. – Печать смерти и на тебе лежит!
Нике удалось уйти из ресторана, в котором проходили поминки, раньше остальных приглашенных. В душном, переполненном людьми помещении ей перестало хватать воздуха, и она, воспользовавшись тем, что при таком количестве народа вряд ли кто-то заметит ее уход, незаметно ускользнула. Остановившись в дверях, девушка сделала несколько жадных вдохов и только после этого, почувствовав себя лучше, спустилась с крыльца.
Она ошиблась, решив, что ее уход останется незамеченным. Едва Ника направилась в сторону метро, как за ее спиной раздался звонкий девичий голос:
– Вероника! Болдырева! Подожди!
Оглянувшись, она увидела, что ее торопливо, оскальзываясь на обледеневшем снегу и рискуя упасть, догоняет Лера.
– Уже уходишь?
В голосе Лерочки просквозила странная смесь отчаяния и радости. Она будто была рада встретить Нику, но в то же время расстроилась из-за ее ухода. Кажется, на поминках Валерии не было.
– Да.
– Мне нужно с тобой поговорить. Опять. Я тебя специально в машине сидела караулила. Хочешь, подвезу потом прямо к дому?
И хоть изначально Ника собиралась пройтись на свежем воздухе, отказать Лере она не смогла. О чем собиралась говорить с ней Сосновских, она уже догадалась. О Стасе, о ком еще.
– А почему тебя в ресторане не было? – поинтересовалась Ника, направляясь следом за Лерочкой к одной из припаркованных во дворе ресторана машин.
– Не смогла. Сидеть за одним столом с его женой, выслушивать слова о том, какой он был хороший и как его будет нам не хватать, – это выше моих сил.
Ника, усаживаясь в пахнущий тонкими духами салон иномарки, понимающе кивнула. Лера заняла водительское сиденье, но не торопилась заводить машину. Вместо этого она, будто не решаясь начать, бросила на Нику пару коротких взглядов и зачем-то включила и выключила магнитолу.
– Мне тебе кое-что сказать надо, – начала, наконец, она. И после короткой паузы торжественно объявила: – Я еду в ту деревню, в которой умер Стас.
– Глупость какая! – вырвалось у Ники, но она тут же прикусила язык, заметив мелькнувший в васильковых глазах Лерочки гнев.
– Я так и знала, что ты так отреагируешь! – воскликнула Сосновских.
– Подожди, подожди, Лера. Тише ты, – попыталась остудить ее Ника. – Зачем тебе туда ехать? Стас умер от сердечного приступа, его сегодня похоронили и…
– Он не мог умереть от сердечного приступа! – закричала Валерия. – Вот, смотри!
Она порылась в своей сумочке и сунула Нике тощую пачку каких-то бумаг.
– Что это?
– Копия его медицинской карты из клиники, в которую он обращался. Ты же знаешь, в социальный пакет для сотрудников нашей редакции входит медицинская страховка, по которой мы можем обслуживаться в нескольких коммерческих клиниках. Так вот, я воспользовалась кое-какими связями и достала копию медицинской карты Стаса. Он обращался в клинику всего два раза, и то для того лишь, чтобы пройти обследование. В карте нет ни одной пометки о том, что у Стаса были какие-то проблемы с сердцем. Он очень следил за своим здоровьем, посещал тренажерный зал, старался правильно питаться…
А Лерочка не так глупа, как кажется. Ника с уважением покосилась на девушку и быстро просмотрела копию медицинской карты Шатрова. Действительно, записей было очень мало, и касались они двух пройденных обследований. Первое Стас прошел год назад, второе – совсем недавно, в январе. И в обоих медицинских заключениях значилось, что был Шатров здоров.
– Вот видишь! – торжествующе воскликнула Лерочка, когда Ника молча протянула ей бумаги. – Не было у него проблем с сердцем! Я поеду в ту деревню и буду разговаривать с милицией, с медиками, которые написали заключение о его смерти, чтобы добиться правды. И, будь спокойна, я ее добьюсь!
Глаза Сосновских на этот раз полыхнули фанатичным блеском, и Ника невольно поежилась.
– Ну хорошо, Лера, поедешь ты… Хотя, если честно, все равно не понимаю, какую пользу тебе принесет это расследование.
– Если его убили, то виновные будут найдены и понесут заслуженное наказание! – с пафосом, будто давая клятву, выпалила Лера.
«Убили», приехали. Ника еле сдержала колкое замечание и только из уважения к Лерочкиному горю промолчала.
– Я тебе это все рассказываю не просто так, – продолжила Валерия. – Мне нужна твоя помощь. Дай мне подробные координаты того места, где все произошло, и еще раз расскажи в деталях о случившемся.
Лерины слова вновь вызвали воспоминания, о которых хотелось забыть. Лицо Стаса, искаженное ужасом, седые на висках волосы. Гримаса страха и на лице Эдуарда. Их лица – красивое, породистое Стаса и невзрачное, скучное Эдички – стали похожи, словно лица близнецов. Смерть их будто уравняла, подвела под общий знаменатель. Нике, как сейчас Лере, плохо верилось в то, что ее друг Эдичка, как и Стас, умер от сердечной недостаточности. Но как знать…
– Надеюсь, хоть не одна туда поедешь? – сдалась Ника перед такой горячностью Валерии.
– Брата попрошу сопроводить, – тихо вымолвила та. – Хотела попросить тебя, но…
– Нет. Даже не уговаривай.
– Я знала, что ты откажешься. Ладно, пусть так, расскажи мне только, как туда добраться и с кем побеседовать. Дальше я сама разберусь.
Ника помедлила с ответом. Отвернувшись к окну, она смотрела на освещенный двор ресторана. На крыльцо вышло несколько сотрудников редакции и, закурив, принялись резво о чем-то спорить. С такой горячностью в курилках обычно обсуждали материал, анонсы о котором планировали вынести на обложку. Нике показалось, что в этот раз сотрудники судачили о неожиданной кончине фотографа. Стало неприятно. Лера, быстро взглянув на крыльцо, видимо, подумала о том же, потому что завела машину и плавно тронулась с места.
– Куда тебя везти?
Ника назвала адрес и бросила прощальный взгляд на ресторан. Коллеги все как один повернули головы в сторону отъезжающей машины. Наверняка узнали иномарку секретарши и теперь с удовольствием перемоют Сосновских косточки. Припомнят ей и любовную связь с покойным, и скандал на кладбище, и то, что Валерия так и не появилась на поминках. Нике внезапно стало жаль Лерочку. И она пригласила ее к себе.
Курить хотелось смертельно, а сигареты, как назло, закончились. Как же он, заядлый курильщик, так лопухнулся, забыл купить сигареты по пути домой? И спохватился лишь после позднего ужина из полуфабрикатов, приготовленного утомленной и раздраженной Лилькой. «Картонную» еду хотелось закурить, чтобы создать видимость сытного удовлетворения. И, по-буржуйски, хорошей сигарой. Но казенный, почему-то вызывающий ассоциации с сухим пайком ужин не заслуживал ароматной сигары, а тянул разве что на дешевую сигарету, да и той не оказалось. Андрей разочарованно заглянул в пустую пачку, обнаружил лишь табачные крошки и в сердцах смял поддавшийся картон.
– Лиль, я за сигаретами! – зычно оповестил он жену, которая в ответ разразилась недовольной тирадой о вреде курения, табачной вони и потраченных на этот яд деньгах. Андрей досадливо поморщился. Словно подросток, желающий незаметно проскользнуть мимо родителей, он воровато натянул куртку и, на ходу застегиваясь, выскочил за дверь. Курить захотелось еще сильней.
В этот поздний час табачные палатки оказались закрытыми, а до круглосуточного супермаркета – добрых пятнадцать-двадцать минут пешком. Но Андрею прогулка была на руку. Он поднял воротник армейской куртки и сунул руки в карманы. Перчатки не захватил, шапку – тоже. Впрочем, на улице будто потеплело: то ли ветер стих, то ли создавалась видимость тепла от падающего на безлюдную улицу желтого, как дынный бок, света фонарей. То ли просто согревала мысль, что скоро он чиркнет зажигалкой и с наслаждением вдохнет горьковатый дым.
День выдался не то чтобы сложным, он оказался самым что ни на есть обычным, но из-за этой похожести на другие дни и казался тяжелым. Лилька привычно припозднилась и с порога выразила недовольство. Она в последнее время слишком часто раздражалась и, как казалось Андрею, специально искала поводы, чтобы придраться к чему-нибудь. На этот раз жена затеяла скандал из-за того, что он ужинал бутербродами в комнате, перед телевизором, и якобы крошил на ковер. Завязалась обязательная в последнее время перебранка. Они поругивались лениво, без накала, скучно, заменяя перепалкой обыденный разговор двух уставших людей, встретившихся после трудового дня за ужином. Обменявшись упреками и придирками, как обмениваются новостями, оба, как по сигналу, смолкли, когда звякнула микроволновка, извещающая, что «картонный» ужин готов. Ели они уже молча.
Андрей вышел из магазина и прямо на крыльце жадно закурил. Ему захотелось отвоевать у времени резерв, равный одной-двум неспешно выкуренным сигаретам, прежде чем возвращаться в свою не слишком комфортную домашнюю жизнь. Он смотрел, как на перекрестке мигает светофор, меняя цвета, как новогодняя гирлянда. И как ненадолго притормаживают на красный свет одинаково темно-серые в ночном освещении машины, которые затем срываются с места со стремительностью породистых скакунов. Торопятся в уютные «стойла» после долгого дневного марафона. Андрей с педантичной аккуратностью затушил окурок о край урны и после недолгих колебаний вновь закурил. Он не спешил, в отличие от полуночно-серых машин и припозднившихся прохожих.
Супермаркет располагался в людном месте – на пересечении двух широких улиц, и, несмотря на поздний час, мимо магазина нет-нет кто-нибудь да проходил. Спешил-торопился попасть в теплое нутро своей квартиры, вдохнуть домашний запах, съесть горячий ужин и после расслабляющего душа нырнуть под одеяло, ставя тем самым финальную точку в этом дописанном до конца дне.
Кто-то кого-то ждет. Так не бывает, чтобы кто-то кого-то не ждал. Если не жена-муж-дети-родители, то кот, собака, канарейка или хотя бы безмолвные рыбки в аквариуме. Андрею тоже хотелось, чтобы его ждали, волновались и предвкушали, как он войдет в квартиру, принося с собой порыв холодного воздуха и аромат зимней свежести. И обхватили бы горячими ладонями его раскрасневшиеся колючие щеки. Лилька так делала когда-то – давным-давно, в какой-то другой, забытой жизни…
Андрей вздохнул и с сожалением покосился на дотлевающую сигарету: табаком он уже насытился, а задержаться хотелось еще хоть на пару-тройку минут, чтобы посмаковать иллюзию, что жена ждет его и волнуется. Он достал мобильный телефон и, глядя на освещенные окна квартир ближайшего к супермаркету дома, за которыми пряталось чужое счастье, почему-то подумал о Нике. О ней подумалось неожиданно, ведь он практически никогда не думал о ней, этой смешной девчонке, похожей на мальчишку-подростка, но стало интересно узнать, чем она сейчас занята. Наверное, сидит себе за компьютером, подтянув в кресло ноги в толстых шерстяных носках, и, изображая серьезного борца за правду, набивает очередную статью. Позвонить ей? Но он никогда не звонил ей. Да и нет у него Никиного номера. А позвонить кому-нибудь хотелось – так остро Андрей вдруг ощутил свое одиночество. И он набрал номер сестры. Не отвечает… Видимо, укладывает Дарью спать. Андрей дослушал до пятого гудка и отключился. Плохо, если он ненароком разбудил племянницу. Глупо. Очень. Поддался секундному порыву, ей-богу, как кисейная барышня. С чего решил он, что одинок? Не одинок он, да и не пристало взрослому мужчине жаловаться. Андрей, досадуя на себя, сунул мобильник в карман.
Конец ознакомительного фрагмента.