Рецепция античности в эстетике Т. Л. Пикока
В XIX веке интерес англичан к Античности был особенно высок, что можно объяснить как особенностями социокультурной сферы, так и принципиальными изменениями в духовной, интеллектуальной, художественной жизни общества.
Согласимся с мнением Е. В. Сомовой, что в эпоху перемен, сдвигов особую актуальность в трудах философов и историков приобрели проблемы прогресса, развития и упадка в развитии цивилизации, в частности, античной как показательной модели.
В то же время интерес писателей и исследователей к древним цивилизациям был обусловлен культурологическим фактором: в многочисленных археологических экспедициях европейцы, внимательно изучая историю, географию, культуру Древнего Рима и Древней Греции, убеждались в обоснованности распространенных легенд и мифов, что заставило по-новому смотреть на культуру античности.
Характерно, что изучение греческого языка и эллинской культуры являлось базовым компонентом классического курса образования в XIX в. в Англии. В этом смысле симптоматично основание в 1773 г. в Лондоне Общества любителей древностей (Society of Dilettanti).
Важно отметить, что в Англии XIX в. была особенно популярна древнегреческая модель. Так, война с Францией обусловила особый социокультурный контекст, на фоне которого происходили глубокие изменения в восприятии античной традиции. В конце XVIII века интерес к республиканскому Риму был более острым, чем к Греции. Идеалы Рима были понятны и приемлемы для большинства представителей образованного английского общества. После разгоревшейся во Франции революции, затронувшей все слои общества, и ее неудовлетворительных результатов, на первый план выдвинулась культурная модель Древней Греции. Доверие к революции как методу обновления общества и достижения всеобщего блага было подорвано последовавшим террором, французской экспансией, диктатурой Наполеона. В такой ситуации духовной несвободы английскому интеллектуалу требовалась иная культурная модель, нежели республиканский Рим Давида. Либералы подобно У. Годвину не могли более связывать свои надежды на достижение гармоничного общества с радикальными действиями или парламентскими реформами. Альтернатива виделась скорее во внутренних глубоких изменениях человеческой природы, реализации свободы не в действии, но в мысли. Именно идеалы Афинской полисной демократии приобрели актуальность и преимущество перед образцами республиканского Рима. Римская республика являла собой вдохновляющий пример гражданского общества и личной ответственности, но ее граждане не были отмечены («награждены», по словам философов XVIII века) широтой либеральных взглядов. В свою очередь Афины были родиной Академии, Сократа, Платона и Эпикура, разъясняющих различные грани понимания идеальной свободы.
Характерными чертами древнего грека были стремление к интеллектуальной насыщенности и обособленность, причем эти качества развивались в мире, где преобладал человек действия. Такое положение было истинно и в лучшую пору, пору расцвета Афин. Платон, Сократ и Аристофан были привлекательны для Пикока именно тем, в какое время им пришлось жить и творить. Пикок обнаруживал глубинные связи между своим временем и временем названных философов и комедиографа, временем, которое вынуждало к критическому осмыслению окружающей действительности. Эпоха постепенного упадка греческой цивилизации, когда в афинском искусстве преобладал римский практицизм и стремление к прогрессу, как они это понимали, выдвинула на первый план имена иных гениальных борцов с неискоренимыми пороками общества. Одним из них был пользовавшийся особенной благосклонностью у Пикока Лукиан, который сатирически высмеял издержки государственной религии в изящных, остроумных диалогах. На основании многочисленных комментариев, ссылок и цитат в романах и письмах[3] заметим, что среди латинских авторов Пикока привлекали те, которые отдавали должное греческой традиции, например, Лукреций, Петроний и другие.
А. В. Михайлов отмечает, что античность на рубеже XVIII–XIX веков считалась не просто историческим прошлым, она воспринималась как «культурно-жизненная совокупность своих, не разрешенных до конца, по-прежнему актуальных проблем» [72: 113].
В работах историков и философов XIX века отношение к античному наследию характеризовалось неоднозначностью. С одной стороны, античность представлена как воплощение «золотого века», что созвучно концепции, например, Ф. Шлегеля. В литературно-критических эссе Пикока, отражающих увлечение писателя античными творениями, развивается мысль об античности как о возможной доминанте современной культуры.
Другая точка зрения характеризовалась сомнением в возможности современного художника воплотить идеальную форму античного произведения искусства. В этом смысле античные шедевры не способны активизировать творческую активность поэта, скорее наоборот, угнетают ее.
Общее в названных концепциях – положение об античности как «золотом веке» мифологии и искусства вне зависимости от отношения к ней художника и поэта.
Во многом концепция Пикока также была близка и концепции С. Т. Колриджа. Так, важное место в работах писателей принадлежит исследованиям теоретического характера. Т. Л. Пикок интересовался генезисом комедии, что следует из его литературно-критического обзора «Истории греческой литературы» Мюллера и Дональдсона. Писатель говорит о происхождении комедии, ее генетических родственниках, а также обосновывает положение об отличительных свойствах древнеаттической комедии. Колридж в трудах «Происхождение драмы» (1808), «Греческая драма» (1811), «Происхождение современной драмы» (1811), исследуя единый источник античного и современного театра, решает проблему генезиса комического и трагического в античной культуре, а также правила трех единств.
Интересно в плане сравнения с концепцией Пикока суждение Колриджа об античности в работе «Отличительные черты шекспировской драматургии», в которой сопоставляются античность и современное поэту романтическое искусство: «Античность – это законченность и потому грация, изящество, пропорция, достоинство, величие – все то, что способно воплощаться в прекрасную форму или мысль. Современность – незаконченность, и неопределенность как средство выражения этой незаконченности. Отсюда больше увлеченности страстями, смутными надеждами и страхами» [52: 282–283]. Пикок, в свою очередь, в своих работах развивает мысль о ясности, гармонии античных произведений и хаосе чувств в современных поэтических опытах.
У писателей-историков первой половины XIX века особый интерес вызывала проблема роли античной эпохи для истории европейской цивилизации. Показательна в этом отношении книга Э. Бульвер-Литтона «Афины. Их возвышение и падение» (1837), характеризовавшаяся заметным стремлением автора решить одновременно задачи как историка, так и памфлетиста, проанализировав настоящее в ретроспективном ключе. Таким образом, в литературном процессе Англии XIX века историческая наука и художественное творчество в некоторой степени сближались. Взгляды Т. Л. Пикока на проблему категории исторического в литературном процессе во многом близки точке зрения Э. Бульвер-Литтона, обратившегося к изображению масштабных исторических событий и исследовавшего вопросы времени, прогресса, смены эпох. Точка зрения Пикока и Э. Бульвер-Литтона на возможность исторического прогресса неоднозначна. Так, время, в представлении Пикока, разрушает древнее и благородное, свойственное той или иной эпохе. В этом отношении ностальгические мотивы идеализированного прошлого у Пикока близки взглядам Ф. Р. Шатобриана, Т. Карлейля, А. Теннисона и других. В то же время Пикок видит в смене эпох неизбежность самой природы, ее законов; и прогресс представляется ему закономерным в развитии цивилизации.
Взгляд Пикока на частную проблему смены цивилизаций достаточно близок также точке зрения Э. Гиббона, изложенной им в работе «История упадка и гибели Римской империи» (1776–1788). Так, Пикок вслед за просветителем-историографом называет средние века эпохой варварства и заблуждений.
Для историко-философской концепции Пикока характерно признание духовной значимости каждой культурной эпохи, рассмотрение античности в контексте мирового историко-культурного процесса. Так, Ф. Шлегель рассматривал античность не как «временной образец, а как этап в развитии истории» [23: 130].
В контексте сказанного трудно согласиться с мнением А. Д. Михайлова, которое он оставляет без достаточной аргументации: «В XIX столетии об античности, конечно, не забывали. Но обращение к ней почти сошло на-нет, и мы понимаем, почему» [73: 9].
Изучение материалов литературы и культуры XIX века, и творчества Пикока в частности, служит опровержением вышеприведенного мнения. Для Пикока античность – пробный камень для понимания и оценки важнейших сторон человеческой истории и культуры.
Так, Т. Л. Пикок своеобразно решает проблему генезиса литературы, представляя ее развитие в двух разных плоскостях: возникновение и развитие античной и европейской литературы. При этом английский писатель стремится сравнить похожие явления в вышеназванных литературах. Особый интерес в плане актуализации интереса к античности занимает уже упоминавшееся эссе Т. Л. Пикока «Четыре века поэзии», в котором последовательно освещаются и своеобразно решаются проблемы истории античной литературы.
Так, миф о четырех веках, последовательно сменяющих друг друга, наглядно воплощающий идею цикличности, существовал в древнегреческой мифологии и литературе и обычно соотносился с историей развития человечества. По выражению А. Я. Гуревича, древним цивилизациям, в том числе античной, «свойственно сочетание линейного восприятия времени с циклическим в разных формах, когда мир представляется не в категориях изменения и развития, а как пребывание в покое или вращение в великом кругу» [32: 30]. Так, например, миф Гесиода о пяти веках развития человечества (золотой, серебряный, медный, героический, железный) служит важной составной частью экспозиции, вступления к описанию современного ему общества (железный век), его пороков и бедствий и, что особенно примечательно и обусловлено жанровой спецификой дидактической поэмы, к последующему детальному воспроизведению системы трудовой деятельности жителя Древней Греции архаического периода. Средством убедительности и наглядности для Гесиода, исторический взгляд которого отмечен широтой и художественным вымыслом, служит воссоздание циклической истории развития человечества через призму его взаимоотношений с богами, причем последовательно проводится мысль о регрессивном развитии человеческого общества; по мысли древнегреческого поэта, смена поколений людей была обусловлена волей богов.
Пикок, на наш взгляд, продуктивно применил древнегреческий миф о циклическом развитии цивилизации к истории литературы. Особенность концепции английского писателя состоит в функциональном назначении этого мифа: идея цикличности, воплощенная в эссе «Четыре века поэзии», связывает воедино разнородные элементы его концепции истории литературы (изменения в жанре, стиле, понятии авторства, этической составляющей, функционировании формы).
Пикок последовательно разрабатывает идеи поступательного развития поэзии, когда одна эпоха закономерно сменяет другую, причем, в отличие от точки зрения древнегреческих поэтов, на это есть ряд как объективных, так и субъективных причин; каждая последующая эпоха, по мнению писателя, основывается на достижениях предыдущей, что выражается в «шлифовании основных идей предыдущего века» как в содержательном, так и в художественном плане. Иногда же, по мысли Пикока, литературная мысль осознанно выбирает иной путь, формально выраженный в новом жанре, – в этом Пикок видит основание зарождения оригинальной поэзии.
Эссе «Четыре века поэзии» представляет собой своеобразную многомерную циклическую концепцию, где повторение основных закономерностей и процессов на каждом из этапов развития литературы позволяет говорить о родстве явлений древней и современной литературы.
Одним словом, это, как уже было сказано выше, нетрадиционная концепция истории литературы.
Своеобразно Пикок трактует зарождение поэзии, которое произошло в так называемый «железный век». Для Пикока – это ранняя история человечества. Первооснова поэзии этого периода, по его мнению, – панегирик, когда порождающим фактором поэзии было естественное стремление первобытного человека к закреплению памятных событий: «Преуспевший воин становится вождем; преуспевший вождь становится королем; его следующей насущной задачей было найти себе глашатая, который распространил бы славу о его подвигах и размерах его владений. Таким глашатаем и оказывался поэт, который всегда готов был восславить силу его руки, предварительно испробовав на себе крепость его напитков. В этом и заключается первооснова поэзии, которая, как и всякое другое ремесло, развивается в зависимости от размеров рынков сбыта» [1:238]. Это в большой степени ироническое замечание все же, на наш взгляд, дает некоторое представление о характерных чертах поэзии на этом этапе, которые найдут свое отражение в закономерных формах. По жанру произведения этого периода Пикок относит к героическим песням, что было, по мнению Пикока, обусловлено функциональным назначением литературы этого периода. Стилевая принадлежность песен также была в зависимости от их функции.
Важным для понимания эстетической концепции Пикока является слово «ремесло» (на языке оригинала «craft»), применимое, как правило, для обозначения деятельности, основанной на ручном труде. Этим понятием Пикок подчеркивает функциональное назначение поэзии в «железный век», когда, обусловленная практической мудростью, она являла собой «нечто вроде кратких исторических справок, повествующих пышным языком гипербол о подвигах и владениях выдающихся личностей» [1:238], и формально была всего лишь ритмически организованным поэтическим полотном.
Также к порождающим факторам поэзии, по мнению Пикока, относилась характерная для варваров потребность к самоутверждению (быть выше других по происхождению), и средством ее осуществления писатель по праву считает стремление доказать свое божественное происхождение, что было обусловлено мифологическим сознанием первобытного человека: «поэту не составляло труда связать генеалогию своего победителя с любым из местных божеств, с которым повелитель желал бы породниться» [1:239].
Представляется необходимым подчеркнуть видение Пикоком синкретичного характера поэзии «железного века». Поэты, как замечает Пикок, «…благодаря знакомству с таинственной историей богов и духов… пользовались репутацией оракулов, а потому могли быть не только историками, но и теологами, моралистами и законодателями; они выступали ex cathedra со своими прорицаниями, а некоторых из них (скажем, Орфея и Амфиона) самих зачастую почитали божествами; песней они возводили города, симфонией влекли за собой варваров…» [1:239].
Новая ступень в развитии цивилизации – «золотой век», отмеченный формированием и дальнейшим развитием государств и ослаблением индивидуальной власти, власти вождя. Эти процессы могут быть отнесены, по мнению Пикока, к объективным причинам развития литературы как феномена, отражающего актуальное состояние человеческого общества.
Как одну из характерных черт поэзии на этом этапе писатель выделяет ретроспективность, что, по его мнению, означает поэтизацию прошлого, возвеличивание героев прошлого, основателей государств, причем «исторические сведения… подменяются устоявшимся поэтическим панегириком, традиционно воспевавшим и превозносившим его (основателя) подвиги» [1:240]. Именно эта функциональная зависимость стала стимулом к дальнейшему развитию поэзии, приобретению ею статуса исключительности: «… поэзия стала еще более искусством, чем была прежде, – теперь она требует большего мастерства версификации, более тонкого знания языка, более обширных и всесторонних познаний, более всеобъемлющего ума. Поэзия по-прежнему не имеет себе равных среди других родов литературы, и даже другие виды искусства (живопись и скульптура – несомненно; возможно, и музыка) грубы и несовершенны по сравнению с ней. Ей подчинены все сферы умственной деятельности. Ни история, ни философия, ни естественные науки не могут соперничать с нею. Поэзии предаются величайшие умы эпохи, все остальные им внимают. Это и есть век Гомера, золотой век поэзии. Поэзия достигла совершенства; она достигла того уровня, превзойти который невозможно, а потому поэтический гений ищет новые формы для выражения старых тем – отсюда лирическая поэзия Пиндара и Алкея, трагическая поэзия Эсхила и Софокла» [1:240]. Пикок делает акцент на том, что поэзия золотого века – зрелая поэзия, что выражалось в монолитности формы, гармоничности и согласованности ее элементов. В ходе анализа художественных особенностей творчества поэтов, принадлежащих, по мнению английского писателя, к «золотому веку», Пикок, в свою очередь, подчеркивает универсализм жанра их творений, обеспечивающий произведениям особое положение в культуре века.
Развитие поэзии Пикок внимательно изучает также и в пределах одного периода, или века. Эта мысль о способности поэзии к саморазвитию, понимание поэзии как саморазвивающейся системы было важно для Пикока.
Пикок рассматривает развитие поэзии как поступательную смену жанров, имеющих преемственный характер. Так, например, «золотой век»: Гомер, олицетворяющий собой героический эпос, сменяется выдвижением лирической поэзии Пиндара и Алкея. На смену ей приходит трагическая поэзия Эсхила и Софокла. Трагедию сменяет историческая проза, а именно Геродот, о котором Пикок говорит в контексте историографии: «…с прогрессом разума и культуры факты в своем значении потеснили вымысел» [1:241]. Творчество этих авторов он воспринимает как важные звенья преемственного развития поэзии. В творчестве названных авторов Пикок ценит выражение стремления человека к познанию своей сущности через призму истории, поиск ответов с опорой на древние мифы, стремление упорядочить и систематизировать картину мира. В этом контексте закономерно выделение Пикоком имени Фукидида, «Историю» которого Пикок оценивает как новый этап в развитии словесного искусства, знаменующий «постепенный отход от сказочности в сюжете и декоративности в языке» [1:241], в отличие от прозы Геродота, у которого история звучала «как поэма».
Переходя к анализу поэзии «серебряного века», Пикок вновь обращает внимание на изменение социо-культурной ситуации, что обусловило изменение в функциональном назначении поэзии, ее жанровой системе. Пикок считает, что именно на этом этапе зарождается и развивается философия, идут «споры о природе человека и его разума, о нравственном долге и о добре и зле, об одушевленном и неодушевленном… что отвлекает от поэзии часть читательской аудитории, прежде ей всецело преданной» [1:241].
Говоря о поэзии «серебряного века», Пикок называет ее поэзией цивилизованного общества, в котором происходят важные интеллектуальные процессы: входит в свои права история, которая старается, и весьма успешно, развенчать мифы, глубоко укоренившиеся в сознании людей. С развитием человеческого мышления развиваются интенсивнее философские и этические науки. Вследствие этого происходит процесс разделения гуманитарных сфер: истории, философии, литературы. Пикок сожалеет о том, что «… по мере того, как разум вытесняет… воображение и чувство, поэзия не в состоянии далее сопутствовать им в прогрессе, она отступает на задний план, а они продолжают свой путь без нее» [1:242]. Английский писатель видит причину ослабления позиции поэзии в постепенной потере ею способности удовлетворять растущим многогранным потребностям общества и даже с горечью замечает, что «…эта фаза в развитии поэзии является… шагом вперед на пути к ее окончательному исчезновению» [1:241]. Но сказанное не означает, что Пикок склонен нивелировать ценность поэзии на этом этапе.
В известной мере как бы отменяя сказанное, он рассуждает о «дихотомическом» пути развития поэзии на новом этапе, отмечая, что «Серебряный век представлен двумя видами поэзии: подражательной и оригинальной» [1:241]. Так, наметив два пути развития поэзии, которые будут в дальнейшем всегда иметь продолжение, Пикок на этапе «серебряного века» так выражает свое понимание сущности подражательности в поэзии: «Подражательная поэзия перерабатывает и шлифует поэзию золотого века – самым типичным и ярким примером в этом отношении может служить Вергилий» [1:241]. Сила Вергилия, по мнению Пикока, как и других гениев высокой классики, не в последнюю очередь определяется тем, сколь много чужого они могут сделать своим, иначе говоря, тем, в какой мере их личное творчество перерастает в надличный синтез до конца созревшей и пришедшей к себе многовековой традиции. В продолжение мысли важно заметить, что, по мнению немецкого литературоведа Эрнста Роберта Курциуса, первая эклога «Буколик» – ключ ко всей западноевропейской поэтической традиции. Во многом это обусловлено образцовой безупречностью художественной формы поэтических произведений Вергилия, который овладел предельными возможностями латинского слова и достиг подлинно классического мастерства. В творчестве римского поэта аккумулировано торжество нормативной поэтики. Говоря о характере подражательности, Пикок отмечает, что в поэзии она характеризуется «…искусственной и несколько монотонной гармонией выражения; причина ее монотонности объясняется тем, что поэтический опыт израсходовал все разнообразие модуляций, в результате чего „просвещенная“ поэзия становится предельно избирательной, предпочитая многообразию высшее единообразие» [1:241]. В продолжение своей мысли Пикок характеризует также понятие оригинальной поэзии, связывая его с представлением о естественности и, что важно, с изыском искусства версификации. Пикок приводит примеры того, как декоративность и образность языка поэтических творений, выраженная в оригинальной поэзии, «развивается преимущественно в космическом, дидактическом и сатирическом направлениях» [1:241]. Сказанное он демонстрирует на примере творчества Менандра, Аристофана, Горация и Ювенала. В ходе анализа творчества названных авторов, представляющих различные жанровые формы или их разные модификации, Пикок делает вывод об оригинальности их творений на основании самобытности концепции мировидения указанных авторов и используемых ими художественных форм.
Раскрывая суть «медного века» античной поэзии, Пикок говорит о своеобразном возрождении традиций «золотого века» античности и полемической соотнесенности поэзии этого века с другими этапами развития словесного искусства: «…наступает медный век поэзии, который, отвергнув изысканность и эрудицию серебряного века и позаимствовав грубость и первозданность железного века, призывает вернуться к природе и возродить золотой век» [1:242]. При этом Пикок упрекает поэзию «медного века» в «многословном и дотошном описании мыслей, страстей, людей…выполненных неряшливым и расплывчатым поэтическим языком» [1:243]. Но и на этом этапе он находит счастливые исключения. Так, ценя в первую очередь красоту поэтического выражения, лучшим образцом поэтического творчества он считает «Деяния Диониса» Нонна, где «…встречаются строфы поразительной красоты» [1:243].
Можно сказать, что Т. Л. Пикок рассматривает поступательное развитие литературы как своеобразный ритм, когда основные тенденции одной эпохи отвечают сходным явлениям другого периода.
Эссе Томаса Лава Пикока «Четыре века поэзии» является важным свидетельством его острого интереса к античной словесности, этапам формирования и преемственного развития жанровых форм, факторам, воздействующим на это развитие. Суждения Пикока об античных авторах обогащают наше представление об общих эстетических взглядах и оценках английского классика XIX века.
Античность в творчестве Т. Л. Пикока можно считать идеальной моделью и неисчерпаемым источником мыслей и образов. В записных книжках писателя постоянно встречаются выдержки из античных авторов, ссылки на них являются решающим аргументом во многих его статьях. Античная культура берется и как точка отсчета, и как образец классики, и как противовес современному «непоэтичному» веку. В академической живописи середины XIX в., в латинской поэзии, насаждаемой в английских колледжах, в поэтологических системах академических критиков Д. Г. Ньюмена и Д. Кебла неоклассицизм также находил опору, но только в программе Т. Л. Пикока он стал не просто возрождением классицистической поэтики, а требованием, во-первых, целостности поэтического произведения и, во-вторых, его содержательности.
Итак, в эпоху Возрождения и Новое время европейская культура была насыщена античными текстами, что в значительной мере послужило причиной ее «динамического возбуждения»[4]. Существенные различия культурных потенциалов текстов эпохи античности и Нового времени явились стимулом саморазвития культуры, порождающей принципиально новые тексты.