Глава 2
Дандарат
Ариэль проснулся, и первою его мыслью было: «Бедный Шарад!»
Нервное потрясение Шарада было столь велико, что его пришлось поместить в школьную больницу. Врач заставил Шарада выпить горячего молока с водкой, и ребенок уснул, а Ариэль, его невольный проводник, вернулся к себе.
Пока Ариэль умывался, взошло солнце. Прозвонил гонг. Вместо грубой будничной рубахи Ариэль надел полотняную одежду. В школе ожидали приезда именитых гостей.
После завтрака преподаватели и старшие воспитатели собрались в большом зале, уставленном креслами, стульями, скамьями. В конце длинного зала возвышалась эстрада, застланная ковром и украшенная гирляндами цветов. Окна были плотно закрыты, и зал освещался электрическими лампами в причудливых бронзовых люстрах.
Скоро начали появляться и гости в самых разнообразных костюмах. Здесь были важные смуглые седобородые старики в шелковых одеждах, украшенных жемчугами и драгоценными камнями, и тощие факиры, и представители разных каст со знаком касты на лбу, начертанным глиной из Ганга, одетые в грубую дхоти[1] и старомодную короткую куртку, украшенную лентами, в башмаках деревенской работы с загнутыми носками. У иных сбоку висели даже маленькие медные котелки, по обычаю аскетов. Были и такие, одежду которых составляли простыня и деревянные сандалии.
Последними появились сагибы. Белокожие, рослые, самоуверенные англичане в белых костюмах заняли кресла в первом ряду.
Школьное начальство подобострастно ухаживало за ними.
На эстраду взошел белокожий человек в индийском костюме – начальник школы Бхарава. На чистейшем английском языке он приветствовал гостей в изысканнейших выражениях и просил их «оказать честь посмотреть на достижения Дандарата в деле воспитания слуг мира, господа и истины».
Воспитатели начали показывать своих наиболее талантливых воспитанников. Это было похоже на сеансы «профессоров магии и оккультных наук».
Один за другим выходили на эстраду воспитанники. Они воспроизводили целые сцены и произносили речи под влиянием гипноза, повторяли с необычайной точностью сказанное кем-нибудь из присутствующих. У некоторых воспитанников внимание было изощрено до такой степени, что они замечали движения присутствующих, незаметные для других. По словам учителей, некоторые из воспитанников могли видеть излучения, идущие из головы упорно думающего человека, «слышать рефлекторные движения звуковых органов, бессознательно фиксирующих звуками процесс мышления», то есть не только «видеть», но и «слышать» работу мозга. Все это здесь же «подтверждалось на опыте», вызывая одобрение гостей.
Демонстрировались и юноши-феномены, которые якобы вырабатывали в себе сильные электрические заряды, зажигающие лампочку накаливания, дающие крупные искры, окружающие ореолом их тела. Другие видели в темноте.
Затем следовали специалисты иного рода: услышав несколько слов собеседника, наблюдая его лицо, движения, внешние признаки, они безошибочно рассказывали о ближайших событиях его жизни.
Ариэль смотрел на это представление и думал:
«Они бы лучше показали те испытания, которым подвергаются воспитанники».
Ариэль прошел через все эти круги ада. Последним испытанием, которому он подвергся, было «приятие духа». Ариэль с внутренним содроганием вспомнил этот мрачный обряд, выполняемый воспитанниками последних ступеней обучения. Их заставляли присутствовать при кончине людей, держать умирающих за руки, а когда наступал момент смерти, им приказывали целовать умирающих в губы и принимать в себя последний вздох. Это было отвратительно. Но Ариэль умел сдерживать себя.
Поднявшийся шум отвлек Ариэля от его мыслей.
Начальник школы приглашал гостей в другой зал, где их ожидало представление в ином роде.
Здесь должна была происходить раздача дипломов членам теософической «Белой ложи» из рук самого «учителя учителей» Иисуса-Матерейи.
Огромный зал утопал в зелени и цветах. Эстрада, устланная ковром, напоминала беседку, увитую плющом, розами и жасмином. Сквозь открытые окна в зал проникали порывы знойного ветра. Становилось жарко. Входящие сбрасывали с плеч шали и обмахивались пальмовыми веерами. Толстый заминдар[2] незаметно засунул в рот лист бетеля.
В первом ряду на двух золоченых креслах, обитых желтым шелком, уселись пожилой англичанин в очках, с волнистой седой бородой, и мэм-сагиб – полная женщина с круглым свежим лицом и стрижеными завитыми седыми волосами, в индийском костюме, – вожди теософического общества мистер Броунлоу и миссис Дрейден. Директор школы поднес ей букет цветов.
Когда все расселись, хор девочек и мальчиков в голубых костюмах, украшенных гирляндами из белых олеандров, запел гимн. При последних звуках гимна в беседке появился Матерейя.
Все встали. Многие из гостей упали на колени.
«Учитель учителей» был одет в небесно-голубого цвета длинную одежду. Его голова с волнистыми, падающими на плечи волосами и небольшой бородкой напоминала изображения Христа итальянских художников. На красивом, слишком женственном – «сладостном» – лице застыла «божественная» улыбка. Он благословляюще поднял руки.
Мэм-сагиб с восхищением смотрела на его красивое лицо. Она любовалась им без тени религиозного чувства.
Бородатый Броунлоу перехватил ее взгляд и нахмурился.
Началась церемония раздачи дипломов, сопровождаемая многочисленными поклонами.
Некоторые члены ложи снимали с груди знаки отличия, чтобы получить их еще раз из рук Матерейи, простирались перед ним на полу, а он поднимал над ними руки и раздавал цветы.
Потом «учитель учителей» начал говорить и привел слушателей в такую экзальтацию, что послышались истерические выкрики, многие упали в обморок, другие бились в судорогах.
Еще раз благословив всех, Матерейя – новое воплощение Будды – ушел.
Сагиб поднялся, взял под руку мэм-сагиб. Они прошли в дверь за эстрадой, как люди, все здесь хорошо знающие, и оказались в комфортабельном, по-европейски меблированном кабинете, даже с камином, в котором в этом климате не было никакой нужды.
Сагиб сел за письменный стол директора школы, мэм-сагиб поместилась в кресле рядом с ним.
Вошедший вслед за ними директор школы уселся на стул лишь после того, как высокий гость сказал:
– Присядьте, мистер Пирс, и расскажите, как у вас идут дела.
Мистер Пирс, известный в школе под именем Бхаравы, с разрешения миссис Дрейден закурил сигару, взятую с собственного письменного стола, подумал: «Ты сам лучше меня знаешь о школе».
И это была правда.
Мистер Пирс и сагиб-мистер Броунлоу – оба были англичанами, и оба работали на одном поприще. Религия – один из устоев общественной системы, которой они служили, – давала зловещие трещины, теряла свое обаяние в народных массах. Нужны были какие-то подпорки, суррогаты, «заменители». Нужно было поддержать веру в божество, в дух, поддержать мистические настроения. И на сцену появились общества теософии, спиритизма, оккультизма, издававшие тысячи книг во всех странах мира. Центр их находился в Лондоне. Нельзя было не использовать Индию, окруженную в глазах европейцев и американцев ореолом таинственности, с ее «оккультными знаниями», йогами и факирами. В самой же Индии религия так хорошо помогала англичанам поддерживать свое господство.
Здесь был построен великолепный храм с куполом-полусферой. Здесь же, неподалеку от Мадраса, была создана школа Дандарат для увеличения числа адептов и жрецов таинственных наук, где для Азии готовились будущие «учителя учителей», вроде Иисуса-Матерейи, Кришнамутри-«Альциона» – «великого учителя, подобного Кришне или Будде», и всякие медиумы, прорицатели, гипнотизеры, чудотворцы, ясновидящие – для Европы и Америки.
Мадрасская школа существует неофициально. К этому побуждают не только своеобразный уклад и необычайные методы воспитания, но и некоторые причины более щепетильного свойства. Сюда помещают детей только те родители, родственники или опекуны, которые по той или иной причине на время или навсегда хотят избавиться от ребенка. Некоторые же из детей просто похищаются у родителей агентами Дандарата.
Здесь обучают истории религий и языкам тех стран, куда воспитанник предназначается для работы.
Особенно талантливые, то есть особенно нервные, из оканчивающих школу остаются в ней в качестве воспитателей.
Гипноз в системе воспитания занимает большое место. Крайнее обострение восприимчивости дает возможность некоторым воспитанникам выступать в качестве «чтецов мыслей», воспринимая незаметные для других движения губ, глаз, едва уловимые звуки наставника, и производить разные «чудеса».
Для той же цели служат и всякого рода трюки вроде светящихся ореолов вокруг тела, ароматов, исходящих от тела «святого», чрезвычайно ловко задуманные и выполняемые. Среди воспитателей и «научных консультантов» школы немало и талантливых людей с большими знаниями.
Такова была школа Дандарат.
Мистер Пирс, дымя сигарой, делал доклад. Броунлоу и Дрейден поощрительно кивали головами.
– Как обстоит дело с выпускниками? – спросил мистер Броунлоу.
Пирс назвал несколько имен воспитанников, объяснил их специальность и места, куда они направляются.
– Я еще не решил, по какому пути направить Ариэля, – сказал Пирс.
– Это тот, трудновоспитуемый? – спросил Броунлоу. – Как его настоящее имя?
– Аврелий Гальтон.
– Помню. Его поместили опекуны?
– Совершенно верно, – отозвался Пирс. – Мистер Боден и мистер Хезлон из Лондона. Они недавно запрашивали о нем. Я ответил, что здоровье Аврелия не оставляет желать лучшего, однако…
Броунлоу недовольно поморщился, сделал пальцами рук нетерпеливое движение, скосив глаза, опасливо взглянул на миссис Дрейден, которой не полагалось знать все, и прервал Пирса:
– Так что же вы хотите с ним сделать?
– Могу лишь сказать, что на роли медиума, ясновидящего, пророка он не годен. Для этого у Ариэля слишком крепкая голова и, несмотря ни на что, слишком здоровая нервная организация, – добавил он с долей огорчения и даже с виноватым видом. – Трудновоспитуемый. Притом эти Боден и Хезлон…
– Знаю. Они писали и мне, – снова прервал Пирса Броунлоу. – У Чарлза Хайда есть интересные новости. Поговорите с ним об Ариэле. Может быть, подойдет.
– Кто это Чарлз Хайд? – спросила миссис Дрейден.
– Вы не знаете? – учтиво обратился к ней Пирс. – Один из научных сотрудников нашей школы. Чрезвычайно интересный человек.
– Итак, поговорите с ним! – повторил, поднимаясь, Броунлоу.