Глава 2
Что-то резко выдернуло ее из вязкой, муторной дымки сна. Разлепить тяжёлые, будто налитые свинцом веки стало почти невыполнимой задачей. Впрочем, это оказалось благом: ударивший по глазам свет резко ослепил и вынудил снова зажмуриться. Заставив себя несколько раз медленно моргнуть, молодая девушка всё-таки смогла немного разглядеть окружающую обстановку. Она полулежала на узкой кровати, опираясь спиной на что-то твёрдое. Взгляд выхватывал почерневшее от времени дерево стен и потолка, а чуть в отдалении – кривоватый грубо сколоченный стул. Судя по немалому слою грязи, этот дом мог похвастаться богатой историей вкупе с давним отсутствием заботливой руки и явной нехваткой денег.
Время от времени пробегающий по пылающей жаром коже ветерок позволял предположить, что открыто окно. Девушка жадно вдыхала свежий прохладный воздух, безуспешно пытаясь сглотнуть или издать хотя бы какой-то звук, но ссохшееся горло не давало ни шанса на успех.
Внезапно послышались медленные шаркающие шаги, и кособокая дверь, скрипнув, пропустила подслеповато щурившегося согбенного старика, с трудом передвигающего непослушные ноги. Его лицо изуродовала та самая неприятная дряхлость, что заставляла сухонькие, обтянутые желейной морщинистой кожей руки мелко трястись и придавала ветхому неухоженному телу мерзкий резкий запах, свойственный людям на закате жизни. Подойдя к блондинке, дед внимательно всмотрелся в его лицо, наткнувшись на немного удивлённый выжидающий взгляд. Некогда ясные, имевшие, наверное, благородный голубой или пронзительный серый цвет, а сейчас – мутные и желтоватые на белках глаза широко раскрылись, сверкнув из-под тяжёлых морщинистых век:
– Очнулась никак! – старик тряхнул жиденькими волосами, едва прикрывающими сальными седыми прядями пятнистую лысину. Отвернувшись, он, причитая, быстро проковылял куда-то к изголовью кровати. – Сейчас-сейчас-сейчас…. – Послышался хрустальный звук льющейся воды, и ходящие ходуном слабые руки попытались аккуратно поднести к губам девушки, неожиданно чистую плошку со свежей водой. Та жадно глотала, с трудом проталкивая живительную влагу в отказывающееся работать горло. – Я уже и не чаял, бедолага ты, бедолага, – ломкий дребезжащий голос стал неожиданным якорем, за который смогло зацепиться сознание, чтобы снова не уплыть в небытие. Блондинка и сама бы не смогла сказать, зачем так упорно цепляется за ускользающую реальность. Почему-то каждый осознанно сделанный вдох, каждое достигшее разума слово, казались сейчас невероятно важными. Всё-таки пролив несколько капель, старик взял какую-то в меру чистую тряпицу и, намочив её, осторожно протёр грудь, пылающее лицо, шею и руки молодого человека, после чего поправил одеяло и пошаркал к выходу. – Ну, очнулась – и хорошо, и ладно, – тихий скрипучий голос убаюкивал. – Чай, жива теперь будешь, стало быть. Спи, отдыхай. – А проснувшись на следующий день, девушка смог заговорить. Снова увидев входящего в комнату старика, он вытолкнул из себя:
– Кто?.. – Слабый поток воздуха, вырвавшийся вместе со странным скрипящим звуком, имеющим мало общего с человеческим голосом, едва касаясь, прошёлся, по сухим потрескавшимся губам, заставив растерянно замолчать.
– Я-то? – Старик поставил принесённую с собой плошку на стол, подтянул поближе стул и с кряхтением на него опустился. – Дык Тогом меня кличут. Кликали, стало быть, пока благоверный мой жив был. А сейчас и кликать-то некому, – намочив кусок ткани, он начал умывать лежащую перед ним девушку. – Нашёл тебя неподалёку, в лесу, уж месяц как. Вся в крови, белая. Я, было решил: померла, чай. Думал, хоть похоронить бедолагу по-человечески, а ты возьми и шевельнись, стало быть. Насилу допёр. Силушка-то уж не та. Ты не смотри, что я старый. Я ведь когда-то, знаешь, каким травником был? – Старик назидательно поднял шишковатый палец, вызвав полуулыбку у лежащей девушки. – Отовсюду ко мне ездили. Журка, благоверный мой, стало быть, всё ревновал. Говорил, мол, не уследишь – уведут такого красавца, – чуть пожамкав впалыми губами, он улыбнулся и покачал седой головой. – А теперь и силушки нетуть, чтобы, стало быть, зверюшку какую на похлёбку поймать, да и травки особо уже не даются – глаза уж не те, да-а.… Но старый Тог ведь, ещё что-то помнит, – дед поправил одеяло. – Вот и начал за тобой ходить. Молодая ведь, сильная – авось выдюжишь. Да только совсем я надежду потерял. Думал, стало быть, что скоро хоронить придётся. Уж месяц как лежишь и не шевельнёшься, а тут глядь, батюшки! Очнулась! – Подслеповато щурясь, он посмотрел в бледное осунувшееся лицо и в молчаливой поддержке невесомо погладил всё ещё неподвижную горячую руку. – Но теперь всё хорошо будет. Теперь уж ты снова бегать будешь. – Положив на грудь девушки толстую ткань, дед поднёс к его губам полупустую плошку с уже остывшим овощным бульоном: – Давай родненькая, ешь, моя хорошая. Ты извини меня, старого дурня, ничего другого и дать не могу. Тебе бы наваристого бульончика, чтобы с мясца силушки набирался, стало быть, – отставив пустую плошку в сторону, он тщательно вытер подбородок молодого человека. – Ну, ничего-ничего, вот встанешь, наберёшься немного силёнок, а там и сама уже прокормиться сможешь, горемыка.
– Я кто? – Небольшие голубые глаза не отрываясь, смотрели на суетящегося деда.
– Не помнишь, что ли? – Ахнув, взмахнул тот высохшими руками.
– Нет… – Хрипло ответила девушка, прикрывая глаза.
– Ну, ничего, ничего, – мутные глаза выражали непритворное сочувствие. – У тебя ж голова совсем разбита была, как я тебя нашёл. Авось вспомнится ещё, – он снова развернулся и поковылял к двери. – Ты спи, набирайся силушки, стало быть, поднимайся, а там и вспомнишь всё. А коли нет, так и не беда – чай, живой и здоровой будешь. Чего тебе ещё?
Скоро девушка смогла самостоятельно садиться, а потом и вставать. Сначала она доходила только до стула, потом у нее получалось походить по комнате, а ещё через сколько-то дней – и по запущенному домику, состоящему из большой комнаты с печкой и двух маленьких: в одной, спал сам хозяин, а вторую выделили гостю. Дни сменяли друг друга, мускулы медленно, но верно начинали работать, а память так и не возвращалась. Девушка надеялась, что, если увидит своё лицо, это подтолкнёт упорно ускользающие воспоминания. Вот только зеркала у старика уже несколько лет как не было, а собственное тело ничем не смогло помочь. Она часто рассматривала свои тату на руках, и от чего-то ей казалось, что они очень важны для нее. Спускающиеся ниже плеч до самой поясницы золотые волосы, сейчас не менее грязные, чем редкие седые пакли старика – ничто не подтолкнуло упрямую память, погружённую в неприятную вязкую дымку забвения.
Смирившись с мыслью, что в ближайшее время придётся опираться только на самые свежие воспоминания, девушка вплотную занялась своим физическим состоянием и вскоре смогла помогать ворчащему старику по дому. Пусть без особой сноровки, не очень аккуратно и искусно, но, тем не менее, крайне старательно выправил косые двери, законопатила щели и вычистила дом. Наколов дров, наверное, на несколько лет вперёд, она, таская воду из близлежащего широкого ручья, стала следить за собственной гигиеной и в обязательном порядке помогала старику мыться. Тот ворчал, причитал и ругался, но потом лупал сонными глазами на весело трещавшее в печке пламя, согревавшее старые кости, и, что-то шамкая себе под нос, мечтательно улыбался впалым ртом. Иногда можно было уловить имя его давно почившую супругу. Беседовал ли дед с покойной ревнивой Журкой или же просто погружался в счастливые воспоминания былых лет – этого она сказать не могла. Да и не хотела лезть в душу гостеприимному хозяину, посыпая солью старые раны. Только раз пришёлся к слову вопрос, почему старик живёт в лесу один. В ответ тот замотался в какую-то видавшую виды тёплую тряпку и проскрипел:
– А с кем же мне быть? Мы же с Журкой не из благородных – так, беднота окаянная. Родичам нашим и дела-то до нас никогда не было: самим бы прокормиться. Так и не накопили на ребёночка. А какая молодица родила бы за наши крохи и за спасибо? Кто ко мне за моими муравушками приезжал, говорили, что, мол, нам бы из этой глуши выбраться надобно и в город податься. Стало быть, там бы я был уважаемым человеком, состоятельным. Да только куда ж мне в город? Травки-то мои туточки. Да и дом этот мы вместе с Журкой отстроили. Какое бы ни было, стало быть, а всё своё, – тут старик замолчал надолго. Качал головой, что-то тихо шамкал впалыми губами и задумчиво щурился на пламя. – Девушка уже было решила, что тот не будет продолжать, но тут старческое скрипение снова разрезало воцарившуюся тишину: – Она ведь Парой мне была, стало быть, самой родненькой, самой моей ведь. Надолго я ее пережил, Журку мою, милок. У меня ж этот, магичный дар немалый, будь он неладен, вот и не помру я всё никак. Может, узнал бы вовремя – хоть выучился бы, пользу кому принёс, стало быть. А где мне о нём узнать было? Выучиться не выучился, а землю всё топчу, жду, когда Мать к себе призовёт, – старик тоскливо смотрел в мутное стекло окна, за которым царила непроглядная темень. – Уж сколько лет без Журки моей, милок. Скучаю всё, жду. Но зачем-то я Матери тут ещё нужен живёхонький.
Больше девушка эту тему не поднимала, просто продолжая помогать старику по дому и ведя с ним по вечерам неспешные уютные беседы о былых временах. И вот настал день, когда силы восстановились достаточно для того, чтобы пройтись по лесу и поставить силки. Когда она пришла к старику с просьбой объяснить, как это делать, и начал тренироваться в этом полезном деле, то поняла, что руки действуют практически автоматически. Видимо, раньше ей приходилось добывать пропитание таким образом, раз тело всё запомнило на уровне инстинктов. С этих пор у двух отшельников снова появилось мясо на ужин и наваристые похлёбки на обед. А когда девушка окрепла настолько, чтобы возобновить полноценные тренировки, не делая себе скидок, то старик начал ей рассказывать о своих муравушках. Теперь после вылазок в лес увеличивались и запасы различных трав, чтобы вечером заполнять всё небольшое пространство хижины пряным запахом, пока неловкие, непривычные к этому делу руки пытались перебирать тонкие ароматные стебельки и готовить из них порошки.
И вот однажды старик решил, что притирки и компрессы – это хорошо, но надо научиться и настойки делать. Они ведь могут иногда и жизнь спасти. Внимая неторопливому голосу, блондинка аккуратно смешивала листики и лепестки, постепенно добавляла их в слабо кипящую воду, отслеживала цвет, помешивала и принюхивалась. И если собирание всяких трав и их сортировка не навевали на нее ничего, кроме зевоты и желания немедленно отправиться в постель. То составление сухих смесей из перемолотых ароматных стебельков и неспешная, требующая внимания и точности работа по приготовлению отваров увлекала и затягивала, заставляя забыть об окружающем мире и полностью погрузиться в это волнующее занятие. Она не смогла бы сказать, в какой момент потерял связь с реальностью, и, как загипнотизированный, уставилась на мерно кружащуюся, грязную пену отвара. Просто окружающая действительность вдруг померкла, звуки утратили свою чёткость, а свет – яркость. В себя его привел взволнованный скрипучий голос и лёгкие похлопывания по щекам. Проморгавшись, девушка опустила удивлённый взгляд на серьёзное лицо старика:
– Что это было? – Почему-то говорить громко сейчас казалось неправильным, и вопрос был задан почти шёпотом. – Эх, – тот покачал головой, вцепившись сухими скрюченными пальцами повыше локтя возвышающуюся над ним девушку. – Да у тебя ж дар, как его, магичный. Вона как тебя увело. Я-то поздноватенько понял: подсказать было некому, стало быть. А ты молодоя ещё, тебе учиться надо, милок. Тогда, чай, не просто мои отварчики, а настоящие зелья делать смогёшь. Даже если и не решишь даром своим магичным другим помогать, так, авось, хоть себе помогёшь. А ну снова с убивцами, какими встретишься? Да и жизнь у тебя неспокойная была. Ох, неспокойная, – покачав головой, старик тяжело вздохнул и уставился мутными глазами в лицо молодого человека. – А ты ведь из благородных, диточка. Помяни моё слово: простой люд и слов таких не ведает, какими ты говоришь. А лицо у тебя как у эльфийки какой знатной. Волосы золотые и вишь какие длинючие. И спину ты, стало быть, держишь, словно девица, что нос гордо перед женихами задирает. Такие, как ты, диточка только в экипажах да на вороных жеребчиках рассекают. Негоже тебе без учения оставаться, негоже.
Сделав шаг назад, старик закутался всё в ту же тёплую тряпку и поковылял к скамейке, чтобы снова усесться перед огнём и тихонечко загудеть себе под нос, качая седой головой. Проводив его задумчивым взглядом, девушка встрепенулась и занялась уборкой. На сегодня с обучением закончено: убраться – и спать.
Неизвестно, что ее так впечатлило: неожиданная ли новость о гипотетическом магическом даре, или, может быть, причисление к персонам голубых кровей, но, как бы то ни было, открыв на следующее утро глаза, девушка поняла, что вспомнила. Все вспомнила, а от того с криком и подорвалась на постели и стала глазами шарить по комнате. От чего вспомнилась «Черная пустыня Крестов», где были похоронены ее друзья и ее перемещения по мирам, обучение в академии и у Богов. Как она встретилась с Королем Драконов и жила в его гареме, а потом и Король демонов вспомнился, который пытался за ней ухаживать. Лексус тоже появился перед ее глазами. Весь в крови, разорванный…. Она не хотела этого всего вспоминать. А еще вспомнила то, по какой причине она оказалась там посреди леса и нападение на нее. Все это снова легло на душу девушки тяжелой ношей, и она лишь хмуро смотрела на синее небо. Что же она делает не так в этой жизни? Что судьба посылает ей новые испытания?