Глава третья
Вместо обещанных трёх часов, Корти Ньюмен довёл платформу до места за полтора, на практике подтвердив моё нелестное мнение о своей компетентности в качестве навигатора. Настоящий профессионал в подобных случаях ошибается в лучшем случае минут на пять – даже несмотря на то, что управлять платформой несколько иное дело, чем водить грузопассажирские корабли.
Так и не узнав, нашёл ли Эстасио в траве фрагменты фантома, я попрощался с Юттой и направился в свой коттедж. Наспех обмылся под душем, натянул комбинезон и поспешил в лабораторию. Объём работы предстоял большой, и не хотелось выглядеть в глазах коллег такой же посредственностью, как Корти.
Составляя геологическую карту района, я провозился до позднего вечера, скрупулёзно сканируя как саму Пирамиду, так и кору планеты вокруг неё до глубины полукилометра. Оторваться от аппаратуры я не мог, поэтому вместо полноценного обеда пришлось довольствоваться бутербродами и кофе. Высота Пирамиды составляла шесть тысяч двести метров, занимаемая площадь – около пятидесяти квадратных километров. Внутри Пирамида была полой, как колпак, а её стенки, толщиной до пятидесяти метров, оказались из сложного по составу боркремниевого полимера. Непонятно, зачем могло понадобиться подобное сооружение, но ещё большую загадку представлял боркремниевый полимер. Согласно данным сканирования, он обладал чрезвычайно высокой прочностью, но вместе с тем расчёты показывали, что этой прочности недостаточно для того, чтобы такое сооружение имело право на существование. То есть из этого материала Пирамиде не только полагалось давно разрушиться, но её вообще нельзя было построить! Тем не менее, она стояла, и, мало того, просуществовала, согласно данным предыдущих экспедиций Галактического Союза, более миллиона лет.
Данные о возрасте Пирамиды также вызывали недоумение. По результатам структурного сканирования боркремниевого полимера, её возраст не превышал полутора тысяч лет, в то время как в отчётах предыдущих экспедиций возведение искусственных сооружений на Мараукане датировалось в пределах миллиона – миллиона двухсот тысяч лет тому назад (причём, самым «молодым» строением как раз и являлась Пирамида – миллион плюс-минус десять тысяч лет). Даже если пренебречь результатами структурного анализа, такого просто не могло быть. За миллион лет естественные базальты только за счёт элементарной диффузии (без учёта ветровой эрозии, практически отсутствующей на Мараукане) превращаются на открытом воздухе в пыль, что тогда говорить об искусственном боркремниевом полимере… Правильней было бы назвать объект номер восемь не «Усечённой Пирамидой», а «Нонсенсом» или «Казусом».
Впрочем, все эти загадки не имели отношения к моей непосредственной работе, как и разветвлённая сеть искусственных туннелей, зафиксированная зондированием фундамента полой Пирамиды.
Поверхность Марауканы представляла собой сплошное плато из искусственного пеносиликата, кое-где достигавшего трёхкилометровой толщи. Исключение составляли лишь горная гряда у северного полюса и дно фторсиликонового моря. Местами плато испещряли глубокие каньоны, очень похожие на тектонические разломы, но, по мнению многих исследователей, каньоны на самом деле являлись побочным эффектом всё ещё функционирующих в автоматическом режиме установок марауканцев, изменяющих метрику пространства. За миллион лет (в отношении пеносиликата структурный анализ подтверждал этот возраст) и без того недостаточно прочный пеносиликат деструктурировался на поверхности в аморфную пыль, обладавшую заданными при синтезе метастабильными свойствами. Можно часами ходить по плато, меся ногами вязкую высокодисперсную пыль, и ничего особенного не произойдёт, разве что провалишься в неё, как в болото, на месте засыпанных за прошедшие века древних разломов. Но иногда малейшее прикосновение к метастабильной пыли мгновенно превращало её в пенобетон. Существовало несколько теорий, зачем маракуанцы залили в своё время планету коркой самовосстанавливающегося пеносиликата, но в данный момент ни одна из них меня не интересовала. Пеносиликат не годился в качестве фундамента для туристического комплекса – следовало искать выходы к поверхности естественных горных пород. Но только поздним вечером в трёх километрах на северо-восток от Пирамиды я обнаружил выход к поверхности базальтовой плиты. Вершина плиты залегала на глубине от десяти до двадцати метров и занимала площадь около двух тысяч квадратных метров. Вполне достаточная площадка для строительства туристического комплекса.
Полдела было сделано. Завтра предстояло провести на местности геодезическую разметку, но это уже детали.
Отключив аппаратуру, я блаженно потянулся и заказал секретарю кофе. Давно напряжённо не работал и устал изрядно. Будь это на Земле, зашёл бы в бар, выпил рюмку-другую, расслабился, отдохнул… Здесь же навязываться в гости к кому-нибудь не хотелось, а в одиночку я пить не умел.
Попивая кофе, я подошёл к окну. Солнце уже село, и над горизонтом белела узенькая полоска блеклой угасающей зари. Соврал я вчера Ютте – никакой красоты на Мараукане не наблюдалось. А дух у меня захватывало от жути высотобоязни и её преодоления. Преодоление своих недостатков всегда порождает возвышенные чувства.
Вполне возможно, что и сегодня вечером Ютта сидела на краю платформы, зачаровано созерцая круговращение светотеней на плато, создающее иллюзию жизни. Но когда тьма опустилась на планету, Ютта ушла.
Внезапно я поймал себя на мысли, что с гораздо большим удовольствием, чем вчера, сидел бы сейчас с ней на краю платформы, свесив ноги. Темнота притупляет врождённые фобии и делает людей ближе.
Я представил, как мы сидим на краю и, запрокинув головы, смотрим на звёзды… И хмыкнул. Размечтался. Старость подкрадывается, что ли, если появляется тоска по юношеской романтике? Недаром говорят: что старый, что малый…
В окнах коттеджа Ютты свет не горел – то ли ушла к кому-то в гости, то ли опустила жалюзи, то ли легла спать.
Допив кофе, я отправил чашку в утилизатор и вышел из коттеджа. Куги, прикорнувший на крыльце, обрадовано вскочил и запрыгал вокруг меня. Я сел на ступеньки, запрокинул голову и посмотрел на небо. Звёзды просматривались только в зените: сзади небосвод закрывал коттедж, а спереди – чёрная трапеция Усечённой Пирамиды. Куги не стал класть голову мне на колени, а сел рядом. Скосив на него глаза, я увидел, что он, тоже подняв голову, смотрит на небо. Тогда я не выдержал и расхохотался. Вот тебе и вся романтика… Хороша пара!
– Ладно уж, – сказал кугуару и потрепал его за загривок, – если не идёшь ночевать к хозяину, будешь спать у меня. Попробую, что ты за подушка.
В некоторых коттеджах горел свет, в некоторых – нет, и зелёное поле между домами представлялось в ночи слабоосвещённой улицей земного посёлка, расположенного у самого подножья Фудзиямы. В полумраке перспектива скрадывалась, и казалось, что «улица» заканчивается у самой горы, хотя между платформой и Пирамидой было не менее километра. А над всем над этим, усиленный ночной акустикой, катился волнами неумолчный рокот марауканского прибоя.
В крайних коттеджах на противоположном конце платформы свет не горел, однако света из окон других домиков хватило, чтобы различить, как там, выскочив из-за коттеджей, стремительно метнулась тень, пробежала за околицу воображаемого посёлка и сгинула у подножья горы, спрыгнув с платформы.
Умиротворённую созерцательность как ветром сдуло. Так шустро бегать человек не мог, а в то, что мне померещилось, я не верил. Куги тоже. Вытянув шею, он замер в напряжённой позе, вглядываясь туда, где мелькнула тень. Как хищник, почуявший добычу.
Я поднялся с крыльца и открыл дверь.
– Куги, идём в дом!
Имитант и ухом не повёл, продолжая неподвижно всматриваться во тьму. Я подхватил его, зашвырнул в прихожую, вошёл следом и закрыл дверь. Куги попытался выскользнуть наружу, но не успел. Тогда он сел на пороге и стал требовательно смотреть то на меня, то на дверь.
– Вот уж нет! – заявил я. – Сиди здесь, если хочешь, но охотиться тебе не позволю. Это не твоя игра.
Пройдя в спальню, я открыл чемодан, достал аптечку и вынул из неё ампулу с фиолетово-кристаллическим порошком, очень похожим на фармакологическую дозу перманганата калия. Подняв рукав комбинезона, скотчем прикрепил ампулу к запястью и снова опустил рукав. Затем попытался представить, как бы поступил на моём месте обыкновенный обыватель, увидев, что из проулка между коттеджами коммодора и экзоархеолога Леоноры Мшинской выбегает громадный паук, бежит к краю платформы и сигает вниз? Так и я поступлю – открыто, а потому – нагло.
Куги продолжал нести сторожевую службу у двери, но с собой я его брать не стал – авось, не на охоту направляюсь.
– Оставайся здесь, – приказал, зная, что он меня понимает, – я скоро вернусь.
Отодвинул имитанта ногой, вышел на крыльцо и плотно закрыл за собой дверь. Что удивительно, кугуар и не подумал биться о дверь и жалобно скулить. Похоже, Борацци наделил имитанта гораздо большим интеллектом, чем можно было подумать с первого раза.
Шагая к противоположному краю платформы, я вдруг подумал, что для полной идиллии земного посёлка чего-то не хватает. Ночь, звёзды, по сторонам коттеджи со светящимися окнами, трава под ногами, шум прибоя, вроде бы создавали иллюзию ночи в приморском посёлке на Земле, но всё-таки какого-то штриха не доставало. Отнюдь не Луны – причём тут Луна, когда на Земле безлунных ночей хоть отбавляй? И только подойдя к коттеджу коммодора, я понял, в чём дело. Для полной иллюзии не хватало запахов моря и звона цикад. Не иллюзия, а выхолощенное подобие, которое уже на второй день начинало надоедать. Впрочем, появилось тут одно хелицеровое, но контактировать с ним не хотелось. Особенно тактильно.
Я взошёл на крыльцо и позвонил в дверь. Никто не ответил. Тогда я нажал на кнопку и не отпускал до тех пор, пока из динамика не раздался недовольный голос коммодора.
– Кто?
– Планетолог Астаханов. Откройте, коммодор, неотложное дело.
– А до утра неотложное дело отложить нельзя? – сухо скаламбурил Гримур. – Я уже лёг спать.
– Боюсь, нельзя.
– Погодите, оденусь…
Возился Гримур никак не меньше десяти минут. Когда он открыл дверь, то предстал передо мной в домашнем халате и босиком, если так можно выразиться о его голых генетически уродливых конечностях. За это время можно было надеть дюжину халатов.
– В чём дело, Вольдемар?
– Я только что видел, как Араней выскочил из коттеджа и спрыгнул с платформы вниз, – оттесняя Гримура, сказал я и переступил порог. – Он сбежал? Или вы его гулять выпускаете?
– Гулять?! – Брови Гримура удивлённо взлетели, но выражение лица осталось беспристрастным. – Что вы, Вольдемар, Араней опасный хищник, а не домашняя собачка, требующая выгула, – снисходительно произнёс он и мягко придержал меня за локоть, но я почувствовал – в случае чего, из его захвата не вырваться. – И сбежать Араней не мог – клетка у него гарантированной прочности, к тому же цельная, без дверцы.
– Вы уверены, что он там? – спросил я, указывая глазами в задёрнутый звукопоглощающей занавесью угол.
– Да. Спит. Ему тоже нужен сон.
С намерено нескрываемым недоверием я посмотрел в глаза коммодора. Он спокойно встретил мой взгляд, и как показалось, в зрачках мигнули смешинки. Как будто Гримур понимал основную цель моего визита и откровенно насмехался.
– Хотите посмотреть?
– Не мешало бы убедиться.
– Тогда погодите минуту, приглушу освещение, – понизив голос, сказал коммодор. – Араней в большей степени, чем я, не переносит яркий свет. Понизить освещённость! – приказал он секретарю коттеджа.
И без того скудное освещение холла померкло до полумрака.
– Только тихо… Не разбудите… – полушёпотом предупредил Гримур, подвёл меня к занавеси и приоткрыл её.
В темноте я с трудом различил прутья клетки, за которыми угадывалась тёмная масса паука с семью тускло-голубыми плашками глаз.
– Убедились? – прошептал Гримур, опуская занавесь и отводя меня к двери. – Восстановить освещение!
– Убедился… – Я изобразил на лице растерянное недоумение. – А что же я тогда видел?
– Эх, Вольдемар, Вольдемар… – покачал головой коммодор. – Обычно люди два раза на одни и те же грабли не наступают.
– Вы хотите сказать… Фантом?!
– Другого объяснения не нахожу.
– Да уж, опростоволосится… Извините, что разбудил из-за пустяка.
– Чего там, бывает…
Гримур взялся свободной рукой за косяк двери, намекая, что пора бы и честь знать, но я, будто не замечая, продолжал оправдываться:
– Понимаете, закончил сканирование грунтов, вышел на свежий воздух… А тут…
Уловка сработала.
– Не хотите ли выпить? – предложил Гримур, меняя тему разговора. Определённо, продолжать беседу об Аранее он не желал. Мало того, хотел отвлечь моё внимание.
– Выпить?.. В общем-то, не против… Но вы же спать ложились?
– После вашего визита вряд ли сразу усну. А спиртное – хорошее снотворное.
Гримур увлёк меня к бару у противоположной стены холла и только здесь, наконец, отпустил мой локоть.
– Присаживайтесь. Что будете – виски, водку, коньяк?
– А чей у вас коньяк? – спросил я, вспомнив, как на этом самом месте координатор Ктесий угощал меня аристонским кофе. Я не гурман, чтобы вкушать экзотические напитки, имеющие мало общего с земными прототипами.
– Всё спиртное у меня с Земли.
– Тогда коньяк, – согласился я, сел на диван и поддёрнул рукава комбинезона. Ампула на запястье раскрылась, и кристаллики полиморфного трансформера посыпались за обшлаг.
Пока Гримур наливал мне коньяк, а себе готовил виски со льдом, я опустил руку, чтобы кристаллы из рукава высыпались на пол. Ничего страшного, если высыплются не все – кристаллические миничипы самопроизвольно дублировались, и уже десяти процентов объёма ампулы хватало для нормальной работы трансформера.
– Прошу. – Гримур протянул мне рюмку с коньяком, сел в кресло напротив и пригубил виски. – И каковы же результаты сканирования грунта? Нашли подходящую площадку для строительства туркомплекса?
Коммодор целенаправленно уводил разговор в сторону от Аранея.
Я отпил из рюмки и сделал вид, что расслабился.
– Да. В трёх километрах на северо-восток от Пирамиды есть выход к поверхности базальта.
– В трёх километрах? – Гримур покачал головой. – Далековато…
– Ближе ничего нет. Зато площадь плиты позволяет разместить на ней туркомлпекс самого высокого разряда. И залегание плиты под поверхностью пеносиликата не более двадцати метров.
Гримур покивал с отсутствующим видом, отпил из стакана, затем взял пульт и опустил над журнальным столиком экран. Экран мигнул, на долю секунды на нём высветилось изображение какой-то схемы, но она тут же сменилась панорамой вокруг Усечённой Пирамиды.
– Где это?
– Позвольте… – Я взял пульт, связался со своим коттеджем и вывел на экран результаты геологической съёмки.
– Вот здесь… Это выход базальта… А это – ориентировочная площадка под застройку…
– Понятно. Но всё-таки далеко от объекта. Вы не пробовали просчитать возможность строительства туркомплекса непосредственно на склоне Пирамиды?
– На склоне Пирамиды? – безмерно удивился я.
– А почему бы и нет? – пожал плечами Гримур и выжидающе посмотрел на меня.
– Ну… Во-первых, это всё-таки историко-археологический объект. Вряд ли нам удастся согласовать такое строительство с инспектором Галактического Союза…
– Допустим, нам удастся согласовать вопрос строительства. – Гримур отвёл взгляд и принялся внимательно рассматривать кубики льда в стакане, вращая его перед глазами. Будто ничего более интересного для него не существовало, в том числе и наш разговор. – Тогда что – во-вторых?
Я смешался. Свою игру я закончил и провёл её, на мой взгляд, успешно. Но в какую игру играл со мной коммодор, непонятно. Чувствовалось, что ему глубоко безразлично, где строить туркомплекс – на базальтовой плите или на склоне Пирамиды. Тогда зачем все эти вопросы? Для поддержания беседы? А сама беседа зачем? Ради того, чтобы нивелировать моё впечатление от увиденного фантома Аранея? Мелковато…
– Во-вторых, – сказал я, – основной моей задачей является поиск прочного основания для фундамента туркомплекса. Корпус полой Пирамиды не отвечает этим требованиям.
– А каким требованиям он отвечает?
Гримур снова посмотрел на меня, и впервые я заметил в его глазах проблеск интереса.
– По данным структурного сканирования Усечённая Пирамида давно должна развалиться. Её вообще нельзя было построить из боркремиевого полимера, разве что возводя вокруг какого-то каркаса. Но почему она продолжает стоять, когда каркас убрали, – непостижимо.
– Вот мы и подошли к главному вопросу, – удовлетворённо протянул коммодор. – Пустой мешок, как его ни ставь, никогда стоять не будет. Но стоит его наполнить зерном…
– Слышал я об этой гипотезе, – досадливо поморщился я. – Однако полая Пирамида внутри наполнена таким же атмосферным аргоном, как и вокруг неё. Наполните пустой мешок воздухом – что будет? А все домыслы о праматерии, которая, якобы, заполняет Усечённую Пирамиду, но которую наши приборы не могут зарегистрировать, чистой воды вымысел. Нет ни одного факта, подтверждающего столь спекулятивную гипотезу.
– Почему же нет? – возразил Гримур. – Вы определили структурным сканированием возраст Пирамиды?
– Да. Чуть более тысячи лет.
– Неправильные данные. Вы определяли не возраст Пирамиды, а момент создания структуры боркремниевого полимера, из которого изготовлена Пирамида. А это отнюдь не одно и то же. Нестерианцы определяли возраст Пирамиды темпоральным зондом, и это время составляет более миллиона лет. Как вы это объясните?
Я пожал плечами.
– Надо, всё-таки, читать отчёты предыдущих экспедиций, – покачал головой Гримур. – Или, по крайней мере, более детально изучать свойства структуры исследуемого материала. По данным нестерианцев, диффузия, распад молекулярных связей, минерализация всех материалов искусственных сооружений на Мараукане, кроме пеносиликата, протекает на три порядка медленней, чем в аналогичных материалах в любой другой точке Вселенной. Этим и объясняется, почему остатки цивилизации, исчезнувшей с Марауканы более миллиона лет назад, до сих пор сохранились, а не рассыпались в прах.
– Уж не хотите ли вы сказать, что замедленное течение времени в искусственных сооружениях на Мараукане имеет какое-то отношение к мифической праматерии?
– Как знать? – философски закончил Гримур, допил виски и, перевернув стакан вверх дном, поставил его на журнальный столик. – «Есть многое на свете, друг Горацио, что наши мудрецы умом понять не в силах»… Когда писались эти строки, наши далёкие предки были уверены, что этот стакан пустой. В отличие от них, мы знаем, что в нём воздух. Быть может, наши потомки смогут с такой же твёрдой уверенностью сказать, что Усечённая Пирамида заполнена не только атмосферным аргоном.
– В оригинале окончание цитаты звучит так: «…что неизвестно нашим мудрецам», – поправил я.
– Смотря какой перевод читать.
– Не скажите, не скажите. Между понятиями «незнания» и «невозможностью познания» всё-таки большая разница.
Гримур только загадочно ухмыльнулся. Похоже, он сам переделал цитату и имел в виду именно невозможность познания.
Я допил коньяк и встал.
– Спасибо за угощение. Мне пора.
Вторым красноречивым указанием на дверь я не пренебрёг. Излишняя навязчивость не только неприятна, но и может вызвать подозрения.
Гримур проводил меня до дверей, но за локоть брать не стал. Однако шёл так, чтобы всё время быть между мной и задёрнутой звукопоглощающей занавесью клеткой с Аранеем.
– Всего доброго, – пожелал он на пороге.
– Спокойной ночи. И ещё раз извините.
Коммодор кивнул и закрыл дверь, а я спустился по ступенькам и направился к себе.
Не верил я в нежную заботу Гримура о сне Аранея. Даже у засушенных паукообразных глаза продолжают блестеть, будто стеклянные. А семь глаз, которые я с трудом разглядел в темноте за занавесью, были тусклыми.
Я прошёл больше половины пути до своего коттеджа, когда меня окликнули.
– Добрый вечер, Вольдемар!
На крыльце своего коттеджа сидел медиколог Борацци, курил трубку и махал мне рукой. Я подошёл.
– Здравствуйте, Рустам. Травитесь потихоньку?
– Не потихоньку, а напропалую, – поправил он. В отличие от вчерашнего, сегодня у Борацци было прекрасное настроение. Он даже шутил, чего я, исходя из данных представительского досье, за ним не подозревал.
– Может, ещё и наркотики употребляете? – в свою очередь пошутил я. – Говорят, половина медикологов этим не брезгует. Свободный доступ, знаете ли…
– Врут! – покачал головой Рустам.
– Ой ли?
– Вне всякого сомнения! – безапелляционно заявил он. – Не половина, а три четверти.
Я рассмеялся.
– К сожалению, – вздохнул медиколог, – я принадлежу к четвёртой четверти. Табак и спиртное – вот и все мои грехи. Кстати, не желаете ли по рюмочке?
– Спасибо, нет. Мы только что с коммодором немного выпили, и мне хватит. Завтра с утра на плато работать.
– Пили с Сильвером? Тогда понятно… Где уж нам уж… У него всё спиртное земного производства.
– С Сильвером? – удивлённо переспросил я. – С чего это вы Гримура так называете? Коммодор ведь не седой[1]…
– Причём здесь седина? – покосился на меня Борацци, но тут же понял. – Ах, вы об этимологии имени… Не я один, все его так за глаза зовут. Был в древности одноногий пират с таким именем. У Гримура с ним много общего: ходит, будто на костылях, вечно мрачный, живёт в полутьме… Да ещё эта клетка с пауком.
«Надо же, – подумал я, – выходит, не у одного меня возникла ассоциация с романом Стивенсона».
– Между прочим, Вольдемар, вы мне должны бутылку ха-орошего коньяку! – неожиданно заявил Борацци.
– За Куги?
– А за что же ещё? Такое животное дорогого стоит. По-дружески, почти за бесценок уступаю.
– А подушка с антигравитационной прослойкой вас не устроит?
Борацци глубоко затянулся, шумно выдохнул, и я понял, почему у него сегодня прекрасное настроение. К запаху табачного дыма примешивался запах перегара.
– Скаредный вы, однако, человек… – иронично заметил он.
– Бутылку так бутылку, – согласился я. – Но качество не обещаю. Я ещё в свой бар не заглядывал.
– Как минимум, одна бутылка хорошего коньяку должна быть, – заверил Рустам. – Фирма всем презентовала.
– Договорились, – сказал я, протягивая руку для прощания. – Как только, так сразу.
Борацци словно не заметил моей руки.
– А у меня сейчас как раз это самое «только», – сообщил он. – И я не против «сразу».
– Не-ет! – рассмеялся я. – Сейчас не получится. Мне ещё кое-что по работе предстоит сделать. Но за мной не заржавеет.
– Надеюсь… – разочарованно вздохнул медиколог и пожал мою руку. Но не выпустил, а придержал в своей. – Кстати, вы – единственный из персонала, кто ещё не прошёл медицинское обследование.
– Зачем? Я на Земле прошёл все необходимые тесты. Вы получили мою медицинскую карту?
– Получил… Но не заглядывал. Я из тех практикующих медикологов, которые не бумагам верят, а собственным глазам.
– А я из тех пациентов, которые обращаются к медикологам только в случае крайней необходимости, – парировал я. Вот уж чего не собирался кому-либо позволить, так это своего медицинского освидетельствования. Разве что в виде трупа.
– Да?
– Да.
Он, наконец, отпустил мою руку.
– А лёгочно-мембранный респиратор вам имплантировали?
– Само собой.
– Тогда – воля ваша…
– Всего доброго, – пожелал я на прощанье.
– Взаимно… – разочарованно вздохнул Борацци.
Проходя мимо коттеджа Ютты, я непроизвольно бросил взгляд на крыльцо. Лучше бы с ней повстречаться, чем с подвыпившим Борацци. Увы…
Куги встретил меня без ожидаемого проявления собачьей преданности. Сонно зевнул, потёрся о ноги и поплёлся за мной в спальню. Понятное дело – экономил полученную от солнца за день энергию, да и создавали его, в общем-то, как подушку для сна. Интересно, если кто-нибудь надумает создать имитанта Аранея, то в качестве чего его можно использовать? Пробки из бутылок вытаскивать и консервы вскрывать? Лапы у него когтистые, а когти острые… Я представил его в роли «официанта» у стола в холле коммодора и содрогнулся. Яду гостю в бокал впрыснуть ему будет одно удовольствие.
В спальне я первым делом, чтобы устранить возможность записи моих действий, приказал секретарю коттеджа отключиться, затем вынул из чемодана плоский блок биоэлектронного ассиста и уже собирался включить его, как наткнулся взглядом на забравшегося в кровать Куги. Свернувшись калачиком, он лежал в изголовье на месте подушки и смотрел на меня недоуменным взглядом – мол, чего хозяин медлит, спать пора!
Только его глаз мне и недоставало! Разумное объяснение, почему имитант столь стремительно переметнулся от своего хозяина ко мне, я нашёл, но только ли в этом дело? Что-то слишком легко Борацци расстался со своим детищем, «за бесценок» уступив за бутылку. Возможно, я излишне мнителен и ничего подозрительного в действиях медиколога не было, но лучше перестраховаться и убраться от глаз имитанта подальше. Бережёного, как говаривали наши предки, и бог бережёт.
– Сейчас приду, – буркнул я Куги и, прихватив блок ассиста, вышел из спальни, плотно прикрыв дверь.
Уединившись в лаборатории, я включил ассист и скрупулёзно проверил, нет ли в коттедже аппаратуры прослушивания и наблюдения. И только убедившись в полной безопасности, связался с кристаллоидным трансформером и активизировал его. Какую-либо особую форму я ему придавать не стал, собрал в шарик величиной не больше горошины, поднял над полом на два метра и вывел передаваемое изображение на экран ассиста. Как и ожидалось, в холле коттеджа коммодора царил полный мрак, и пришлось включить инфракрасное видение. В инфракрасном диапазоне всё представляется несколько иначе, чем в обычном свете, поэтому вначале я провёл круговой обзор, чтобы адаптировать восприятие.
Ничего в холле не изменилось, кроме того, что исчезла звукопоглощающая занавесь, закрывавшая клетку с Аранеем. Я медленно провёл трансформер в угол, опустил на полметра ниже и приблизил к клетке. По внешнему виду паука невозможно определить, когда он спит, а когда бодрствует из-за отсутствия век и неподвижных зрачков. Возможно, пауки никогда не спят, возможно, впадают в своеобразное коматозное состояние, когда мозг выключается, и единственным средством общения с внешним миром остаются глаза, выполняющие охранно-сигнальную функцию, которая включает мозг в момент опасности или появления добычи. Честно сказать, готовясь к миссии, этот вопрос я не прорабатывал, поскольку никак не предполагал, что на Мараукане придётся столкнуться с подобной проблемой.
Осматривая паука, я медленно провёл трансформер вдоль прутьев. Араней сидел неподвижно, но «нарисованные» глаза, казалось, следили за перемещением трансформера, в упор разглядывая меня с экрана ассиста. Известный эффект плоскостного изображения, когда глаза человека с портрета как бы «оживают» и следят за тобой, в какой бы угол комнаты ты ни направился.
Рассмотрев паука спереди, я увёл трансформер влево и направил вниз, под клетку. Но как только трансформер вышел из поля зрения Аранея, он молниеносно, как умеют только пауки, развернулся «лицом» ко мне и присел на лапах, приняв атакующую позу паука-волка.
Надеюсь, я среагировал не менее стремительно, чем Араней, и, дезактивировав трансформер, рассыпал его на кристаллы. Хотя, если паук не спал, а бодрствовал и видел трансформер в полной темноте, моя стремительность была бесполезной. Вот уж не предполагал, что пауки могут видеть в инфракрасном диапазоне…
Конец ознакомительного фрагмента.