Благодарю всех, кто, сам того не зная, принял участие в создании этой книги.
Спасибо вам за вашу деятельность и неравнодушное отношение.
Спасибо больничным клоунам Василисе Ивановой из Вологды и Константину Седову.
Спасибо поэту Екатерине Михайловой.
Спасибо поисково-спасательному отряду «Лиза Алерт».
Отдельное спасибо Григорию Сергееву, Ирине Воробьевой, Насте Boom Bap, Евгению Лапочкину, Алексею Булгакову, Анне Шипиловой, Ираклию Джапаридзе, Максиму Максименко.
И конечно же спасибо маме за веру и поддержку.
Без вас «Армаса» бы не было.
Суббота
Эпиграф к лету
Я стою в штабе и наблюдаю за Ольгой. Клавиатура под ее пальцами стрекочет словно автоматная очередь. Принтер на столе выдает новую порцию ориентировок.
Я беру одну в руки. Она еще теплая и чуть влажная от обилия краски.
С фотографии на меня смотрит девочка. Золотистые глаза-блюдца, полные солнечных зайчиков, носик кнопочкой. Каштановые кудри кажутся теплыми и жесткими. Юркая лесная белочка.
Из текста под фото узнаю, что у девочки имеется свежая царапина на щеке и синяк под коленкой. Подвижная личность. Лето только началось, а она уже успела вкусить его по полной.
У меня щекочет в носу. Потому что вчера был День защиты детей, а они с братом потерялись в лесу. Брату девять лет, ей – шесть, их зовут Вова и Аня Коваленко.
Поиски ведутся без малого двадцать шесть часов. Сутки. Одни.
Я так долго рассматриваю листовку, что кажется совсем родной эта девчонка, убежавшая из дому в красных туфлях без каблуков, джинсовом комбинезоне и повязанной на поясе розовой кофте.
Ольга кричит в трубку, что в лес выдвигается новая группа и с ней – Суворов. И через минуту я вижу его самого. В компании с Клюквой, Сэмом и Максимом он идет к штабной «газели». Замечает меня, но не удивляется. Мыслями он давно уже там, в лесу, ищет девочку чуть больше метра ростом и ее брата.
– Можно с вами? – кричу я и умоляюще смотрю на Суворова.
На секунду он замирает. Считывает с моих серо-голубых информацию.
«Пожалуйста… Может быть, в последний раз…» – транслирую я мысленно. И не рассчитываю на успех. Это же Суворов. Он непоколебим, как Эверест.
Уже отвернувшись, он бросает мне:
– Рядом.
Спасибо. Толку от меня гораздо меньше, чем от поисковой собаки.
В машине еще люди. Я не знаю никого, кроме Объекта. Он радуется мне, как щенок. Обнимает за плечи пухлыми теплыми руками, которые еще пахнут беляшами. Шарит по карманам и достает древний шоколадный батончик. Такой раритет даже есть опасно. Но я покорно грызу. Он считает, что чем я больше ем, тем здоровее становлюсь. Совсем как мама. Следом сует мазь от комаров и рассказывает о новых потеряшках.
Рядом с Объектом я везде чувствую себя как дома. Он неуклюжий, шумный и очень добрый.
Редкие жилые дома мелькают за окнами газели. Кончается одна зона риска – город, начинается другая – лес.
«Газель» останавливается на поляне. Вместе со всеми я выскакиваю наружу.
Здесь разбит выездной штаб – станция, палатки, антенна связи. Вокруг много людей – местные, МЧС, волонтеры. Воздух наэлектризован от напряжения и надежды на лучшее.
Пока я осматриваюсь, Суворов уже освоился – сменил усталого и грустного координатора, получил всю важную информацию и изучает на карте отработанные квадраты.
Подъезжают новые поисковые экипажи. Это наши, добровольцы поискового отряда «Армас».
– Где родственники? – спрашивает Суворов.
– Мать в больницу увезли, – отвечают ему. – Здесь прадед.
Неподалеку стоит старый мужчина, белый, как лист бумаги, и прямой, словно гвардеец королевской армии. Размеренно и четко, в который уже раз, он описывает произошедшее.
Вову и Аню, как водится летом, привезла мать, они играли и озорничали. Пошли к соседке кормить кроликов. И не вернулись назад.
В конце прадед добавляет:
– Я знаю, я виноват. Но как же за ними уследить, угнаться…
Мне неимоверно хочется подойти, взять его за руку и сказать, что все будет хорошо. По-другому и быть не может…
Деревню и прилегающие территории прошерстили вчера, опросили и соседку с кроликами. Благо желающих помочь поискам очень много.
Вокруг нас сомкнул еловые лапы лес. Повезло еще, что не смешанный. Еловый лес прозрачный, и кустов не так много. Людей в цепь прочеса можно расставлять на широком расстоянии.
Я слушаю переговоры в рациях и отбиваюсь от комаров. Видимо, репелленты у Объекта тоже старые.
Суворов делает пометки на карте; он выглядит таким собранным, сконцентрированным на задаче. Но я замечаю его тревожные взгляды. Уже жалеет, что взял. Нужно выпить таблетку, и я незаметно давлюсь ею в стороне. Как мне кажется, незаметно. Но он щелкает меня по носу и говорит:
– Зеленый цвет лица не скроешь. Марш в машину.
Точно жалеет. Это действительно последние поиски в моей жизни.
– Может, это маскировка, – ворчу я под нос, не двигаясь с места. – Ты думаешь, одному тебе можно мерзнуть во имя кого-то?
К вечеру холодает значительно. Усталые поисковики сбиваются вокруг костра. Они давно отработали свои квадраты, но не разъезжаются. Я даже знаю, о чем они думают.
«Как я могу вернуться и спать в теплой постели, если знаю, что где-то в лесу бродит ребенок. Ребенок. Ты представляешь?!» – так говорила мне Клюква.
Так живут они все. Растираю руки и трусь заледеневшим носом о воротник кофты. Все-таки июнь – лишь эпиграф к лету.
Зато я на свободе. Впервые за долгие-долгие дни нахожусь на улице. Это счастье – не натыкаться глазами на белые стены, составляющие твой мир. С благодарностью вдыхаю воздух. И тут же обрываю вдох. Все так относительно. Место, где я почувствовала себя вольготно, стало тюрьмой для ребятишек.
Лес – он не друг. Он слишком хитрый и опасный, чтобы им быть.
– Найдена розовая кофта, – оживает рация.
Пространство вокруг нас накаляется и замирает. Я вижу, как пульсируют жилки на висках Суворова. Как врач хватает за руку прадедушку ребят. Тошнота подкатывает к горлу, я вся обращена в слух. Мы ждем. Пять минут, десять… Это может длиться часами. Мы перестаем надеяться, когда из рации раздается:
– Найдены. Живы!
Слезы непроизвольно льются из глаз, я безжизненно болтаюсь на руке у Суворова. Он улыбается. Он так редко улыбается.
Штаб превращается в улей. Мы снова стали свидетелями чуда.
Поисковая группа «Лиса-4», нашедшая детей, возвращается из чащи.
Наконец я вижу золотоволосую белочку, скорчившуюся на руках у спасателя. Натерпелась, бедняжка. Брата несут следом. Они истощены, и глазенки пока не светятся счастьем. Даже на родного прадеда почти не реагируют.
Заплаканные, грязные. Зато живые.
Я тоже хочу взять Анютку на руки, прикоснуться к спасенному ребенку, быть хоть немного причастной. Ловлю ее несчастный взгляд и улыбаюсь уголками губ: не грусти, малышка, все уже хорошо.
А когда отвожу от нее глаза, замечаю… Вадима. Он выходит из леса с Баффи на поводке. Он – из «Лисы-4». Он участвовал в поисках. И теперь явно намерен подойти ко мне. Лихорадочно соображаю, куда можно скрыться, увильнуть от разговора с ним. Я совсем не готова! Только не сегодня.
К счастью, Суворов хватает меня за плечи и усаживает в машину к Руслану, нашему поисковику.
– До подъезда, – следует команда.
Это значит – доставить меня прямиком до дома и глаз не спускать, пока не окажусь в квартире. Краткость – сестра не только таланта, но и нашего командира.
А из суворовского телефона уже звучит Ольгин голос:
– Новый поиск.
Не участвовать в двух поисках подряд – правило нашего отряда. Для всех, кроме Суворова. Мы бережем людей, Суворов не бережет себя.
Я поворачиваюсь и смотрю в окно, пока поляна с людьми не скрывается за деревьями.
– Вот это денек, – проносится в голове. – И это еще не все.
В пути я, кажется, задремываю. Потому что Руслану приходится окликать меня несколько раз. У него такой испуганный вид, когда я, взъерошенная, выбираюсь из машины! Еще бы, а вдруг окочурилась по дороге?! Хихикаю и показываю ему, чтобы уезжал, я в порядке.
Гляжу на два окна на шестом этаже. Надеюсь, не ошиблась адресом. Вот будет весело.
Не ошиблась. Папа стоит на пороге и не верит своим глазам. Совсем как я в лесу.
– Пустишь? – спрашиваю с опаской.
– Агата…
– Папа, назад не вернусь.
Таких твердых интонаций у меня еще не было.
Неужели характер вырабатывается?
– Пожалуйста… Несколько дней, пока мама не приедет.
А, нет, не вырабатывается.
– Сейчас не самое лучшее время, Агата, – убеждает он, помогая распутать шнурки моих кед. – Нужно еще немного потерпеть и вернуться полностью здоровой.
– Или не вернуться. Я больше не могу там, пап. Ничего не меняется. Я устала.
Прохожу вперед, разглядывая обстановку. Это мой дом, пусть и почти незнакомый. На стенах – рисунки сестры. Кривые человечки, изображающие нашу семью. Синий папа, желтая мама и между ними красная маленькая клякса с улыбкой, выходящей за пределы головы. Меня на рисунке нет.
– Ужинать будешь? – озадаченно интересуется папа.
Прислушиваюсь к себе. Больничный суп и батончик Объекта. Я давно потеряла интерес к еде. Но сейчас, после поездки в лес… Я не то чтобы голодна… но аппетит, должно быть, признак здоровья.
– Я зверски хочу есть! – стараюсь не сфальшивить и смеюсь.
Папа смеется тоже, но вид виноватый.
– Только у меня ничего нет.
И тут до меня наконец доходит. Те бульоны, от которых я воротила нос в больнице, те набившие оскомину фрукты и соки, вылитые в унитаз… А что ели они здесь?
– Четыре яйца. Хватит?
– Мне хватит и одного.
В ванной я долго ищу свое полотенце. Все шкафы забиты дурацкими – с Машей и медведем, с феями. Мое, пушистое и голубое, прячется на дне полки.
Кажется, у меня нет дома. Есть место, где лежат мои вещи. А потом? Их сложат стопочкой и вынесут на помойку?
Яичницу мы делим строго пополам.
– А что бы ты хотела вкусного? – интересуется папа, уводя тему от главного, тяжелого и острого. – Какое-нибудь экстравагантное блюдо. Или, может, фастфуд?
– Даже так? – удивляюсь я. Что-то типа последнего желания? У меня нет аппетита, но, чтобы его порадовать, начинаю импровизировать. – Мне бы хотелось вареников. Как у бабушки в Риге были, помнишь? С вишней, с картошкой, с творогом.
– Ага, горяченькие, со сметанкой, – мечтательно подхватывает папа и подливает мне чаю. – Помнишь, как ты уронила маме на платье целую тарелку?
– Точно! А потом на нее накинулся кот и зализал все платье до дыр! Бабушкины вареники были нарасхват.
Повисает неловкая тишина. Когда люди долго не общаются, между ними зарастают любые тропинки. И ни топоры, ни газонокосилки, ни натянутые вопросы не пробьют эти заросли непонимания. Только время, проведенное вместе.
Смотрю на темноту в окне, разбавленную огоньками света. Будто в космическом корабле сижу, приземлившемся в чужой мир.
Пока папа убирает посуду, иду в свою комнату. Маленькая каморка, которую так и не успела обжить. Стерильная чистота. Все вещи, разносчики пыли, упакованы мамой в коробки. Все мелочи, безделушки, составляющие мою жизнь, убраны с глаз долой. На столе только вечный календарь показывает 7 января. Меняю кубик на второе июня и падаю на кровать. Ноги гудят, перед глазами все плывет. За последние полгода это, пожалуй, лучший день в моей жизни. Вспоминаю Суворова, его брови домиком, белочку Анюту, благополучно вернувшуюся из леса. И только одного человека гоню из своих воспоминаний, но перед глазами все равно встает его удивленно-радостное лицо. Я не должна об этом думать, я должна выпить таблетку.
Сегодня я сбежала из больницы, где меня уже пять лет лечат от тяжелой болезни. Сбежала от капельниц, бесконечных осмотров. Пустых надежд. И если это значит, что я подписала себе смертельный приговор… Пусть так. Единственное, чего я хочу, – подарить себе время. Безбашенное, свободное, не зависящее от других. Время для себя и тех, кого люблю, но так редко вижу.
И будь что будет.
Начало лета. Начало новой жизни. Или начало конца.
Воскресенье.